Текст книги "Зовем вас к надежде"

Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 52 страниц)

23

11 ноября 1967 года Линдхаут наконец снова был в Базеле.

Брэнксом некоторое время сопровождал его в поездке, но потом его отозвали в Вашингтон. Он настаивал на том, чтобы приставить к Линдхауту нескольких своих телохранителей, но тот решительно отказался. Наконец Брэнксом сказал:

– Если вы думаете, что находитесь в большей безопасности, чем я, то мне вас жаль. Не мне решать, кто подвергается большей опасности, да к тому же еще в Европе. Я оставлю вам Чарли. Он лучший из всех. Тогда мы будем спокойны – и я, и Гублер из «Саны».

– Ну, хорошо. – Линдхаут сдался. И с этого момента его охранял человек по имени Чарли (фамилии Линдхаут не знал) – мускулистый великан с верными глазами сенбернара и улыбкой ребенка.

В «Трех Королях» Линдхаута встретили очень любезно. Он получил свои прежние апартаменты, поскольку намеревался еще несколько дней отдохнуть в красивом городе от чрезмерно загруженной поездки с докладами и лекциями. Доктор Жан-Клод Колланж составил ему компанию. Брэнксом как хороший психолог вмешался в нужный момент. Вернувшись из поездки и осознав, что весь огромный аппарат «Сана-фармаверке» был в его распоряжении, Линдхаут словно очнулся от летаргии. Уныние и грусть покинули его, и он снова жаждал приступить к работе. В апартаментах он обнаружил большой букет цветов, а на сопроводительной карточке – «Приезжай же домой, Адриан. С любовью – твоя Труус».

Цветы от Труус Линдхаут находил везде, куда приходил в последние месяцы. Он постоянно с ней перезванивался. И когда зазвонил телефон, Линдхаут взял трубку с улыбкой. «Моя Труус», – подумал он.

Между тем это была не Труус. Незнакомый глухой мужской голос произнес:

– Профессор Адриан Линдхаут?

– Да. Кто говорит?

– Идите в кафе «Близнец» в переулке Имбергассе. Но ни в коем случае не с телохранителем. Спросите официантку Риен. У нее для вас письмо.

«Похоже, он прикрывает рот носовым платком», – подумал Линдхаут, и спросил:

– От кого?

– Это важно.

– Я хочу знать, кто вы. Что все это значит? – крикнул Линдхаут.

– Я не могу вам сказать, кто я. Во всяком случае по телефону. Вы все узнаете из письма. Я не могу больше говорить. Возможно, нас подслушивают. Даже наверняка.

– Подслушивают? Это смешно! Кто?

– Я говорю из телефонной будки. И тем не менее. Я должен уходить. Чтобы вы не думали, что кто-то позволяет себе глупо шутить с вами, скажу: я из Марселя. Я работал там в одной лаборатории по производству героина.

После этого связь прервалась.

Машинально рука Линдхаута нащупала пистолет.

Двумя минутами позже портье объяснил ему, как быстрее всего пройти в переулок Имбергассе к кафе «Близнец». Линдхаут пошел туда один, без Чарли. У него было ощущение, что так будет лучше. Ощущение оказалось верным…

24

Собственно говоря, это была большая кондитерская.

Огромные витрины были уставлены тортами и пирожными всех сортов и оттенков: блестящие темно-красные, медово-желтые, ярко-зеленые. Переднее помещение кафе было предназначено для продажи, за ним стояли маленькие мраморные столики с креслами. Когда Линдхаут вошел, там сидели только два господина. Они пили какао и живо обсуждали политические последствия того факта, что женщинам в Базеле 6 октября 1966 года в законном порядке было предоставлено избирательное право. Оба дискутирующих господина ели торт со сливочным кремом. Оглядевшись, Линдхаут сел.

Появилась симпатичная молодая официантка и спросила, что он желает.

