Текст книги "Селянин (СИ)"

Автор книги: Altupi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 55 страниц)

– Ладно, малой, до этого ещё далеко. Хватит столб подпирать, пойдём пожуём что-нибудь, а потом буду дела принимать. Может, картошку сегодня успею перебрать, мешка два хотя бы.

Андрей скинул груз тоски, пошёл в дом, рассказывая, чем занимался днём, что сделал и что ещё осталось. По всему выходило, что выполнил он всю работу, которая обычно выполнялась на этот час, только овощи не собирал, а скоро собирался идти за коровой. Кирилл переоделся, потом поели от пуза – кроме шаурмы, он привёз ещё пиццу и суши, запили кока-колой, остальные продукты – разную колбасу, копчёную рыбу, консервы, сыр, конфеты, мармелад, соки и другую всякую всячину, на которую у Кирилла падал взгляд в магазине, распихали по шкафам и полкам холодильника, а после пошли во двор. Андрей убежал за коровой, собирался сам её доить, потому что она дастся только хозяевам. Калякин и не настаивал на своей кандидатуре. Он помыл посуду, наносил воды, покормил свиней, собаку, насыпал зерна курам, собрал у них яйца и положил в гнёзда свежего сена и закрылся в сарае над горой картошки. Казалось, её перебирай-не перебирай, она никогда не закончится. Когда стемнело, зажёг лампочку.

К десяти часам Кирилл вымотался, как чёрт. Возненавидел картошку. Обещал больше никогда её не есть. Ему едва хватило сил помыться и доковылять до дома, сидя в кресле перед телевизором, съесть ломоть хлеба с сухой колбасой. Андрюшка, завернувшись в простыню, задремал на диване в обнимку со старым медведем и новым смартфоном.

Хотелось к Егору. Кирилл выключил телевизор и свет, чтобы не мешали ребятёнку спать, как это всегда заботливо делал брат, взял свой смартфон и пошёл во двор. Во-первых, чтобы и разговором не мешать юному труженику отдыхать, во-вторых, потому что в хате скопилась духота. Зажёг лампочку на веранде и сел прямо на порожки. Те были тёплые и приятные наощупь, только немного пыльные, но Кирилл счёл это несущественным обстоятельством.

Лаяли чужие собаки, воздух был пропитал ночными ароматами. На электрический огонь летели мотыльки, мельтешили белыми крылышками в черноте.

Кирилл облокотился о верхний порожек и набрал номер Егора. Тот почти сразу ответил.

– Привет, – сказал Кирилл, и время для него остановилось, а мир засиял радугой. – Люблю тебя.

– Кир… – Рахманов смутился признанию в лоб, без всяких предисловий. – Не спишь ещё?

– Я? А ты? Ты вернулся из больницы?

– Только пришёл. Поел и лёг.

– Боже, ты в моей кровати! – у Кирилла мигом встал. – Как же я хочу к тебе! Ещё раз повторить всю дневную программу!

– Боюсь, я… уже не смогу, – признался Егор с улыбкой, которая была заметна даже по телефону.

– Устал?

– Немного.

– Ясно. – «Немного» скромника Егора было эквивалентно «задрался как собака» нормального человека. – Тогда спи. Я просто хотел пожелать тебе спокойной ночи и сказать, что мы с Андрюхой справляемся. Волки целы, овцы сыты. – Он рассмеялся. – Я очень люблю тебя, – добавил с нежностью. – Ты моя жизнь, свет в окошке.

– Ты пьян, Кирилл? – Егор тоже шутил.

– Вообще в драбадан. Не просыхаю с тех пор, как в тебя влюбился. Ты ведь не против?

– Нет.

– Вот если бы ты чувствовал что-то такое…

– Я чувствую…

– Верю. – Кирилл замолчал. Сейчас хотелось просто молчать. Смотреть на крупные звёзды и молчать. Быть с любимым хотя бы тихим дыханием в трубке и молчать. Упиваться счастьем.

– Я люблю тебя, – услышал он в трубке. – Спокойной ночи, любимый. – Потом звуки стихли, и на экране появилась сообщение, что вызов завершён.

Калякин посидел ещё на порожках, глядя на звёзды. Перебирал в памяти сегодняшний день. И как Егор только что признался ему в любви, и как днём подготовил себя в ванной к сексу – значит, хотел быть нижним, думал об этом заранее.

