Текст книги "Охотники за курганами"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

Молодой полковник поклонился князю, но сухо отказал, приложив руку к киверу:

– Не могу, Ваше сиятельство! Велено доставить все должное – как оно мною принято. Исполняю долг, Ваше сиятельство… Могу спортить оружием! – И до половины вытащил из ножен саблю.

Князь в досаде хлопнул себя по полам полушубка. Молча поклонился верному офицеру и вернулся к чтению послания Императрицы:

«… Далее. Настоящим письмом извещаю Вас, Ваше Сиятельство, что доставку Вами добытого при данном походе произведет полковник Пестель, с воинскою командой, выделенной исключительно для сего важного дела. Вам надлежит пребывать рядом с ним во время опечатывания груза, а после сего действа, приложить к особому Акту свою руку с указанием даты времени. А полковнику Пестелю – приложить свою руку на данном Моем письме, опять же – с указанием даты. После чего Вам, Ваше Сиятельство, с оставшейся от условий похода воинской командой следует проехать в город Иркутск, где у губернатора Соймонова имеют место быть бумага о Вашем новом назначении, денежное вознаграждение за поход и орден Святаго Владимира «За заслуги».

Примите Мою искреннюю признательность за выполнение опасной и почетной миссии.

Дано в Зимнем Дворце, 1763 года, сентября 20 дня. Екатерина Вторая».

***

Артем Владимирыч заметил странный взгляд полковника Пестеля – тот смотрел на его горло. На золотую сарскую гривну. Князь наглухо запахнул полутулуп у горла, протянул молодому офицеру письмо Императрицы, сипло сказал:

– Ставьте здесь своеручную подпись, полковник…

***

Через два часа, когда еще кержаками накрепко зашпиленные смоляными веревками возы были пропечатаны сургучом и тронулись от Байкала влево – на лед реки Тибельти и далее – на Красный Яр, на московский тракт, Артем Владимирыч, злой и до черноты лица бешеный, сел в Соймоновский возок и сказал Егеру:

– Видать, Егер, велено нам до скончания живота пропадать в Сибири…

– Пропадать, барин, можно двояко, – отозвался похмельный Егер, – можно весело, а можно и смертно. Как велите нам пропадать?

Князь внезапно вспомнил изумленный взгляд полковника Пестеля – тот увидел золотую, с леопардами гривну на шее князя.

– Велю – пропадать весело! Пошли, ребята! На Иркутск!

Пятнадцать возков, что остались от длинного обоза князя Гарусова, ходко пошли прямо – на бурятское зимовье Култук и далее – на город Ер Кут. До нового, 1764 года оставалось десять ден. Хорошо бы успеть…

Федор Иванович Соймонов, получивший от Императрицы именное повеление не допускать отъезда князя Гарусова в российские пределы, а наградить его от имени Императрицы посланным с оказией орденом Святаго Владимира; выдать за поход пять тысяч рублей в серебряной деньге да подыскать ему в Иркутске чин – хошь бы «Его Императорского Величества исследователя Сибири», забывшись, стал орать:

– Сенька! Сенька!

Сенька, конечно, не откликнулся.

Соймонов, пробегая по зале в свой кабинет, глянул на численник. Под тезоименитством кого-то из Романовых стояло число – 25 декабря 1763 года.

– Рождество же седьни, батюшки! – ругнул себя Федор Иванович, нашаривая в буфете скляный штоф… Штоф был пустой… На улице заржали лошади, у ворот загоготали казаки Соймоновского конвоя. Соймонов подсунулся к окну. За воротами на улице, перед домом губернского присутствия, вились лошади, тройками запряженные в зимние крытые возки иноземной работы. Десяток неизвестных молодцов поскидали тулупы, засупонивали рукава.

Федор Иванович, как был в обрезках валенок, в ночной рубахе, только что накинув на плечи шубу, побежал вниз, к воротам.

