Текст книги "Змееносец. Сожженный путь(СИ)"

Автор книги: Юрий Катлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 57 страниц)

Худой и обросший, в одной рубахе, он стоял на коленях и плакал, опустив голову. Слезы катились по щекам, и падали на изувеченные руки, покрытые язвами и порезами. Поломанные пальцы, подрагивали на" острых" коленях.

Перед ним стоял уверенный в себе, молодой и сильный, светловолосый, американец. На кармане его "камуфляжа" красовалась нашивка американской армии. Он презрительно смотрел на пленного у своих ног, и курил сигарету. Рядом с ним, стояли еще двое. Один, небольшого роста, тщедушный "доходяга", с кривым носом,– переводчик . А второй, был Зафир Ширази, уже опытный минер, и инструктор по минно-взрывному делу.

– Что с ним делать? Как поступить? Он вам нужен? говорил американец, глядя на Зафира.

Переводчик медленно говорил слова, обращаясь к Зафиру. Закончив, он взглянул на Зафира, в ожидании ответа.

– Как воин нет, он не принял ислам, а как раб, да, спокойно ответил Зафир, глядя на пленного. Переводчик говорил не быстро, подбирая каждое слово, будто доставал его со дна высохшего колодца. Американец кивал, и равнодушно смотрел на пленного. Выслушав переводчика "янки" усмехнулся и сказал:

– Думаю как работник, он еще хуже, чем труп. Его надо отпустить, и он сам умрет, в поисках дороги домой, он не пройдет через Гиндукуш. Или, примет ислам, и останется здесь, на, чистой земле, в прекрасной стране, на долгие годы. Я говорю о справедливости. Бог, увидит, если этот солдат достоин, значит, он будет жить, а если нет, смерть. Закон природы, усмехнулся американец. Переводчик, напрягаясь, переспрашивая американца, делал "пассы" руками, и дергал головой. Зафир уловил настроение американца, и уже понял о чем тот говорит, он и сам, уже несколько месяцев, изучал английский язык,но , что бы не было обмана, и полное доверие, или наоборот, Зафир пригласил переводчика.

– Скажи, что я подумаю. Но сначала, я буду тренировать на нем, своих воинов.

– Кого? спросил американец, дослушав перевод.

– Я готовлю группу минеров, из афганских мужчин, что пожелали, бороться с русскими. Что бы смерть преследовала "шурави" везде, на нашей земле, с достоинством ответил Зафир.

– Зачем, усмехнулся американец. Русские уходят, еще шесть месяцев, и их совсем не будет в вашей стране. Я знаю.

– Они здесь, выслушав переводчика, ответил Зафир. И мы будем их убивать, очищая нашу землю. Пока последний из них, не уйдет, сказал Зафир, глядя на американца.

– Хорошо, кивнул американец. Мне все понятно. Только одно меня беспокоит, задумавшись, говорил он, глядя на пленного.

– Змея! Беги! вдруг выкрикнул американец, подпрыгнув на месте.

И сразу дернулось тело пленного, и пополз он на четвереньках, оглядываясь по сторонам. Зафир и переводчик, замерли от удивления. Американец наоборот, весело улыбаясь, подошел к пленному, присел перед ним "на корточки" и, посмотрев ему в лицо, тихо сказал:

– Ты хорошо знаешь английский? Или плохо, но понимаешь, о чем я говорю. Да? Можешь не отвечать, кивни головой. Ну!

Пленный смотрел широко открытыми глазами, на довольное лицо американца, несколько секунд, а затем, кивнул головой, протягивая к нему, изувеченные руки.

– Спасите меня, прошептал пленный на английском. Я умру в этой стране.

– Хорошо, прошептал американец. Я буду говорить с тобой, вечером. Твоя жизнь зависит от меня. Говори правду, понимаешь?

– Да, прошептал пленный, я понимаю.

– Хорошо, улыбнулся американец, похлопал его по плечу, поднялся, и подошел к переводчику.

– Скажи господину Ширази, что мне нужен этот пленный. Я буду говорить с ним, вечером. Пожалуйста, дайте ему одежду, еду, и помойте. Результат разговора, его жизнь, посмотрев на пленного, сказал американец. Если он, нам не подойдет, оставим вам, и делайте с ним, что желаете.

Переводчик закончил говорить, и Зафир, не раздумывая, ответил:

– Хорошо.

ВЕЧЕР. Полевой лагерь муджахедов. Недалеко от Читрала.

