Текст книги "Селянин (СИ)"

Автор книги: Altupi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 55 страниц)

82

В квартире витал запах чего-то вкусного – жареного или запечённого мяса. В желудке, пока разувался, забурчало. Кирилл собирался сразу сунуться на кухню, пожевать чего-нибудь, что одним запахом вызывало обильное слюноотделение, но путь преградил отец. Не то, чтобы он планировал помешать ребёнку насытиться, просто вышел встречать блудную овцу.

– Ну наконец-то соизволил появиться, – надменно хмыкнув, сказал он. – Долго собираешься нас игнорировать? Звонить иногда можно?

– А тебе самому позвонить мне слабо? – огрызнулся Кирилл и, задев его плечом, протиснулся на кухню. В этот момент подошла мать. Поверх блузки и брюк на ней был надет фартук. Они с отцом выстроились в двери и наблюдали, как сын шарит по кастрюлям и холодильнику. То, что вкусно пахло, ещё томилось в духовке. В холодильнике обнаружились котлеты, Кирилл взял две штуки, положил на хлеб, сверху накрыл ломтём маасдама, щедро укусил – объедение, но котлеты хорошо бы погреть.

– Голодаешь? – скрещивая руки, сделал вывод отец. Кирилл поперхнулся, пожалел, что притронулся к еде. Отложил остатки – меньше половины бутерброда – обтёр подбородок, дожёвывая.

– Нет, не голодаю, – сообщил он твёрдо.

– Оно и видно, – подключилась мать. – Сядь и нормально поешь.

– Не хочу, – заупрямился Кирилл. – Спасибо, наелся уже. Зачем звали?

– Просто посмотреть на тебя, – выговорил отец. – Ты давно в городе? К нам приезжать не обязательно?

– Что вы пристали? – поморщился Кирилл. Глаза предательски скосились к бутерброду. – Только приехал. Егора из больницы до департамента здравоохранения довёз. У Галины, между прочим, хорошие анализы – сегодня сказали, и клинику уже ищут, так что скоро они за границу едут.

Мать фыркнула.

– Скорее бы. Ты, надеюсь, про институт помнишь? Через два дня учебный год начинается. Так что хорош о других думать, оставайся и готовься к учёбе, повтори что-нибудь. Хватит ездить.

– Вы меня за этим позвали, об учёбе напомнить? – догадался Кирилл. – Помню я, помню. Тридцать первого здесь буду, а сегодня снова в Островок поеду: Андрея надо в школу собрать. Кстати, он у меня жить будет, пока Егор с Галиной будут за границей. В школу его придётся здесь устроить, поможете?

– Нет! – завизжала мать, потом повторила холодным тоном. – Нет, Кирилл, такому не бывать. Мальчик здесь не нужен, не выдумывай даже.

– Не здесь, а в моей квартире.

– Нет, – поддержал отец. – Ты слышал, что тебе сказали? – нет.

– И как вы мне помешаете?

– Помешаем, – пообещал отец. – Очень некрасиво получится, если ты привезёшь мальчика, а он потом отправится в отдел по делам несовершеннолетних, опеку и, наконец, в детский дом. Учти, его могут оттуда и не вернуть.

Кирилл сглотнул, представляя ситуацию. Быстро же его предки сориентировались! Угроза или блеф – стоит ли рисковать?

Шутки кончились

Кирилл сел. Он просто не мог удержаться на ногах. Опустился боком на стул, локти положил на холодную хромированную спинку, ладонями подпёр лоб. Безвыходность ситуации давила на него, мысли лихорадочно бегали и ни одна не давала хоть чего-то похожего на ответ.

– Вы не можете так поступить, – блуждая взглядом по узору на паркете, проговорил Кирилл.

– Можем, – в один голос сообщили предки. И оба сказали это твёрдо, решительно. Они были готовы к любым жёстким и даже жестоким мерам. Их целью было оградить единственного сына от порочащих его честь и достоинство связей, защитить семью от позора, и в этой борьбе хороши любые средства. Кирилл знал их характер и всей душой ненавидел.

Он вскинул голову.

– А где, по-вашему, Андрею жить несколько месяцев? Одному в глухой деревне? Осенью и зимой? Там волки, наверно, водятся!

– Пусть его родственники заберут, – невозмутимо ответил отец.

– У него нет родственников! Только Галина и Егор! Мишаня же его не заберёт?!

