Текст книги "Змееносец. Сожженный путь(СИ)"

Автор книги: Юрий Катлинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 57 страниц)

– Спасибо вам тетя Катя, негромко промолвил Роман. Вы замечательный человек, спасибо вам.

– Чего уж там, прикрыв платком лицо, всхлипывала соседка. Я как могла

– Мама не знала, что я жив, спросил Роман.

– Нет, покачала головой соседка. Никто не приходил, ничего не сообщали, может забыли? Я почту каждый день смотрю, и ее и свою, и так, пожала она плечами, никто не приходил. Да если бы она знала , что ты жив, вздрагивала плача тетя Катя, разве умерла бы тогда... она не знала, сердце не выдержало... износилось... бедненькая.

– А я живу, прошептал грустно Роман. Я живой тетя Катя, а мамы нет, промолвил он, и слеза покатилась по щеке. Я живу, а ее нет, понимаете? А я живу... твердил он, плакал, и раскачивался телом, на табурете. Вы понимаете? Я живу! А она , умерла! Слышите!!!

Почему, скажите мне, почему? Почему ей не сказали, что я жив? Почему не сообщили, не рассказали, она бы тогда не умерла, понимаете, сбивчиво говорил Роман, всхлипывая. Такая малость, просто скажите, сообщите, ваш сын жив, не волнуйтесь, вы скоро его увидите, почему?

– Не знаю Ромочка, плакала рядом соседка, утирая слезы. Не знаю, повторяла она, пожимая плечами. Не знаю...

– Мамы нет, она умерла из за них, сволочи, сжал кулаки Роман. Из за них подонков, это они виноваты во всем, эти ублюдки в погонах, мерзкие кровопийцы! Они убивают нас. понимаете, они нас всех у-б-и-в-а-ю-т, по буквам, громко и четко произнес Роман. Они убийцы! Тихие, жирные скоты, что гонят на убой, молодых и неопытных пацанов. Они напиваются кровью нашей, и живут , спокойно, плюнув в лицо, нам... вы понимаете? Они во всем виноваты, стучал кулаком по столу, разгоряченный Роман. Их надо всех убить, всех!!!! Вы понимаете? вскрикнул он, багровея. Всех!!! – Ой Ромочка, тяжело мне, качала головой тетя Катя, так больно в груди, будто камень давит, так больно, поморщилась она, положив руку на грудь. Как все сложно , непонятно для меня, ты бы выпил все таки, полегчает тебе. А?

– Водкой раны не залечишь, зло сказал Роман, дрожащими руками, достав из пачки сигарету. Понимаете, не вылечишь! Только кровью можно смыть, такую боль, кровью, прошептал он, и подкурил сигарету.

– Понимаю я тебя, больно на душе, говорила соседка, но и ты пойми, ведь все же люди вокруг, слабые, что с людей спросить, нечего... а ты, такие жестокие слова говоришь, не надо. покачала она головой. лучше выпей, и помяни маму свою, светлую женщину, хорошую. замечательную подругу мою. Выпей.

– Извините тетя Катя, прошептал Роман, утерев ладонью слезы с лица. Извините, я наверно не прав. Да, кивнул он, давайте выпьем, помянем маму мою, самую добрую женщину на свете. Он поднял стакан, поднес к губам, вдохнул резкий запах, и закрыв глаза, выпил до дна.

– Вот и хорошо, негромко сказала соседка, глядя на Романа. Так лучше будет, отпустит сердечко, умаялось оно у тебя. А сейчас отпустит, и... ты покушай, вот котлетки я делала, и салатик. Хлеб бери, и огурчики домашние, кушай сыночек, тебе еще жить, и очень непросто, тяжело вздохнула она, глядя на Романа. Это мне уже пора, а тебе еще жить...

– Спасибо прошептал Роман, опустив голову. За все спасибо вам, тетя Катя.

– Ты отдыхай Рома, а я пойду, поднялась из за стола соседка. А завтра зайду за тобой, и пойдем на кладбище вместе, там с мамой побудешь, успокоишься. Хорошо?

– Да, кивнул Роман, хорошо.

– Ну вот так, тяжело вздохнула она, и пошла.

– До завтра, прошептал Роман.

