Текст книги "Селянин (СИ)"

Автор книги: Altupi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 55 страниц)

Но что свершилось, то уже свершилось. Блять, как хуёво! Долбанный еблан!

Кирилл почесал яйца и тихо спросил:

– Значит, я правда её отчпокал, Машку эту?

– Правда, – вздохнул Пашка и сделал движение, будто лезет в карман за сигаретами, но в его боксах не было карманов, и рука разочарованно повисла. – Я сказал, что не слышал… но я слышал, как вы с ней… Я не подслушивал, братан, просто вы громко… Как бы тебе от соседей за шум не прилетело.

На обеспокоенный тон Кирилл даже не улыбнулся, и в голове не пронеслись тридцать три способа, как отучить соседей жаловаться. Он стоял мрачный, думал. Полумрак прихожей утолял головную боль.

– Она правда целкой была или брешет?

– Откуда ж я знаю? Это надо у тебя спрашивать, ты ж её шпилил.

– Не помню нихуя, – признался Кирилл.

– А гондон надевал? Я видел, там гондон валялся.

– Надевал…

– Тогда не парься, чувак: алименты платить не придётся. – Пашка легко перешёл на беззаботный тон, прикалывался. – А ей восемнадцать есть?

– Не знаю, – встревоженно протянул Калякин.

– Тогда ты с ней повежливее, а то заяву накатает. Восемь лет дадут. – Пашка укоризненно покачал головой, потом заржал. – Что, испугался? Ну и рожа у тебя! Расслабься, шучу я!

– Придурок, блять. Не смешно нихуя, – сообщил Кирилл, хотя уже заулыбался: Пашка был в своём репертуаре, и его шуточки были как в старые добрые времена и их не хватало.

Внутренний голос саркастически фыркнул. Ничего не сказал, просто фыркнул. Это насторожило Кирилла больше, чем самое красноречивое ворчанье, все слова он договорил сам. Старые добрые времена, значит? Пашкиных шуточек не хватало? Правильным путём идёшь, товарищ! Может, сразу пойдёшь и кинешь девке вторую палку? Потому что первый шаг от Егора, радуясь тупым Пашиным подъёбкам, ты сделал! Забыл, что этот урод натравил на вас пьяное быдло и разбил стекло в доме? Чего уж теперь об измене горевать, если тебя к прежним временам потянуло?

В мозгу Кирилла сработал стоп-кран, смех оборвался.

– Правда, Паш, не смешно нихуя. Я, блять, Егору изменил. Я и так перед ним кругом виноват, а как про девку эту рассказать… ума не приложу.

– Тю! Проблем-то! Не рассказывай. Я – нем, как рыба.

Кирилл кивнул, чтобы отвязаться. Голова разболелась с новой силой. Стоять голым было неуютно.

– Ладно, пойдём, – буркнул он и направился в спальню. Прикрыл причиндалы ладонью.

Воздух в комнате стоял спёртый, насыщенный перегаром, вонью грязного белья и немытых тел, с привкусом спермы. Льющееся сквозь прозрачный тюль яркое солнце контрастировало с тяжёлым запахом и бедламом из разбросанных по полу вещей. Предосторожность Кирилла не понадобилась: Машка спала или лежала с закрытыми глазами, и он убрал руку от паха. Взял в шкафу чистые трусы, когда повернулся, Машка уже смотрела на него. Пашка бесцеремонно развалился в кресле, вертел на пальце взятый откуда-то с полки брелок с ключами от квартиры. Звяканье металла раскалывало Кириллу черепушку.

– Заебал, – сказал он Машнову и, больше не думая прикрываться, сел на кровать. Просовывая ноги в трусы, повернулся к тёлке. – Значит, мы всё-таки трахались?

Машка фыркнула, посмотрела на Пашку, тот, прикалываясь, кивнул на Кирилла и покрутил пальцем у виска. Калякину было пофиг на их приколы. Он встал, подтянул трусы.

– Идите по домам.

– Прогоняешь? – спросил Паша.

– Да, – ответил Кирилл. – Всё, Маша, доспишь дома. Уёбывай из моей кровати.

– Хамло, – обозвала Машка и, не стесняясь двух посторонних парней, встала и стала собирать с пола вещи, одеваться – стринги, лифчик, юбка, кофта. Кирилл скрестил руки и наблюдал, чтобы лишнего не прихватила. Пашка смотрел во все глаза – наверно, дома дрочить будет, или уломает на перепих с ним по дороге.

