Текст книги "Каменные скрижали"

Автор книги: Войцех Жукровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)

Майор так никогда и не женился, несмотря на происки многих богатых невест. Остался наедине с легендой. Иштван поднялся из своего кожаного гнезда (кресло разгладило подушки, как бы вздохнув с облегчением) и медленным шагом направился к майору, не уверенный в том, правильно ли он понял, что тот приглашает его к себе. Стоун поманил его указательным пальцем, словно стряхнул пепел с невидимой сигары, тогда, перестав беспокоиться, Тереи сел рядом, они продолжали молчать, даже не глядя друг на друга.

– Хотите еще? – наконец заговорил майор, показав на бутылку и сифон, стоящие у коричневой стенки кресла. Сам он уже сделал приличный глоток из бокала.

– С удовольствием.

– Так налейте себе. – А когда закончилось шипение сифона, Стоун шепнул: – Тяжело вам сейчас, да? Иштван кивнул головой.

– Недоступная, – вздохнул майор, – равнодушная…

– Откуда вы… – Тереи резко повернулся.

– Это слишком редкий случай, чтобы я не заметил, – сощурил Стоун свои густо покрытые морщинами веки. – Сейчас не только трудно увидеть настоящие чувства, но и встретить настоящую женщину…

– Эх, что уж тут говорить!

– Вы думаете, что я умею только владеть копьем и разбираюсь в лошадях, старый, глупый, отставной Стоун, – неизвестная сила распрямила его изнутри, водянистые и сонные глаза заблестели. – Она могла меня удержать, ведь я же ее умолял, и не сделала этого, хотя все зависело от нее, – пьяно сказал майор.

– Просто она недостаточно сильно любила, – не щадил его Тереи, нанося раны и самому себе.

– Она любила по-настоящему, глупый вы мальчишка. Ухватила мою губу зубами и дрожала, закрыв глаза. «Я хочу быть с тобой, брошу службу, мундир и пойду туда, куда пойдешь и ты». «Нет», так она сказала, «не могу, я слишком тебя люблю». А ведь ей стоило только посильнее сжать зубы…

Он смотрел на Иштвана сверху, словно хотел его клюнуть, глазом в красных прожилках, пьяно сверкающим из-под седой насупленной брови.

– Единственная женщина, которая так умела любить. Понимаешь? Поэтому она от меня и отказалась. А ведь мы могли быть счастливы еще многие годы… Сделать это никогда не поздно, у меня был револьвер, если бы она велела, мы ушли бы вместе. Понимаешь?

Нет, Тереи отрицательно покачал головой.

– Проказа. Нянька отвела девушку в пещеру, чтобы она получила благословение, Садху оцарапал ее мертвеющей рукой. Иштван, как завороженный, вглядывался в его синие губы, перед ним раскрылась тайна Стоуна. Он еще не понимал, почему именно ему рассказал это майор, как до него донесся шепот:

– Иди на веранду, она там… Приехала с ним, но я знаю, что она ждет тебя. Ну, иди и будь безрассудным. Это я тебе говорю, майор Стоун, помни, стоит быть безрассудным.

Иштван так упорно призывал Маргит, что уже видел ее с Конноли. Он потряс сухую, костлявую руку майора и, отставив бокал, направился к двери. Шаги глухо раздавались по толстой кокосовой дорожке.

В тени на одном из расставленных шезлонгов сидела закутанная в шелка Грейс. Она неохотно отвела взгляд от лежащей перед ней золотой в солнечном свете долины, на которой белели загоны для лошадей, столбики и шесты, крутились наездники, иногда поблескивая, словно голуби, в туче пыли, которая поднималась из-под копыт. Из-за кустов доносились радостные крики детей, девочка заливалась смехом, вне себя от счастья, когда конюх выбежал на солнце, ведя за собой скачущего рысью пони.

– Ох, это ты, – мягко улыбнулась Грейс. – Потерявшийся Иштван, которого я не видела, кажется, целую вечность.

Вероятно, она заметила его удивление и тень разочарования, потому что повернула голову и стала смотреть на огромные пастбища и загоны, где объезжали лошадей, словно хотела убедиться в том, что ее раджа там, и показать Иштвану, что только муж ее и интересует. Но когда Тереи встал над ней, она судорожно схватила его за руку, и перед ним была уже не важная дама, а несчастная, растерянная женщина.

– Я не ожидал, что ты будешь здесь.