Призывы муллы к вечерней молитве, разносились над горами, и небольшим городом в узкой долине. Солнце скрылось вдали, за вершинами Гиндукуша. Пленный сидел в сарае, с козами, и смотрел через щель в двери на улицу. Сегодня, после разговора с американцем, ему дали еду, хорошую, очень. Он кушал плов, и горячие лепешки, пил воду и даже умывался. Он был счастлив. Ему дали чистую одежду и галоши. Он улыбался, и смотрел... Жизнь снова, круто менялась. Он сосредоточенно шевелил губами, повторяя слова, призыва к молитве. Шесть месяцев, долгих и мучительных для него, полгода... Пленного звали, Руслан Гнедин.

Через час в доме полевого командира Джалаля.

У каждого человека, есть имя. Оно, его линия на далеких холмах, дорога, по которой идешь, и судьба, от которой не убежать...

Гнедина завели в дом, и посадили в углу. Посередине комнаты на полу, лежала цветастая скатерть, на которой стояли белоснежные пиалы, лежали лепешки и из носика пузатого чайника, струился пар. Пахло травами и едой. За окном, еле слышно тарахтел "дизель", в комнате горела лампа, напоминая о цивилизации.

"Почти как дома, подумал Гнедин, только телевизора не хватает и цветных ковров на стенах, здесь, они на полу. Дома, тяжело вздохнул Гнедин, как хорошо там. Мама, пироги домашние, друзья, широкие улицы, и ванная с горячей водой. А здесь? Почему я здесь? Зачем я этим горным людям? Они совсем не ценят жизнь, ни свою, ни чужую. Живут как ветер в поле, и им нравится. Зачем я здесь? Лучше бы умер вместе со всеми, не мучился. Теперь не смогу, одному трудно. Совсем не возможно. Теперь только за жизнь хвататься, обеими руками, и не стыдно совсем, жить хочу. Только бы калекой не сделали, хорошо, что вижу, руки и ноги есть, остальное тоже – это хорошо, вздрогнул Гнедин. Надо же, какая история, впервые вижу настоящего американца, я только в книгах читал, а здесь... Надо вспомнить произношение, и все, чему учила репетитор, как ее, наморщил лоб Гнедин, – вспомнил, Людмила Степановна. Если он услышит, что я свободно говорю, и понимаю его, он вывезет меня отсюда. И тогда, сразу в посольство, и домой! А зачем я ему, спросил себя Гнедин? Я не офицер, не инженер, не разведчик, я рядовой Советской армии, попавший в плен. И, правда, что до армии поступал в МГИМО. Да, "елки-моталки", зачем я ему? Значит, если не понадоблюсь, здесь сгноят, так что ли? Нет, я не хочу! Все что угодно, лишь бы выбраться отсюда! Я не хочу здесь подыхать, не хочу! За что? Почему?". Занавеска распахнулась, и в комнату вошел тот самый американец. Выглядел он бодро, и улыбался. Он сел у стены, напротив Гнедина, и взяв чайник, аккуратно налил себе крепкий чай, в пиалу. Понюхав чай, он зажмурился и сделал маленький глоток. Открыв глаза, он улыбнулся, взглянув на Гнедина, спросил:

– Тебе дали еду?

– Да, неуверенно ответил Гнедин. Я не голоден, добавил он.

Американец усмехнулся, и сказал:

– Ты говоришь на адской смеси. Английский, перемешан с американским произношением, и добавлен немного русский акцент. Головомойка! Ты понял меня?

– Понимаю, кивал Гнедин. Я говорю, как меня учили.

– Дурно тебя обучали, улыбался американец, попивая чай. Это не английский, скорее китайский, рассмеялся американец. Головомойка! Ты понял меня?

– Понимаю, кивал Гнедин. Я говорю, как меня учили.

– Дурно тебя обучали, улыбался американец, попивая чай. Это не английский, скорее китайский, рассмеялся американец, поставив пиалу.

– Как умею, тихо произнес, поникший Гнедин.

– Где тебя взяли в плен?

– Кишлак Хангам, в ущелье, с готовностью ответил Гнедин.

– Ты убивал? спросил американец, пристально глядя на пленного. Говори?

– Не знаю, пожал плечами Гнедин. Стрелял, да, а убивать, не знаю.

– Хорошо, улыбнулся американец. Почему ты выбрал жизнь?

– Не знаю, подумав, ответил Гнедин. Умирать, ради кого? Не знаю.

