Текст книги "Охотники за курганами"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц)

– Разреши мне дать тебе последний совет. Не столько совет, сколько – советчиков. Вон, в пролетке сидят. Возьми в строй стариков – не пожалеешь, князь!

Артем Владимирыч с ужасом глянул на старовера:

– Своих начетчиков мне суешь? Почто?

– Охолонись, князюшка! Не начетчики это, а люди, до твоей заботы наиважнейшие! Вон тот, что лицом полон, это – Баальник. Он не раз бывал в таковских набегах на инородческие земли. Дело сие знает практично и может от беды уберечь. А второй – ох, второй! Он – Вещун! Хоть он и худ, а жилист, что твой Егер. Сказки станет баять, притчи древние. Летние ночи, они тягучи, обязательно балакирь нужон!

– Так ведь стариков ты мне даешь! – возмутился князь. – Им же назад возвернуться милости Божьей может не достаться!

– Они в разуме, князь, – другим голосом сказал Хлынов. – Им по жизни терять нечего и некого. За тебя идут, за дело твое.

Князь переступил, чтобы из-за Хлынова глянуть на Вещуна и Баальника. Все сказано старовером правильно. Тут подлога нет. И Баальник его войску ныне нужен, и Вещун. Это – древнее правило похода, как же он сам, князь, о том не домыслил?

– А я им за свой кошт две повозки даю, провиант и одежу, – уже шепотом заговорил Хлынов. – Коней только дать не могу, да ты от двух коней не обеднеешь, чай…

– Добро, – согласился Артем Владимирыч, поражаясь пронзительности взгляда, каким глядел на него Вещун. – Спасибо и прощай! Свидимся – я тебя, Калистрат, от благодарности Императорской не отодвину!

Калистрат Хлынов открыто наложил на себя крест двумя перстами:

– Той благодарности мне и даром не надо. А от тебя, князь, что в левом сапоге дашь, то и приму. Хоть бы и медный алтын!

Умен, но и хитроват был старовер Хлынов! По древнему русскому обычаю – через левый сапог – можно было и деньги предать… и рабов че. шдинских, и даже – землю. В размере целой страны с народцем!

Князь хохотнул, притопнул своим левым сапогом и повернулся от старовера. Дела ждали.

Князь не видел, направляясь к своей лошади, как Вещун погрозил Хлынову сухим и длинным пальцем. Старовер крякнул, засуетился и стал за узду поворачивать пролетку к двум полным возам, пока стоящим без лошадей.

Баальником забайкальские кержацкие верховники велели Калистрату Хлынову поставить бывшего каторжанина, исходившего Сибирь с темными ватагами от Урала до Байкала и под конец жизни без сумления уверовавшего в Бога по обычаю старой веры.

Им, верховникам всей сибирской старой веры, было уже доподлинно известно, что небывалый доселе поход в Закаменную землю затеян иноземным человецем ради денег. Чтобы опосля на вырученные в земле Сибирской деньги внедрить в Сибири же подлую ромейскую веру! В кою намерился поверстать всех сибиряков Папа Римский, главноначальник над Вавилонской блудницей, как о том в пяти первых и самых правильных книгах Библии уже писано!

– Нашим же салом, да по нашим мусалам! – разошлись обычно тихие бородачи.

– Куй ему окоротим, этому казуиту подлому! – окончательно решил приговор всесибирского кержацкого собора. – Баальника сюда приглашаем! Он им покажет, как мертвяки оживают в древних могилах!

– Да понюхать даст – чем мертвое золото пахнет!

– Старики! Старики! – пытался утихомирить собор старый волхв, – старики! Не о том мерекаете!

Притихли. Волхв сейчас как правду скажет! Как истину сыпанет!

– По заимкам да по урманам надобно теперь же собирать молодых… кто звериной крови уже отведал! А значит, и человечьей не отпужнется! Сами укорот дадим охальному иноземцу! Князя в тое дело мешать негоже! Он нам еще важен по делам станет!

– Так не решаем! – строго и тихо молвил самый старый из заседальщиков – протопоп. – Крови нам не надо. Чем другим помочь князю Гарусову, истинному сурскому блюстителю обычаев и традиций, поможем. И верная ему помощь станет – Баальник!

– И Вещун. Его не забывай! – донеслось из темного угла скита, затерянного в буреломах.

