Текст книги "Змееносец. Сожженный путь(СИ)"

Автор книги: Юрий Катлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 57 страниц)

Крутиков лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок.

– Да, протяжно произнес он. Приедем в Союз, а там и не ждали. Героев таких, грустно добавил он.

– Хандра после интенсивного бега, лейтенант, прямой признак, тупости, усмехнулся Никонов. Вы наоборот, должны с удвоенной энергией, встречать новый день, личный состав, и приказы родного командования, усмехнулся, довольный своим отражением в зеркале Никонов.

– Я в восторге, от этого тихого озера с лебедями, рывком сев на кровати, сказал Крутиков. Еще месяц такого сидения, и мы покроемся мохом.

– Квакать не приказывали, усмехнулся Никонов, а если поступит команда, – квакнем разок, не убудет.

– Тоска нас погубит, и за собой уведет, грустно сказал Крутиков.

– Главное в нашем деле, не расслабляться, в нужный момент, повернувшись, сказал Никонов. Ну что, идем? – Идем, поднялся с кровати Крутиков.

Входная дверь распахнулась без стука, и в проеме "нарисовалась" голова дневального. Он тяжело дышал, и, выпучив глаза, смотрел на офицеров.

– Ну что тебе, "болезный", спросил Никонов, недовольно.

– Старшего лейтенанта Никонова к командиру. Срочно! громко добавил солдат.

– Свободен, гаркнул Никонов.

– Есть, громко ответил солдат, повернулся и побежал.

– Вот тебе и улыбочка, обернувшись, взглянув на Крутикова, негромко сказал Максим.

– А может "за порядок" в тумбочках, пожал плечами Николай.

– На завтрак опаздываешь, сказал, став серьезным Максим. Я в штаб.

– Удачи, сказал вслед Крутиков.

– Всегда, послышался из коридора приглушенный голос Никонова.

До штаба он добежал быстро. Знакомые коридоры, и вот, перед ним, потрескавшаяся дверь, за которой, самый важный человек – командир отряда. Не останавливаясь, он толкнул входную дверь и увидел подполковника Гусарова, по прозвищу "гусар". Дружеское и оттого не обидное прозвище, передавалось от офицеров, что сменялись, а командир оставался. Такой статный, коренастый, мужчина, с усами, и залысинами на голове. Его пристальный взгляд и молчание, так иногда нагнетали атмосферу, на совещаниях... Но, иконов, сейчас думал не об этом. Вытянувшись, он вскинул руку, и громко произнес:

– Товарищ подполковник, старший лейтенант Никонов, по вашему приказанию прибыл. Гусаров поднял глаза, оторвавшись от карты разложенной на столе, прищурился, молча, кивнул, не сводя взгляда с Никонова. Пауза длилась очень долго. Никонов уже "сопрел", и не знал что думать. "Лишь одно, сейчас в нем билось четко, ожидание смерти подобно, пусть лучше сразу в наряд, или..."

– Начальник штаба говорил, бегом занимаешься по утрам, тяжело вздохнул Гусаров.

– Никак нет, с готовностью ответил Никонов. Ошибка! Строевым шел!

– Да ты что, выпучил глаза от удивления Гусаров. Можешь?

– Так точно!

– Ладно, покачал головой Гусаров. Надо начштабу сказать, что бы очки купил.

– Никак нет!

– Хватит горлопанить Никонов, махнул рукой командир. Здоровье значит отменное, ну это хорошо, усмехнулся Гусаров. Садись, указывая рукой, на стул рядом, сказал Гусаров. Сейчас с тобой и побегаем, взглянув снова на карту, задумчиво произнес командир.

– Так точно, негромко сказал Никонов, глядя на топографическую карту. "Интересно, чего там, вытянув шею, смотрел Никонов. Ага, провинция Кунар, Асадабад, а далее Северо-западная территория Пакистана, интересно. И чего мы там забыли?"

– Увидел, подняв голову, посмотрел на него командир "колючим" взглядом.

– Так точно, кивнул Никонов.

– Места эти знаешь?

– Конкретно Чихсарай а его окрестности не знаю. С группой ходил только по Хайберскому проходу, севернее не поднимался, покачав головой, ответил Никонов.

– Да, задумчиво произнес Гусаров. Хинду Радж вам еще знаком, и другие места, ваши любимые, а там нет. В том то и дело, почесав затылок крепкой "пятерней", негромко сказал командир.