– Тогда поживёт в реабилитационном центре для несовершеннолетних. В их районе же есть такой? Они везде есть.

– Есть, – подтвердила мать, и Кирилл задался вопросом, а не проверяла ли она его наличие?

– Вот и весь вопрос. Пусть обратятся туда, в центрах обычно не отказывают. Поживёт там, ничего с мальчиком не случится.

– Но это бесчеловечно! – вскочив, закричал, маша руками, Кирилл.

– Какая тебе нужна человечность? – посмеялся над ним отец, Кирилл не заметил и этого тона.

– Простая, обычная человечность! Пожалеть ребёнка! Приютить сироту!

– Кирилл, – попыталась вразумить его мать, – реабилитационные центры для того и созданы…

– А вы для чего созданы? Вы для чего? Взрослые люди? – Кирилл метался по кухне, хватался за голову, размахивал руками. Блюдо в духовке вкусно пахло, заполняя сочным мясным ароматом всю квартиру. – Вы бы и меня в детдом отдали? Отдали, если бы это помешало вашей карьере!

– Закрой рот и успокойся, – прорычал отец. – Всё равно по-твоему не будет. Притащишь сюда пацана, я сам его сдам в детдом как беспризорника. Будешь втихую своевольничать, сядешь под замок без телефона и интернета. Мы договаривались – Рахмановы получают деньги на лечение, ты забываешь об этом парне. Забываешь про всё, что случилось этим летом, возвращаешься к нормальной жизни. Так будет лучше для тебя. Сейчас ты молод, жизни не понимаешь, а потом скажешь нам спасибо, что вовремя вытянули тебя из болота. Ты не гомосек, ты просто зажрался. Потом поблагодаришь, что мы тебя удержали от пропасти. У них своя жизнь, у тебя своя, и человечность тут ни при чём.

Кирилл смотрел на них. Отец – взрослый, сорокачетырёхлетний мужик, бизнесмен, областной депутат, в выглаженных рубашке и брюках, глава семейства. Мать – вся из себя красавица и светская львица, в духовке которой запекается мясо. Да, к этой паре человечность не имеет никакого отношения, на их лицах не отражается ни капли сочувствия попавшим в беду людям, в их глазах нет бескорыстного желания помочь. Хотя, о чём это он? Неужели он не знал всего этого раньше? Неужели он не был им достойным сыном – плейбоем, мажором и транжирой? Но нельзя же не замечать очевидного! Нельзя же всю жизнь прожить чёрствыми!

В случае его матери и отца – можно.

Кирилл понял, что, сколько ни доказывай свою правоту, ему не пробить железобетонную стену их бессердечия. Бессилие усилило его ярость. Только из открытой агрессии трансформировалось в холодную злобу.

– Хорошо, если по-моему не будет, будет по-вашему. Андрея к себе не возьму, но не надейтесь, что я его брошу. Если он не будет жить здесь, я буду жить с ним и на хуй мне ваш институт, учитесь там сами!

Он хотел выйти из кухни, но стоявшие в дверном проходе предки, не сговариваясь, сомкнули плечи. Отец схватил его футболку в кулак и дёрнул на себя. Кирилл чуть не упал от резкого рывка, а, вернув равновесие, наткнулся на перекошенное гневом лицо. Пылающие глаза прожгли в нём дыры.

– Только попробуй бросить институт! – заорал отец. Из его некрасиво кривящегося рта летела слюна, попадала Кириллу на щёки, подбородок. – Я всю деревню перетряхну, тебя найду и самолично за парту посажу! Не захочешь – я тебя в военкомат отведу и кирзовые сапоги надену! Может, армия из тебя человека сделает!

– Из вас бы кто-нибудь людей сделал! – в ответ заорал Кирилл, с его губ тоже полетела слюна.

– Кирилл, мы тебе добра хотим, – вставила свои пять копеек мать.

– Добра он не заслужил! Пидорас! – Отец отпустил футболку и попытался ударить Кирилла: отвесить оплеуху или пощёчину, что именно, осталось неизвестно, потому что между ними втиснулась мать, удержала замахивающиеся руки.

– Саш, перестань! Это тоже не метод!