– Ты советский солдат, почему ты здесь, с оружием? спросил американец, не сводя глаз, с пленного. Почему?

– Нам сказали, шмыгнул носом Гнедин, что афганский народ, зовет нас, оказать помощь. Что будем помогать строить дороги, и дома, защищать народ от бандитов. Американцы империалисты, подбирая слова, сказал Гнедин, взглянув на собеседника, и снова опустил голову. Он смотрел в глиняный пол, на свои грязные ноги, и не мог понять, что от него хотят. "Хоть бы подсказку, какую, подумал он. Спасательный круг. Ну, там, расположение части, имена командиров, еще чего... А он спрашивает о чем – то другом. Странно". Гнедин нервничал, потому, как не понимал, а это хуже...

– Ты сказал империалисты, переспросил американец, рассмеявшись. Кто это?

– Не знаю, тихо ответил Гнедин.

"Как просто и легко, я вспомнил этот язык, подумал Гнедин. Будто и не было, почти года перерыва в занятиях. Слова вылетают сами собой, ничего не сдерживает. Надо же".

– Где ты изучал язык?

– Я готовился к поступлению в институт, хотел стать переводчиком.

– Хорошо, кивнул американец. Ты сотрудник комсомола?

– Да, кивнул Гнедин. Только...

– Почему? перебил его американец.

– У нас все молодые люди, в комсомоле, это для будущей карьеры хорошо, медленно говорил Гнедин.

– Ты любишь свою Родину? спросил американец, достав из кармана блокнот с ручкой. Говори что думаешь, не думай, добавил он, что– то записывая в блокнот.

– Родину, тихо произнес Гнедин. Не знаю. Маму свою люблю, город, в котором родился, а еще, дедушку и бабушку.

– Я спрашиваю о стране, понимаешь меня, СССР, по буквам произнес американец. Эта страна, твоя Родина? Ты любишь свою страну? посмотрел на него американец.

– А Родина, она помнит меня, тихо сказал Гнедин, взглянув с надеждой на американца. Помнит? прохрипел он.

– Тебя предлагали выкупить, понимаешь, сказал американец, отложив блокнот в сторону. Твоей Родине, предлагали купить тебе свободу, и вернуться домой, понимаешь?

– Как, вздрогнул Гнедин. Это правда, выкуп? Его глаза на миг заблестели от услышанных, радостных для него слов. Правда? переспросил он, немного заикаясь, от нахлынувших разом чувств.

– Да, кивнул американец.

– Они выкупят меня, с надеждой посмотрел Гнедин, на равнодушное лицо американца.

– Нет, покачал головой американец.

– Почему? не выдержав напряжения, вскрикнул Гнедин, сжав кулаки.

– Они сказали, что сто тысяч долларов, слишком большая цена, за солдата.

– Я не верю, вмиг поник Гнедин, опустив плечи. Не может быть, шептал он на русском. Как же так. Я, советский человек, солдат, я гражданин СССР, они обязаны! Почему? Гнедин, раскачиваясь всем телом. Бросили, одного, никому не нужен, я же гражданин СССР. За солдата большие деньги... не может быть! Врет наверно, гад – тихо произнес Гнедин, со злостью взглянув на безразличное выражение лица американца. Морда, американская! Суки, падлы, оставили, комсомольцы, товарищи правильные. Сюда бы их всех, в гавно, злился Гнедин.

– Я понимаю тебя солдат, прокашлялся американец. Говори на английском, сказал он задумчиво.

– Это неправда, я не верю! Не правда, повторял Гнедин.

– Хорошо, что ты понимаешь английский, сказал американец, вынул из кармана листок, и протянул Гнедину.– Прочитай, сказал он с сожалением.

– Да, кивнул Гнедин. Взял листок, и внимательно вглядываясь, стал читать. ...Предлагаю Вам, выплатить выкуп за солдата Советской армии Гнедин Р. Н. 1966 года, рядового в/ч 93760, родился Москва СССР. Захвачен в плен у кишлака Хангам, ДРА. Сумма выкупа сто тысяч американских долларов.

Гнедин шевелил губами, и перечитал бумагу несколько раз.

– Поверни, указал пальцем американец.

Гнедин перевернул лист, и увидел сверху, написанную четким машинописным текстом строку, на русском: Рядовой Гнедин Р.Н. в списках л/c , в/ч 93760 не значится. Рядовой Гнедин Р.Н. погиб смертью храбрых 21.10.87г. в провинции Кунар, ДРА... и подпись, майор Филипов.

