Текст книги "Змееносец. Сожженный путь(СИ)"

Автор книги: Юрий Катлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 57 страниц)

На остановке, он зашел в автобус, и сев у окна, задумался. " Если это так, если это правда, то тогда он почти на сто процентов, уверен, что больше, его никто не потревожит, и тем более, не будет грозить ему. А Чернов, сволочь последняя, или сбежит из училища, или ... Все, был "упырь", и в момент его не стало, просто, и для кого то радость, а для кого и грусть... Мне абсолютно все равно, хорошо, что так сложилось. А все же, вот так вышли "поговорить", и убили, ничего себе. Надо будет Чернову завтра деньги отдать, все по честному, я не такой как они, если взял, возвращаю. Милиция еще, поморщился Саша. Эти если возьмутся, будут копать до дна. Чернов сука, если "заметут", может все выболтать, чего ему скрывать. Может договориться с ним? О чем, сразу поправил себя Саша. С такими лучше вообще никогда и ничего, здоровее, и спокойнее будешь, точно, пусть Ченов болтает что хочет, если Моряка и вправду убили, я могу спать спокойно, потому что, весь мой криминал. только в том. что я занял деньги, не у того, и отдал по частям. А то что, втянули меня, я здесь не виноват, долг отрабатывал, вот и все, успокаивал себя Саша. Хотя, запнулся он, в своих рассуждениях, в нашей стране, как кто-то рассказывал, был бы человек, а остальное "примерят". Нет, я не дамся, не могу, я же не такой, я нормальный. Учусь хорошо, все выполняю, за что меня? Долбанный ресторан, и та драка бессмысленная, и Алена, и пошло все к чертям собачим, распалился Саша. Ну почему нельзя просто жить, как ты хочешь, почему???" Он выскочил из автобуса в последний момент, двери за спиной захлопнулись, автобус уехал, а Саша все стоял, и думал...

– Чего стоишь как столб, толкнув в плечо Сашу, спросил Веснин.

– Чего? обернулся Саша.

– Саня, ты что, забыл, где экипаж, улыбнулся Веснин.

– Помню, почесав за ухом, ответил Саша, задумался.

– А я иду из гастронома, колбаски купил, смотрю ты "отсвечиваешь", на остановке, да еще такой задумчивый. Пойдем чай пить, и бутербродов сделаем, а?

– А ты чего, домой не поехал, спросил Саша, посмотрев на Максима.

– Да ну, махнул рукой Максим. С отцом разругался, пока по телефону говорил, вот и не поехал. А ты где был? – Гулял, вздохнул Саша. Воздухом дышал.

– Небось, в "кафешку" ходил да? подмигнул Веснин.

– Нет, поморщился Саша.

– Ну, тогда пошли в кубрик, улыбнулся Максим.

– Пойдем, кивнул Саша.

– Так кушать хочется, аж переночевать негде, рассмеялся Максим. Кстати, у Бойко еще варенье есть клубничное, можно обменять.

– Зачем, усмехнулся Саша, у меня сгущенка есть, целая банка.

– Вот это дело, улыбался Максим. Значит, попьем чайку, и пообедаем заодно.

– Да, кивнул Саша.

Они шли по тропинке от остановки к училищу.

– Ты новость знаешь? спросил Максим.

– Какую, посмотрев на Веснина, напрягся Саша.

– Догадайся с трех раз, или с одного, улыбался Максим.

"Неужели об убийстве, подумал Саша, или с Черновым что-нибудь, "гаденышем", неужели..."

– Ладно, не напрягайся, сказал Веснин. Списки уже составили на практику, вот какая новость.

– Да ладно, остановился Саша. Сам видел?

– Видел, у ротного в кабинете, сиял от гордости Максим.

– И что, расплылся в улыбке Саша.

– Мы с тобой на БМРТ " Атолл", а вторая половина на БМРТ " Азов".

– Вот это новость, воскликнул, обрадованной, Саша. Красота!

– Саня, ты чего, рассмеялся Максим. Это ж только после нового года, не завтра.

– Максим, мы же в "загранку" пойдем, понимаешь? улыбался Саша.

– Это я понимаю, дурачился Максим, показывая всем видом своим безразличие.

– Пойдем в гастроном, вина купим, предложил на радостях Саша.

– А что, подумав, ответил Веснин. Пойдем.

