Текст книги "Зовем вас к надежде"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 52 страниц)

4

– Габриэле…

Изо рта у нее текла кровь.

– Неудача… – еле слышно проговорила она. – Сначала повезло… теперь неудача…

– Габриэле! – Он почувствовал, что дрожит. – Габриэле… именно вы… почему, Габриэле, почему?

– Очень много денег… – Струйка крови. – Вы получите… и ребенок…

– Но ради всего святого, как вы вошли и вышли отсюда, что этого никто не заметил?

«Она в перчатках из крепа, – озадаченно подумал он. – Ах да… чтобы никаких отпечатков…»

– Переночевала в подвале… Вы не обратили внимания…

Он слышал топот спешащих сюда людей. Где-то близко лаяли собаки.

– Кто, Габриэле? Кто предложил вам столько денег?

– Эти… люди…

– Какие люди? Габриэле!

– Я…

Габриэле Хольцнер, по мужу Блейк, не было суждено договорить фразу до конца, поскольку в этот момент снова прогремел выстрел. Молодую женщину словно подбросило в воздух: второй раз убийца попал в нее. Мгновенно подпрыгнув, Линдхаут укрылся за стволом дерева. Стрелок продолжал вести огонь. Линдхаут слышал, как свистели пули. Ему показалось, что он увидел пламя выстрелов из-за отдаленного дерева. Он бросился на мшистую почву и стал стрелять в этом направлении.

Из института прибежали ночные сторожа.

– Этот тип должен быть еще в парке! – закричал Линдхаут. – Попытайтесь найти его! Без света! Осторожно!

– Но… но ваша ассистентка… – сказал один из мужчин.

– Она мертва, – ответил Линдхаут и поднял с земли второе досье. Оно все было в пятнах крови.

Они искали убийцу до рассвета. Но тот как в воду канул.

Четверть часа спустя после покушения сотрудники криминальной полиции звонили в дверь дома под номером 11 на улице Топека-роуд. На латунной табличке над звонком стояла фамилия «Блейк». Никто не отвечал. Полицейские взломали дверь. Дом оказался пуст. Кругом валялась одежда, обувь, игрушки. Не было и следа Гордона Блейка и маленькой Жасмин. Должно быть, они покинули дом в страшной спешке. Десятью минутами позже все полицейские патрули Пырейного района имели точное описание отца и ребенка.

Тремя блокирующими кольцами все улицы были взяты под наблюдение. Автомобиля Блейка в гараже не было. Видимо, он пытался скрыться вместе с ребенком на машине. Поэтому проверялись все автомобили на всех улицах, ведущих из Лексингтона. Внутреннее кольцо сохранялось еще десять дней. В эти десять дней сотни полицейских прочесали город, стоянки машин, гаражи, квартиры.

Гордон Блейк и его дочь Жасмин исчезли. Они и сегодня в розыске.

5

– Неужели больше нет ни одного порядочного человека? – спросил Бернард Брэнксом. – Неужели никому больше нельзя доверять?

Линдхаут сразу же позвонил ему в Вашингтон, и Брэнксом прилетел в Лексингтон на своем личном самолете. Сейчас он сидел в гостиной дома Линдхаута на улице Тироуз-драйв и хрустел костяшками пальцев. Кроме них двоих здесь были Труус и Колланж. Светило солнце, было жарко, в саду пели птицы.

– Она сказала еще кое-что, прежде чем раздался второй выстрел, – сказал Линдхаут.

– Что именно?

– Что она украла досье за очень большие деньги.

– Деньги? От кого? – Брэнксом поднял глаза.

– Этого я не знаю. Она успела сказать только – «эти люди».

– Ради всего святого, кто это может быть?!

– Мы этого тоже не знаем.

– Предположительно от босса, из французской схемы, – размышлял вслух Брэнксом. Он снял очки и стал их протирать. – Конечно, от босса… Если вы все и дальше будете работать с таким же успехом и найдете антагонист, который будет блокировать морфийные рецепторы от морфия и героина в два раза дольше, чем АЛ 2145 – скажем, в течение шести недель, – то тогда они могут проститься с миллиардным бизнесом. Тогда мы победили! А этому босс собирается помешать любым способом. Террором, как в этом случае. Полагаю, что его химики пытаются узнать подробности синтеза АЛ 2145. Потому что, возможно, существует противоядие, которое нейтрализует АЛ 2145, – он вопросительно взглянул на Линдхаута.