– Я еще раздумываю…

– Конечно, господин, – сказала симпатичная официантка. Обернувшись, она столкнулась со второй официанткой. Та была чрезмерно толста, с коротко подстриженными каштановыми волосами, маленькими быстрыми карими глазами и маленьким ртом. Толстуха что-то прошептала симпатичной официантке в ухо, та, не поняв, покачала головой и исчезла.

– Тогда ты сразу можешь сделать из них солдат в юбках, – сказал один из доморощенных политиков.

– Фройляйн Риен? – спросил Линдхаут.

– Что вам от нее нужно? – спросила толстуха басом, испугавшим Линдхаута.

– Я хотел бы поговорить с ней.

– Вы профессор Линдхаут?

– Да.

– …кем же они должны быть, женщины? Только дарительницами вагины? – спросил другой диспутант.

– Пожалуйста, покажите мне ваш паспорт!

– Послушайте-ка, что вы себе, собственно говоря… – начал Линдхаут, но толстуха грубо перебила его:

– Живее, ваш паспорт!

«Возможно, это и не совсем разумно – предоставлять женщинам равноправие и избирательное право», – подумал Линдхаут и со злостью вынул паспорт. Толстуха взяла его и внимательно прочла все данные. Ее взгляд все время сновал туда-сюда между фотографией Линдхаута в паспорте и его лицом.

– В порядке, – наконец сказала она. – Это вы. Меня зовут Ольга Риен. Он вам позвонил в гостиницу?

– Кто?

– Ну, этот человек. Он сказал, что позвонит вам.

– Он вам это сказал?

– Конечно, не мне. Антону.

– …а потом твоя жена станет бургомистром, а тебе доверят стирать пеленки, – сказал первый политик, очевидно антифеминист. – Торт недостаточно сладкий.

– Кто это – Антон?

– Сын моей сестры, – сказала Ольга. Линдхаут насчитал у нее три подбородка. Три подбородка и масса золотых зубов. Она производила впечатление состоятельного человека.

– Сколько ему лет? – спросил Линдхаут.

– Пять. На следующий год он пойдет в школу. Но он уже умеет читать и писать. Очень развитый ребенок. Свинья.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему Антон свинья?

– Кто говорит об Антоне?

– Вы.

– Да я не о нем. О Манфреде.

– Кто такой Манфред?

– Муж моей сестры. Манфред Вельтерли. Паскудный тип. Бросил ее из-за одной рыжей потаскухи из Цюриха. А денег не присылает. Бедная моя сестра! Еще надорвется до смерти. Работает на фабрике. На конвейере. А на ней и ребенок, и домашнее хозяйство. Я, конечно, помогаю чем могу. Но ведь у меня тоже хватает только на жизнь. Знаете, как все стало дорого? Поэтому моя сестра и послала Антона сюда, ко мне. Потому что мужчина дал ей пятьсот франков за то, чтобы письмо попало в мои руки и чтобы никто об этом не узнал. За пятьсот франков можно сделать многое, господин, верно? Полиции это не касается. Письмо отдали, а потом оно попало ко мне. И что дальше?

Линдхаут кивнул.

– …а хотел бы ты лететь на самолете «Свисс-Эйр» с двумя женщинами-пилотами в кабине? И у одной как раз ее дни? Или сразу у обеих? – Женоненавистник вошел в раж. Кусочек торта со сливочным кремом приземлился на его красивом галстуке.

– А как он выглядел? Антон что-нибудь сказал?

– Мужчина подошел к нему на детской площадке. И…

– И что?

– У него было совсем помятое лицо, сказал Антон.

– Что значит «помятое»?

– Ну, Антон сказал, что он был похож на старика. Но только лицо и руки. Желтая и морщинистая кожа, сплошные складки…

Линдхаут насторожился. До сего момента он не считал, что это серьезно. Теперь он изменил свое мнение.

Большинство героиновых «химиков», как он знал, умирают молодыми – язва желудка и всевозможные другие профессиональные заболевания, рак. Им все время плохо: их рвет, или у них понос, или и то и другое. Их работа высоко оплачивается – но берутся за нее только совсем отпетые типы. Многие через несколько лет кончают самоубийством.