Он сидел в кухне, за столом, один, перед ним стояли фотографии в траурных лентах, а в душе шумел ливень, тоска, брала за горло, будто костлявая старуха, сжимала кадык. Он молча пил, не закусывая, курил и смотрел в окно, так легче, и не одиноко. Слезы высохли, как и душа, почерствела, покрылась коркой, засохла... Все живое, что может дышать, умерло, потому что свет погас, – его мама умерла, а он, жив... Он знал кто виноват, уверенность в этом, распирала в короткие вспышки сознания, и он , крепко сжимая кулаки, смотрел по-звериному в окно, на уличный фонарь, и выплескивал мысленно, все свои обиды, и мстил, за нее, самую дорогую,– маму! Тем сволочам, что промолчали, не посчитали нужным сообщить ей, что он жив, и здоров. Она так ждала от них весточки, от меня, а они, наплевали, растоптали, и угробили ее... За что? Почему их надо жалеть? Скажите мне? Хоть кто-нибудь, скажите? Почему они убили меня, мою маму, и спокойно живут, улыбаться, пьют водку, кушают... Сволочи!!! Вам нет места на земле!!! Таких как вы, надо убивать, бездушные, бессердечные скоты, что называют себя людьми!!! Вы за все ответите, за всех! Пусть не я буду первым, но кто то же должен, показать вам, что нельзя безнаказанно убивать матерей, и их сыновей, нельзя!!!

Нельзя плевать на человека, только потому, что он мал, а кто то, считает себя выше, нельзя! Не надо унижать, и топтать, потому что, даже самый униженный, воспрянет, и задушит в своем недруге, свой собственный страх. Нельзя, относится к солдату, как к "пустому месту", потому что, он и есть, та самая армия, которая защищает. А вы, штабные крысы, "писарчуки" проклятые? Руки ваши отсохнут, и голова развалится, потому что справедливость есть. Она существует, и никто, никогда, ее не отменял, даже среди таких как вы, "сморчки в погонах", те, кто бездушно, и подло, говорит, и врет, лжет, и говорит...

– Нельзя, прошептал Роман, и положив голову на стол, заснул.

Ночь расходилась за окном, снег все падал и кружился, заметая дорожки, и скамейки во дворе... Теперь все можно, так бывает, что выход лишь один, в тебе. Ты долго мучаешься, плачешь, страдаешь, и ... Ты словно путами окутан. И нет дороги под ногами, лишь тропа, одна, и узкая, ведущая, к маме... Тревожно и устало, залечиваешь раны кровью, и от того, тебя не стало, между людей, тебя не стало, пришел другой, с огромной болью... Тот, что намучился, и умер, воскрес и снова в ад попал, тот что прошел, и не вернулся, споткнулся, и не упал... Тот что терял, молил, и плакал, грустил, и встречи ждал... Тот что вернулся, и заплакал, и потерял, все потерял... Так в жизни происходит, не с каждым, не дано, и тот кто слаб, не вынесет той боли, он вытерпел, и стал другой...

Афганистан . Докалам. Зима1989 года.

Чем безудержнее вера, тем хуже для восприятия мира. И кто сказал что мир, принимает тебя , вместе с ней? Быть может говорить с ним, одно и то же, что слушать его. Только глазами увидишь, и не поверишь словам, только ушами услышишь, и обретешь... Кто живет по законам , установленным кем то, раб, и не может говорить об истинной и чистой вере, потому что в ней, есть место только свободным, и достойным. Как стать таким? Надо поверить, и обрести внутри себя, веру!

И ты фанатиком себя назови, или другой, тебе так скажет, а почему? Иной, он совсем слепой, и мысли его спутаны. Прости его, и помоги, на путь истинный направь, он пройдет дорогой, а в сердце , наступит весна... Сколь много людей, живет на земле, знаешь? И все они разные, думают, мечтают, и только мысли, в их головах, совсем не похожи, а с виду, такие как все. Они живут иначе, для них другие святыни, в них вера святая незыблема, в них сила, в других, уныние! Что свято для них, спросит добрый человек? Ответ всегда один,– истинная вера! А то что другими назовется, или в мыслях подумают, не вера, только притворство. Есть те, кто молится ему, и те, кто только думает об этом... И на земле должны расти деревья, они тревожат ум, и услаждают глаз...

