Текст книги "Охотники за курганами"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

Императору Поднебесной было хорошо. Хорошо пахли вечером дивные цветы, хорошо пахло из кухни, где жарилась на быстром огне постная молодая свинина. Он поднял палец в сторону писца.

– Запиши, – милым голосом прошелестел Император Китая, – в книгу моих наставлений потомкам… Через сто или двести лет надо сделать так, чтобы религия ка-то-ли-цзы поселилась среди нас. Чтобы был Е-пи-цы-ко-пы… Нет, чтобы у нас был свой Па-па. Важна не религия, а оружие, которое она приносит. Записал? Молодец…

***

Дань-Тин-Линь – джуань-шигуань провинции Куонг-Дао – сквозь тонкий веер рассматривал прибывшего с бумагой от Императора человека.

Человек прибыл со свитой из дворцовых людей Императора, при военном отряде четырех сотен арбалетчиков и назвался варварским именем – Валенисиций. Он чересчур прямо сидел на низкой скамеечке напротив наместника владыки Поднебесной Империи. Лицо имел худое, губы тонкие. Одет варвар был в длинный как бы халат ярко-красного шелка и шелковую, красную же шапочку, покрывавшую лишь макушку головы.

Это был Валентиций, кардинал и особый посланник – нунций – Папы Римского.

Нунций молчал. Сидеть на низкой скамеечке западному человеку непривычно, но надо выдерживать тон и показывать силу.

Отложив веер на низкий столик, стоящий позади него, наместник Дань-Тин-Линь спросил человека в красном халате:

– Здоров ли был Император, когда посол Его святейшества выезжал из Байдзына?

Нунций Валентиций, услышав, как обозвал столицу толстый и тупой на голову «мандарин», усмехнулся. Так китайцы проверяли знание чужеземцами их страны.

– Великий и многомудрый Император Поднебесной Империи, когда я выезжал из Пекина, был весел, здоров и велел передать вам, чтобы вы дословно слушались меня. В своей стране и в странах, окаймленных тремя океанами, я имею большое влияние и власть! В знак того, что Император Срединной империи доверяет мне безусловно, он велел вам, его наместнику, передать вот это…

Нунций поднял с пола сверток, который в приемную залу внес сам, не доверив узкоглазым слугам мандарина. Двумя руками положил сверток на низкий стол, развернул золототканую материю. В сверток была завернута толстая книга, в переплете из кожи. А на книге – джуань-шигуань охнул! – лежал тубус красного индийского дерева в пол-локтя длиной и в ладонь толщиной! На черном окрасе тубуса золотыми иероглифами было прорисовано полное величание Императора.

В таких тубусах, в отдельно высверленных для каждого отделениях, Император Поднебесной держал бойцовых сверчков. Получить их в дар – означало полное доверие Императора, полное его расположение и обожание деяний его награждаемого подданного!

Погладив черный лаковый тубус, джуань-шигуань отложил его на свой край стола и потрогал книгу.

– Это есть Книга Книг – Библия, – поспешно сообщил нунций Валентиций, – сие есть великий дар, посланный к вам Святым отцом всей нашей Церкви…

Джуань-шигуань даже не раскрыл книгу. Постучал по коже длинным ногтем и спросил:

– Очень хорошо. А был ли весел и здоров главный советник Императора, тот, что говорит ему обо всех происшествиях на границах империи?

– Да. Был здоров и весел.

Наместник провинции Куинг-Дао более вопросов не задавал. Крикнул людей и велел проводить гостя в Дом для почетных гостей. И стеречь его сон и покой.

Нунций впервые почуял противление своим планам. Он планировал жить в доме католической миссии! А его отправляли на другую сторону, в самую южную и, по европейским понятиям, в самую грязную и подлую часть города! Об отряде арбалетчиков не было высказано ни слова – где жить, где им кормиться самим и кормить лошадей!

– Меня сопровождает особый военный отряд Императора, – напомнил наместнику нунций Валентиций, – надо обеспечить стоянку им и коням, а также прокорм животных и людей!

Теми словами нунций попал мимо наместника, зато – в себя.

