Текст книги "Селянин (СИ)"

Автор книги: Altupi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 55 страниц)

А сам он где будет – уедет с Егором или останется помогать? Без Егора в деревне сидеть Кириллу, естественно, не хотелось, но уехать, бросить его обожаемого мелкого брата один на один с ситуацией, не значит ли это… не предать, конечно, а показать себя легкомысленным, ненадёжным? Хотя и предать – тоже.

А после больницы, когда Рахмановы поедут за границу? Как доставить за тысячи километров на самолёте парализованного человека? Кирилл, сколько ни летал, с таким не сталкивался. Он и не подозревал, сколько трудностей на самом деле подстерегает прикованных к постели людей, помимо отсутствия здоровья и бедности. Какой там самолёт, если до соседнего города добраться – огромная проблема?! Калякин был уверен, что и в домах для престарелых и инвалидов всё через жопу.

Голова пухла от мыслей, и, не выдержав, Кирилл бросил думать. Наверняка Егор обо всём подумал или подумает, найдёт выход, ведь у него есть опыт, он лучше знает, какой сервис действует для парализованных, и думать у него получается, несомненно, лучше.

Закончили, когда на горизонте догорала последняя полоска света, а тучи заволокли почти половину неба. Дохнуло освежающей прохладой. Нагулявшаяся корова мычала в хлеву, просила дойки. Куры, почуяв вечер, самостоятельно расселись по насестам, особенно неугомонных поросят пришлось, шлёпая по навозу, загонять в закут. Егор, умывшись, стандартно взял на себя бурёнку, Кириллу снова достались хрюшки. Он уже привык к ним, не шугался от каждого их внезапного взвизга, не зажимал нос от запаха навоза. Просто устал до чёртиков и хотел помыться. Весь исчесался от пыли и пота. А ещё занозой и в голове, и в груди сидела необходимость рассказать про Мишаню: время шло, и завтрашний день приближался. Скрыть было нельзя, потому что правда неизбежно всплывёт наружу. Если Мишаня приедет, а Егор не будет к этому морально подготовлен, какой удар для парня получится?! Удар в спину – вот какой! От любимого человека!

Кирилл набирался смелости и искал подходящие слова, смягчающие его вину. Сходив в туалет, чтобы волнение в мочевом пузыре не мешало вести разговор, он решился, хотя нужных фраз так толком и не сочинил.

Во внутреннем дворике над хлевом горела лампочка, мотыльки со звоном бились о её стекло и, обжегшись, падали на землю. Возня в закутах стихла, лишь иногда вскрикивал петух. Егор гремел ведром у верстака, заканчивал переливать молоко в банки, периодически взмахом руки отгонял мошкару. Кирилл, стоя у него за спиной, следил за движением выпирающих из-под футболки лопаток и дождался, пока он отставит ведро на самодельную скамеечку.

– Егор, я… – начал, запинаясь, Калякин, куснул губу. – Я совершил… Блять! Да что ж такое?! Я совершил невъебическую тупость… ебанатство. – Из-за нервозности он вновь перешёл на мат, так было легче изъясняться. – Хуй его ведает, что меня дёрнуло… Я, короче, долбоёб. Но я хотел, как лучше, а получилось… Ну, как всегда, в общем, получилось. Отстой, короче. И я теперь не знаю, как тебе признаться в этом пиздеце.

Егор забыл про банки и повернулся. Слушал с предчувствием очередного расхлёбывания каши и разочарования. Он был прав, конечно.

– Всё к лучшему потом получилось, – заламывая руки, продолжил Кирилл. – Деньги на операцию из-за этого дали, из-за моей долбоёбской выходки. Но ты должен знать. Можешь меня не прощать. В рожу двинуть, пиздануть ведром… Я конченый дегенерат, дерьмо…

– Говори, – глухим голосом вымолвил Егор. Он побледнел и опёрся на верстак.