– Как, вскрикнул Гнедин, и замотал головой. Не может быть, прошептал он, обмякнув. Суки, козлы, скоты проклятые, твари, говорил он на чистом русском языке. Нет меня, да! Не значится! Коммунисты – ленинцы, паскуды!

– Дай мне, протянул руку американец. Давай, громко повторил он.

Гнедин протянул листок, и словно впав в транс, застыл, не моргая, смотрел в стену.

– Видишь, своими глазами, я говорю правду. Ваша страна большая, огромная, но она не заботится о своих гражданах. Вы не нужны своей стране. Это правда. Такие, как ты, никому не нужны. Мы знаем о вас все, здесь, в Пакистане. Мы знаем, что и как вы делаете, в Афганистане, и какие планы у ваших командиров. Ты солдат, я понимаю, тяжело вздохнул американец. Но ты, мне совсем не интересен. Мне, и моей стране, не нужны брошенные солдаты, от которых отказалась Родина. Зачем? Мы, ценим своих граждан, и солдат, никогда не оставляем на войне. Твоя страна, чудовище. Потому что для нее, главное не граждане, а унижение их. В твоей стране, есть народ, но нет гражданина. Народ, это конечно очень много людей. Но, гражданин, это корень народа. Понимаешь? В моей стране, ткнул себя пальцем в грудь, американец, есть гражданин, народ, и страна. А в СССР, есть только народ и страна, потому, вы и не нужны, этой стране, солдаты, брошенные на войне.

"Это подделка, вдруг подумал Гнедин, улыбнувшись, как сумасшедший перед казнью. Они "состряпали" эту "писульку" что бы сломать меня. А для чего я им, подумал он. Какая ценность во мне – никакой! Какой– то майор Филипов, взял и одним росчерком, – убил!".

Гнедин повернул голову, посмотрел на американца и произнес:

– Это ложь.

– Что? удивился американец.

– Написанное – ложь. СССР своих граждан не бросает, повторил Гнедин.

– Да, усмехнулся американец, помахивая листком в руке. Я понимаю тебя. Ты не прочитал, откуда ответ, протянул он снова листок, Гнедину. Внимательно посмотри, тихо произнес американец.

Гнедин еще раз, поднес листок к глазам, и вверху прочел: Посольство СССР в Пакистане.

– Да, улыбнулся американец. Ваши дипломаты отказались от тебя. Ты умер солдат, добавил он, и забрал листок из рук Гнедина. Они не хотят признать того, что ты в плену. Понимаешь? Тебя нет, устало сказал американец.

Гнедин молча, с "белым" лицом, сидел в углу, и смотрел в глиняную стену, "стеклянными глазами".

– Ты хороший солдат, негромко промолвил американец. Я буду просить, что бы тебя отпустили. Но, командир Джалаль, очень злой, и ненавидит вас, русских. Вы убили его семью, ударив ракетой в его дом. Я не знаю, что будет с тобой, но стране своей, ты не нужен. Мне жаль, но мне, ты тоже не нужен. Если хочешь остаться живым, прими ислам, и тогда, может через много лет, ты сможешь увидеть свою маму. Прощай солдат. Прощайте, прощайте, стучало в висках. Вы предали и бросили меня на чужбине. Сейчас выйду на улицу, и .... лучше смерть, от пули, чем годы мучений, и унижений. Отсутствует, нет, не значится в списках. Прощай, страна красных флагов, и тупых "замполитов". Ленин в мавзолее, колбаса по талонам... боже, что я, о чем. Прощай мама, прости моя дорогая и любимая, что не смог вернутся, и помогать тебе, "смотреть" тебя до глубокой старости. Прощайте ребята, друзья мои, вы ни в чем не виноваты, просто мы родились в такой стране. И бегали, играли в" войнушку", совсем не представляли себе, как жестока война, и жизнь там, ценой в копейку. В наших играх, всегда побеждали красные, "наши", и мы верили, и знали, и фильмы смотрели... Прощайте товарищи. А может, и не было вас – товарищи? Гады! Народ, он большой, конечно. А я? Частица народа, обо мне,– забыли? Он с частицей знамени, цвета одного, прошептал Гнедин. Скоты! Пал боец на поле боя, и никто не заметил, потери.... СВОЛОЧИ!!!!!

Вошел хмурый охранник, и пнул ногой Гнедина.