Ночью ему снилась картошка.

Утром Егора не доставало ещё больше. Рука тянулась к соседней подушке, но не нащупывала никого. Звонок селянин сбросил, и без его «доброго утра» Кириллу стало тоскливо, как перед казнью, но он встал по будильнику и мужественно принял тяготы нового дня. Обязанности опять разделили на двоих. Отсутствие необходимости везти молоко на продажу освободило много времени. После позднего завтрака Кирилл снова засел в сарае над картошкой – она была его основной задачей. Андрей возился в огороде. Сегодня опять была жара, и одежда липла к потному телу. Длинная чёлка лезла в глаза. Всё раздражало. Особенно разлука с Егором.

Кирилл бурчал под нос, ругался на картошку. Кидал в ведро по одному крупному клубню, те со стуком отскакивали от пластмассовых стенок и падали на своих пыльных товарок. Вдруг ему почудилось тарахтенье мотора, однако, перестав швыряться и прислушавшись, он ничего не уловил. Вынул из кучи ещё два здоровых, как булыжники, клубня и запустил в ведро, словно в баскетбольное кольцо. Обоими попал. Поднял ещё две картофелины и… услышал, громкий металлический звук – стучали щеколдой.

– Егор Михайлович! – прокричал звонкий женский голос, не молодой и не старый, средний, требовательный. – Егор Михайлович! Андрей!

Кирилл переполошился, не зная, кто бы это мог быть, и пулей, едва не перевернув ведро и стул, на котором сидел, выскочил из сарая. Яркий свет резанул по глазам, он вскинул руку ко лбу, чтобы защититься, и увидел эту самую гостью – женщину лет сорока, немного полноватую, в строгой юбке и голубой блузке, простеньких туфлях на сплошной подошве, с сумкой на плече. Она явно готовилась к походу по пыльному деревенскому бездорожью. И вела себя слишком уверенно и даже нагло. Хотя впечатления бессовестной не производила. Посмотрела на Кирилла с любопытством и отпустила щеколду.

– Здравствуйте. А Егор Михайлович?..

– Его сейчас нет, – осторожно ответил Кирилл, подходя и отряхивая ладони.

– А когда он будет? – Женщина нахмурилась, что-то прикидывая, глянула на часы на руке.

– А вы, собственно, кто? – уточнил Кирилл, чтобы выбрать линию поведения. Не нравились ему этот неожиданный визит и женщина, похожая на чиновницу. Не на почтальонку уж точно.

– Я? – женщина возмущённо вскинула выщипанные брови и выглянула за оставленную распахнутой калитку. – Я из администрации сельского поселения. Мы социальный патруль, инспектируем перед учебным годом семьи категории социального риска.

Кирилл тоже выглянул на улицу и увидел перед воротами ещё одну женщину, тоже строго одетую, и мужчину в брюках и полосатой рубашке с коротким рукавом. На обочине рядом с его «Пассатом» стояла машина, серый «Рено Логан» – не померещилось, значит. Новые персонажи перестали переговариваться и повернули головы к Кириллу.

– Здрасте, – сказал он, чуть кивнув. Те кивнули в ответ и перевели вопросительные взгляды на свою спутницу. Чиновница вышла со двора. Кирилл за ней. Образовался кружок.

– Егора нет, – уведомила чиновница. – Он в город уехал? – вопрос был обращён Кириллу.

– В каком-то смысле, – уклонился Калякин и обратился к мужику и второй женщине. – А вы кто?

– Я из отдела опеки и попечительства, – неприятным высоким голосом пропела бабень и задрала нос от переизбытка чувства собственной важности. – А вы кто такой?

– Я Кирилл Александрович. Друг Егора Михайловича. – Кириллу хотелось язвить и насмехаться, но он понимал, что делать этого категорически нельзя.

– Так где он?

Вместо Кирилла ответил появившийся за спинами Андрей. Он был весь грязный, даже лицо в земле и соке какого-то растения. Старая, местами дырявая футболка, растянутое трико делали его замарашкой из трущоб. Гипс только не сильно испачкался. «Патрульные» взглянули на него и сразу сделали выводы. Какие – было понятно по поджавшимся губам. Ох, не вовремя они припёрлись!