– Конечно, всегда есть противоядие… – Линдхаут потерянно покачал головой. – Габриэле, – сказал он. – Я знал ее столько лет… Ведь это благодаря ее ошибке выяснилось, что существуют антагонисты зависимости! А сейчас… ее муж не состоялся как писатель… у них был маленький ребенок… она сделала это ради любви…

– Любовь, – презрительно сказал Брэнксом. Это прозвучало как грязное слово. – Да бросьте вы с этой любовью! – Он начал шагать взад-вперед. – Что нам нужно, так это безопасность! Охрана! Я позабочусь об этом! Человек… – Он запнулся. – Человек непредсказуем.

– Это, собственно говоря, вы должны были знать уже давно, – сказала Труус.

– Что вы имеете в виду?

– Вы ведь уже много лет видите, на что способны люди, мистер Брэнксом, – я это имею в виду. Меня удивляет, что Вы так потрясены.

Брэнксом повернулся и стал смотреть в сад. Его плечи подрагивали.

– Вы правы, Труус, – сказал он. – Моя дочь… На совести у этих проклятых собак и моя дочь… И все же… И все же, – сказал Брэнксом, продолжая стоять ко всем спиной, – я все еще продолжаю верить в доброе начало в человеке. Я заставляю себя это делать. – Он обернулся. – А иначе как бы я мог работать, как бы я мог жить?

Труус встала, подошла к Брэнксому и поцеловала его в щеку:

– Вы хороший человек… есть много хороших людей. Извините меня, пожалуйста. Я восхищаюсь вами, мистер Брэнксом.

– Ах, – пробормотал тот, – не употребляйте таких высокопарных слов, любовь моя. Восхищаться… Боже милосердный! Не надо мною восхищаться. Я… по правде говоря, я делаю все только потому, что они погубили мою дочь!

Он сел, подперев голову руками и спрятав в ладонях лицо. Остальные молча смотрели друг на друга. Вдруг наступила полная тишина. Ни одна птица в саду больше не пела.

6

«Ни одна птица в саду больше не пела, – думал Адриан Линдхаут, сидя за письменным столом в своей квартире в переулке Берггассе 23 февраля 1979 года. Было 17 часов 16 минут. Стакан, бутылка виски и ведерко, полное кубиков льда, стояли перед ним. Ожидание изматывало его, ожидание капеллана Хаберланда, или кто он там был – тот, кто должен вот-вот прийти. Неизвестность действовала ему на нервы. – Это время, которое я трачу на ожидание, – оно длиннее всей моей жизни», – думал он.

Линдхаут сделал еще один осторожный глоток. Он знал, что не должен напиваться, чтобы в случае необходимости реагировать молниеносно – прицелиться и попасть, если этого потребует обстановка, если этот поп окажется одним из друзей Золтана. До сих пор им не удавалось меня убить, им не удастся это и сегодня, черт бы их побрал. Вот лежит старый пистолет, системы «вальтер» калибра 7.65, который он проносил с собой всю жизнь, вот он лежит на рукописи отпечатанной на машинке речи, с которой он должен выступить перед Шведской Академией наук в Стокгольме завтра, 24 февраля 1979 года. Доклад назывался «Лечение зависимости от морфия антагонистически действующими субстанциями».

Линдхаут, поникший, с тяжелыми мешками под глазами, сидел в кресле. «Сколько воспоминаний, – думал он, – сколько воспоминаний…

Да, больше ни одна птица не пела тогда в саду моего дома в Лексингтоне, когда Брэнксом сел, подперев голову руками и спрятав в ладонях лицо. Было тихо, зловеще тихо. А мы молча смотрели друг на друга – Труус, Колланж и я. Нам было страшно видеть, как сломался этот человек, который был для нас образцом непоколебимости и который сейчас не скрывал своего бессилия, своей печали, своего горя.

После долгой паузы Брэнксом выпрямился, снял очки, потер покрасневшие глаза и сказал своим обычным властным тоном:

– Мы достанем этих собак! Мы должны их заполучить! Извините меня, что я так расклеился. Мне вдруг показалось, что я больше не выдержу…

– Что же тут извинять, – ответил я. – Мы слишком хорошо понимаем вас, мистер Брэнксом.