Лилось рекой "раздолье курсантское", и портвейн сладкий и темно коричневый, был самым хорошим. Смеялись, шутили, "травили анекдоты", и было будущее радужным, и океан огромным, и дальние страны, становились ближе... Рукой дотянутся до мечты, и вдыхать полной грудью, соленый морской воздух... Какие яркие краски, рисовала их фантазия, ослепительное солнце, песчаные пляжи, красотки, красивая белая форма... Вспоминались рассказы бывалых моряков, о тропической жаре, штормах, и больших деньгах,... все думали об этом, будто сдавали теоретический экзамен. А что будет на практике, всплывали одни лишь сомнения и догадки. И ладно, махали руками, поживем-увидим, главное в море, вот там, настоящая жизнь, не то что на суше, в классах." Скорее бы, думал Саша, глядя на товарищей. Самое большое, огромное желание мое, быстрее уйти в море, на практику, и забыть все, навсегда..."

Кабул. 1988 год. декабрь.

Он проснулся от назойливого звука. Еще несколько минут, пытался снова заснуть, укрывшись одеялом с головой. « Поспать не дают, такой сон хороший видел, а теперь и не вспомнить, подумал Олег, отбросив одеяло в сторону, открыл глаза». И заводскую проходную, что в люди вывела меня, напевал себе под нос, водя по щекам электробритвой, следователь Ершов.

Невысокого роста, светловолосый, с залысинами и пышными усами. Он стоял в трусах и тельняшке, посредине комнаты, и рассматривал в маленькое зеркало свое лицо.

– Который час, негромко спросил Олег, потягиваясь телом.

– Без пяти минут коллега, как нам пора, ответил, Ершов, не оборачиваясь. Вы сударь любитель понежится, усмехнулся он.

– Я Сергей Иванович, сел на кровати Олег, без пяти минут не сплю, слушая чарующие звуки, вашей электробритвы.

– Это божественно, улыбнулся Ершов. Ничто не может сравниться с рассветом и утренним туалетом, это я вам говорю, вечный командированный. Представляете, как приятно утром, улыбался Ершов, побриться, и со "свежей" головой приступить к работе. Правильно, обернулся Ершов, насмешливо посмотрев на Олега. Вижу, еще не понимаете, усмехнулся Ершов. У вас еще нет различия, между юмором и сарказмом. Ничего, у вас еще все впереди.

– Надеюсь что не только утренний туалет, усмехнулся Олег, сунув ноги в тапочки. Он поднялся, подошел к окну, посмотрел на унылый пейзаж, стену ангара, и обернувшись спросил:

– Сергей Иванович, хочу спросить вас... запнулся он, обдумывая, как лучше это сделать.

– Да, слушаю, с готовностью откликнулся Ершов, складывая электробритву . Внимательно.

– Если тело не нашли, а солдата занесли в списки погибших, это как? Халатность, или преступление?

– Как вам сказать, задумался Ершов, сев на кровать. Хорошо, кивнул он, вам, как молодому следователю отвечу. В связи с тем, что мы с вами, находимся в Афганистане, где, как вам известно, ведутся боевые действия, то, поднял указательный палец Ершов...

– Что, не вытерпел Олег, глядя на задумчивого Ершова. Что?

– Это "чистой воды", заблуждение, громко произнес Ершов. Ведь ни за ящик тушенки, один подговорил другого, указать в рапорте, что тот погиб, а сам отправился отдыхать на Цейлон. Значит, нет ни преступления, ни халатности, того офицера, что внес фамилию, в списки погибших. Если по-другому, докажите, довольный собой, усмехнулся Ершов. Он может, не видел сам, очевидцев и свидетелей не было, поэтому, так и написал, глубокомысленно изрек Ершов. А иначе не писал бы, пожал он плечами, зачем?

– Тогда написал бы, что пропал без вести, неуверенно произнес Олег. Хотя, сроки...

– Вот именно, сроки, поднялся Ершов. Сколько прошло в вашем случае?

– Больше года, тихо ответил Олег, глядя в окно.

– Тогда, что вы мне "морочите голову" с утра, недовольно пробурчал Ершов, надевая рубашку.

– Это я всего лишь о совести, задумчиво промолвил Олег, а она, увы, не юридический термин.

