Текст книги "Зовем вас к надежде"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 52 страниц)

6

Час спустя с Филине Демут случился сердечный приступ. Не очень серьезный, но, после того как он прошел, она все же чувствовала себя настолько плохо и так близко к смерти, что, шатаясь, прошла к телефону, старому черному аппарату на стене в прихожей, и позвонила своему домашнему врачу.

Тот пришел, установил, что пациентка здорова, и дал ей несколько пилюль беллергала. Филине снова улеглась в постель. У соседа было тихо. Видимо, еретик пошел спать.

Фройляйн Демут спала до ранних предвечерних часов. Проснувшись, она услышала зловещие шорохи из комнаты Линдхаута – он распаковывал свои чемоданы. Когда Филине услышала, что еретик еще и свистит, она заплакала как маленький ребенок. Она оделась, крадучись пробралась в полутемную прихожую и набрала номер общежития для священников в Обер-Санкт Вайте, где жил Хаберланд. К счастью, он был дома. Стоило ей услышать его усталый голос, как она впала в истерику.

– Я больна, ваше преподобие, – посетовала она и, полная жалости к самой себе, снова начала рыдать. – Очень больна. Случилось что-то ужасное. Вы должны прийти как можно скорее.

– Что значит «больна»? Что с вами? Почему я должен прийти?

Филине зашептала:

– Я не могу об этом по телефону. Я должна вам рассказать это лично. Я не могу долго говорить. Пожалуйста, ваше преподобие, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, приходите!

– Но у меня сегодня очень много дел, фройляйн Демут.

– Умоляю вас, приходите. Это слишком ужасно! – Ее охватила странная сладострастная дрожь…

«Кто знает, что там на самом деле произошло», – подумал Хаберланд и со вздохом сказал:

– Ну хорошо. Но я могу быть у вас только поздно вечером.

– Спасибо, ваше преподобие. Я вам так благодарна… – лепетала Филине, но Хаберланд уже повесил трубку.

В комнате Линдхаута передвигалась мебель, шум был невыносим.

«Нет, – подумала Филине. – Нет, нет и нет, я этого не потерплю!» Щеки ее пылали.

7

– Что вы там делаете? – спросила тремя минутами позже полная ненависти Филине Демут, все еще в халате и ночной рубашке. Едва постучав, она распахнула дверь комнаты, где шумел еретик, и посмотрела на него, с трудом переводя дыхание.

Линдхаут, он был без пиджака, удивленно оглянулся. Оба чемодана теперь лежали на большом шкафу. Стол, как с возмущением обнаружила Филине, был передвинут с середины комнаты к одному из окон рядом с балконной дверью. Другая мебель тоже была переставлена. А в руке еретик держал – у Филине остановилось дыхание – большую картину, изображавшую Господа Бога нашего Иисуса Христа во время ужасного бичевания.

– Что вы тут делаете?! – опять воскликнула она дрожа, поскольку Линдхаут не отвечал, озадаченно уставившись на нее.

– Я снимаю картину со стены, фройляйн Демут, – ответил он наконец. – Вы же видите.

– Да, – внезапно взвизгнула она, – я вижу это! Вы сняли Спасителя со стены! Вы передвинули всю мебель!

«Сумасшедшая», – подумал Линдхаут и резко прервал ее:

– Мне жаль, но в этой комнате мне придется жить, спать и работать! Письменного стола здесь нет. Поэтому я придвинул стол к окну – там светлее. А комод я переставил туда потому, что где-то я должен разместить свои бумаги и документы, все мои книги и все остальное.

– Вы сняли Спасителя со стены! – Она захлебывалась. – Почему? Что вы намереваетесь делать?

– Ну успокойтесь же наконец. Что все это значит?

– Я должна успокоиться? Я должна волноваться! Мое сердце! О Боже, помоги мне! – Она опустилась на черное резное кресло из дуба и театральным жестом прижала руку к груди. – Я спросила вас, что вы намерены делать со Спасителем.

– Он мне мешает. Я хочу убрать его отсюда.

– Что?! – Филине покачнулась.

– Черт побери, здесь что – сумасшедший дом? Извините… я не то хотел сказать… Я хотел сказать, что картина на стене мешает потому, что я туда придвинул комод, а на него мне нужно будет положить много книг. Очень много книг. К сожалению, здесь нет полки. Значит, мне придется складывать их в стопки. А картина не позволяет сделать это. Поэтому я ее снял. Я хотел бы попросить вас сохранить ее у себя. Ради всего святого, фройляйн Демут, это действительно единственная причина! А какая другая причина могла у меня быть? Вы же знаете, кто я. Химик. Химику нужно много специальной литературы, и я думал…

– Замолчите! – дрожа, закричала Филине.