– Да, – сказал он и снова надел очки, как будто они были его броней, его защитой. – А вы понимаете? Понимает ли кто-нибудь, что я чувствую?

– Мне кажется, я понимаю, – сказал Колланж. Труус и я согласно кивнули.

– Без сомнения, – сказал я. – Всю жизнь я работаю над одной-единственной проблемой. Я знаю, как это важно. Не только потому, что я отдал этому всю жизнь. Но и потому, что я знаю: от открытия действенного антагониста зависят жизни тысяч и тысяч людей…

– Он просто одержимый – мой отец, – сказала Труус. – Простите мне мой неподобающий тон, мистер Брэнксом. Я ведь живу жизнью отца. Я ведь знаю, как скверно для всех вас то, что произошло.

И Труус села рядом со мной на край койки и обхватила меня рукой как любящая дочь. Любящая дочь! Как любящая жена, конечно, – но кто мог об этом знать, догадаться об этом, подозревать это? Никто…»

Взгляд Линдхаута возвратился к картине Шагала на стене между книгами – к влюбленной паре в серпе луны. «Влюбленные, – горько подумал он. – Как протекла моя жизнь, сколько я терял, и снова находил, и снова терял… Кто я сегодня? Старый человек, чувствующий себя виновным и боящийся звонка у входной двери…»

В этот момент зазвонил телефон.

Линдхаут вздрогнул и уставился на аппарат.

Телефон звонил… звонил… звонил.

«Я должен снять трубку, – в отчаянии подумал он, – должен, должен…»

Он поднес трубку к уху. Сразу же наружу вырвался женский голос:

– Анита, только представь себе, теперь у нас есть доказательство – у адвоката и у меня! Мой муж меня обманывает! С одной аптекаршей! У доктора Прилла есть фотографии, свидетели. Все что хочешь! Я как раз у него в бюро! Я сразу же звоню тебе, ведь я же тебе обещала, помнишь? Алло!.. Алло!.. Почему ты молчишь, Анита?

– Вас неправильно соединили, – обессилено сказал Линдхаут и положил трубку. Выругавшись, он опять налил себе виски и выпил. «Только один глоток, – подумал он. – За испуг».

«Мой муж обманывает меня…»

Ревнивая жена… Что теперь будет делать эта женщина, которую я не знаю, которая живет где-то здесь в Вене, в полуторамиллионном городе? Устроит ли она своему мужу сцену? Будет ли она кричать, плакать, бушевать, проклинать его? Что мне до этого? Я ведь вообще ее не знаю, ни ее, ни ее мужа. И все же. И все же…

И я ревновал в своей жизни. Джорджию своей ревностью, своим недоверием я довел до смерти, я виновен в ее самоубийстве, да, да, именно так, я виновен. А потом, позднее… Труус.

Труус… когда это было? Не важно. Примерно через полгода после того, как у Брэнксома был приступ слабости в моем доме в Лексингтоне, полгода спустя после смерти Габриэле, в то время, когда Брэнксом принимал все новые и новые меры безопасности… Тогда я устроил Труус сцену, отвратительную сцену. Я все помню… Уже давно между нами все было не так, как вначале. Слишком одержим работой, я уже не мог оставаться достаточно резвым в моем возрасте. Труус никогда не говорила об этом.

Я любил ее, вожделел ее. Но вечерами я был изможден, устал и разбит. Адверсол больше не помогал. Я пробовал принимать другие, более сильные средства – тщетно. И по мере того, как мои силы шли на убыль, во мне росла ревность. Да, я ревновал Труус. Она была очень внимательна ко мне тогда и сказала, что я должен беречь себя, что она на меня не в обиде, если я редко выхожу с ней вечерами, что для нее и для меня будет лучше, если каждый снова будет спать в своей комнате.

На меня это подействовало как удар плетью, потому что до того мы всегда спали вместе в моей кровати.

Что мне было делать?