– "Тади, рус свиния, "коверкая буквы, лениво произнес он.

Лагерь муджахедов. Утро следующего дня.

На каменистой равнине, под утренним солнцем, на корточках, передвигаются молодые моджахеды, аккуратно устанавливая мины. Они идут в четыре ряда, и закладывают противопехотные мины. Идут «гребенкой», между двух, располагается третий, и далее, до крайнего. Разрывов нет, у каждого по десять мин, которые они ставят. Каждый из них, по замыслу Зафира, должен запомнить расположение мин, того, кто идет рядом. Суть его упражнения была проста, не составляя карту минного поля, визуально определить не только нахождение мин, но и предполагаемую границу минного поля. А еще, Зафиру очень хотелось покончить с пленным русским, и он вынашивал в себе, интересную, как ему казалось мысль. Зафир сидел на пустом минном ящике, и держа перед собой тетрадь, аккуратно заносил в нее, цветным карандашом, установленные его учениками мины, и ориентиры. Он использовал только те возможности, что давали ему четкий ответ, сразу, на месте,– будет доброволец минером, или «подпрыгнет» на первой своей «закладке». Да, он был жесток в обучении, но говорил всегда одно. Нас мало, у нас нет специальной техники, но мы должны минировать и взрывать, очищая свою землю, от «шурави». Мы должны быть хитрее их, и сильнее, не щадите себя и своих сил, тренируйтесь, и станете сильными воинами. Зафир знал, что будет самое страшное в этом упражнении, но, ученики еще не знали, и не догадывались, что их учитель, погонит их, поэтому минному полю, заставляя вспомнить, и «снимать» мины, что бы дойти до края и остаться живым. Вот так жестко, и справедливо, как казалось Зафиру, должен учиться настоящий минер. Да, он знает, и конечно остановит тех, кто не справится, но тогда, они ему будут не нужны. И пусть бегают по горам, а к минному делу, не подходят,– справедливо. Пыля клубами мелкого песка, из под колес, прямиком к учебному полигону, ехала «бурбухайка». Машина подпрыгивала на камнях, и тяжело гудел двигатель. Резко остановившись в нескольких метрах от Зафира, двигатель заглох, а большое облако пыли, накрыло Зафира. Он закрыл глаза, и громко крикнул;

– Остановится!

Остановится, пронеслась эхом команда, по полю. Минеры замерли. Зафир, не открывая глаз, стряхнул ладонью пыль с тетради, и на ощупь, нанес карандашом, "закладку" мины. Затем он открыл глаза, опустил голову, посмотрел, и довольно улыбнулся. Пыль рассеялась, он посмотрел на своих учеников, и увидел, что те, сидят на корточках, каждый на своем месте, и терпеливо ждут команды. Зафир покашлял, прочищая горло, и громко скомандовал:

– Продолжай! Команда "пронеслась" по рядам, и все будто ожив, продолжили свою работу, установку мин. Зафир обернулся, и увидел веселое лицо Исмаила, что шел к нему навстречу. Он улыбнулся ему, и отвернулся, продолжая наносить установленные мины.

– Здравствуй Зафир, сел с ним рядом на ящик Исмаил, протянув руку.

– Здравствуй, кивнул Зафир, отложил тетрадь и поздоровался.

– Как здоровье, как дела, спрашивал Исмаил.

– Спасибо хорошо, а у тебя? улыбался Зафир, положив тетрадь на колени.

– Тоже хорошо, хвала Аллаху, ответил Исмаил. Ты не можешь отказаться от этой рискованной игры, указывая пальцем на минеров, спросил Исмаил.

– Нет, усмехнулся Зафир, глядя на своих "подопечных". Они обязаны мне всем, и будут говорить спасибо, за урок, что я им преподал, я уверен.

– Три месяца назад, у тебя погиб молодой парень, сказал Исмаил. Он много пользы мог принести...

– Да, я помню его печальные глаза, перебил Зафир. Он был больше похож на молодого осла, и смерть его, была глупость.

– Доктор Осама, волнуется о молодых воинах, что гибнут здесь, не принося пользы, в борьбе на своей родной земле, с ненавистным врагом, задумчиво говорил Исмаил. Каждая жизнь моджахеда бесценна, и принадлежит Аллаху, и только в борьбе с неверными, он погибает как мученик, принося себя в жертву...