– Поэтому ты и пришел? Стараешься не появляться в моем доме и тех местах, где мы с тобой бывали.

– Хочу забыть, – отрезал он.

– Ты уже забыл, я – горсточка пепла. Но другие помнят. Во вторник была Маргит со своим приятелем. – . Смешной американец, у него волосы торчат, как подстриженная грива у жеребенка.

– Говоришь, Маргит была у тебя, – со страдальческим выражением лица проговорил Иштван. – Откуда я мог знать, что вы уже вернулись в Дели?

– Существует телефон. Только не лги, что ты звонил. Я велела слугам записывать все фамилии. Твоей в списке нет, а ведь они тебя знают.

Грейс положила узкую ладонь на его руку.

– Садись. Видишь, там объезжает новую лошадь мой муж, – она показала движением головы.

– А ты не ездишь… А ведь любила…

Она опустила руку, словно ушла в себя, звякнули золотые браслеты.

– Теперь мне уже нельзя. Врач запретил.

Грейс смотрела не на мужа, а на детей, скачущих рысью на пони, хорошо были слышны крики, смех, ржание лошадей, казалось, пикник приносил им только радость. Обе ее руки лежали внизу, на подоле, словно защищали живот. Неожиданно у него сжалось сердце, он вспомнил свадебную ночь и добычу, которую тогда захватил. А вдруг это мой ребенок? – тревожной тенью промелькнуло в голове, так почему же он не ждал, не отказался тогда от Грейс, чтобы добиться другого, более глубокого, желанного чувства женщины, которую он потерял. Сейчас я расплачиваюсь за Грейс…

– Ты ожидаешь ребенка?

– Сына, – ответила она уверенно, словно это было уже решенное дело. – Раджа хочет сына. И я тоже. Грейс смотрела на Тереи большими, сияющими глазами, в них было видно желание, а возможно, она хотела закрепить в памяти дорогие черты, передать их еще неродившемуся ребенку.

Они услышали, топот, прискакал раджа. Обметам зад ударами более темного хвоста, лошадь мотала головой, жуя ненавистный мундштук. Иштван видел только сапоги с голенищами, блеск опущенной шпоры и руки в перчатках, которые держали подобранные поводья. Голову раджи закрывала колышущаяся от ветра низкая крыша опущенного тента веранды.

– Привет, Тереи, – говорить радже мешала одышка после недавнего галопа, – хорошо, что я тебя встретил, в последнее время ты нас избегаешь. Знаю, что ты на меня обижен… Так ведь я тебе не запрещаю смотреть, как и раньше, на Грейс, особенно сейчас, – он задохнулся от торжествующего смеха.

– Ты повеселел с тех пор, как снял траур, – сказал Тереи.

– Снял, потому что мой старший брат жив, – поморщился раджа. – Умер, его сожгли, пепел бросили в Ганг, а теперь он воскрес и угрожает мне процессом. У меня был уже его адвокат, известный тебе господин Чандра.

– Так он же твой компаньон, ведь с ним наверняка можно договориться… Воскрес? – Тереи пожал плечами. – Странная история.

– Забываешь, что ты в Индии, – раджа расплетал лошадиную гриву, играя ею, как перебирает бахрому салфетки стеснительный человек, попавший на прием. Крики катающихся на пони детей беспокоили лошадь, она стригла ушами и поднимала сухощавую голову. – Чандра вовсе не мой партнер, хотя я и давал ему под залог большие суммы денег, боюсь, что как раз из благодарности он и хочет меня обобрать…

Кхатерпалья только дотронулся шпорой до бока кобылы, как она тут же помчалась плавным галопом, прижав уши и приподняв голову, словно хотела кого-то укусить.

Раджа сидел в седле хорошо, он умел ездить. Иштван вынужден был это признать, следя за быстрым бегом лошади.

– Что это за история, Грейс?

Она сидела с лицом засыпающей мадонны, сосредоточенная, словно к чему-то прислушиваясь, беременность ее не портила, скорее, прибавила серьезности и тихой зрелости, очарования, какое имеет сад перед сбором плодов. – Бьет ножкой, – она раскрыла губы, в несмелой улыбке прижимая обе руки к животу, – первые движения я почувствовала с левой стороны, под сердцем. Будет мальчик.

Он смотрел на нее с чувством вины, неловкости и с некоторым раздражением, как смотрят на собаку, которая не понимает приказа, хотя уже готова подавать поноску.