Ибо Дань-Тин-Линь внутренне возликовал, услышав такое! Императорские воины, по закону, попав под руку правителя провинции, становятся ему в подчинение как раз потому, что он кормит и поит их и их скотину! И ими командует.

– Отряд Великого Сына Неба, нашего достойнейшего бессмертия Императора, лишь сопроводил тебя, красный человек. Ты его не разместил, не накормил. Это сделал я! Посему отрядом отныне командую тоже – я! Иди, тебя мои слуги проводят!

Папский нунций, шевеля посеревшими губами, пошел к выходу, задирая сапогами со шпорами легкие циновки. Такого унижения ему еще не доставалось.

Наместник провинции Куонг-Дао, по удалении с глаз человека в красном, столкнул толстую книгу на пол. Осторожно взял золоченый тубус, поистине императорский подарок, и поднес его к правому уху. В тубусе молчало, но наместник счастливо сузил глаза – в таком футляре золотом бренчи – ни звука не услышишь!

Джуань-шигуань осторожно смял печати Императора на верхней крышке тубуса, сдвинул крышку. Там под крышкой были видны семь отверстий – семь домов, в которых помещались сверчки. Наместник осторожно потряс тубус. Сверчки молчали!

Еще не желая верить тому, что произошло в его судьбе, наместник махом опрокинул тубус. На красное дерево стола высыпались семь бойцовых сверчков… Мертвых!

Так императоры Китая издревле и лично предупреждали своих высших чиновников о неполной их занятости государственными делами.

Глава 36

Князю Артему, когда отряд встал табориться в низине Уч Сак, привезли русского купца. Из того обоза, что еще с утра выстраивался на движение у монгольского брода через Селенгу. Молодой, сильный мужик с удовольствием поел пшенной каши из давленого ячменя с желтым салом, самолично заварил в котле цибик своего чая, того чая попил сам и угостил князя.

Купец Аникей торопился – выход его обоза в триста возов на древний путь до Байкала был назначен старшим обозным при восходе солнца.

Он без понуканий нарисовал план города Кяхта, особо рассказав про назначение «Дома приятных бесед», что стоял ровно посередине Кяхты. Как бы на граничной черте. И сам дом делился пополам, и стол, что служил для чайных проб и подписания бумаг, тоже стоял ровно посередине и делился пополам.

– Нарушение сей граничной черты карается, – говорил купец Аникей, – опять же, скажем, захочу я от России отойти в другие земли, мне надо просто шагнуть на китайскую половину и о том заявить. Наших купцов охраняет малый казачий отряд в десять человек. У китайцев, конечно – сотни воев. Мы охраняемся картинно, а они – всурьез. Своих сторожей мы, конечно, содержим. Ведь там, на нашей половине, – уйма складов да жилые казармы. Для нашего брата – купца.

– А вот ежели мне потребно станет войти туда своим отрядом? Это как? – спросил Артем Владимирыч.

– Никак, княже, – не задумавшись, ответствовал купец Аникей, – не войти тебе мирно. Там на воротах Кяхты стоят, конечно, наши пристава, да токмо их шесть человек, без сабель, по-китайски – с бамбуковыми дубинками. А что случись – тут как тут прибегают узкоглазые… – купец задержал воздух…

– Прибегают узкоглазые, ну и?.. – спокойно принял прозвище китайцам Артем Владимирыч.

– Сотня али две. С копьями, саблями. Откуда берутся? Но много.

– А пойду один или, положим, пойдем пять человек. При оружии? Пустят?

– При оружии никак не пустят. Опять тучей набегут и в яму сунут. На их стороне, говорят, ямная тюрьма есть. Пока кто не выкупит, али не спишутся с нашей Императрицей да с ихним Императором – не вылезть из той ямины… А на это годы уйдут. Помрешь…

Князь отвлекся, стал чего-то думать. Купец глотнул холодного уже чая, глянул на темнеющее небо.

– Слышал я про твой поход, княже, – без затравки стал тогда говорить купец Аникей, – и бают много. Чего – правда, чего – лжа, не скажу, ибо не ведаю. Бают, одначе, что ты врагов тысячами жгешь на кострах, наемных степных воев покупаешь за огромные, несчитаные деньги. И что пришел сюда по приказу Папы Римского. Его, мол, однова и слушаешься, а Императрицу нашу в обман ввел…

Купец тоже замолчал. Виновато опустил голову.