(Изготовление из основания морфия такого же количества героина – это длительный процесс, подразделяющийся на семнадцать отдельных этапов. Самое опасное – вначале. Основание морфия растворяется в ацетоне и очень медленно подогревается на водяной бане. Ведь если ацетон нагреется сильнее, чем кипящая вода, все взлетит на воздух. После первого этапа вакуумный насос вытягивает пары ацетона. Потом основание фильтруется и обрабатывается животным углем для последующей нейтрализации соляной кислотой. Затем его спекают до состояния шлама и подсушивают над пламенем газовой горелки в оловянных противнях. Высушенные куски дробятся, перемешиваются в кухонном комбайне и пропускаются через сито. Чтобы добиться необходимой чистоты, все это нужно многократно повторять.)

«Для получения героина требуется очень много воды и очень много электроэнергии, – подумал Линдхаут. – Поэтому водопроводные и электростанции могут очень легко установить, где работают „химики“. Наверняка они это и делают. Но, судя по тому, что рассказал мне Брэнксом, станции напрасно составляют свои отчеты: ничего не происходит. Совсем ничего».

(Особенно высококачественный героин – не «коричневый сахар», гораздо более слабый по своему действию – содержит в субстанции 95 процентов чистого героина и продается, соответственно, по более высоким ценам как «чистый по методу Сезара» – в память о Джое Сезаре, самом известном «химике» Марселя, изготовившим за один день огромную массу героина – семнадцать килограммов из семнадцати килограммов основания морфия. Когда незадолго до своего пятидесятилетия он повесился, весь его организм, все органы были полностью разъедены соляной кислотой и парами ацетона…)

«Стало быть, человек из Марселя, позвонивший мне, действительно „химик“», – подумал Линдхаут, в то время как защитник феминизма как раз говорил своему оппоненту:

– А мой живот точно так же принадлежит мне!

– Где письмо? – спросил Линдхаут.

– Вы должны что-нибудь заказать, я и так слишком долго стою около вас. Это бросается в глаза. Откуда я знаю, кто он? Итак, один кофе и одно пирожное… Какое? Быстро!

– Какое-нибудь. Английское. Дайте же наконец письмо!

– Когда принесу кофе и английское пирожное, – сказала Ольга, и ее три подбородка задрожали. Линдхаут окинул каждого посетителя долгим внимательным взглядом. Ничего подозрительного. Любезные швейцарцы. Двое сзади все еще продолжали спорить.

– Ведь ясно же, что лесбиянки будут избирать только баб!

– А что, педерасты не будут избирать мужчин?

– Определенно не все. Много таких, которые не воспринимают мужчин… нормальных, конечно.

– Тогда они будут избирать гомиков.

– А если не найдется гомика?

– Ну, демократия у нас или нет?

Подошла Ольга с подносом. Под тарелкой с английским пирожным лежал конверт. Линдхаут положил на стол пять десятифранковых бумажек.

– Большое спасибо, – сказала толстая Ольга и исчезла.

Линдхаут сделал глоток кофе и открыл конверт. «Прочту письмо сразу, – подумал он. – Здесь наименее опасно. Потом я его уничтожу». Письмо было написано карандашом, слова можно было разобрать с трудом. Это были косые каракули, заваливавшиеся в разные стороны. «Как, вероятно, и тот, кто писал», – подумал Линдхаут.