Одевшись, Машка подошла к зеркалу, поправила причёску, вытянула губы, потом раздвинула их, провела языком по зубам, снова вытянула. Обезьяна.

– Эй, – напомнил Кирилл. Девушка повернулась, прошествовала к нему.

– Встретимся вечером?

– Проваливай, – сказал Кирилл.

Маша сморщила симпатичное личико до состояния печёного яблока.

– Разве так разговаривают с дамами?

– Ты не дама, ты блядь.

– Оскорбляешь, потому что парню своему изменил? Ладно, где тут у тебя сортир?

– На улице поссышь. Паш, ты её привёз, ты её и уводи отсюда.

Пашка отложил диск на полку и встал. Его непривычно серьёзный вид так и говорил, что он понимает причину резкости друга и сдвинутых бровей и не осуждает. Наоборот – готов помочь.

– Я бы всё равно с тобой встретилась, голубой, – игриво сказала Машка и, виляя бёдрами, вышла в прихожую. Кирилл видел, как она надевает туфли. К нему приблизился Пашка, подтянул трусы.

– На твоём месте я бы не плевал в колодец, – заговорщицки посоветовал он.

– Иди в жопу.

Паша заржал и отправился одеваться.

Кирилл остался один в своей квартире только через десять минут. Посидел в туалете, выпил два литра холодной воды из-под крана, почистил зубы. Сушняк притупился, а тоска нет. Наоборот, в одиночестве стало хуже – стало не на кого злиться. Кроме, как на себя.

Он включил в спальне телевизор на полную громкость, чтобы голоса проникали в мозг и отвлекали от желания повеситься. Нашёл развлекательный канал, стэнд-ап-шоу, стоя перед экраном, прилежно пытался вникнуть в суть трескотни пидористического вида клоунов, но юмор, если это был юмор, проходил навылет, не задерживался в голове. Грязь опрометчивого поступка жгла кожу. Калякин пошёл в душ и не выходил оттуда около часа – мылся, думал. Никак не мог определиться, признаться Егору или утаить. Чаша весов склонялась в сторону признания, потому что отношения с Егором нельзя строить на лжи. Всё тайное всегда становится явным – это аксиома, тем более в тайну посвящены третьи лица, а лжи Егор не простит. Признание облегчит, конечно, душу, но спасёт ли оно любовь со стороны Егора? Всепрощению, свойственному старшему Рахманову, наверняка есть границы.

Шантажировать деньгами и заставлять быть с собой? Это получится не семья, а пытка. Егор ведь тоже боялся его потерять, предполагал, что снова в характере верх возьмёт городской мажор и утянет на прежнюю заманчивую развесёлую дорожку. Клубы, выпивка, шкуры в постели – прежняя дорожка. Но не заманчивая – кривая. Кирилл сожалел. Он подозревал, что сорвётся, и сорвался. Себе этим не помог, а только усугубил. Не хотел больше срываться. Лучше взорваться, как перегретый паровой котёл, но иметь чистую совесть к возвращению Егора. Впрочем, она уже замарана.

Жутко болела голова. Кирилл нашёл в аптечке анальгетик, запил таблетку водой, постоял у открытого окна на кухне. Не видел, что происходило снаружи – смотрел внутрь себя, осмысливал свою жизнь. Боль утихала медленно и слабо, и он пошёл в кровать, надеясь ещё поспать и так дождаться действия лекарства. На пороге спальни остановился: от бардака и вида скомканного одеяла желудок дёрнулся к горлу.

Поздно уже пить боржоми.

Кирилл преодолел брезгливость, расправил простыню и одеяло, взбил подушки. Сел на ту половину кровати, где проснулся утром. Поспит, а потом поменяет бельё. Кстати, сколько времени и какой сегодня день недели? Пятница, суббота? А, похую! Обойдётся институт без него, а он без института.

Кирилл лёг, повернулся на бок. Бельё действительно гадко пахло – какими-то женскими духами, немытыми телами, спермой, потом. Лучше поменять бельё прямо сейчас, чтобы не стошнило и не напоминало. Он поднял голову от подушки, намереваясь встать и заняться, да так и замер, потом беззвучно завыл, ударил себя по лицу и разметал подушки. Они не упали с кровати, лишь чуть-чуть сменили дислокацию.