– А что, товарищ подполковник, спросил Никонов, уже "спиной" ощущая, неприятности.

– Оттуда приказ, ткнув пальцем в потолок, сказал Гусаров. Группу, в Чихсарай, для выполнения ответственного задания. Вот я решил доверить тебе, как лучшему спортсмену, взглянув в глаза, Никонова, спокойно, с расстановкой, сказал Гусаров. Ты как? Согласен? не сводя глаз, с Никонова, тихо спросил командир.

– Так точно, удивленно ответил Никонов. Приказ есть приказ.

– Это правильно, за это и ценю, своих офицеров, натянуто улыбнулся Гусаров. Хотел узнать твое настроение, перед ожидаемым выходом? сощурив глаза, цепко смотрел на Никонова командир.

– Настроение, нормальное товарищ подполковник, ответил Никонов. Готов на сто процентов!

– Вот и отлично, перевел взгляд на карту местности Гусаров. Тогда слушай... Через неделю, вот здесь, севернее Чихсарая, пойдет караван. Он очень специфический, выговаривая буквы, сказал Гусаров. Так вот, через перевал Дамани, с той стороны, они пойдут не по дорогам, как ты догадываешься, а по своим козьим тропам. Вот здесь, в районе Шингара, ткнув карандашом в карту, скривился Гусаров, их будут ждать две машины, но, караван разделится, и пойдет далее, разными маршрутами, твоя задача, налет на караван, и его уничтожение.

– Есть, ничему не удивляясь, ответил Никонов, глядя на карту.

–Ой, тяжело вздохнул Гусаров, если бы так все просто. Караван "блатной", я тебе говорил уже. Так вот, теперь слушай главную задачу, посмотрел на Никонова командир, как то печально.

– Слушаю, кивнул Никонов.

– В караване идет наш агент, негромко, и как то зловеще произнес Гусаров, тяжело вздохнув. Собственно вся операция задумывается под него, как ценный источник информации, оттуда, и сам караван, а именно его состав– минеры. Вот такой прикуп, взглянув на Никонова, командир, потянул рукой к себе графин, налил воды в стакан, и залпом выпил. Выдохнув, он тихо сказал:

– Не завидую, ему.

– Кому, задумчиво переспросил Никонов.

– Агенту нашему, кому еще, ответил Гусаров. Твоя позиция вот здесь, указав пальцем место на карте, посмотрел Гусаров. Место хорошее, мимо вряд ли пройдешь, там развилка дорог, и для наблюдателей очень выгодное место. Высадишься южнее Шингара, в десяти километрах.

– И еще, агент должен быть доставлен живым, сурово взглянув на Никонова, произнес Гусаров. Никаких потерь! Ясно!

– Так точно, ответил Никонов, оторвавшись от карты.

– Здесь аэрофотосъемка, тех мест, пододвинув серый пакет ближе к Никонову, промолвил Гусаров, начинай вникать. До завтра тебе времени хватит. А завтра, в семь утра, выдвигаешься в Джелалабад, в вертолетный полк, там тебя будет ждать капитан Хурдыев. С ним, облетишь маршрут движения, два раза, и отметишь все необходимые ориентиры. Понял?

– Так точно, не впервой, ответил Никонов. Справлюсь.

– Такого задания, еще не было Максим, тяжело вздохнул Гусаров. Поэтому так дотошно и говорю...

– Я понял, товарищ подполковник.

– Готовься тщательно. Подумай сколько человек, какое вооружение будешь брать. По данным оттуда, в караване всего пятнадцать человек, и все со стрелковым вооружением, но, бывает и на старуху.... Ты понял да... там – же минеры идут, значит что, везут они суки, по нашим прикидкам, тяжело вздохнул Гусаров, двести, а то и больше килограмм, понимаешь, в чем фокус?

– Так точно, кивнул Никонов.

– Ну, хорошо, жду от тебя маршрут, вздохнул Гусаров. Все, иди, толкнул карту и пакет, Гусаров, занимайся.

– Есть, поднялся Никонов, и собрав документы со стола, вышел.

