Текст книги "Зовем вас к надежде"
Автор книги: Йоханнес Марио Зиммель
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 52 страниц)
21
Лишь в 16 часов 35 минут в этот день, 18 августа 1971 года, Линдхаут и Колланж в сопровождении агента ФБР Кларка добрались до гостиницы «Плаза». В холле сидели несколько мужчин и читали газеты – или делали вид, что читали.
– Это наши люди, – тихо сказал Кларк. – Эту гостиницу выбрала для вас полиция – здесь полно фэбээровцев и сотрудников криминальной полиции. С вами ничего не может случиться, профессор. Я тоже остаюсь здесь.
– Спасибо.
Линдхаут очень устал. Сказались перелет через Атлантику и разница во времени между Европой и Америкой. Кроме того, он был глубоко подавлен. Несколько часов он провел в Бюро по наркотикам, слушая, как главный инспектор Лонжи и Кларк названивали по телефонам. У начальника полиции были кое-какие сомнения, как и у мэра Нью-Йорка. Министр юстиции в Вашингтоне попросил дать ему время на размышление, точно так же, как и семидесятишестилетний директор ФБР Эдгар Гувер. Никто не хотел брать на себя ответственность за арест Брэнксома или приказ о его аресте.
Труднее всего было с ЦРУ. По его мнению, сначала было необходимо изучить материал, находившийся в советском посольстве, – все же его доставили советские агенты! Нельзя же позволить себе в такой ситуации ни с того ни с сего просто взять и арестовать Бернарда Брэнксома, человека, находящегося в самом центре общественного внимания.
– Тогда ЦРУ должно затребовать материал из советского посольства! – воскликнул Линдхаут. – Черт побери, мою дочь похитили! А здесь ведут бесконечные переговоры, а время идет! – Он вышел из себя. – Это так вы защищаете людей в Америке? Если с Труус что-нибудь случится… Брэнксом же знает, что я здесь, он определенно это знает…
Советское посольство в Вашингтоне заявило через своего представителя, что ни в коем случае не передаст материал в руки ЦРУ, с которым не только СССР имеет свой печальный опыт, но которое и во всем мире имеет скверную репутацию. Советское посольство, заявил далее его представитель, имеет указание предоставить материал, действительно находящийся у него на хранении, только лично Линдхауту или в Бюро по наркотикам. Тут же вмешалось Министерство иностранных дел: ведь здесь речь может идти о деле, имеющем политический характер!
Все это выяснилось в результате бесконечных телефонных разговоров.
В отчаянии Линдхаут воскликнул:
– Значит, моя дочь может подыхать, так? А Брэнксом, эта грязная свинья, останется ни при чем, да? А я? Я ничего не могу сделать. Ничего, ничего, ничего!
– Успокойтесь же, пожалуйста…
– Успокоиться?! Я должен волноваться! Если бы похитили дочь одного из этих высоких господ, то дело, наверное, шло бы быстрей, а? Прелестная страна!
Лонжи тяжело вздохнул:
– Ну что я могу сделать? Ничего не могу, вы же слышите. Я вас очень хорошо понимаю, профессор… Сейчас включится Белый дом – слава богу! Тогда решение будет принято очень скоро… – Он пожал Линдхауту руку. – Пожалуйста, не вините эту страну… В любой другой было бы то же самое…
– Да, конечно… – пробормотал Линдхаут.
– Я еду с вами в гостиницу «Плаза», – сказал агент ФБР Кларк. – Вы должны отдохнуть. Я уверен, решение будет принято в течение ближайших часов…
Линдхаут кивнул.
В «Плазе», когда он уже вместе с Кларком и Колланжем шел к лифтам, его окликнул один из портье.
Он обернулся:
– В чем дело?
Портье поспешно догнал его:
– Для вас что-то оставили, профессор Линдхаут. Чуть не забыл! – Портье протянул маленький пакет. – Вот, пожалуйста…
– Минуту! – вмешался Кларк. – Что значит «оставили»? Когда?
– Не знаю… Пожалуйста, один момент, я спрошу.
Портье навел справки. Выяснилось, что один из швейцаров, стоявших перед «Плазой» на улице, получил пакетик от какого-то молодого человека. Тот подъехал на «бьюике», приблизительно часа два назад.