Запах Егора! Две недели не менял белья, засыпал и просыпался, чувствуя ароматы лосьонов, шампуней и дезодорантов любимого. Может, они и выветрились давно, но Кирилл свято верил, что чувствует тепло тела Егора, спавшего на этих простынях, и его запах. Он собирался так проспать до прилёта Егора, пока снова не затащит его в постель и не пометит чистое бельё его запахом. Он хранил этот запах, как хранят мощи апостолов, а теперь этой реликвии нет, всё пахнет блудной девкой.

Это стало последней каплей, источившей шаткое самообладание. Калякин упал лицом в подушки, зарыдал.

90

Мать позвонила в два часа дня. Кирилл заколебался, отвечать ли ей, потом ответил. Он лежал в кровати, на чистом постельном белье, пахнущем кондиционером с морской свежестью, смотрел поганенький боевичок со Сталлоне и тихо ненавидел себя. Весь мир, включая мать, он тоже ненавидел. Головная боль стала практически незаметной, а жажду он утолял купленной минералкой, бутылка стояла на тумбочке.

– Слушаю…

– Кирилл, у тебя всё в порядке? – без приветствий вкрадчиво поинтересовалась мать. Ух ты, ей есть дело до его состояния! Надо же!

– А что? – буркнул он.

– Ты сегодня не был на занятиях. – Вот теперь Кирилл узнавал свою дорогую мамочку и даже не удивлялся, что она в курсе прогула.

– Не был и что?

Мать немного помолчала, потом спросила:

– Ходил вчера с Павлом в клуб?

Ага, кривая дорожка её занимала больше, чем пропуск занятий. Ради возвращения к истокам она готова простить прогулы и многое другое. Наверно, даже всё. Обзови он её сейчас дерьмом собачьим, наложи кучу посреди её любимой гардеробной и даже на обеденный стол в тарелку с котлетами, она и ухом не поведёт, только скажи, что выебал девку. Ещё и бабла отвалит.

– Ходил.

– Хорошо отдохнули?

– Плохо.

– Почему плохо?

– Потому что голова болит, – огрызнулся Кирилл. – Слушай, ма, ты чего такая добренькая? Ты меня раньше всегда из-за клубов пилила, чего ж теперь ты одобряешь? Не пойду я туда больше!

– Почему?

– Не хочу! Не нравится мне там! Всё, разговор окончен!

Кирилл отшвырнул смарт на край кровати и уставился в телевизор. Дряхлый киллер с дикими криками пожарным топором мочил молодого конкурента-бодибилдера, бодибилдер мочил Сталлоне. Кириллу тоже хотелось кого-нибудь замочить. В особо жестокой форме.

Вечером, около шести, позвонил Пашка. Кирилл, не беря в руки смартфона, глянул на экран и не стал отвечать. Не видел необходимости разговором с недодругом разрушать уютный кокон, сотканный из боли, отчаяния и боевиков. Только он, кровать и чай с солёными крекерами.

Мелодия проиграла три раза и замолкла. Калякин надеялся, что Паша уймётся и не будет названивать каждые полчаса, и не придётся открытым текстом посылать его на хуй. На Пашу он злился не больше, чем на себя или других людей, просто невмоготу было с кем-либо общаться. Лучше тупо смотреть телевизор и забыть про свою промашку.

Но мысли иногда лезли. Закрадывались соблазны спустить свою рефлексию на тормозах. Егора нет, связи с ним нет, ну откуда он узнает про измену? Да и какая измена, если они расстались? Чего ради гадать сейчас, если впереди несколько месяцев порознь? Возможно, Егор, вернувшись домой, вообще не захочет его видеть, вот и не придётся оправдываться за измену. А если бросить, реально бросить Егора самому, забить на него, то уже точно не понадобится стоять с повинной головой и унижаться.

Мысли были скользкие, противные, будто дерьмо из деревенского сортира, и такие же вонючие. Кирилл чувствовал, словно снова проваливается в выгребную яму, и фекалии заливают рот, уши, глаза. Но эти мысли были. Их шептал даже не внутренний голос – они возникали откуда-то из подкорки, глубин подсознания. Мысли труса, мысли ничтожества. Пойти сейчас пить-гулять, чтобы уже совсем отрезать себе дорогу назад.

Когда снова зазвонил телефон, Кирилл взял его, только чтобы отвлечься от этих бредовых мыслей. На улице стемнело, а он не вставал, чтобы зажечь свет, поэтому в комнате висел синий мрак, рассеиваемый отблесками телевизионного экрана и вот теперь – смартфона. На дисплее высвечивался незнакомый номер. Сердце ёкнуло – вдруг это Егор?