В доме пахло хлебом, и свежо заваренным чаем. На циновках скрестив, и поджав под себя ноги, сидел худощавый мужчина, светловолосый, в очках, с недельной бородой на впалых щеках. Одет просто, джинсы, куртка, на шее платок, только цвет лица его и черты, выдавали в нем выходца из Европы. Перед ним лежал диктофон, сумка, и блокнот с ручкой. Что то медленно записывая, он изредка отвлекался, что бы попить чай, из пиалы. Почти час, он ждал начало своего интервью. В комнату вошел молодой мужчина, со шрамом на шее, внимательно посмотрел на европейца, и негромко сказал, на английском:

– Добро пожаловать. Как ваше здоровье?

Мужчина вздрогнул, поднял голову, и посмотрел на вошедшего. Его встретил отрешенный, и в тоже время, жесткий взгляд, колючих глаз. Перед ним стоял молодой мужчина, в расстегнутой, темно зеленой куртке, рубахе, широких штанах, и безрукавке. На голове, немного сдвинутая на затылок "нуристанка".

– Да, спасибо, хорошо, кивнул европеец, отложив в сторону блокнот.

– Покушайте плов. Чай вам принесли? спросил мужчина присаживаясь напротив.

– Спасибо очень вкусный чай, кивнул европеец. Еда очень вкусная, спасибо. Я жду человека по имени Зафир Ширази, глядя на мужчину, сказал европеец.

–Саиб Ширази, это я, произнес мужчина спокойно, уверенный в себе.

– Извините саиб Ширази, кивнул европеец.

– Меня зовут Пол Браун, я репортер из Англии, попытался улыбнуться англичанин.

– В какую газету вы пишите? прищурившись спросил Зафир.

– Я сотрудничаю с разными изданиями, неторопливо говорил Браун. Где больше платят за материал, туда продаю. Я свободный репортер, так сказать, вольный стрелок.

– Свободный, улыбнулся Зафир, повторив слово.

– Да, кивнул Браун. У меня нет босса, в привычном понимании этого слова, улыбнулся Браун. Потому я показываю честно, все что вижу, и слышу, говорил англичанин, потирая руками колени.

"А он биться, подумал Зафир. Интересно, зачем ему я? Его привезли говорить с "Эфенди" а он, еще захотел говорить со мной, слабый он, видно. И почему мы с говорим с ними? Кто они для нас, и нашей веры, земли, что хорошего они несут для нас? Им нравиться заглядывать к нам в дом, расспрашивать... Они даже думают, что помогают нам, несчастные...Кто им сказал, что их помощь нужна? Никогда не станет другом тот, кто приходит с плохими манерами. Их любопытство, раздражает верующих, они так открыто, и нагло, предлагают нам жить, как хочется им, – что остается только противится, таким добрым людям. Я против их. На родной земле, должны жить по своим законам. Если "Эфенди" хочет, что бы о нашей борьбе, знали в другом мире хорошо, пусть будет так."

– Скажите, господин Браун, вы боитесь, тихо, и как то зловеще, спросил Зафир, не отрывая взгляда от лица европейца.

– Да, немного, кивнул Браун, выдержав взгляд Зафира. Глупо не бояться, находясь здесь, я нелегально перешел границу из Пакистана, вздохнул Браун, и потому ощущаю себя, не очень хорошо. Понимаете меня? посмотрев на Зафира, изучающе, сказал Браун.

– Понимаю, кивнул Зафир. Вас отвезут обратно.

– Спасибо, кивнул Браун. Я могу записывать? взглянул он на Зафира, взяв в руки блокнот. – Скажите, зачем вы хотели говорить со мной? Я вас не знаю, почему я должен говорить с вами?

– Да, это так, улыбнулся Браун. Я приехал к саиб " Эфенди", это правда, и поговорив с ним, я просил, возможности говорить и с другими, понимаете? Люди лучше понимают, когда видят , и читают разные мнения, понимаете? Мне необходима такая информация, да, улыбнулся Браун.

– Не понимаю, покачал головой Зафир. Кому , в другой стране, в Европе, нужны мои слова? – Во многих странах Европы, живут мусульмане, они так же как вы верующие люди, и они имеют право, слышать голос своих братьев мусульман, со всего мира, и из Афганистана тоже, понимаете меня? смотрел выжидающе Браун. Миру не безразлично, ваша борьба, но люди ничего не знают о ней, вашей борьбе, я, помогу им, и они прочитают, и узнают, понимаете?

– Да, вздохнул задумчиво Зафир. Вы знаете наши обычаи и законы? О чем вы хотите спросить меня, негромко сказал он, наливая в свою пиалу чай.