Дорогой господин профессор,

Меня зовут Отмар Зарглебен, и мне нужно поговорить с Вами. Десять дней назад в Марсель прибыло самое большое количество основания морфия, которое когда-либо поступало за один раз – восемьсот кило. На японском грузовом судне. Все «химики» работали как сумасшедшие. Одна лаборатория взлетела на воздух. Полиция спустила с цепи всех ищеек, которые только были. Много «химиков» было арестовано. С ними ничего не случится – Вы знаете, как это происходит. Но при доставке такой большой партии груза всегда присутствует босс. Я видел его, босса. Поэтому я должен был сразу исчезнуть. И поэтому я теперь скрываюсь. Я не знаю, что мне делать. Они наверняка меня схватят. У меня есть предложение: я скажу Вам, кто босс, если Вы гарантируете мне безопасность. И свободу! Мне не нужна безопасность в тюрьме. Да и в любой тюрьме они меня сразу же порешат. У них повсюду свои убийцы. Чего я требую – это полной защиты и свободы. В Америке. В одиночку я из Европы не выберусь. Свяжитесь с органами власти. Они должны уведомить французский отдел по борьбе с наркотиками. Делайте то, что считаете нужным. Я позвоню еще раз в 19 часов в гостиницу, и Вы мне скажете, чего Вы добились. Если Вам это удастся, я готов встретиться с Вами. Вы – или органы власти – должны определить место встречи. Ни в коем случае – оживленные места, центр города, у воды или в таком духе. Эти бандиты из организации дважды чуть не прикончили меня – на пути из Марселя сюда. Больше я так жить не могу. Итак, гарантированная защита и безопасность – тогда я провалю всю французскую схему. Фамилия босса должна для янки что-то значить! Постарайтесь выполнить мои требования к 19 часам. Если нет – Вам не повезло. И мне тоже.

Ваш Зарглебен.

«Он видел босса, – подумал Линдхаут, – Боже Всевышний – босса! Если узнаем, кто он, тогда французской схеме действительно конец».

Линдхаут пошел в туалет, разорвал письмо на мелкие кусочки и спустил в унитаз. При этом он напряженно размышлял: «А если это ловушка? Если они хотят убрать меня, а я к тому же так смело направлюсь к месту экзекуции, чтобы обеспечить им максимум комфорта? – Он покачал головой. – Я должен быть благоразумным. У меня не должны сдать нервы. Если бы они хотели меня убить, они бы за столько лет нашли для этого возможность. Но они этого не сделали. Я ведь еще не нашел антагонист… Нет-нет, они охотятся за этим Зарглебеном, не за мной. А Зарглебен видел босса. Он предлагает сделку: мы ему – безопасность, он нам – фамилию босса. Мы должны рискнуть».

Он вернулся в кафе и, с отсутствующим взглядом ковыряя пирожное, стал ломать голову над тем, что ему теперь нужно было делать.

– Как будто баба не может так же швырнуть атомную бомбу, как и мужик, – сказал один из спорящих за его спиной.

Линдхаут встал и направился к стойке бара. Стоявшая там Ольга неприветливо посмотрела на него.

– Такси, пожалуйста, – сказал Линдхаут.

Она заворчала, но сняла трубку телефона и сделала то, о чем он ее просил. Такси подъехало через четыре минуты. Линдхаут вышел из кафе, сел в машину и закрыл дверцу.

– Куда? – спросил шофер.

– В Управление полиции, – сказал Линдхаут.

25

Когда Адриан Линдхаут, почти одиннадцать часов спустя, в 3 часа 22 минуты утра 12 ноября 1967 года, оставил позади последний дом на улице Хольцматтштрассе, он начал считать. Один… два… три… Он знал, что должен считать до двухсот, так как место встречи было обговорено на лесной тропе Алльмендвег в Алльшвильском лесу. Вот уже начались старые высокие деревья… Двадцать восемь… двадцать девять… тридцать…

Здесь царил почти полный мрак. Линдхаут с трудом различал дорогу. Ночное небо заволокло облаками. Он никого не видел, но они наверняка видели его из своих укрытий – в кронах деревьев, за стволами, лежа на земле, – снайперы швейцарской полиции.

Пятьдесят один… пятьдесят два… пятьдесят три…

Линдхаут с радостью вытащил бы свой пистолет, но ему запретили это делать. Это напугало бы человека, которого он просил прийти сюда. Это слишком опасно, объяснили ему. У этого Зарглебена, несомненно, тоже было оружие. Но он боялся. Смертельно боялся. Они убедительно внушали Линдхауту, что он должен обращаться с Зарглебеном предельно осторожно. «Еще и фамилия такая – Зарглебен»,[50]50
  Дословно: «гробовая жизнь». – Прим. пер.