– Егор в областной больнице с мамой. Две недели там будет или дольше.

– Ей хуже стало? – спросила баба из опеки. Не с сочувствием, блять, а с кровожадным любопытством! Выспросить всё, а потом сплетничать!

– Нет. Её лечить будут. Операцию делать. А сейчас обследуют.

У всех троих лица пошли рябью. Они точно давно поставили крест на инвалидке. И не умели радоваться чужому счастью.

– А где будут делать операцию? – спросила «опекунша», не переставая надеяться, что всё у людей хоть капельку плохо.

– Не знаем ещё, – ответил Андрей, и проверяющие невольно улыбнулись. Но рано радовались. – Где-то за границей. В хорошей клинике.

– А где же денег нашли? – полюбопытствовала чиновница из администрации поселения. – Операции дорого стоят.

– А мой отец дал, – вмешался Кирилл, пока Андрей по наивности не дал им шанс уцепиться за какое-нибудь неосторожное слово, например, про Мишаню. Вся троица посмотрела на него с предельным любопытством. С уст рвался прямо шквал вопросов, но они их не задали.

– Хорошо, хорошо, – сказала сотрудница опеки. – Хорошо, когда есть добрые люди. – Но думала она как раз, что это ужасно. Если деньги достаются не вам, а какой-то конченой семье.

– Так что вы хотели? – напомнил им Кирилл про цель визита.

– Инспектируем, – сказал мужик. – Смотрим, как готовы дети к школе. Всё ли есть.

– Всё, – уверенно ответил Кирилл.

– Егор всё купил, – подтвердил Андрей. – И тетради, и одежду. Всё есть.

Члены социального патруля посмотрели на него, как сквозь лупу.

– А руку когда сломал? – спросила «опекунша», она, судя по всему, была у них главной. – Не смотрит за тобой брат?

Кирилл начинал закипать.

– Нет, я в лагере сломал. Воспитательница за мной не досмотрела.

– А, в лагере… – Опекунша разочарованно вздохнула. – Ладно, Андрюша, веди, показывай, как к школе готов.

– Пойдёмте.

– Э! – окликнул Кирилл, когда все трое вслед за Андреем прошли во двор, затем гуськом поднялись на веранду. Он собирался выяснить на каких основаниях они ходят по домам, рыскают по вещам в отсутствие законного представителя несовершеннолетнего, собирался попросить документы. Но Андрей незаметно подал ему знак молчать. Кирилл заткнулся, но тоже пошёл в дом.

Проверяющие крутили головами по сторонам, рассматривая скромный быт семьи из группы социального риска. Влиятельными шишками они не являлись и на богатых даже близко не тянули, но во взглядах читалась та же брезгливость, что и у его матери, Ирины Мамоновой, Мишани, остальных. Презрение к бедности. Как будто все вокруг короли!

Они пристально осмотрели полки с тетрадями, учебниками, канцелярскими принадлежностями. Заглянули в шкаф, убедились в наличии достаточного количества брюк, рубашек, спортивной и тёплой одежды, обуви.

– А если бы чего-то не было? – поинтересовался Кирилл. Он стоял рядом, сложив руки на груди, наблюдал, чтобы не были превышены полномочия.

Бабень из опеки повела бровью.

– Ну… Поискали бы спонсоров. Через соцзащиту материальную помощь бы какую-нибудь выплатили…

Короче ясно, никто ничего бы не сделал. Все эти рейды да инспекции для галочки, а задача собрать ребёнка в школу лежит на его родне. Кирилл видел в этом очередную несправедливость. Как и то, что Рахмановы попали в какую-то «группу риска», как алкоголики или зэки. Нормальная семья! Руки прочь от неё!

Проверяющие ещё немного покрутились в доме и вышли на улицу. Опять собрались у ворот.

– Андрей, как же ты здесь один? – спросила «опекунша» – Кто же за коровой смотрит, ты? И поросят у вас до сих пор много? Сейчас что делал? – намекнула она на его грязный вид.

– Он не один, – вышел вперёд Кирилл. – Я за коровой и поросятами смотрю. И всё остальное делаю. – Приврал, но иначе посыпались бы нападки на бессовестного старшего брата.

– А кто вы? – опять с вызовом переспросила чиновница.

