Текст книги "Из записок районного опера"
Автор книги: Владимир Куземко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 95 страниц)
Родители у Гири умерли уже…Сёстер и братьев вроде бы нет… Стоп – стоп… как это – нет… Есть брат, старший!..
Шуршу бумажками, нахожу нужную… Точно, есть брат – Петренко Федор Николаевич, 52 года, вдовец, проживает там-то, работает плотником в жилуправлении, и по месту работы, и по месту жительства характеризуется положительно, – не пьёт, не курит, не говоря уж о наркоте… Насчёт дамского пола – нет данных, но жена – была, два года назад умерла, значит – не извращенец… И детей не имеет, единственный родич – младший брат… Любит его, с детства заботится о нём, непутёвом… Когда тот оба раза сидел – регулярно посылки ему посылал, навещал даже…Вот оно!.. Близок, совсем уж рядом со мною момент истины…
Отправляю Гирю обратно в камеру («Посиди ещё, милок, подумай, и если не начнёшь колоться – будут тебе в и л ы!..»), сам же начал готовить комбинацию…
4. П О Д С Т А В А
Тем же вечером в двери скромной холостяцкой обители Фёдора Николаевича Петренко позвонили – неназойливо и просяще, как и полагается звонить воспитанным людям. Он открыл (дверной цепочки нет, «Кто там?» – не спрашивает, чудик…), увидел на пороге своего участкового, а вместе с ним – меня, и ещё – двух граждан с лицам только что остограммившихся с и н я к о в.
«Проверка паспортного режима! – бодро сообщил участковый. – Я-то тебя знаю и уважаю, Николаич, но сам понимаешь – служба!..»
А Фёдор Николаевич и рад – радёшенек… Одинок ведь, любой гость – подарок… Не знаешь, как и принять его, бесценного…
И впустил нас в свой дом, наивный… Жизни не знает, ума – не избыток, с милицией ранее плотно не контачил… Кто побашковитее и соображает про окружающее, тот мента без санкции прокурора к себе не впустит, и без той же санкции на арест или задержание никуда из квартиры вместе с ментом – не уйдет… В твои годы, отец, нельзя быть наивным… В мире царит зло, кто не научился защищаться – тот обречён…
Обстановка на адресе – скромная, «а – ля – пролетарий середины 70-х». То есть мебель – куплена ещё тогда, и успела износиться… Ковры, хрусталь, золото, инвалюта, прочие изыски здесь явно и не ночевали. Но – чистенько, по холостяцким меркам – уютно. На стене – фото некрасивой женщины в самодельной «траурной» рамке, одно – единственное облезлое кресло в углу… Я устраиваюсь в нём, а участковый усаживается на стуле (за день находился, рад дать отдых натруженным ногам!), остограммленные же граждане остались у порога. Их дело – маленькое, ещё насидятся когда-нибудь…
Фёдор Николаевич не знает, чем нас угостить, робко предлагает чай с сухариками (в доме, поди, больше ничего вкусненько нет). Оно бы и неплохо почаёвничать, но время не ждёт, «извините, не можем – служба!».
Участковый деловито листнул страницами предъявленного хозяином паспорта, я тоже кошусь краем глаза. Вроде – нормалёк, без вырванных страниц, смазанных печатей, или косо налепленной фотографии… Но возвращать паспорт участковый не спешит, держит в руках, задавая какие-то второстепенные вопросы, и всё – с улыбочкой, душевно, по-домашнему, почти по родственному… Тут-то я, всеми подзабытый, бросающий по сторонам цепкие взгляды, неожиданно воскликнул: «О, а это что такое?!» И – мигом извлёк из – под кресла валяющийся там пакетик с веществом, напоминающим наркотическое. Подношу к носу, смачно нюхаю, словно кусок ветчины, сообщаю окружающим: «Кажись, конопля!..»
У наблюдавшего эту картину Фёдора Николаевича отвалившаяся от изумления нижняя челюсть с глухим стуком падает на пол. Участковый тоже нюхает, и хотя у него хроническим насморком заложен нос – авторитетно подтверждает: «Да, кажись… оно!..» А граждане у порога ничего не говорят, но смотрят в оба, они ж – «свидетели»!..
