Текст книги "Селянин (СИ)"

Автор книги: Altupi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 55 страниц)

Он вышел из кухни, где горела люстра, в остальных комнатах стояла темнота, хотя в прихожую падал клин света, а в спальне мерцал телевизор. Увидел насторожённо высунувшую голову в дверной проём Машку, подал ей условный знак, потом мягко ступая по ковровой дорожке босыми ногами, дошёл до входной двери, глянул в глазок – да, там в элегантном пальтишке стояла мать и собиралась повторно нажать на кнопку звонка.

Кирилл дал отмашку Азаровой, и та скрылась в комнате. Через секунду люди в телевизоре заговорили громче.

Он сделал несколько шагов назад. Скинув футболку и штаны, бросил их в кухню, и дождался второго звонка. Взъерошил волосы. Растёр лицо и особенно губы.

– Иду, блять, иду! – Кирилл, нарочно топая, дошёл до двери, защёлкал замками. – Пахан, блять, тебя за смертью, а не за водкой посылать!.. Шоколадку не забыл?.. – Он раскрыл дверь, слегка вслед за ней наклоняясь вперёд, поднял голову и изобразил удивление. – Блять, мам! Напугала! Я думал, это Паша с водкой. Его, блять, за смертью только посылать!

Из подъезда дышало холодом. Кирилл не отпускал дверную ручку, загораживал проход, жирно намекая, что мамуля пришла не вовремя и впускать он её не собирается. Он даже немного прикрыл дверь, но для вида, на пару сантиметров, будто ограждал от вторжения личное пространство, на деле же оставил достаточный обзор для удовлетворения любопытства. Дал матери осмотреть себя – голого, в наскоро натянутых плавках, красного, взъерошенного.

– Кир, хули там возитесь? – спросила за спиной Машка. По сценарию она должна была выйти из спальни в чём мать родила, увидеть не того гостя и убежать обратно, и первую часть выполнила на отлично, вопрос задала очень натурально. Елена Петровна мгновенно, как коршун, стрельнула взглядом в прихожую. Кирилл про себя удовлетворённо усмехнулся и тоже повернул голову, ещё застал замершую в растерянности Машку.

– Ой! – взвизгнула она через долю секунды, закрыла сиськи и лобок ладонями с растопыренными пальцами и, метнувшись, удрала в темноту спальни.

– Это Машка, – обыденным, с нахальством тоном пояснил Кирилл. – Мы думали до прихода Пашки успеем… А тебя вообще не ждали. Что надо? – Это был уже вызов. Кирилл всё так же перегораживал дверь. – С бабами теперь тоже трахаться нельзя?

Зырившая через плечо Кирилла мать перевела взгляд на него. По глазам читалось, что внутри кипит возмущение неподобающим разговором с родительницей, и мозгопринтер уже распечатал длиннющую лекцию по этикету, правилам приличия и уважению к старшим, готовясь подать текст на озвучку, но… великая нравоучительница проглотила неприкрытый наезд. Конфликтовать было не в её интересах, как жена политика, она это хорошо понимала. И всё же ответила не сразу, подбирала подходящий ответ. И даже улыбнулась уголками губ, фальшиво.

– Кирилл, не познакомишь со своей девушкой? – спросила она непривычно мягко.

Кирилл шумно усмехнулся, замотал лохматой головой.

– Не, ма, не! Мы как-то не готовы к светским приёмам. – Он отнял руку от дверного косяка и махнул вдоль тела, обозначая свою наготу. – Как-нибудь потом, в другой раз. А сейчас иди. Ты уже видела, что хотела видеть, так что топай домой, а то я замёрз тут торчать. Ну или можешь за водочкой нам сбегать, раз всю мазу обломала. И шоколадку Машке захвати, а то Пахан теперь заснул где-нибудь под кустом, он уже бухой был.

Как и предполагалось, матушка имела иммунитет к его яду, даже самый неприкрытый сарказм на неё не действовал. Ответом на тираду был лишь упрёк во взгляде из разряда «Сынок, сынок, ты разбиваешь мне сердце». Кирилла не проняло, потому что её сердцем был камень.

