Текст книги "Баллада о Лорелее (СИ)"

Автор книги: Юрий Морозевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 63 страниц)

– Я тебе верю. Я поверил даже без этого рассказа, просто… – он пошевелил в воздухе пальцами, – хотелось разобраться, что же, в конце концов, происходит. Теперь я понял…

Марк Аврелий развел в стороны руками и ухмыльнулся.

– Прощаю вам мой подбитый глаз, – сказал он. – Пожалуй, вы были правы. Убедить нас в чем-то подобном при явном дефиците времени было бы весьма затруднительно.

Богданов долго молчал, а потом произнес:

– Ну хорошо. Допустим, все сказанное тобой соответствует действительности. Но почему ты не вернулась обратно в лагерь? Тогда же, сразу после выздоровления? Мы искали тебя в джунглях больше месяца…

– Знаю. Я видела поисковые отряды и старательно уклонялась от встречи с ними.

– Почему?

– А ты не понимаешь? Что, по-твоему, ожидало меня в случае возвращения? Обследование на медицинском диагностическом комплексе я наверняка завалила бы. А в результате незамедлительно оказалась бы в какой-нибудь клетке в качестве подопытного экземпляра. Ты хотел бы для меня подобной участи?.. Вот и я тоже. К тому же страшно себе представить, что случится, попади технология лорнов на Землю. Вообрази себе мир, в котором каждый сможет менять свой облик по собственной прихоти. Разгул преступности и всеобщий хаос… Апокалипсис покажется нам не заслуживающим внимания событием. А ведь есть еще военные…

– Достаточно, я понял. Последний вопрос. Почему вы все-таки решили раскрыться перед нами вопреки собственным убеждениям?

Катя опустила глаза, а потом твердо сказала:

– Тому есть несколько причин. Во-первых, Алекс Маккуин – мой друг. Единственный друг на Лорелее, который в свое время очень мне помог. А Эдвард Каттнер – бывший командир пропавшего на Горгоне отца, каковым и останется теперь уже навсегда. Несмотря на совершенное преступление, а также на то, что именно мы с Роном сдали экипаж пиратской «Ириды» службе безопасности, хотя никто об этом даже не подозревает. Ни безопасники, ни сами потерпевшие… Теперь понимаешь, почему я не могла их бросить? Справедливости ради замечу, что для любого другого мы сделали бы то же самое… А во-вторых, я же сказала, что хотела с тобой поговорить. Совершенно ясно, что без раскрытия нашего инкогнито настоящего разговора наверняка не получится. Все в нашей жизни предопределено, так уж сложились обстоятельства. Наша сегодняшняя беседа так или иначе должна была состояться. Катастрофа «Феникса» лишь ускорила неизбежное.

– Возможно… – задумчиво сказал Богданов. – Возможно, ты говоришь правду… не знаю. Во всяком случае, не представляю, каким образом можно подтвердить твой невероятный рассказ.

– Что ж, вижу, мне не удалось до конца развеять сомнения, – сказала Катя. – Что ж, тогда попробуем так…

Она встала и направилась прямиком к стене с картиной и гитарой.

Николай нервно дернулся. На его глазах вот-вот должно было произойти немыслимое святотатство – осквернение тщательно оберегаемой реликвии, давно уже ставшей воплощением души станции «Афродита». Терпеть подобное от кого бы то ни было не представлялось возможным. Он в замешательстве оглянулся на командира. Мих-Мих сдвинул брови, однако, заметив настроение заместителя, успокаивающим жестом придержал его за руку. Стало ясно, что он не возражает против нарушения негласного табу. Николай расслабился.

Катя подошла к стене и оглянулась на своих коллег и судей.

– Эта картина, – она протянула руку, – всегда висела в нашей гостиной. Ее почему-то очень любила моя мама. Наверное, из-за снега, которого на раскаленной Горгоне днем с огнем не сыщешь. А может, из-за внушаемого снежным пейзажем спокойствия и умиротворения, не знаю. После того, как мамы не стало, картину забрал дядя Леша, и она долгие годы украшала наш дом на Лорелее, пробуждая воспоминания… Я была страшно удивлена, увидев ее здесь, на Венере. Мне почему-то казалось, что дядя Леша не расстанется с ней никогда.