– Утро начинается с задумчивости, это плохо, надев брюки, сказал Ершов. Надо начинать с позитива. Вот у меня, улыбнулся Ершов, по секрету скажу, да ладно, махнул он рукой. Еще несколько дней, и закончу с взятками на границе. Тихо поедут на Север, пилить лес, наши "неподкупные" таможенники, улыбался Ершов. Там такие "деньжища", ахнешь, похлопав себя по карманам, сказал Ершов. А у тебя солдат, ерунда какая, поморщился Ершов. Был, не был, живой, пропавший, пожал плечами Ершов. Что за слюни разводишь? Установи факты, и если вины нет, пинком его, под ... А голову не "ломай", дураком станешь, я тебе ответственно говорю, как знающий, и старший товарищ. Лучше о девушках в свободное время думай, хотя где оно, это самое свободное, тяжело вздохнул Ершов, глядя на свои ботинки. Одна работа, без выходных. Все равно мы отсюда уйдем, взглянув на Олега, вздохнул Ершов. И, кажется намного быстрее, чем входили сюда. Вот так вот.

– В чем-то вы правы, кивнул Олег.

– Во всем, ответил Ершов, подтянув ремень на брюках. Ты давай шевелись, а то все проспишь, усмехнулся он, посмотрев на Олега. В трусах пойдешь?

– Я быстро, встрепенулся Олег, и стал одеваться.

Конечно, он первый раз приехал в Афганистан, конечно, он молодой следователь Особого отдела КГБ СССР, прикомандированный, но от этого, не становилось легче. Здесь Олег Костенко, впервые столкнулся, с иным для него миром, "чумазым мирком", узким, очень особенным, от которого, становилось не по себе. Контрабанда, наркотики, переход на сторону врага и содействие, деньги... Сколько всего крутилось здесь, в этом "котле", он даже и не задумывался. Всегда лишь помнил, "малейшее сомнение, что это не "железное доказательство" что оно дрогнет где-то в суде,– и этот факт, надо выводить из обвинения, а в суд, давать лишь то, что нельзя опровергнуть. При сомнении, даже подозреваемых, надо отпускать. Нельзя допускать, что бы человек, был незаконно арестован, и отправлен в тюрьму. Нельзя, думал он, идя по коридору отдела. Тем более, с этим парнем, рядовым, что провел в плену, больше года. Как с ним поступить, что ему сказать, ведь он буквально везунчик, что вытащил счастливый билет в лотерею. В такое верится с трудом, понимаю, однако, после опроса, он четко назвал все имена своих сослуживцев и командиров. Правильно, и точно указал место, где попал в плен, все вроде сходится, а чего-то не хватает, задумался Костенко. По материалам, конечно, представляешь себе одну "картинку", а вот с оригиналом, познакомлюсь сегодня. Интересно, какой он? думал Олег. Наверно обозленный, на всех, или наоборот, умиротворенный, ведь к своим попал, не к "душманам", уже хорошо.

Хотя, о чем можно говорить с человеком, который был в плену? Даже представить себе не могу. Конечно, я буду задавать вопросы, уточнять, выяснять, искать... Вот только что то мне подсказывает, нет в этом солдате, ничего, нет, чист ,"как белый лист бумаги", и только. Что с него можно взять? Ничего, в том то и дело, размышлял Костенко. Таких, миллионы в нашей стране. Хорошо, что есть, знаем, чего не знаем "раскрутим", а если совсем ничего, тогда прав Ершов, полностью, и я согласен. Домой отправим, но..." Он подошел к двери, открыл, и, войдя в комнату, сел за стол. Посмотрел на часы, разложил бумаги, приготовил ручку, и ждал, когда приведут Гнедина Романа Николаевича.