Он уставился на нее, онемев от удивления, все еще держа картину в руках.

– Вы сказали, что я знаю, кто вы! – Теперь фройляйн говорила тихо и задыхаясь. – Да, да, да, я это знаю! Я знаю это точно! Вы не химик! Вас зовут не Линдхаут! Вы кто-то совершенно другой! Кто-то совершенно другой, да!

Картина чуть не выпала из рук Линдхаута. В последний момент он подхватил ее и осторожно положил на кровать. Он выглядел так, как будто умер много часов назад. Его лицо приобрело бледно-зеленоватый оттенок, руки дрожали как при тяжелейшем приступе тремора. На лбу у него выступил пот.

– Что… что… вы… сказали?

– Что вы мне назвали фальшивую фамилию! – Теперь Филине кричала. – Что вы вовсе не доктор Линдхаут!

Линдхаут сжал кулаки. Он быстро подошел вплотную к Филине. Сейчас его голос был похож на шипение змеи:

– Как вам пришла в голову такая чепуха?

В этот день настроение Филине менялось каждую секунду. Теперь она была бледна как смерть и дрожала всем телом. «О Господи, – подумала она. – Господи на небесах, помоги! Он убьет меня! Он убьет меня! Нет, я знаю, Бог хочет только испытать меня. Да, это оно, Божье испытание, и я должна его выдержать».

Этот парадоксальный ход мыслей позволил фройляйн Демут внезапно откинуть голову и совершенно спокойным голосом сказать:

– Меня вы вряд ли сможете ввести в заблуждение, господин доктор Линдхаут! Я знаю, кто вы!

Она не видела, что он вытащил из заднего кармана брюк пистолет системы «вальтер» калибра 7.65 и сунул его за пояс брюк на спине. Она не знала, что он думал: «Ловушка! Эти псы заманили меня в ловушку. Но они меня не получат, нет. Не получат после всего, что произошло, после всего, что я сделал. Если я сейчас погибну, то захвачу с собой нескольких псов, которые ждут где-то здесь, в квартире, вероятно, прослушивают все через скрытый микрофон и которые выслали вперед эту особу как провокатора. Ну, подождите, сейчас и вы кое-что испытаете, свиньи проклятые! Спокойно, спокойно, – подумал он, – это все бред. А Труус? Что будет с ней? Я должен ее защитить. Я должен позаботиться о том, чтобы она осталась жива. Взять себя в руки, взять себя в руки – вот что я сейчас должен сделать. Возможно, эта особа действительно просто сумасшедшая, а не подослана…»

Он спросил:

– А кто же я, фройляйн Демут?

«Ты видишь, Боже, я не отступаю и я не молчу, даже если пришла моя смерть. Я скажу, да, я скажу это». Она сказала это:

– Вы дьявол.

Линдхаут оцепенел.

Он сглотнул комок в горле и, в то время как его рука обхватила рукоятку пистолета, переспросил:

– Кто?

Сердце Филине сильно забилось, перед глазами поплыла красная пелена.

– Вы дьявол, – прошептала она и решительно посмотрела Линдхауту в глаза. – Всемогущий Господь послал вас, чтобы испытать меня. Вы Мартин Лютер![10]10
  Мартин Лютер – деятель Реформации в Германии в первой половине XVI в., основатель лютеранства. – Прим. пер.


[Закрыть]

8

После этого в большой комнате надолго воцарилась тишина, только снизу доносился шум улицы. Медленно, бесконечно медленно выпрямлялся Линдхаут. Медленно, бесконечно медленно опускал он пистолет в карман. И вдруг выдержка оставила его, и он начал смеяться. Он смеялся все громче и громче. Наконец, он так взревел от смеха, что у него из глаз брызнули слезы. Казалось, он никогда не остановится.

«В Твои руки, Боже, я препоручаю дух мой», – мысленно молилась фройляйн. Она видела, как мужчина, шатаясь, словно пьяный, отошел назад к столу, туда, где лежало множество всяких вещей, и высоко поднял бутылку. Он пил, держась одной рукой за край стола.

Шнапс!

«Это шнапс, – подумала Филине, – я чувствую по запаху».