– Я ходил в администрацию на приём к твоему отцу, к долбанутому Мишане Мамонову, чтоб его!.. – Кирилл опустил голову, чтобы не видеть лицо Егора. Было стыдно и омерзительно от себя. – Короче, я наговорил ему всякой хуйни. Вообще всякой. Про алименты, про колдовство. Потом ещё домой к нему пошёл и детям его – от Ирины – хуйни наговорил. И фамилией своей ёбаной, как флагом, махал, вот Мишаня, блять, моему отцу и настучал. Отец мне пизды вломил, под замок посадил, а я через окно сбежал, и к тебе. Это Мишаня половину денег даёт…

Кирилл осмелился поднять глаза. Егор на него не смотрел, взгляд был направлен в одну точку где-то возле порожка туалета. В лице не было ни кровинки. В тусклом свете облепленного мотыльками фонаря оно приобрело цвет парафиновой свечи и было таким же застывшим.

Кирилл продолжил оправдываться, хотя предпочёл бы выслушать о себе всю правду, какой он дебил и тупоголовый ебанат. Молчание Егора ввергало его в отчаяние, за ним чудился последующий бойкот и разрыв.

– Блять, ну как объяснить?.. Это же хорошо, что он денег даёт? Хоть сколько с него бабла срубить! То есть… Ну, прости, Егор!.. Я помню, что ты просил не упоминать его, но так вышло! К лучшему! Мама Галя будет здорова, операцию сделают в лучшей клинике! Без него бы мой отец всю сумму зажал, это они, когда меня обсуждали, договорились, чтобы!.. Ну, чтобы помочь! Откупиться! Да, Мишаня требует взамен от тебя отказаться от делёжки наследства. Мудак он ещё тот! Егор, ну, подумай сам! Главное, что деньги будут в кармане! Подумаешь, Мишаня! Деньги не пахнут!

Егор отвернулся к верстаку и стал закрывать капроновыми крышками те банки, которые не успел закрыть до разговора. Хотя какой, к чёрту, разговор – сплошной монолог! Кирилл смотрел, как методично, заторможенно Егор надевает крышки на горлышки банок, перепроверяет, хорошо ли прилегают, и хотел убить сам себя. Знать, что человек, которого любишь больше жизни, сейчас испытывает нестерпимую боль и не в состоянии снять её, а наоборот, следующим своим словом причинить ему ещё большие муки.

– Егор… Мишаня завтра приедет сюда.

Рахманов дёрнулся, обернулся, посмотрел в глаза. Разгневанно. Но не проронил ни звука.

– Не знаю, зачем, – со вздохом признался Кирилл, потёр лицо ладонями, повертел головой в поисках опоры и так и остался стоять столбом. – Мне отец сказал, что это его условие. Егор, ты выдержишь! Перетерпи эту мразь! Долго он всё равно тут не задержится. Полчаса от силы. Посмотрит и свалит. Ради матери перетерпи! Я буду с тобой, я ему ебало разобью, если что-нибудь вякнет! Перетерпи, а потом ты выучишься на прокурора и закроешь его лет на двадцать! Ищи только хорошее! Мне самому муторно! Я долбоёб, но всё же к лучшему обернулось! Что тебе стоит перетерпеть? Ради мамки же… Ты же мечтал…

Плечо Егора неожиданно дрогнуло.

– Я… перетерплю, – не оборачиваясь, сказал он тихо, но твёрдо, и было ясно, что внутри его снедают совсем другие чувства, что ровный тон возможен только из-за огромной силы воли. Потом Егор поднял полную трёхлитровую банку и как-то бочком, не поднимая головы, скользнул мимо него в темноту переднего двора. Хлопнула калитка, загремела собачья цепь.

Вот и всё, приехали. Чего и следовало ожидать.

Кирилл в досаде повёл шеей, сжал челюсти, всей пятернёй откинул волосы. Затем всё-таки не выдержал и саданул ногой по деревянной скамеечке. Она качнулась и завалилась. Эмалированное ведро упало, загремело металлической ручкой. Остатки молока струйкой вылились на землю и растеклись невпитывающейся лужицей. Стало легче. И совестно. Скрывая следы преступления, Калякин поднял скамейку, поставил на неё ведро, лужицу затёр подошвой шлёпанца. Взял с верстака две двухлитровые банки и понёс в холодильник.

В чуланчике горел свет, но вместо Егора там хозяйничал Андрей, сидел на корточках и что-то двигал на полках. Отодвинулся, давая сгрузить ношу.

– Егор сказал, чтобы ты шёл купаться, – приветливо сообщил пацан, видимо, ничего не подозревая о размолвке.

– А он? – оцепенел Кирилл, замерев с рукой в холодильнике, которой только что засовывал банку ближе к задней стенке. Холодный пот выступил на лбу совершенно не из-за низких температур агрегата, просто до этого дня они всегда ходили с Егором в душ вместе.