«Постойте, какая конопля?.. Полчаса назад я подметал в комнате, и под креслом ничего не было!» – руками вставив челюсть на прежнее место, с жалкой улыбочкой уличённого в многолетнем каннибализме попытался объясниться Фёдор Николаевич, смутно надеясь, что – шутка это…смешной ментовский розыгрыш!.. Сейчас мы скажем, что пошутили, и вместе дружно посмеемся…
Но нам – не до розыгрышей. Опасный бандит Гиря должен сесть в тюрьму..
Участковый усыпляет бдительность хозяина успокаивающим бормотанием: «Да ладно, Николаич, чего ты… Я ж понимаю, случайность… Сейчас пойдём в райотдел, и там разберёмся…», – а сам уж строчит на бланке протокола:
«Такого-то числа по такому-то адресу в присутствии понятых таких-то нами изъято…» С и н я к и вписывают в протокол свои подписи и данные из случайно оказавшихся при них паспортов. Вялые попытки Фёдора Николаевича уклониться от скорого проследования в РОВД пресекаются мягко, но решительно, во дворе у подъезда нас уж заждался «уазик» (ввиду важности операции его приказал выделить мне начальник угро), – едем!..
…Через 40 минут в своём тесненьком кабинете я уж нависаю над испуганно съежившимся на табурете Фёдором Николаевичем, и со зверской рожей ору: «Говори, тля, откуда наркота?! Кто поставщики?! Адреса, явки, имена наркокурьеров!.. Отвечай, пистон анальный, пока я не начал сердиться!..»
Он что-то неразборчиво бормочет… Тогда я болезненно бью его ладонями по ушам, тычу пальцем в глаз, бью кулаком под ребро… Он вскрикивает, лепечет жалобные оправдания, но зачем они мне?.. Я и не слушаю…
Моя цель другая – довести его до нужных кондиций. Он должен выглядеть как человек, оказавшийся на дне отчаяния, а чтобы так выглядеть – нужно таким и быть…
Несколько раз мне приходилось пытать людей положительных, лично мне даже нравящихся, с высокими моральными качествами, но либо по роковому стечению обстоятельств оказавшихся замешанными в совершении неких преступлений (скажем: его ребёнок заболел, и он украл деньги на лекарства!), и не желающих сознаваться в них, либо и вовсе ничего плохого не совершивших, но отказавшихся сообщить мне важную информацию о ком-то из ближайшего окружения…
До самой последней секунды они не верят, что их будут бить!.. Нет, они читали в газетах и слышали от знакомых, что в милиции иногда применяют меры физического воздействия, но в их понятии с НИМИ такое случиться никак не может!..
Ведь бьют – бандитов. Они же – кристально честные и добропорядочные граждане (в последнее время модно добавлять: и добросовестные налогоплательщики!). Милиционеры не могут этого не видеть…
«Да нет, они не посмеют меня избить!»
Но я их – бью. И – такое изумление в их глазах!.. О. с этим ничего не сравнится… Тут главное – не сама физическая боль, а нравственные мучения. Душа взрывается изнутри под грузом рухнувших иллюзий…
Оказывается, он всю жизнь верил нашему трижды долбанному государству, считая его и вправду «народным», в чём ему государство усердно способствовало… Бывало, заявишься посетителем в солидное госучреждение – и там встречают уважительно, выслушивают участливо, проводят с обещаниями… Что ничего потом не сделают – не беда, мы к этому привычные… Но ведь как встречают!..
Чувствуешь себя полноправным сыном Отечества, уважаемым избирателем, без пяти минут вождем или олигархом… А иногда ведь и делают что-то реальное, – камуфляж державы под «защитницу народных нужд» стоит некоторых затрат и усилий…
И потом, кто в госучреждениях трудится-то?.. Наши же братья и сестры, сыновья и внуки, отцы и деды, друзья, товарищи и однокашники… Своим они помогают по – настоящему, а своих – много, и многое свершается для своих от имени того же государства, делая его облик в глазах масс ещё более светлым и привлекательным…
Человек, родившийся в нашей стране, имеет все шансы состариться и умереть, так и не поняв, что он здесь – никто и ничто, никому не нужная шмакодявка… Захотят – растопчут в любой момент, и позвать на помощь – некого…
И случись такое, всплыви вдруг эта роковая реальность – как жить потом с нею?.. Да и вообще – стоит ли жить, сознавая, что ты – червяк под ногами у сильных мира сего…
Когда всю жизнь лживо – бодрая пропаганда называет тебя – хозяином страны, а чиновников – твоими слугами, и вдруг в один прекрасный день или вечер волокут тебя в кабинет одного из этих твоих «слуг», и там своего «хозяина» этот твой «слуга» вначале мордует, а затем и отправляет гнить безвинно на тюремные нары…
Страшно!..