Я согласился. И она стала вечерами уезжать и возвращаться очень поздно. А я, я должен был сидеть дома и не мог себя заставить идти спать, хотя именно в те месяцы нуждался во сне более чем когда-либо, – в институте было так много работы. Нет, я бодрствовал, я ждал Труус – далеко за полночь, когда она возвращалась домой с концерта, из театра, из кино. Ее все время сопровождала подруга, говорила она, коллега из университета. Я знал эту подругу и долгое время верил тому, что говорила мне Труус. До того момента, когда однажды вечером Труус снова уехала, а эта коллега – Дороти Карлтон, профессор философии, как и Труус, – неожиданно позвонила…

– О, профессор Линдхаут, извините! Я, наверное, разбудила вас, – сказала Дороти.

– Я еще работаю, – сказал я. – Что случилось?

– Труус по ошибке захватила мою лекцию о Бертране Расселе.[66]66
  Бертран Рассел (1872–1970) – английский философ, логик, математик, общественный деятель. Основоположник английского неореализма и неопозитивизма. Нобелевская премия по литературе в 1950 г. – Прим. пер.


[Закрыть] Я только хотела ее попросить завтра обязательно принести рукопись. Моя лекция начинается в девять.

– Я передам ей, мисс Карлтон, – сказал я и добавил: – Когда она вернется домой.

– Ее нет дома? – Дороти была в страшном смущении.

– Нет, – сказал я.

– Где же она?

– Она ведь поехала с вами в Ричмонд в кино, мисс Карлтон, – ответил я спокойно. – Она смотрит с вами фильм «Кто боится Вирджинии Вульф?».

– О боже, – сказала бедная Дороти. – О боже, как неудачно…

– Что, – спросил я.

– Что я позвонила. Ах, это так неприятно.

– Почему неприятно?

– Да потому что я не поехала с Труус в Ричмонд… Теперь вы будете думать, что она болтается… с каким-нибудь мужчиной… Вы будете нервничать… Вы не должны! Труус поехала с другой коллегой! Совершенно точно! Она только перепутала наши имена! Или, возможно, вы подумали, что Труус сказала, что она едет со мной…

– Нет, – ответил я. – Труус сказала, что едет с вами, мисс Карлтон. Я это знаю абсолютно точно.

– Но я же не… я имею в виду… Да, она хотела ехать со мной, это верно, но потом у меня не оказалось времени, и тогда она поехала с другой подругой, теперь я вспомнила!

– Очень любезно с вашей стороны, что вы хотите защитить Труус, мисс Карлтон.

– Защитить? От кого? Зачем? Она действительно сначала хотела поехать со мной. О боже, как я все запутала!

– Вы не должны лгать, мисс Карлтон. Я отец Труус. Не нужно меня обманывать! Труус взрослая женщина. Она может делать все, что хочет. Доброй ночи, мисс Карлтон, – сказал я и положил трубку. И в страхе подумал: «разве так ведет себя отец дочери, которой за тридцать? Никогда в жизни. Что теперь должна думать Дороти? Что я наделал, проклятый идиот!»

Вспомнив об этом вечере, Линдхаут, одиноко сидевший в тиши кабинета в своей венской квартире, снова схватился за стакан.

Да, – думал он, – час спустя приехала Труус. Она была очень удивлена, что я еще не спал. И я был очень любезен с ней, очень сдержан и спросил ее, как им с Дороти понравился фильм «Кто боится Вирджинии Вульф?»…

7

– Ты еще не спишь? – испугалась Труус, войдя в комнату, но мгновенно взяла себя в руки, улыбнулась и поцеловала Линдхаута в щеку.

– Я работал. – Он старался сохранять спокойствие, и это ему удалось. – Ну как? Понравился фильм?

Труус уселась в кресло и сбросила туфли.

– Великолепно… эти Тейлор и Бартон… Можно подумать, что и у них в жизни все происходит так же… сцена с винтовкой… знаешь, он вдруг понимает, что больше не может выносить свою старуху, берет винтовку, подходит к ней сзади, целится в голову и нажимает на спуск – а из дула вылетает пестрый зонтик из бумаги и открывается! Грандиозно… дух захватывает!

– Мне тоже нужно обязательно посмотреть это.

– Да, обязательно, Адриан.

– На автостраде сильное движение?

– Я бы не сказала.

– Ты довезла Дороти до дома?

– Да, конечно. Что за вопрос?

– Да так. Она ведь звонила.

Он увидел, что она опять испугалась, и это его обрадовало.

– Дороти? Когда?

– Около часа назад.

– Что это значит?