Кларк распорядился позвать швейцара.
Чтобы не привлекать к себе внимания в холле, все прошли в помещение за стойкой администратора. Кларк стал расспрашивать швейцара: кто был этот молодой человек? как он выглядел? какой номер был у автомобиля?
Швейцар был раздражен: ему пришлось все время простоять на безумной жаре, парковать машины, помогать загружать багаж, подзывать такси.
– Что я могу о нем сказать? – ответил он. – Просто молодой человек.
– Дальше, говорите дальше. Что еще? Как он выглядел?
– Черт побери, я что – из полиции? Понятия не имею! Если бы вы знали, сколько у нас сегодня отъездов и приездов! Я полумертвый. Больше я ничего не могу вам сказать – при всем моем желании. И только не спрашивайте меня о номере машины! На него я даже не посмотрел. – Швейцар повысил голос. – И что теперь? Меня арестуют? Расстреляют на месте?
– Да успокойтесь же, – сказал Кларк.
– Послушайте, занимайтесь своим дерьмом сами! – Швейцар взмок от пота. – Почему вы не поставили парочку своих ищеек на улице?
– Тут вы правы, – признал Кларк.
– Так могу я наконец получить пакет?! – почти истерично спросил Линдхаут.
– Нет.
– Что?!
– Ни при каких обстоятельствах, профессор! – Кларк покачал головой. – А если там взрывчатка? Мы должны ехать к нам!
– Что значит «к нам»?
– В нью-йоркскую штаб-квартиру ФБР. Мне жаль, что вам не придется отдохнуть, но мы несем за вас ответственность.
Они поехали в нью-йоркское бюро ФБР. Там пакетик отнесли в лабораторию. Прошло какое-то время, прежде чем специалисты наконец с уверенностью смогли заявить, что, если его вскроют, взрыва или каких-либо других опасных последствий не будет. Сделать это решили прямо в лаборатории. Линдхаут сидел на табуретке. Теперь, кроме Колланжа и Кларка, в помещении, до отказа забитом аппаратурой, находились еще три техника.
В пакете было два предмета – очень маленький диктофон и письмо. На конверте было написано:
«Внимание! Ни в коем случае не открывать, прежде чем вы не прослушаете кассету!»
Слова были составлены из букв, вырезанных из газетных заголовков.
– Что это значит? – Линдхаут испуганно посмотрел на Кларка.
– Сейчас узнаем. – Кларк распорядился, техники подключили большой магнитофон, и только после этого Кларк включил диктофон. Раздался искаженный мужской голос:
– Добрый день, профессор Линдхаут. Сообщаем вам, что ваша дочь Труус с двенадцатого августа находится в наших руках. Площадь Соединенных Штатов Америки составляет девять миллионов триста шестьдесят две тысячи триста восемьдесят девять квадратных километров. Где-то на этой площади пока… находится ваша дочь… – Линдхаут вскочил на ноги. Его губы беззвучно шевелились. – Двенадцатого августа вашей дочери ввели дозу героина. Только для того, чтобы она успокоилась. Послушайте, профессор, послушайте голос вашей дочери на третий день…
После короткого шума прозвучал этот диалог:
Голос Труус (неразборчиво).
Первый мужской голос. Ну вот. Опять задыхается… Так, маленькая потаскушка. Смотри не распускай язык.
Второй мужской голос по-идиотски хихикает.
Голос Труус (со стоном). Где я?
Первый мужской голос. Заткнись, детка.
Голос Труус. Какой сегодня день?
Первый мужской голос. Заткнись, детка.
Голос Труус. Кто вы?
Первый мужской голос. Черт побери, ты что, не можешь держать язык за зубами? Влепи ей еще раз!
Звук пощечины, затем хихиканье.
Голос Труус. Воды… дайте воды…
Первый мужской голос. Потом. Сначала поговори-ка со своим папочкой. Сядь! Ты должна сесть!
Голос Труус (кричит от боли). Что… что это?
Первый мужской голос. Сейчас ты громко прочитаешь то, что там написано, и при этом будешь все время смотреть на свет!
Голос Труус. Зачем?
Первый мужской голос. Не твое дело. Если ты не сделаешь того, что я тебе говорю, ты не проживешь и пяти минут. Все из-за твоего сраного папочки.
Голос Труус. Из-за… но зачем?