– Только так его учить и надо! – рявкнул отец, но немедленно отступил, расстегнул верхние пуговицы, изображая, что ему тоже не по душе бить сына, но он вынужден применять крайние меры. Из духовки уже пахло пережжённым. Мать нажала две кнопки на панели и повернулась к злобно дующему ноздри сыну. Состроила сочувствующие глаза и даже провела ладонью по его плечу. Заговорила, однако, твёрдо, размеренно, как поучающий школьный директор или деканша философского факультета.

– Кирилл, будь благоразумным. Кто тебе этот мальчик? У тебя с ним что-нибудь есть? Он тоже вовлечён в ваши гомосексуальные отношения?

– Что ты такое говоришь!

– Ты так о нём печёшься, что можно подумать… – Она поджала губы, раздосадовано качнула головой. – И если мы так думаем, то что скажут другие, когда узнают, что ты привёл чужого мальчика в квартиру? Мальчика, почти подростка. Органы опеки же наверняка будут следить за его судьбой, и у них тоже возникнут мысли. Это же уголовно наказуемое деяние, педофилия.

У Кирилла глаза на лоб полезли.

– Ты ёбнулась? – выкрикнул он, отступая, а отступать было некуда, зад наткнулся на стол. От запаха горелого затошнило. А может, от осознания её правоты, какой бы притянутой не являлась логика.

– Я просто беспокоюсь за тебя, – ответила мать, пропуская мимо ушей оскорбление и повышенный тон. – Тебе мало случая с коноплёй, хочешь, чтобы тебя снова по следователям затаскали? А мальчик всё равно окажется в детском доме, только уже со сломанной психикой. Если ты не думаешь о себе, подумай о нём.

Кирилл и так уже думал. Опустился попой на стол, обвил себя рукой, другой подпёр лоб. Большой мир и человеческое общество ему опротивело – от них веяло разложением и тленом, пираньим аппетитом в желании сожрать ближнего, извратить светлые побуждения и облить всё чистое грязью. На ум приходили средневековые учёные, которых инквизиторы вели на костёр. Но как выкарабкаться из сложившейся ситуации идей, блять, не было. Он вынужден выбросить белый флаг, если только это защитит пацана.

– Ладно, – оторвав ладони от лица, сказал Кирилл, – я не привезу Андрея к себе, радуйтесь.

Отец, наконец расслабившись, переступил с ноги на ногу и кивнул, принимая ответ. Мать повернулась к плите, взяла прихватку в виде ягоды. Из открытой ею духовки повалил горячий пар, запах подгоревшего мяса усилился.

– И в институт ваш я буду ходить, – продолжил Кирилл. – Но не потому, что вас испугался, а потому что Егору обещал. Запомнили? Я люблю Егора и всегда буду его любить. – А потом он встал со стола и, пройдя мимо отца, беспрепятственно вышел в прихожую, свернул к полкам для обуви.

– Ты куда? – опять в один голос крикнули родители.

– К Егору, а потом в деревню, – сообщил он, надевая кроссовки. – Вернусь тридцать первого. Или первого. И вы не помешаете мне быть с Егором: мы с ним совершеннолетние. Всё, пока!

Кирилл встал, потоптался, чтобы кроссовки лучше сели на ноги, похлопал по карманам и вышел прочь из ненавистной квартиры, никогда не хотел туда возвращаться.

Выскочив на улицу, Калякин прищурился от яркого солнца, нашёл взглядом свою машину и побежал к ней. Какая-то тётка в фиолетовом дачном костюме пыталась что-то втереть ему про то, что он едва не сбил её с ног, про хамство молодёжи, но он прыгнул за руль и укатил, чуть не стукнув бампер стоявшего позади «мерса». В ушах стоял шум, в голове творилась каша. Кирилл рулил, ехал, останавливался на светофорах, пропускал пешеходов, автоматически ехал дальше. Опомнился, только когда подъезжал к площади, на которой располагалось здание областного правительства. Подумал, что надо было сначала позвонить, спросить, где Егор сейчас, вынул из кармана смартфон, нашёл номер, но потом сунул девайс обратно, решив уже доехать, а потом звонить – всё равно был в раздрае и два слова связать бы не смог.

Строгое здание с мраморным поясом по первому этажу и государственным триколором на крыше величественной громадой заслоняло солнечный свет над значительным куском прилегающей территории. По площади прогуливались люди, было много молодых чик с колясками и подростков на роликах и скейтбордах, отдельные экземпляры с подвёрнутыми джинсами перемещались на гироскутерах. По этим признакам Кирилл отметил, что наступил ранний вечер, что тоже произошло неожиданно.