Увидев губернатора, казаки было стали надавливать на злых мужиков иноземного конвоя. В это время из второго возка вышла барышня в собольей шубе до земли, поклонилась Соймонову:

– Федор Иванович! Мой батюшка, князь Трубецкой, да князь Владимир Анастасиевич Гарусов вам велели кланяться. Нет ли здесь сына Владимира Анастасиевича? Мне желательно с ним свидеться…

Федор Иванович сел прямо на обрезь валенок, мыча, стал рукой отгонять от ворот казаков…

***

А ввечеру, когда в доме губернатора уже угомонились и княгиня Лизавета Трубецкая отошла с комнатными девками почивать, в приемной зале остались допивать привезенное из-за Урала зелье губернатор Соймонов и десяток вар-йагов, посланных князем Трубецким в охрану дочери.

Старший из широкоплечих парней говорил чисто, по-русски, так что Федор Иванович его иногда не понимал. Вар-йаг пил мало, зато много ел.

– Велено мне моим хозяином совершенно тайно передать тебе, губернатор, что Императрица на следующий год изволит заменить тебя на этом посту. Кандидатуру для того она подобрала – князя Гагарина…

– Нехай! – мотнул головой Соймонов. – Устал я, парень. В тайгу охота… Без головной боли от всех дел и напастей. Лучше с медведем встречу поиметь, чем хоть с одной Государевой бумагой… Веришь?..

Конвой казаков, ради праздника пивший в нижнем полуэтаже, снова выскочил на улицу – орать. Пальнули два выстрела. Кто-то дико вскрикнул.

Соймонов попробовал подняться.

– Сиди, Ваше превосходительство, – попросил вар-йаг, – есть кому кулаки почесать…

Остальные вар-йаги начали неспешно подыматься с лавки…

– Барин! Барин! – закричал вдруг с улицы родной губернатору Сенькин голос. – Барин! Мы – вернулись! Наливай водки! Тазика в два! Охота!

Соймонов перекрестился на красный угол и вдруг заорал в ответ так, что вар-йаги разом вынули из-под длинных азямов короткие мечи:

– Сенька! Родной! – орал Соймонов. – Хрен тебе – а не вольная! Без тебя жизни мне нет! Штофы пустуют!

На женской половине затопали каблуки – там тоже проснулись.

***

В малом тронном зале по левую руку от Императрицы стояли тринадцать человек из особого посольства от Великой Порты. Особинный посланник Ясир-паша, рыжебородый и надменный, сидел в кресле, в пяти шагах от трона Императрицы, не снявши чалмы. Привилегия перед бывшими данниками…

По правую руку Императрицы стояли, выдерживая ранжир и степенство, русские военные.

Ясир-паша только что зачитал злую грамоту от своего султана и передал фирман Екатерине. Императрица до пергамента, увешанного разноцветными печатями, не дотронулась – кивнула на него Панину. Тот принял фирман, скрутил его в свиток и сунул, не глядя, за спину – своему секретарю.

Екатерина молчала, обмысливала жестокие слова, кои обрушил на нее турецкий султан. Развернула веер, прикрыла лик, шепнула:

– Гонца от Пестеля нет?

– Нету, – шепнул в ответ из-за спинки трона секретарь Гаврилка Державин.

Екатерина ругнулась немецким выговором самой себе. Можно было выдержать особое турецкое посольство на гостевом дворе до прибытия гонца, да военные сего действа ей не позволили. Войска уже начали движение по расписанным диспозициям. Их остановить – можно нонешную кампанию прекращать… И утираться от плевков из Европы, да от смеха своих же «доброжелателей». А таких много…

Екатерина резко свернула веер и ткнула им в сторону стоящего первым от трона графа Румянцева. Тот понял. Выступил на шаг вперед, стал говорить:

– Ссылка вашего султана, уважаемый Ясир-паша, на то, что мы уже год как нарушили условия мира, подписанного еще при Великом Императоре нашем Петре Алексеевиче, я согласен – верна. Города – Азоф, Таганрог, Ростау май Дон – мы до земли не сровняли… Было… Да как же их ровнять с землей? Когда там люди живут? Поселенцы да пахари? Мы же не людоеды?!