– Алло, – сказал он и прокашлялся.

– Кирилл, это ты? Приветик! Узнал?

Голос был женским и принадлежал… кажется, Машке. Ну да, чудес не бывает. Да и номер был российским.

– Узнал, – буркнул он недружелюбно. – Что тебе надо?

– А что ты такой злой-то? – наехала Машка. – Не проспался ещё? Я, может, тебе встретиться предложить хочу.

– Тебе Паша мой номер дал? Скажи, я его урою за это.

– Так мы встретимся или нет? – проигнорировала его замечание Машка. – В клуб какой-нибудь прокатимся, а потом… ты меня девственности вчера лишил, и я теперь дальше учиться хочу. – Тон её был смесью грубости и заигрывания. Типичная шкура, которой пацан всё должен за перепих. Есть на свете нормальные бабы?

– Мы не увидимся и забудь мой номер, – сказал Кирилл и оборвал связь, раньше, чем услышал бы ещё что-то. На дисплее появились часы, на часах – двадцать сорок восемь. Зашибись, весь день провалялся, аж бока устали лежать.

Калякин сел, смочил минералкой горло, сходил в туалет и вернулся на стерильную, никем не помеченную, кровать. Мысли опять вернулись к Егору и к ситуации, в которую попала их любовь. Дико хотелось плюнуть на всё, рвануть в деревню, разыскать Андрея, узнать, как связаться с Егором и поговорить наконец с ним, покаяться во всём, сказать, что безумно любит, спросить, как поступать дальше. Егор умный, умнее его, рассудительный, не такой горячий и импульсивный, у Егора всегда есть ответ, представление, как поступить правильно.

Кирилл ощущал, как подрагивают мышцы в ожидании приказа хватать ключи и бежать к машине, ехать, почти отданного, повисшего на кончиках нервов.

Искушение. Соблазн.

Нельзя.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Он тряхнул головой, запустил пальцы в длинные, практически как у Егора, волосы, сжал. Нельзя. Нельзя вести себя как бездумный подросток. Поедет, обрадуется, Егор выслушает, поймёт, простит и тоже обрадуется, а Санёк и Ленка Калякины не обрадуются, совсем. Нельзя забывать, что они не подвержены импульсам, что они бдят, денно и нощно. Нельзя из-за нескольких часов, минут общения с Егором ставить на кон его судьбу и благополучие семьи.

Потерпит, а пока найдёт выход, как оправдаться за секс, который даже не помнит.

Блять, его лишили даже фотографии Егора, стёрли из памяти смартфона.

По квартире разнеслась мелодичная трель дверного звонка. Кирилл сдвинул брови, прислушиваясь, но видеть и слышать через несколько бетонно-гипсовых перегородок, он не умел. Надо было или идти открывать, или не двигаться и ждать, когда незваные гости сами уйдут. Он никого не звал и видеть не желал, даже в интернет за целый день не заходил.

Трель повторилась, потом ещё несколько раз, не смолкая.

Любопытство пересилило хандру. Встав, Кирилл на цыпочках прошёл сквозь тёмную прихожую и припал правым глазом к дверному глазку. В хорошо освещённом подъезде стоял Пашка и жал на кнопку звонка. Его губы двигались, значит, он что-то бормотал. Возможно, спьяну.

Кирилл не открыл, хотя непрекращающаяся мелодия выбешивала. Смотрел в глазок. На нём были только мягкие домашние штаны.

– Кира, ну открывай, – отчётливее пробубнил Паша. – Я знаю, ты дома. Ну, открой.

Калякин не выдавал своего присутствия, ему не о чем было разговаривать с этим придурком.

– Кира, блять, ну, Кира… – Паша заговорил нараспев, с жалостливыми нотками, уткнулся лбом в металл двери. Когда ж он съебётся?! Убери руку от звонка хотя бы, уёбок!

Мелодия стихла. Кирилл уж обрадовался, но Паша заколотил по двери кулаком. Звук шёл разухабистый, басовитый, отдавался эхом на весь подъезд. Сейчас нервы сдадут и у соседей.

– Кира! – крикнул Паша. – Открой!

В глазке мелькнул второй персонаж – перешёл от двери смежной квартиры к лестнице, исчез из поля зрения. Кирилл не успел рассмотреть, но кажется это была девка.

– Я ухожу, – сказала она на прощанье, и Калякин распознал приевшийся за сегодня голос Маши. Порадовался, что не открыл.