– Так и есть, – ответил Богданов. – Он таскал ее за собой повсюду, пока было возможно. А потом отдал мне на временное хранение. Так же как и гитару.

– Да, я помню, – сказала Катя. – Это его гитара.

Она отстегнула крепления и сняла инструмент со стены. Случайно задетые струны издали резкий, бьющий по напряженным нервам звук. Звук, которого старожилы станции «Афродита» не слышали никогда.

Катя вернулась в кресло, взяла несколько аккордов, прислушиваясь к их звучанию, а затем вдруг запела:

Они возвращаются в город.

Их торбы едва полны.

Их тайный язык – усталость,

Их копья – вещие сны.

Их взгляды исполнены смысла,

Движенья и позы не лгут.

Смотри, эти темные пятна на белом -

Охотники на снегу.

Ты можешь хворост нести домой

Или резать коньками лед.

Можешь ждать у дверей судьбы,

Но оттуда никто не придет.

Можешь птицей взмыть в облака,

Распахнуть горизонт крылом.

И увидеть сверкающий снегом простор

Между добром и злом.

Экипаж станции «Афродита» замер, боясь пошевелиться. Ничего подобного эти стены еще не слышали.

Но не жди от меня тепла,

Мой костер почти догорел.

И осколки кривых зеркал

Вьются бурей в моей крови.

Мы и так ушли далеко

По горбатым седым холмам

Мимо всех надежд и чудес

И на волосок от любви.

Охотники входят в город

За ними – гончие псы.

Теперь только Боги знают

Куда качнутся весы.

Деревья поймали небо,

Ветер в ветвях свистит.

Я не знаю здешних дорог, ты -

Не помнишь куда идти.

© Олег Мальцев

Последний аккорд растаял в гробовой тишине. Николай и Марк Аврелий молчали, осторожно поглядывая на командира. Песня, исполненная Катериной, хотя и произвела впечатление, однако не говорила им ровно ни о чем. В отличие от Богданова. Михаил Александрович сидел, тяжело опершись головой на кулак и уставившись в стену неподвижным взглядом.

– Эту песню сочинил дядя Леша для моей мамы, – сказала Катя. – «Охотники на снегу»… это была наша песня. Дядя Миша! Теперь-то ты веришь, что я – это я?

Богданов поднял на нее взгляд, полный сомнений и невероятной надежды.

– Приходится, – сказал он. – Мне просто ничего не остается, как поверить тебе на слово… Так о чем ты хотела со мной поговорить?

Катя отвернулась к окну и нервно закусила губу. А затем, справившись с волнением, сказала:

– Мои родители немалую часть жизни отдали космофлоту. А именно, – космическому десанту, специализировавшись на Горгоне. Отец погиб во время знаменитой спасательной операции, которой руководил его тогдашний командир Эдвард Каттнер. Операция проводилась вопреки приказу руководства, за что все ее участники впоследствии поплатились… за исключением пропавшего в песках Павла Решетникова. Дело было громкое, полагаю, ты знаком со всеми обстоятельствами гораздо лучше меня. Главное в другом – я тоже все это прекрасно знаю. Никто ничего от меня не скрывал… ни ты… ни ставший моим опекуном Алексей Неверов, твой командир. Несмотря на то, что трагедия случилась очень давно, а лет мне тогда было всего ничего…

Катя повернулась лицом к Богданову, и сразу же стало видно, что глаза ее блестят от слез. Пожалуй, только теперь Михаил Александрович окончательно поверил, что по другую сторону стола находится никакой не монстр, а настоящий живой человек. Его Катя…

