Текст книги "Охотники за курганами"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 36 страниц)

Тогда Полоччио встал и сказал торжественно:

– Никакой утраты государство Императрицы вашей Екатерины Алексеевны не понесет! Клянусь! И велю после похода отслужить всем миром молебен в ее честь! Клянусь!

Неожиданно до того смирно сидевший майор вскочил, туго обнял ученого посланника Полоччио и принялся слюняво лобзать его в обе щеки…

Полоччио еле вырвался из медвежьих объятий.

– Так не принято в просвещенных странах выказывать уважение и преданность, – сообщил он майору, утирая батистовым платком лицо.

Майор задумчиво и неожиданно осмысленно посмотрел в глаза Полоччио, потом на Гербергова. Тот увернулся от взгляда майора опустил голову и начал перебирать оглоданные кости. «Ох, сейчас и врежет! – подумал Гербертов. – Пронеси судьба меня-то хоть мимо!»

– А в просвещенных странах принято посылать людей как в нашей сказке? – осведомился пустым голосом майор Гарусов. – «Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что».

Полоччио уловил за этим вопросом не простую злость, а злость человека, знающего свою власть. И, судя по мальчишескому надрыву голоса майора, власть огромную. Откуда у этого ссыльного такая гордыня и воспарение над людинами?

Ученый посланник почуял под взглядом майора тяжесть в животе, как перед дуэлью. Еще есть время отказаться от этого кондотьера… В конце концов, Гербертов, наверное, тоже научился в сей Тартарии людей гнобить словом и делом – командовать. Только бы отойти от городов и поселков русской Сиберии, а уж там и сам Колонелло, снеся штук пять голов беспричинно и наобум, сумеет добиться от толпы повиновения. Так есть всегда…

Домыслить о своей доле майор Гарусов ученому посланнику Джузеппе Полоччио не дал:

– Ваше ученое степенство! – заревел он быком. – Да поверьте навек только вам преданному человеку, человеку, у коего судьба в руце вашей!

– Во что поверить? – сильно искажая русские слова и чуя непроходящую тяжесть в животе, спросил Полоччио.

Майор, выпрямившись у стола, стал перечислять:

– Ну как же? Выход особинной партии в неведомые земли назначаете, будто из дому в костел едете! Маршрут мне не указан по стратегическим ориентирам, сроки их достижения не указаны тоже! Таким вашим умыслом затевая поход, мы, Ваше степенство, споткнемся уже через неделю! Богородица тебе в гопу! Пропитание одного надо сколько? Возов под пропитание надо – сколько? Лопаты, кирки, ломы, ножи – сколько? Возов под них – сколько? Не знаете? А лошадей под провиант, под шанцевый инструмент, под больных и увечных, под добычу – сколько? А придет случай реки переплывать – дощаники станут потребны? Их – сколько надо, в бодливу университетскую падуаницу мать ети? Или прикажете рубахи да порты надуть и на них плыть?

Полоччио задохнулся от изумления и гнева.

Как-то, записавшись на время офицером в армию принца Конти, он присутствовал на заседании штаба армии, где главный квартирмейстер точно такими же по смыслу и гневу словами измочалил принца до судорог. И вот сам Полоччио почуял то, что наверняка почуял тогда принц. Тогда принц тотчас выгнал всех из палатки и прямо под особым столом со штабными картами присел по великой нужде…

Полоччио шагнул вперед, приобнял майора за плечи:

– Маршрут Тоболеск – озеро Алтынколь – город Кяхта! – быстро объявил он. – Его рассчитать на год движения. Опосля возможно продление экспедиции еще на год… Людей и тягловую скотину в таком случае считайте сами… Я вас, господа, более не держу…

Но майор неуверенно и пьяно схватил Полоччио за рукав дорогого камзола:

– Хочешь живым пройти по Сибири – доверься мне! И никому более! А я – доведу! Только больше не командуй тут – когда выходить! А то выйдем… в куену маену етину мереметь!

Гербергов силой оторвал майора от Полоччио, строго кивнул тому и вытолкал майора в сени.

Не озаботившись накинуть за ушедшими заплот на двери, Полоччио мелкими шажками пробежал мимо кухни и, не ведая как, но очутился в нужном чулане.