Они, пытаемые мною, созревают до мысли, что безнаказан я – оттого и лютую… Но и это – иллюзии…
Истина – страшнее. При умелом поведении, наличии денег и связей м о ж н о меня изобличить и покарать, но – толку?!. Разве я – виноват?!. Разве мои начальники или начальники моих начальников виноваты?.. Нет, все – виновны, сверху до низу, все мы, и каждый из нас!..
В том числе – и этот, «кристально честный»…Не он ли молчал, когда следовало кричать во весь голос?.. Не его ли равнодушием освящено то зло, что ранее делалось многим другим?..
Не я сделал этот мир таким, каким он есть, не я придумал его волчьи законы, и не мне их менять… Если вы не хотите, чтобы с вами делали ТАК – меняйте жизнь, и меняйтесь вместе с нею.
ТАК не должны делать никому, – лишь тогда вы и за себя сможете быть спокойны…
…И пусть боль и ужас плещется в твоих зрачках, отец, – прости, так надо… Сам виноват. Ты жил честно, но ты жил недостаточно честно. За всё в жизни приходится платить. Вот ты и платишь…
…Перекурив у окна, возвращаюсь к Петренко, и начинаю по следующему заходу:
«Как это ты не знаешь, откуда наркота?! Уж не хочешь ли ты сказать, сучяра, что мы тебе её подбросили?!. Ах, не хочешь…Спасибо и на этом… Педрила!.. На тебе!.. На!.. На!.. Тварь!.. Блин кривобокий, говори правду, пока я не забил тебя как мамонта!»
И тычу, тычу в морду ему протокол изъятия у него на адресе конопли, – как говорится, факт налицо, я его не придумал, наркотики откуда-то на квартире у гражданина Петренко Ф.Н. взялись!.. Либо пусть, сука, убедительно объяснит их происхождение, либо – следствие, «встать, суд идёт!», суровый приговор, и уводящий навстречу горю и бесчестию конвой…
Так надо, верю в это, и его смог бы убедить в своей правоте, но нельзя говорить ему правды. Правила игры требуют конспирации, потому немного и сержусь на его стенания и слёзы, – зачем грузит мою нервную систему?!. Мне и без его стонов – тяжко…
Сквозь его болезненное всхлипывание доносится: «Я… не понимаю… откуда они взялись…» Не понимает он, видите ли… Простофиля!..
…Ещё через полчаса, когда на табурете уже не уважаемый член общества сидит, а сгорбленный, тихо стонущий комок боли и отчаяния, – в кабинет вводят Гирю. Моя задача: он должен увидеть старшего брата и иметь возможность перекинуться с ним парой слов, чтобы постичь ситуацию, но их общение не должно быть долгим, чтобы не успел что-то брату посоветовать…
«Федя, ты?!» – ахнул Гиря на пороге, не веря глазам.
При виде родного лица у Фёдора Николаевича пробудилась надежда. Он с диким воем кинулся к нему, обнял, обхватил руками как свою последнюю надежду, стал клясться со слезами, что не хранил дома никаких наркотиков, и сам не поймёт, откуда же они взялись…
«Под протокол наркоту изъяли?.. При понятых?!» – быстро переспросил умудрённый Гиря, и брат кивнул, не понимая многозначительности этого обстоятельства.
Его тотчас увёл конвой. Я заранее указал конвоирам посадить его в камеру к не самым буйным, – свой номер он отыграл, нечего теперь его лишний раз мучить без производственной надобности…
«В третью камеру его!» – показательно кричу я вслед. (На самом же деле его отведут во вторую).
Гиря вздрогнул: «Но там же одни туберкулёзники!» Я развёл руками: «Ну и что?!. А остальные камеры – переполнены…» Картинка!..