– В институт завтра не опоздай, – язвительно предупредила мамуля и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, направилась к лифту. Калякин сразу закрыл дверь. Повернул собачки замков и остался так стоять, прислушиваясь. Его трясло, причиной тому скорее всего было продрогшее тело, попавшее из холода снова в тепло. Но и выдержанная первая схватка с тиранами, а Кирилл не отделял мать от отца и наоборот, имела значение. Каждый прожитый без Егора день был труден и тосклив. Каждый прожитый день приближал его к Егору.

Из спальни вышла Машка, одетая в атласный халатик на голое тело.

– Ну и мегера мать у тебя!

– Да, повезло мне, – безрадостно кивнул Кирилл. Машкино сочувствие сейчас согревало. Он скользнул по ней взглядом и ушёл на кухню, оделся и сел продолжать готовиться к завтрашним парам. Месть местью, а перед Егором он обязался предстать прилежным студентом.

93

Вечер воскресенья отличался от остальных однообразных дней только поистине мерзкой погодой – шёл холодный проливной дождь, порывы ледяного ветра сдували с ног, асфальт размок в грязь, под ботинками чавкало, на тротуарах и дорогах лужи разлились от бордюра до бордюра. Машка опять нацепила кожаную курточку и платье, не прикрывающее ровным счётом ничего, накрасилась, как на панель. Ногти, волосы, жвачка, сигареты. Только пока добежала до машины, промокла чуток и, откинув солнцезащитный козырёк с зеркальцем, принялась сразу поправлять макияж и причёску.

– Нормально, – придирчиво осмотрев её в тусклом свете салонного фонаря, одобрил Калякин. Машка даже не повернула головы, и он взял смартфон, позвонил матери. Та быстро взяла трубку. – О, мам, я это самое… У тебя, короче, пожевать что-нибудь есть? Я голодный, пиздец!.. – Он тараторил, шмыгал носом и подхихикивал.

– Есть кролик тушёный, суп вермишелевый, – без вопросов перечислила она. – В холодильнике ещё что-нибудь найдётся.

– Отлично, а то я жрать хочу, дома пельмени кончились…

– Приезжай.

– Ага, сейчас приеду. И это, мам… Ты с Машкой познакомиться хотела… Короче, она сейчас со мной приедет, она тоже голодная. – Кирилл издал смешок, будто предназначал его не матери, а сидящей рядом девушке. Всё это было игрой на публику: Машка его не слушала, показывала утиные губы зеркалу.

Маман не сразу нашлась с ответом. Видимо, не была готова к скорой встрече с пассией сына, а может, советовалась с отцом. Для них это был первый опыт, одноразовых девок к себе домой они таскать запрещали, да Кирилл и не стремился знакомить всех подряд тёлок с предками.

– Приезжайте, – после долгой паузы сказала мать. Иного выбора в борьбе за гетеросексуальность сына у неё не было. Железная баба, готова попрать свои принципы на пути к цели.

– Рулим уже, – сообщил Кирилл и отложил телефон. Машка закрыла козырёк, и салон погрузился во тьму. Потом вспыхнули разноцветные огоньки приборной панели, подсветка магнитолы и прочих кнопок, с тихим жужжанием заработали дворники. Немного нервничая из-за премьеры очередного спектакля, Кирилл тронул «Пассат» с места и, лавируя между припаркованных на ночь машин, выехал из двора. Машка включила радио. Она уже неплохо хозяйничала в его машине.

Во двор родительского дома они въехали спустя двадцать минут. Дождь лил теми же тонкими острыми струйками, не думая прекращаться. Горели два уличных фонаря. Стоянка ожидаемо оказалась забита, и Кирилл без зазрения совести загнал машину на газон – не английский, конечно, а обычный участок с травой, бурой, мокрой и склизкой.

– За мной! – скомандовал он и, перепрыгивая лужи, побежал к подъезду, открыл дверь магнитным ключом и впустил Машку. За шиворот натекло. Волосы полностью намокнуть не успели, только сверху, но те, что намокли, прилипли к голове, шее. Все Машкины усилия по выправлению боевой раскраски, которыми она занималась в машине, свелись на нет. Матерные комментарии по этому поводу слышали, наверно, все нижние этажи.