Глава 11

Неспешно закончив манипуляции в клетушке, провонявшей мочой до бревен, Полоччио кликнул своего повара-франка и велел затворить все двери в фактории.

От огромного физического облегчения, насвистывая вольный мотив венецианского галантелло, Полоччио прошел в свой кабинет и теперь основательно принялся за карту.

Придавил ее углы тяжелыми предметами. У оббитой волчьими шкурами скамьи свисали до полу волчьи лапы. Полоччио нащупал у дальней лапы утолщение, взрезал его складной испанской навахой, всегда спрятанной при себе. Тяжелая золотая фигурка оленя, так счастливо выручившая и направившая его жизнь, стукнулась об пол. Полоччио поднял фигурку и поднес к столу. Прежде чем приступить к отысканию такого же оленьего профиля на карте, как тому учил покойный русский купец, Полоччио неожиданно встал на колени и забормотал чуть слышно: «Пресвятая Дева Мария! Укажи мне верный путь к процветанию и изобилию!»

Полоччио поднялся с колен и тут же бухнулся обратно:

– К процветанию и изобилию святой Церкви… вашей! Амен!

Теперь можно было свободно заняться картой и оленем.

Фигурка оленя, изумительно гладко и чисто вылитая в доброй ювелирной форме, напрягла в душе Полоччио некую благоговею. Задние ноги золотого оленя были откинуты назад, левая передняя подогнута, а правая передняя нога далеко и прямо выброшена вперед.

Полоччио взял со стола оправленное в бронзу увеличительное стекло. Осмотрел ту, правую ногу зверя и лишний раз убедился, что русак купчина не врал. Копытце животного оказалось прямо в литье изготовлено раздвоенным! Этакой меленькой буковкой V! Для людей понятливых ясно, что сия выемка, если ее правильно приложить к верному месту на карте, обязательно укажет, где именно следует искать клад, что в древности собирали сибирские народы, дабы потом передать его богам.

Каким богам, за что – богам, Полоччио не стал морочить голову. Он же тоже клятвенно обещался все найденное в Сиберии отдать Бог святой и правой католической Церкви! Тут разносмыслия нет!

На то, что миниатюрная нога золотой фигурки являлась маркером, указывало и то, разглядел под сильным увеличением ученый посланник, что в колене она ловко и неприметливо как бы выворачивалась. И, ежели положить золотую фигурку животного на правый бок, правая же нога вывертом своим, а главное – раздвоем копытца плотно ляжет на плоскость карты. А в раздвое копытца появится точка, куда и будет стремиться Джузеппе Полоччио со своим русским отрядом.

То, что могло совпасть на карте с фигурой золотого оленя, могло не совпасть в масштабе. Олень мог быть больше или меньше, чем рисованные на карте горы, реки, озера и леса. Ученый посланник вспотел и отчего-то закашлялся. Воздуху отчаянно не хватало.

Полоччио снял с себя плотный бархатный камзол, раздышался, быстро приседая. Потом накинул старый халат и стал толкать золотую фигурку по карте, вдоль Алтайских гор. Ибо здесь, как учили его в тайной школе иезуитов, проходила самая богатая жизнь древних.

Даже в государство Син Полоччио залазил мерять оленя с вычурностью картового рисунка, пока наконец не вернулся на алтайскую землю. А вернувшись, вдруг хлопнул себя по лбу, схватил бокал с вином и залпом его опустошил.

Близко к концу дуги Алтайских гор синело ломким изгибом озеро Алтынколь. Его очертания сразу бросились в глаза Полоччио, когда он добыл карту из тубуса и впервые развернул ее.

Вот почему тогда, желая быстро отвязаться от назойливого ссыльного майора, Полоччио пришлось частично раскрыть маршрут движения, назвать это озеро, Алтынколь, вместе с Байкалом! Назвал, чтобы отвязаться, а на деле – вот оно как вышло… Бог или дьявол так подсунулись под язык?

Ведь Полоччио как предвидением был обмахнут! На древней карте название озера, как и остальные названия, было подписано тюркским словом, а в скобках давалась латинская его транскрипция.