– А он ужин готовит. Я начал, но там две руки нужны, а у меня только одна.

– Я его подожду, – сказал Кирилл, выпрямляясь.

– Ну, как хочешь, – пожал плечами Андрей. – Только Егор сказал тебе идти сейчас.

Из чулана Кирилл направился на кухню. Но как только переступил порог прихожей и заметил Рахманова через дверной проём, передумал: Егор поднял голову от разделочной доски, наткнулся на него взглядом и сразу опустил удивительные чёрные глаза, продолжил шинковать огурцы. Ясно, не хочет разговаривать и видеть. Ничего, это понятно, это пройдёт. Наверно. Не надо сейчас лезть ему в душу.

Кирилл отступил на веранду и пошёл в деревенский душ, надеясь, что самостоятельно разберётся, как включить тёплую воду.

Он мылся недолго, но долго стоял потом босыми ногами на влажном полу. Боролся с унынием. Прикидывал варианты возвращения Егору нормального настроения. Ругался с внутренним голосом, который ворчал, что последнее время только и приходится делать, что оправдываться перед Егором, а он вовсе не важный гусь, а деревенский пидор, и вообще это он должен в ножки кланяться и зад беспрекословно подставлять за то, что для него деньги нашли, а этот петух сельский даже не радуется, может, он и не хочет, чтобы мать выздоравливала, удобно же пенсию её получать, не учиться и не работать, а только байки плести и лапшу на уши вешать.

Кирилл прислушивался. За тонкой стенкой летнего душа стояла привычная тишина. Сверчки стрекотали, кричали сычи, даже, кажется, в отдалении куковала кукушка, но человеческого присутствия уши не улавливали. У соседей лаяли собаки, Найда же была похожа на своих хозяев, такая же безобидная и бессловесная.

Кирилл перестал залипать и ускорился. Вытерся, подсушил волосы, обмотался полотенцем, потому что чистой одежды не взял, а про брошенную под лавку грязную теперь даже подумать без содрогания не мог.

Во дворе было действительно пусто, жёлтыми прямоугольниками выделялись зашторенные окна, на веранде свет не горел. Быстрыми перебежками, спасаясь от комаров, Кирилл вбежал в помещение. Сунулся на кухню, но там никого не было, на обеденном столе стояли три чистых тарелки, миска с салатом, буханка с нарезанной половинкой.

Андрей лежал на диване в зале, смотрел в телевизор и телефон одновременно. Не всматриваясь в экран, Калякин юркнул в их спаленку к шифоньеру, покопался на полке. Вещей было мало, и все мятые. Перед сном вообще не имело смысла одеваться по полной форме, но он всё же надел трусы, шорты и футболку, чтобы не нарываться на лишний негатив.

Кирилл вернулся в зал и сел в кресло. Ноги и позвоночник благодарно застонали и расслабились, глаза уставились в телевизор, мозг стал внимать игре актёров, осмысливать картинки. Желудок запросил еды.

– Прикольный фильм, – сообщил Андрей. – А где Егор?

– Егор? А он разве не?.. – Кирилл озадаченно сдвинул брови и перевёл взгляд на вторую спальню. Дверной проём закрывала штора, и он решил, что раз Егора нет нигде, то он занимается с мамой Галей – переодевает, обтирает, намазывает кремами или что ещё делает без посторонних глаз. Однако из комнаты, Калякин только сейчас обратил внимание, не доносилось ни звука, и лампа под потолком не горела. Блять, обрадовался, что усадил зад, и не заметил!

– Он сказал, что купаться пойдёт, – доложил Андрей. – Он разве не приходил? А то я уже есть хочу.

– Так иди ешь, раз хочешь. – Кирилл, встревожившись, встал, икры загудели.

– Не, мы с Егором всегда вместе едим вечером. У нас традиция.

– Тогда жди, сейчас поищу его, – проронил Кирилл и понёсся во двор.

Впопыхах едва не надел шлёпки на разные ноги, а свет на веранде включить точно забыл. Кинулся сразу к душу, хотя видел, что маленькое окошечко над дверью тёмное, но всё же заглянул туда и, разочарованный, отошёл прочь. Постоял на середине двора, посмотрел на затянутое облаками небо, в узких прорехах которого сияли далёкие звёзды. Стараясь не шуметь, вышел на улицу, дотопал до дороги, гадая, не к банкирше ли отправился безотказный мальчик? Силуэт Ларискиного «Мокко» вырисовывался на фоне забора, на втором этаже коттеджа светилось окно.