– Мама погибла значительно позднее, тоже на Горгоне, – продолжала она, справившись с волнением. – По крайней мере, именно так утверждал дядя Леша… да и ты, помнится, ему поддакивал… Проклятая планета! Воистину, роковая для моей семьи. Вот только одна загвоздка: никаких подробностей об обстоятельствах маминой смерти мне неизвестно. Абсолютно ничего, кроме самого факта ее гибели. Почему, дядя Миша?.. Что в действительности там произошло, и зачем нужно делать из этого тайну? Вы с дядей Лешей работали с мамой в одном отряде, а значит, ты не можешь не знать о случившемся во всех деталях. Мне нужна правда, и только потому я сейчас здесь… Прошу, скажи мне…

Михаил Александрович пожевал губами и отвернулся к окну. Всем присутствующим вдруг стало очевидно, что командир станции «Афродита» пребывал в полном замешательстве и подобных вопросов никак не ожидал. И уж тем более не знал на них ответов, во всяком случае, таких, которые устроили бы его собеседницу.

Николай и Марк Аврелий затаили дыхание, боясь пошевелиться, и изо всех сил старались сделать вид, что их здесь вообще нет. Впрочем, это оказалось нетрудно, поскольку их присутствия на командном пункте попросту никто не замечал. Майкл – или Рон? – тоже отошел в сторонку и уселся в кресло перед пультом управления движением, изредка бросая косые взгляды на враз умолкнувших собеседников.

– Дядя Миша, – позвала Катя. – Прошу…

Михаил Александрович повернулся и, стараясь не встречаться с Катей взглядом, глухо произнес:

– Я не знаю…

– Дядя Миша, – укоризненно сказала Катя. – Не нужно меня обманывать. Я же вижу… Мама точно погибла на Горгоне? А то я начинаю уже сомневаться… Неужели правда настолько ужасна, что нельзя сказать о ней даже сейчас?

Невооруженным глазом было заметно, что в душе Михаила Александровича происходит нешуточная борьба. С одной стороны, сокрытие истины и прямая ложь совершенно не соответствовали ни его принципам, ни внутреннему самоощущению, ни представлениям окружающих о бывшем десантнике и действующем командире станции «Афродита» Михаиле Богданове. Никого и никогда он не обманывал, всегда и всем говорил в лицо все, как оно есть на самом деле. Невзирая на чины и звания, за что заслужил искреннее уважение своего маленького экипажа. И не только. А с другой… Рассказать всю правду вот этой симпатичной девушке, которую почитал едва ли не приемной дочерью, он по какой-то неведомой причине никак не мог. Или не хотел. Душа разрывалась буквально надвое.

– Дядя Миша, – снова тихо позвала Катя.

– Ладно! – вдруг громко заявил Богданов и решительно провел рукой по волосам. – Слушай. Не знаю, кто тебе рассказал… но Наташа действительно погибла не на Горгоне, а в тренировочном центре на Земле. Ее вертолет разбился о скалу… вероятно, не справилась с управлением… – Он перевел дыхание. – Черт! Лешка меня убьет… он не хотел, чтобы ты знала. И с меня взял слово…

– Но почему? – удивилась Катя. – Что может быть особенного в обычной авиакатастрофе? Почему это нужно скрывать?.. Ты на самом деле рассказал мне всю правду, или чего-то не договариваешь? А, дядя Миша?..

На Богданова было страшно смотреть. Во всяком случае, в таком состоянии ни Марк, ни Ник своего командира еще не видели.

– Знаешь что? – чуть ли не закричал он. – Я и так рассказал тебе больше, чем мог… и чем хотел.

– Так это еще не все, – Катя не спрашивала. Она утверждала. – Я так и знала.

В голосе Богданова вдруг появились умоляющие нотки:

– Катя! Поверь, я действительно не тот человек… Ну не могу я! Не требуй от меня невозможного.

– А кто может?

– Алексей… твой опекун, – неохотно ответил Богданов. – Кроме него – никто… Почему ты не обратилась прямо к нему?

– Я не сумела его разыскать. Скорее всего, на Земле его нет, а возможно, и в солнечной системе вообще.

– Да, я забыл… ты права. После твоей… э-э… после твоего исчезновения он страшно переживал, даже поседел наполовину. А потом завербовался на Радамант и сидит там безвылазно уже несколько лет, несмотря на бурные протесты медиков. Вот так-то…

Катя закусила губу, а глаза ее вновь увлажнились.