Второе имя все решило. Споры мигом кончились. Старый предстоятель древлянской веры наложил на всех древний, еще во второй Москве – в Дамаске – кованый крыж.

И белобородые тихо растеклись среди вековых кедрачей.

***

Баальника быстренько нашли, в скорую дорогу перекрестили, намекнули – куда идти. И он пошел.

А Вещун появился в доме старовера Хлынова сам.

Три дня назад постучал поздней ночью по воротам, свирепые волкодавы разорвали ночную тишь лаем и тут же заскулили тонким подвзвизгом. Калистрат еще накидывал, шепча яробу, кожух на плечи, а стучавший уже вошел в избу, будто патриарх. Коротко поклонился Настасье Старой, повернул сухой, бородатый лик навстречь злому Хлынову и сказал тихим, но звучным голосом:

– Будь по здорову, хозяин! Кажи благому страннику лик Девы с младенцем, что сработан Дмитрием Серебряником во граде Дамаскин!

Хлынов мог – племянники его спали рядом, в клети – выкинуть на улицу наглеца, не положившего крест на иконы при входе. Но только засипел горлом и обмяк.

Он в Сибири был един, кто хранил покой свидетельства православной древлянской веры – икону серебряного литья, на коей щитоносная Матерь с грозным ликом воительницы держала в одной руке копье, а на другой – младенца – Владыку Мира – рогатенького Ваала.

– А ты, калика… – проговорил, сглотнув, Хлынов, – тоже… предъяви…

Но Настасья Старая уже пала на колени, чтобы целовать правую руку пришлеца. Она в свете лампады успела заметить на пальце перстень темного серебра с крылатым знаком Надсмотрщиков.

Хлынов подошел к целованию перстня, без преклонения колен. Это было показателем большой важности его древлянского служения.

После целования перстня, откинув крышку напольного сундука и подняв в нем вторую, ложную боковую стенку, Хлынов вынул на свет тяжелое квадратное литье видом парсуны и величиной с самоварный поднос. Тяжесть литейной работы была не в серебре. Икона содержала, кроме серебра, половинную примесь самых божественных металлов – золота и платины.

И лита была тем Дмитрием Серебряником, что служил своим мастерством древней вере четыре на тысячу лет назад во граде, кой ноне зовется Дамаск. А много ранее – именем был Москва.

***

Отец Ассурий пришел из Петербурга в Тобольск, дабы под именем Вещун пройти путь, начертанный князю Артему.

Пришел – так надо говорить. На самом деле его везли по «зеленой тропе» кержаков особым гоном, позволяющим по северному тайному проходу через горы Аль Ур попасть за тридцать ден от пристанища Ваала у моря Баалтик до последнего стана Владыки Неба – озера Баалкара.

Тупые люди зовут это священное озеро – Байкал, но Бог тупых прощает.

Глава 16

Когда бугровщики поднялись по Оби на двести верст и стало чувствительно, что ход незаметно глазу, но идет в гору, ученый посланник Полоччио учтиво попросил Гербергова пересесть на время во второй вагенбург, к Фогтову и Гуре.

– Надо кишечник почистить, – без смущения в голосе объяснил сию оказию Полоччио, – уже не можно привала дожидать.

Гербертов понял, что ему теперь, после демонстративной бараньей казни, прямо указывают – не совать нос в дела секретные. Откинул щеколду двери и на ходу выпрыгнул из «сундука».

– Гурю ко мне! – успел услышать вдогон Александр Александрович.

***

Александр Александрович, ожидая подхода второго «сундука», задумался. Как пошли походом, почуял он всей кожей, что ему не по пути шлындать между авантюристом и ярым русским служакой. Он сто раз ругал себя за согласие, данное Императрице Екатерине поспешествовать государственной над обе князя Тару сова.

А ведь он, Гербертов, еще двадцать ден назад мог бы и возвернуться с летним обозом в Петербург. Сидел бы через пару месяцев тряского пути в уютном голландском клубе на Васильевском острове, курил бы табак с английскими да датскими купцами да подталкивал их к покупке русских антиков из своего магазина.

В столице империи он, Гербертов, стоял во второй линии приближенных Двора, вечерами с удовольствием носил мундир тайного советника.

А сегодня он, Гербертов, кто? Слуга итальянца, вознамерившегося провести глубокую разведку неведомой страны? Али наперсник его по карточной игре, в коей уже проиграл от скуки пути более двух тысяч рублей?