– Я знаю, кивнул Браун.

– Тогда спрашивайте, промолвил Зафир. Я слушаю вас. Он держал в руке пиалу, и смотрел на печь. Огонь яркими языками, пожирал влажное дерево, с шипением и дымом... " Вот и они, такие же, ухмыльнулся Зафир."

– Скажите, как долго вы участник организации?

– Что, удивленно взглянул на европейца Зафир. Что вы спросили? прищурился он.

– Извините, кивнул Браун. Я хотел спросить, как давно, вы ступили на путь борьбы, вот так, наверно, будет правильно.

– Да, задумчиво сказал Зафир. Верно. Я борец. Я сражаюсь за свою Родину, свою землю, и свой народ, несчастный, на своей земле. Я хочу освободить мой народ, от коммунистов, и открыть глаза, моим братьям.

– Понимаю, прошептал Браун. А если люди не хотят менять свою жизнь? А вы насильно их заставляете делать это? Как тогда? Что вы им скажете?

– Вера у мусульманина только одна, и он должен жить, уважая свои традиции, с верой в сердце, и любовью . Те кто не принимает веру, мешает людям, услышать Аллаха, те враги наши. – Саиб Ширази, как воину , вам известно наверно, что такое вера?

– Да, кивнул в ответ Зафир. Объяснить не трудно, клянусь Аллахом. Вера, это корень, без него нет жизни, дерево не растет, нет плодов, нет птиц, цветов, ничего нет... Потому вера наша святая, она дает жизнь человеку. И нет ничего на свете, что может затмить ее. Ислам религия, она словно листок на дереве, что выросло из корня, который взрастил пророк, и дал людям веру. Добро в сердце и мир в дом, вот что такое, вера, для меня. Это то, что внутри нас живет с рождения. Наш дом, земля на которой родился, родители, поля, небо, вода в реках, и хлеб на столе, все это вера. Уважение, традиции, почитание... Каждый верующий, это прежде всего человек. На добро отвечают добром на зло, отвечают злом, так есть, и будет...

– Получается так, те люди, что не слышат вас, задумчиво говорил Браун, недостойны жизни? Они должны умереть, если откажутся принимать веру? Правильно я понял вас, посмотрел Браун, в глаза Зафира.

– Да, правильно, кивнул в ответ Зафир.

– Люди разные, возразил Браун. Они сами, имеют право выбирать ту веру, которую желают? Не так ли?

– Такой умный человек, улыбнулся Зафир. Вы такой умный, и проницательный, сделав паузу, продолжил Зафир, но вы не понимаете одного, мы не захватчики, и силой не заставляем принимать ислам, мы боремся на своей земле, за свой многострадальный народ. Понятно? улыбнулся Зафир, пристально глядя на европейца.

– Понятно, кивнул Браун, быстро записывая ответы, в свой блокнот.

– Люди что не хотят жить так , как вы? Чем они отличаются от вас? Они ведь тоже, мусульмане?

– Нет, покачал головой Зафир. Они нарушают наши законы, не молятся, не ходят в мечеть, позволяют оскорблять себя, и своих женщин, недостойным поведением, они не мусульмане. – И поэтому, вы должны заставить их, спросил Браун, взглянув на недовольное выражение лица Зафира.

– Если человек оскорбляет ислам, то ему приготовлена смерть, знайте, и помните об этом всегда, прищурив глаза, зло взглянул на европейца Зафир.

– Даже если, это ваш брат по вере? негромко спросил Браун.

– Да, не раздумывая ответил Зафир, кивнув головой.

– А если человек слепо верит, тому что говорят, он достойный ?

– О человеке судят по его поступкам и суждениям, задумчиво говорил Зафир. Если он чист в своих мыслях, и вере, значит,– достоин, промолвил Зафир.

– Если я скажу вам, что вы не правы, согласитесь? медленно говорил Браун. Вы чистый и достойный человек, но, вы не правы? Человек не идеален, понимаете? Он ошибается, и внушаем, а значит, им можно управлять, понимаете меня?