– Значит, ты ничего мне больше не расскажешь? – спросила она, смахивая предательскую слезу.

– Нет, – твердо ответил Богданов. – Это право принадлежит только Алексею и никому кроме него.

– Хорошо, – ответила Катя. – Хотя, признаться, я рассчитывала на большее. Тем не менее, спасибо, теперь я знаю, что искать. И кого… Можешь оказать нам с Роном последнюю услугу?

– Если это окажется в моих силах.

– Узнай, когда на «Венере-Орбитальной» ожидается следующий корабль. Мы улетаем.

– На Радамант? Думаешь, получится? Там контроль куда строже нашего, служба безопасности вычислит вас на раз.

– Посмотрим.

Михаил Александрович с сомнением покачал головой, потом тяжело поднялся с кресла и направился к комплексу связи. Быстро переговорил с сиявшей ослепительной улыбкой Мариночкой и вернулся обратно.

– Вам повезло, – сказал он, усаживаясь на свое место. – Корабль, который доставил вас сюда, все еще здесь. Выжидает удобное окно для перелета на Цереру. Я уведомил «Венеру-Орбитальную», что мне потребуются два места. Они не возражают. Отлет через три часа.

– Спасибо, дядя Миша, – Катя поднялась и направилась к выходу. – Пойду собираться.

Майкл тоже покинул свое кресло и направился следом.

– Подождите, – остановил их Богданов. – А что я скажу Алексу, когда он проснется? Он же безопасник, и вопросов к вам у него, думаю, не меньше нашего.

Катя несколько секунд подумала, а потом пожала плечами и сказала:

– Не знаю. Придумай что-нибудь. Все равно он не поверит.

После чего вышла в сопровождении Майкла, оставив экипаж станции «Афродита» и ее командира в тягостном раздумье.

* * *

Когда спустя полчаса Майкл и Катя вновь ступили в командный пост, все уже было готово к отлету. Михаил Александрович о чем-то беседовал с сосредоточенным и серьезным Веселым Роджером, а Николай внимательно разглядывал экран радара. Отметка на нем просматривалась лишь одна, зато на редкость крупная и яркая и принадлежала, судя по всему, «Венере-Орбитальной». Перемещалась она крайне медленно, отчего казалась практически неподвижной. Марк Аврелий сидел в соседнем кресле и ничего особенного не делал. Если, конечно, не считать занятием сосредоточенное изучение протянувшегося к самому горизонту плотного слоя грязно-рыжих облаков.

Катя подошла к пульту и положила руку на плечо Николая.

– Прощай, Ник, – произнесла она. – Я действительно рада была снова тебя увидеть.

– Нет, – сказал Ник, поднявшись с кресла. – Так не пойдет… До свидания. Хочется думать, что наша встреча не последняя.

– Сомневаюсь. Сам понимаешь, нам с остальным человечеством пока что не по пути.

– Но надеяться-то можно?

– Этого я тебе запретить не могу. Да и не хочу.

Сзади подошел Михаил Александрович. Катя обернулась, секунду помедлила, а затем прильнула к его широкой груди.

– Прощай, дядя Миша, – сказала она. – Вряд ли мы с тобой еще встретимся. Разве что захочешь как-нибудь навестить нас на Лорелее.

Богданов ничего не ответил, только крепче прижал ее к себе. А потом вдруг резко оттолкнул и отвернулся, чтобы никто не увидел, до какой степени он расстроен предстоящей разлукой.

Марк Аврелий молча пожал руку Майклу, а затем повернулся к Кате:

– Послушай, давно хотел спросить… Как вам удалось получить направление на стажировку? Ведь при отсутствии необходимых документов вас точно не взяли бы ни на один корабль. Если ты мне не ответишь, я буду мучиться всю оставшуюся жизнь.

Катя улыбнулась сквозь застилавшую взгляд влажную пелену.

– Думаешь, это так трудно? При наших-то с Роном способностях. Просто Рон зашел в деканат и оформил все, что нужно. Правда, сам декан при этом думал, что видит перед собой куратора курса, своего старого приятеля…

– А настоящие Сэм и Майкл? Они где?