Он даже не представлял, каким может быть человек, после плена. Он смотрел на него, и думал о том, как зло поступает судьба, "окуная" таких вот людей, "то в горячее, то в холодное", кожа не выдерживает, лопается... На него смотрели, абсолютно пустые глаза. Такие" немые", мутные, и жалкие, как у "дохлой рыбы", плавающей в гнилой воде. Ходячий труп, скелет, на который натянули кожу, подумал Костенко. Одного взгляда достаточно, что бы понять какие мучения испытал этот мальчишка. Сколько он вынес, вытерпел, он намного сильнее меня, наверно... Какое оно, самое тяжелое и скверное чувство? Ответов, будет много, у каждого свой, да только мой, всегда один. Не нужен! Никому! И тогда сжимается тело, дрожит, будто "осиновый лист" на холодном ветру, а жалость входит в "открытые двери". Никто тебя не слышит, и ты молчишь. Скрутившись, поджав ноги "скулишь" как побитая собака, и думаешь об одном– не мучатся. Не важно сколько тебе лет, все равно, ты не находишь ответ на вопрос– какая она, счастливая жизнь? В которой есть дом, и горячая вода, комната, в которой ты живешь, кровать, и стол... Совсем малость, но как она важна, для страждущего, у которого никогда не было этого. Не хочется думать о будущем, оно как и я, никому не нужно, думал Гнедин, сидя на стуле, перед следователем.

Безразлично, что мне скажет этот человек. Он такой же, вот только жизнь его размеренна, а будущее известно, нам не понять... Мы будем говорить на разных языках. Впрочем, мне и терять то, нечего, одни воспоминания. Он сидел молча, потупив взор, изредка почесывая ладони. Следователь Костенко закурил, пристально посмотрел на Гнедина, и открыв Уголовный кодекс, пододвинул книгу Гнедину.

– Читайте здесь, негромко сказал Костенко, указав пальцем 64 статью. Гнедин молча взял книгу, и стал читать.

а) ... Измена Родине, то есть деяние, умышленно совершенное гражданином СССР в ущерб суверенитету... переход на сторону врага, выдача государственной или военной тайны иностранному государству, бегство за границу или отказ возвратится... лишением свободы от 10 до 15 лет... или смертной казнью...

б) Освобождается от уголовной ответственности гражданин СССР, завербованный иностранной разведкой для проведения враждебной деятельности против СССР, если... никаких действий не совершал и добровольно заявил органам власти о своей связи, с иностранной разведкой. Гнедин читал медленно, он не испугался, нет, для его давно стало понятно, это не его Родина, – это его "мачеха"! Внутренне, он уже подготовил себя, еще сидя в "одиночке", знал,– жизнь, прожита... Он морщил лоб, водил пальцем по строчкам, и шевелил губами. Наконец, дочитав, он поднял голову, отодвинул от себя книгу, посмотрев на Костенко, тихо промолвил:

– Похороните меня, пожалуйста, дома.

– Что? вздрогнул Костенко.

– Дома, спокойно ответил Гнедин. Там земля мягче, а здесь камни одни, да и люди чужие. Он смотрел на Костенко, широко распахнутыми глазами, как ребенок, удивленный большой игрушкой. Вот так, наивно и спокойно, будто знал об этом, всю жизнь, с самого рождения.

Костенко молчал и смотрел на худого, изможденного парня, напротив себя. А у самого, в душе, что то "перевернулось", и ком внезапно, подступил к горлу. " Неужели он спокойно воспримет такое наказание, думал он. Как же так? Ведь это жизнь, за нее надо держатся руками, зубами, чем угодно, и не отпускать. А он? Так просто говорит, о страшных вещах. Может еще не понимает о чем? Хотя нет, уж кто, а он, все знает, об этом,– что такое жизнь, и какая она. Мне не понять его, я ... Хорошо, собрался, подбодрил себя Костенко. Надо работать".

– Фамилия, имя, отчество, год рождения и место, отчетливо, произнес Костенко, склонившись над листом бумаги.

– Гнедин Роман Николаевич,1966 года рождения, город Москва, русский, задумчиво говорил Роман. Он как бы заново привыкал говорить на родном языке, иногда припоминая, правильные слова, и предложения. Призван, Бабушкинским военкоматом весной 1987 года, после отсрочки. В ДРА, с сентября1987 года. Проходил срочную службу в 99 отдельной, мотострелковой бригаде, второй батальон, рядовой.

– Не спешите, оторвался от записей Костенко. Ничего не надо делать самостоятельно. Я вас спрашиваю, вы отвечаете, это понятно, посмотрел он на Гнедина.

– Да, кивнул Гнедин.

– Почему вы чешетесь постоянно, спросил Костенко, наблюдая как Гнедин, с силой расчесывал свои руки и ладони, покрывшиеся красными пятнами.

– Может нервное, виновато улыбнулся Гнедин. Извините.

– Вы санобработку проходили?

– Проходил, кивнул Гнедин. Мылся, подстригли, одежду чистую выдали, таблетки дали, все делали, спасибо большое.