Зафир удивленно смотрел на европейца, и думал о том, как долго, он может терпеть, этого человека, перед тем как убить. Взгляд его изменился, стал злым и жестким. – Посмотрите на этих людей иначе, немного нервничая, продолжал говорить Браун. В чем их вина? В том, что они хотят жить? Да, они не соблюдают всех традиций ислама, но ведь они ваши братья, зачем убивать их? Подобных себе, нельзя– это грех. Вы понимаете меня? смотрел на Зафира европеец. Если они в чем то нарушают законы, или неправильно читают Коран, или молятся, то помогите им, а не истребляйте. Если вы убьете всех, кто против вас, где вы будете жить? В пустыне, на молчаливых улицах? Я хочу понять, почему? Вы можете так просто, убить человека, который живет не так, как вы! эмоционально говорил Браун, не глядя на Зафира. Пусть каждый живет так, как пожелает, и не мы с вами, даем или отбираем жизнь. Мы же не ...запнулся Браун, подняв голову. Он столкнулся со злым взглядом Зафира.

– Почему вы позволяете себе, оскорблять меня? Кто вы?

– Я репортер, ответил Браун, глядя на Зафира. И человек, добавил он тихо.

– Вы хотите умереть сегодня? спокойно спросил Зафир, и взяв пиалу, сделал глоток. Вы думаете, вам можно говорить что угодно, и нарушая все наши обычаи, остаться живым, усмехнулся Зафир.

– Я так не думаю, пожал плечами Браун. Поверьте, я никого не хочу обидеть. Люди должны знать, почему ? Услышать и понять ... Вам трудно объяснить?

– Вам тяжело понять, усмехнулся Зафир. ВЫ не мусульманин, правда?

– Я не верующий, ответил Браун. Но мы говорим не обо мне, правильно?

– Вы говорите о вере, думаете о деньгах, и хотите понять меня? усмехнулся Зафир. Вы может быть сумасшедший? Или очень рискованный человек?

– Я понимаю, кивнул Браун. Мои слова наверно не убедительны для вас, а вы, что думаете вы?

– Я вижу перед собой человека, который думает о себе очень хорошо. А если посмотреть сбоку, вы всего лишь бездушное существо, правда?

– Это не так, покачал головой Браун. Я хочу показать вас истинного, вас, и таких как вы. Вам надо что бы вас понимали и шли за вами, правильно?

– Нам не нужны такие как вы, ухмыльнулся Зафир. Вы не поймете одного, самого ценного. Для истинного мусульманина важно, чтобы его религию не топтали, он должен защитить своих братьев всюду, где бы они ни были. Понимаете?

– Простите. Если завтра оскорбят мусульманина в Париже, то тогда, следуя вашим размышлениям, вы отправитесь туда, и убьете тех, кто это сделал, правильно?

– Да, решительно произнес Зафир. Если задета его честь, достоинство, его притесняют, и унижают, не дают молиться, соблюдать традиции, мы, и такие как я, придем, и накажем его обидчиков!

– Тогда вы, ставите себя над законом? Да? спокойно говорил Браун.

– У нас один закон. И не вам разговаривать о нем, раздраженно ответил Зафир.

– Скажите, вы мужественный человек? посмотрел на собеседника Браун.

– Да, кивнул Зафир. Я знаю, что это такое.

– А те, другие люди, что против вас, они мужественные?

– Какие? удивился Зафир.

– Те, кто живут иначе, подбирая слова, сказал Браун. Они сражаются против вас, правильно? Вот они, мужественные люди?

– Да, задумчиво ответил Зафир, есть среди них и такие, кивнул он головой. Зачем вы спрашиваете?

– Если те, и другие одинаковы, тогда чем вы отличаетесь друг от друга? внимательно наблюдая за изменениями в настроении Зафира, репортер, успевал делать пометки в свой блокнот. Они бороться с вами, за свои идеалы, и жизнь, дом, семью... А вы, за свои, похожие на их, так в чем здесь разница?

– В том, задумался Зафир, и замолчал. Он смотрел на огонь, и думал над словами европейца. " В чем она, разница между нами? спросил он себя. Этот бледный человек, в чем то прав, и я, могу поверить ему... Нет, не буду, хитрые речи его, оказался не простым человеком, очень... Кто он? Хочет убедить меня в том, что я убиваю своих братьев? Хитрый. Почему он так спокойно позволяет себе , высказывать любые мысли? Опасный человек, я не разглядел его. Ну что же, надо дать ответ, и я скажу." -В том, тихо промолвил Зафир, что каждый мусульманин, должен жить с верой в сердце. Если вы хотите услышать от меня, то, что желаете, я скажу вам, веру не выбирают, с ней рождаться!