– Сказал же, Кирилл Александрович я, по фамилии Калякин. Мой отец депутат облсовета. А Егору я друг.

– Угу, – разом закивали все трое. Скорее всего, и они были в курсе нетрадиционной ориентации Егора и теперь вообразили невесть что. Про депутата их, однако, впечатлило.

– Вот вам и «угу», – сказал Кирилл. – Егор попросил меня присмотреть за братом, я присматриваю. Ещё вопросы будут?

«Опекунша» его проигнорировала, обратилась к Андрею:

– Не лучше бы тебе было у нас в социально-реабилитационном центре пожить? И присмотр, и питание пятиразовое, и сверстники. Тебе в школу через десять дней, как раз бы там поучился.

– Не, мне лучше здесь. – замотал головой Андрей.

– Ну как хочешь. Ладно, передай брату, что пятьсот рублей помощи ему перечислят на карту через неделю примерно.

– Спасибо.

Проверяющие сели в машину и уехали. Кирилл и Андрей стояли на обочине и смотрели, как рассеивается за ними пыльный шлейф.

– Фух, – сказал пацан. – Пронесло.

– А могло и не пронести?

– Не знаю. Они каждый квартал приезжают, смотрят, как живём, всё предлагают мне в приют. Им там наполняемость нужна. Ищут, за что бы меня туда поместить хоть на месяц. Но у Егора придраться не к чему. Егор меня не отдаст.

– И я тебя не отдам. – Калякин обнял Андрея за плечи, потрепал по руке. Понял, что многому научился за это лето. Постиг груз ответственности, который несёт на себе Егор. Узнал, что значит быть взрослым. Многое его не радовало.

До Егора дозвонились только после обеда, рассказали о визите социального патруля. Тот забеспокоился, но ничего поделать, сидя в больнице, не мог. Да и перестраховывался он, ничего плохого не случилось.

День шёл своим чередом. К вечеру Кирилл заметил, как существенно уменьшилась гора картошки – превратилась в холм. Вместе с тем заполнились под завязку закрома в погребе на семена и на еду.

Андрея он не контролировал, оставляя за ним свободу действовать по своему графику. Вместе только обедали и ужинали. Основой их меню стали молоко, творог и сметана, которые теперь некуда было девать.

Чего-то не хватало. Везде чувствовалось отсутствие Егора и мамы Гали. Дом будто опустел. Не слышалось ни ее мерного дыхания, не работал телевизор, который она иногда смотрела. Даже пахнуть лекарствами стало меньше. Андрей совсем затосковал, попросил отвезти его завтра в больницу проведать мать. Кирилл согласился. Егор тоже. Кирилл еле дотерпел до утра, спал хреново – так хотелось увидеть Егора! Утром они быстро переделали уйму дел и отправились в путь. Собирались вернуться засветло. Кирилл и вернулся – один, Андрей упросил оставить его с ночёвкой, а то и с двумя. Калякин не возражал, пожертвовал собой ради спокойствия ребёнка. Вот что его озадачивало – так это корова. Её же надо доить. А из него дояр, как из пшеницы пенопласт.

Кирилл погоревал-погоревал, вылез из машины и пошёл смотреть, что с живностью приключилось за восемь часов отсутствия человека. Ну не дурней же он деревенских Васьки или Маньки, чтобы с коровой не справиться?

Радость и заботы

Куры, как только увидели Кирилла, на секунду замерли, а потом понеслись к нему со всех концов двора, кудахтая и махая крыльями. Подскочили под ноги, окружили, какая-то особо умная клюнула за штанину.

– Кыш, падлы! – Кирилл взмахнул ногой, разгоняя, а то совсем ступить не давали. – Сейчас накормлю! Сейчас! Только пройти, блять, дайте! Удивительное дело, но он радовался такому ажиотажу у хохлатых пеструшек совершенно, как ребёнок. Куры принимали его за своего! В смысле – за хозяина, а не за петуха. За такого же хозяина, как Егор. Отличное достижение!

Кирилл засмеялся своим выводам.

Навстречу из будки вышла и Найда, подняла вверх рыжую морду, требуя ласки. Кирилл потрепал её по мохнатым ушам. Посмотрел на миски – они были пусты и вылизаны до блеска. Куры всё ещё толпились у ног, издавали недовольное и даже угрожающее «ко-ко-ко». С заднего двора доносилось громкое хрюканье.