– Я тебе задал вопрос…

– Ах, не нуди, как только он вернется, все подробно тебе расскажет, будет счастлив, что есть с кем поделиться… Когда ты к нам приедешь? – она подняла большие, ловящие его взгляд глаза. – Я думала, что уже освободилась от тебя, а тут стоило только встретить… И, словно сдерживаемый плач, сжимает горло мысль о том, что могло быть, что я безвольно отвергла. Когда я тебя увижу? Снова ждать счастливого случая?

– Зачем нам встречаться? У тебя своя жизнь.

– Уже скоро будет и его, – она нежно положила ладонь на выпуклый живот. – Появится маленький гость. И надо будет вести его по миру. В ту ночь падало столько звезд, – она говорила словно сама себе, сонно, не спеша.

Иштван не узнавал ее, ему вспомнилась россыпь поднимающихся в небо ракет, падающих светлых слез, мурашки пробегали по спине при воспоминании о безумной дерзости, которую он совершил.

– Одна попала в меня. Она во мне, я чувствую, как она светится. Я никому об этом не сказала, только тебе, ты поймешь…

Они сидели, не двигаясь, склонившись друг к другу, и как иногда бывает в полусне, неспособные шевельнуть рукой. Вдали затих топот пони и было слышно, как хвастаются маленькие наездники, как пискливыми голосами их отчитывают матери, сидящие в тени акаций на разложенных пледах, не спуская глаз с расшалившихся ребятишек…

Он ждал до обеда, думая, что посол вызовет всех и расскажет о положении в Венгрии. Собственно говоря, откладывать это было уже нельзя, потому что знакомые журналисты звонили, высказывая просьбу, как они неизменно подчеркивали, лично для них прокомментировать происходящее. Не хватало деталей, атмосферы съезда, информации из страны – ему пришлось всячески изворачиваться.

За окном жара усиливалась, кондиционер источал влажный ветерок, похожий на воздух прачечной. Со стены на него смотрел, насмешливо улыбаясь, Ракоши.

– Не я его вешал, пусть Ференц снимает, – вздохнул Тереи, вытирая с лица пот.

Курьер принес кофе, но тут кто-то легонько постучал в дверь.

– Войдите, – сказал Тереи по-венгерски, он не ожидал визита «местного контингента», как официально в посольстве называли индийских гостей. Однако никто не появился.

Тогда курьер приоткрыл дверь. За ней стоял толстый купец, поставляющий импортные товары в посольства. Он сложил ладони перед грудью и склонил голову, непомерно увеличенную старательно уложенным в складки тюрбаном, лицо его лоснилось.

– Я приветствую вас, сэр, – он подошел к письменному столу. – У меня к вам маленькое дело.

– Вы собираете заказы, господин Гупта? Я просил полдюжины виски.

– Я как раз его привез, ждет внизу в автомобиле. Если вы прикажете, слуга сию минуту принесет… А может, отвезти прямо домой?

Курьер ждал, не прикажет ли советник принести еще один кофе. Тереи не обращал внимания на его вопрошающий взгляд.

– А как с оплатой? Чеком или наличными?

Купец показал взглядом на курьера, ему явно мешал свидетель их разговора.

– Так как, господин Гупта?

– Наличными, – он неохотно вытащил из кармана широких, мятых шаровар толстый конверт, – господин Ференц не любит чеков.

Купец пытался деликатно подать советнику толстый засаленный конверт с пачкой банкнотов.

– Что это за деньги? – удивился Тереи.

– За виски, – надул толстые губы под холеными усами сикх. – Сейчас так подняли таможенные пошлины, что моим землякам придется выпивать только на приемах в посольствах…

Сообразив, что советник не хочет брать предложенный конверт, Гупта поспешно опустил руку и начал объяснять, что секретаря не было в кабинете, хотя он звонил из города и договорился о встрече.

В этот момент открылась дверь и вошел Ференц, он поздоровался с Гуптой.

– Я выскочил на минуту, меня вызвал посол. Тебе привезли алкоголь?

– Да, и я не могу понять, сколько мне теперь надо платить, говорят, повысили пошлину.

– Не нам, а индийцам. Дипломатический статус. Правда, господин Гупта?

– Да, – с готовностью подтвердил торговец, – Для меня, бедного купца, убыток, а для вас барыш. Опечатали мой склад. Могу продавать только то, что выписал по старой цене…

– Так сколько я плачу? – напомнил Тереи.