– Людоеды! – взревел криком Ясир-паша, хорошо понимающий русскую речь. – Людоеды, ибо готовите ноне резать, жечь и бить народ Великой Порты…

Граф Разумовский взбесился немедля:

– А ты Крым нам отдай и отойди за Чермное море – никого не тронем!

– А почто я должен вам свои земли отдавать?

Начавшуюся перебранку прорезал зауженный до металла голос генерала Владимира Анастасиевича Гарусова, шагнувшего вперед без знака Императрицы. Он понял предмет заминки в переговорах, посему решил ту заминку совсем вызверить:

– Ты, паша Йер-сиров, свою землю ищи в песках пустыни Сахари. Оттуда твой – род, клятые лулубеи хабиру, вышел босым да голым! Туда и загоним… ежели станешь кричать при лике нашей Императрицы… Повторяю – пойдешь в Сахару – голым да босым! Хабиру куттак ши! Дагон ва ар!

Ясир-паша захлебнулся воздухом. Откуда этот русский прознал про позорное, разбойное прошлое его, паши, предков? А откуда прознал подлую ругань надсмотрщиков, топивших его, пятибунчужнога паши, предков в страшных и гибельных рвах Бога Дагона?

Позади трона дрожащим голосом Гаврилка Державин шепнул Императрице:

– Гонец! Вот бумаги от Пестеля.

Императрица развернула пакет. Первым в ее руку попала обезь ее же письма ко князю Гарусову с отдачей тому всех прав на охоту за клятым иноземцем Колонелло.

Императрица нечаянно громко выдохнула воздух. Вот оно! К обрези ейного письма была припечатана осьмиконечная звезда из красного золота. Тяжелая звезда, с крылатым знаком неведомого ей значения…

Ясир-паша увидел красную печать, вдруг закашлялся, отступился и тяжело осел на кресло.

Императрица вдруг вспомнила бороду отца Ассурия. Длинную, исключительной белизны бороду.

Екатерина глянула на людей в зале и отчего-то быстро перекрестилась. Поднялась на троне, накинула петлю печати на снурок, свисающий с балдахина. Села опять на мягкие подушки. Печать красного золота повисла, даже не качнувшись, ровно над головой русской Императрицы.

Екатерина вздохнула с великим облегчением, взяла в руки верхний лист донесения Пестеля, схватила глазами основной смысл писанного Пестелем краткого отчета из Сибири.

Снова поднялась на троне.

В малой зале приемов стало тихо.

– Граф Румянцев! – строго произнесла Екатерина, – что я услышала сейчас в вашей речи? Что города, заложенные предком нашим, Петром Алексеевичем, до сих пор не восстановлены? К весне городам тем быть!

Главнокомандующий русской армией граф Румянцев поразился блеску глаз императрицы. Значит – вот оно как! Вот оно как можно говорить теперь с турками… Без сумлений, значит?

Екатерина кивнула Румянцеву едва – едва. Продолжила:

– Деньги на строительные нужды получите немедля! А все запросы от армейских канцелярий по денежным счетам Южной действующей армии будут мною удовлетворены до конца нонешнего дня! Господа генералы! Извольте отбыть по назначению!

В малой зале слитно и резко лязгнули две сотни шпор. Военные покинули залу.

Екатерина осталась глаза в глаза с посланником Великой Порты. Ясир-паша медленно поднялся из кресла, дабы иметь голову повыше. В глаза ему била красным, кровавым отсверком бешеная сурская печать.

«Пропало дело… – бились словеса в голове посланника Порты. – Суры суры клятые возродились в этой стране… Пропало дело…

– Давай, давай, – рассмеялась Екатерина, – ты еще, хабирское отродье, с ногами на кресло влезь… Ишь, чего выдумал – быть выше русской Императрицы!

– Значит – война? – проскрипел Ясир – паша, не внимая прямым себе оскорблениям, – да ты же, владычица руссов провоюешь токмо три дня! У тебя денег нет, чтобы один парадный полк содержать, а тут – война… Да еще и с нами? Хорошо, мы с султаном посмеемся… когда подступим к Москов-граду…

Ясир-паша махнул своим людям – покинуть залу. Сам шел последним.