Костенко посмотрел на бритую голову парня, шрамы, порезы, и подумал," Помыли, покушать дали, да тебя отцы командиры забыли, а ты им спасибо. Эх ты, добрая душа, тяжело вздохнул Костенко. Простишь, или нет, вот с чем тебе жить, а помыли, и лечили, ерунда, не главное".

– Родители, тяжело вздохнул Костенко, покачав головой.

Он взглянул на Гнедина, который снова стал чесаться.

– Мать, вздрогнув, ответил Гнедин. Проживает, город Москва, улица Новая 12, квартира 13.

– Братья или сестры есть, спросил Котенко.

– Одни мы, улыбнулся Гнедин. Я да мамочка моя любимая, прошептал он.

– Отчим?

– Нет, покачал головой Гнедин. Она так и не вышла замуж, после смерти отца.

– Рассказывайте, откинувшись на спинку стула, негромко сказал Костенко, подкурив сигарету.

– Что? тихо спросил Гнедин. Об отце?

– Нет, вздохнул Костенко. Обстоятельства , при которых вы попали на территорию Пакистана.

– Я же не сам, натянуто улыбнулся Гнедин. Вы же понимаете? Я был контужен, я не добровольно, понимаете, шептал он, и чесал руки. Ладони его потрескались, и выступила кровь.

– Все по порядку, как вспомните, не спешите, тяжело вздохнул Костенко, положив сигарету в пепельницу. Важна каждая мелочь, понимаете, каждая. Рассказывайте...

– Хорошо, кивнул Гнедин, подрагивая. По порядку... Значит, вышли мы рано утром...

"Почему так ничтожно мала страна, по отношению к своим солдатам, думал Костенко, глядя на взволнованного Гнедина. С одной стороны, вроде большая, и делает все, а вот посмотришь на него, и сомнение изнутри точит. Справедливо? Пустой вопрос, в данный отрезок времени. Мы пришли в эту страну, с благими намерениями , что бы научить жить, дать знания, передать опыт. а наткнулись на вопрос, а нужно ли им ? Конечно, с точки зрения стратегии, общей, глобальной, мы здесь не зря. Понимаю. А почему нас тогда, "тихо ненавидят", не понимаю. Вот этот солдат к примеру, что он понимает в стратегии государства? Ничего, полный ноль! И не нужна она ему, он живет в ином измерении. Поэтому и забываем мы, за глобальным, простого солдата. А он есть. Его жизнь, не менее ценна, чем государство. Человек или государство? Интересные мысли, раньше я так не думал, пока не приехал сюда. Здесь все иначе, и небо, и воздух, и дружба...

Я почему-то уверен, не сложится его дальнейшая жизнь, хоть и не виноват он, ни в чем. Опаленный он, безумием и кровью, ненужной войной. От этого не убежать. Ему жить с этим чувством, ненависти и жалости, одновременно. Как назвать его? Не знаю. Он не научится прощать, потому что его вычеркнули из жизни, а он возненавидел, потому что жил. Кто виноват? Извечный вопрос, на который всегда найдется "туманный" ответ. Он никому не нужен, просто солдат. И не сказать ему, "терпи солдат", он и так превозмог и выжил. Да, не понять его, мы чужие... Все правильно, попал в плен, контузия, почти все погибли, и главное, он подробно рассказывает обстоятельства подрыва нескольких солдат, из его роты, а этому, ни свидетелей, ни очевидцев нет. Значит, не врет. Всех помнит по именам и фамилиям, даже словесные портреты совпадают. Да я и не сомневался, не похож он на предателя, добровольно перешедшего на сторону врага. Он не принял ислам, не держал в руках оружие, что еще? Не такой этот парень. Вот только "выгорело" в нем все, внутри, дотла. Все сходится, и причин не верить ему, у меня нет. Рядовой Гнедин Р.Н. чист перед законом, добавить нечего. Разведка захватила его вместе с караваном, без оружия, связанного, он пытался бежать, значит, боролся, сопротивлялся.