На парковке вдоль обочины по сравнению с дневным визитом сюда имелось больше пустых мест. Он вклинил машину между «Приорой» и «Лачетти», заглушил движок и тогда, глядя на прямые ряды окон администрации, снова достал мобильный. Возможно, Егора уже нет здесь: ушёл в больницу, не предупредив.

– Кир, – раздался в трубке его голос, почти шёпот.

– Ты где?

– В департаменте. Жду результат.

– Так долго? Ладно, я приехал, здесь, на площади стою. К тебе подняться?

– Лучше сам спущусь, – ответил после заминки Рахманов. – Сейчас иду. – И он пропал из эфира. Кирилл кинул смарт на приборную панель и стал ждать, покусывая костяшки указательного пальца. Смотрел на центральный вход, на прохожих, катающихся по площади детей, и думал, что делать с другим ребёнком, куда его девать. Проблема была бы меньше масштабом, не поругайся он сегодня с Егором по этому вопросу. А теперь получается доказывал-доказывал, что нельзя Андрюху в приют отдавать, а теперь вот «извини, я поторопился»?

Кирилл морально готовил себя признаться, покаяться, рассказать, как есть, про родителей, про ультиматум. Умолчать разве что про угрозы запихнуть Андрюху в детдом, чтобы не пугать Егора ужасами перед отъездом. Но всё равно считал ситуацию неправильной. Невыносимо было представлять хорошего домашнего пацана в приюте, среди чужих равнодушных людей, абсолютно одного без всякой поддержки. Конечно, он будет навещать Андрея, но всё равно неправильно это, нельзя так.

На площади показался Егор, и Кирилл унял свои страдания. Егор вышел не из дверей центрального входа, а откуда-то с торца здания, шёл выглядывая среди машин нужный ему «Пассат». Красивый, статный, официально одетый он походил не на деревенского измученного молочника, а на перспективного работника здешней администрации, молодого чиновника. Правда, душа и склад ума у него были совсем не чиновничьи, а именно таких чиновников и не хватало их городу и области. Кирилл почувствовал возбуждение.

У севшего в машину Егора таких мыслей не было. Вблизи его сосредоточенное лицо выглядело достаточно уставшим, хотя сегодня он всего лишь и делал, что ждал.

– Устал? – Кирилл взял его за руку. Здесь, в машине с частично тонированными стёклами он мог спокойно переплетать их пальцы, пожимать, гладить.

– Нет, – соврал Егор и откинул голову на подголовник, на секунду прикрыл веки.

– Что сказали в департаменте? Какой результат сейчас ждёшь? Начало седьмого ведь уже. Целый день тут просидел.

Егор повернул к нему голову, не отрывая затылка от подголовника. Его глаза чуть покраснели от усталости.

– Должны сказать дату госпитализации. Задержка из-за часовых поясов.

– Госпитализации куда? В иностранную клинику?

– Да, в Израиле.

– Определились?! – Кирилл подпрыгнул, выпучил глаза. – Что ж ты молчал?! Слова не вытащишь! Это же классно! Егор, блять, отличная новость! Как я рад! – Он оторвал Егора от спинки сиденья и заключил в объятия, крепко стиснул.

– Извини, неудобно было звонить, – сказал где-то за его плечом Егор, он немного повеселел, проникся поддержкой, в ответ погладил Кирилла по спине.

– Я рад, что всё так быстро определилось. Боялся, затянется на полгода. – Кирилл неохотно выпустил Рахманова из объятий, взял за обе кисти, согревал их в ладонях. Почему-то они были холодными, хотя на улице и в это время суток стояла жара. Наверно, в здании на полную мощность работали кондиционеры. Или виноваты нервы.

– Я тоже боялся, – признался Егор. – Но радоваться пока нечему: с госпитализацией может затянуться. Мне сказали, иногда по три-четыре месяца очереди ждут.

– Да уж, – посочувствовал Калякин и тут же эгоистично возликовал: эта отсрочка означала несколько месяцев, проведённых рядом, вместе. – Подождёте! Главное, что уже точно поедете туда!

– Аванс уже перечислен. И сегодня я подписал бумаги Михаила Васильевича. – Егор вымученно улыбнулся.

– Какого?.. – До Кирилла поздно дошло, о ком идёт речь, но, когда дошло, он онемел. – Мишани? Своего отца? Ты его видел?