– Я услышал тебя, снова прервал Зафир. На моих тренировках, не будут гибнуть воины Аллаха, обещаю тебе, и передай мои слова доктору Осаме. Я берегу каждого, будущего воина. А для испытаний, у меня теперь есть пленный, улыбнулся Зафир, повернулся и взглянул на тревожное выражение лица Исмаила. И этот пленный, будет умирать вместо них, негромко добавил Зафир, и снова, отвернувшись, стал смотреть на поле

– Ты хочешь убить этого русского, задумчиво спросил Исмаил, потирая рукой щеку.

– Его подарил мне Джалаль, сказал Зафир устало. Деньги за него не платят, работник он плохой. Я подумал, если он кушает хлеб, и пьет воду, надо трудится.

– Ты придумал, спросил Исмаил, глядя на сгорбившиеся фигуры в поле.

– Хорошо придумал, улыбнулся Зафир. У русских много приборов что ищут мины, а у меня, будет один русский, что "вынюхивает" мины, как собака, усмехнулся Зафир.

– Он будет твоей преданной собакой, удивился Исмаил.

– Самой преданной, ответил Зафир. Он будет бороться, за свою жизнь. И пусть она, не такая ценная, для меня, но ему, за нее, он будет хвататься, я видел его и говорил с ним,– будет.

– Почему? удивленно приподнял плечи Исмаил.

– Он понял, что не нужен своей Родине, и теперь, о нем, может позаботиться только он сам, больше никто. Если захочет жить,– выживет.

– Здесь, обводя поле рукой, сказал Исмаил, это неопасно. Согласен с тобой, ты сохранишь жизни наших воинов, и всегда покажешь им ошибки. Ты очень хорошо придумал, улыбнулся Исмаил.

– Он пойдет со мной за перевал, тихо произнес Зафир.

– Зачем? удивился Исмаил. Он сбежит от тебя, ты очень ошибаешься, пойми...

– Я заминирую его, и отправлю в русское посольство, спокойно промолвил Зафир, нарисовав очередную мину, в тетрадь.

– О! удивленно округлилось лицо Исмаила. Такая хорошая мысль! Я думаю, доктор Осама, услышав такую новость, будет очень рад, улыбался Исмаил.

– Да, кивнул Зафир, мы принесем русским большую беду, и это будет, их собственный солдат, сказал Зафир, и, отметив крайнюю мину, у себя в тетради, громко крикнул:

– Отойти на тридцать шагов!

– Ты очень хорошо придумал, задумчиво сказал Исмаил. Хорошо, резко поднялся он, мне надо ехать.

– Хорошо, ответил Зафир, протянув руку.

– Подожди, не выпускал его руку Исмаил. Как он понимает тебя? Он же не знает наш язык? А ты, не знаешь русский.

– Теперь я знаю и другой язык, улыбнулся Зафир, сказав на английском.

– А, я понимаю, кивнул Исмаил, улыбнувшись, ты говоришь с ним на английском. Но он, что, знает...

– Он знает этот язык, ответил Зафир на родном пушту.

– Хорошо, улыбался Исмаил, я поехал.

– Хорошо, кивнул Зафир.

Зафир встал, посмотрел на группу учеников в стороне, что молча стояли в ожидании его команды, и тяжело вздохнув, произнес:

– И примут неверные, смерть, из рук своих. Он поднял голову, посмотрел на голубое небо, и громко крикнул:

– Абдула!

Крайний в шеренге обернулся, и побежал к Зафиру.

– Садитесь здесь на ящиках, и учите взрыватели, распорядился Зафир, глядя на обветренное лицо юноши. А потом, вы будете сдавать экзамен, улыбнулся Зафир. Ты понял меня?

– Да, кивнул Абдула.

– Я поеду в кишлак, задумчиво сказал Зафир. Когда вернусь, мы продолжим обучение, добавил он на ходу. Он сел за руль старенькой "Тойоты". Посмотрел на пробоины в лобовом стекле, грустно прошептал:

– Путь мести длинный, главное не забыть о ней, в дороге...

Кишлак Джунуб.

Зафир подъехал к знакомому дувалу, и остановив машину, заглушил двигатель. Из калитки к нему навстречу, вышел угрюмый охранник.

– Здравствуйте, лениво произнес он, щурясь.

– Добрый день, ответил Зафир, выходя из машины. Приведи ко мне пленного, сказал он, направляясь в дом.

Охранник кивнул и направился через двор, к низкому глиняному сараю.

В доме. Через несколько минут.