[Закрыть] – подумал Линдхаут. Шестьдесят два… шестьдесят три…

Он двигался по западной опушке Алльшвильского леса. Тропа Алльмендвег пересекала лес с севера на юг и в этом месте доходила до Биннингена, пригорода Базеля на самом юго-западе города. Им нужна была пустынная местность – никакого движения транспорта, никаких домов, никаких посторонних людей, – это Линдхаут понимал. Он знал, что за каждым его шагом следят. Сзади, в пятидесяти метрах от него, шел телохранитель Чарли. «Я так сопротивлялся, когда Брэнксом приставил ко мне Чарли, говорил, что не нуждаюсь ни в каком телохранителе. А теперь я рад, что он у меня есть», – думал Линдхаут. Он взглянул на светящийся циферблат наручных часов. 3 часа 29 минут. На месте он должен быть в 3.30. Ночь на 12 ноября 1967 года в Базеле была очень холодной… Девяносто девять… сто… сто один…

«Они обещали прислать полицейскую бронированную машину для меня и Зарглебена, – подумал Линдхаут. – Машина должна стоять где-то здесь. Возможно, чуть впереди меня. Во всяком случае, совсем рядом с местом встречи, чтобы Зарглебен смог сразу же туда забраться, да и я тоже. Зарглебен настоял на том, чтобы был обеспечен максимум защиты. Если он действительно назовет фамилию, он заслужил это. И все-таки это уже слишком, – подумал Линдхаут. – Я биохимик, а не Джеймс Бонд. Но обстоят дела так…» Сто сорок четыре… сто сорок пять… сто сорок шесть…

Он услышал шорох. Несмотря на темноту, ему показалось, что он видит перед собой какую-то тень. «Это Зарглебен, – подумал он. – Это непременно должен быть он. Он так же точен, как и я». Сто сорок девять… сто пятьдесят. Линдхаут резко остановился. Он услышал дыхание другого человека. Затем послышался голос:

– «Дельфин?»

– «Кавказ», – ответил он. Это были согласованные между ним и Зарглебеном слова пароля. «Все идет хорошо», – подумал Линдхаут, когда услышал, как заработал мотор броневика. На какой-то момент ярко зажглись фары. В их свете он смог разглядеть стоявшего перед ним человека. Мужчина выглядел смертельно больным и жалким. Глаза глубоко ввалились. Лицо, руки были в шрамах и ожогах от химических веществ, а сам он исхудал настолько, что походил на скелет.

– Добрый вечер, – сказал Линдхаут. Он заметил, что человек дрожал от волнения. – Не бойтесь… – Он обернулся. – Вот, видите – это мой телохранитель… а вот и машина… мы все предусмотрели…

В этот момент вспыхнул сильный прожектор, установленный на одном из деревьев, и застучал автомат. Полный ужаса, Линдхаут увидел, как исполин Чарли с выражением безграничного удивления на лице споткнулся, схватился за грудь и осел на землю. Линдхаут отреагировал молниеносно. Он бросился на землю и перекатился с дорожки вниз в густые заросли. С содроганием он увидел, как пули прочертили перед ним длинный след на земле.

– Прочь с дороги! – закричал Линдхаут, потому что Зарглебен все еще стоял в световом конусе во весь рост как парализованный.

– Свинья! Ты меня под…

Длинная очередь прошила Зарглебена – тело, ноги, голову. Его подбросило в воздух и с хрустом бросило на землю. Кровь, кровь, фонтаны крови забили вокруг него. Линдхаут выхватил свой пистолет.

«Они подставили нас обоих, – подумал он, не в состоянии осмыслить все происшедшее. – Но каким образом? Как такое возможно? Ведь это все швейцарские полицейские!»

Он открыл огонь по прожектору. Он расстрелял всю обойму, прежде чем последняя пуля попала в цель. Зазвенело стекло, яркий свет погас, и тяжелый предмет с шумом свалился на землю. Вновь началась стрельба. «Я сошел с ума, – подумал Линдхаут. – Этого не может быть. Это невозможно!» Он слышал крики, глухие звуки падения, возгласы и ругательства.