Ох, и нелегко ему пришлось, столько горя хлебнуть, одному до смерти. Повезло, не без этого, если честно, такое раз в жизни бывает, и то, не у всех. Побудет, конечно, еще у нас, до окончания полной проверки, а там, я думаю, все само решится, и поедет он домой. Пусть поздно, но лучше так, чем никогда. Вот такое мое первое дело, в этой странной и замысловатой "дыре", под названием Афганистан. Теперь он значится в списках, а в прежних, его уже нет., И как с таким жить? Тошно, нельзя ему жизнь ломать, не имею права, нельзя. А уж как дальше сложится, пусть сам думает. Правильно, так, правильно! Не имеем права, так будет справедливо.

– Хорошо, прервал рассказ Костенко. Теперь, достал он из своей папки чистые листы бумаги, изложите все в письменном виде. Это понятно, взглянул он, на растерянное лицо Гнедина. Что-то не так?

– Это очень долго, тихо ответил Гнедин. Я пишу очень медленно, давно не... мог писать, подобрал нужные слова Гнедин.

– Ладно, кивнул Костенко. На сегодня все, а писать будете до завтрашнего утра, думаю, успеете?

– Я постараюсь, улыбнулся Гнедин.

– Тогда... вздохнул Костенко, ища глазами на столе, сигареты.

– Скажите, а что со мной будет, прошептал Гнедин, глядя в глаза следователю.

– Нормально все будет солдат, выдержав его взгляд, ответил Костенко. Я так думаю, добавил он, смяв в руке пустую сигаретную пачку.

– Спасибо, прошептал Гнедин, бережно прижимая к груди, чистые, белоснежные, листы бумаги. Спасибо.

Кабул. 27 декабря1988 год. Аэродром.

Гнедин стоял в одной шеренге с «дембелями», на бетонке аэродрома, сжимая в руке, новенький военный билет. "Они счастливые, глядя на «дембелей», думал Гнедин. И форма красиво «сидит», дипломаты у всех, веселье, подарки домой везут. А я? Что я везу, в своем потертом вещевом мешке? Полотенце казенное. майку, трусы, носки и кусок мыла. Вот и все, что я увожу из этой страны. Нет платка маме, джинсового костюма, как у всех, фирменных «кроссовок», сигарет, тоже нет. Обидно, и не рассказать, кому это надо. Скоро новый год, жаль подарка для мамы нет, и денег тоже, одни проездные документы, да пачка «примы» в кармане.

На нем был старый, застиранный бушлат, шапка без кокарды. Капитан что обходил шеренгу, остановился напротив него, присвистнув от удивления спросил:

– Ты точно "дембель"?

– Точно так, растерялся Гнедин, кивнув головой. Вот военный билет, протянул красную книжицу Гнедин.

– Это не мне, махнул рукой капитан. "Залетчик" что ли?

– Нет, я... запнулся Гнедин, опустив глаза. В плену был, стесняясь, прошептал он.

– Вот оно что, тяжело вздохнул капитан. Значит, домой сынок, похлопал рукой по плечу капитан. Не стесняйся, нечего. Сегодня такой хороший день у меня, "орлов" своих отправляю. А ты живи сынок, глядя на Гнедина, тихо сказал капитан, не задумывайся, жизнь идет.

– Ага, прошептал Гнедин.

– Вячеслав Андреевич, товарищ капитан, давайте "фотку" на память сделаем, подошел веселый, светловолосый сержант.

– Хорошо, Васильев, кивнул капитан, давай.

– Ну, бывай солдат, протянул он руку Гнедину.

– До свидания, пожал руку Роман.

– Посадка через пять минут, еще есть время, кричал кто-то, в толпе "дембелей"... Успеем! Он стоял возле самолета, с вещевым мешком, зажатым в руке, и смотрел на горы вдали. В памяти проплывали лица, всех тех, кого он узнал, на этой горячей земле. "Что останется, спрашивал он себя? А в ответ, была тишина".

Ан -12, взял разбег, и оторвался от полосы.

КАЖЕТСЯ ВСЕ, А ПРОШЛОЕ, СТОИТ ЗА СПИНОЙ...

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

И восставшие из пепла, станут новым именем твоим...

Если ты увидел на дороге, монаха в плаще, не надо примерять его на себя. Если ты повстречал в дороге, нищего, в рваной накидке, не примеряй ее на себя. Если ты встретил на своем пути короля, в расшитом золотом плаще, не примеряй его на себя.