"Вот тебе и посмеялись, направляясь в кабинет начальника штаба, думал Никонов. Хрен знает куда, за сотни километров, на караван, когда там наших уже нет... Блядь! Перемирие подписали в прошлом году, думали все, конец, да хрен " на блюде", еще нанюхаемся пороха...Если повезло, то мне, слов нет... Одни буквы, и то матерные... Идем на кучу тротила, как минимум, да еще живого агента доставить... ой, шайтан... Какого хрена! Набегались Крутиков, набегались, насмеялись... Теперь маршрут, группа, азимуты, ориентиры, вооружение, связь, боеприпасы, вода.... понеслось. А может оно и к лучшему, все не киснуть в этой дыре "столичной", с ее экзотической атмосферой. Еще РД, магазины, пояс с выстрелами ВОГ– 25, разгрузки, "ромашки", "багульник", старшие дозоров, рабочая карта, кодировка, карта решений, основной и запасной маршрут, позывные у связистов, порядок выхода в эфир, провиант.... Закрутилось, подумал Никонов, идя по коридору, ну и ладно, хорошо, "проб..имся" немного... В Союз вернусь, в Академию поступать буду, все как то лучше..."

Пакистан 1988 год. осень. кишлак Рамрам.

Величие гор, постигаешь только раз, увидев их , задыхаясь от недостатка воздуха... лишь тогда, ты говоришь себе, что жил плохо, недостойно. Только тогда, ты мысленно говоришь себе, грешен, я искуплю. Неправильно жил, начну сначала, врал, грубил, изворачивался, убивал... Увидев гордое величие, подумаешь, а почему так низменно и грязно, проходят дни на серой земле... и скажешь себе, я хочу измениться, постичь и отказаться от войны. Ты перед ними словно капля, песчинка, и страх подкрадывается со спины, толкает, и будоражит. Муравей, совсем маленький, идущий по своей тропе, такая мелкая тварь, и я наверно такой же... Рустам, подняв голову, любовался горными вершинами Гиндукуша вдали, он шевелил губами, и щурил глаза. На вершинах, уже появились « белые шапки». « Никак не могу привыкнуть, подумал, он, натянуто улыбнувшись. Красота! Жаль что такое великолепие, окружено войной и гневом». Подле разбросанных валунов, у подножия небольшой горы, с осыпающимся склоном, в полном одиночестве, стоял мужчина, в пуштунской одежде, с автоматом на плече. Это был Рустам. Человек ветер, ниоткуда, тот, что Родиной своей считал Джелалабад, а судьба его, была тесной тропинкой, между небом и землей...

– Здравствуйте, раздался хриплый голос.

Рустам обернулся, и увидел перед собой молодого человека, в традиционной пуштунской одежде, с уставшим лицом, который внимательно, не моргая глазами, смотрел на Рустама.

– Здравствуйте, протянул Рустам руки, незнакомцу.

Незнакомец пожал руки Рустама, кивнул головой, и тихо спросил:

– Как здоровье? Как жизнь? Как дела?

– Спасибо хорошо, кивнул Рустам, с интересом рассматривая за спиной молодого путника, его таких же юных товарищей.

– Солнце взойдет на юге, негромко произнес Зафир, глядя на Рустама.

– Оно всегда приходит с востока, ответил Рустам, взглянув устало на путника.

– Мое имя Зафир, я и мои люди, повернувшись, указал рукой Зафир, на молодых людей, стоящих в стороне, рядом с лошадьми.

– Хорошо, кивнул Рустам. Гость – это божий друг. Сделаем гостя счастливым, сделаем Бога счастливым, улыбнулся Рустам.

– Добрые мысли, добрые слова, добрые дела, улыбнулся в ответ Зафир.

– Ночевать будем в ауле, негромко сказал Рустам. А рано утром мы уйдем. Это все твои люди?

– Да, обернувшись, ответил Зафир. Три лошади, и восемь человек, вместе со мной,

– Хорошо, кивнул Рустам. Нас будет поровну.

– Хорошо, произнес Зафир, оглядывая окресности.

– Дорога длинная, надо позаботится о лошадях, негромко сказал Рустам. Мои люди, проводят? А груз?

– Мы сами, спасибо за помощь, улыбнулся Зафир. Где ночлег?

– Вон тот дом, самый крайний, указывая рукой, сказал Рустам. Там будем спать.

– А где проводники? спросил Зафир, рассматривая дом на краю деревни.

– Будут ждать у подножия перевала, завтра, с восходом солнца.

– Кто хозяин дома? спросил Зафир, посмотрев на Рустама.

– Дом пуст, он заброшен, там живет только старик, который с утра и до захода солнца курит опий, он мертвец, спокойно сказал Рустам.

– Хорошо, кивнул Зафир. Я иду туда.