Вздохнув от ревности, Кирилл пошёл назад, снова постоял во дворе, прислушиваясь. Решил дойти до огорода, проверить, мало ли какие дела потребовалось доделать Егору до сна? Во внутреннем дворе он что-то услышал, но не смог распознать, откуда именно, кто издал и что это вообще был за звук, тем более он прекратился и больше не повторялся.

Кирилл безрезультатно облазил огород, потом двор с печуркой для варки скоту, но Егора не нашёл и стал склоняться к прежней версии, что тот батрачит у Лариски, возобновляет потерянную статью доходов. Он решил проверить последнее место, участочек за домом с мангалом, где они клеили колёса, а потом идти домой.

Поглощённый гаданием, взял Егор с собой телефон или не взял, и будет ли правильным ему звонить, выяснять, где он, Кирилл вздрогнул, увидев нечто… Занятый мыслями мозг, уже настроившийся, что и здесь никого не встретит, принял замеченное тёмное, шевелящееся пятно за опасность. Но это был Егор. Он сидел на траве возле стола, подтянув ноги к груди, обнимая колени руками, положив на них голову, лицо скрывали ещё и густые, рассыпавшиеся водопадом волосы. В эту часть усадьбы не прорубили ни одного окна, однако зрение Кирилла адаптировалось к темноте, и, сообразив, кто перед ним, он теперь мог разглядеть Егора в деталях. Только не понимал, что он делает здесь в такой позе и зачем прячется.

Через мгновение понял: Егор всхлипнул, оторвал от коленей голову и вытер щёку, глаза и нос характерным движением!

Не замечал, что за ним наблюдают. Снова уронил голову, плечи его подрагивали.

Кирилл открыл рот в немом удивлении, а спустя секунду бросился к нему.

– Егор!

Крик огласил сонные окрестности, Егор вскинул голову, всматриваясь. Кирилл завалился на колени, схватил его ладони, но Рахманов тут же отдёрнул их, отвернулся, отполз. Однако Кирилл успел ощутить, какие влажные у него ладони, да и щёки блестели от стекающих крупных слёз, а веки, нос и губы припухли.

– Блять! – закричал Калякин, молотя по травяной подстилке кулаками. – Из-за меня? Ты плачешь из-за меня? Ну, прости! Прости! Не надо! Я дурак! Дурак! Нет мне прощения! Ты ведь знал, какой я! Я долбоёб, безмозглая скотина! Я не умею думать! Егор, я не хотел тебе навредить! Я хотел справедливости! Ты заслуживаешь справедливости! Хочешь, ударь меня, чтобы дурь вытрясти! На, бей! Сильно бей! – Кирилл на коленях переместился лицом к Егору, взял его руку и ткнул себе в морду. Селянин выдернул руку из его пальцев и снова повернулся спиной. Такое игнорирование обожгло Кирилла с головы до пят. Он тоже опустился на траву, боком к спине Егора, положил локти на колени.

– Ты больше не любишь меня? – спросил он намного тише. Ответа не последовало, Егор только шмыгнул носом и утёр лицо. – Значит, не любишь. Я и сам себя уже не люблю. Полез к твоему отцу, хотя ты меня просил… Да ещё он сюда приедет… Ладно, я тебя понимаю. Но я не со зла, честно. Я не знал, что так выйдет. Мишаня меня выгнал, а про деньги они только сегодня утром договорились. Я люблю тебя, но от меня одни проблемы. Не надо плакать из-за меня, я этого недостоин.

Кирилл сорвал травинку, сунул в рот. На душе было погано. Егор сзади вытирался, но слёзы, видимо, текли и текли. Странно было наблюдать его расклеившимся, слабым, он же всегда являлся эталоном сильного мужчины, выдержанного, стойкого.

– Кир… – произнёс Егор и замолчал, опять отвернулся. Калякин уже изучил его, знал, что он так собирается с мыслями для длинной речи, не торопил, считал кукование кукушки. На голые ноги и другие части тела покушались комары, задница отсохла сидеть на твёрдой земле, голод подступал всё ближе, но он сидел и терпеливо ждал.