– Сейчас, сейчас всех покормлю, – повторил Кирилл и в окружении куриной стаи пошёл на задний двор. Перво-наперво насыпал ячменя в курятник, чтобы от него отстали. Это сработало: куры с диким шумом ринулись к кормушке, отгоняя друг друга и прыгая по головам, про человека забыли. Кирилл закрыл дверь, чтобы больше не разлетались и усаживались по насестам на ночёвку и занялся поросятами. Наполнил два ведра, понёс в свинарник и по дороге сообразил, что надо было сначала переодеться, но свиньи завизжали, почуяв его и жратву, и Калякин пожертвовал одеждой, решив, что за пять минут она не пропитается вонью. Кроссовкам его оперативность не помогла – к подошвам прилип навоз.

Закончив здесь, он прошёлся по огороду, нашёл на грядках несколько огурцов, помидоров и перцев, собрал их в подол футболки, испачкав и её. Но поздно было уже пить боржоми. Чистота одежды заботила не так, как тишина. Жизнь на подворье текла своим чередом, но каждым нервом ощущалось одиночество. Весь дом достался в его распоряжение, но без Рахмановых он был пустым и холодным. Усадьба будто осиротела, замерла, как замок спящей красавицы.

Отгоняя эти ощущения, пока не захотелось немедленно сбежать отсюда, Кирилл всё же переоделся, вынес собаке супу с хлебом и кусочками копчёной колбасы. Смотрел, как она ест и понимал, что сколько оттягивай-не оттягивай, а пришла пора отправляться за коровой. Он надеялся, что её никто из каких-нибудь заезжих хулиганов-рыболовов-грибников не увёл и не сдал на мясо.

Корова нашлась на том же месте, где её привязали утром. Лежала в тенёчке на траве возле колышка и интенсивно обмахивалась хвостом, разгоняя слепней. Кирилл уже выдохнул, увидев её издалека, но резонно предположил, что всё остальное так благополучно не закончится.

Он дошёл до неё, остановился на расстоянии метров трёх, проследив, однако, взглядом длину верёвки – да, если рогатое чудище сейчас вскочит и погонится, чтобы забодать, это преступление у неё получится и сойдёт с рук… ну, точнее, с копыт. Кирилл хмыкнул.

– Зорька, вставай, – уперев в растерянности руки в бока, сказал он. Как можно ласковее, чтобы корова почувствовала его доброжелательность. Очень надеялся, что скотина не способна распознавать ложь. И страх заодно. Кирилл боялся к ней приближаться и вообще не представлял, как можно добровольно находиться рядом с этим полутонным орудием убийства – это же чистый суицид!

Зорька косила на него огромным тёмным взглядом и не вставала.

Кирилла её наплевательство бесило. Он и так нервничает, а она ещё и не слушается! Внутренний голос тоже дрожал и подсказывал шёпотом, что, может, и к лучшему, что коровенция лежит, так безопаснее. В кои-то веки Кирилл был с ним абсолютно согласен. Он стоял и смотрел на корову, корова смотрела на него и продолжала обмахиваться хвостом. Мухи садились на её бока.

Прошло несколько минут. Калякин знал, что надо что-то сделать, чтобы корова встала и пошла домой, но не мог. Он чувствовал себя парализованным. Страх парализовывал его, да, Кирилл крыл себя за трусость, но признавал, что ничего не в силах с этим поделать. Как же он сейчас жалел, что согласился на эту авантюру! Сидел бы себе в городе, занимался сексом с Егором! По крайней мере, Андрея бы увёз назад в деревню, чтобы он за скотиной ходил.

– Зорька, вставай, пойдём домой, – устав дрожать, повторил он. – Сегодня я за тобой пришёл, а твои хозяева в городе, хозяйка в больнице, ей лечиться надо, им за ней приглядывать, а мы тут с тобой, вдвоём остались. – Кирилл всей душой желал, чтобы корова поняла его и смилостивилась, встала и смирно потопала в закуту. Он готов был ей потом поклоняться, как индус священному животному.

Корова лежала и махала хвостом.