Князь издал легкий смешок.

Егер, сидевший позади князя, не выдержал, ругнулся.

Колонелло, пока еще ученый посланник, что присел на кошму рядом с купцом, даже не шевельнулся.

– Пошли, – сказал купцу князь, подымаясь, – пошли. Провожу.

У коня купца князь остановился. Конь жевал из торбы китайский горох – чечевицу. Видать, купец имел состояние, чтобы коня кормить человечьей пищей.

– Грамотен? – спросил князь.

Купец Аникей отцепил торбу, нагнулся – снять ременные путы с передних ног коня.

– Грамотен, – ответил тихо.

Князь тогда достал из-за подклада душегрейки половину листа с подписью Императрицы и огромной печатью из красного золота.

– Чти вслух.

Купец, увидевши подпись Императрицы, а более того – золотую восьмиконечную звезду, часто заморгал. Прочел: «Повелеваю» и тут же сунул бумагу князю. Просипел, теряя от непонятного страха голос:

– Верю, что лгут на тебя, княже. Но от себя, от всего купецкого сословья, милостью Бога прошу, Кяхту не трожь, не бей, не жги. При начале переговоров… подсказчиков не слушай… при начале переговоров суй им, китаезам, сразу под нос эту… бумагу. Той звезды, верь мне, они боятся пуще своего дракона… У них… – тут купец подсунулся к уху князя, совсем зашептал, – у них крепкое поверье есть, что мы, русские, здесь уже были… Чудно, да? Но они здесь до ужаса боятся одного места… называется то место не по-ихнему – Бор Нор. Мол, в древности русские соорудили такое неприступное место… Хошь – верь, а хошь и не верь…

– А ты, Аникей, веришь? – спросил Артем Владимирыч.

– Потолкаешься здесь, среди узкоглазых, поверишь даже в то, что наш дурак Иванушка и правда – со щукой говорил, на печи ездил… Я опять к тому, князь, что, ежели ты за душами папских челядинцев пришел, – их, паскудных, забери. А Кяхту, Богом прошу – не жги, а? Мы от китаез все же кормимся!

Князь аккуратно сложил Императрицыну бумагу, сунул обрат в потайный карман:

– Не буду того, что говоришь про Кяхту. Скажи мне только – еще наши обозы будут сюда идти?

Купец никак не мог попасть сапогом в стремя:

– Один наш обоз уже стоит у ворот Кяхты. Завтра, поди, начнут говорить, торг вести, через день станут набирать товар. Еще через день – выйдут. А тебе про то знать – зачем, княже?

– Езжай себе с Богом, – князь хлопнул лошадь купца по крупу.

Та покорно зашагала.

– Молчи там, у себя, где был да что говорил… – вослед купцу крикнул Артем Владимирыч.

– Молчу, молчу, – донеслось из серой темени.

Артем Владимирыч теперь в одиночестве сидел у костра. Думал. Кто было подсовывался, тех отгонял от огня Егер, за кругом огня нарочно подсверкивавший кистенем.

Лезвием сабли князь бездумно подсекал пожухлые уже редкие травинки. Дело, что ранее казалось простым и даже разухабистым, обернулось уже одной крупной бойней и предчувствием второй – смертной бойни. Ежели бы не решкрипт Императрицы… В коем она просила идти за подлым Колонелло до последнего его пристанища. Ежели бы не решкрипт Императрицы! Князь Артем уже бы повернул коней мордами на север – к Байкалу. Но, видать, Императрица имела на Колонелло виды огромные и масштабов государственных. Значит – идти… и помирать… Нет, идти и не помереть сдуру… От разума, однако, не помирают.