– Кир, – наконец вымолвил Егор и повернулся, они оказались бок о бок, – это не из-за тебя. И не из-за… отца. Мне… я… я просто… разуверился, что это когда-то произойдёт… Я про операцию. Я… Я вытерплю всё, Кир: отца, больницы, перелёты, косые взгляды, пересуды… Я тоже боюсь, но я вытерплю. Я больше боялся, что мамка не согласится.

– Она согласилась.

– Да, спасибо тебе. – Егор немного помолчал. – А ещё больше я боялся, что никогда не соберу денег или что будет уже поздно. Спасибо тебе и за это.

– Я ничего не сделал.

– Сделал, Кир. Очень многое. Чего не сделал я. Я сам давно мог пойти к отцу и потребовать помощи, но моя гордость…

– Брось, он бы тебя даже слушать не стал. Не обижайся, Егор, но у тебя не тот характер, чтобы требовать. Прокурором ты, наверно, будешь хорошим, но сейчас перед Мишаней ты бесправен. Он и меня с моей наглостью в два счёта выставил, а испугался только того, что я депутатский сынок. Хотя и мой папаша вовсе не на моей стороне. Просто у него свой интерес есть. Забудь об этом, я знаю, что ты справишься.

– Всё равно спасибо тебе. Если бы не ты… Я поверить не могу, что операция станет реальностью.

– Должна стать, – пообещал Кирилл и сразу заговорил хитрым тоном: – Значит, я теперь не позор нашего поколения?

Егор издал смешок, веселея на глазах:

– Хватит тебе! Ты уже давно не позор нашего поколения!

– Ах вот как! Признаёшь это? – Кирилл вскочил перед ним на колени и неловко в такой неуклюжей позе обнял. От волос и одежды пахло коровником, и это был запах настоящего мужчины, несущего ответственность за свою семью.

– Признаю. Ты как два разных человека. Будто и не ты в самом начале в нашу деревню приехал… А тебя я… люблю.

– Я тоже тебя люблю… обожаю! – Кирилл обнял его лицо ладонями и заглянул в глаза, а через мгновение, пока они не затянули в свой колдовской омут, прикрыл веки и приник к губам. Целовал долго и страстно, упиваясь солёным от высохших слёз вкусом. Правая рука тем временем пролезла под резинку трусов и трико и ласкала налившийся член. Кирилл хотел его. Радовался, что взаимопонимание снова возобладало, а странности нашли объяснение. Егор всего лишь боялся поверить в своё везение. Ходил с хмурой миной, избегал разговоров лишь потому, что боялся заплакать от счастья при всех. Дурачок, сдерживался, не хотел показать свою слабость. Спрятался в темноте и только тогда дал волю чувствам. Дурачок. Эти слёзы благородны, никто бы не стал за них презирать.

Егор неосознанно поддавался ласкам. Тело трепетало, бёдра двигались навстречу руке. Кирилл распалялся. Сдвинув резинку трусов Рахманова вниз, оторвавшись от губ, он наклонился, чуть отполз и взял головку в рот. На вкус она тоже была солоноватая.

– Не надо, Кир! – Ладонь Егора упёрлась ему в плечо, попыталась отодвинуть.

– Почему? – поднял голову Калякин. – Ночь, нас не увидят.

– Нет… это я должен делать тебе… Ты для меня столько всего сделал, я должен тебя благодарить… – Красивые губы Егора потемнели и набухли от поцелуев, он говорил с придыханием от блуждающей в теле неги, грудь высоко вздымалась, а торчащий из штанов член был толст и соблазнителен… Кирилл успокаивающе прищурился, качнул головой:

– Не-а, ошибаешься. Ты просто не представляешь, как я буду благодарен тебе, если ты дашь пососать свой член.

– Но… я ещё не мылся.