– Не знаю. Да и какая разница. Тоже, наверное, проходят свою практику где-то в другом месте.

Марк рассмеялся и пожал протянутую Катину ладонь.

– Увидимся, – сказал он.

Катя кивнула и сказала:

– Желаю тебе написать свой фантастический роман.

– Обязательно, – заверил Марк. – Просто изложу то, что видел собственными глазами. Думаю, этого будет достаточно.

Катя грустно улыбнулась, в последний раз обвела взглядом замерший в неподвижности экипаж «Афродиты», повернулась и пошла к выходу, сопровождаемая молчаливым и серьезным Майклом. Ник дернулся было следом, однако, Катя бросила, не оборачиваясь:

– Не нужно. Мы справимся сами.

– Готовность пятнадцать минут, – сказал им вслед затормозивший на полпути Ник.

Он смотрел бывшим стажерам вслед пока они не скрылись в коридоре, а потом вернулся на прежнее место.

Через несколько минут в динамиках послышался голос Майкла:

– Заняли места в капсуле. Люк задраен.

– Принято, – ответил Ник и сделал несколько взмахов руками над пультом.

– Внутренняя переборка закрыта, открытие внешней мембраны, – прокомментировал он, считав показания с экрана. – Начинаю обратный отсчет. Десять, девять…

Когда прозвучала команда «Старт», станция ощутимо взрогнула и просела на десяток метров. После чего незамедлительно рванулась обратно и, наконец, прочно утвердилась на заданном эшелоне в относительной неподвижности. Успокоители качки на сей раз сработали безупречно. Марк, безусловно, знал свое дело.

Николай представил себе, как массивная капсула медленно и словно нехотя отрывается от стартового стола, и, набирая скорость, покидает ангар, поддерживаемая мощными гравитационными полями. Еще несколько мгновений, и заработают маршевые двигатели, вознося аппарат на рабочую орбиту, где его подхватят дежурные операторы «Венеры-Орбитальной». Вот сейчас, сейчас…

– Есть зажигание, – послышался голос Майкла. – Начинаем подъем.

– Счастливого пути! – крикнул Ник.

– Удачи! – добавил Марк.

Майкл не ответил.

На экране радара перед Ником возникла новая отметка, быстро перемещавшаяся от центра к краю и неуклонно приближавшаяся к замершей почти что в полной неподвижности «Венере-Орбитальной». Пройдет каких-нибудь двадцать минут, и обе отметки сольются в одну, что будет означать успешное прибытие капсулы на обращающийся вокруг жаркой планеты заатмосферный космодром. А еще через два часа она вновь разделится надвое, однако, экипаж станции «Афродита» этого уже не увидит, поскольку к тому времени «Венера-Орбитальная» успеет скрыться за горизонтом. Корабль, уносящий на своем борту так называемых стажеров, направится к Церере.

Николай взглянул на застывшего у комплекса связи командира, перевел взгляд на любующегося облаками Марка и сказал:

– Как-то пусто у нас здесь стало. Даже обругать некого…

Михаил Александрович шевельнулся в кресле и негромко произнес:

– Ничего. Скоро проснутся Маккуин и Каттнер. Вот тогда нам сразу же станет очень весело. Так весело, хоть плачь. Наверняка будут донимать вопросами о таинственных стажерах, демонах и прочих прелестях нашего с вами бытия… Что отвечать-то будем? Просто обругать не получится.

На командном посту повисла гнетущая тишина.

* * *

– Так вы по-прежнему утверждаете, что никаких крылатых чудовищ не видели? – в очередной раз задал вопрос Алекс.

Он смотрел на Богданова в упор и все больше и больше утверждался во мнении, что тот явно чего-то недоговаривает.