– Мудрые слова, кивнул Браун. Я запишу их полностью, не возражаете?

– Пишите, устало произнес Зафир. Мне надо идти, я думаю, достаточно сказал вам, и ответил на ваши вопросы. Да?

– Извините, дружески улыбнулся Браун, еще несколько минут, прошу вас.

– Хорошо, неохотно согласился Зафир. Спрашивайте.

– Вы убивали? как то буднично, спросил Браун, записывая в блокнот ответы Зафира.

– Это важно, спросил Зафир, глядя на отрешенного репортера.

– Очень, подняв голову, ответил Браун.

– Напишите, что мы боремся мирными .... словами, уговариваем своих братьев, жить иначе, задумчиво сказал Зафир.

– Хорошо, кивнул Браун, записывая ответ.

– Когда вы станете победителями, что будет с теми, кто был против вас?

– Они изменяться, улыбнулся Зафир. Мы живем на одной земле, мы братья, так и пишите. – Да, я пишу.

– До свидания, поднялся Зафир. Мне надо идти.

– До свидания, поднялся Браун. Благодарю вас, за интервью.

Он не ответил, молча вышел из комнаты, не оборачиваясь... " Они такие трусливые, подумал Зафир, на улице. Или нет? Вот этот, не побоялся, приехал, расспрашивает. Мужество, или нет, хитрый, человек. В глазах его не страх, теперь я понял, это спрятанная глубоко внутри уверенность, он знал что спрашивать, когда, он медленно привел меня за руку, к узкой тропинке. А там, надо идти, из двух, выбрать одну, и он догадывался, куда ступит моя нога. Может он работает на английскую разведку, американскую, другую? Не знаю, не понимаю зачем я ему, что он хотел от меня? Я ушел, а сомнения остались, они очень неприятно тревожат мой ум. Я хочу убить его, да, я хочу его убить, поймал себя на мысли Зафир. Он раздражает меня, с каждым шагом. Потому что непонятен. Что он говорил? Хотел услышать? Зафир злился на себя, его, только что, попытались оскорбить... Он остановился недалеко от дома, и ждал, пока выведут европейца . Зафир увидел его, а рядом с ним, был задумчивый "Эфенди", он внимательно слушал европейца , кивая головой. " Ты счастливый, подумал Зафир, глядя на Брауна. Уезжаешь, и ничего не боишься, хорошо, я подожду... Лишь тот, кто терпелив, дождётся своего..."

Гданьск. Весна.1989 года.

Все ждешь ее, когда придет, и принимаешь молча, ни удивления, ни слез, все как то ровно... Придет , а может никогда, больше не будет, слов, и чувств, а только немота вокруг, и жалость, вместо слез...

Илза стояла у зеркала, в ночной рубашке, и рассматривала свое лицо. " Похожа на сморщенный помидор, подумала она, скривившись. Зачем вчера столько пить? Все из за того, что нет смысла в жизни, нет его, и бросаешься по сторонам, будто заяц от страха. Господи! Мне надоело жить так, в сером пространстве, безнадежно старея, и понимать , ничего не изменить. Тошно! Ну что сказать себе, кроме одного,– тошно! Васи больше нет, жизнь сломала его, и меня зацепила. Теперь дышу, но не живу, будто в кромешной тьме иду, и солнце не в радость, уныло, и противно. Вот что делать сегодня? Правильно, до вечера бездельничать, а потом на работу, в бар. "– И так каждый день, тяжело вздохнула она. Обернувшись она посмотрела на кровать, и увидев мужскую ногу в рваном носке, торчащую из под одеяла, выпучила от удивления глаза.

– Эй, ты кто, громко спросила она, подойдя к кровати. А ну вылезь, какого черта, сдернув одеяло, она увидела, молодого парня.– Лысый, удивленно прошептала Илза.

– Отстань, буркнул парень, и перевернулся на другой бок.

– Лысый, а ты чего здесь делаешь? спросила Илза, рассматривая комнату. Вокруг царил беспорядок, на маленьком столике грязные тарелки, пустая бутылка, стаканы, по полу разбросана одежда, а на подоконнике, красовались , начищенные до блеска, военные ботинки.

– А что здесь было, совсем растерялась Илза. Лысый! вскрикнула она. Поднимайся!

– Зачем кричишь, скривился парень, и медленно, сел на кровати.