Кирилл постоял ещё немного. Проклял всё, чуть не плакал, что такой он слабый и никчёмный трус, боится наподдать бездушной скотине и погнать её по дороге. Успокаивал себя только тем, что некоторые в штаны ссут от пауков и мышей. Ага, девчонки в основном. Корова задрала белую в чёрных пятнах морду и трубно замычала. Калякин подпрыгнул от неожиданности и схватился за сердце, вскрикнул. Еле оправился от испуга.

– Всё, ты меня достала! – разозлился он. Крутнул головой, нашёл под деревом не очень длинный прутик, схватил его. Затем рывком отцепил от колышка верёвку, дёрнул на себя и стегнул корову веткой. – Вставай, нахуй! Домой пошла! Доиться!

Зорька замычала, начала неуклюже подниматься – на передние ноги, потом на задние. Хвост повис, вымя грузно колыхалось.

Встав, корова уставилась на Кирилла воловьими глазами, наклонила голову. Кирилл попятился.

– Иди давай! – скомандовал он, пока опять не струсил и не дал стрекоча. И снова хлестнул скотину по пёстрому боку. – А ну пошла! Пошла!

Корова сделала неловкие шаги, вышла с травы на протоптанную дорожку и остановилась. Осмелевший и злой Кирилл ударил со всей дури.

– Вперёд, блять! Сейчас я тебе покажу, как…

Договаривать стало некому: корова взбрыкнула и понеслась по дороге, поднимая клубы пыли. Верёвка из пакли, естественно, последовала за ней – протянулась через кулак, раздирая кожу в кровь.

– Блять! – завопил от боли Кирилл, затряс рукой, но смотрел он во все глаза на исчезающую за поворотом корову, он никогда не думал, что эти неповоротливые туши могут развивать такую прыть. Вообще не подозревал, что они могут бегать, тем более, как скаковые лошади. Он опять громко выругался и помчался за ней. На улице уже смеркалось, кругом лежали длинные тени.

Корова бегает лучше него – это Кирилл вынужденно признал, когда, задыхаясь, с покалыванием в боку, не смог догнать её до самого дома. К счастью, она двигалась точно по маршруту, а не погнала в неведомые дали. Перед калиткой прыткая скотина остановилась и замычала.

– Вот сука! – у Калякина не хватало нормальных слов, он злился на безмозглую тварь и радовался, что его позор хотя бы никто не видит и не доложит, надрываясь от смеха, потом Егору. – А ну пошла дальше!

Но корова мотала головой и не шла по вполне понятной причине – калитка была закрыта.

– Блять! Сука! Да чтоб тебя! – Кирилл в досаде топнул ногой и застонал, скрежеща зубами. Он ненавидел сейчас всё и вся. И особенно себя, ёбаного бездаря. Мечтал всё бросить и оказаться где-нибудь в пятизвёздочном отеле у бассейна с бокалом негрони в руке. Не хотел он корову! Ну не хотел и всё! Хоть плачь!

Кирилл застонал ещё раз, громко, хныкающе, зажмурив до боли глаза и… взял себя в руки: делать ведь всё равно придётся, не бросишь же корову недоенной и на улице? Сам подвизался, сам выполняй, а то Егор, конечно, корить не станет за бездействие, поймёт ситуацию, промолчит, но про себя посчитает слабаком, оно надо?

Кирилл набрал в лёгкие воздуха и посмотрел на проблему ясными глазами. Проблема предстала пред ним во всей красе: туша загораживала подступы к калитке, острые рога маячили почти у самой щеколды, на которую требовалось нажать, чтобы дверочка открылась. Лёгонькая задачка, ничего не скажешь. К тому же корова без перерыва мычала, желая освободиться от молока. Вот стерва!

– Зорька, – Кирилл опять применил ласковый тон, боясь, что криворогий таран от ругани вышибет калитку к чертям. – Зоренька, девочка… Отойди. Прошу, отойди в сторонку. Отойдёшь и я дверь открою, тебя впущу, а потом подою, напою, почищу, поцелую, приласкаю… – Он заговаривал ей зубы и по шажку придвигался ближе. – Зоренька… Зоренька, озорница моя…

Хрен там – корова не двигалась с места! Мычала, мотала головой, хвостом, требовала открыть грёбаную калитку, а сама не давала даже протянуть руку к щеколде!