Зафир сидел и молчал. Он держал в руках теплую лепешку, и смотрел перед собой. « Отца убили, брата, остался только я – один. И нет мне покоя, пока не отомщу русским за смерть, думал Зафир. Есть закон, и я должен отомстить, пока дышу, и здоров. Горечь, поедает меня изнутри, и жажда сушит. Кровь их должна пролиться, только она искупит, и честь...»

– Больно, поморщился Гнедин, подталкиваемый в спину автоматом. Он вошел в комнату, и увидел молчаливо, сидящего, Зафира. Охранник вышел, оставив их наедине.

– Сидеть, тихо произнес Зафир, не глядя на пленного.

Гнедин сел, и поджал под себя ноги. Зафир пристально посмотрел на пленного и сказал на пушту:

– Кушай хлеб, ты голоден.

Гнедин помедлил, и осторожно наклонившись, взял в руки лепешку. Потом взглянул на Зафира, и тихо сказал:

– Спасибо.

– Кушай, натянуто улыбнулся Зафир.

Гнедин поднес к лицу лепешку, вдохнул хлебный аромат, и с жадностью откусил большой кусок. Он не ел, он "хватал" куски лепешки, с трудом глотая, почти не пережевывая. Зафир с интересом наблюдал за ним, наполнив свою пиалу ароматным чаем. "Вот такие они, русские свиньи, думал Зафир, глядя на пленного. Грязные, испуганные, лживые, и вонючие. Вот такие как этот, пришли на мою землю, и хотят, что бы мы жили по их законам, да еще благодарили их. Они одурманенные вином, и кровью, ходят по нашей земле, и убивают, мой народ. Эти жалкие и трусливые животные. Почему их так бояться? Не надо бояться. Их ракеты и самолеты, танки и пушки, сколько всего, чем можно убить человека, они принесли в наш мир. Жалкие и слабые люди, думают что ракетами и бомбами, можно подчинить себе целый народ – глупцы. Бояться таких солдат, значит быть трусом с маленьким сердцем. Свободный народ нельзя покорить..." Гнедин быстро доел лепешку, и потянулся за другой.

– Нет, громко сказал Зафир на английском.

Гнедин проглотил кусок, взглянул на Зафира, и, облизнув губы, ответил на том же английском:

– Почему?

– Нельзя, сказал Зафир, глядя на пленного.

– Вода, пить, умоляюще глядел на Зафира пленный.

– Нет, покачал головой Зафир.

– Зачем я вам, спросил Гнедин, опустив глаза.

– Дорогая жизнь, тебе, неуклюже говорил на английском Зафир.

– Да, кивнул головой Гнедин. Я хочу жить, прошептал он. Я хочу читать Коран, тихо произнес он.

– Коран, удивленно переспросил Зафир. Зачем?

– Я хочу принять ислам, выдавил из себя Гнедин, такие непонятные для него слова. " Ну и что, лихорадочно думал он. Что угодно надо делать, лишь бы вернутся живым домой, к маме. Принять ислам, согласен, подумаешь, не велика беда, я все равно атеист убежденный. Если от этого зависит моя жизнь, да что угодно! Плевать! Лишь бы не убили, не калечили, не продавали, иначе смерть. Зачем? Если страна от меня отреклась, почему я не могу отказаться от нее, почему? Им дома хорошо, их не бьют, не продают, или дарят, как меня, этому молодому наглецу. Он же смотрит на меня, как на труп, это даже хуже чем раб, потому что рабу жизнь оставят, а труп..."

– Ты думаешь, Аллах, будет в сердце твоем, да? Ты думаешь, ислам, религия, станет понятна тебе?

– Мне нравится ваша религия, ответил Гнедин. Она проста и справедлива. А я не принадлежу никакой из религий. Вот, я выбрал для себя ислам.

– Почему? спросил Зафир, внимательно наблюдая за пленным. Ты хрестьянин.

– Нет, замотал головой Гнедин. Я еще, как это сказать правильно, задумался Гнедин, подбирая нужные слова. Я, не имею веры, вот, улыбнулся Гнедин, взглянув на Зафира.

– Как, удивился от услышанного Зафир. Нет совсем, переспросил он, глядя на Гнедина. Нет Бога, вашего, спросил Зафир, не понимая, о чем говорит ему этот пленный.

– Нет, улыбнулся Гнедин, пожав плечами.

– Бога нет, переспросил Зафир, багровея от злости. А ты кто? ткнув в пленного пальцем, спросил Зафир. Кто?