– Это что? обводя руками комнату, раздраженно спросила Илза. Здесь был погром?

– Нормально отдохнули, пожал плечами Лысый. И компания хорошая. У тебя пиво есть? поморщился Лысый, почесав рукой голову.

– Да что ты чешешь свой лысый череп, пьяница, возмущалась Илза, расхаживая по комнате. – Могу твой, задумчиво произнес Лысый, глядя на свои ноги.

– А там, встрепенулась Илза, и побежала в кухню.

Раздался звон посуды, и громкий голос Илзы, заставил содрогнутся Лысого.

– Лысый, убью!!!

Она буквально ворвалась в комнату, и накинулась на парня, с кулаками. Он молча, закрыл лицо руками, и лег на живот. Илза лупила его по телу, и приговаривала:

– Сука! Пьяница! Дурак

Через несколько минут, успокоившись, она села на кровать, и закрыв руками лицо, заплакала.

– Не надо, мычал Лысый, поглаживая ее по плечу. Ты же сама сказала, пойдем к нам в гости, там будет лучше. Вот мы и пришли, пожал он плечами.

– Кто мы? вздрогнула Илза, выпрямилась и посмотрела на Лысого.

– Хорошие ребята, улыбнулся Лысый. Ты тоже теперь , наша подруга.

– Ты о Вацлаве, вдруг вспомнила она, закусив губу.

– Ну да, усмехнулся Лысый. Что, забыла?

– Нет, прошептала она, покачав головой. Мы здесь вчера были, спросила она шепотом

– Да, хриплым голосом, ответил Лысый. Пиво есть?

– Может в холодильнике осталось, задумчиво ответила Илза, успокоившись.

– Пойду поищу, сказал Лысый, сползая с кровати.

– Лысый, а чем вы занимаетесь? тихо спросила Илза, взглянув на помятое лицо парня.

– Ты же знаешь, мы за народ, удивился Лысый, посмотрев на Илзу.Или забыла?

– А что, народу без вас плохо? удивилась она, глядя перед собой.

– Да, кивнул Лысый, плохо.

– На верфи бастуют понятно, а вы то что, удивленно промолвила Илза. Из вас никто не работает, что вам народ ?

– Не говори глупостей красотка, усмехнулся Лысый, и пошел в кухню.

– По моему вы просто компания пьяниц, которая занимается иногда мелкими кражами, сама удивляюсь, как я с вами связалась? пожала плечами Илза.

– А кто тебя в бар на работу устроил, а? послышался недовольный голос из кухни. Забыла? А пива нет, протяжно произнес Лысый. – Воду пей, недовольно сказала она, поднявшись с кровати. И вообще, иди давай, мне убирать надо.

– Глупая ты, вернулся в комнату Лысый, с кружкой в руке. Кушать в стране нечего, хорошие продукты в цене, "советы" давят на нас. Командуют суки, нами! А ты устроена в жизни, все у тебя есть. А кто тебе это дал?

– Не ты, фыркнула Илза.

– Правильно, это Вацлав, мой товарищ. А сколько разного, хорошего товара, ты продаешь? Денег не хватает? злорадствовал Лысый, надевая джинсы. Или тебе напомнить, сколько лет дают за такую торговлю? А? усмехнулся Лысый.

– Надоел, крикнула она из кухни, гремя посудой. Сама знаю, и напоминать не надо!

– Конечно, скривился Лысый, надев рубашку.

– Мстители народные, тихо сказала она, и открыв кран, принялась мыть посуду.

Лысый оделся, зашел в кухню, и тоскливо посмотрев на пустой стол, сказал:

– Жалко пиво немецкое выпили. У тебя в баре, есть еще?

– Есть, не оборачиваясь, ответила Илза.

– Тогда я вечером зайду, улыбнулся Лысый, повернулся и пошел.– До вечера, крикнул он из прихожей. Хлопнула входная дверь, и в наступившей тишине, было слышно, как ругаются соседи за стеной.

– Патриоты, прошептала Илза, закрыв кран. " Если ГБ, поймает, посадят надолго, подумала она. А с другой стороны, при такой тяжелой жизни, и терять нечего, разве что жизнь, и то, тошная она. Связалась с мстителями народными, занесло, покачала головой Илза. Зачем? Жила бы себе спокойно... О чем замечталась, спохватилась Илза." Она достала из шкафчика пачку сигарет, и поставив чайник на плиту, закурила. В памяти всплыл, будто из облака, тот самый, тяжелый день, в ее жизни.