– Да, кивнул Рустам, гость к столу.

– Хм.. дернул головой Зафир. Спасибо.

– Все живы и здоровы, глядя на Зафира, промолвил Рустам. Путь неблизкий.

– Далекий, кивнул Зафир, и пошел к своим людям.

Солнце скрылось как то быстро, и темнота, опустилась, словно на цыпочках, в небольшой аул, прижатый к горному хребту, на границе Афганистана.

Гнедин, переодетый в пуштунскую одежду, в галошах на босую ногу, придерживая сшитый из кусков грязной ткани занавеску, вошел в дом. То, что он увидел внутри, его не смутило, он лишь подумал, о том, что людям без дома, нечего терять в этой жизни, как и ему.. Его отвел один из мужчин в дальний угол дома, и жестом, приказал сидеть. Гнедин опустился на глиняный пол, и подняв голову, увидел перед собой закопченные стены, и дыру в крыше, через которую было видно небо. Остальные вошедшие, приветствовали друг друга, и располагались на широкой каменной выемке, что была покрыта коврами и кусками изношенных халатов. Прямо напротив него, двое, разжигали огонь, в печи. Сидя на корточках перед круглой дырой в стене, они переговаривались шепотом, и раздували огонь. И еще старик, он был так безобразен, и жалок, что сидя у каменной стены, его не сразу можно было различить, в сумеречном свете, отбрасываемом свечами. Когда Гнедин присмотрелся, то тело его вздрогнуло от ужаса. На него из полутьмы, смотрели два безумных глаза, буравя изнутри, словно гвоздем ковыряли голову. Взгляд был так страшен, и зловещ, он смерти был подобен... Гнедин инстинктивно дернулся всем телом. Сидящий рядом с ним, мрачный пуштун, резко повернул голову, и взглянул на Гнедина. Он медленно выдохнул воздух, и угрожающе покачал головой, достав нож с резной рукоятью. Подержал нож в руке, и убрал его, ловким движением. Гнедин опустил голову, и стал смотреть в пол. Тело ныло и чесалось, холод камня, прошибал тело до макушки. Хотелось пить, и есть. Он вспомнил деревню, где его держали, и она, показалась ему раем, по сравнению с этим домом. " Там мне давали еду, и даже хорошую, иногда... а здесь... куда мы идем, зачем меня ведут, так устал, что жить совсем не хочется, совсем. Зачем живут эти люди, нам не понять, думал он. У них ничего нет, они довольны куском хлеба, и глотком воды, им все равно где спать, и какая у них одежда. Но есть в них то, чего нет в нас, русских, есть огромная вера, в своего Бога, землю на которой живут, и она их делает крепче, будто закаленная сталь, а мы, в этом райском месте, всего лишь "растопленное масло", стекающее по горячему хлебу. Мы слабы, ленивы, и беспомощны, потому что веры нет у нас, в самих себя. Оттого и боимся всего, даже собственной тени, безумцы, возомнившие себя повелителями. Так не бывает, они всегда будут побеждать, даже проигрывая, умирая, они будут героями, а мы? Только лишь теми, кто спас свою собственную шкуру, и переборол страх. Да, героизм показной, и такой, что заставляет подумать – зачем, эти бессмысленные жертвы, в войне против народа, что верит? Как просто у них устроен мир. Есть солнце, есть земля, есть вода, животные, растения, и человек, все. Дальше они не задумываются, зачем, жизнь и так коротка, что бы тратить ее на мысли. Так просто, и живут. А мы пришли к ним, и сказали, завтра будете жить как мы? Смешно. Мы живем в государстве атеистов, безбожников, и как мы сможем сломить дух верующих людей? Правильно, только оружием, и силой, а на силу, они отвечают героизмом. Все, и не надо искать ответов. Не надо в чужом доме, ходить в сапогах, если принято, босиком. У них справедливая вера, настоящая, они ничего не боятся, потому что знают, вера их спасет. Меня, нет, ни комсомольский значок, ни партийный билет, ни замполит, нет. Я гол перед ними, и немощен.