Линдхаут пил, пока коньяк не потек у него по подбородку и он не поперхнулся. Он судорожно закашлялся в тот момент, когда Филине Демут мужественно («Это мои последние слова», – думала она.) и громко повторила:

– Вы Мартин Лютер!

Приступ кашля прошел.

Линдхаут сделал еще один большой глоток и поставил бутылку на стол. «Я идиот, – подумал он, – я проклятый идиот».

– Ах, – сказал он и отер тыльной стороной ладони подбородок и лоб. На его лице снова появилось любезное, почти нежное выражение. – Вот как. Да, раз так, милостивая фройляйн, раз вы все равно сразу это узнали, тогда я должен сознаться: я Мартин Лютер. Могу я еще что-нибудь для вас сделать?

Он мог.

Филине Демут вследствие внезапного обморока осела и соскользнула на пол. Он бережно ее поднял и вынес из комнаты.

9

Этот день был для фройляйн Филине самым скверным днем ее прежней жизни. Когда она пришла в себя, она сначала вообще не поняла, где находится. Затем подумала, что снова теряет сознание: она лежала в своей спальной комнате в постели.

В постели.

Как она попала сюда? Сразу же включилась память. Ведь она была у Мартина Лютера. Там она, должно быть, потеряла сознание. Но… но… но почему она лежала в своей постели? Этому было только одно объяснение: еретик принес ее сюда, когда она была без сознания и недвижима. Он трогал ее. Он, с ужасом она установила и это, снял с нее халат, прежде чем положить ее в постель! Ведь сейчас на ней была только длинная льняная рубашка (кстати, и ванну она принимала в рубашке, никогда – обнаженной). Филине содрогнулась. Своими грязными, грешными руками еретик прикасался к ней! Он… кто знает, что он еще сделал…

Отвратительным образом потолок стал опускаться, заполняя собой все пространство, и Филине снова потеряла сознание.

Когда она вновь очнулась, то не знала, как долго она так пролежала. С неимоверным напряжением сил она поднялась и прошла, шатаясь, в ванную комнату, где долго ополаскивала лицо ледяной водой, потому что ей сделалось вдруг очень жарко, невыносимо жарко! Холодная вода окончательно привела ее в чувство. Что-то надо делать! Что-то надо делать! Ей нужно немедленно что-то делать! Но что? Его преподобие придет только вечером. Еще светило солнце. Врач сказал, что заглянет завтра. А который же сейчас час? Она посмотрела на свои тонкие, старомодной чеканки, золотые наручные часы. Но этого же не могло быть! Часы показывали четырнадцать минут третьего. Как много часов прошло с того момента, когда она узнала, что он дьявол? Она напрягла мозги. Сколько часов? Она не могла точно вспомнить. Полчаса она сидела с посеревшим лицом на краю эмалированной ванны. Затем она вскочила. Так дальше не пойдет! Где был дьявол? Где он был? Она должна это узнать, потому что каждую минуту, каждую секунду он мог прийти. Может быть, он только ждал того, чтобы она вышла из ванной комнаты, чтобы…

Нет, решила она. Это испытание. Это все еще испытание. «Я была сильной. Я должна оставаться сильной. Иначе я никогда не попаду в Вечное Блаженство». Эта мысль придала ей так много силы, что она смогла выйти из ванной комнаты. В прихожей она остановилась и долго прислушивалась. Он спрятался? Где? В какой комнате? Твердое намерение справиться с этим самым большим испытанием в ее жизни придало ей силы, какими она еще никогда не обладала.

Она поочередно осмотрела свои комнаты, а потом кухню. Никого. Его здесь не было. Босиком она подкралась к его комнате. Снова прислушалась. Ни звука. С мужеством отчаяния она распахнула дверь.

И в его комнате никого не было.

Но там!

На внешней стороне двери – она проглядела это – кнопкой был прикреплен лист бумаги. Прописными буквами на нем было написано:

«Я должен пойти в Химический институт на Верингерштрассе. Если я Вам нужен, позвоните, пожалуйста, по телефону Р 28235 и спросите меня. Л.»

Он ушел!

Филине прошмыгнула к входной двери и заперла ее на все замки. Потом она побежала в спальню и рухнула на кровать. Так она лежала довольно долго. Затем она вспомнила о беллергале, который дал ей домашний врач. «Для успокоения», – сказал он. Она проглотила две пилюли. Жирная муха упрямо билась о стекло закрытого окна, выходившего на внутренний двор, где стоял огромный древний каштан.