– Тварь! – Кирилл чуть опять не хлестнул её. Выбросил ветку от греха подальше, стал, кусая губу, думать. Обычно это получалось у него не очень и сейчас он особо не надеялся. Но потом мысль пришла ему в голову, хорошая или нет, он пока утверждать не брался. Он придумал открыть дверь со стороны двора и спрятаться за ней, когда корова будет проходить в неё. Правда, для осуществления плана требовалось попасть во двор. Кирилл подёргал ворота – они были закрыты. Оставался вариант перелезь через забор. Забор был деревянный, не очень высокий, а если встать на…

Кирилл усмехнулся, представляя, как он вскакивает на широкую спину коровы, подпрыгивает, делает сальто через забор и приземляется, аки акробат, на обе ноги по ту сторону деревянной стены. Жаль, он не тореадор или Джеки Чан. Поэтому он забрался на завалинку. Забор стал ему ниже пояса. Адреналин бурлил, одышка после бега прошла. Кирилл подумал, что лазанье через забор будет попроще безумного спуска с четвёртого этажа, и перекинул ногу через верх, сместился, крепко ухватившись за край руками, нащупал подошвой металлическую поверхность завалинки с той стороны, уверено поставил ступню и перекинул вторую ногу, спрыгнул на землю – вуаля!

Засмеявшись, Кирилл открыл калитку и прикрылся ею, как щитом. Корова спокойно прошествовала мимо него и направилась к хлеву, благо он был не заперт. Калякин мысленно перекрестился и возблагодарил всех богов. Дело оставалось за малым – всего-то подоить.

– А кто у нас не умеет доить? – пробормотал он и, измученный, поплёлся за коровой. Она стояла на привычном месте дойки, переминалась задними ногами. Подходить к ней было страшно, но надо.

– Зорька, ну не психуй, мне тоже не нравится, что тебя буду доить я. Я тоже бы предпочёл, чтобы здесь был Егор, но его нет. А если ты будешь артачиться, скотиняка такая, то молоко скиснет внутри, и ты сдохнешь. Устраивает тебя такая перспектива?

Кирилл говорил медленно, спокойным тоном. Подходил, вытянув руку, заставил себя дотронуться до шерстяного бока коровы, провести пальцами. Помнил, что надо установить контакт. Корова не лягнула, и он посчитал, что контакт установлен. О порядке дойки его проинструктировали сегодня оба Рахмановых, да и он несколько раз наблюдал за процессом, имел представление. Сначала следовало помыть вымя.

Кирилл сходил в дом, нагрел воды, взял хозяйственное мыло, полотенец и вернулся в хлев. Корова встретила его мычанием. Кирилл сел сбоку от неё на корточки, погладил по боку, плеснул мыльной воды на розовое вымя, потёр рукой. Вымя на ощупь было тёплым, кожаным, скользким… мерзким. Жуть. Браться за него можно было только с отвращением.

Калякин отдёрнул руку и в несколько приёмов выплеснул на вымя остатки воды, решил, что этого достаточно для чистоты. Кое-как промокнул полотенцем. Корова стояла смирно, перестала трубить – уже что-то хорошее в этом враждебном мире.

Теперь следовало подготовить себя. Кирилл вымыл руки, надел фартук Егора, повязал его бандану, заранее подготовленные Андреем. Осмотрел себя – аховски, наверно, выглядел, зеркала только не нашлось рядом и смарта с фотокамерой: сейчас бы сфоткал, чтобы потом поржать.

Корова замычала.

– Ладно, иду. – Кирилл бросил баловство, ополоснул эмалированное подойное ведро, впихнул его под вымя и уселся на скамеечку. – Ну что, приступим?

Легко сказать, трудно сделать. Из инструктажа он помнил, что доить надо кулаком, пальцы сжимать поочерёдно, выцеживая молоко. Звучало совсем несложно. Совсем-совсем несложно, прямо задание для детского сада.

Кирилл дотронулся ладонью ближайшего переднего соска и тут же отдёрнул руку – кожа и форма были такими… противными, что ли, он не мог толком объяснить, какими, ну, будто стариковский вялый член теребишь. От сравнения Кирилла затошнило. Откуда оно взялось, он тоже не знал – никогда ведь не имел дела с вялыми стариковскими членами.

Зорька стукнула копытом по некрашеным доскам пола.