Поднявшись на четвертый этаж, они переглянулись, кивнули друг другу. Внутренне собравшись, представив образ Егора, Кирилл вдавил кнопку звонка. По ту сторону раздалось мелодичное «динь-донг».

Дверь открыл отец. В наутюженных брюках и голубой рубашке – или только с работы вернулся, или приоделся к встрече гостей. Вернее, гостьи. Какой бы одноразовой и шалавистой они не считали данную пассию, проигнорировать приличия они с матерью не могли, а вот подчеркнуть своё высокое положение и ткнуть пальцем в социальные и – условно – интеллектуальные различия – вполне. Кирилл скорее удивился бы, если бы не ткнули. Отец лишь коснулся его взглядом, тут же переключившись на разглядывание Машки. Сначала на его лице мелькнула брезгливость, потом немного похоти – всё-таки отец не дожил ещё до возраста старого импотента, а Машка выглядела призывно, – и снова появилась брезгливость, быстро замаскировавшаяся под учтивость. Азарову встреча без распростёртых объятий только раззадорила, глаза загорелись маниакальным огнём. Она добила депутата ответным оценивающим взглядом, неприкрыто намекающим, что, будь на то его воля, запросто сменит постель одного Калякина на постель другого.

– Привет! Я Машка. Пройти-то можно? – без придворных расшаркиваний поинтересовалась она. Её задачей было вести себя нагло, развязно и вульгарно.

Отец посторонился. Ни один мускул на лице не дрогнул, но за прошедшие две минуты у него уже сложилось резко негативное впечатление о гетеросексуальной паре сына.

Машка с Кириллом, взявшись за руки, шмыгнули внутрь. Тепло квартиры сразу разморило озябшие тела. Из кухни тянулись манящие ароматы жареного мяса, чего-то ещё вкусного. Мать – тоже при параде, впрочем, в её гардеробе не имелось ни одной растянутой, чисто домашней тряпки, – встречала их у двери в гостиную. Сейчас она напоминала монастырскую матрону, ужасающуюся дикости и невоспитанности только что прибывшей послушницы. И не испытывающую к ней ни капли приязни. Губы как обычно плотно сомкнуты, руки сложены на животе.

– Привет! – кинула Машка и ей.

– Здравствуй, – сдержанно кивнула в ответ мать. Отец тем временем закрыл дверь и прошел к ней.

– Это мать, это отец, – снимая куртку, представил Кирилл. – Будь, как дома. Сейчас нам что-нибудь пожрать организуют. Чем пахнет, ма?

Машка тоже сняла куртку и вслед за Кириллом по-хозяйски кинула на шкафчик под большим зеркалом, запихала сапоги в угол. Без приглашения ломанулась на кухню. Там был накрыт стол – не празднично, но и не каждодневный семейный перекус. Посреди тарелок и салатниц стояла бутылка красного вина и бокалы.

– Вы всегда столько по ночам хомячите? – Машка сразу схватила кругляш сырокопчёной колбасы и запихнула в рот, потом отправила туда оливку, вторую зажала зубами и так передала Кириллу. Получилось нечто похожее на поцелуй, удачная имитация для отвода глаз. Для верности иллюзии Кирилл ещё обнял Машку за талию. За предками следил искоса, не палясь. Мать с отцом застыли хмурыми изваяниями на пороге в кухню, где месяц назад распинались о крутости гетеросексуальной любви, и почему-то не радовались. Суки.

– Садись давай. – Кирилл подтолкнул Машку к стулу, обернулся к матери. – А вы с нами, что ли, хавать собрались?

– Мы хотим познакомиться с твоей девушкой, Кирилл.

– А, валяйте…

Кирилл сел подальше от родителей. Машка, как свинтус, рассыпая салат и картошку, наполнила тарелку себе, потом ему.

– Обычно я столько на ночь не жру, – извинилась она. – В клубе только пива со снеками… Но сегодня погода дерьмовая, промокли, в клуб в таком виде не сунешься, вот Кирюха и предложил к вам заскочить. Ну, а раз у вас тут пир горой, то на день о фигуре можно и забыть, авось не разжирею. А вы почему не на диете?

Всегда гордившаяся своей отличной физической формой мать пошла красными пятнами, заёрзала на стуле и отложила вилку на почти пустую тарелку. Зубцы звякнули о фарфор. Отец разливал вино и не вмешивался.