Опустились руки сами по себе, и больше не поднять, сил нет, и веры нет." Гнедин тяжело вздохнул, и поднял голову. "Нет, не о том я думаю, не так, я же все таки советский гражданин, человек, патриот. Что еще? Да, я комсомолец,.. Господи, какую чушь... О чем я? Не могу больше. Живым не оставят, понимаю, но почему черт возьми, я как баран иду на бойню, почему??? Нет сил, тогда прыгну, да, шагну в пропасть, или обрыв, и все, к чему мучения... Бог, да ты со мной, ой, как к нему обращается? Ах да, Господи, помоги мне уйти в мир иной, достойно, и что бы наказать этих скотов, убийц, Господи... Страшно, очень страшно, не могу,.. Я жить хочу!!! Как-нибудь, пусть рабом, но жить... Почему я так думаю, спохватился Гнедин, взявшись руками за голову, почему? А тело саднило, болело, чесалось, раны ныли не переставая, и голова казалось вот-вот лопнет, в глазах "песок", и шум в ушах... Человеческий жир не смывается, я знаю это, видел, он такой липкий и мерзкий, он навсегда остается на коже, напоминая своей вонью, то ,из чего мы– га..но!

И ладно, согласен, буду га..ом, только жить, и маму увидеть, и домой вернутся. А если калекой? "– Лучше смерть, тихо прошептал Гнедин. "Зачем я понимаю, почему, понимаю, а когда? терпения не хватает, мне всегда его не хватало... Боль, не могу терпеть боль, если начнут резать, еще в сознании, не могу..." Закусив до крови губу, он тихо сидел у прокопченной стены. Вошли двое, разговоры сразу притихли. Одного он знал, Зафир, а вот другого видел впервые.

Они прошли в угол комнаты, возле печки, и сели. В доме запахло специями и хлебом, готовили кушать. Гнедин совсем немного понимал чужой язык, он прислушивался к словам, и пытался понять, о чем говорят.

– Скажи, зачем ты воюешь? негромко спросил Рустам, не глядя на своего собеседника.

– А ты? спросил Зафир, доставая из своего мешка лепешку.

– Я ненавижу коммунистов, задумчиво произнес Рустам. Они пришли вместе с "шурави" в мой дом, и убили мою семью. Мой отец выращивал хлеб, у нас была земля, а они, пришли и сказали, земля общая, она не твоя. Коровы, и овцы... тяжело вздохнул Рустам. Отец воспротивился, и его убили.

– Моего отца тоже убили, с грустью сказал Зафир . Русские убили. Они принесли на нашу землю войну, и сеют смерть. Они думали, наш народ можно разъединить, и унизить, но они ошиблись. Когда началась война, народ объединился, и стал помогать друг другу. Они ошиблись, и теперь убивают, боясь мести нашего народа. У них нет веры, они черти, и сердце у них, маленькое и трусливое. Вон, как у того, повернув голову, Зафир пригляделся, и указал пальцем на Гнедина, сидящего в углу.

– Кто он? Прищурившись, спросил Рустам, разглядывая в полумраке, немощную, худую, фигуру, у противоположной стены.

– "Шурави", усмехнулся Зафир, посмотрев на Гнедина.

– Русский?, удивленно переспросил Рустам.

– Да, кивнул Зафир. Мой раб, и живая бомба,– негромко добавил Зафир.

– Зачем? взглянул на него Рустам. Его можно выгодно продать? Или ты ведешь его с собой?

– Покупателей нет, ответил Зафир, отломил кусок лепешки, и предложил, Рустаму.

– Спасибо, кивнул Рустам. Он вновь посмотрел на Гнедина, и спросил:

– Он понимает наш язык?

– Нет, покачал головой Зафир.

– Он может работать? Зачем он тебе?

– Это моя месть "шурави", спокойно произнес Зафир, глядя на Гнедина.

– Ты убьешь его? спросил Рустам, посмотрев Зафиру в глаза.

" Убьет, подумал Рустам. Его взгляд очень холоден, и зол, убьет. Жаль".

– Да, ответил Зафир, только не завтра. Его смерть должна быть жестокой, и мучительной.

– Правда, кивнул Рустам. Ты хорошо сказал. Зафир, я могу посмотреть на него. Я никогда не видел живых "шурави".

– Смотри, ухмыльнулся Зафир.