Тут для краткости пропускаю большой кусок. О том, например, как взъярившийся Гиря пытался дать мне в морду, и в результате сам получил в челюсть… И потом, прикованный наручниками к табурету, материл меня так виртуозно, что некоторые из его выражений хотелось записать, чтобы затем со смехом цитировать на дружеских пьянках с коллегами…
…Но спустя пару часов от криков и ругани мы перешли на ровный, деловой тон высоких переговаривающихся сторон. Я ведь не враг Гире, очень мне надо, а просто при данном раскладе его место – в тюрьме. Да он и сам это понимает…
Ничего личного. Это – моя работа.
…Мои условия: Гиря даёт «явку с повинной» и садится на 6 лет (меньше суд никак дать не может, с учётом его криминального прошлого), а я – немедленно отпускаю его брата «вчистую». Если Гиря откажется – его завтра же отпустят ввиду «недоказанности», брательника же – отправят в СИЗО, где он будет дожидаться суда, который может состояться и через три месяца, и через полгода, и через год… (Со смехом я рассказал Гире, как один «закрытый» мною мелкий бандюган дожидался суда в изоляторе целых три года!)
На суде при грамотной защите дело о хранении наркоты, скорее всего, рассыплется, и выйдет Фёдор Петренко на волю… Но – в каком состоянии, вот вопрос?.. Год в камере, среди отбросов общества… СПИДоносцев, туберкулёзников, сифилитиков… Среди прочего, желающего надругаться над беззащитным человеком, зверья… Немало… и даже очень много для психики старшего Петренко!.. Никогда уж ему не оправиться, раздавит его год тюрьмы на всю оставшуюся жизнь…
…Гире некуда деться!.. Брат – единственное, что у него осталось в этой жизни… Случись сесть по новой (рано или поздно это – неизбежно!), – кто же передачи ему слать будет?!.
И Гиря – сдался. Подписал признания насчёт Смитлицкой:
«Я грабил… Оружие – там-то… золотишко сбыл такому-то…»
…Я ЕГО СДЕЛАЛ.
И пока записывал я его показания, Гиря с нехорошим прищуром смотрел на меня… Запоминающие у него были глаза…
А, плевать!.. Не хватало ещё уголовной швали бояться… Много чести!..
Я – опер, и дело моё правое, а он – бандит, сволочь, гад, таких – давить как вшей… Скольким хорошим людям успел напаскудить!.. Да и братика, по сути, подставил…»Брат рецидивиста» – это ведь и не почётно, и не безопасно…
…Да и потом, когда через шесть лет выйдет Гиря на свободу (если выйдет!), не о мести он будет думать, а о том, где взять деньги на лекарства, чтобы подправить испорченное заключением здоровье…
«Когда освободят брата?» – поднимаясь с табурета, спросил Гиря. Молодец, что напомнил, я о Фёдоре Николаевиче уж и забыть успел…
«Немедленно!» – ответил я с лёгким сердцем. (Тут врать – опасно, через короткое время он всё равно узнает, что соврали ему…).
И Гирю – увели.
Налюбовавшись столь трудно доставшимися показаниями бандита, я приказал привести Петренко – старшего. Через несколько минут его доставили в кабинет.
Всего часа три мы не виделись, а как изменился человек!.. Трясётся как банный лист, вздрагивает от малейшего шороха… Глаза воровато бегают по сторонам, в поисках лазейки для спасения… На затравленной фигуре – тень обречённости… Всего 180 минут в далеко не самой худшей из наших камер – и каков эффект!..
А если бы – 15 суток внутрикамерной обработки в ИВС?…
А – полгода в СИЗО?..
А – лет пять в «зоне»?!..
«Ну что, сучий потрох…» – с грозным видом начал я, но тут же спохватился (не та ситуация, тон не тот!), выбежал из-за стола, заторопился к нему с вытянутой для дружеского рукопожатия рукою.
Он отшатнулся, явно опасаясь, что опять буду бить его по глазам, но я успеваю словить его ладонь, крепко жму, радостно восклицаю: «Ну вот, Фёдор Николаевич, мы во всём внимательно разобрались, и оказалось, что вы – невиновны…»
«Я – невиновен?!» – подпрыгнул он на месте от неожиданности, и уставился на меня так, словно перед этим зарезал тысячу человек, а сейчас ему сообщили, что минуту назад они все поголовно воскресли!.…
Охотно подтверждаю: «Невиновны, совершенно!.. Мы отдали найденное у вас вещество на экспертизу… Только что эксперт дал заключение, что в пакетике – не наркотик, а так… Безобидная сушённая травка… Вы были задержаны по ошибке, дорогой Фёдор Николаевич! В связи с этим – и от своего имени, и от имени руководства – хочу принести вам наши искренние извинения!.. Простите нас, мы больше не будем…» – с этим жизнеутверждающим обещанием я крепко тисну ему руку.