Или теперь, после «белого барана», тайный наушник и шпион князя Гарусова? Впрочем, неведомо еще – князя ли в будущем, или все же – висельника? Может, все же постараться, чтобы – висельника?

Опасно. Ох и опасно. Да что делать – сам виноват!

В тот раз, вернувшись в вагенбург после позорной казни, от которой его, Гербергова, подло и трусливо не спас ученый посланник, Гербертов расплакался.

Полоччио тогда не удержался и надавал пощечин особенному человеку Императрицы. После пощечин заставил выпить русской водки и долго расспрашивал – чего от Гербергова добивался майор Гарусов.

Узнавши, что доносов на него, на Полоччио, много смеялся. Еще более смеялся, когда Гербертов передал ему угрозу князя расправиться с Джузеппе Полоччио согласно русскому древнему наказу.

– Рычащий лев – не нападает, – смеясь, отвел угрозу князя Полоччио.

Только вот показалось Александру Александровичу, что в смехе ученого посланника проскочила легкая трещинка страха.

Второй вагенбург приблизился. Возчик притормозил шестерку коней. Металлическая дверь со скрипом отворилась.

– Гуря, – ненавидя себя и свой неясный голос, сказал Гербертов^ – беги к ученому посланнику. Кличет.

Гуря выскочил, придерживая рукой черную, нелепую в этих местах шляпу. Так и побежал догонять первый вагенбург с рукой на макушке шляпы.

Гербертов сел в «сундук» напротив Фогтова. Тяжелая повозка заколыхалась, набирая ход.

Глаза у Фогтова, хоть и было позднее утро, заплыли. Внизу глаз обозначились темные мешочки. Постель с походной скамьи Фогтов не убрал, и от нее несло прелым телом.

– Налей мне, – без экивоков приказал Гербертов.

Фогтов несуетно, вяло сунул руку под скамью, достал бутыль в четверть ведра. На треть бутыль была уже порожней.

Гербертов выпил полную солдатскую кружку сладкого тягучего вина. Выпил и подставил кружку снова под горлышко бутыли. Фогтов еще раз налил темную жидкость. Не поднося кружки ко рту, Гербертов сказал:

– Скучаю я здесь. Да и голова стала болеть. Вода, что ли, другая в реке? Гуря вино пьет?

Фогтов зажал бутыль меж ног. Подумал.

– Да ты пей, пей, – неожиданно солгал единокровцу Гербертов, – иностранцев запрет на питие не касается.

– Не пьет иудей, – неожиданно признался Фогтов, – а меня совращает. И так ловко, подлец, совращает, будто фокусом берет. Пью – куда денешься? Тоже, видать, со скуки…

Когда Гербертов покинул вагенбург, Полоччио достал из тайника на подволоке крыши карту. На той карте имелась синяя линия реки, кою только что бродом миновал обоз. Полоччио на этом участке пути ориентировался по рекам, что стекали в Обь с Востока.

Ученый посланник достал лупу и пригляделся к тонким линиям на портулане. Выходило по ним, что отмеченная им река стекала с восточных возвышенностей, у подошвы коих во древние времена составления карты стояли города. Вот они, города, помечены то квадратом малым, а иной – кружочком. Кружочков имелось на карте мало, больше было квадратиков. Отчего, почему? Мудрили, видать, древние, рисовали города криптой.

С тем – ладно. Главное – где города, там люди. Где люди – там могилы.

Полоччио подсунул карту на место и дернул за шнурок. Колокольчик над ухом кучера, управлявшего цугом запряженных лошадей, резко звякнул. Кучер начал тянуть разом три пары вожжей, матерясь тонким голосом.

В остановившийся вагенбург молодцом вскочил Гуря.

Слышно было, как начали орать обозники, обходя внезапное препятствие на едином пути.

– Узнал про Егера? – сразу спросил Гурю Полоччио.

– Да как не узнать? Он много притворства в себе держит и людям его показывает. А внутри – страшный человек. Это он запытал Агалака. Вчерась солдаты проговорились…

– Агалак проговорил чего за свой побег? – вскинулся Полоччио.

– А как же! Мол, русским в подчинение идти не хотел, свободу любит… Вот и нашел свободу, калбит!

Полоччио удивился требованию свободы темными кочевниками. И, прямо глядя в черные глаза Гури, прочел на иврите слова Иисуса евангельского: «Нет ни иудея, ни эллина».