Что-то звякнуло. Князь приподнялся на локте, подсунулся ближе к огню, пошарил в траве. Вот оно что! В руке князя заблестел зубчатый обломок колесика от его шпоры. Вот те – поход! Уже и шпоры ломаются! Старик Вещун что-то говорил насчет приметы про поломку военной амуниции… Что-то не смешное, но и не грозное… Так, байки… А что еще? Что-то там старик говорил про то, что мы, мол, русские, здесь уже были… Рисунки якобы древние показывал. И про Бор Нор твердил, что купец поминал… Некогда тогда было князю вникать… Теперь вот – щербинка на душе, что не вник. А вдруг бы помогло бормотание старика? Сейчас вот, в положении – кругом опасном. И не надобно бы ноне носить щербинку на душе… А что бы надобно?

Не таясь, во весь рост подходил к костру Левка Трифонов. Егер завертел кистенем. Левка отмахнулся, смело подсел к огню.

– Думку катаешь в голове, княже? – спросил Левка. Ответа не дождался, продолжил: – Не ты один тем делом занят. Солдаты вон, не спят, шепотками балуют… Егер, ты бы вместо самоличного караула князя, пошел бы да солдат и унял… Им, паря, тревожно, да и, полагаю, страшно нонче… Иди, иди, уйми солдат… Я твоего барина постерегу.

Левка вынул из-за пазухи пистоль. Егер напружинился – прыгать.

Артем Владимирыч на то его движение горько увел на сторону губы. Матюгнувшись про себя, Егер исчез в темноте. Через мгновение среди тлеющих солдатских костров раздалась его безбожная матерность. Какой князь от своего ближнего еще и слыхом не слыхивал.

– В Сибири еще не так богохулить научишься, – подвыпучив глаза, весело сказал Левка Трифонов. – Имею я к тебе, князь, одну мыслишку насчет боя наших орудий. Тут, понимаешь, в чем радость-то? В том, что имаем мы при обозе три огромные бочки с топленым коровьим маслом. Оно так пересолено, что солдаты его клянут, но едят… по чутка. Куда денешься. А вот я, будучи в артиллерии, при Императрице Елизавете Петровне, чтобы она век земляных червей ела! – то бишь, до того, как меня на каторгу упекли… будучи в Курляндии на квартирах… Князь махом сел. Махнул садиться и Левке.

– Говори! – разрешил князь.

***

СКАЗ АРТИЛЛЕРИЙСКИХ ДЕЛ МАСТЕРА, ФЕЙЕРВЕРКЕРА ЛЕВКИ ТРИФОНОВА, ПРО ТАЙНУЮ МАСТЬ НЕМЕЦКИХ ПУШЕЧНЫХ СНАРЯДОВ

– Я, Ваше сиятельство, будучи поверстан в артиллерию из посада Великого Устюга, отслужил порядком пять годков. Пока полк наш не поставили на зимние квартиры в Курляндии. Там я завел дружбу с пушкарем герцога Ганноверского – Карлом. Пили, гуляли… А потому, когда Карла, друга мово, погнали на тайный остров – пробовать в огненном бое новые пушечные припасы, друга бросить не мог. Пришиб одного голштинского гвардейца, переоделся в его форму и натурально попал вместе со всеми немцами на тайный остров, где немчура училась обращению с новыми снарядами пушечного боя… Не перебивай меня, княже. Сам скажу, время у нас мало… То были пушки-то обычные, заряд обычен, – а вот ядро! Ядро, княже, было как бы распиленное! На части распиленное и снова в кузне слегка прихваченное в цельный мячик. При выстреле то ядро целым летело из дула пушки, но коли встретит на пути дерево али манекен… подлые немчуры манекен тот рядили в русский мундир! – да, так вот, встретит то ядро манекен – и разлетается на куски! То было бы, конечно, для воинского дела крепко потребно, кабы не одна заминка – половина ядер рассыпалась еще в пушечном дуле. И те ядра пушки портили… для нового их переливу… Я все сие паскудство, для русского солдата предназначенное, подсмотрел, да еще кое-чего совсем уж злое – приметил. Ученый механик, тот, что затеял возню с распиленными ядрами, тот еще напридумал вовнутрь распиленного ядра вставлять пороховой заряд…

Князь тут не выдержал:

– Получилось?