«Но откуда же э т о у меня взялось?!» – чуть ли не со всхлипом высказал он выстраданное. «Наверно, хулиганы в окно подбросили!» – улыбчиво предположил я..
Он бледно улыбается, подозревая меня в очередном подвохе. Вот сейчас я перестану истекать любезностями, вот сейчас с размаху ударю его дубинкой по почкам или вмажу кулаком в солнечное сплетение, вот сейчас…
Но у меня и в мыслях такого нет!..
Пусть обвиняют ментов в чём угодно звонкоголосые, не желающие знать реальной жизни журналисты – «правдоборцы», но сами мы про себя понимаем, что в конечном счёте – стараемся именно для таких вот порядочных людей чтоб поменьше натыкались они в жизни на всякую нечисть… Это их интересы мы отстаиваем, это за их покой боремся…
А что в интересах дела порою приходится и их самих обидеть ненароком, – ну так простите нас, родные!..
Иначе – нельзя, иначе – не получается…
«А как же протокол?!» – всё ещё не верит своему счастью Фёдор Николаевич.
Молча достаю из лежавшей на столе папки злосчастный протокол, демонстративно рву на тысячу маленьких кусочков, швыряю вверх. Бумажные лепестки, кружась, падают на пол, провожаемые зачарованным взглядом Петренко.
(Бумажки сыграли свою роль и больше не нужны. Это не значит, что я не подстраховался на случай, если Гиря, задумав переиграть, даст о б р а т к у, – в обивку кресла в квартире Фёдора Николаевича я засунул два патрона из пистолета «ТТ». В случае необходимости при следующем обыске они будут «найдены» при понятых. Тогда – оформляем «хранение боеприпасов», и кидаем Петренко – старшего в СИЗО уже по этой статье УК…)
«Так я могу… уйти?..» – всё ещё не врубается мой гость. Радостно киваю. Дескать, спасибо за то, что нашли время нас навестить… Будет желание – забегайте ещё, мы вам завсегда рады!..
Как легко сделать счастливым нашего человека… Арестуй его ни за что, измордуй по-всякому, надругайся, дай почувствовать всю глубину своего бессилия и горя, ну а затем – сообщи обрадовано, что произошло маленькое недоразумение, и он может катиться на все четыре!..
А ещё говорят, что наш народ – мудр… Ага… То-то я смотрю, мудрость у него так и прёт из всех щелей!..
Я заверил Фёдора Николаевича, что свободен он абсолютно и безоговорочно. Может хоть домой идти, хоть на работу, хоть – лететь за границу (если скопит денежки на авиабилет)…
Его лицо – ожило. Он вдруг начал громко смеяться, балагурить, несколько раз благодарственно пожал мне руку (ту самую, которой я его мордовал), пригласил меня в гости, «если случайно будете проходить мимо…», вот уж и «сынком» пару раз назвал…
Я – не в обиде, пусть… Не фамильярность это, понимаю, а просто – нервная разрядка нужна человеку…
Уж и хвалит меня за что-то, смешной случай из жизни рассказывает. Я вежливо хихикаю, неприметно (но так, чтобы ему было заметно) смотрю на часы.
Он кивает, всё поняв. Моё время – бесценно, и всецело принадлежит государству. Ещё не все бандиты пойманы, а из порядочных, но запутавшихся в обстоятельствах людей – ещё не все жестоко избиты…
И сколько же великанских дел громоздится на моих старлейских плечах!..
Спохватившись, спросил тихо: «А брат?.. Что с ним?.. Его отпустят?!»
Ждёт, видимо, что и тут я его обрадую. Но радовать – нечем, однако и огорчать сейчас не стоит, и так мужик переволновался… Заверяю, что и с братом тоже… разберёмся внимательно и объективно, но – чуть позже, к сегодняшнему вечеру или к завтрашнему утру…
«С вами же – разобрались, как видите… И с ним будет полный порядок!..»