Я пока еще не сошел с ума, думал он, и прекрасно помню, как черные бестии, словно вырвавшиеся из самой глубокой преисподней, вытаскивали из убежища бесчувственного Каттнера и сопровождали нас в плюющихся электричеством небесах… Демоны-хранители… А вот командир «Афродиты» и его команда по какой-то неведомой причине пытаются уверить меня в том, что ничего подобного в реальности не наблюдалось. Мол, одна сплошная галлюцинация. Понять бы еще, что это за причина.

– Извини, Алекс, – ответил Богданов, – но, похоже на то, что демоны, о которых ты нам толкуешь, существуют лишь в твоем воображении. Я понимаю… перегрев… отравление углекислотой и угарным газом… Думаю, любому из нас на вашем месте еще и не то привиделось бы… Ник! Ты наблюдал что-нибудь необычное в процессе подъема?

Николай отрицательно покачал головой.

– Нет, Михаил Александрович, – твердо сказал он. – Правда, мне тогда было не до демонов… ураган, гроза… станцию швыряло так, что никакие успокоители качки не справлялись. Но я точно помню, что гравитационные ловушки захватили лишь двоих, в этом нет никаких сомнений. И на станцию прибыли лишь вы, Алекс, и Каттнер.

– Вот видишь, – Богданов смотрел на Алекса чистым и ясным взором, отчего тот лишь укрепился во мнении, что командир «Афродиты» беззастенчиво врет. Вместе со всей своей командой. – Предлагаю забыть всяких демонов как страшный сон. Жить сразу же станет легче.

Ну уж нет, подумал Алекс. Не дождетесь. Всем нутром чую, что кроется здесь какая-то загадка, и я буду не я, если ее не разгадаю.

– Не могу ничего сказать по поводу чудовищ, – вступил в разговор Каттнер, – поскольку был тогда без сознания. Но зато отлично помню тот разговор, в котором вы утверждали, что робот безнадежно сломался и поднимать нас на станцию придется поочередно… Было или не было?

– Было, – Богданов не стал отпираться.

– А как же тогда получилось, что поднимали вы одновременно двоих?

– Все очень просто… Нам удалось в конце концов высвободить робота из-под завала, и мы сразу же вернулись к первоначальному варианту. Информировать вас не получилось, по какой-то причине ответа на наши запросы мы так и не дождались. Не хочу никого обидеть, но, вероятно, к тому времени вы уже не вполне отдавали себе отчет в своих действиях… Я понимаю… сказывалось резкое повышение температуры, но скорее всего – последствия отравления. Вам еще повезло, что вообще сумели последовать нашим инструкциям. Все остальное мы проделали дистанционно с помощью нашего Федота.

Надо же, как упорно ему хочется выставить нас невменяемыми, думал Алекс, изучающе глядя на командира «Афродиты». Мол, ничего не соображали, а действовали чисто автоматически. В отношении Каттнера согласен, он к тому моменту уже почти вырубился. Но я то все отчетливо помню! И не нужно уверять меня в обратном, я хоть и ударенный головой о пульт, но еще не окончательно свихнулся. Перегрев – да, не спорю… но за то, что никакого отравления не было, я готов поручиться чем угодно, хоть собственной жизнью.

– Ну хорошо, – сказал он. – Чувствую, мы с вами еще долго можем играть в «веришь-не веришь». Но ведь существуют же средства объективного контроля. Предлагаю взглянуть на запись с камер Федота и послушать переговоры с Ником и этим вашим Майклом… стажером.

– К сожалению, никак невозможно, – сокрушенно качая головой, произнес Богданов. – Наша станция уже в возрасте… поэтому не всегда здесь все работает именно так, как хотелось бы. Упомянутые записи самым вульгарным образом не получились… Ну, вот не получились, и все! Возможно, причиной тому сильнейшая гроза, а возможно – сбой регистрирующей аппаратуры. Не знаю, нужно спросить у Марка, он скажет точнее. Так что, как это ни прискорбно, но факт остается фактом – видео– и аудиофиксация операции полностью отсутствует.

Опять врет, подумал Алекс. Как же мне заставить его сознаться? Не представляю… Они тут, похоже, сговорились.

– Допустим, – сказал он. – Хотя все это и выглядит довольно странно. Но стажеры? Они-то, надеюсь, существуют?