Трясущимися руками фройляйн Демут взяла с настенной полки свой молитвенник, подняла глаза на распятие, вздохнула и дрожащими пальцами стала переворачивать страницы маленькой черной книжки. Она знала почти все молитвы наизусть, но одну она должна была сейчас громко прочитать… да вот и она! «К божественному провидению»! Фройляйн заговорила слабым голосом – начало действовать успокоительное:

– Господь и Спаситель мой, Ты руководил мною до сего дня. В Твоих руках я и далее в безопасности. Когда Ты держишь меня, мне нечего бояться… – Она не смогла удержаться, чтобы не зевнуть. Становясь все более одурманенной, она продолжила: – …мне нечего бояться. Если Ты откажешься от меня, мне не на что надеяться. Я не знаю, что мне предстоит, пока живу. Будущее… – новый зевок, – …скрыто от меня, но я Тебе доверяю. Я молюсь Тебе. Дай мне, что послужит спасению моему, возьми у меня, что наносит ущерб душе моей. – Странное чувство внутри фройляйн Демут, которое она так хорошо знала и так часто призывала, становилось все сильней и сильней. Она беспокойно зашевелилась в постели, ее дыхание ускорилось. – …Я предоставляю все Тебе одному. Если Ты посылаешь мне боли и горе, то в милости Твоей дай мне силы переносить их достойно и сохрани меня от досады и себялюбия. – Она громко застонала. – Если Ты даешь мне благополучие… – Молитвенник выскользнул у нее из рук и упал с кровати на пол. Фройляйн уснула.

10

Резко звонил дверной звонок.

Филине Демут внезапно проснулась. Что это было? Как это могло случиться? В комнате было темно. Должно быть, не один час прошел с тех пор, как она легла. Что с ней случилось за это время? Что?

Звонок звонил, звонил, звонил.

Ей было жарко. Она схватилась за лоб. Казалось, он пылал. У нее был жар! Жар!

Звонок. Неумолимо. Снова, снова и снова.

«Богохульник? Я заперла дверь на все замки», – размышляла фройляйн. Затем ее осенило: это его преподобие! Она включила свет и посмотрела на наручные часы. Десять минут десятого!

Филине соскользнула с кровати, сунула ноги в тапочки, надела халат и поспешила к двери. Что за день!

– Уже иду! – крикнула она в прихожей. Здесь она тоже включила свет и подошла к входной двери, которую так надежно заперла. Снаружи стоял капеллан Хаберланд. У него был длинный и тяжелый день, среди прочего он посетил трех человек, приговоренных к смертной казни. Бледное лицо, щеки впали. Но Филине этого не заметила.

– Ваше преподобие! – воскликнула она, уже поворачивая замки. – Ваше преподобие, благодарение небу, это вы!

Наконец дверь удалось открыть. Филине распахнула ее:

– Входите, ваше преподобие, входите. О, как я вас ждала!

Хаберланд вошел в прихожую.

– Я больна, я чувствую себя так отвратительно, ваше преподобие. Я не слышала звонка. Извините. Должно быть, я спала. Я целый день лежу в постели.

– Что с вами?

Филине молча указала подбородком на дверь конфискованной комнаты.

– Значит, он приехал?

– Да. Сегодня. До того, как я вам позвонила.

– Кто он?

– Я вам все расскажу… не здесь, не в коридоре… У меня кружится голова… У меня жар… Пожалуйста, идите за мной…

Она поспешила вперед.

Войдя в спальню, она, краснея, попросила:

– Отвернитесь, я должна снять халат.

Хаберланд, все еще слыша ужасные рыдания одного из приговоренных к смерти под топором, отвернулся. «Боже, дай мне терпения и успокоения», – мысленно попросил он.

– Теперь все в порядке! – воскликнула Филине. Она сидела в постели. На ночную рубашку она натянула вязаную кофточку.

– У вас есть термометр?

– Зачем?

– Вы же сказали, что у вас высокая температура. Какая?

– Я еще не мерила. Термометр там, на столике с вязальными спицами. – Он подал ей термометр.

– Большое спасибо. – Она сунула термометр под мышку.

Хаберланд тяжело опустился на стул:

– Он дома?

– Нет. Он ушел. Мы можем говорить, ничего не боясь.

– Не боясь? Мы наверняка могли бы говорить не боясь, даже если бы он был здесь.

– Нет, ваше преподобие, не могли бы! Это так ужасно, я же говорила вам об этом еще по телефону и умоляла вас прийти… – Она наклонилась вперед, жестом попросила его сделать то же самое и зашептала ему в ухо:

– Он дьявол!