– Никак нет, Ваше сиятельство! Не получилось… на тот раз, что я своими глазами видел! Когда закатили то, начиненное порохом ядро в пушечное дуло, утолокали, как след, то все полегли наземь, а механик сам решил выстрел сотворить… И сотворил… жену свою вдовою… Пушка поднапряглась да как ахнула!.. Ну, кто лежал – тех пронесло в мизинце от смерти. А кто поодаль стоял – тех – в калеки… Сразу шумство на поляне, рейтары появились… они то меня и высмотрели – больно морда у меня на немецкую не схожа… Кинули в подземную тюрьму – повесить было принарядились, да меня наш полковник спас… Что да как – теперя не расскажешь… Но полковника того внезапно Императрица Елизавета Петровна послала в генералы, а меня при нем не оставила… Так я сам за полковником побег в Астрахань… Суворов тому полковнику фамилия. Побег, да не догнал… Быстрый больно… А меня вот в Сибирь за дезертирские как бы подвиги…

Князь промолчал. Тогда Левка Трифонов собрался с духом и выпалил:

– А то я к тому баял, что ежели бы нам собрать заранее камней, в полкулака да подзавернуть их в тряпье… А тряпье – смазать этим злым от соли маслом. И класть тот самодельный снаряд – затолакивать, но не в натяг, поверх уже забитого ядра… Как считаешь, княже? Можно?

– И после двадцати выстрелов – будет у тебя не пушка, а свисток… – тихо ответил князь. Потом внезапно заорал так, что стая корсаков, крадущаяся на запахи табора, порскнула за сопку: – Сточишь, подлец, дула пушек! Камнями своими дурацкими – сточишь! Или хуже того – порвешь, к ядрене матери, дула пушек! Ведь – порвешь?

– А вот порвать – хрен порву, – вдруг зло отозвался Левка Трифонов, не глядя на прибежавшего на крик Егера, – зарядов всего осталось по тридцать выстрелов… на ствол! А потом – что? Что потом?.. А так, глядишь, побольше этой нечисти положим… Пусть хоть памятью своей русских боятся!

– Егер, – отчего-то весело подфыркивая, вдруг спросил князь Гарусов, – поди, и на меня должна быть в отрядной кухмистерской порция табака… Хоть я того зелья и не приемлю, но быть моя порция – должна?

– А то как же! – обрадовался Егер. – Раскурить тебе, барин, первую трубочку? Я раскурю!

– Левке Трифонову – мой порцион! – рыкнул Артем Владимирыч, – весь порцион, без остатку! Другой награды пока не имеется…

– Так я побегу, княже? – воссиял Левка Трифонов. – У меня и камни уже подсобраны, да я и шаболья уже у народа подвыпросил…

– Беги, – ответил Артем Владимирыч, – только испытания твоему каменному отстрелу, опричь боя, у нас уже не будет. Понял?

***

С утра, ранехонько – солнце только что край земли покинуло, – засобирались с визитом в Кяхту. Ехать к городу, на переговоры, нарядились, кроме Колонелло, еще и Гербергов и Гуря. Про Гурю, что тот есть последний – третий – надсмотрщик за ученым посланником от иезуитов, Колонелло князю все же не поверил. Князь напоминать не стал. Но в последний момент отослал Егера готовить оборону на сопках Ук-Сок, а вместо него позвал Вещуна.

Егер поумничал, покидал матерностей в сторону китайцев, но, увидевши отчего-то печальные глаза князя, вздыбился и начал орать, как они, русские, здесь устроят баню, в которой китаезы крепко умоются!

Вещун ушел одеваться для посольства и вернулся быстро. На нем, как и на князе, была одета красная рубаха до колен, подобранная тонким выдубленным ремнем. На рубаху брошена душегрейка, белой бараньей шерстью наружу.

В овчинных душегреях было жарко, а без них никак – под свою овчинку Артем Владимирыч упрятал один двуствольный пистоль, а Вещун – свой плоский, но страшный в деле стилет на тонкой цепи. Артем Владимирыч еще подумал – зачем, а от далеких ворот уже закричали. Надо ехать.

***

К воротам торговой фактории Кяхты подъехали, когда пристава уже пускали купеческий народ внутрь, за ограду. Купцы не гомонились, как на русских базарах. А молчком совали приставам серебро. И быстро проходили.