– То, что она звонила около часа назад. – Он откинулся в кресле. – Она страшно смутилась, когда я сказал, что она поехала с тобой в Ричмонд.

Она поморщилась:

– Ты шпионишь за мной?

– Что? Позвонила она.

– Зачем?

– Ей нужна рукопись лекции о Бертране Расселе. Лекция начинается в девять часов. Ты по ошибке захватила с собой рукопись. Она попросила меня передать тебе, чтобы ты обязательно вернула ее до девяти часов.

Труус долго молчала. Потом она резко откинула голову назад – так, что ее светлые волосы всколыхнулись. Она глухо сказала:

– Хорошо, я была в Ричмонде не с Дороти.

– Но ты была в Ричмонде? – Он казался себе дураком, несчастным, но очень справедливым.

– Да, я была в Ричмонде, и не одна. Ведь ты обязательно хочешь это знать, не так ли? Я была там с одним молодым человеком… – Она больше не могла выдержать взгляда его усталых глаз, встала, подошла к бару и налила себе спиртного. – Ты чего-нибудь выпьешь? – спросила она через плечо.

Он молчал.

– Значит, нет. – Она стоя сделала большой глоток и облокотилась о стойку, выпятив бедро. – Я обманываю тебя, Адриан. – Снова глоток. – Слишком теплый. Где тут лед? – Она нашла, что искала, и продолжила: – Я обманываю тебя уже несколько месяцев.

– С кем?

– То с одним, то с другим. Это не любовь. Люблю я тебя, и всегда буду любить. Это похоть.

– Труус!

– Похоть, – повторила она, прислонившись к бару.

Он рассматривал ее ноги.

– У тебя петля спустилась, – сказал он и опять почувствовал себя идиотом.

– В машине это легко может случиться. Да и к тому же мальчик был дикий, как молодой бык. Спорю, что у меня по всему телу синяки.

– Труус! – крикнул он. Теперь он уже не мог скрыть дрожания своих рук.

– Труус! Труус! Труус! – передразнила она. – Разве я не сказала, что все они мне безразличны? Разве я не сказала, что всегда буду любить только тебя? Да или нет?

Он кивнул.

– Скажи это! – закричала она.

– Да, – сказал он и почувствовал себя униженным, страшно униженным.

Она подошла к нему со стаканом в руке. Глядя на него сверху вниз, она сказала:

– Я делала это осторожно, чтобы не причинить тебе боль, Адриан. Эта дура Дороти… Нет, это я дура. Я действительно случайно сунула к себе эту проклятую рукопись по Расселу! Ну да ладно, все равно бы ты все узнал. Давай забудем об этом.

– Не говори так, – сказал он приглушенно. – Прошу тебя. Ты все, что у меня осталось на свете после того, как умерла Джорджия.

– И ты все, что у меня есть на свете, Адриан. Но сколько тебе лет? И сколько лет мне?

– Ах так. – Он отвернулся.

– Не отворачивайся! Посмотри на меня! Посмотри на меня, Адриан! Я значительно моложе, мне нужно… мне это нужно больше, чем тебе. Это чисто биологическая потребность. Понимаешь, я видела, как это тебя утомляет, какой ты все время усталый, какой изможденный, я знаю, какая на тебе ответственность, как на тебя надеются. В том числе и я – да, я, еще больше чем сейчас, могла тобой гордиться. Но когда я заметила, что ты принимаешь стимулирующие средства, да к тому же еще такие сильные, – я испугалась…

– Ты заметила… когда?

– Еще год назад, Адриан. Ты ведь такой неаккуратный. Ты везде раскидываешь свои вещи. Я просто не могла не увидеть адверсол и все остальное снадобье, появившееся позднее! Я ничего не сказала, чтобы не обидеть тебя. Я никогда, никогда не хотела тебя обижать… – Она поставила стакан на журнальный столик и, опустившись перед Линдхаутом на пол, положила руки ему на колени. – И ты ведь ничего не заметил, правда?

– Да, – сказал он.

– Видишь! И если бы Дороти сегодня вечером не… Ведь все шло так хорошо… ты был счастлив со мной…

– А ты – с другими.

– Неправда! – закричала она. – Другие! Это были молодые мужчины… Для этого они хороши, да, конечно… но говорить с ними, спорить, как я могу это с тобой? Никогда, Адриан, никогда!