– Без всякого сомнения, – подтвердил Богданов. – Существуют.

– Могу я с ними поговорить?

– Нет.

– Почему?

– Их нет на станции.

– Как так нет? – опешил Алекс. – Куда же они подевались?

– Тому уже часа два, как они отбыли с «Венеры-Орбитальной» в сторону Цереры. Стажировка у них закончилась, а тут удачная оказия… Упускать было никак нельзя, потому что следующего корабля можно прождать и месяц, и два…

– Ну надо же, – язвительно заметил Алекс. – Действительно, как удачно.

– Послушай, Мих-Мих, – снова вступил в разговор Каттнер. – Мы знакомы уже невесть сколько времени. Я же чувствую, что ты морочишь нам головы. Какого черта?

Богданов молча пожал плечами и отвернулся к окну. Каттнер выждал некоторое время, а потом, так и не получив ответа, повернулся к Алексу.

– Ладно, отстань от него, – сказал он. – Я его знаю. Если не захочет, то ни за что не скажет. Пойдем.

Он встал с кресла и выжидающе посмотрел на Алекса. Тот тоже неторопливо поднялся, поглядывая на замкнувшегося в себе командира станции «Афродита».

– Как бы там ни было, – сказал он, – еще раз искренне благодарим за оказанную помощь. Воистину, вы совершили невозможное, и только благодаря вам мы с моим другом еще живы. Поверьте, мы этого не забудем.

Богданов молча кивнул, дав понять, что слова благодарности им услышаны.

– Михаил Александрович! – продолжал Алекс. – Мне хотелось бы обсудить с вами кое-что еще. Наедине.

При этом он покосился в спину уткнувшегося в пульт Ника.

– У меня нет секретов от моей команды, – сказал Богданов. – Говорите, я слушаю.

Это я заметил, подумал Алекс. Все вы здесь заодно. Могли бы, однако, догадаться, что секреты могут быть у меня. Впрочем, ладно, не стоит особо привередничать. Похоже, мы с экипажем «Афродиты» сейчас находимся в одной лодке. Так же, как совсем недавно с экипажем несчастного «Феникса».

– Ладно, – сказал он. – Скажите, вы уже передали информацию о нашем спасении на «Венеру-Орбитальную»?

– Конечно. Сразу же, как приняли вас на борт. А что, есть какие-то проблемы?

– Да, пожалуй… – Алекс немного помолчал. – Капитан! Должен вас информировать о том, что катастрофа «Феникса» не была случайной. Охота идет за его головой, – он указал на Каттнера, – а значит, теперь под ударом может оказаться и ваша станция. Судя по всему, исполнителей покушения следует искать среди персонала «Венеры-Орбитальной», в особенности, тех, кто имеет доступ к вспомогательным судам: челнокам, буксирам, заправщикам… Получив данные о том, что Каттнер жив, они могут повторить попытку.

– Что вы предлагаете? – хмуро спросил Богданов. Похоже, сообщение о диверсии на борту «Феникса» его не слишком удивило.

– Во-первых, немедленно отправить сообщение на «Венеру-Орбитальную» о смерти Каттнера от сердечного приступа. Во-вторых, ограничить доступ на станцию для кого бы то ни было. Полностью изолировать ее от проникновения посторонних.

– Как вы себе это представляете?

– Можно сообщить о повреждении гравитационной ловушки, в результате чего прием капсул с орбиты становится невозможным. Я правильно понимаю?

– Допустим, – Богданов кивнул. – Что-то еще?

– Да. Отправить в штаб-квартиру службы безопасности зашифрованное сообщение. И это будет, пожалуй, самое сложное, поскольку связь с Марсом, скорее всего, идет исключительно через «Венеру-Орбитальную», – Богданов кивком подтвердил правильность умозаключений Алекса. – Возможно найти там кого-то, кому вы могли бы безоговорочно доверять? К тому же имеющего доступ к аппаратуре связи?

Богданов задумался, перебирая в голове знакомых ему связистов.

– Может, Мариночка? – подал голос Ник. – А что? Ей же совсем не обязательно знать, какую именно информацию она отправляет.