– Ты куда? – метнулся за ней Паша. – Стой! Сейчас он откроет!

– Мне пофигу! Я не собираюсь торчать здесь весь вечер! Меня Жердев сегодня на вписку звал, так что мне пофиг твой пидор! Это тебе за него платят, не мне! И с тобой мне вчера не понравилось!

– Дура! Шалава сифозная! – заорал Паша, но Машка уже, спускаясь, стучала каблуками, а Кирилл как раз отпирал замки. Он всё понял. Всё-всё.

Дверь раскрылась сильно, ударила стоявшего совсем близко Пашку – сделано было не специально, но тоже приятно.

– Бля! – заорал он, хватаясь за локоть, но даже сфокусировать взгляд на новом происшествии не успел – Кирилл втянул его в квартиру и прямо как в боевиках, которых сегодня обсмотрелся, кинул спиной на стену между сортиром и ванной, где Паша приложился затылком утром. Сейчас Кирилл сам щёлкнул выключателем, ослепляя врага – Машнов теперь точно стал ему врагом.

– Ты что? – завопил Паша. Изо рта дохнуло кислым перегаром.

– Нихуя! Говори всё! Рассказывай! Кто тебе платил? Секса не было?! – Для верности Калякин подпёр горло Паши предплечьем, давил, угрожая снести кадык. Испуганные, огромные, залитые водкой глаза двуличной твари, выдававшие правду с потрохами, добавляли решимости сделать это, свернуть ему шею, как курёнку.

– Ма… мать твоя заплатила, – корчась от боли, заикаясь, прохрипел Машнов. – Мать твоя позвонила и заплатила, чтобы я с тобой помирился и в клуб сводил. И чтобы организовал тебе секс с девкой. Двадцать косарей… Сегодня перевела!

– Так значит секс был? – огорчённо проговорил Кирилл, отчего чуть ослабил хватку. Пашка это почувствовал и рыпнулся выскочить на середину прихожей, но был снова придавлен. Кирилл не испытывал жалости, видел, что предатель пытается увильнуть от правды – взгляд бегал, юлил. Ага, и рыбку съесть, и на хуй, значит, сесть. Опять провести хочет, заставить мучиться чувством вины за измену.

– Не было, – сдался Пашка, хотя отлично понимал, что ответ уже, в принципе, не нужен, прочитан в глазах.

– А что было? Рассказывай! – Кирилл отпустил его, брезгливо отряхнул руки. Паша, не отходя от стены, сразу принялся растирать красную шею, ахать и морщиться. Его покачивало.

– Ты пьяный напился… – искоса поглядывая, начал он.

– А ты и рад был подливать.

– Так проще всего… Короче, напился ты, я взял Машку, погрузил тебя в такси и до дома довёз. Ты, блять, такой тяжеленный, еле до лифта дотащил…

– И по карманам ключи шарил – класс!

– Ну, а что ещё делать? Дотащили тебя, блять, до кровати, раздели… ну и правда хотели, чтобы по-настоящему было, Машка тебя возбуждать взялась, а ты вообще никакой! Мычишь что-то и дрыхнешь! Ноль реакции! Импотенция в сложнейшей стадии! Решили просто тебя разыграть, когда проснёшься, мол, всё было чики-пуки, ты алкогольный секс-гигант! Всё! Фотки только сделали вас в кровати в доказательство. Под одеялом, кстати.

– Что-то ты не договариваешь, Пахан. Не верю я твоим невинным глазам.

– Чего не веришь-то? – струхнул Машнов, оскорблённого состроил.

– Презик чей?

– А, презик! Презик… Ладно, Кирюх, ты не обижайся: презик мой. – Паша повинно опустил голову, но тут же вскинул её и улыбнулся. – Да ладно тебе! Достоверности же хотелось! Раз ты спишь, не пропадать же тёлке? Всё равно заняться было нечем!

– И вы нашли занятие прямо в моей кровати? Рядом со мной? – Кирилл спросил наобум, но снова попал в точку: Паша заулыбался, как удачному приколу.

– Ну извини, братуха! – он приблизился, попытался положить ладони на плечи. Калякин оттолкнул его руки, пошёл в гостиную. В голове не укладывалось, как с ним поступили родители, друзья. Даже облегчение от того, что не изменял, отодвинулось на второй план перед гнусностью близких людей.

Паша плёлся за ним.

– Кирюх, ну что ты как не родной? Весело же было! И бабосов мать твоя отвалила, можем пойти кутить дальше! Суббота, грех дома тухнуть!