– Но для этого… – сказал он.

– Да. – Ее взгляд стал упрямым. – Для этого. Для этого они были лучше. Извини. Конечно, ты еще не старик. Но ты все же значительно старше и измучен работой, и все твои средства больше не помогали…

– Когда мы спали вместе… – беспомощно начал он.

– Спали! – Она пожала плечами и взяла со столика стакан. – В постели это… это все же не любовь! В постели это что-то совсем другое…

– И ты не могла это получить от меня?

– Я получала!

– Не лги, Труус! Ты никогда раньше не лгала!

– Хорошо, я не буду лгать. В начале – да, в постели было чудесно, так хорошо, как ни с кем другим, ни до, ни после. Но с годами, Адриан, мой бедный Адриан – я ведь должна сказать правду, – с годами это стало ослабевать…

– Я и сам стал слабее.

– Не важно. Я… я оставалась неудовлетворенной.

– Ты отвратительна, Труус, – сказал он.

– Да? Возможно, ты прав. Но пожалуйста, поверь мне Адриан, – я любила, действительно всегда любила только тебя… И буду любить до самой смерти. Ведь это гораздо важнее, чем то, другое! Другое мне может дать каждый мужчина!

– Труус…

– Да?

– Ты можешь мне сделать одно одолжение?

– Любое, конечно… любое!

– Тогда убери руки с моих коленей, встань и иди спать, – сказал Линдхаут. Зазвонил телефон. Он поднялся так резко, что Труус упала на бок. Стакан вылетел у нее из рук, и жидкость стала впитываться в ковер. Она так и осталась лежать неподвижно, с некрасиво согнутыми ногами. Линдхаут снял трубку и назвался. Она не могла понять, кто говорил.

– Алло! – сказал Линдхаут. Сквозь шум помех девичий голос спросил номер его телефона и его фамилию, а потом сказал:

– Минуту, профессор. Трансатлантический разговор, соединяю…

Раздался моложавый голос, говоривший по-немецки со швейцарским акцентом:

– Профессор Линдхаут! Мне жаль, что я так поздно побеспокоил вас, но дело очень срочное!

«Когда я познакомился с Петером Гублером, президентом „Саны“, ему было шестьдесят три года, сейчас ему должно быть под семьдесят», – подумал Линдхаут и озадаченно произнес:

– Герр Гублер…

– Вы узнали мой голос! – Гублер засмеялся. – Я знаю, о чем вы сейчас думаете. Старый тюфяк давно должен бы быть на пенсии или в могиле! Но я все еще не там! Я все еще работаю!

– Кто это? – спросила Труус, не поднимаясь с ковра.

Линдхаут повернулся к ней спиной.

Снова раздался голос Гублера, сейчас он был серьезным:

– Вы должны срочно прибыть в Цюрих! С ближайшим самолетом! Телеграфируйте о вашем прибытии в «Сану» в Базеле. Вас встретят и проинформируют в аэропорту Клотен.

– Проинформируют о чем?

– Не по телефону. Говорю вам – дело чрезвычайно серьезное. Вы прилетите?

– Конечно… Я ведь у вас на службе…

– Не только поэтому. На карту поставлено все. Вы должны поторопиться. Иначе может произойти что-то ужас…

Связь прервалась.

– Алло… алло… – Снова только помехи. Линдхаут положил трубку. «Нас разъединили, – подумал он. – Вопрос только в том: кто разъединил?»

Как из далека до него дошел голос Труус:

– Адриан! Адриан! Кто это был? Что случилось? Что у тебя с лицом?

– Я должен срочно лететь в Цюрих.

– В Цюрих?

– С ближайшим самолетом. – Линдхаут уже листал телефонную книгу в поисках телефона терминала аэропорта Лексингтона.

– Но зачем? – Он не ответил. Труус вскочила на ноги, быстро подошла к нему и обвила руками его шею. – Я полечу с тобой!

– Нет, – сказал Линдхаут, уже набирая номер, – ты со мной не полетишь. И убери руки!.. Убери же руки! – закричал он как сумасшедший, когда она замешкалась. Труус испуганно отстранилась от него. – Он уже снова говорил спокойно: – Аэропорт? Добрый вечер. Дайте мне справочную…