– Спасибо, кивнул Рустам. Он бережно положил хлеб, и, поднявшись, направился к Гнедину. Гнедин ничего, не понимая, опустил голову, и затаился. Каждый шаг, незнакомца, отдавался в нем содроганием. " Только бы не отдали другим, думал он. К этим я уже привык, другие будут бить, и издеваться. Только бы, не продали. А если встать и побежать, вдруг подумал он. И что, куда я побегу, ночью, не зная дороги... о чем ты парень! Что ты? Совсем ослаб? Тогда пусть убивают, сказал он себе. Пусть. Так нет, я знаю Зафира, он изловит живым, и будет мучить, но не убьет. Для чего я ему, этому молодому "гаденышу", для чего? Войну могут пережить только молодые, потому что не задумываются, над каждым убитым. И он, не думает, он будет убивать. Со мной, или нет, будет. Жить хочу, пусть плохо, как сейчас, хочу... умереть не могу, я еще..."

– "Шурави"? спросил Рустам, присев на корточки, напротив Гнедина.

– Да, русский заикаясь, кивнул Гнедин, увидев перед собой, волевое лицо незнакомца, окаймленное ровной, черной бородой.

– Жить хочешь, усмехнулся незнакомец.

– Я не понимаю, шепотом ответил Гнедин.

– Хочешь, сказал незнакомец. И протянув крепкую руку, ущипнул за щеку Гнедина.

– Ай, дернул головой Гнедин, отодвинувшись в сторону.

– Хороший "шурави", сказал Рустам, и поднявшись, вернулся к печке, где сидел Зафир.

Остальные моджахеды, пили чай с лепешками, и негромко переговаривались.

– Продай мне его, усмехнулся Рустам, показав пальцем на Гнедина.

– Что ты будешь делать с ним? спросил Зафир.

– Будет собакой в моем дворе, ухмыльнулся Рустам.

– Нет, покачал головой Зафир. Его жизнь, и смерть, принадлежат мне.

– Хорошие деньги дам, не унимался Рустам. Очень хорошие!

– Мне не нужны деньги, ответил равнодушно Зафир. Давай кушать, предложил он, подвинув перед собой еду.

– Жаль, произнес Рустам. Тогда кушать, вмиг изменился он, улыбнувшись. Пустой живот, плохой советчик, улыбнулся Рустам.

– Да, кивнул Зафир.

"Суки, твари проклятые, думал Гнедин, наблюдая за моджахедами. Перцы, да, самые крутые... Чурки поганые, сдохните, все, и никакой Аллах, вам не поможет. А я думал вы, честные, правильная религия у вас, все поровну, просто рай земной. Скоты! Вы животные, которым все одно, где спать, в го..не, или на траве, ублюдки! Ненавижу!" Чья– то сильная рука, дернула его за плечо, он поднял голову, и увидел кусок лепешки. Он поднял глаза, и столкнулся с уставшим взглядом, того самого пуштуна, что доставал нож.

– Ешь, тихо сказал он, ткнув хлеб в лицо.

– Спасибо, прошептал Гнедин, и прижал рукой пахучую лепешку к своему лицу. "Ах, какой запах, простой, домашний, запах хлеба, самый дорогой на земле, подумал он. Откусив маленький кусочек, он держал его во рту, и пытался жевать. "Хреново, зубов почти нет, и во рту сухо, ой, херово. Живот болит, так скручивает, и горит изнутри, будто хлорки туда насыпали, больно... Водички бы дали, хоть какой, все легче, я привык, дело обычное... Водички бы дали, хоть глоток..." Гнедин с лепешкой во рту, умоляюще посмотрел на своего охранника, и тот, будто почувствовав взгляд, обернулся. Он посмотрел на Гнедина, как смотрят на овцу, что перевернуло корыто.

– Хочешь пить, спросил он тихо.

– У..у кивнул Гнедин.

– Пей, протянул ему охранник, почерневшую кружку.

Гнедин цепко схватил ее руками, и жадно глотнул, и только после, ощутил вкус того, что пьет. Вонь ударила ему в нос, он скривился, и, проглотив, поставил кружку перед собой. Пуштун с интересом смотрел на него, и молчал. В его взгляде была ненависть, и злость, пренебрежение, и гордость... Он молчал, а рука сжимала рукоять ножа.

– Спасибо, прошептал Гнедин.

– Ты сдохнешь, русский, сказал он, глядя ему в глаза, сдохнешь, как собака.

СССР. г. Приморск. 1988 год. осень.