– Ладно, начинаю! – рыкнул Калякин, снова поднёс руку, сжал сосок в кулаке. Ничего не произошло, молоко не полилось. Белая капля выступила внизу, да и только. Ну что за хрень, где тугие струи? Тупая скотина не желает делиться с чужим человеком? Так хозяина нет!

– Давай же, доись!

Кирилл подёргал за другие соски и получил тот же результат. Топнул с досады ногой. И вдруг вспомнил, что приступать к дойке надо с массажа! Выдохнув, он стал растирать полное, тяжёлое вымя со всех сторон. Плевал уже на отвращение, лишь бы рогатая сука начала доиться, а то ведь что делать? Куда бежать за помощью? К Лариске? К бабке Олимпиаде? Ага, Лариску он видеть не хотел, не то что помощи просить и быть обсмеянным, а старушенция такая древняя, со скрюченными артритом пальцами, что от неё толку будет ноль, только и будешь думать, как бы она в этом хлеву не окочурилась, а молоко пить после неё не станешь – запах нафталина будет везде мерещиться. Интернет бы сейчас, там почитать, да херушки в глуши связи!

Вымя помягчело, соски малость удлинились. Кирилл возрадовался и опять взялся за передний сосок, который был ближе к нему.

– Так, как там? Сжать сверху большим и указательным. Потом по очереди средний, безымянный, мизинец. – Кирилл бормотал для уверенности и делал. Короткая тонкая молочная струйка выбилась из соска и со звоном ударила в дно ведра. О чудо! Кирилл рассмеялся: он победил! Победил!

И в этот момент получил хвостом по роже!

Хвостом по роже! Не пушистым кошачьим, а коровьим – совсем не стерильным, пованивающим!

Кирилла чуть не стошнило, ещё и удар получился хлёстким, прям посередь носа, эта полоса сразу вспыхнула болью.

– Блять! Заебала ты уже!

Кирилл подпрыгнул на скамейке, сдержался, чтобы не наподдать корове, сжал кулаки. Но остыл, признавая, что сам виноват – его предупреждали, что надо привязать хвост к ноге, ещё чему-нибудь, а из его мозгов это благополучно выветрилось.

Зорька замычала, затопталась, звякнула копытом по ведру.

– Всё, прости! – взмолился Кирилл и погладил по боку. – Стой смирно, у меня, кажется, получается.

Он повторил попытку со вторым передним соском – струйка ударила в ведро. Совсем маленькая, даже дно не прикрыла.

– Хорошо, не будем спешить.

Кирилл набрался терпения и выдоил ещё немного молока, перешёл к задним соскам, потом вернулся к передним. Получаться стало лучше, струи стали подлиньше и потолще, но выходило всё равно не так быстро и ловко, как у Егора – его-то руки мелькали, не успеешь уследить, а тут за полчаса весь извёлся, вспотел, спина отсохла, на дворе уже ночь, а и половины ведра нет. В довершении этих бед Калякин вспомнил ещё одну вещь – забыл сдоить первые струи в кружку и вылить собаке. Что ж, поздно уже рыпаться.

Корова нервничала, ей не нравилось. Мычанием заглушала сверчков, чьё пение доносилось через открытую дверь. Кирилл схлопотал по морде хвостом второй раз и очень пожалел, что не оторвал зад от скамейки и не сходил за верёвкой. Его всё злило, прямо неимоверно выбешивало. Но он погасил свой гнев, подумав о Егоре и Андрее, которые сейчас вместе в его квартире, ужинают, разговаривают об общих тревогах и радостях, не скучают друг о друге, не волнуются. Доброе дело должно было ему зачесться.

На этот раз Кирилл встал и пошёл к столу искать верёвку. В сарае сгустилась темнота, лампочка светила мощно, но до всех углов не дотягивала. До стола, что стоял под крохотным запаутиненным окошком, свет долетал тусклыми остатками, однако бечёвка лежала на виду рядом с алюминиевой кружкой, в которую следовало сцедить первое молоко. Кирилл взял бечёвку и повернулся обратно, как раз вовремя, чтобы увидеть, как от пинка коровьей задней ноги переворачивается ведро. Металл застучал по доскам, звякнула ручка, а молоко… надоенное с таким трудом… бурной волной хлынуло на пол, растеклось и стало просачиваться между досками.