– Лучше расскажи о себе, – перевела тему мать. Наверно, она морально подготовилась и положила своё терпение под саркофаг, чтобы оно не лопнуло. Голос звучал холодно и ровно. – Где ты учишься? Кто твои родители?

– Учусь, где и Кирюха, – поедая деликатесы и запивая вином, ответила Машка и устремила на него весёлый взгляд. – А родители… Мать в бухгалтерии на приборном заводе, отец дорожник, асфальт кладёт, но больше бухает. Две сестры младших… Бабка в деревне есть, пироги любит печь. А мне с Кирюхой лучше, у него квартира большая и никто в душу не лезет. Хочешь – спи, хочешь – сри. Простите, что за столом, но это так.

Тост так никто и не произнёс. Родители почти не ели, наматывали болтовню потенциальной невестки на ус. Отец мрачно цедил вино. Мать комкала салфетку. Им приходилось тяжело, попались в ловушку собственной бессердечности, цели добились, а она оказалась не такой идеальной, как представляли. Формулировать свои желания надо точнее, козлы.

Кирилл ел и пил, подливал себе и Машке. Аппетита, особенно в этой компании, не было, однако, сиди он тоже кислым, спектакль враз раскусят. К тому же, кролик, картошка пюре, мясные салаты, красная рыба были вкусными, себе он такого не готовил, питался лапшой быстрого приготовления, макаронами по-флотски, пельменями, плавающими в соусе из кетчупа и майонеза, иногда варил кулеш по рецепту Егора.

Машка тоже уминала за обе щёки, два раза раскатисто рыгнула. Вино хлестала как компот. Бутылка опустела, едва начавшись.

– А водочки или коньячка нет? – икнув, спросила она у старших Калякиных.

– Есть, – ответил за них Кирилл. Он слегка опьянел. – Бар под завязку забит. Пойди, в гостиной посмотри, выбери, что понравится.

– Не, не хочу идти, – скапризничала Машка и посмотрела на депутата: – Вы принесите. Коньяк. И пепельницу ещё, и сигареты мои из куртки. Я здесь покурю, ничего? – Платье задралось, из-под подола на всеобщее обозрение торчали белые трусики.

– У нас не курят, – не выдержала мать. Отец встал, но дальше не двигался, ждал чем закончится разговор. Его терпение, верно, тоже было надёжно замуровано в бетон. Спокойствие давалось высокой ценой: за весь ужин он не проронил ни слова, но эмоции были написаны красными пятнами на лице и шее, того и гляди случится инсульт. Вот так вот сына родного и единственного с любимым человеком разлучать!

– Да что вы, как гарпии? – отмахнулся Кирилл. – Пусть курит! На балконе холодища!

– Девушкам вообще курить не рекомендуется.

– Да ладно! – подняла на смех Машка. – Вы прям как наша кураторша! Та тоже ходит, квохчет! А я хочу и курю – моё дело! Высоконравственные нашлись!

Кириллу показалось… нет, не показалось – мать действительно находилась в полушаге от того, чтобы выгнать соплячку под дождь и запретить ему отныне и впредь приводить шалапендр в её дом, но искра ярости зажглась и погасла. Видимо, в расчётливом мозгу прошло сравнение с альтернативой – деревенским геем, и победила хоть и возмутительная, но девка. Ради натуральности сына, великая комбинаторша Елена Петровна согласилась стойко сносить и нахальство, и чавканье, и кокетливые взгляды на мужа, и хрен знает, что ещё. Наверно, она думает, что, когда он снова войдёт во вкус сисек и вагин, данная конкретная пигалица не задержится, сменившись чередой новых и новых баб. Пусть заблуждается. Любовь – это не место, в которое тыкаешь член.

– Не слушай их, Маш. Пойдём в мою комнату, там покуришь. – Кирилл встал, потянул её за руку.

– А коньяк? – испугалась Азарова.

– С собой возьмём, проблем-то?

– Классно! – Машка вскочила и, быстро сориентировавшись, подхватила со стола тарелку с колбасной нарезкой и их бокалы. Они не подходили для коньяка, но её, похоже, это не волновало. Кирилл выскользнул первым, Машка, качнувшись, задела бедром стоявшего истуканом отца. Мать не шелохнулась, провожая их из кухни задумчиво-непримиримым взглядом.