– Русские, знаемо мне, приняли это учение Помазанника? Зачем же было резать Агалака – могли бы и отпустить?

Гуря, не сморгнув, ответил:

– В Книге Царств Библии писано: «Давид сказал иудеям – режьте их всех, будь старик или младенец, мужчина или женщина. Земля хананейская – наша земля!» Русские все воруют. Даже Святое Писание.

– А эту вот землю, по коей едем, – хотел бы себе? – спросил заинтересованный Полоччио, увидев в своем новом слуге больше, чем ожидал.

– Бог завещал иудеям всю Землю, – тихо сообщил Гуря.

– Завещал – берите, – отозвался на то Полоччио, уже думая о своем, о том, что всем хочется Землю, да вот никто со времен потопа такой чести не удосужился. Кулак тонок, да и меч туповат.

– Что, Егер майору раб? – неожиданно спросил он Гурю.

Гуря сморщил лоб. Второй раз надобно иноземцу объяснять, что Егер – дворовый человек ссыльного князя: Был взят отцом князя в полон при Императрице Елизавете Петровне, в войне с немцами, а выкупа за него не последовало. Так и остался в княжеской семье «в людях». Как бы членом семьи. Как такое объяснить? Да и надобно ли? Все равно не поймет.

– Раб, – однотонно ответил Гуря.

– На винное прельщение, значит, не идет?

– Не идет, – вздохнул Гуря. – Но двух молодцов из солдат я пригрел вином. Ночью тайно приходят, пьют, денег я не выручаю…

– Солдаты мне – напрасная трата вина…

– Оно, конечно, – снова тихо сказал Гуря, блеснув черным глазом из-под шляпы, – да ведь солдаты те в подчинении Егера.

Полоччио не успел покровительственно хлопнуть Гурю по плечу в знак поощрения.

Стукнуло в дверь, и дверь вагенбурга распахнулась. За ней стоял Егер.

– Барин велел спросить – почто остановка?

– Пошел отсель, дурак! – крикнул на Егера Полоччио. – Обхождения не знаешь, раб? Пусть сам барин придет!

Егер перемотнулся, переставил ноги, но стерпел словами и пошел искать князя.

– Солдат тех как зовут? – спросил Полоччио, глядя через открытую дверь, как Егер говорит с каторжным майором. Оба, Егер и майор, долго смотрели на повозку Полоччио. Потом майор слез с коня и зашагал в их сторону.

– Солдаты – Веня Коновал да Сидор Бесштанный, – тихо проговорил Гуря и, нагнувшись, выскочил на траву и так же – нагнувшись – шмыгнул мимо князя.

Полоччио смотрел, как упруго и надежно ступает по земле этот униженный и почти уничтоженный государством русский офицер. Гуря, конечно, сообщил ученому посланнику, что майор Гарусов – князь по рождению. Да только вот родословная в пожизненной ссылке при лишении всех прав состояния хоть в России, хоть в Италии – везде смерть. Живешь, но уже мертвый. Так что жизнью этого бывшего князька Полоччио может распорядиться без условностей. Надо лишь достичь тайного места при озере Алтынколь, а там…

– Почто остановка? – спросил майор грубо. – До указанного привала еще половина пути.

– Путь здесь решаю я, – так же грубо ответил Полоччио. – Давай, организуй мне разведку на восток!

Князь оглянулся. Эта сволочь – все же ученая сволочь. Либо чует, либо – знает. Верно будет второе. Ведь тайную карту злыдень и авантюрист Колонелло чтет. И чтет, видать, грамотно.

Ибо в той стороне, куда Полоччио приказал послать немедля разведку, в древности, судя по карте, стояли города. Да где их теперь сыщешь? До потопа они там стояли, ученейший ты обалдуй!

Правда, старик Баальник, представленный в услужение князю старовером Хлыновым, два дня назад тайно сообщил Артему Владимирычу, что где-то в этих местах на восток начинается цепь малых курганов, а ведут они к кургану большому.

– Огромный холм, вестимо, что рукотворный, – сказал тогда Баальник, – два на десять лет назад мы с ватагой хотели его копнуть. Да нас погнало оттель неведомое племя. Вроде как верхние манси. Или ханты.