Варшава. Районное отделение милиции. январь 1989 года.

В комнате, с темно зелеными стенами, за столом, сидит молчаливая и помятая Илза, а напротив, два работника милиции. Под потолком, маленькое зарешеченное окно, с потолка, тусклыми лучами, падает на стол, желтый свет...

– Ты будешь говорить сучка!!! Орал, брызгая слюной, толстый мужик, с одутловатым лицом, в мышиного цвета, костюме. Молчишь, хлопнул ладонью об стол, и смачно плюнув ей в лицо, толстяк, довольно улыбнулся, и достав из кармана пачку сигарет, вздохнул. И что с ней делать, недовольно покрутил он головой, глядя на длинного напарника. Может выкинуть ее? У нас на нее ничего нет, просто сучка, никакого криминала.

– А кольцо, вскинув брови, на узком лошадином лице, недовольно промолвил длинный. Кольцо на пальце было, да?

– Это правильно согласно кивнул толстяк. Он повернулся к Илзе, и глядя в упор, громко сказал, словно "бахнул из пушки":

– За кольцо, десять лет! Заложник, плюс кража, убийство, и угон автомобиля, кричал толстяк. Ты думаешь, своей жопой, или у тебя есть мозг!

Илза молчала, и смотрела в одну точку. Ей было наплевать на себя, совсем. " Лучше сразу в пекло, думала она, чем нюхать "гавно" понемногу. Только скоты, позволяют себе издеваться над слабыми,– гады! А Васи нет, я уже сердцем чувствую, умер он. Пустота, не слышу его, молчит сердце. А что со мной? спросила она себя. Я буду сидеть, и наверно очень долго, надо готовиться только к худшему. Боль не главное, нет солнца над головой, можно вытерпеть, толстые стены, и вонь, тоже,– его не вернуть, подкосило... Прямо в сердце ударили суки, больно, но я терплю... Он такой ранимый , совсем молодой, и улыбаться красиво, очень. Улыбался, прикрыв глаза, вспоминала Илза. Мне было хорошо и спокойно с ним, тепло."

– Как зовут тебя, нервничал толстяк, расхаживая по комнате. Если хочешь, мы не будем спрашивать тебя, зачем, остановился он посередине, напротив стола. Мы тебя немножко убьем, усмехнулся он, и ты нам все расскажешь, а потом и подпишешь. Правильно, спросил он длинного. – Я думаю, вам лучше рассказать все самой, нахмурился длинный. Он был в черном свитере, и потертых джинсах. Сидя на стуле, он смотрел на Илзу изучающе, как под микроскопом. Скоро будет готова экспертиза, спокойно говорил он, и тогда вы нам абсолютно не нужны, вот такая, перспектива, пожал он плечами. Вас устраивает?

Илза молчала. Глядя на стол перед собой, она мучилась от боли. Наручники сильно передавили запястья.

– Больно, произнес в наступившей тишине длинный. Только назовите себя, расскажите, как вы убивали и грабили, и мы снимем наручники, и отправим вас отдыхать. Только ваша добрая воля, усмехнулся длинный.

– Не надо с ней по-доброму, громко сказал толстяк, докурив сигарету. Ее надо в карцер, и водой холодной, а когда от холода, трясти начнет, поговорим, усмехался толстяк. – Вы не полька, покачал головой длинный, это нам понятно. Мы установим вас, без проблем. Зачем вы делаете себе хуже? Экспертиза покажет, что вы были в той самой машине, в ювелирном салоне, и после, когда ваш дружок, беглый русский, захватил в заложники гражданку Польши, нам не надо доказывать, мы знаем, ехидно улыбнулся длинный. Если вы добровольно признаетесь, суд зачтет это.

– Знаешь Любомир, мне это надоело, тяжело вздохнул толстый, взглянув на часы. Давай ее в камеру, до завтра, а то дел очень много, скривился толстяк. А завтра...

– А завтра, перебил его Любомир, ты уверен, что пани во всем признается да? усмехнулся длинный.

– А мы ее в мужскую камеру закроем, рассмеялся толстяк. Там такие голодные волки, загрызут, довольный собой, ухмылялся толстый. Все расскажет, еще и напишет.

– Не думаю, покачал головой Любомир. Хорошо, давай в одиночку, кивнул он.