Первый мужской голос. Не твое дело. Ну как, будешь читать?
Голос Труус. Нет.
Звук сильных ударов.
Первый мужской голос. А сейчас ты получишь кое-что другое, а не оплеуху, маленькая свинья. Ну, давай, давай пошла!
Голос Труус (запинаясь). Адриан, умоляю тебя, скажи, что все, что ты слышал и видел в Вене, было фальсификацией. Скажи, что ты убежден в том, что босс «французской схемы» самым подлым образом пытался обвинить мистера Брэнксома (короткая пауза… плач)… Если ты сейчас обвинишь мистера Брэнксома, меня убьют. Это наверняка. Ведь если общественность действительно поверит в то, что фальшивки, которые ты видел в Вене, никакие не фальшивки, а подлинники, то люди босса будут просто вынуждены меня убить. Вынуждены, Адриан, вынуждены! Потому что только в этом случае общественность действительно поверит, что мистер Брэнксом – босс. Добрый мистер Брэнксом, который тебе всегда так помогал. Это наверняка ловкий ход босса. Ведь тогда никто больше не будет его искать и он будет в безопасности. Адриан, прошу тебя, не обвиняй мистера Брэнксома. Иначе у тебя больше не будет дочери. Иначе я буду мертва…
Включился искаженный мужской голос с начала ленты:
– Это была ваша дочь, профессор Линдхаут. Вы ее еще услышите. Что вы там себе, собственно говоря, думали? Вы действительно не подозревали, что круглосуточно были под наблюдением? Во время вашего полета в Цюрих? Во время вашего полета в Вену? В Вене по всем вашим маршрутам? Вам ни разу не приходила в голову мысль, что один из многочисленных веселых японцев в баре был нашим человеком? Неужели господин Левин не подумал о том, что за ним следили – каждую минуту, которую он провел в Вене? Нет? Печально, печально, мы думали, что вы умнее. Вы великий ученый, профессор, но наивный как ребенок. Господин Левин показал вам фотографии, пять штук. На них, сказал господин Левин, вы видите босса «французской схемы». В советском посольстве господин Левин дал вам прослушать запись перехваченных телефонных разговоров и заявил, что это голос босса. И вам ни разу не пришло в голову, что господин Левин лжец, преследующий свои, совершенно определенные цели? Мы знаем, что русский курьер доставил фотографии и пленки в советское посольство в Вашингтоне. Мы знаем, что вы только что вернулись от главного инспектора Лонжи. Вы были в Бюро по наркотикам. Вы в присутствии своего ассистента Жан-Клода Колланжа и агента ФБР Ховарда Кларка рассказали главному инспектору обо всем, что пережили, услышали и увидели. Вы утверждали, что мистер Бернард Брэнксом, член палаты представителей, является боссом «французской схемы». После этого различные инстанции спорили, что делать дальше. Вас направили в гостиницу и сказали, что оповестят вас, как только будет принято решение. В этот момент вы – по всей видимости, вместе с людьми из ФБР – слушаете мой голос, профессор. Слушайте дальше: если вы сейчас же не опровергнете ваше абсурдное утверждение, если вы не добьетесь, чтобы любая деятельность по этому делу была прекращена, вы никогда больше не увидите свою дочь, которую вы так любите, живой…
«Единственное, чего они не знают, – подумал Линдхаут, – что Труус не моя дочь. Но это и все. То, что я люблю ее больше всего на свете, – верно».
Опять зазвучал искаженный голос:
– Перед вами выбор, профессор: либо вам удастся исправить то, что вы натворили, либо ваша дочь очень скоро будет мертва. Слушайте внимательно все, кто прослушал эту кассету и наверняка записал ее на пленку, – я имею в виду умников из ФБР. Во-первых: это конец записи. Кассета вместе с диктофоном сгорит через десять секунд. Во-вторых: сейчас вы можете вскрыть конверт, профессор Линдхаут, в нем фотографии Труус. Через десять секунд они также загорятся. Господа из ФБР уж точно знают, как все это делается.
Линдхаут уставился на диктофон. Колланж начал про себя считать. Когда он дошел до десяти, из диктофона ударило остроконечное пламя, и вслед за этим раздался слабый взрыв. За несколько секунд прибор и кассета сгорели, оставив после себя маленькую горстку пепла. Завоняло сгоревшим пластиком.