Броневик шел прямо на него. «А если это не швейцарская полиция? – дрожа, подумал Линдхаут, вставляя в пистолет новую обойму. – Или если эти псы все заодно? Тогда я у них в руках! Какой же я идиот!»

Вдруг наступила тишина. Больше не раздалось ни одного выстрела. Линдхаут лежал на животе, втянув голову в плечи и обхватив пистолет обеими руками. «Живым эти псы меня не получат, – подумал Линдхаут в бессильной злости, – живым – нет. Именно в Базеле я должен подохнуть! Ведь ни один человек не мог ничего заметить! – Одна пуля рикошетом попала в ствол дерева, прижавшись к которому он лежал. Посыпалась древесная труха. – Все это безумие, безумие!» – думал Линдхаут.

В девятнадцать часов ему опять позвонил Зарглебен и осведомился:

– Итак?

– Все ваши пожелания будут исполнены. Никакого наказания. Охрана – так долго, как вы захотите. Немедленный переезд в Америку. Честное слово!

– Честное слово – дерьмо. Если вы лжете, мы оба скапутимся. Ведь вам это ясно, а? Вы хотите подохнуть?

– Конечно, это моя сокровенная мечта, – ответил Линдхаут. Это было вовремя сказано. Зарглебен повел себя спокойнее:

– Я доверяю вам. Когда и где точно?

– Вы можете назвать мне фамилию и по телефону, все равно мы о вас позаботимся!

– У меня же мозги не в заднице! Назвать вам фамилию? Тогда вы будете знать все и отшвырнете меня в сторону как горячую картофелину. Фамилию вы получите тогда, когда я окажусь в безопасности, понятно? Я спросил, понятно ли вам!

– Да, конечно.

– Итак, когда и где?

– Позвоните в Управление полиции. Начальнику. Он все скажет вам, и тогда Вы поверите мне окончательно. Эта линия и мне кажется ненадежной.

– Таким вы мне нравитесь. Кажется, вы действительно что-то сделали. Тогда до скорой встречи.

«Мы вскоре и встретились, несколько минут назад, здесь, на тропе Алльмендвег в Алльшвильском лесу, – подумал Линдхаут. – Через пять секунд после нашей встречи ты был мертв, расстрелян. Кем? Людьми босса, конечно. Но как они узнали, как смогли узнать, где мы должны встретиться? – Линдхаут услышал поблизости крик, потом звук ударившегося обо что-то тела. – В кого-то попали, – глупо подумал он. – В кого? И кто стрелял? Эта проклятая темнота… Хотя у них, конечно, есть винтовки с инфракрасными визирами…»

Рядом с ним со скрежетом остановился броневик. Откинулась крышка люка.

– Профессор Линдхаут? – спросил мужской голос.

Он молчал.

– Профессор Линдхаут… вы прямо подо мной… – Голос хрипло зашептал: – Идите сюда! Каждая минута может стоить вам жизни! – Не дождавшись ответа, голос спохватился: – Ах да, конечно… excusez:[51]51
  Извините (фр.).


[Закрыть] «Виндишгрэц!»[52]52
  Альфред князь фон Виндишгрэц (1787–1862) – австрийский фельдмаршал, вождь консервативной федералистской высшей знати. – Прим. пер.


[Закрыть]

«Это должны быть швейцарцы. Условный пароль. Идиоту нужно было сразу его сказать!» – подумал Линдхаут. Он пополз на животе к тропе. Еще два метра – и он в безопасности. «У меня нет выбора», – подумал он и вскочил на ноги. В этот же момент в небе разорвалась осветительная ракета, ярко осветив все вокруг.

Линдхаут бросился к машине. Чьи-то руки подняли его и втянули внутрь броневика. Он пригнулся. И тут же ощутил страшный удар в бок. Все голоса, выстрелы и ругательства смолкли, и свет погас для него. Он стал падать вперед. «Все-таки они подловили меня», – подумал он. Он рухнул на стальную плиту внутри машины. Но этого он уже не почувствовал.