– Когда определились с клиникой, меня пригласили в его кабинет. У него были бумаги, я их подписал.

– И что в них?

– Не знаю, я не читал.

– Ой, бля! Егор! – Кирилл разочарованно прищёлкнул языком. – Ну ты, блять, прокурор! Ты должен был эти бумаги под микроскопом изучить!

– Зачем? – Егор пожал плечами. – Там написано про отказ от всяких претензий к нему за энную сумму денег на лечение. Мне от него больше ничего не надо.

Кирилл вздохнул: ему пока трудно давались бескорыстие и немеркантильность Егора, всепрощение, милосердие. Но он хотел научиться, развить в себе эти качества. Поглаживал потеплевшие ладони селянина большими пальцами. Заставил себя думать не о материальном, а о духовном. О чувствах, которые пережил Егор в кабинете отца.

– Как он тебя встретил? Говорил что-нибудь?

– Ничего.

– Совсем?!

– Только по делу. Кир, мы… мы чужие люди. – Егор старался сохранять спокойствие, показывать безразличие, только его ладони вновь стали ледяными. И он не смотрел в глаза, а пялился в обшивку потолка. И прикусывал губы. Сволочное поведение папаши отзывалось в его душе болью.

– Вот козёл, – не выдержал Кирилл. – Как же так? Ты же его сын! Ты же помнил его нормальным! Он же любил тебя! Мразь!

– Люди меняются, Кир, – примирительно улыбнулся Егор. – Я сказал ему спасибо и ушёл. Надеюсь, больше с ним не встретиться никогда.

– Ты сказал спасибо? За что?!

– За помощь.

Кирилл фыркнул:

– Да за такую помощь, за все унижения!.. Да ему морду набить надо! А ты – спасибо!

– Не хочу быть таким, как он.

Кирилл, остужаясь, кивнул. В последней фразе был весь Егор. Святой Егорушка. Благочестивый, подставляющий вторую щёку. Доказывающий делом, а не словом. Кирилл обнял его, намного крепче, чем в предыдущий раз. Обнял, демонстрируя свою поддержку, забирая часть боли и разделяя с ним остальную. Молча, ведь некоторые действия гораздо важнее и красноречивее длинных цветастых фраз. Егор обнял его в ответ, и они сидели так долго, хотя тянуться через подлокотник и рычаг трансмиссии было неудобно.

– Спасибо, – сказал Рахманов, когда объятия слишком затянулись, но не разомкнул их. – Хватит обо мне. Как ты к своим съездил?

– Да так, – поморщился Кирилл и со вздохом отпустил его, почесал висок. – Лучше б не ездил.

– Поссорились?

Калякин обречённо кивнул.

– Нам обоим не повезло с предками. Тебе хоть с одним отцом, а мне и с мамашей. Заколебали.

– Из-за меня? – Егор умел видеть суть.

– Из-за того, что я пидор, – вывернул правду Кирилл. Почувствовал, что хмурится. Потёр пальцами лоб. Не получалось у него сейчас признаться в своей промашке, пусть момент был и подходящим. Но Егор и так устал и расстроен, что лишние заботы только повредят. Потом когда-нибудь расскажет, время ещё есть.

– Кир… – теперь Егор взял его ладони в свои, вид у него был такой жертвенный, что Кирилл поспешил перебить:

– Не надо, не начинай. Я знаю, что ты хочешь сказать. Мне пофигу на мнение предков, пусть идут в жопу со своим благоразумием. Я не собираюсь бросать тебя и снова трахать баб, только потому, что мои пидорские наклонности кому-то не нравятся. Знаешь, я где всех вертел?

Если и знал, Рахманов об этом ничего не сказал. Смотрел и улыбался невозможными тёмно-карими глазами.

– Я люблю тебя, – проговорил он потом.

– Я тоже, – переходя на шёпот, признался Кирилл. Они снова обнялись, однако не с целью поддержки и выражения благодарности, как раньше, теперь между ними текла нежность. Калякин впитывал её каждой клеточкой, наслаждался близостью любимого человека, возможностью прижимать желанное тело к себе. Он чуть повернул голову, чтобы видеть лицо Егора. Красные, точно спелые вишни, губы поманили к себе.