Кирилл втолкнул Машку в спальню, включил свет.

– Здесь пульт, здесь музыка – разберёшься, – бросил он и вышел за коньяком. На кухне было тихо, значит, предки пока не приступили к обсуждению, прислушивались или обменивались мнениями телепатически. Потом проанализируют, сделают выводы – относительно того верить в представление или нет, а не того, что отношения с парнем лучше влияли на их ребенка, чем связь с девушкой. После Машки скромного и воспитанного Егора на руках бы носить должны, но такому не бывать.

Кирилл подошёл к стенке, открыл дверцу бара. Две полки были заставлены бутылками с вином, водкой, виски, текилой и прочим алкоголем. Не весь он был дорогой, частично подаренный в качестве благодарности или взятки. Запас тут никогда не переводился. Иногда Кирилл бессовестно крал отсюда пару бутылок и распивал с приятелями.

Он взял ближайший к нему коньяк в фигурной бутылке. Армянский. Сойдёт для Машки, а у него перед глазами и так плыло, и реакции стали слегка заторможенными. От вина – дожил. Но то было с непривычки: после того, как попался в ловушку Пашки, пил только безалкогольное пиво, на людях выдавая его за крепкое.

– Скоро ты там? – крикнула на всю квартиру Машка.

– Иду!

Кирилл закрыл бар и вернулся в спальню. По дороге слышал, как на кухне из крана полилась вода – мать принялась мыть посуду.

Телевизор был включен. Машка раскинулась на кровати в трусах и лифчике. Покрывало и одеяло под ней скомкались, как будто по ним прыгали оголтелые дети.

– Нальёшь? – Машка шевельнула кистью руки и нехотя подняла голову, подставила под неё руку. Глаза осоловело блестели.

– Эй, ты что, совсем пьяная? – Кирилл прикрыл дверь, но не повернул фиксатор замка. Зажёг ночник над кроватью и выключил верхний свет. Комната погрузилась в приятный полумрак, разбавленный мерцанием попсовых видеоклипов. В стёкла успокаивающе барабанил дождь.

– На потрахаться меня хватит. – Машка приподняла ногу, потянула носочек, как балерина, опустила и гибко перевернулась на живот. Движения были дразнящими, попа округлой, с ровной кожей, любой мужик, будь он даже святоша из отшельничьего скита, прыгнул бы на неё и отжарил во всех позах. У Кирилла тоже шевельнулся, но не встал. Он налил коньяка в высокий бокал и передал Машке. Плеснул себе для видимости и сел на кровать.

– Барсик, я не против, но… здесь? – спросил Калякин нарочито недоумённо. Громкость голоса не понижал: если их подслушивают, они должны разбирать хотя бы через слово. Машка засмеялась и произнесла свою реплику капризно и нараспев:

– А тебе не по хую? Я хочу. Когда я пьяная, я секса, пиздец, хочу.

– Я знаю, – промурлыкал Кирилл, – я это уже понял, и мне это нравится… Мне нравится, когда ты хочешь секса… И я его хочу… – Кирилл старался говорить томно, как перед поцелуем и ласками, от этого зависела его жизнь.

– Тогда давай, докажи, что ты мужик! – Машка опять засмеялась, будто во всю шли предварительные игры, заглотила коньяк, икнула, ойкнула и вскочила на четвереньки и зарычала, как загулявшая кошка. Брошенный на кровать бокал скатился на пол, не разбился. Кирилл пихнул его ногой подальше от кровати и стал быстро раздеваться. Машка встала на колени, сняла лифчик, раскрутила на пальце и запульнула – тот пролетел по косой траектории и упал на письменный стол. Потом она плюхнулась на задницу, стянула трусы и, хохоча, зашвырнула их к двери. Кирилл свою одежду сгрузил горкой у кровати. Трусы тоже снял и кинул их рядом, на видное место. Из кармана джинсов достал упаковку презервативов, вынул один, разорвал фольгу. Сам презерватив сунул под подушку, а из коробочки и блестящего разорванного конвертика сложил на тумбочке небрежную композицию «Надевание в спешке». Машка подпрыгивала на кровати, добиваясь характерного прелюдии скрипа, постанывала, хихикала, взвизгивала, выкрикивала пошлости. На удивление, имитация выглядела правдоподобно и невольно вспоминалась Лариска с инсценировкой изнасилования. Наверно, во всех бабах живёт актриса.