Уже третьи сутки, как по велению князя забайкальцы и джунгары, кроме пяти кощиев, приближенных к болезному Акмурзе, ушли на восток. В разведку по указанному Баальником направлению. Дано им было два дня на движение вперед и два – на возврат. Завтра должны подойти.

– Разведка должна вернуться завтра, – сообщил наконец ученому посланнику Артем Владимирыч. – Определено, что выйдут они к большому повороту реки. Это – двадцать верст далее. Нельзя здесь поворачивать. Нельзя планы нарушать.

Не сообщать же ученому посланнику, что продавцы коней за сделанное князем добро послали ему тайного гонца с известием, что к нему идет караван от Бай Тура Демид-Бабы! И через два дня особый караван будет у поворота Улуг-Кема, то бишь – реки Оби. Наперед всего стремиться надо туда! Караван, что идет встречь им, караван опасный и… весьма заманчивый для здешних иноверцев. А охрану каравану Баба Демид не выделил, это точно. Старик он хитрый – до своего порога сам добро свое стережет, а уж после порога – кто куда с добром! Лишь бы уплочено!

Нельзя сейчас на восток! Никак нельзя!

По карте, да, на востоке отмечены курганы. Но они стоят и ждут, а пушки и ружья могут и не дождаться оговоренной встречи!

Полоччио состроил задумчивость на лице.

Князь в упор смотрел на него. Тогда, после резни джунгарских бегунов, Егер пыткою вынул вместе с душой Агалака и то, что рвался он, подлый изменник, увидеть Полоччио. Дабы любой ценой сообщить тому, что, ежели карта попадет к Полоччио помимо рук Акмурзы, значит сие – предательство. И о карте знают ненужные люди. Людей тех следовало губить смертью, но от условий договора с иезуитами – не отступать. И курганы – резать.

Чей же то был приказ про курганы, Егер так и не добился, ковыряя окровавленного Агалака. Тот испустил дух, повторяя одни слова: «Человек из обоза повелел – курганы резать!»

– Агалак… при последней, кровавой присяге, предсмертно сообщил… – неожиданно произнес в лицо Полоччио Артем Владимирыч, – сообщил, что тайный человек из обоза повелел – курганы резать! Как понять – резать, когда курганы – копают? А?

Полоччио крутанул длинным носом в сторону, смахнул назойливую мошку с лица и опять тускло уставился на князя. Неподвижным взором. Молчал.

«Ладно. Пусть пока так, – подумал Артем Владимирыч. – Про “человека из обоза” – прояснится. Не завтра, так через месяц. Теперь, при движении, – время есть. Главное то, что Полоччио станет производить земляные работы. А копать землю – дело тяжкое. На два месяца, если не более. Хорошо. Славно! Время есть!

Время узнать, кто это в самой Сибири, да притом – в самом княжеском обозе, дает команду ученому посланнику – курганы резать! Увидеть бы лик человека, самолично решившего, что можно безбожно и бестрепетно забирать золото и прочее добро, живущим уже не принадлежащее.

Ладно. Увидим. И все же… Почему Агалак говорил: “Курганы резать”? Курганы же не режут – их роют, копают, раскапывают. Пробивают, наконец. “Резать” – мог сказать либо только человек, с русским языком, да с курганами – не знакомый. Нет, конечно – знакомый. Но – не до тонкости понятия – “резать”. Сие надобно крепко обдумать…»

Полоччио меж тем убрал высокомерие с лица, кивком отпустил от себя майора Гарусова и дернул за шнурок.

Вагенбург заколыхался, кучер заматерился, пустил кнут по лошадиным спинам, и лошади ответили кучеру злым ржанием.

Захлопнув железную дверцу, Полоччио перекрестил себя. Теперь он был явно уверен, что майор Гарусов про карту знает. А может, даже имеет с нее список. Раз опередил Полоччио с разведкой далеких предгорий.

Джузеппе Полоччио еще раз возблагодарил себя за то, что даже под опиумным настоем, в полубреду, не выболтал иезуитам два года назад главный секрет золотого оленя – секрет его вытянутой правой ноги.

Ибо, как нечаянно узнал Полоччио от самого майора Гарусова, и узнал прямо сейчас, – есть в караване еще один лазутчик ордена Христовой Церкви. Кроме умирающего предателя Акмурзы и забитого Егером Агалака. Агалак при угасающем разуме сказал очень точно: «Человек из обоза повелел – курганы резать!» И Полоччио изворотливым умом авантюриста понял, кто – всего единый человек в обозе – может так говорить – «резать». Он и с Богом договор – резал. Иудей чертов! Всех подставит под княжий топор!