– Можно тебя поцеловать? – Кирилл зыркнул в лобовое стекло, Егор сделал тоже самое. Люди ходили по площади, катались на великах и гироскутерах, сидели на лавочках. Наверно, кто-нибудь заметил часто обнимающихся парней в серебристом седане, а может, все были увлечены только собой.

– Можно, – томно выдохнул Егор и, не теряя времени, поцеловал сам, проник языком в рот. Кирилл рефлекторно закрыл глаза, ладони поползли вверх по родной напряжённой спине, пальцы заплелись в чёрную густую копну. Счёт мгновений остановился. Были только нежность, любовь и похоть. И так не хотелось прерывать! Но Егор отодвинулся. Грудь высоко вздымалась, а губы припухлостью и ярким цветом ещё больше напоминали пресловутые спелые вишни.

Их лица находились совсем рядом, в паре десятков сантиметров друг от друга.

– Мало, – посетовал Кирилл, скользя взглядом по любимым губам.

– Хватит, – улыбнулся Егор. – Люди смотрят.

– Капец! – вздохнул он и внезапно вспомнил про мысль, которая пришла, когда селянин ещё не сел в машину. – Давай сходим в кафе? Накормлю тебя. Ты, наверно, тут целый день голодный…

– Ничего, справлюсь, как-нибудь, всё нормально. Мне пора возвращаться.

– Давай я с тобой? – Кирилл очень не хотел расставаться. – Сбегаю, возьму по шаурме и приду, где ты там ждёшь.

– Ты лучше езжай в Островок. Я за Андрея волнуюсь. Будь с ним.

– Ладно, – смирился Калякин, сел на сиденье нормально, повернул вставленный в замок зажигания ключ. На приборной панели вспыхнули символы-огоньки, включился компьютер.

– Езжай, – просительно повторил Егор. – А то я сам не смогу отпустить тебя. – Он взял руку Кирилла и положил ладонью себе на пах. Там был каменный стояк, лежащий наискось. От прикосновения Рахманов чуть вздрогнул, выдохнул. Кирилл его хорошо понимал, у него тоже стоял.

Они коротко попрощались. Егор вышел из машины и направился в обход лавочек и клумб к торцу здания. Кирилл проводил его взглядом и запустил мотор. Тронулся, смеясь над тем, что его милый Егорушка будет идти по зданию областной администрации с твёрдым членом, вставшим на него. Кирилл гордился собой.

83

Над деревней плыли последние синие сумерки, пронзительно и зловеще кричали притаившиеся в листве сычи. В окнах стареньких приземистых хат горели огни – верно, бабки перед сном смотрели телевизор и шамкали пряники вставными челюстями. За забором банкирши ярко светился целиком первый этаж, а перед воротами одиноко стоял её оранжевый «Мокко», почти не видный в густой темноте. Единственным безжизненным объектом на улице был дом Пашкиной бабки. Заброшенный, он полностью погрузился в оцепенение, трава перед калиткой отросла до пояса, косить её хозяева не приезжали.

У Рахмановых желтоватым светом светились окна веранды, в жилых помещениях уже вторую неделю по вечерам не имелось надобности включать свет – обычно в это время управлялись с последними делами по хозяйству, мылись и разговаривали, сидя на порожках или запылившемся от безделья мотоцикле.

Кирилл свернул к воротам, заглушил двигатель. Глянул на часы – без пяти минут девять. Немного припозднился, не помог пацану с основной работой, но тот будет не в обиде.

Кирилл посигналил – гудок басовито разорвал тишину два раза – и вышел из машины. Под кроссовками пружинили былки недавно скошенной им травы, скрипели камешки и мягко чавкал попадавшийся куриный помёт.

– Андрюх! Эй, давай сюда!

– Иду! – донеслось из-за забора и через секунду калитка отворилась, из неё показалась хрупкая фигурка мальчика в старой футболке брата и пузырящихся на коленях трико, штанины были заправлены в голенища резиновых сапог. Андрей, подходя и вытирая нос предплечьем, с любопытством уставился на старшего друга. – Кира, чего? Я уж думал, ты не приедешь!

– Приехал-приехал. Дуй сюда! – Кирилл пошёл к багажнику и поманил пацана за собой. – Вот, принимай! Нравится?