Одобрительно усмехаясь, Кирилл лёг. Устроился посередине кровати, под голову удобнее подмял обе подушки. Машка тут же взгромоздилась сверху, переливчато засмеялась, поёрзала на самом паху.

– Аккуратней: яйцо отдавила! – шикнул Кирилл, кладя ладони ей на талию. Гладенькое девичье тело было тёплым и тонким, невесомым. Груди с большими твёрдыми торчащими сосками висели прямо над губами – потянись, схвати и пососи. Промежность оставляла на лобке влажные следы обильной женской смазки. Если бы член стоял, Машка без усилий бы на него насадилась. Она и хотела этого – дыхание стало глубоким, губы приоткрылись, бедра плавно раскачивались, словно бы толстая игрушка уже скользила в ней. А Кирилл не хотел. То есть секса он хотел, но только при условии, что на месте Машки находится Егор.

Кровать поскрипывала. Со стороны прихожей было тихо. Кирилл мандражировал. Конечно, он мог бросить эту сложную затею с проучиванием родителей, усыплением их бдительности и просто переждать оставшийся месяц, но он боялся, что, не видя исправления его ориентации, они поставят новые препоны на пути к Егору. К тому же, порой на него начали накатывать приступы паники – что с каждым днем меньше шансов на прощение, что Егор зачерствел, забыл, выкинул из сердца. Поэтому необходимо было убедить церберов, что им нечего опасаться, тогда в самый ответственный момент они опоздают и не помешают. Пусть на это уйдёт больше времени, чем хотелось бы, но игра стоила свеч.

– Маш, тсс! – приложил палец к губам Кирилл, и девушка умолкла, прекратила тереться о член. Они заговорщически улыбнулись друг другу, и Кирилл, чуть поднял голову, закричал: – Мы сегодня, наверно, у вас ночевать останемся! – Крикнул громко, но недостаточно, чтобы его могли расслышать. Расчёт был на то, что мать с отцом вместе или кто-то один подслушивают, например, сидя в гостиной с выключенным телевизором. Они услышат что-то явно обращённое к ним и получат повод войти в комнату за уточнением. А вломиться в комнату и собственными глазами убедиться, что они правильно истолковали доносящиеся оттуда звуки, им несомненно было невтерпеж.

– А если они не придут? – прошептала, низко наклонившись, Машка. Её волосы защекотали Кириллу лицо и ключицы.

– Тогда повторим попытку. Давай, не отвлекайся теперь. – Калякин согнул ноги и снова положил ладони на бёдра Машки. Она сразу начала раскачиваться, имитируя половой акт, упиралась руками в его плечи. Сиськи тряслись, отвлекали. От трения член начал наливаться. Да где же эти инспекторы?!

Хоть и, кусая губы, ждал, от резкого короткого стука в дверь Кирилл вздрогнул. Ручка повернулась, и в образовавшуюся щель пролезла материна голова.

– Что ты сказал, Кирилл?

– Блять! – тут же взвизгнула Машка и кубарем скатилась за Кирилла, потянула на себя одеяло вместе с покрывалом, которое не очень-то вытаскивалось, придавленное лежащим на нём телом.

– Мам, ну блять! – в унисон заорал Кирилл, метнувшийся и схвативший покрывало с другой стороны. Он не разгибал ног, чтобы не спалить своё вялое хозяйство. Наконец, прикрыл его.

Мать опустила глаза и мгновенно скрылась за дверью. Всё что ей надо было видеть, она видела, больше в спальне делать было нечего.

– А стучаться не учили? – крикнул вдогонку Кирилл, хотя мать стучала, просто как-то надо было обозначить своё недовольство.