Он удовлетворён, и снова – на вершине блаженства!.. На прощание даже попытался обнять и расцеловать меня. Но тут я уж начеку, мимолётно уклоняясь от растроганных засосов… Мало ли какую заразу в камере он за эти часы успел подхватить… Не хватало ещё заразиться от него!..
Опять мы жмём друг дружке руки, и наконец-то он уходит.
Стоя у окна, наблюдал, как через пару минут он вышел из здания РОВД, провожаемый самим дежурным. Фёдор Николаевич и ему пожал руку, удостоившись ответного похлопывания по плечу, потом – быстро пошёл прочь.
Провожая его взглядом, вижу, как он поминутно оглядывается через плечо, наверняка опасаясь, что сейчас из РОВД выбежит орава амбалов с дубинками, и кинется вслед за ним с криком: «Стой!.. Тебя по ошибке выпустили!..»
И идёт он – заметно петляя, осознанно или неосознанно, но – мешая прицелиться ему в спину воображаемым снайперам, вздумай они взять его на прицел.
И какой ни есть я закалённый в боях с преступностью оперюга, но и моё сердце болезненно стислось… Ненароком ушиб я хорошего человека!..
…Эх, батя, зря ты так… Мы ж тут тебе не гестапо какое-нибудь…
Мы – милиция!..
…У нас честных людей – не сажают.
5. ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ…
Так и ломаем, и гнём мы противостоящую нам силу. Одних – так, других – этак… Никто заранее не предскажет, на чём именно данный «клиент» сломается. Иной самое тяжёлое выдерживал, а потом от какой-либо мелочёвки бац – и хрустнул с треском…
Помню такое…
Поймали мы как-то «форточника», – бил окна и в квартиры залазил… Нагребли на него 3 «родных» краж, и начали «грузить» дальше, чтобы он ещё и пяток л е в ы х на себя взял, а он – упёрся: «На хрен мне чужое?!»
Оно и понятно, до одного места ему, что у оперов показатели сыпятся, и нераскрытые кражонки на кого-нибудь надо списать обязательно… 22 года парню, из них уж 7 лет отсидел, – с 14 лет начал… Папа – пропойца, матери нет, старшая сестра на фиг ему нужна, но есть и младшая, а её он любил, с детства опекал, 11 лет пацанке…
И вот на допросе начал я его «напрягать» конкретно. Мол, если сейчас л е в а к не возьмёшь – поедем к тебе домой, устроим обыск (ещё один!), и на этот раз, в числе прочего, сгребём и увезём все детские вещи, в том числе – и любимые игрушки младшенькой сестрички, да и её саму – тоже. Подержим в РОВД до вечера, измучим расспросами, наорём… А оно ей надо – в такие годы со злыми дядьками – операми часами париться?!.
«Не имеете права!» – кричит. А я тычу Уголовно – Процессуальный Кодекс: «Имеем!.. Могу до 3-х суток вообще запереть её в райотделе… Бить, ввиду малолетства – не будем, но хорошо ли ей в камере придётся?!»
Орал он на меня, я на него орал, но никуда он от меня не делся, и три «левых» кражи на себя взял… Уже победа!.. Мог бы и больше с него содрать, но – понимаю, что операм из СИЗО тоже надо план по раскрытиям исполнять, пусть и на их долю что-то останется…
Короче, из-за сопливой девчушки, из-за такого пустяка человек поперёк своей воли сделал, пошёл нам навстречу, а так могли бы его бить до посинения – из одного голого принципа не стал бы он с нами договариваться…
Вот так – и с каждым. Нащупал уязвимое место, и – бей в первую очередь именно по нему, Умело, точно, в нужную для данного конкретного случая силу.
…Чего боюсь – так это ошибиться.
Получу «явку с повинной» от абсолютно невиновного человека, и – упрячу его в тюрьму. Ведь когда нутром чуешь: «Он это!», и жмёшь на него, то рано или поздно переходишь черту, после которой идти на попятную уже нельзя. Или он сознается в своей вине, идёт под суд и уходит в «зону», или он не сознаётся, вынужденно отпускается мною на волю, тотчас строчит жалобы во все инстанции, и всполошенное начальство меня молниеносно «сдаёт», «Произвол», «превышение служебных полномочий», «фальсификация уголовных дел»… «Зона» мне обеспечена!..