– Да мне пофиг вообще. Расслабься и дай мне сделать это. У тебя сегодня стресс, на практике проверено, что минет поможет. Всё, расслабься. Только скажи, когда кончать будешь: получать сперму я ещё как-то не готов. – И Кирилл снова наклонился, заглотил член до середины, задвигал языком. Егор с судорожным стоном удовольствия шире расставил колени, откинулся назад, опершись на руки, закрыл глаза. Ему нравилось, потому что член время от времени входил в рот глубже, чем Кирилл сам принимал. Головка скользила по языку, толкалась в щеку. Кирилл обсасывал и облизывал её, как умел. Ему было наплевать – мытый орган или нет, на все остальные условности, колющую колени траву, чешущиеся укусы комаров. Он балдел от того, как рот наполнялся слюной, как скользил кончик языка по гладкой влажной коже головки, как собственный стояк тёрся о плотную ткань трусов и шорт. От тихих, едва различимых стонов, издаваемых его любимым.

– Сейчас кончу! – внезапно захрипел Егор и, оттолкнувшись пятками, отпрянул.

Кирилл едва успел раздвинуть челюсти, чтобы член выскочил изо рта, не задев за зубы. И с какой-то невиданной сноровкой обхватил ладонью влажный скользкий ствол, сжал, задвигал по нему, доводя до сладостного пика. Егор замычал сквозь сжатые губы, голова запрокинулась назад, волосы повисли водопадом. Тело чуть вздрогнуло, бёдра взметнулись вверх так, что головка прошла сквозь кулак, а крайняя плоть оттянулась к основанию.

Из уретры брызнула длинная струя семени, затем несколько маленьких и медленнее, потом ещё несколько капель. Кирилл смотрел на это и думал, что нет ничего прекраснее и сексуальнее. Наблюдать за своей эякуляцией совсем неинтересно, а вот когда спермой истекает твой любимый человек, которого ты только что довёл до оргазма, и она течёт по взбухшей головке, чувствительной, подрагивающей оттого, что только что была у тебя во рту – вот от этого сердце заходилось сладким томлением.

Егор откинулся на локти и шумно дышал. Потом отобрал у залюбовавшегося Кирилла свой член и обтёр краем футболки, заправил в штаны.

– Теперь я тебе, – скосил он глаза на выпрямившегося на коленях Калякина. Тот помотал головой, хотя ответного минета хотелось ужасно, член ещё и не думал падать.

– Нет, потом… лучше потом, когда всё закончится, я увезу тебя к себе и трахну по полной программе. Не возражаешь?

– Нет, – словно бросая вызов, улыбнулся Рахманов.

– Ох, Егор, как я тебя хочу! – Кирилл стремительно навис над ним и поцеловал страстно, но коротко, потираясь стояком об его тело. – Ну, всё, а то там нас Андрюха ждёт, ужинать не садится, – вспомнил он. Встал и подал селянину руку.

– Блин! – Егор тут же схватился за протянутую ладонь, вскочил с её помощью на ноги. – Совсем про него забыл! Надеюсь, он не пошёл нас искать?

– Хочешь спросить, не застукал ли он нас? Если и застукал… Ну, он большой уже, пусть учится.

Они быстрым шагом покидали своё убежище. Шли практически на ощупь: тьма, к которой привыкли глаза, в другой локации стала почему-то абсолютно непроницаемой. Возможно, потому что облака полностью затянули небо, поглотив дававшие хоть какой-то свет звёзды и серп месяца.

– Стресс я тебе снял? – спросил Кирилл с ехидством, когда Егор не прокомментировал предыдущее замечание.

– Да. Мне сейчас хорошо, – мягко улыбнулся Егор и провёл пальцами по его плечу. – Только не говори никому, что видел.

– Обижаешь!

– Ладно, иди домой, а я ополоснусь сначала.

Кирилл, однако, пошёл в душ вместе с ним: ладони и колени, на которых ползал по земле, надо было отмывать заново. Там они опять занялись петтингом, и Кирилл всё-таки получил свою порцию минета, в дом возвращался на ватных ногах.

Андрей отругал их за долгое отсутствие, смешливо косился, подозревая, чем оно вызвано. За ужином Егор рассказал ему о грядущем визите отца, и пацан притих, спросив лишь, как себя вести, а потом будто забыл про голод, потерял аппетит, сидел и возил ложкой гречку по тарелке. Как бы он сам ни относился к вычеркнувшему его из своей жизни, чуть не погубившему его папаше, но больше, конечно, беспокоился, как воспримет его появление брат, ведь Егор знать не хотел этого человека. Всё, связанное с ним, было табу в этом доме.