Увидев явно русские рожи, да при них – рожи иностранные, да не при купеческих повадках, старший русский пристав что-то пробормотал по-китайски высокому старику китайцу, сидевшему на возвышении при воротах.

Китаец громко крикнул в пространство. Тотчас к воротам торга сбежались двадцать китайских лучников и двадцать же копейщиков.

– Чьих будете? – строго спросил русский пристав князя, ставшего у ворот первым.

– В рожу хочешь? – равнодушно спросил Артем Владимирыч, закатывая правый рукав красной рубахи, – сейчас получишь… Людей российской Императрицы не узнаешь, сволочь?

Пристав открыл было рот, но князь уже пустил ему в рожу кулак. Пристав полетел на циновки, устилающие площадь за воротами Кяхты.

Китайские воины подняли луки, копья. Не обращая на них внимания, Артем Владимирыч, чутка отодвинув Вещуна, подсунувшегося вперед, проорал высокому китайцу:

– Князь Гарусов, особый посланник российской Императрицы, войти желает! Убери солдат, иначе – бойня будет!

Длинный китаец, на удивление, слова князя понял. Крикнул приказ. Китайские воины отбежали на сорок шагов от ворот, уперлись спинами в «Дом приятных бесед».

Русский купец, что стоял за княжеским посольством, зашептал в спину князя:

– Нельзя так, посол… или кто ты есть… Падай, дурак, на колени…

Князь обернулся, отодвинул с пути Колонелло, уперся глазами в говорящего. Это был молодой бойкий купчина в поддевке московского кроя.

– Руку даю, что мне – можно, – сквозь зубы процедил князь, – а за слова свои подлые – свою руку даешь? Что мне – обязательно надо падать здесь – на колени? Отдашь за эти слова свою руку, сволочь?

Купец отмахнулся, крикнул назад, своим:

– Дураков пошлют за шесть тысяч верст, а мы потом за них отдувайся!

Длинный китаец внимательно вслушивался в свару русских.

Вещун, огладив длинную бороду, обдуманным движением достал нож и полоснул им по руке купчины. Рука отпала, как отпиленная. Купец еще не успел удивиться, кругом уже страшно заорали, а купец все еще любовался обрубком, краснеющим на глазах. Потом упал мордой в пыль.

Гербергов всхлипнул дрожащим голосом:

– Своего-то за что, Ваше сиятельство?

– Своих бьешь – чужие боятся! – ответил за князя Вещун и пошел грудью на русских приставов. Те, побросав палки, отскочили от ворот.

Артем Владимирыч повернулся, нашел глазами высокого китайца, подтолкнул Колонелло и пошел прямо к «Дому приятных бесед». За ним шагнул Вещун, потом Гуря и опосля – Гербергов.

Когда поравнялись с высоким китайцем, Артем Владимирыч зло глянул тому в глаза и рявкнул:

– Католиков сюда подай, тварь узкоглазая! Католиков!

Со стороны китайской части города бежали, путаясь в длинных рясах, миссионеры Папы Римского. За ними, не убыстряя шага, шел нунций Валентиций в ярко-красном одеянии.

Колонелло сказал князю одними губами:

– А вот эта сволочь, та еще сволочь. Мой учитель… в иезуитском деле… Валентиций. Запредельный политик. Мать родную поджарит и съест. Даже посреди поля пшеницы… Его – бойся.

Китайские солдаты начали сдваивать строй и отходить на углы большого «Дома приятных бесед», открывая дорогу к крыльцу. Папский нунций Валентиций, видя, что сейчас на крыльцо взойдут поперед его, побежал, потеряв сандалию.

Артем Владимирыч хмыкнул и остановился. Нунций Валентиций поспешно снял и вторую сандалию, обе сунул в карман красного одеяния и взбежал на крыльцо. Первым толкнул двери. Сказал задушенным голосом:

– Входите, ради Господа нашего Иисуса Христа!

И сам вошел в Дом первым.

Князь замешкался, соображая, кого пропустить первым.

И тут первым за нунцием в двери проследовал Гуря!