– Возможно, – задумчиво сказал Богданов. – Вот только как ее уговорить? Не сообщить руководству о внеплановом сеансе она не имеет права.

– Это я могу взять на себя, – сказал Ник, внезапно засмущался и отвернулся обратно к пульту.

– Хорошо, – подвел итог Алекс. – Так и поступим.

С этими словами он повернулся и пошел к выходу из командного пункта. Каттнер кивнул Богданову и последовал за ним.

Алекс ждал его в коридоре.

– Давно хотел спросить, почему ты называешь Богданова Мих-Михом? – спросил он. – Что за странное прозвище?

Каттнер рассмеялся.

– Ничего странного, – сказал он. – Дело было на Горгоне. Не знаю уж, каким образом, но Богданов умудрился на своей песчанке въехать в зыбучку. Утопил вездеход, однако сам умудрился выбраться. И вот сидит он по горло в песке и орет на весь эфир благим матом… Вообще-то, ситуация и в самом деле серьезная, и если бы наш отряд не оказался поблизости… Одним словом, вытащили его, попытались привести в чувство. А он глаза закатил, весь белый… Ребята похлопали его по шлему, спрашивают, кто такой? Как звать? А он знай себе лепечет: «Мих… Мих…», а больше ничего сказать не может. Вот так и окрестили его Мих-Михом.

– Понятно, – усмехнулся Алекс. – А что думаешь по поводу демонов? Может, и вправду галлюцинации?

– Не знаю, – задумчиво сказал Каттнер. – С одной стороны, действительно… очень может быть, что твои видения навеяны рассказом о происшествии в лаборатории «Celestial Food». А с другой… Мих-Мих явно чего-то недоговаривает.

– Ладно, идем, – сказал Алекс, повернулся и медленно пошел по коридору, ведущему к каютам экипажа.

У двери с табличкой «Сэмюэль Харди. Стажер» он остановился, несколько мгновений постоял, словно в нерешительности, а потом все-таки открыл ее и вошел.

Маленькая каюта была пуста.

Миниатюрный раскладывающийся диванчик у стены слева, стул и столик у овального, затянутого шторкой окна – вот и вся обстановка. Еще у правой стены узкая тумбочка с аппаратурой компьютерного и развлекательного центра.

Каттнер протиснулся в каюту вслед за Алексом, обошел его и остановился у стола.

– Смотри, – сказал он.

Алекс подошел ближе.

На столе белел не замеченный сразу белый картонный прямоугольник, а на нем… Выполненный с большим мастерством женский портрет. Глубоко посаженные темные глаза и узкое лицо, обрамленное густыми, спадающими на плечи черными волосами…

Алекс схватил рисунок и принялся жадно разглядывать его, не в силах отвести взгляд.

Немыслимо… Откуда здесь, в каюте какого-то безвестного стажера, может взяться портрет той, кого он давно похоронил в джунглях Лорелеи?

Каттнер нагнулся и подобрал что-то с пола.

– Пастель, – нарушил он затянувшееся молчание.

– Что? – не понял Алекс.

Каттнер молча продемонстрировал ему тонкую цветную палочку.

– Закатилась.

Алекс ответил непонимающим взглядом.

Какая еще пастель?.. Причем здесь это, когда…

– Кто это? – спросил Каттнер. – Знакомая?

– Да… Ее звали Кэт… Мы летели на Лорелею на одном звездолете… и после встречались… а потом она пропала…

– А-а-а… – протянул Каттнер. – Понятно.

Он бросил взгляд на оборотную сторону бумажного листка.

– Смотри, – сказал он. – Здесь тоже что-то есть.

Алекс перевернул рисунок.

В верхней части листа красовалось нанесенное широкими уверенными штрихами изображение черного перепончатого крыла, чем-то напоминающего крыло летучей мыши. А под ним выполненная четким округлым почерком надпись.

Алекс перечитал ее несколько раз, прежде чем смысл написанного дошел до его сознания:

«Моему другу Алексу на память о чудесном спасении. Это я.»