Когда нет дома, его нельзя потерять... Если нет семьи, не стать отцом... если нет любви, – значит ты не жил... негромко, вслух читал Саша, сидя на лавочке в морском парке. Прочитав, он поднял голову и посмотрел на яркое солнце. « Надо же, усмехнулся он, конец осени, а греет как в августе. Красота! Все побежали в бар пиво пить, а я как самый правильный, купил книгу, и читаю, а в жизни моей, сплошной кошмар, размышлял Саша, рассматривая двух жирных бакланов, сидящих напротив его. Вот птицы, живут, где хотят, ничего им не надо, корм найдут, чем не жизнь... И как верно написано, просто, самая суть, и все, становится ясным, для чего, почему, если конечно читатель, не полный идиот. На том же месте, как всегда, ты ждешь ее, и даже не задумываешься, о том, что она, не твоя. Потому что хочешь ее увидеть, просто так. Держать ее за руку, говорить, смотреть в ее глаза... Она милая, и красивая, такую любят, и оберегают. Она появляется и все, душа затрепыхалась, сердце застучало – она пришла... И куда– то исчезла обида, что не ты, не тебе ее поцелуи, пусть так, но она ведь пришла».

Легкой походкой, словно "парус, рассекая ветер", по аллее парка, шла Алена. На лице застенчивая улыбка, в руках сумочка, и цветок хризантемы. Саша смотрел на нее и восхищался. "Какая она красивая! подумал он, и, поднявшись с лавки, пошел ей на встречу".

– Привет, помахала она ему цветком. Привет моряк! улыбалась Алена.

Он подошел к ней, и смущенно произнес:

– Пока курсант. Привет, кивнул он.

– Что такой?

– Нормально, пожал плечами Саша.

– Задумчивый, улыбнулась она, глядя на Сашу. Не рад?

– Почему, рад, ответил он, улыбнувшись.

– Совсем меня забыл, не звонишь, не пишешь, улыбалась она, не сводя с него глаз. Что-то случилось?

– Как то все некогда, отшутился Саша, занятия.

– Да, кивнула она, и стала вдруг печальной. А я соскучилась, шепотом сказала она, взяв его под руку.

– Честно говоря, я тоже, промолвил он, положив свою ладонь на ее руку.

Она смотрела на него, и молчала. Ее глаза... " В них тоска, подумал Саша, она совсем одинока. Но как, же ее парень. Или..."

– Ты с ним поругалась, тихо сказал он.

– Может быть, тяжело вздохнула она. Давай сходим в кафе, а?

– Нет, покачал он головой, у меня увольнительная заканчивается.

– Мы успеем, пожалуйста, умоляюще взглянула она.

– Нет, вздохнул Саша, не успеем. Алена, я хотел...

– Помолчи, опустив голову, перебила она. Давай, хоть здесь погуляем, тихо сказала она.

– Давай, согласился Саша.

– Понимаешь, посмотрев на море, негромко сказала она, мне надо поговорить...

– Рассказывай, кивнул Саша.

– И ты выслушаешь меня, повернувшись, с надеждой посмотрела она на него.

– А что мне остается, тяжело вздохнул Саша. Пойдем гулять, улыбнулся он. У меня ровно час, и еще до училища надо доехать.

– Да, кивнула она, я понимаю. Ты обиделся на меня, я знаю, но я ведь ничего не обещала тебе, правда? спросила она, посмотрев на Сашу.

– Может быть, тихо промолвил он. Может быть...

– Я наверно плохая, ты только не перебивай меня, пожалуйста, ладно, говорила она, глядя перед собой. Думала, вот познакомлюсь с парнем, вскружу ему голову, и даже не задумывалась, зачем, почему, понимаешь...

– Понимаю, кивнул Саша, в ответ.

" Как так, получается, подумал он. Ты заигрываешь, даешь шанс, а потом говоришь мне, что все "понарошку", и тебе интересно, смотреть как ... Алена, зачем так..." Они медленно шли по аллее парка. Она говорила, а он молчал.

– Наверно глупо с моей стороны, рассказывать тебе о моей жизни, но, мне больше некому. Подружек здесь, у меня нет, а ты... вдруг замолчала она, посмотрев на него. Он остановился, взглянул на нее, улыбнулся, и тихо произнес:

– А я лучшая подружка.

– Не смейся, натянуто улыбнулась она.

– Извини, сказал он. Идем дальше.

– Да, кивнула она. Я совсем его не понимаю, говорила она негромко. Он хороший, он очень милый, и мужественный. В милиции давно работает оперуполномоченным, на хорошем счету. Я думала, мы сможем жить вдвоем, поженимся, жизнь впереди прекрасная. Мне говорили, что не бывает семей, где оба милиционеры, говорили. Я не верила, покачала она головой. Думала мой не такой, он хороший, он, по настоящему, любит меня.