– Ничего. Это подарок от друга, – скривил заплывшее лицо сикх.

– Так нельзя…

– Можно, можно, – взял за руку купца Ференц, подталкивая его к двери. – Бери, Иштван, если дают. Пей виски, у тебя будет еще время подумать, за что ты получил такой подарок.

– Берите, господин советник, – шепнул курьер. – Может, к мне дадите бутылочку?

– За даровое виски потом всегда приходится расплачиваться чем-то другим, – отмахнулся советник. – Что он от меня хочет?

– Жду нового заказа, – поклонился купец. – У меня здесь уже выписано…

– Пошли ко мне, решим все спокойно, – выгонял его потерявший терпение Ференц. – Как здесь жарко! Когда они вышли, курьер посмотрел на советника с уважением.

– Могу взять бутылочку? Пусть и мне что-нибудь перепадет.

– Берите, – махнул рукой Тереи – и уходите.

– Так точно, – вытянулся – по-солдатски индиец. – Меня здесь, господин советник, вообще не было.

Резко зазвонил телефон. Посол вызывал на совещание. Иштван встал, потянулся, подтянул ослабленный узел галстука и, закрывая дверь, еще раз посмотрел на портрет, на лысую конусообразную голову человека, который многие годы заправлял Венгрией.

– Я прочитал вам сообщение, – посол уперся обеими руками о письменный стол и, отклонив тяжелое туловище, посмотрел из-под прикрытых век – так что вы все уже знаете. Десталинизация коснулась и нашей страны. Процесс идет сложный, это результат ошибок, извращений и очень неоднозначного положения в нашем лагере. Все происходящее следует принимать взвешенно, поскольку сам процесс, несущий возможности позитивных изменений, пущенный на самотек, может привести к внутреннему брожению и серьезно ослабить позицию партийного аппарата, а как раз этого и ждут враги.

Сотрудники посольства стояли все вместе, смущенные краткостью сообщения, отсутствием эмоционального отношения к последним событиям.

– Выжидает, – шепнул Иштван, но Юдит только сжала ему кончики пальцев, чтобы он замолчал.

– Возвращайтесь на рабочие места. Есть какие-нибудь вопросы?

– Нас атакуют журналисты, они хотят знать подробности, – начал Тереи.

– Надо их успокоить, говорите правду, венгерское радио до нас не доходит, а официальных комментариев мы не получили. Не лезьте с какими-нибудь заявлениями. Присылайте их ко мне, а я их сплавлю… Если только они сумеют меня поймать, поскольку я на несколько дней хочу уехать из Дели, – он оскалил в улыбке желтые от никотина, заходящие друг на друга зубы. – Не следует спешить делать глупости. На это всегда будет время. Правда, товарищ Тереи?

Иштвану показалось, что только теперь он услышал настоящий комментарий.

– Человеку свойственно ошибаться, – принял он вызов.

– Но чиновник, особенно представитель посольства, должен этого избегать. Помните, Тереи, что вы здесь не в должности поэта, не давайте слишком рано волю фантазии.

– Меня немного удивляет это поучение.

– Меня тоже. Вы не молодой жеребенок, Тереи, чтобы у меня здесь брыкаться. Пора уже подумать о будущем.

– Я как раз этим и занимаюсь.

Иштван повернулся и вышел, однако чувствовал, что посол не спускает с него глаз и с трудом удерживается, чтобы не остановить его. Ничего не случилось, такая уж у него манера держаться – успокаивал сам себя Тереи, закурив сигарету в кабинете, – он кричит на одного, чтобы, выделив его из толпы, заставить повиноваться и заодно запугать остальных. Посол говорил разумно, не к чему прицепиться, хотя раздражает тон. Курьер вошел тихо, подставил стул и снял портрет.

– Тьфу, к дьяволу эту нечисть, – с отвращением сказал он. – Я говорю о ящерицах, которые жили за фотографией… Я страшно брезгую этими гадами, еще с детства.

Он с близкого расстояния рассматривал Ракоши. Так с неприятным любопытством смотрят соседи на лицо умершего.

– Товарищ секретарь велел портрет спрятать в библиотеке, сказал, что через несколько дней, возможно снова придется повесить, – ворчал он, вытирая полосы пыли. – А вы, господин советник, настоящий окунь, не даете себя проглотить.