Алтынколь. ( Aurum aqua – на латинице). Золотое озеро.

Полоччио дрожащей рукой положил фигурку оленя на правый бок. Получилось. Фигурка точно легла на синюю краску карты, обозначающую водоемы и реки. Золотой олень лег, накрыв собою все озеро. Две прямые задние ноги оленя были как бы реками, втекающими в озеро. Рога оленя – большим и узким озерным заливом. А передняя правая нога своим раздвоенным копытцем как раз ложилась на точку карты, которая показывала место, откуда из Алтынколя вытекала река, впадающая в очень большую реку с названием Ас (Ов – на латинице).

Там, по всем приметам, и должны быть спрятаны неисчислимые богатства этой огромной и фактически ничьей страны.

Полоччио, отчего-то с ревностью прожженного авантюриста, вдруг зло подумал о сильных, но подлых мозгах своих хозяев – иезуитов. Он резко пнул дверь, сорвав внутренний запор. Крикнул в узкий коридор:

– Вина!

Когда немой франк принес горячего вина, Полоччио стал огромными глотками пить приятную темную жидкость. А между глотками говорил немому слуге:

– А кто считал – сколько там золота? Сколько серебра? Сколько драгоценных камней? А кто все это богатство станет делить? Я! Я стану делить! Я стану решать – что отдать Церкви, что оставить себе, а что – отдать рабам, идущим со мной! Тебе, безъязыкая франкская скотина, я куплю кабак в центре Парижа! Живи тогда и радуйся звону монет! Говорить, конечно, хорошо, но раз ты можешь только слышать – и за это молись мне! А потом – своим богам! Иди и грей еще вина!

Когда Полоччио с недопитым бокалом вернулся в кабинет, плотно прикрыв дверь, немой франк, направляясь на кухню, быстро, но не совсем внятно, со злой гримасой на лице прошепелил: «Порка бамбиссимо!»

Ибо был он не франк, а сицилиец, и никто не догадался проверить наличие во рту его языка. Половина языка, даже чуть больше, явно болталась во рту сицилийца, коего орден Христовой Церкви покарал, было, вечным молчанием за доносительство властям, но в последний момент наказание уменьшил.

А телохранителем Полоччио рыцари Христовой Церкви назначили его не в том смысле, как понимал Полоччио, а в смысле обратном. В определенное время при оговоренных обстоятельствах повар-«франк», да, обязан был хранить тело авантюриста Колонелло. Но никак не душу. Ибо душу из тела Колонелло, при оговоренных случаях, немой должен был вынуть самолично. Хоть пальцем.

***

Губернатор Сибири, тайный советник Федор Иванович Соймонов, в парадном мундире, увешанный орденами и медалями, при красной ленте ордена Владимира первой степени через плечо, принимал перед ужином ученого посланника от Падуанского университета – Джузеппе Полоччио.

Посланник вполне коряво, но душевно мило вел разговор на русском языке и обольстительных каверз на Сибирь не наговаривал.

Высказал благодарность за две сотни рекрутов, отпущенных губернатором на ученое и пользительное для государства Россия дело. Тонко намекнул, что ссыльному майору от артиллерии Гарусову не верит, но вынужден.

– А тебе, батюшка, – добродушно молвил Соймонов, – верить ему не надо. Дело ты затеял более военное, чем мирское. А сей майор в ссылку был сослан, честно тебе сказать, за крепко и грамотно проведенный бой, чем учинил конфуз его Императорскому величеству Петру Третьему, да упокоит его Господь, грешного.

Тут губернатор подался в кресле чутка вперед, моментом коснулся одним коленом пола и снова занял удобную позу на мягком сиденье.

– Императрица же наша, матушка Екатерина, – тут Соймонов поднялся в полный рост и истово перекрестился на великую парсуну Императрицы, привезенную с зимним обозом, – Императрица наша велела оказать тебе содействие людьми грамотными во всех отношениях. Как и в ученых, так и в воинских. Засим я ее просьбу полностью выполнил и теперь прошу отужинать без чинов, согласно русскому обычаю.

Сенька Губан, обносивший ужинавших вином и едой, налил Соймонову водки. А иностранцу – вина.