Она остановилась, поднесла цветок к лицу, посмотрела на Сашу и сказала:

– А он как эта хризантема, видишь, посмотри, листики вроде белые, а между ними, чернота,– посмотри, протянула она цветок Саше.

Он взял из ее руки цветок, и взглянул на бутон. " И, правда, подумал он, между листьями чернота. Наверно цветок больной, или...".

– Видишь, глядя на цветок, спросила она.

– Да, кивнул он. И что?

– Выброси его, отвернулась Алена.

– Хорошо, как скажешь, пожал плечами Саша, и бросил цветок на землю.

– Я устала его ждать, понимаешь, устала. Его всегда нет, он на работе, занят, кого-то ловит, с кем-то ночи проводит, отвернувшись негромко, говорила Алена. Я думала, это ненадолго, все образуется, устроится. Он мне сказал, что шайку воров ловит, которые по городу магазины по ночам "потрошат", а я наивная, всему верю, сижу и жду его. А потом под утро засыпаю, и уже не хочу, думать о нем. Понимаешь, обернувшись к Саше, сказала она.

По ее лицу текли слезы, она всхлипывала, и, достав платочек из кармана, тихо прошептала: – Извини. Я поехала к нему на работу, в управление, уже поздно было, сбивчиво говорила Алена, опустив голову. Захожу, а дежурный, хотел меня остановить, не пускал, а я как чувствовала, пошла. Очень быстро поднялась на второй этаж. Вошла к нему в кабинет, а там он, и эта женщина, на столе, раздетая, и он... Без брюк, в рубашке, с сигаретой ... Обернулся, посмотрел на меня пьяными глазами, даже не узнал, ухмылялся, и приглашал ... Представляешь... Он, самый любимый человек! Я ради него, я любила, всхлипнула Алена, а он, животное, так поступить, со мной. Эта женщина смеялась, и показывала на меня пальцем, проститутка! А он, "бл..во", сволочь! Плюнул мне в душу!

Саша хотел сказать ей, что это не его дело, что он совсем не хочет быть третьим в их отношениях, и ему не нужны эти "сопливые разговоры" о чужих чувствах, но, его сдерживало только одно, надежда. На то, что она снова, обратит на него внимание, и будет... Стоп, сказал он себе, услышав о шайке воров, которую ловит парень Алены. Шальная мысль... А если это о Моряке? Вот черт, там и я замешан, "по самую ватерлинию"... Ничего себе, рассказик. Значит, их давно разыскивают. Смешно было бы, если не искали, размышлял Саша. Какого черта, угораздило меня... Надо срочно, что-то делать. Но что? Я остался должен этому Моряку пятьдесят рублей. Надо срочно занять деньги, и отдать. У кого? Тетке бесполезно, отцу тоже, всем объяснять надо. А я все бегаю по кругу, и конца не видно. Все она, виновата, девушка не знаю, кого хочу, и зачем люблю, посмотрев с презрением на Алену, думал Саша. Если изменят, так брось его... Она плачет и идет к другому. А говорит с ним... Странные создания девушки. "Какого черта, я с ней хожу, если в ее голове, другой, да еще... Зачем? Если Моряка поймают, то меня вместе с ними посадят, и никто разбираться не будет, думал Саша. Участвовал, значит, виноват, и точка! Ой, мама дорогая, куда вляпался. Все зло от женщин, правильно мужики говорят, на кой они нужны, одни проблемы создают. И кому после "расхлебывать"? Конечно... А если..."

– Ты меня слышишь, спросила Алена, глядя на задумчивое выражение лица Саши. Кончиком платка, что бы, не размазать тушь, она вытирала под глазами слезы.

– Саша?

– Ага, кивнул Саша, глядя вдаль, на море. Наверно ты беременна, тихо промолвил он. И твой парень, не хочет на тебе жениться, задумчиво добавил Саша.

– Откуда ты знаешь, схватила она, его за руку. Откуда?

Он повернулся, посмотрел на нее, отрешенно, вздохнул и грустно произнес:

– В книжке прочитал.

– Нет, правда, покачала она головой. Ты что, кто тебе сказал, как? удивленная, растерянная, спрашивала она, глядя на него.

– Очень просто, тяжело вздохнул он, посмотрев на Алену. Сон приснился, натянуто улыбнулся он.

– Ты издеваешься, опешила она, издеваешься?