Кирилл помалкивал на эту тему, а Егор, к счастью, дав младшему брату краткую инструкцию, заговорил о делах, о планах на завтра: если не будет дождя, убрать с улицы уголь, который вечером на всякий случай укрыли полиэтиленом, а если будет – начать перебирать и опускать в погреб картошку. И, конечно же, позвонить врачу, узнать, что и как. Из-за Мишани обычный распорядок не ломали: приедет, значит, приедет, а не приедет – ещё лучше.

Но если с братом у Егора были полное взаимопонимание и солидарность в сложных вопросах, то сообщать матери медлил. Была половина одиннадцатого, он дал ей лекарства и выполнил остальные процедуры, которые делал два-три раза в день за закрытой шторкой, а потом всё же сказал. Шторка была уже отвешена, телевизор приглушен, а Андрей и Кирилл находились рядом, как и днём, когда рассказывали об обещанных на операцию деньгах.

Галина была огорошена, глаза заметались:

– Миша приедет? Один? Сюда придёт? Нет! Нет! Не хочу, чтобы он видел меня… такой!

Она впервые, наверно, не подумала о сыновьях, не спросила, каково им будет. Галина отреагировала, как любая женщина, кокетка, которой неприятно, чтобы симпатичный ей мужчина, бывший муж, а по сути не такой уж и бывший, раз документы о разводе были подделаны, видел её разбитой болезнью. Она до сих пор любила Мишаню, с сожалением понял Кирилл, простила его. Ох уж эта доброта! Ох уж эти женщины! Ох уж их потребность цепляться за мудаков!

– Мам, ты нормальная, – попытался успокоить её Егор. Он, как и прежде, сидел на стуле, и от его волос теперь пахло ромашкой, а от рук – вонючей мазью.

– Я постарела. Я калека. Я выгляжу ужасно. Как мумия. Нет, не хочу, чтобы он меня видел такой!

– Мам, он всё равно приедет, я не смогу его не пустить. Вернее, могу, но он тогда не даст денег.

– Не нужна мне операция, я не хочу её!

– А что если сделать так?.. – вмешался Кирилл, пока спор не пошёл по второму кругу. – Мам Галь, давай тебе макияж сделаем? Губы накрасим, пудрой набелим, румянами? Будешь как куколка!

Егор обернулся на него, как на дурака, но мама Галя согласилась, и тогда Егор посмотрел на него с признательностью. Выйдя на кухню, они стали обсуждать, где взять помаду и румяна, у Рахмановых такого, естественно, давно не водилось.

– Завтра в городе купим. Молоко ведь всё равно повезём? – спросил Кирилл. Он сидел задом на обеденном столе, поглаживал волосы стоявшего перед ним Рахманова.

– Ну да. – Егор отрешённо пялился в тёмное окно. – Давай там купим. Магазин косметики возле рынка есть.

– Хорошо. Хотя нет. Вдруг Мишаня с утра приедет, когда мы ещё не вернёмся? Надо сейчас найти.

– Где? – удивился Егор. – Доехать до города можно, но магазины закрыты.

– Капец, блять, – невесело усмехнулся Кирилл, его мозг напряжённо работал. – И баб поблизости знакомых нет… Блять! – заорал он, выпучив глаза. – Лариска! Она ведь баба!

Егор перестал смотреть в окно.

– Да, у неё много косметики.

– Вот я сейчас пойду и попрошу. – Кирилл отодвинул Егора и засобирался, похлопал себя по животу, по ягодицам, в смятении проверяя, одет ли. Да, одет.

– Лучше мне сходить, – предложил Егор.

– Ну уж нет, тебя я к ней ночью не пущу, – заявил Кирилл и выскочил из дома. Включил на веранде свет, чтобы на обратном пути был ориентир.

В коттедже на втором этаже светилось то же самое окно, что и два часа назад. Кирилл быстро преодолел расстояние до ворот усадьбы, один раз споткнулся о камень, заглянул внутрь «Опеля» и тронул калитку. Она оказалась открыта, чего и следовало ожидать в глухой деревне.

Всё вокруг было серым, как в поговорке про ночных кошек. Пройдя по дорожке, Кирилл поднялся по ступенькам к крыльцу, дёрнул за ручку, но дверь не поддалась. Выругавшись под нос, он забарабанил по ней то костяшками пальцев, то кулаком. Скоро зажёгся свет на первом этаже, вспыхнули и широкие окна веранды.

– Кто? – спросила Лариса из-за двери.

– Я!