А вот если, не останавливаясь, я буду жать всеми мыслимыми и немыслимыми способами, то рано или поздно сознается практически ЛЮБОЙ, и когда грамотно обставишь признания со всех сторон вещдоками, то соскочить с них уже невозможно… Тогда я – спасён, а невинный человек – сгниёт в тюрьме…
…Мы – профессионалы. В условиях, когда делать нашу работу можно только плохо, мы обязаны делать её исключительно – хорошо. Иногда объект применения спецметодов выбирается ошибочно, но давать о б р а т к у
Нельзя. Коль уж «засветился» – иди до конца. Или он – преступник, или – я, а мне за решётку – не хочется… Следовательно, преступник – он…
…Серьёзных ляпов в работе милиции – куда меньше, чем кажется на первый взгляд, но случаются и они…
В прошлом году на соседней «территории» было такое… В своей квартире неизвестными лицами зарезаны два брательника-наркомана. Понятно, кого заподозрили в первую очередь – тех же наркоманов, предположительно – хороших знакомых братьев.
Задержали мы парня и девку из числа тех, кто на том адресе регулярно ш и р я л с я, начали их разрабатывать. С доказательствами было туговато, собственно говоря – их не было вовсе. Один агент шепнул своему куратору, что: «вроде бы – они», но к делу шёпот не подошьёшь…
Вдохновляли личности подозреваемых. Пацан – дважды судимый, причём по «крепким» статьям – за разбой и вымогательство. Кому и не убивать, как – такому?.. Вдобавок, был в ссоре с братухами…
Прижали его косвенными, побили как следует, он и сознался. Но как привели к прокурору для санкции на арест – пошёл в глухой отказ: «Не убивал, а показания дал – под нажимом!» Вот прокурор санкцию и не дал, говорит: «Что-то у вас не склеивается!» Снова беседуем с пацаном, опять «сознанка» – и у прокурора снова – отказ от неё… Так повторялось три раза!..
Тёлка же вообще ни в чём не сознавалась, поскольку бить её опера не решились («молодая… симпотная… а убитые – такая мразь, что ещё и спасибо сказать тому, кто кончил их!»), одними же словесами такую не уломаешь, – не та порода… Характер – камешек, в обиду себя не даст. И на иглу «присаживалась», и шлюшничала с кем попало, и бабки тырила у лохов, но были у неё и своя гордость, и некие осмысленные цели в жизни…
Могла ли такая – убить?.. Аж бегом!.. Больно уж логика у Жанны (так её звали) была перекрученная… Имела она сестру-близняшку, та вообще – мразь конченная, такую только из двора – проходняка быть ногой в голову, чтоб потом поскорее сдать в крематорий вместе со своими дровишками… Так вот, украла сестра та у Жанниного сожителя спортивные штаны фирмы «Адидас», и не хотела сознаваться. Тогда привязала Жанна близняшку верёвкой к «Москвичу» сожителя, и как дала по шоссе километров под шестьдесят!.. Вот и судите, что за чувак с чувихой были те двое…
Наши на 98 % были уверены: они братанов уложили!.. Но на 2 % оставалось сомнение: больно упёрто пацан отбрехивался, и убедительных доказательств против него никак не находилось, что настораживало…
Тогда пошли им навстречу, помогая избежать «вышака» (тогда ещё – расстреливали)… Предложили изобразить случившееся как акт самообороны. Типа: один из братьев в ссоре неожиданно убил второго, затем напал с ножом на пацана с тёлкой, желая убирать их как нежеланных свидетелей, но в схватке был обезоружен и заколот ими… Всё равно не хотел пацан «грузиться», но тут уж наши пошли на принцип, и отпрессовали его до потери пульса. Прояснел он тогда мозгами («забьют же до смерти, ироды!»), и дал наконец-то окончательную «сознанку». Заодно по какому-то вдохновению опера «хранение нарковеществ» к нему прицепили, – немного ш и р л а при обыске у него то ли нашли, то ли подкинули оперативники, деталей я уж точно не помню.