Когда выпили перед первой переменой блюд, губернатор вдруг сказал:

– Императрица наша, выделяя тебе, ученый посланник, безденежно людей, скотину, повозки и провиант, велела токмо передать твоей милости ее малую просьбу…

Колонелло напрягся. Вилка с куском поросенка нечаянно звякнула о серебряное блюдо.

Губернатор как бы не заметил мешкотности иноземца и ласково закончил:

– Просьбу совершенно пустяшную – возвертаться тебе назад через пределы Сибири. То бишь, сначала ко мне, в Тобольск али в Иркутск – где я буду пока не вестимо. А там – сам знаешь, куда идти. Тем же путем, как сюда попал… И потом предстать пред очи нашей Государыни, сделавши полный отчет об экспедиции. Ну, сам посуди, милый человек, ведь тратит она за два года на тебя такую толику денег, что хватило бы армейский корпус содержать! Так что ты уж потрафь нашей Государыне! Возвернись, как она просит. А иначе…

Тут подсуетился Сенька Губан и снова налил губернатору до краев серебряную стопку водки. Тот крякнул, выпил и стал жевать на удивление крепкими для его семидесяти с лишком лет зубами ломоть малосоленого сига.

Полоччио от неожиданности заявления первого лица в этой стране оторопел и зажмурился. Какая иезуитская путана болтала ему о дуроковатости русских. Вот и наболтала!

Губернатор бодро жевал закуску и пустым, волчьим взором смотрел на Полоччио.

– Обратный путь, господин губернатор, – медленно стал говорить ученый посланник, – мне от долгой тяжести пути будет легче проделать морем, на корабле, выйдя из пределов Сиберии по реке Амур, вдоль берегов Индии, на Аравию, Синай и Грекию. Я в сем пути смогу изучить еще много разных достоинств и чудес мира…

– Приказать я тебе не могу, – отозвался немедля сибирский губернатор, – но приказ Императрицы должен исполнить. Возвернись ты, Христа ради, обратным путем! А иначе – что же? Прикажешь мне сейчас, за праздничным ужином, перечесть тебе, сколько иноземцев у нас село на кол или повисло в петле за менее малую оплошность в своих планах?

– А башки иноземные как летели – ужас! – встрял в беседу Сенька Губан. – Порубано их – страсть!

– Цыц! – прикрикнул на него губернатор. – Башки рубили военным иноземцам, а он – человек гражданский. Ему петля или колесо положено! Ты, мил человек, ученый ты посланник, слово дай. Нам более ничего и не надо. То слово я Императрице отпишу, и она, женщина славная и мудрая, тебе поверит. И наградит еще!

Полоччио выпил вино, остатки в бокале. Поднялся, раскланялся и сказал:

– Даю слово!

– Тогда прощевай! Может, свидимся еще!

Соймонов с кресла не встал, доверяя проводить иноземца Сеньке Губану. Сам налил водки в чарку, выпил под хлопот дверей, через которые выходил из володетельных хором ученый посланник Падуанского университета Джузеппе Полоччио прозванием – Колонелло.

«До чего подлый же народ – иноземцы, – не закусив, воспалился мыслью Соймонов. – Только бы украсть! А вот тут украсть – хрен тебе, Колонелло»!

– Сенька! – крикнул, развеселившись от мысли, что с иноземцем пойдет князь Гарусов, то бишь – иноземца поведет как дикую киргизскую лошадку – в узде. – Сенька, черт продувной! Пошли – выпить надо. Один же я не пью!

***

Вернувшись на свое подворье, Полоччио, не снимая парадного кафтана, достал тонкую тетрадь с анатолийской, особой криптой. Быстро набросал сначала на латинице сообщение, о чем грозно предупредил его губернатор, потом перевел слова в числовой секретный замес.

Этот сбор цифири он нанес яблочным уксусом с добавкой белого сока травы молоканки на клочок кожи, обернул им ремень, а ремнем велел перепоясаться бывшему факторщику Браге. Других зависимых людей у Полоччио под рукой в сей час не имелось.

– Поедешь в Петербург! – сказал он испуганному Браге. – Там найдешь торговца англа, именем Георг Честерский. Ремень отдашь ему! Вот тебе денег на труды – триста ефимков! Выполнишь поручение как надо – получишь еще тысячу ефимков!