Хаберланд глубоко вздохнул. «Боже, дай мне силы, – попросил он. – Не допусти, чтобы я потерял самообладание. Эта слабая рассудком женщина – одно из Твоих творений, об этом я должен помнить, помнить все время. Если бы в моей голове наконец умолкли крики того приговоренного к смерти!»

– Кто он? – спросил Хаберланд. – И вообще, как его зовут? – Он посмотрел в сторону большого тяжелого шкафа, который он сам не очень давно с помощью портье Пангерля придвинул к двери, ведущей в конфискованную комнату.

Филине истерически рассмеялась:

– Он сказал, что его зовут доктор Адриан Линдхаут, что он химик и родом из Ро… Рот… Ротер…

– Роттердама?

– Да, оттуда. Там все уничтожено бомбежками, и поэтому он работал в Берлине, а сейчас он должен работать здесь. Работать здесь! У меня! Ваше преподобие, дорогое, дорогое преподобие, мне нужна ваша помощь! Он дьявол, и он пришел ко мне! Господь хочет испытать меня, но долго я этого испытания не выдержу!

– Я не понимаю…

– Ваше преподобие, – сказала Филине и содрогнулась от отвращения, – он протестант!

Хаберланд подавил проклятие.

– Фройляйн Демут, – сказал он, – вы же знаете: Господь хочет, чтобы один человек чтил другого. Мы все родились с одинаковыми правами, и мы все Божьи дети.

Филине стукнула маленьким кулачком по краю кровати.

– Он – нет, ваше преподобие! Он – нет! Он виновен в распаде христианства! Он посеял раздор в сердцах верующих! Он предатель и скверный человек! Он взбунтовался против Святого Отца, и он натравил крестьян на князей! Он жил в грехе и вывесил страшные девяносто пять тезисов!

– Дорогая фройляйн Демут, – сказал Хаберланд и на мгновение закрыл глаза, – вы говорите о Мартине Лютере.

– Да, – сказала фройляйн и кивнула головой. – Я говорю о нем!

– Почему?

– Он живет рядом.

– Мартин Лютер давно мертв, – Хаберланд с трудом сглотнул.

– Сегодня он вселился сюда, – сказала Филине Демут с достоинством. – Я сразу же узнала его. Вы достаточно много рассказывали мне о нем – об этом себялюбивом, испорченном и проклятом монахе!

– Фройляйн Демут, – Хаберланд почувствовал некоторое отчаяние, – вы что-то путаете. Вы сказали, что ваш новый квартирант протестант…

– Конечно, – сказала она, – иначе он не мог бы быть Мартином Лютером!

Хаберланд с трудом перевел дух, прежде чем ответил:

– Он не может быть Мартином Лютером, фройляйн Демут. Мартин Лютер мертв, давно мертв. Господин доктор Линдхаут только последователь учения Мартина Лютера!

– Доктор Линдхаут, – с иронией сказала Филине. – Еще и доктор! – Она хихикнула. – Кто ему поверит!

– Фройляйн Демут, – сказал молодой капеллан, сдерживая себя из последних сил, – господин определенно и есть доктор Линдхаут. Он не Мартин Лютер. Как он может быть Мартином Лютером, когда его зовут доктор Линдхаут?

– А! – с триумфом сказала Филине. – Он пользуется фальшивой фамилией! Чтобы его сразу не узнали. И я сказала ему это в лицо!

– Вы сказали… – Хаберланд был не в состоянии продолжать. Он представил себе, как мог подействовать на нового квартиранта такой прием.

– Да, я сказала ему это в лицо! И что же он? Он стал белый как стенка, ваше преподобие, а руки его тряслись – вот так! – И Филине продемонстрировала, преувеличенно подражая тому, как тряслись руки Линдхаута.

– Расскажите мне все, – сказал Хаберланд. – Как все это было?

И Филине в точности рассказала все, как это было.

11

Когда она замолчала, Хаберланд стал нервно подыскивать слова.

– Фройляйн Демут, – сказал он наконец, – слушайте меня внимательно: очевидно вы очень напугали этого доктора Линдхаута.

– Напугала! Он же мне еще сказал с такой дьявольской ухмылкой, что да, если вы меня все равно узнали, тогда я, конечно, Мартин Лютер!

– Вот именно: возможно, он считает вас… больной.

– Я и есть больная, – посетовала фройляйн. – У меня каждая косточка болит.