В спину Ясир-паше Екатерина сказала, поднявшись с трона и держась рукой за обрезь письма с печатью красного золота:

– Одна токмо Сибирь выдала на мою с вами, нехристями, войну тридцать миллионов рублей в золоте… на ваше серебро это станет, дражайший посланник, – двести миллионов динар… Что есть… Что есть…

– Пятилетний особый сбор податей с туркского народа, – густым басом вдруг поддержал Императрицу секретарь Гаврилка Державин.

– Так что – собирайте со своим султаном милостыню! – утвердила слова своего секретаря Екатерина. – Пока не поздно! Эй! Кто там на выходе из дворца! Посольские из Турции нашу страну покидают! Немедля!

Ясир-паша, услышав сказанное, споткнулся о порог залы и чуть не упал…

Споткнуться о порог, согласно обычаям всех времен и народов, значило – проиграть… Судьбу, жизнь, государство…

Глава 45

Князь Артем Гарусов и княгиня Елизавета Трубецкая сыграли свадьбу как раз на Новый, 1764 год. Перед венчанием Лизавета все порывалась рассказать князю свою исповедь, да только Артем Владимирыч, имевший представление, что значит по зиме проехать к нему восемь тысяч сибирских верст, от слов исповеди невесты благополучно отмахивался.

Молодые купили дом в двадцать окон на берегу реки Ангары, завели три конных выезда и зажили по обычаям Иркутского общества.

Егер, гарусовский адъютант, тоже не был обойден вниманием. По личному решкрипту Императрицы Екатерины Второй ему был жалован паспорт на имя Александра Владимировича Стрельцова. А по именному императорскому решкрипту – звание поручика русского артиллерийского полка. Правда, тот решкрипт строкою ниже выводил Егера в отставку от воинских дел, но велел пристать к делам гражданским – стать личным помощником «Сибирского исследователя Гарусова». Во всех сих бумагах явно виднелась рука не Владимира Анастасиевича Гарусова, бери выше – князя Трубецкого!

Егер, получивши русское прозвание, утвержденное бумагой, немедля женился на самой именитой в крае купецкой дочери Варваре Ворониной. Варвара была у купчины Воронина, имавшего рыбные, омулевые тони по всему восточному берегу Байкала, единственной дочерью, сиречь – единой наследницей. От сватовства безродного поручика купец Воронин было занемог. Отказался от любимого блюда – свежей лососинной строганины под солью – и начал призывать смерть.

Смерть к нему не помедлила явиться. В лице трех бородатых забайкальских староблюстителей православной веры. После получаса беседы с купчиной тот слез со смертного одра и как был, в одной рубахе ночного кроя, благословил и Егера и дочь свою – на продолжение рода.

К зиме 1764 года у Егера родилась двойня.

По ранней весне же года 1765-го, когда Федора Ивановича Соймонова сменил на Государевом посту новый губернатор, а Лизавета ходила уже вторым разом на четвертом месяце, Артем Владимирыч, согласно письменному указу Императрицы об исполнении им должности «Государственного исследователя Сибири», выехал с малым обозом вдоль северного берега Байкала. По особому знаку.

Возле прибайкальского острога Еланцы, на байкальском берегу, его встретил высокий длиннобородый старец.

Соймонов, радостно сопровождавший молодого князя, с удивлением увидел отца Ассурия. Но тот лишь издаля кивнул Соймонову и сказал князю нечто краткое. Опосля передал тому свиток бумаги и сел в лодку. Хлопнул косой парус, и лодка пошла на пересек широченного озера.

– Чего он так озаботился? – спросил князя Федор Иванович. – Никак, опять надо староверов прикрыть от воинских команд?

– Не то! – рассмеялся Артем Владимирыч. – Предлагает мне помогу в новой должности… Дабы перед Императрицей не упасть, а более – перед ее прихвостнями…

Федор Иванович поскреб бакенбарды:

– Ну, брат, для того надобно снова золото добывать! Много!