– Что? – переспросил Андрей и тут же увидел, что таилось в темноте: багажник «Пассата» был приоткрыт и из него торчало… колесо велосипеда! Лицо Андрея вспыхнуло гаммой эмоций. Первой было восхищение, потом счастье, потом боязнь, что он ошибся в догадках, потом надежда, что всё-таки не ошибся, потом неверие, что ему могут сделать столь дорогой подарок, отчуждение, отстранённость и зависть к тому, кто будет обладать этой прелестью.

– Это тебе, – сказал, улыбаясь, Кирилл и у него сжалось горло. Он был счастлив потратить половину имевшихся денег, чтобы увидеть восторг в глазах обделённого судьбой мальчика, мальчика хорошего, доброго, умеющего в столь юном возрасте ставить чужие интересы превыше своих, не ноющего, не требующего желанных игрушек, которые есть у всех его сверстников, растущих в обычных семьях. Егор, как бы из кожи вон не лез, не мог ему дать всего – модных телефонов, игровых приставок, велосипедов. Егор и себе во всём отказывал. Андрей тоже умерял аппетиты, но прятать непосредственную детскую зависть ещё не научился. И, если у него, постороннего человека, наблюдающего эту зависть, переворачивалось внутри, то что должен был чувствовать при этом Егор – ещё одну порцию собственного ничтожества? Кирилл не представлял.

– Мне? – Андрей сразу забыл про все печали, открыл рот, подскочил к багажнику, стал здоровой рукой трогать упругую шину, вилку, раму. – Он крутой! Кир, спасибо! Правда, мне?

– Тебе-тебе. Подарок к школе. Двадцать четыре скорости. Погоди, надо отвязать и… сейчас вытащу. – Кирилл с усилием распутал узлы на веревке, которой велосипед был зафиксирован в багажнике, аккуратно вытащил, поставил на землю, пробуя амортизаторы. – Сумеешь?

– Конечно! – Андрей мгновенно оседлал нового двухколесного друга, нажимал на рычаги, пробовал педали, звонок. Действовал двумя руками. Перелом сросся, съездить в больницу и снять гипс во избежание вопросов ждали Егора. – Я прокачусь?

– Прокатись. Только другую руку не сломай в темноте. Или ногу. – Кирилл улыбался, он тоже был счастлив. Намного счастливее, чем когда делал людям пакости. Андрей оттолкнулся, закрутил педали, выехал на проезжую часть. Сначала неуверенно, приноравливаясь, вихляя, затем набрал скорость и скрылся в темноте, пропал даже его силуэт.

Кирилл вернулся к машине, закрыл багажник, дверцу. Остановился, слушая звуки ночной деревни, выискивая в них шелест покрышек по щебню. Его всю дорогу сюда беспокоил вопрос пребывания пацана в приюте. Кажется, он нашёл решение. Но пока только «кажется».

Близко заскрипели по камешкам шины. Из-за вишен вынырнул счастливый велосипедист, затормозил, соскочил с седла.

– Круто едет! – сообщил он. – Можно я ещё покатаюсь? Я всё сделал, только молоко надо в холодильник отнести. Кстати, Егор звонил. Тебе звонил?

– Когда, днём? Мы днём виделись. В седьмом часу я уехал.

– А, не. Сейчас вечером звонил. Им в больницу на четырнадцатое назначили.

– Четырнадцатое? Сентября? – сердце Калякина прожгло огнём грядущей разлуки. – Так скоро?

– А чего ждать? Были варианты в октябре, вроде, третьего и в конце ноября когда-то, не помню, Егор выбрал самый ранний. Теперь боится, что все документы не успеет подготовить. – Андрей хихикнул, смеясь над заполошным братом. Кириллу же стало не до веселья. Эфемерная, неопределённая дата расставания теперь нарисовалась во всей своей пугающей красоте. Две недели! Четырнадцать блядски коротких дней, после которых он несколько месяцев не увидит Егора. И половина этих дней уйдёт на институт, останутся крохи – хоть плачь! Ну его на хуй этот институт! Будет здесь с Егором!

– Егор волнуется, как бы успеть скотину распродать, – продолжал лопотать, не подозревая о его мыслях, Андрей. – Времени же совсем мало… Объявление в газету он уже дал, перекупщикам позвонил, вроде пообещали больших свиней забрать. А корову на бойню. Корову жалко. Она спокойная и много доится. Стельная опять же. Теленок зимой будет. Может, бычок. На откорм бы его…

Кирилл с удивлением отметил, что шокирован: как, эта блядская норовистая говядина ещё и беременная? Хорошо, что он раньше этого не знал! Вообще бы к ней не подошёл. Беременная корова это фу!