– Больная не так. По-другому.

– Как по-другому?

– Душевнобольная, – грубо ответил Хаберланд. Он больше не мог этого выдержать. – Тронутая. – «Господи, прости мне!»

– О! – Филине в ужасе отвернулась, из глаз полились слезы. – Это не так уж мило с вашей стороны, ваше преподобие!

Хаберланд попытался исправить то, что он так необдуманно натворил:

– Но ведь вы не душевнобольная, фройляйн Демут, не так ли?

– Конечно, нет, – пробормотала она и смахнула слезы. – Я совершенно здорова. Душевно. Физически – нет. Из-за возбуждения. А душевно – конечно!

– Видите ли… – Хаберланд положил на ее руку свою. – А душевно здоровый человек знает, что тот, кто давным-давно умер, не может поселиться у вас!

– Вы полагаете, что он не Мартин Лютер? – потрясенно спросила фройляйн.

– Конечно нет, фройляйн Демут! – Хаберланд деланно рассмеялся. – Он химик, которого зовут доктор Линдхаут и которого вы очень напугали. Представьте себе: кто-то приходит к вам и утверждает, что вы не фройляйн Демут, а Мария Магдалена.

Филине тут же перекрестилась.

– Ваше преподобие! – возмущенно сказала она.

– Да-да, хорошо. Вы только представьте себе. Что бы вы ответили такому человеку?

– Я бы ответила ему, что он, должно быть, сумасшедший!

– Вот видите, – сказал Хаберланд.

– Что я вижу? – спросила Филине. Тут ее глаза расширились. – О, – сказала она испуганно. – Вы думаете… Вы действительно полагаете…

– Да! Но, видимо, этот доктор Линдхаут тактичный человек, и поэтому он вам не противоречил. Поэтому он сразу же согласился с вами.

– Потому что он посчитал меня сумасшедшей?

Хаберланд кивнул.

Филине уставилась на что-то перед собой.

– Ужасно, – сказала она. – Ужасно… и это в первый же день. Скажите, не ужасно ли это?

– Это совсем не ужасно, – ответил Хаберланд, – если вы только осознаете, что совершили ошибку. Тогда вы сможете все очень просто исправить. Покажите-ка, какая у вас температура. – Она протянула ему термометр. – Тридцать шесть. У вас нет никакой температуры.

– Возможно, термометр сломан. Я чувствую себя так, как будто у меня жар!

– У вас нет жара, фройляйн Демут. – Хаберланд был на пределе своих сил. – Вы скажете господину доктору Линдхауту, что вы только пошутили и что он должен извинить вас.

– Пошутила? Но, ваше преподобие, даже если он не Мартин Лютер – он же протестант!

Хаберланд поднялся и громко сказал:

– Фройляйн Демут, мы живем в трудное время, и речь идет о том, победит в мире зло или добро. В такое время нет ни католиков, ни протестантов, ни иудеев, ни язычников. В такое время есть только добрые или злые люди.

– А если он опрокинет шкаф, придет сюда ночью и принудит меня… принудит меня с ним… – Пунцовые пятна покрыли щеки Филине. – Вы знаете, что я имею в виду, ваше преподобие.

– Фройляйн Демут, – медленно сказал Хаберланд сквозь зубы. – Он совершенно определенно не будет опрокидывать шкаф и совершенно определенно не будет обижать вас – здесь вы можете быть совершенно спокойны.

Филине снова возразила:

– Но я не хочу, чтобы в моей квартире жил еретик!

– Если вы этого не хотите, – сказал Хаберланд, – значит, сердце ваше слишком мало, и я боюсь, что Господь не будет обрадован этим. И я знаю, что я больше не смогу радоваться вам и приходить к вам.

Филине вздрогнула:

– Вы больше не будете ко мне приходить?

– Конечно, я буду приходить, но только при условии, что вы будете любезны и дружелюбны по отношению к господину доктору Линдхауту!

Филине опустила голову.

– Мне жаль, – сказала она. – Конечно, я не сумасшедшая. Я только иногда путаю то и другое и не знаю, что правильно, а что неправильно. Но вам я верю, ваше преподобие! – Она лучезарно улыбнулась ему и снова почувствовала внутри себя этот странный зуд и биение. – Вам я доверяю! Если вы так говорите, ваше преподобие, то я буду любезной и дружелюбной с господином доктором Линдхаутом. – Она вздохнула и тихо добавила: – Даже если он еретик.