Его голос раздражал, как гудение комара.

Кирилл опустился на диван. Перед глазами расплывалось.

– Ты хоть понимаешь, еблан пизданутый, что я мучился из-за измены?

– Так один день же всего! – Пашка плюхнулся в кресло, вытянул ноги.

– Один день?! Да я за один чуть не ёбнулся! А ты ведь хуй собирался мне рассказывать! Так что не «один день»!

– Ой, ну кончай, ничего ведь страшного не произошло.

Кирилл стиснул зубы и кулаки.

– Я тебе сейчас ебало начищу, гондон недоделанный!.. Так, захуем ты сейчас эту шкуру приводил? Звонила она мне… Опять махинации?

Паша поднял взгляд к потолку, постучал пальцами по обивке подлокотника. Опять не желал признаваться, гад! Но другого пути не было.

– Мать твоя попросила, – нехотя сообщил он, досадливо дёрнул губами. – Когда сегодня фотографии ей переслал. Попросила продолжить, закрепить твой интерес к бабам, так сказать. Чтобы тебя опять в натуралы потянуло, а ещё лучше, чтобы ты влюбился. В девку, конечно. Обещала хорошо заплатить, если ты за полтора месяца про голубизну забудешь. Сумму, правда, не назвала, но сказала, что не обидит. А я что, дурак от халявных денег отказываться? Я тебе давно говорил, что ты мне в нормальной окраске милее. Теперь накрылись мои лавандосики.

Кирилл слушал и охуевал. Лавандосики его интересуют, урод! А родители, родители-то?! Мамаша ведь не одна аферу проворачивала, отец-то тоже в курсе! Как они могли так с единственным сыном поступить?

Да очень просто могли. Так же, как загнали в капкан в случае с Егором. Деньги за излечение сына от пидорства опробованная стратегия. Там – отправить парня с глаз долой, тут – купить дружбу, подложить шлюху.

Это низость.

Но давно ли он сам стал высокоморальным?

Не имеет значения! Он – стал! Так что мешает другим расшорить глаза? Прогнившие суки! Хорошо, как вы со мной, так и я с вами. В голове Кирилла мгновенно возникла идея. Интересная, охуительная идея. Сам офигел, как чётко придумал.

– Ладно, Пахан, не ной раньше времени, – перешёл на более сладкий тон Калякин. – Мне Машка правда понравилась. Отпадная чика. – Он изобразил перед собой в воздухе форму её грудей. Преувеличил порядком. Машнов перестал дрыгать ногой, подвинулся вперёд:

– Я знал, что ты не устоишь!

– Перед такими дойками и мёртвый не устоит, а я живой. Как она тебе? Стоит того?

– Угу, – авторитетно кивнул Пашка и поднял вверх большой палец. Это означало, что никаких ограничений в сексе не последовало, оральный и анальный по желанию прилагаются. Трах высшей пробы.

– Тогда и мне точно надо попробовать, – усмехнулся Кирилл. – А про девственность?..

– Напиздела она, – отмахнулся Машнов, – для пущей важности. Красные дни у неё начались в процессе.

– Фу, – сморщился Кирилл. Он, как мог, играл на публику и старался не отличаться от себя прежнего, хотя это было несколько проблематично.

– Ничего, подождёшь пару дней и чпокнешь.

– Да. Прямо завтра ей и позвоню, – с энтузиазмом потёр руки Кирилл. Пашка довольно заржал и пошло потыкал языком в щёку. Он был слишком недалёк умом и изрядно накачан алкоголем и не замечал блефа.

– А как же Егорка? – выпучив глаза, хихикая, вспомнил он. – Ты же только что убивался по нему!

– А что Егорка? – пожал плечами Кирилл и дал он расплывчатые комментарии: – Егорка третью неделю в Израиле. И у него нет сисек.

– Вот – узнаю старого друга! – Пашка потянулся через комнату и шлёпнул Калякина по коленке. «Не друг ты мне», – мысленно отбрил Кирилл, а на деле растянул улыбку шире. Потом выпроводил хихикающего урода из квартиры и прислонился спиной и затылком к холодному металлу двери, закрыл глаза. Полтора месяца. Значит, не три, не два, не полгода, а всего полтора месяца? Конечно – отец же наверняка знает дату, когда ему переводить остаток денег, да и в зарубежных клиниках тоже есть определённые сроки лечения той или иной болезни, а каждый лишний день прибавляет к стоимости круглую сумму. Только бы ранняя выписка не отразилась на здоровье мамы Гали. Ерунда – за границей не дураки работают.