– Пиздец, – забираясь обратно, прокомментировала Машка. Она налила себе ещё коньяка, залпом выпила и легла рядом с Кириллом. Они смотрели телевизор, смеялись, а, когда свет во всей квартире потух, разыграли ещё одну сцену с громкими стонами, смехом, Машкиными криками «О, Боже! Как хорошо!» и бурным оргазмом. Этому сексу, должно быть, аплодировали даже соседи. Родители вынесли его с железобетонным спокойствием. Утром Кирилл подкинул в мусорное ведро презерватив – они с Машкой наплевали в него вместо спермы.

94

Звонок в дверь застал Кирилла на унитазе. Часы в смартфоне, который он держал в руках, показывали двадцать минут одиннадцатого ночи.

– Маш, открой!

Азарова что-то пробурчала, но по паркету раздалось шлёпанье её босых ног. Мелодия тем временем повторилась. Потом щёлкнули замки, и входная дверь металлически лязгнула, открываясь.

– Здрасте, – буркнула Машка.

– Где Кирилл? – спросила без приветствия мать. Кирилл напрягся. Не от страха или тревоги, а от волнения: он ждал контрольного визита уже почти две недели. Родители не поверили в его окончательную обратную переориентацию, тотальная слежка продолжилась, приходилось действовать очень аккуратно, продумывать каждое телодвижение. В соцсети сыпались тонны фотографий счастливой парочки – в постели, за завтраком, за ужином, в институте, в парке, в машине, во дворе, в клубе. Машка переехала в квартиру, постила цитатки про любовь и ссылки на свадебные салоны. Но пыль в глаза оставалась пылью, пока господа Калякины не теряли бдительности. Пока официально не признали голубизну излеченной.

– Кирилл в туалете, – зевнула Машка. – Вы входить будете? Мы вообще-то спать собирались. Предупреждать о приходе надо.

Вместо ответа послышался стук каблуков материных сапог по паркету прихожей.

Кирилл отложил смартфон на бачок унитаза, вытерся, надел трусы и вышел из туалета, гадая, почему самые важные моменты его жизни в последние полгода связаны с дерьмом.

Мать стояла перед зеркалом, на ней было бежевое полупальто с меховым воротником и зимние сапоги. Шапку она не носила и зимой, когда ездила на машине, а для двадцать седьмого октября погода была относительно тёплой. Свет от лампы падал ей на вечно надменное лицо, создавая безобразные тени. Машка в алом пеньюаре, под которым не было нижнего белья, недовольно повела плечом, мол, твоя мамаша, ты и разбирайся, и ушла в спальню, закрыла дверь.

– Вот он я, чего ты опять хочешь? – Кирилл тоже не счёл необходимым рассыпаться в любезностях, вывалил заранее заготовленный текст. – Чего ты, правда, сюда ходишь? Проверяешь? Так иди, свечку держи! Или, хочешь, на видео буду снимать и в сеть выкладывать, чтобы все поняли, что я не пидорас? Я – с Машкой! Отстань от меня! Денег лучше переведи, а то закончились: бабы – дорогое удовольствие.

Мать не дрогнула, она была сделана из титанового сплава. Смерила Кирилла превосходящим взглядом.

– Так с тем парнем покончено?

– Как видишь! Машка может подтвердить!

Ответ мать не устроил.

– Кирилл! – требовательно процедила она.

– Да! – зло выкрикнул он. – Покончено! Я – с Машкой! – И добавил тихо и сокрушённо, потирая пальцами лоб. – Машка вообще, походу, залетела. Не знаем ещё, что делать…

У матери глаза на лоб полезли, рука машинально прислонилась к левой половине груди.

– Беременна?!

– Ну да. Задержка, две полоски, всё такое…

– Но Кирилл… – Елена Петровна впала в шок и ступор, голос стал грудным, низким.

– Ладно, ма, иди. Мы сами разберёмся. – Калякин изобразил крайнюю озабоченность человека, который и не хочет вешать на себя обузу в столько раннем возрасте, но вполне склонен дать малышу родиться.

– Но Кирилл!..

– Иди, мам, иди. – Кирилл открыл дверь. – И теперь звони, когда захочешь меня проверить: у меня тут почти семья.

На идеальном лбу Елены Петровны пролегли глубокие морщины. Она подвинулась к выходу, на пороге обернулась.

– Не принимай скоропалительных решений. Посоветуйся с нами, прежде чем что-то предпринять.