Полоччио вызверился, покрыл ругательством всю иезуитскую затею и в два глотка ополовинил кувшин вина.

Порка мадонна миа! Придется и вправду резать курганы. Не спешить сломя голову к Золотому озеру. Иначе – некто темный ему, ученому посланнику самой русской Императрицы, голову отрежет. Возьмет – и отрежет. Это у тайных людей ордена – быстро.

Получить подтверждение, что именно тот человек из их каравана наделен правом оторвать голову ученому посланнику, – узнать будет очень интересно. Очень интересно Полоччио, а потом и Колонелло. А уж под конец знания – его шпаге. Или кинжалу. Или яду. Как придется, при каком случае.

Но зато теперь возникла надоба с русским майором жить пока в условной дружбе. Полоччио пока нужна крепкая защита.

Интригу, значит, для случайной гибели майора пока придется отставить.

Полоччио потер щеку. Оброс щетиной, как варвар. Все русские люди в обозе, от места последней черты, вдруг отпустили бороды, незнамо с чего. С лени? Но негоже ученому посланнику потакать обычаям варваров.

Полоччио два раза дернул за шнурок. Кучер его отстегнул с пояса турий рог, и над караваном пронесся густой унывный звук. Так вызывался личный слуга Полоччио – немой франк. Он не только умел ловко щипать перо с гусей, но мог и брить хозяина на ходу, чем Полоччио невнятно, но гордился.

***

Разведка пришла в срок. Уморенные конники вынырнули у вечерних костров каравана, разожженных напротив поворота огромной реки У луг Кем к востоку.

Князь Гарусов, не ужинавший, в томлении ожидания разведчиков, сразу поманил с собой есаула Олейникова и теперешнего молодого предводителя джунгар – Байгала. Они пошли к костру, что развел Фогтов для Полоччио.

Ученый посланник ужинал на пару с Герберговым, и более никого, окромя немого повара, к костру не пускал.

Артем Владимирыч, не спросясь, сел у костра Полоччио. Махнул рукой своим людям – садиться. Полоччио неспешно срезал с жареной бараньей лопатки мясо, долго жевал. Гербертов отринулся в темноту, чем-то хрустел в зубах.

– Говори, – махнул рукой князь есаулу Олейникову.

– Пять дней пути идти караваном до курганов. Сакмы туда нет, но колесный ход будет ровен. Степь на три дня ляжет под колесами, опосля – мелкий камень, – равнодушно сообщил есаул, глядя повыше языков пламени.

Джунгарии Байгал, с кровью впитавший обычай гостеприимства у костра, с ненавистью начал гортанный отчет. Говорил он, глядя прямо на Полоччио, ноговорил на мунгальском наречии. Специально – только для князя.

Отговорив, встал и пошел прочь от огня.

Полоччио оторвался от мяса, ровно, с показным бешенством промычал сквозь зубы:

– Куда он? Без позволения? Дисциплина плоха в моем отряде, майор! Не держишь ты дисциплину. Следующий раз накажу тебя! А пока сообщи, что сказал этот кочевник.

Князь, в огне костра видно – ликом побелел, оглянулся на Гербергова. Лицо того было совсем скрыто в тени.

Вместо князя ответил есаул Олейников:

– Нойон сказал…

В стороне Гербергова звякнуло – он уронил нож на камень.

– Нойон сказал, – повторил есаул, – следы вокруг курганов давние, даже не прошлого года. Им, тем следам, годов пять. Знаков пребывания военных отрядов нет. Пустая, стало быть, там страна. Опаски нам нет.

Сказал это и тоже отошел от костра.

Полоччио наконец бросил обглоданную кость в сторону:

– Ну, майор, теперь поворачивай мой отряд на курганы. С этой минуты ни одного действа без моего указу не производить! Головой перед своей Императрицей ответишь, ежели применишь самоуправство!

Князь через огонь посмотрел на ожившее от хороших известий лицо Полоччио, поднялся на ноги, не наклоняясь, снял треуголку, плюнул в огонь, надел треуголку и задвинулся в тень, из круга огня.