– Где получу? – нахраписто просипел Брага.

– В аглицком городе Лондон есть порт… Лондон знаешь ли, купец?.. Там – гостиница «Якорь». Из Петербурга езжай туда и жди меня там.

– Нет дураков! – опять напористо сообщил Брага. – Лучше я возвернусь назад и мимо Тобольска уйду с караваном купцов на Кяхту. Там, у Кяхты, вас ждать буду!

Полоччио пропустил мимо ушей откуда-то прознанное Брагой название – Кяхта. Он вообще сейчас все пропускал мимо ушей. Он знал, что будет, если Брага найдет купца Георга и передаст ему крипту…

– О, Кяхта, Кяхта! Ладно! Да! Жди меня там. А теперь – гони что есть сил. Но, слышишь, раб, если похотишь возвернуться, тогда от Георга привези мне на Кяхту подтверждение, что мое донесение им получено.

«Воры петербургские смастерят тебе бумагу, что твой Георг даже поцеловал меня в зад, прощаясь», – смачно подумал Брага, получая от Полоччио три кошля с серебром…

Полоччио презрительно посмотрел ему вслед…

***

ВЫПИСКА ИЗ ТАЙНОГО ДОНЕСЕНИЯ ПРЕСТОЛОДЕРЖАТЕЛЮ АПОСТОЛЬСКОЙ ЦЕРКВИ НА ЗЕМЛЕ ПАПЕ РИМСКОМУ

«… Когда-то, по окончании Джузеппе Полоччио скорых двухгодичных курсов в тайной школе иезуитов, нунций Болоньетти, декан тайной школы, писал о нем: “Полоччио… платит клеветой за дружбу… проявляет сверхобычную жадность к деньгам и подаркам. Страшно любопытен и пронырлив, всюду старается пронюхать чужие дела, умело влезает в чужую душу… Истинный, этот Колонелло, о том клятву ложу перед Святым престолом, – «Пес Господен»!”

… Два года мастера иезуитского дела тренировали Джузеппе Полоччио днем и ночью. Тренировали на постоянную работу воображения, вбивали железную логику в мысли, травили за каждый нелогичный поступок. Полоччио махом запоминал имена и даты, события и цитаты из писем и книг, однажды увиденных… Он мог, трое суток не евши, бессмысленно перетаскивать камни с одного места на другое. Потом назад…

А за ним, согнувшимся от голода и тяжкой ноши, шел монах в драном капюшоне и шипел в ухо:

– Помни, Полоччио! Чем лучше – тем хуже!.. А чем хуже для всех – тем лучше для нас! Не бойся упасть под этим камнем и умереть, испустив дух, ибо смерти – нет. А если она – смерть – есть, то нет смысла считать, когда она придет – сегодня или через сто лет…

В канун нового, 1761 года Джузеппе Полоччио неожиданно забрали из каменоломни, провезли к собору в маленькой деревушке. И под сводами того собора Полоччио услышал из уст нунция Болоньетти тихое:

– Пес Господен? Сподобен ли ты покорить Сиберию?

Полоччио тогда промолчал, но раздвинул плечи, как его учили, а

ногами изобразил свободную стойку. Так расставляют ноги перед смертельным шпажным ударом…»

Егер сидел в царском кружале и, про себя матюгаясь, совсем уже было собрался сбежать из кабака в тайный шинок толоконника. Тобольский толоконник для виду держал малую овсяную обдирку и меленку для толокна. Но резво и тайно торговал исключительно – водкой. Больше на карман выходило.

Доносов на него и полицмейстеру, и губернатору поступало – возами. И как под лед уходили те доносы. А водка у иудейского шинкаря становилась только крепче.

Правда, среди тоболян ходить к иудею за водкой, а потом пить ее, родимую, в хлевном, навозном сарае – в избу толоконник никого не пускал – считалось делом зазорным.

К избе шинкаря люди обычно тянулись с утра, по первым дымам печей – выгнать похмельный угар из головы. Или – по поздней ночи, из кабака, когда кончались деньги, а целовальник в долг не давал.