– А уже – добыто! – поразил бывшего губернатора князь Гарусов. – Подалее города Читы, по рекам, что текут на севера, золота столько, что веками разгребать придется!

– Иди ты! – поразился Соймонов. – И за что тебе от сего старца такой подарок?

Артем Владимирыч развернул бумагу, что дал ему отец Ассурий, знаемый им более как Вещун. То была хорошая копия нерченского участка древней карты иезуитов, напрасно данной ими Колонелло:

– Вот здесь – считается, что лежит втуне сорок тысяч пудов золотого песка и самородков… Хватит пока государству Российскому? Хватит. А подарок, Федор Иванович, старец сделал не мне. Подарок моему будущему сыну… Таков обряд наших родов древних…

Сына, что родился в октябре того же года, князь на радостях хотел назвать в честь деда – Ульваром, да Соймонов отговорил. Назвали – Иваном.

Лизавета Гарусова после рождения первенца не располнела, а все была такая же изящная и тонкая. Пока снова не изготовилась стать матерью…

***

Екатерина получила доклад князя Гарусова о читинском золоте и положила его в секретный ящик кабинетного бюро.

– Ишь, разогнался! – сказала Императрица в пустоту обтянутых шелком стен кабинета. – Так, пожалуй, всю Сибирь приобретет… в личную собственность…

Но тут Екатерина вновь отомкнула ключиком потайбюро и позвонила в колоколец. Просунувшемуся в дверь секретарю приказала:

– Позови-ка, милейший друг, ко мне графа Панина. Давно мы с ним не обсуждали вопросы…

Какие вопросы, Императрица так и не договороила секретарю…

Граф Панин неделю уже сказывается больным и из дома не выходит. А ведь Императрице по весне выезжать в Польшу – садить на престол Понятовского. И заодно самой избыть из столицы на время смуты, что спробует поднять поручик Миронович, сумасшедший патриот, возжелавший освободить Императора Иоанна Шестого… Вот при этом «освобождении» пусть присутствует граф Панин… Еще один крючочек воткнем в его мундир…

***

ИЗ МЕМУАРОВ ОТСТАВНОГО ПОЛКОВНИКА ЗАПАДНОЙ РУССКОЙ АРМИИ ГОСПОДИНА МАРИНА

«… Уместно здесь будет и дорассказать историю, затеянную агентом иезуитов подлым иудейским бароном Бронштейном.

Он, как и было велено Императрицей, женился на русской дворянке, каковая под конец супружеской жизни выдрала барону последние волосья, а похоронить велела подло – за кладбищенской оградой. Впрочем, у барона остался сын, каковой, будучи 17 лет от роду, сумел-таки вырваться от бешеной русской матушки и скрыться в саксонских землях у единоплеменников. Русскую фамилию тот сынок Бронштейна сумел паспортизировать за весомую взятку на фамилию Симисон. И занялся обычным подлым гешефтом – стал менялой.

Да вот такова, видать, была судьба мужской линии барона Бронштейна, что когда сынок евонный – Симпсон – стал наваривать в день по половине талера дохода, Император Франции Наполеон вдруг затеял противу России экономический минный подкоп. Наполеон Первый стал в огромных количествах и тайно печатать русские ассигнации. И до того те русские ассигнации не уважал, что велел своим агентам по всей Европе менять одну ассигнацию в пять рублей на один рубль серебром.

Такой гешефт первым делом привлек польских да немецких иудеев. Бывало в 1807 году, за пять годков до Бородинской битвы, что 120 000 русских серебряных рублей еженедельно перебивались на тайных саксонских заводах во вполне платежные немецкие серебряные талеры…

Симпсон внезапно рабогател. Ездил по Саксонии четверкой лошадей и встречных немецких бауэров самолично бил кнутом повдоль да пониже спины.

Но ездил клятый сын клятого Бронштейна четверней недолго. Мне, тогда флигель-адъютанту Западной армии, было поручено с толковыми офицерами штаба сорвать подлые планы иудеев. “Ты, Марин, говорит мне тайком начальник нашего штаба, племянник самого князя Трубецкого, особливо о людских душах не промышляй. Ты подай мне бумаги касательно этого неприятного для нашего Государя дела, а люди… что ж, война, братец… скоро война”.