– Кто – я? – Но одновременно с этим вопросом банкирша щёлкнула замком и распахнула дверь. Видела его из окон или нет, в любом случае она едва не отпрянула. – Ты?

– Что-то ты не слишком приветлива, – съязвил Кирилл, протискиваясь мимо неё. Конечно, его ночной визит выглядел странно. – Не бойся, я по делу. Не буду больше тебя насиловать.

– Я не боюсь, – выдала она и запахнула цветной халатик, из-под которого торчал зелёный атласный пеньюар. – Чего тебе?

– Мне срочно нужна косметика.

– Тебе? – Лариса вскинула брови и осмотрела его, будто примеряя макияж на его не слишком бритое личико.

– Дура! – сплюнул Кирилл. – Не мне, а для Галины! Для мамы Егора. Завтра надо её накрасить.

Лариса сбавила степень сердитости.

– Слышала, ей денег на операцию нашли. Липа сказала. Родителей твоих видела.

Кирилл впал в лёгкий ахуй: вот это деревня, блять, на одном конце срать сядешь, на другом уже знать будут! Как хоть такое происходит? Магия?

– Ну, допустим, – не стал распространяться он. – Так дашь косметику? Помаду, пудру, для глаз что-нибудь…

– Дам. Пойдём. – Лариса повела его в прихожую, где возле зеркала на полочке выстроились тюбики, коробочки, пузырёчки, поблескивали золотистыми ободками. Она быстро собрала ему несколько штук в косметичку, объясняя: – Это основа под макияж. Это тональный крем. Вот тушь для ресниц, помада. Неяркая, яркая ей не подойдёт. Карандаши для век, губ и для бровей. Щипчики брови оформить…

Кирилл молча созерцал, как все эти вещи исчезают в маленькой матерчатой сумочке, и у него голова шла кругом.

– Как сложно. Может, ты сама завтра её накрасишь? Часов в девять?

– Мне на работу к восьми, – стала отнекиваться она, кидая в сумочку ещё пузырьки. – Духи нужны?

– Ну и что, что на работу. Отпросись. Для дела ведь надо, помочь.

– Отпроситься? – Лариса резко потянула за молнию на косметичке, раздался протяжный «вжик». – Я, по-твоему, могу себе позволить запросто начальству позвонить? Ты знаешь, где моё начальство сидит? В Москве!

– Да по херу, где. А ещё заливала, что Егора любишь. Оно и видно. – Кирилл выхватил у неё косметичку. – И, кстати, могла бы и передо мной извиниться за то представление. Не удалось оно у тебя. Больше не пробуй нас разлучить.

Он развернулся и ушёл, довольный собой.

Дома, памятуя о дебильных дружках, закрыл калитку на засов. Свет в доме уже потушили, а он выключил его на веранде. Оставил косметичку на холодильнике, тихо прошёл в спальню и, наконец, лёг, вытянул ноги. Егор обнял его.

– Я всё добыл, – шёпотом доложил Кирилл. – Спи, не беспокойся ни о чём.

– Спокойной ночи, – зевнул Рахманов и отвернулся.

– Приятных снов, – пожелал Калякин. Он тоже устроился на бочок и закрыл глаза, наслаждаясь возможностью лежать, отдыхать. Завтра опять работать. А если ещё и Мишаня что учудит…

Он заснул.

Последняя сволочь

73

У Рахмановых ничего не менялось. Потом, наверно, поменяется, но в наступивший новый день – ничего. Всё тот же подъём в шесть утра, кормление скотины, дойка, чистка хлева, наполнение ёмкостей водой и прочее, прочее. Только сегодня всё это делалось быстро, в темпе, потому что Егор запланировал ещё искупать маму перед отъездом в город и нанести ей макияж.

– А может, не ездить сегодня? – спросил мимоходом Кирилл. Он тоже бегал, как заведённый, выполнял ставшие за месяц непосредственно его поручения. У него с утра начался странный мандраж, будто это к нему спустя сто лет возвращается блудный папаша. Хотя, возможно, это было от недосыпа или прохладного утра.

– Люди ждут, – ответил Егор, который всегда думал не о себе, а о других, иначе и быть не могло. Кирилл к этому привык и не стал лезть с подзуживаниями наплевать на любителей молочка и сметанки, тем более сейчас лишняя копейка совсем не повредит.