Между тем техники ФБР прокрутили назад свою пленку, и опять послышались нечеткие шорох и мужской голос: «Ну вот. Опять задыхается…»
– Все записано! – крикнул один из техников.
– В порядке, – буркнул Кларк. – А теперь снимки!
Линдхаут, словно слепой, стал ощупью искать конверт.
– Минуту! – Кларк повернулся к одному из экспертов: – Срочно переснять фотографии!
– Сейчас, мистер Кларк. – Техник побежал и принес камеру.
Руки Линдхаута дрожали.
– Подождите, я помогу вам. – Кларк разорвал конверт. Из него выпала дюжина фотографий. Сотрудник ФБР проворно разложил снимки, стараясь подавить поднявшееся чувство тошноты.
На фотографиях была Труус – спящая и бодрствующая, кричащая и бушующая, прикованная к каркасу кровати в собственных испражнениях, Труус, говорящая прямо в камеру, с грязными спутанными волосами и слезящимися глазами.
Техники быстро пересняли все фотографии.
Линдхаут с такой силой судорожно сжал кулаки, что выступили жилы толщиной в карандаш.
– Эта свинья Брэнксом! – сказал он. – Эта проклятая свинья Брэнксом.
В этот момент снимки вспыхнули и мгновенно сгорели.
Линдхаут подбежал к телефону и рывком поднял трубку.
– Что вы собираетесь делать? – крикнул Кларк.
– Позвонить в советское посольство! Они никому не должны отдавать пленки и фотографии!
– Но тогда Брэнксом улизнет от нас!
– Мне плевать! Моя дочь умрет, если я не смогу убедить посольство, что документы из Вены – мое единственное оружие против Брэнксома.
– Подождите, профессор, дайте же нам минуту подумать…
– Нечего тут… Барышня, это профессор Линдхаут! – сказал он ответившему коммутатору. – Пожалуйста, соедините меня как можно скорее с советским посольством в Вашингтоне… Тогда поищите номер! У вас ведь должна быть телефонная книга Вашингтона. Что? Нет, конечно, нет. Зачем? Что там написано? Обо мне?.. Пришлите нам наверх несколько экземпляров… Да, сейчас же… Как?.. Нет, подождите с посольством, пока я снова вам не позвоню. – Линдхаут положил трубку.
– Что еще за экземпляры? – спросил Ховард Кларк.
– Экземпляры нью-йоркских газет. Послеобеденные выпуски.
– Что там?
– Боже, да откуда я знаю! – закричал Линдхаут, но тут же взял себя в руки. – Извините, господа, извините меня… Там что-то написано про меня. Не сердитесь на меня. Но ведь Труус…
– Мы на вас не сердимся, – сказал Кларк.
Раздался стук в дверь. Вошел молодой человек:
– Газеты…
Он передал их Кларку и снова исчез. Кларк бросил газеты на стол, и все увидели жирные заголовки:
ИЗВЕСТНЫЙ УЧЕНЫЙ УТВЕРЖДАЕТ В ОТДЕЛЕ ПО БОРЬБЕ С НАРКОТИКАМИ: «ЧЛЕН ПАЛАТЫ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ – БОСС „ФРАНЦУЗСКОЙ СХЕМЫ“!»
ПРОФЕССОР АДРИАН ЛИНДХАУТ: «БЕРНАРД БРЭНКСОМ ПРИКАЗАЛ ПОХИТИТЬ МОЮ ДОЧЬ!»
ПРОФЕССОР ЛИНДХАУТ: «БЕРНАРД БРЭНКСОМ РУКОВОДИТ ГЕРОИНОВЫМ СИНДИКАТОМ!»
Линдхаут выругался.
– Прекратите, – сказал Кларк. – Откуда газеты – а ведь это три крупнейшие газеты Нью-Йорка! – получили эти сведения?
– Понятия не имею! Но за этим наверняка стоит Брэнксом! Оборона нападением! А что ему – у него Труус!
Прочитав одну из статей, Колланж сказал:
– Здесь написано, что вы, мистер Кларк и я сегодня днем пришли в Бюро по наркотикам и потребовали встречи с главным инспектором Лонжи. Якобы вы, господин профессор, были необычайно взволнованны и кричали, что Брэнксом – босс «французской схемы» и, кроме того, что он приказал похитить вашу дочь.