– Я комсомолец, сбивчиво говорил он, Гнедин Руслан, рядовой Советской армии. Я все рассказывал вам, вспомните. А мы в Советском Союзе, все атеисты, и неверующие, большое число людей. Понимаете? И в церковь не ходим, пожал плечами Гнедин. Вот, а мне ислам стал ближе, и понятно все, я хочу быть мусульманином.

– О Аллах, провел ладонью по лицу Зафир. Помоги мне понять этого лживого человека, говорил он на пушту. Если правда то, что он говорит, то всех их надо убить, и тогда на земле расцветут сады, и наступит благоденствие. Они черти, захватившие наши земли, их нужно убивать. Он смотрел перед собой, и продолжал говорить на пушту. У этих несчастных нет Бога, они верят в комсомол, и таких жалких, без веры, мы должны бояться? Мы убьем всех чертей, и прогоним со своей земли, медленно подняв голову, громко произнес Зафир, и посмотрел на растерянного пленного. И ты, хочешь стать мусульманином? злился Зафир, опозорить нашу веру?

– Я не понимаю ваш язык, тихо сказал Гнедин, я только знаю хлеб, еще слова, кушать, вода, и...

– Комсомол это Бог, прищурившись, спросил Зафир на английском.

– Солдаты все комсомольцы, пожал плечами Гнедин. Наверно Ленин главный, я совсем не разбираюсь в этом, испуганно лепетал Гнедин. Конечно, Бог Иесус он есть, так думают некоторые люди, но я не верующий, понимаете, да... А у нас все в партии состоят, да... Или комсомол...

– Я не понимаю, покачал головой Зафир. Скажи мне, ты хочешь принять ислам, что бы ни умереть? Да?

– Правда, говоря.... Правда... запнулся Гнедин. Мне нравится ваша жизнь, и религия, растерянно произнес Гнедин, глядя в пол. Я хочу быть мусульманином, вот, сказал он, и, подняв глаза, посмотрел на Зафира.

– Я не верю тебе, покачал головой Зафир. В твоих глазах ложь.

– Я наверно неправильно говорю, да, разволновавшись, сказал Гнедин. Я хочу принять ислам, громко повторил он, не сводя глаз с Зафира.

– Нет, успокаиваясь, произнес Зафир, ты недостоин.

– Почему? Это добровольный, мой выбор, не понимал Гнедин. Почему? Я хочу! Дайте мне Коран, научите меня, что еще, а вот, сделайте мне обрезание, я хочу принять ислам, "тараторил" Гнедин. Вы не можете мне отказать, это добровольно. Ведите меня в мечеть. Почему вы не слышите меня?

– У чертей нет веры, задумчиво произнес Зафир, на пушту. Они приносят мусульманину зло, и соблазны. Чертей надо убивать, очищая землю нашу чистую, от скверны.

– Я не понимаю, ваш язык....

– Сулейман, крикнул Зафир.

На пороге появился охранник с автоматом.

– Свяжи ему руки, и брось в кузов машины, я забираю его с собой.

Охранник кивнул, и, схватив пленного за руку, потащил из комнаты.

– Куда, зачем, лепетал Гнедин, а в ответ получал пинки.

– Мы деремся с чертями, тяжело вздохнув, произнес в тишине Зафир. О Аллах, милостивый и милосердный...

Полевой лагерь мyджахедов. Спустя час.

Он стоял на краю каменистого поля, растерянный, совсем не понимая, что от него хотят. Смутные сомнения терзали, но до конца... что бы осознать, прочувствовать, он еще не мог, тело еще молчало. В стороне стояли молодые парни, и с интересом разглядывали его. А он, дрожа и сутулясь, смотрел на камни, широко открытыми глазами. Тело ко всему уже привыкло, босые ноги не чувствовали острых камешков, вот только в голове, «переполох», и мысли все...

– Ты будешь жить, шепотом, произнес Зафир, стоя у него за спиной. Да?

– Да, кивнул Гнедин, а тело его "предательски" задрожало.

– Это твое испытание, продолжал говорить Зафир, на английском. Быть или нет, решай сам, усмехнулся Зафир.

– Что мне делать, скажи? не оборачиваясь, спросил Гнедин.

– Ты хочешь жить, спросил Зафир, схватив Гнедина сзади, за шею. Он сжал руку на его тонкой шее, и, наклонившись к уху, прошептал:

– Жизнь одна...