Тереи не поддержал разговора. У него внутри все кипело от сдерживаемого бешенства. Он был зол на Ференца за происшествие с Гуптой. Я не прокурор – кусал он губы, – меня не касается, на чем он зарабатывает, но я не позволю делать из себя дурака. Неужели Ференц думает, что я не помню, о чем он меня просил?

Разволновавшись, Иштван вскочил, оттолкнув стул. Какое-то время он держал руки в потоке холодного воздуха, идущего из кондиционера, прежде чем решился поговорить с Ференцем.

Секретарь мягко предложил ему сесть, закурить, а потом спросил, не хочет ли он выпить апельсинового сока со льдом.

– В чем дело, Иштван? В том, что у меня есть кое-какие способности к торговым делам? Ведь деньги шли в руки сами. Хочешь, я тебе дам половину. Уверяю тебя, что этого сикха я видел первый раз в жизни. Бери, – он пододвинул пачку банкнот, словно предвидел, что Тереи придет, чтобы потребовать свою долю, раз подписывал заказ. То, что у него уже было приготовлено пятьсот рупий, еще больше разозлило Иштвана.

– Знаешь, куда засунь эти деньги? – заорал он. – Во мне ты сообщника не найдешь.

– Брезгуешь? Тем лучше. Только помни, что на заказах стоит твоя подпись, не откажешься и не оправдаешься… Так что смотри, – холодно предупредил он. – Если ты попытаешься мне навредить, я найду на тебя управу. Байчи будет на моей стороне. Не лучше ли нам сейчас разойтись в полном согласии и забыть об этом пустяковом деле?

– Однако ты порядочный негодяй, понимаешь? – крикнул Тереи. Секретарь улыбнулся, словно услышал комплимент.

– Хочешь воевать со мной? – Ференц выпустил струю дыма. – Товарищ Тереи, подумайте, у вас нет шансов, проиграете. Ну, а я вам предлагаю мир.

Иштван выбежал из кабинета, хлопнув дверью. Он вызвал курьера и сказал, что тот может взять оставшиеся пять бутылок виски.

– Ох, господин советник. Это слишком много. Я просил одну, ведь солнце человека за день так высушит, что вечером грех не выпить.

– Не хотите – отдайте Гупте, когда он здесь появится, – возмутился советник.

– Э, не такой уж я дурак, чтобы отдавать. Дал, так дал. У меня не пропадет. Большое спасибо, – курьер кланялся до самой двери. – И если вы вдруг передумаете, так пока что они будут храниться у меня… Ну, в крайнем случае, одна бутылка в неделю может разбиться.

– Ладно, идите.

– Сегодня все раздражены. Так ведь в Венгрии вроде полегче стало, а Ракошине ваш и не мой родственник. Чего его жалеть?

Оставшись один, Иштван начал делать пометки, отвечать на письма делийских учреждений. Его угнетало чувство бессилия. Попался, надо иметь смелость в этом признаться. За глупость придется платить. Он слышал, как Ференц прошел по коридору, задержался перед его дверью, постоял, потом пошел дальше. Знакомым басом загудел мотор в большой машине посла. Через окно была видна фигура, сидящая на заднем сиденье. Значит, они не вместе поехали – подумал Тереи с облегчением. Стоит только подсчитать, сделать выписку из легкомысленно подписанных бланков, чтобы в докладе министерству появились доказательства того, что советник спекулирует импортным виски, используя дипломатическое удостоверение, освобождающее от пошлины. «Этот вид незаконных заработков не приличествует дипломату и может вызвать недовольство индийской стороны. Решение оставляем…». Или еще более простое обвинение: «Советник Тереи спился, о чем свидетельствует приложенный перечень его заказов на алкогольные напитки, за последние месяцы они составляли три четверти его зарплаты… Мы считаем, что во избежание какого-нибудь скандала, следует…» Тогда они вспомнят, что он поэт, и старые чиновники только покачают головами: вот результат экспериментов с неподходящими кадрами, это ж надо – из поэта делать чиновника. А затем услужливо, со спокойной совестью, подсунут министру на подпись решение об отзыве из посольства. Снова накатило отчаянное желание увидеть Маргит. Страх, что он мог бы уехать из Индии, не увидев ее, свидетельствовал о силе этой скрываемой связи. Маргит, Маргит… У него не было никаких прав на нее, кроме тех, которые она предоставила ему благодаря своей щедрости. У него не было возможности в ближайшие две недели еще раз съездить в Агру. Он был готов унижаться, объяснять, умолять, только бы она его не отталкивала. Он глотал слюну, открывал рот, с трудом хватая липкий воздух – вернуть снова Маргит, ничего, ничего не надо, только держать ее в объятиях, дышать запахом ее волос, чувствовать тяжесть ее бедер, живота, грудей, теплое дыхание на обнаженной шее… Мысль об утрате наполняла его желчью. Это и в самом деле больно – ему так недоставало нежности.