Оформили дело, всучили следаку на доработку деталей, сдали парочку в СИЗО, и думать про неё забыли… И тут через три месяца трах-тарарах – совсем в другом районе задержали бандгруппу, раскрутили на все злодеяния, и среди разнообразного всякого рассказали они, как три с половиной месяца назад там-то замочили двух братьев-наркушников… А у нас за это же самое дело в изоляторе двое уж суда дожидаются!..
И пошла о б р а т к а… Запахло «фальсификацией материалов дела», следак для собственной отмазки покатил бочку на лопухнувшихся-де оперов, наши забегали, засуетились… Будь у запытанного пацана и тёлки его крученной толковый адвокат – амбец полнейший и начальнику райугро, и тем 3–4 операм, что непосредственно по делу работали… Но – не нашлось у тех такого адвоката!.. И удалось нам задним числом всё переиначить…
Изобразили так, будто за наркоту мы эту парочку в СИЗО засунули, а в двойной мокрухе они-де только подозревались… А что подозрение не оправдалось – это обычняк, за это оперов не наказывают, и уж тем более со службы не гонят… Кончилось тем, что пацану всучили небольшой срок за «хранение», тёлку же и вовсе отпустили вчистую…
6. ВЗАИМОВЫРУЧКА
Каждый имеет право на ошибку, и профессиональная солидарность оперов проявляется в том, что мы помогаем друг другу последствия своих проколов маскировать…
Недавно, к примеру, парни из соседнего теротдела едва не залетели. Там такая петруха приключилась…
Приехал в наш город из села парнишка молодой, тока после дембеля. Поселился на квартире к знакомой девчонки, устроился на работу охранником в фирму, начал готовиться к поступлению в институт, – то ли сельхоз, то ли строй… Была ли у него с девахой любовь, или так – нежная и пламенная дружба, – не знаю, но имел он и её, и крышу над головой, и бесплатные завтраки с ужином… Но как-то вечером предложил он ей в который раз потрясти койку веселеньким развратом, а она возьми и откажись: не хочется, голова болит, и всё такое… Он – настаивать, она – сердиться, ссора разгоралась, на каком-то этапе она обозвала его то ли дебилом, то ли свинарником, – языкатой городской девушке есть чем подколоть горячего сельского парня!.. Короче, обиделся он и снасильничал её, причём не просто так, а ещё и с какими-то ранее не применяемыми им извращениями… Ну и – обиделась!..
Прибежала через час в милицию и заявила, что только что её изнасиловал такой-то!.. Парнишка тот уже был на своём дежурстве, в фирме, приехали к нему наши на работу и предложили «пройти на минутку». Он, как дисциплинированный сторож, отлучаться не хотел, но никто его согласия и не дожидался – схватили за руки и притащили в РОВД. Там он тоже вёл себя нахально, брызгал слюной на оперов, кричал: «Требую адвоката немедленно!», в общем – выпендривался…
Веди он себя по-человечески – может, всё и обошлось бы, а так – вмазали хлопцы ему как следует, два часа без остановки били резиновыми палками, аж сами устали… Что характерно: стал как шёлковый, никакой адвокат уже не нужен, во всём сознаётся, всё подписывает, и только просит, дрожа всем телом: «Не бейте меня больше, пожалуйста!» А зачем нам его бить, если он уже раскололся?.. Мы и не собирались…
Ну вот, а на плече у него наши ребята при допросе углядели небольшой синяк, вроде как след от засоса, и решили свезти его к судмедэксперту, – дескать, пусть зафиксирует следы сопротивления ему со стороны жертвы изнасилования, одним вещдоком на суде станет больше!.. Конвоировать его мне поручили, – тех оперов погнали на очередной криминальный трупешник, я же оказался относительно свободным…
Привёз к эксперту, – опытный дядька, что милиции надо, то в своих бумажках завсегда и рисует… Стал он парнишку осматривать, а я у порога, сижу на стуле и газетку листаю. Слышу, зовёт меня медицина: «Можно вас на минутку?» Подошёл я к раздетому до трусов арестанту, молча показал мне эксперт на его тело, взглянул я… Ёлы-палы!.. Какие там к чертям засосы, какое «сопротивление жертвы»… Везде на теле – пятна: багрово-красные в нижней части спины, над почками, и иссине-чёрные – на икрах ног!.. Наследили опера «палочками – выручалочками» капитально!.. М-да… горяча и неопытна молодёжь…