Я, конечно, начальника штаба – понял правильно. Как не понять – про людей? Или про безлюдье?

Вместе с Симпсоном, прямо под боком саксонского курфюрста, мы тогда арестовали иудеев Розенфельда и Зоселовича. Потом жиды, торопясь, болтали на всех углах, будто Симпсон успел уничтожить все бумаги, касающиеся этого фальшивомонетного дела, и вышел сухим из воды. А вот я, полковник от инфантерии Марин, утверждаю: «Случайно, во время позднего ночного допроса жидовствующих подлецов опрокинулась на пол, устланный соломой, плошка с маслом. Солома пыхнула… Я с поручиком Бельским успел выскочить в дверь, да заплутал в сенных потемках и случаем опрокинул на дверь в избу заплот. Заперла дверь накрепко тех, кто в избе остался… Изба та вместе с пойманными обидчиками государства Российского сгорела дотла. Выгорел и весь хутор, в котором насчитывалось четыре двора. Немецкие талеры, бывшие некогда русскими рублями, в количестве трехсот тысяч денежных единиц, мы, армейские, спасли. Фальшивые же русские ассигнации, количеством до полумиллиона рублей, да три виновных в фальшивом монетном деле жида – сгорели. Сей факт могут подтвердить следующие свидетели: (далее идут более сотни подписей граждан, с указанием церковного прихода и владетельного ценза)”.

Можно было бы в сем месте перекреститься, да не тот люд подло сгорел в деревеньке под саксонским городом Маклебургом… За тот подлый люд христиане – не кладут креста…»

***

Колонелло, под паспортом иркутского гражданина Степана Вагенбургова, сына шведского полонянина Севана, что составил ему на Белом листе Артем Владимирыч, с кораблями сибирского купца Белоборова ушел из острога Петра и Павла на форт Росс, что в Америке, на побережье Калифорнии. При нем была зрительная труба, коя ушла кормчему шхуны – за провоз пассажира, да три огромных тяжелых тюка. Колонелло сказал кормчему, что там, в тюках, мамонтов бивень, и даже один клык показал… За что над ним сибирские сурожане – тоже пассажиры – потихоньку посмеивались. Этого Мамонтова зуба в Америке не покупали… Сурожане везли за океан шкурки русских соболей, шкурки колонка и песца. Этот товар американские новожилы охотно меняли на калифорнийское золото.

Только вот никто из соплавателей истинного Колонелло не знал и не ведал, что сокрыто в его тюках среди дешевого шаболья.

А через год Колонелло объявился уже в городе Нью-Йорке, купил дом на острове Манхеттен и явился к местным скоробогатеям как владелец самой крупной в Америке коллекции скифского золота, добытой им в самой Сиберии! В полицейском управлении города Нью-Йорка Колонелло был уже зарегистрирован как гражданин Америки мистер Свен Ван Бург. Мистер Свен Ван Бург заложил скифские сокровища на хранение в Первый национальный банк Америки, получил под них кредит и купил корабль. Матросов на корабль набирала корабельная компания. Когда там узнали, что корабль пойдет через мыс Горн и Тихий океан к берегам Сиберии, матросы бросились в страховое общество Ллойда, и цена страховки матросской жизни мигом поднялась со ста долларов до тысячи. Но Колонелло страховкой не озаботился. Он верил в свою судьбу…

В последний раз корабль «Звезда Надежды» видели норманнские китобои среди айсбергов Южного полюса, когда он тонул во время жестокого шторма.

***

Коммодор ордена Святой Церкви (иезуитов) Лоренцо Риччи, после провала масштабной операции по «вхождению католической веры в Россию с заднего двора», был Папой Римским отлучен от католической Церкви и немедля «пребыл в забвение». Орден иезуитов был немедля запрещен Его святейшеством, но в европейских государствах, кроме России, никаких праведных гонений на орден не произошло.

Он существует до сих пор. В той или иной ипостаси.

Бугрует помаленьку.