Просмотрев последнее письмо, он выбежал к машине. Косматая зелень вьющихся растений колыхалась, здание посольства, казалось, дышало в дневном зное.

– Дядя Пишта, подожди, – услышал он полный отчаяния голос Михая. – Дядя, возьми меня с собой…

– Куда ты хочешь ехать?

– Все равно. Туда, куда и ты, – мальчик смотрел ему в глаза, тряхнув челкой льняных волос.

Тереи отгадал мечту ребенка и, не колеблясь, заявил;

– Я еду далеко… Тебе скажу, но только ты меня не выдавай.

– Не выдам. Честное слово, – поклялся мальчик, щуря глаза. Советник нагнулся и шепнул ему на ухо:

– За мороженым.

Михай не поверил, он смущенно улыбался.

– Ты всегда, дядя Пишта, шутишь.

– Нет. Я боялся, что тебе не хочется мороженого. Вместо ответа тот сел в машину.

Они ехали по шоссе, на котором теплые порывы ветра поднимали столбы пыли, состоящей из сухих, опавших цветов.

Перед ними открылась широкая перспектива аллеи Победы с Каменной Аркой, они неслись в пространстве, полном света.

Под деревьями с сочными, одичавшими листьями стояло причудливое строение, прикрытое вздымающимся голубым шатром. По виду оно напоминало огромный ушат. Оттуда доносился похожий на рычание разъяренного тигра рев мотора, двигатель работал на все более усиливающихся оборотах, подвывая от напряжения. Как незакрепленные балки моста дрожали, толстые доски под пролетающим мотоциклом.

– Ты тут бывал, дядя Пишта?

– Нет.

– А я был. Он велел меня впускать. Его жена сидит так каждый день и молится царю обезьян, чтобы все было хорошо.

– О ком ты говоришь?

– О Кришане, – сказал обиженно мальчик. – Он – всадник смерти. Ездит так, – Михай покрутил рукой, – что страшно смотреть… Когда Кришан проезжает близко, все приседают за барьером и становится больно ушам.

– Смельчак.

– Кришан говорит, что любит так ездить. Иногда он лежит на траве и курит сигарету, а я бегу в кассу узнать, сколько продали билетов, если пятьдесят, то ему надо устраивать показ.

Свет и тени пробегали по их лицам, машина мчалась под стволами старых деревьев.

– Слушай, Михай, а кем ты хочешь быть?

– Я? – мальчик широко раскрыл глаза. – Я хочу быть настоящим венгром. Таким, как вы.

Сквозь полотно рубашки Иштван почувствовал теплую, маленькую руку, которую мальчик положил на его плечо.

– Потому что я тебя очень, очень люблю.

– За мороженое всякий полюбит, – сказал Тереи, останавливая машину на Коннахт-Плейс. – Ну, вылезай. Но Михай продолжал сидеть, глядя на советника.

– Иди один. Я подожду. Чтобы ты знал, что я не за мороженое.

– Потом пожалеешь.

– Конечно… Но если захочешь, можешь принести маленькую порцию в вафельном стаканчике, – Михай понемногу отступал от своего решения.

– Вылезай. Не морочь мне голову, – советник делал вид, что теряет терпение. – Ведь ты же знаешь, что и я тебя очень люблю и не мог бы есть мороженое, помня, что ты ждешь в машине…

– Ох, дядя Пишта, – с облегчением вздохнул мальчик, обнимая его за шею.

Иштван чувствовал каждую клеточку его тела, беспокойный стук сердца.

Сухими губами он поцеловал малыша, испытывая угрызения совести оттого, что уже вторую неделю не отвечает на письма сыновей. Держа Михая за руку, Тереи направился к арке. За ними шел худой мальчик, с повязкой на бедрах, он играл на флейте простенькую, жалобную мелодию. Их обогнала обезьянка, одетая в шотландскую клетчатую юбочку, кафтан и берет, она преградила им путь, стуча в бубен и хлопая выпуклыми, по-человечески голодными глазами.