Полтора месяца. Так, сегодня второе октября, значит, Егор вернётся в середине ноября, плюс-минус. А он ждал его не раньше Нового года.

Руки и ноги обмякли, волна тепла прошла по всему организму – это внутри разжалась пружина, которая в последний месяц всё скручивалась, скручивалась. Кирилл с трудом верил, что осталось не так много времени, что пронесло с изменой. Но предки поплатятся за истраченные нервные клетки.

91

На следующий день ближе к вечеру Кирилл позвонил Машке. Извинился – не в джентельменской, естественно, манере, а в уличной, доступной чётким пацанчикам и девчонкам, – позаигрывал маленько, поездил по ушам и назначил встречу. Машуня легко согласилась. Кирилл и не сомневался: скорее всего, ей без разницы, с кем устраивать перепих, и она даже собирает свою личную коллекцию ёбарей. Он приехал по названному адресу в девять вечера, отписался.

Машка вышла из подъезда через десять минут. Повертела головой, всматриваясь в темноту в поисках его машины. В октябрьскую холодину с накрапывающим периодически дождиком она надела вольнодумное обтягивающее платье чёрного цвета с рисунком из блёсток, чёрные капроновые колготки и бордовые сапоги на тонком каблуке. Ещё имелась кожаная куртка, тоже бордовая, но она едва доходила до пупка и вряд ли грела. Типичная тупая пизда с полным отсутствием мозга.

Когда-то ему такие нравились.

Кирилл поморгал фарами, обозначая себя, и отбросил последние сомнения: весь день он выбирал между шкурой и серой мышью. И тот, и другой вариант в качестве его пары для родителей неприемлем. Однако во внезапную любовь к серой мыши мать хрен поверит, а вот связь со шлюховатой вульгарной девкой сочтут за должное – сколько их таких уже прошло через постель не обременённого моралью сыночка? Да полно! К тому же, серую мышь ещё надо найти, а Машка уже вышла на сцену и была под рукой, отлично вписывалась в сотворённую Пашкой и самой же мамашей легенду. Хотела мама влюблённого сына – получи и не жалуйся!

Машка села на переднее сиденье, слишком громко захлопнула дверь.

– Аккуратнее, блять, – сказал Кирилл, – не казённая тачка.

– Ой, подумаешь, – не приняла близко к сердцу Машка, сдула с лица русую прядь. Сейчас – накрашенная, а не со сна – она была ещё симпатичнее. Куколка. Пустая красивая оболочка. «Много же ты стал понимать», – хмыкнул внутренний голос, и Кирилл заткнулся с рассуждениями.

– Почему не едем? – спросила Машка. Она либо приписала его пристальный взгляд на счёт своей неотразимости. – Ты же меня в клуб пригласил? Или нет? – Тут она нахмурилась.

– Сейчас поедем, куколка, – сладко улыбнулся Калякин, – но сначала кое-что обсудим.

– Ты про критические дни? Так они закончились. Сегодня. Так что можем повторить: мне Пашка рассказал, что ты хочешь повторения.

– Кончай врать, я всё знаю. Знаю, как вы с Пашкой трахались, пока я спал. Он всё рассказал и сказал, что тебя в любую дырку шпилить можно.

– Вот козёл! – Машка рассердилась, расстроилась и сконфузилась. Отвернулась. Кирилл протянул руку и повернул за подбородок к себе.

– Маш, подзаработать хочешь?

– Я не проститутка! Ни с кем за деньги спать не буду!

Кирилл заскрежетал зубами, но оставил комментарии при себе. Развернулся к Маше всем корпусом, левый локоть лёг на руль, правый упёрся в спинку сиденья.

– Может, заткнёшься и послушаешь? Я тебе заплачу за то, что ты притворишься моей девушкой на полтора месяца.

– Зачем это? – Машка нахмурилась, заподозрив, наверно, что-то криминальное.

– Затем, что я пидор и люблю парня, – на остатках терпения выговорил Кирилл. – Его не будет в стране полтора месяца, и всё это время мои родители должны думать, что я его забыл. Ты изобразишь девушку, в которую я якобы влюблён. Ты как раз подходишь: они как тебя увидят, так сразу пожалеют, что я с тобой связался. – Калякин усмехнулся, не скрывая истинного отношения к собеседнице, её интеллекту и образу жизни.