Полоччио, довольный происшествием с князем и отчетом разведчиков, потянулся к серебряной походной чаше, допил вино и только потом спросил Гербергова:

– Нож у тебя выпал. Какой испуг тебя захватил? Да что ты в темень залез? Сядь к огню! Докладывай!

Гербергов, ошарашенный плевком князя в огонь, что у русских явно выражало презрение к сидящим у костра и даже приглашение к драке, на коленях приблизился к костру. Но о значении плевка забыл и говорить. Лицо его, верно, выражало изумление. Он кашлянул, нашел глазами свою чашу с вином, залпом выпил. Руки его тряслись. А как прознает Полоччио – что значит плевок в костер? Неужто сей злой приметы не ведает человек, садившийся у костров многих народов? Как он сам о том подхвастывал? Или Полоччио не садился у костров… разных народов?

– Нойон! Внук Акмурзы – нойон! – сглотнув слюну, пояснил ученому посланнику Александр Александрович.

– Это как – нойон? Царь? Князь? Или как? Что тебе воспалило кровь?

Гербертов перевел дух. Его внезапно взбесила игривость Полоччио. Он вспомнил ночь битвы с разбойниками, джунгарина Акмурзу, обнажившего саблю за его, Гербергова, невинные слова ко князю Гарусову. И глаза князя вспомнил. Бешеные до крови. Видимо, нарушил тогда Гербертов некий жестокий устав. И ежели бы тогда, князь не отвел беду – Бас нойон Акмурза снес бы ему, Гербергову, голову. Мигом. Так, значит, вот про какой случай вспомнил князь во время шутейной казни белого барана! Князь Гарусов, и точно, спас тогда ему, Гербергову, жизнь!

– У здешних инородцев, Ваше степенство, – со всей учтивостью ответил Полоччио Гербергов, – больше, чем у русских, путаницы в названиях вождей. И в степени их подчинения друг другу. Но если этот ребенок, внук Акмурзы, нойон, то нас охраняет действительно царь, если следовать иерархии здешних мест. Сие нам огромная помога. Сиречь – в глазах инородцев мы выглядим еще выше, чем ихний володетель – всего лишь князь! Выше всех теперь окрест нас по званию – лишь китайский император!

Полоччио понял. Он нечаянно заставил ближайшего родственника Акмурзы стоять, не предложил ему мяса. Возможно, для тупых жителей этих просторов сие обидно. Но раз Полоччио свысока обошелся с большим чином, значит – продемонстрировал, что имеет много больший чин и власть, чем сам думал. Да и как не иметь? Русская Императрица ему спину прикрывает, а брюхо прикрывает вся римская Церковь, пределов влияния на земле не имеющая!

Полоччио налил вина из бутыли в две походные чаши – открыто, не вынося бутыль в темень, за пределы огня.

– Прозит, майне либер фройнд! – весело стукнул Полоччио своей чашей о край чаши Гербергова, приглашая того торжественно выпить.

Гербергову пришлось подчиниться. Но, прежде чем поднести чашу к губам, он суетливо оглянулся.

Князь Гарусов, только выхлебав горячую рыбную похлебку из деревянной мисы, заботливо поданной Егером, сумел подавить гнев на дурня-иностранца. Его, русского князя, околокостровые этикеты иностранца заботили мало, только тешили. А вот джунгарина – того ученому посланнику так оскорблять не следовало.

Князь, насытившись, огляделся. У их костра сидели ближние – Егер, Акмурза, Байгал, старый казак Левка Трифонов – знаток пушечной стрельбы, есаул забайкальцев Олейников, да монах Олекса.

Джунгары поставили три костра, с трех сторон окружив место княжеского ужина. С четвертой стороны сидели вокруг своего костра забайкальские казаки. От джунгарских котлов пованивало ослизлой кониной, но было весело. Там пели свои песни, под деревянные музыкальные балалаи о двух струнах.

За первым кругом горели костры солдат и возчиков.

Один костер был больше других, и там было необычно тихо.

Князь удивился. Встал, махнул Егеру не следовать за ним и пошел к большому костру.

Человек сорок жались не к огню костровища, а к человеку, неспешно ведущему рассказ. Когда глаза князя привыкли к огню, он узнал в рассказчике Баальника. Рядом с Баальником полулежал на кошме и второй старик – Вещун. Его лицо заслоняли молодые лица служивых.

Князь тихо пригнулся, приблизился на сторону рассказчика и сел наземь. Прислушался.