Иди, у тебя есть свой плащ, и только ты, знаешь, каким будет новый день... Прошлое вымысел, и не факт, что будущее есть. Просыпаясь утром , кому то хочется курить, а иным, глоток воды. Кто из них преуспеет в наступившем дне, известно – только время, оно безжалостно идет... Скажи себе прямо сейчас, все что я сделаю в этот день, будет благим. Для кого, сразу спросишь ты? Именно так, всего лишь маленький самообман, себя, и солнца за стеклом. Жизнь не начинается с восходом солнца, она поспешает при "черном свете", потому что ночь, это не только смерть, – это продолжение жизни. Только разрушив , сможешь созидать, и только умерев, сможешь родится заново, а время, идет... Ближний, значит всякий, а такой не может быть "отдушиной" в которую уносится ветром, боль, страдания, мечты, и грезы...

Рубашка может принадлежать одному, а носить ее, могут многие. Выходя из собственной тени, не забудь оставить в темном углу,свое тело, иначе, потеряешь. И тогда, больше не сможешь, быть, самим собой... Все что сделаешь, совершишь, или вознамеришся, станет твоим, немым спутником, подумай о себе. Месть как жалость, злость, обида, только ранит, и мучает. Если не навидишь, крикни, дай знак, скажи, а если прощаешь, узри в ненавистном человека. Сгорбленного, обиженного, обделенного, неграмотного, и серого,– но человека. Прими его таким, не спорь, не распаляйся, один лишь гнев твой, скор на расправу, а милость где же потерялась? Иногда кажется, что свет тускнеет от обид и боли, и знаешь точно, кто в этом виноват, быть может надо выпить эту боль, и успокоить, себя, и сердце замолчит... А нет, так бушевать с размахом, круша и истребляя всех виновных, тогда и ты, готов будь, к краху, ведь месть, оружие обоих...

Варшава. Ювелирный салон «Шуберт». Рождественский сочельник.1988 год.

Такие пары замечают все. Роскошная, в норковой шубе женщина, и импозантный, в дорогом пальто мужчина. Она брюнетка, и не скажешь сколько лет, ее манеры, и движения, «породисты» и сдержанны, а он, седеющий брюнет, и запах дорогого «парфума», словно второе дно, что спрятано под «вывеской», уставшего от забот бизнесмена. И как то буднично, дорогое авто, и запонки из золота, что краешком вдруг" выскочили" из рукава, отсвечивая, камнем драгоценным. Она, ах эта богиня на тоненьких каблучках, в коричневых сапожках, и как то мило, смотреть на то, как эти двое, изможденных, от денег, золота, достоинства, идут в тот дом, где , продается все... Там золотые кольца, серьги, и колье, там жизнь иначе называется. В нем, в этом доме, делят всех, на тех кто уважаем, и тех , кто просто нравится, иные не нужны, они лишь гости, что смотрят разевая рты, на маленькие осколки счастья, в витрине, изумительной красоты. Шофер, придерживая двери, услужливо выполняет свои обязанности. Внутри светло, красиво, и довольные собой, улыбчивые девушки, в красивых темно красных костюмах, встречают «белозубой» улыбкой, дорогих клиентов. второй худой, сутулый, а третий, «пирожок», чернявый, толстый, и обросший щетиной. Все вместе они друзья по несчастью, а если быть точным, уволены со склада овощной компании. Все в мире замкнуто, бывает и Господь, не все всегда увидит, но этих трех, можно назвать лишь черти, и от того, что праздность полюбили. Не в той стране, другой, и «чопорной», а может нет, и здесь им благодать, где можно жить, спокойно, в удовольствие, и не думать о завтрешнем дне... Все пути ведут к одному, – потребность! Хочется кушать, спать, работать, стоп, работать, не для них!

– Пускай "пашут" вьетнамцы, брызгая слюной, говорил чернявый Богдан, вытирая пальцы о стол.

Двое других, переглянулись, обернулись, посмотрели на посетителей кафе, и взглянув на приятеля, сказали в унисон:– Ты "дебил" что ли?

– Не понял, выронил булочку из рук Богдан. Вы мне? выпучил он глаза.

– Говори тише, почесав пальцем за ухом, сказал Петр, зло посмотрев на приятеля. Население распугаешь, идиот, добавил он тихо. Мы что, пришли слушать твою болтовню, прищурился Петр. Ты лучше за клиентом смотри.

– Ладно, вытерев ладонью губы, Богдан поднялся и вышел из кафе на улицу.