У Машки резко включилась гордость. Она сделала движение открыть дверь, рука замерла на рычаге.

– Найди себе другую дуру! Я ухожу!

Кирилл схватил её за рукав.

– Маш… Маш… Маш… Ну что ты, а? Что тебе стоит притвориться моей девушкой? Я же тебе реально предлагаю побесить моих родаков! Отец у меня депутат… Прикинь, депутата из себя выведешь – прикольно же! Мать мою побесишь – она та ещё стерва. А я тебе заплачу или ещё как-нибудь рассчитаюсь, «айфон», например, куплю. В клубы будем ходить, развлекаться… не каждый день… по выходным.

– Без секса? – задумавшись, уточнила она. Больше не пыталась строить оскорблённое достоинство.

– Конечно, без секса! И никаких поползновений с твоей стороны, ясно?

Машка ушла в себя. Теребила собачку замка на куртке. Опущенные глаза бегали. По двору проходили прохожие – из темноты слышались их голоса, шаги. По стёклам тихо застучал дождь. Кирилл запустил обогрев салона.

– Сигареты есть? – наконец спросила Машуня. Её лицо ничего не выражало, но уже то, что она не вопит и до сих пор сидит в машине, обнадёживало.

– Я не курю.

– Ладно, у меня свои есть. – Она достала из кармана пачку и зажигалку, прикурила. Салон сразу наполнился сладковатым дымом, табачный аромат, пленяя, защекотал ноздри. Кирилл задержал дыхание, помахал перед носом рукой. Искушение выкурить сигарету велико, но нельзя обрывать и эту ниточку к Егору. Он включил вентиляцию.

– Ну, что решила?

– А сколько заплатишь? За сто штук соглашусь.

– Сколько? – Кирилл присвистнул. – Не многовато за полтора месяца? Пятьдесят.

Правда, и эти деньги он ещё не придумал, где достать. У родителей, где ещё?

– «Айфон» последней модели дороже стоит, – потягивая никотин, продолжила торговаться Машка. Фишку она рубила, в «айфонах» секла. Кириллу, в принципе, влом было артачиться – не свои ведь деньги собирался тратить.

– Ладно, заплачу по стоимости последнего «айфона».

– На такое я согласна, – расцвела Машка. С сигаретой в ярко-красных губах она выглядела вульгарно – то есть так, чтобы Елену Петровну хватил удар от новой невестки.

– Хорошо, тогда добавляй меня в друзья, меняй статус на «в отношениях» со мной и, – Кирилл взял с торпеды смартфон, – сейчас… наше первое фото, тоже выложишь. – Он поднял руку, обнял Машку, нажал на экран. По глазам ударила вспышка, щёлкнул имитационный затвор. – Всё, готово. Теперь на твой…

Кирилл прижался теснее, положил голову на Машкино плечо, блаженно улыбнулся. Машка сделала селфи, выложила на свою страницу, подписала «С Киром. Люблю его», поставила метки. Мгновенно стали сыпаться лайки и вопросы в личку от подружек.

– Теперь отметимся в клубе, – заводя мотор, сообщил Кирилл. У него было всё продумано. По крайней мере, первые шаги. Егора в соцсетях нет, а мамаша частенько шерстит его профиль и страницы его друзей, заходит каждый день, не зная, что у него стоит приложение «Гости».

92

В дверь позвонили. Мелодия звонка разнеслась по всей квартире. Кирилл кинул ручку в сгиб тетради, тихо встал из-за стола, бросил взгляд на часы на микроволновке – двадцать два сорок три. Поздновато для гостей. Но в этот раз Кирилл знал, кто стоит за дверью – мамаша пришла проверять, не пиздит ли сын про встречи с девушкой. Вообще-то он ждал её визита во вторник-среду, но она дотерпела до четверга. К этому времени уже весь город знал про безумную любовь Кирилла Калякина и Машки Азаровой. Как оказалось, Машка учится в его вузе, тоже на менеджера, только на втором курсе, поэтому они вместе лазили по институту, ходили в буфет, уединялись в не очень укромных местах – обнимались, держались за руки, миловались. Вместе уезжали, вместе приезжали, вместе высмеивали кого-нибудь. Машка честно отрабатывала обещанные деньги, по вечерам сидела в его квартире, ела, пила, курила, смотрела телек. Кирилл иногда думал, что и в ней живёт кто-то совершенно другой, хороший, которого просто некому вытащить наружу.