– К сожалению, это действительно так. – Кларк огорченно посмотрел на Линдхаута. – Помните, я же вам еще сказал, что вы должны вести себя тише? Это репортерское дерьмо так и ждет подобных моментов…
Линдхаут хлопнул себя ладонью по лбу:
– Я проклятый идиот… Это я во всем виноват…
– Не волнуйтесь, теперь это не имеет никакого смысла, – сказал Кларк и обратился к Колланжу: – Что там еще написано?
– Все пишут о беспрецедентном скандале и требуют тотчас же арестовать Брэнксома. Они обвиняют его и…
Резко зазвонил телефон.
Кларк снял трубку. До него донесся озлобленный голос главного инспектора Лонжи:
– Что за паскудство, Ховард? Кто разрешил вам информировать репортеров? У вас на это не было никакого права! Вы в ФБР! Мы же договорились, что не будет сказано ни слова – ни слова, – пока не будет принято решение!
– Я не сказал ни слова, Томми!
– Тогда откуда дерьмовые листки все знают?
Кларк объяснил.
– Теперь уже ничего не поделаешь, Томми, – сказал он.
– Ничего не поделаешь! Вы знаете, что здесь творится, Ховард? Это только подлило масла в огонь! Звонил спикер палаты представителей! Вывалял меня в дерьме! Он будет ходатайствовать о моей отставке и о вашем аресте! Уже засуетились начальник полиции, мэр, ФБР и ЦРУ…
– А эти чего хотят?
– ЦРУ заявило, что речь идет о направленной и ловкой попытке советских служб обвинить в преступных деяниях такого порядочного и заслуженного человека, как Бернард Брэнксом. Все это является грязной выдумкой профессора Линдхаута. Его нужно тотчас выслать или посадить в тюрьму, или то и другое вместе!
– Идиоты!
– Они говорят, что профессор Линдхаут был в советском посольстве в Вене! Они говорят, что это дело было сфабриковано заранее, что это дело…
Пронзительно зазвенел второй телефон.
Один из техников поднял трубку. Затем он повернулся к Линдхауту:
– Вас!
– Минуту! Кто это? – спросил Кларк. – Подождите, профессор…
– NBC[68]68
Национальная радиовещательная корпорация. – Прим. пер.
[Закрыть] – начальник службы новостей. Я знаю его голос.
– Включите громкоговоритель, Браун. Тогда мы все услышим, чего он хочет.
Техник сдвинул вниз какой-то рычаг и протянул Линдхауту трубку. Мгновение спустя по помещению разнесся низкий голос:
– Добрый день, профессор Линдхаут. Меня зовут Нортон, Патрик Нортон. Вы меня не знаете…
Линдхаут вопросительно посмотрел на Кларка. Тот сделал знак: отвечать! Линдхаут сказал:
– Я действительно вас не знаю, мистер Нортон.
– Разумеется, нет. Но вы сейчас в ФБР, как мне сказали в «Плазе». Наверняка нас слушают и сотрудники. Они вам подтвердят, что я начальник службы новостей телевидения NBC. – Голос приобрел ироничный оттенок. – На случай, если вы не знаете, дорогой профессор, – мы самая большая телевизионная компания Соединенных Штатов. Сегодня вечером в двадцать один час по Восточному стандартному времени в прямом эфире мистер Брэнксом выскажет свою точку зрения. Передача будет транслироваться телеканалами АВС[69]69
Американская радиовещательная корпорация. – Прим. пер.
[Закрыть] и CBS…[70]70
Коламбиа Бродкастинг Систем, радиовещательная компания. – Прим. пер.
[Закрыть]
– Что означает: Брэнксом выскажет свою точку зрения? По поводу чего?
– Профессор, уже вся страна знает, что напечатали три нью-йоркские газеты! Есть телефоны, есть телетайпы, все радио– и телестанции Америки уже неоднократно прерывали и будут прерывать текущие передачи, чтобы давать актуальные сообщения о том, что вы здесь, в Нью-Йорке, утверждали перед главным инспектором Лонжи.