– Разберёмся, ма. Иди. – Кирилл буквально вытолкнул её за дверь, закрыл на все замки, потом пошёл в ванную и долго мыл руки, смотрел на себя в зеркало. Он отказался от Егора. Отказался, что обещал себе никогда не делать. Но так было необходимо. Уж это маленькое предательство Рахманов ему простит. Если простит предательство большое.

95

Следующей ночью Кирилл спал плохо, обдумывал все «за» и «против». Его снова накрыл приступ паники, который решил исход его мучений. Ему казалось, что если потянет ещё немного, то лишится навсегда Егора. Этот страх притуплял осторожность, которой руководствовался целых два месяца. В конце концов, срок лечения подходит к завершению, остаётся две-три недели, деньги, по идее, будут переведены со дня на день. Надо пользоваться тем, что у предков в ближайшее время голова будет болеть о залёте гулящей девки от их распрекрасного сыночка.

К утру Кирилл решился. И крепко уснул до звонка будильника. Машка тоже проснулась, они оделись, позавтракали и поехали в институт к первой паре. Учёба – единственное, что не вписывалось в развесёлый распорядок. Для правдоподобности Калякин прогуливал пары, но выбирал только бесполезные и не влияющие на общий ход обучения. Учёба, пусть ненавистная, была весомым козырем в оправданиях перед Егором.

Рассвет только-только зачинался, на бурой траве белела изморось. Шли последние унылые дни октября, настроение катилось к нулю.

Отсидев первую пару, Кирилл нашёл Машку в аудитории на втором этаже. В свои планы её не посвящал и не собирался.

– Дай мобилу позвонить, – попросил он.

– А своя что?

– Зарядить забыл, – соврал Кирилл. Машкины одногруппники принимали их за влюблённую пару. Ничего, скоро они вдоволь натешутся, обсуждая брошенку.

Машка закрыла вкладки и протянула смартфон. Кирилл схватил его, как уникальный могущественный артефакт. Сейчас в этом дешёвом девайсе действительно сосредоточилось его будущее. Ладони вспотели.

– На следующей перемене верну, – сообщил Кирилл и быстро вышел из кабинета, забился под лестницу, где никто не мог помешать. Для того, что он собирался сделать, ему требовалось уединение, посторонние слушатели могли помешать, сбить с настроя. Да и не хотел Кирилл ни с кем делиться сокровенным. Темное узкое помещение подходило ему.

Зайдя в браузер, Калякин ввел название банка и город. Поисковик выдал ему двести тысяч результатов с точными адресами, реквизитами и контактами. Телефоном заведующей.

Палец дрожал, промахивался по цифрам кода и номера. Наконец раздались гудки.

– Банк, – ответил на том конце провода – действительно провода, ведь Кирилл звонил на стационарный телефон – собранный женский голос.

– Привет, Ларис. Это Кирилл. Калякин, – добавил он, не дожидаясь, когда после немой, непонимающей паузы последует такой вопрос. Сердце против воли застучало, выпрыгивая из груди, бросило в жар, рот пересох.

Ватная дрожь

Теперь до Лариски дошло, кто по служебному телефону называет её без положенных должности реверансов и отчества.

– Кирилл, – протянула банкирша, и уже по вложенному в имя презрению можно было понять, какого она невысокого мнения о звонящем. В тоне была и другая информация, полезная и обидная: Лариска в курсе его предательства и осуждает. Наверно, она даже не без злорадности втирала Егору: «Я же тебе говорила! Твой Кирилл гад, я это сразу разглядела! Ты его защищал, ты меня не слушал!» А потом, возможно, утешила его в своих многокилограммовых объятиях.

Кирилл подавил возникшие за секунду образы занимающихся сексом Егора и Ларисы, заткнул желание нагрубить и бросить трубку. Лариса сейчас выступала единственным доступным связующим звеном между ним и любимым человеком, а у него самого руки ходили ходуном. Он волновался, как человек, впервые прыгающий с парашютом, боялся узнать ответы. Зуб на зуб не попадал. Стена, к которой Кирилл прислонился, холодила спину через рубаху. Нет, не обязательно, что Лариске пожаловался Егор. Скорее всего, она сама догадалась, не увидев его в числе провожающих, но Егору в любом случае в эти последние две недели было плохо.