Иудей же – одалживал водку в долг, и даже с приветствием. Только вот ходили слухи, что половина посадских держала во дворах скот уже не свой, а шинкарский. Слухи, слухи…

Удрать же за добавочной чаркой к иудею Егера вынуждало не отсутствие денег, а присутствие рядом местного кузнеца – Корнея Иваныча. Будь Корней пониже да пожиже, Егер пил бы сейчас в свое удовольствие. Но Корней головой упирался в потолок кабака и весил пудов десять.

– Ни хрена не понимает твой князь, – морщась, слушал Егер гундение над ухом Корнея Иваныча. – Такой поход затевать – и без кузни? Ошалел он, что ль? Али молод еще и в походной жизни не знает, с какого конца кусать калач?

Вот тоже – прицепился! И про поход уже знает! Егер повернул на кузнеца один глаз, строго сказал:

– Изыди! А то проору сейчас: «Государево дело и слово».

– И проори, – согласился Корней Иваныч, – так князь твой сразу узнает, что ему на походе обязательно кузня нужна! И уж точно – только моя кузня! Засиделся я здесь, – стал жалиться кузнец, предварительно махнув холую Гуре насчет нового штофа водки. – Интереса нет. Одни ободья клепаю да ножи бабам – хлеборезные. Это разве дело для меня? Я ить могу – все! Поговори с князем, Христом прошу, а? Поговори.

Егер было напрягся и пополз с лавки – сигануть в дверь. Корней, будто не замечая истового шевеления Егера, крепко обнял его за плечи, влил в глотку половину оловянного стакана водки, усадил на лавку и, почти плача, продолжал:

– Я ить не токмо что кузнец! Я и зубы драть, и худую кровь пущать, и вывих выправить… Ведь дохтура нет в вашем отряде?

– Нет, – поспешно согласился Егер. Ему надо было куском холодца утолокать водку, по неохотке влитую в рот прилипчивым кузнецом.

– То-то! – обрадовался Корней. – Так ты меня зачисляешь в обоз?

– Не могу, – напрягся Егер, – про людей токмо мой барин знает.

– Ладно. Барин так барин. Значит, еще по единой!

К полуночи ближе здоровенный мужик постучал в притолоку княжеского домишка. Артем Владимирыч сам открыл дверь. На плече местного кузнеца кулем висел бессловесный Егер.

Положив ношу на порог, кузнец встал перед князем на колени и совершенно трезвым голосом попросил:

– Возьми меня с собой, княже! Нет мне в городе житья с бабскими поделками! А тебе я сгожусь… Например, знаю, как одним ядром десять супостатов насмерть убить…

– Это и я умею, – задумчиво протянул князь. Про походную кузню он и не подумал, а ведь она – первейшее дело в хозяйстве, на тысячеверстном пути. – А зубы драть умеешь?

Кузнец одобрительно промычал и залязгал железом в огромных карманах овчинной сибирки. Достал оттуда блестящие при луне клещи:

– Открывай хайло… кажи, какой клык болит. Я – сейчас…

Кузнец потянулся к Артему Владимирычу со страшным инструментом, но промазал мимо лица и грохнулся на земляной пол сеней.

И захрапел.

Монах Олекса помог Артему Владимирычу затянуть два неподъемных и пьяных тела в тепло избы.

Потом пришлось с ними возиться, чтобы избавить от излишков одежи: ведь угорят в овчине.

Когда князь Гарусов вышел в полночь умыться во дворе, на небе сияла полная луна. С северов, от таежных урманов, от земли – тянуло холодом. А повернувшись лицом к югу, Артем Владимирыч почуял легкий теплый ветерок. Небо усыпали бесчисленные звезды. Во дворе старовера Хлынова коротким ржанием о чем-то договаривались кони.

В домике ссыльного князя что-то тупо, бревном, упало на пол.

Полотенце ему вынес – утереться – не Егер, как положено, а монах Олекса.

Не ожидая вопроса князя, Олекса сказал:

– Егер увидел рядом с собой кузнеца и стал было неверным словом Богородицу причащать… Вот я его и… того…

Князь захохотал. Было ему легко, задиристо и отчаянно весело.