– Послушайте, мистер Нортон, я…
– Нет, послушайте вы, профессор! Вы выдвинули тяжелейшие обвинения против мистера Брэнксома! Мы живем в свободной стране, слава богу. Вы должны не кричать, а благодарить меня.
– Благодарить – за что?
– Я приглашаю вас принять участие в передаче «От побережья к побережью» – повторить ваши упреки и, конечно, представить ваши доказательства! В передаче примут участие и другие лица – от Бюро по наркотикам, от палаты представителей, от Белого дома, от «Саны» в Базеле, от французской полиции по борьбе с наркотиками в Марселе…
– А как вы успеете доставить сюда людей из Европы за такое короткое время?
– Мы со всеми уже установили контакт. Они будут сидеть в телестудиях у себя в стране и оттуда давать свои объяснения. Это будет передача чрезвычайной важности.
– И я должен присутствовать при этом?
– Гм… профессор, я думаю, что население этой страны имеет право на быструю и полную информацию по такому драматическому делу. А наш долг – распространять эту информацию! Итак, вы готовы принять участие в передаче? Ваши утверждения чудовищны! Мы даем вам возможность доказать их перед миллионами! Итак?
– Послушайте, мистер Нортон, здесь звонит другой телефон! Дайте мне десять минут времени! Я перезвоню!
– Если для вас в данный момент другой разговор важнее…
– Что значит – важнее? Конечно, вы для меня важнее всего! Я только хочу кое-что прояснить. Я…
– Да, профессор?
– Я… Меня поставили в скверное положение…
– Разве не вы сами это сделали?
– Десять минут, мистер Нортон, десять минут!
– Хорошо, профессор. Я жду. Десять минут. Если по истечении этого срока я от вас ничего не услышу, передача пойдет без вас! – Нортон положил трубку.
– Это был он, на сто процентов, я знаю его голос, – сказал первый техник.
– Стало быть, десять минут. Вы все слышали, Томми? – спросил Кларк в свою трубку.
– Да, – ответил главный инспектор из Бюро по наркотикам. – Забавная история. По-моему, что-то у вас пошло не так.
– Профессору Линдхауту передали в «Плазе» пакет. Мы его здесь открыли. Там был диктофон с голосом его дочери… ужасно. И конверт с ее фотографиями… еще ужасней. Когда пленка закончилась, диктофон саморазрушился. Но мы все перезаписали. Мы успели переснять и все фотографии, прежде чем они самовозгорелись.
Голос Лонжи прозвучал обессилено:
– Господи, еще и это…
– Что – «это»?
– Я только что получил записку… Нортон желает видеть меня в своей передаче.
– Вы пойдете?
– Можете не сомневаться, Ховард! А профессор?
– Я не знаю… Его дочь… если он повторит свои обвинения в эфире…
– Боже, спаси нас всех, – сказал Лонжи и повесил трубку.
Несколько секунд в лаборатории царила тишина. Затем Линдхаут попросил Кларка:
– Пожалуйста, соедините меня с мистером Нортоном.
– Вы согласитесь?
– Я должен. – Линдхаут опустился в кресло. – При всех обстоятельствах. Иначе с Лонжи будет покончено, с вами обоими тоже, да и со мной заодно…
Зазвонил первый телефон. Кларк поднял трубку. У аппарата был Нортон:
– Вы хотели поговорить со мной, профессор?
– Да. Разумеется, я приму участие в передаче сегодня вечером.
– Это меня радует. Мы за вами заедем.
– Не стоит, – сказал Линдхаут. – Меня доставят в студию. Не беспокойтесь.
– Но вы должны быть здесь не позднее двадцати часов пятнадцати минут!
– Почему так рано?
– Вас надо подгримировать. Это прямой эфир!
– Хорошо, – сказал Линдхаут. – В двадцать часов пятнадцать минут. – Он положил трубку.
Колланж уставился на него:
– Вы действительно собираетесь выступить перед камерами?
– Да.
– А Труус?
– Труус, – тихо сказал Линдхаут. – Труус… я должен появиться перед камерой, я должен… Труус найдут… Труус найдут… Почему вы так на меня смотрите?
– Потому что мне очень жаль вас, – сказал Жан-Клод Колланж. – Потому что не могу понять, как Бог в своем всемогуществе может допустить такое.
– Возможно, – сказал Линдхаут, – Бог и всемогущ только потому, что его нет…