– Егору тоже жалко корову, – тараторил, оседлав велосипед, Андрей, неосознанно поглаживал руль. – Поросят-то полно, новых заведём, и кур тоже, а хорошую корову найти трудно. У нас была одна, когда я маленьким был, бабушка за ней ухаживала… и та корова бодалась, бабушке руку рогом распорола, вот отсюда досюда. – Он провел пальцем по предплечью вдоль. Из-за темноты Кирилл заметил само движение, а не длину раны. Ему не было жалко ни женщины, которую он видел только на фото в альбоме, ни треклятой коровы… Хотя нет, корову ему было всё-таки жалко – столько мучений на эту суку ушло, что теперь она как родная, к тому же она была источником доходов для Егора. Но речь не об этом.

– Андрюх, – прервал свои мысли Кирилл, – что ты всё про скотину и про скотину? Это же скотина, хер с ней! А ты как? Где ты будешь? Прости, я обещал взять тебя к себе, но сегодня предки мне пригрозили…

– А, ничего! В приют для несовершеннолетних поеду, там школа рядом.

Лица пацана Кирилл не видел, но голос прозвучал так бодро и искренне, что он содрогнулся. Не ожидал столько… нет, не радости – радости в ответе всё же не было, – но столько решительности и смирения. Вдруг он зря надрывается над поиском вариантов, и пацану на самом деле понравится в казенном учреждении?

– А ты туда хочешь? – уточнил Калякин, и Рахманов-младший замялся, звякнул мелодичным звонком.

– Ну, не очень, конечно… Но мы с Егором давно обговаривали, ещё до тебя… когда мечтали. Так и думали: Егор поедет с мамкой как старший, а я перекантуюсь в приюте, от меня же не убудет. Меня там давно ждут. Теперь вот дождутся. – Он весело, со смешком фыркнул.

– В смысле – ждут? Вы уже договорились?

– Нет, балда! Мы же дату не знали! Егор приедет и договорится. Я о том, что отдел опеки давно хочет меня в приют отправить. Помнишь, приходили и предлагали?

– Помню. – Кирилл прислонился к багажнику, предварительно смахнув с него дорожную пыль ладонью. Всмотрелся в вертящийся, подвижный силуэт человека-велосипеда, иногда поблескивающий оранжевыми катафотами, нажимающий на педали, стремящийся уехать. Спросил: – Андрюх, а если бы тебя взял к себе кто-нибудь из знакомых? Здесь, в деревне, чтобы далеко от дома не уезжать, ты бы остался?

Андрей перестал нетерпеливо окучивать велосипед.

– Это ты про кого? Про бабу Липу, что ли?

– Да хоть про неё, какая разница? Ты бы захотел остаться вместо приюта?

– Ну… Наверно… да. Наверно, да. Мне в приют вообще-то не очень хочется. Но меня никто не возьмёт. Кроме тебя. А тебе не разрешают.

Мальчик был реалистом. Его розовые очки разбились когда-то давно, вместе с болезнью матери, вместе с вероломством отца. Кирилл решил и свои снять ненадолго, не обнадёживать пацана раньше времени.

– Я ничего не обещаю, Андрюх. Просто попробую один вариант.

– Пробуй. А я покатаюсь, ладно? Велик вообще классный!

– Ага, уйду ненадолго, дверь не закрывай.

– Хорошо! – пообещал Андрей и сейчас же закрутил педали прочь.

– И куртку надень, а то комары искусают! – крикнул Кирилл вдогонку. – И не разбейся в темноте!

– Да нормально, не темно! – донеслось с околицы. Калякин сокрушённо покачал головой: мелочь пузатая, всё ей нипочём! Темноты не видит! Да на улице хоть глаз коли! Долго молчавший внутренний голос тут же ляпнул, что кто-то слишком печётся о чужом пацане, но Кирилл указал ему на ситуацию под другим углом – у него наконец-то появился младший брат, о котором хочется заботиться, учить его всяким полезным штукам, лайфхакам. Кирилл сравнивал себя с Егором и верил, что у него получается быть старшим братом, ну хоть капельку. Хоть капельку быть тем, на кого равняются, к кому прислушиваются, кем пугают обидчиков: «А вот я брату расскажу, он вам покажет!»