– Что там Артур, спросил Петр, глядя на сутулую фигуру у окна. Артур обернулся, и тихо сказал:– Они зашли в магазин, думаю будут там, минут десять , может и больше, пожал он плечами. Там две камеры установлены, по бокам, на стене, поэтому надо дождаться, когда подойдут к машине, негромко говорил Артур.

– Думаешь, тогда не "засветимся", задумчиво произнес Петр.

– На сто процентов не уверен, растягивая слова, будто резину, отвечал Артур. Конечно, мы можем попасть в объектив, но сейчас вечер, завтра Рождество, фонарики отсвечивают, и гирлянды, думаю, нам повезет, сегодня.

– Надеюсь, ответил Петр, рассматривая счет на столе. Слушай, у тебя есть 20 злотых? зевнул он, широко открыв рот. Надо заплатить, выдохнул он.

– У меня только десять, ответил Артур глядя на улицу. Он достал из кармана купюру, и бросил ее на стол.

– А остальное? нахмурился Петр

Артур молча, показал пальцем на Богдана, который угрюмо ходил под витриной кафе.

– У Богдана есть, я видел, сказал Артур, и увидев недовольное лицо приятеля, помахал ему, приглашая вернутся в кафе.

Весь, какой то "шумный" и недовольный, Богдан сел за столик, и сразу засунул булочку себе в карман. Петр усмехнулся, и постучав пальцем по столу, сказал:– Ты когда жрать перестанешь?

– Я не виноват, ответил Богдан. Меня мама так в детстве приучила.

– Булочкам со стола воровать? равнодушно спросил Петр.

– Еду не оставлять, спокойно ответил Богдан.

– Тогда с тебя десятка, за булочки, по счету, сказал Петр, поднимаясь.

– У меня нет, пожал плечами Богдан.

– Не прикидывайся, похлопал приятеля, по плечу Артур. Я видел.

– Ладно, быстро согласился Богдан, и полез в карман куртки за деньгами.

– Подождем в арке, на улице, сказал Петр, обращаясь к Артуру.

– Давай, кивнул он, и пошел вслед за приятелем.

– Я сейчас, я быстро, промолвил Богдан, ища глазами официанта.

Когда все люди ожидают чудо, оно неслышно ждет их дома, а они, в поисках его, отправляются в дальние походы, если можно так выразится. В городах, нарядные витрины, встречают. подарками и улыбчивые продавцы "впаривают" свой залежалый товар, со словами "это самое модное, или такого просто нет", и улыбаясь считают ваши деньги, радостно улыбаясь следующему "дурачку", который впав в "ступор" от рождественских запахов и света, стоит зачарованный, перед витриной. Так случается...

Не многие еще помнят, что праздник, это не только подарки, но и тепло души, и внимание, добрая улыбка на лице, и признания в любви... Еще много чего, но только люди, переваривая своим большим чревом, всю пошлость урбанизированного города, совсем не думают об этом. Им надо света, зрелищ, и "полный желудок",... сидя в кресле, говорить себе какой я хороший и замечательный, а мой подарочек лучше чем у нее, или наоборот, все сходится, в один угол, эту чертову тушу, под названием – исчадие человеческое! Вы человек? Конечно, говорит каждый, и непременно себе, а о другом подумает, наверно псих, или дебил, а может он не в "адеквате", так модно, повторять словечки, которым смысла в общем, то и нет, но как красиво они звучат! Вот праздник на пороге , а в головах, одни и те же мысли, где, что, и сколько? Глазами пожирают шоколадные витрины, там торты, кренделя, и булочки со сливками... Затем идут к другим, и так до полной ... и каждый знает, как все это называется! У тех, кто денег не имеет, а только хочет что то, есть тот же праздник, те же свечи, но вот манеры их , слегка грубы. Коньяк мужчинам настоящим, лишь после ужина подают, с сигарами и кофе. А вот другие, его холодным пьют, считая себя тоже, совсем не хуже... Один рискует, и победив, имеет миллионы, другой, он тоже, рискует, и тоже имеет, но только не миллионы, а того, кто имеет... Так идут две дороги, так было и будет всегда, одного кормили ноги, другого, голова... Мы не можем осуждать никого, потому что оба рисковые люди, а вот кому повезет, ЕМУ!– виднее будет.