Текст книги "Охотники за курганами"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

– Все же, князь… – удержал его на пороге голос каана, – хоть ты из суров, когда встретишь войско народа страны Син, первым не нападай… Но если эти люди прищуренных глаз станут тебе лебезить и говорить невместно долго и ласково – бей их со всею силою твоей лютой крови…

Артем Владимирыч еще раз поклонился старику и покинул шатер. Каан провожать его не шел.

Однако киргизец князя уже стоял у столбовой привязи возле шатра и с жадностью хватал овес из привязанной кем-то торбы.

Артем Владимирыч вскочил в седло, не отвязав торбы – поехал вон из пустынного аула. Ему показалось, или то был ветер, но в шатре каана счастливо смеялся девичий голос.

Глава 29

Вещун, взявши для помоги и вольной охраны забайкальцев, отъехал от переправы, не дождавшись конца резни барымтачей и не уведомив князя.

Когда, оставив неизвестный аул по правую руку, поровнялись с первыми сопками, есаул Олейников резко взял узду и тотчас указал Вещуну на огромный отряд неизвестных всадников, внезапно появившийся впереди. Но Вещун спешил, только буркнул непонятно: «Шабры!» и погнал лошадь прямо на лаву всадников. Лава шла вольно, но боевым строем – по пять всадников в ряд.

За двадцать конских скоков чужие всадники повернули копья в сторону наезжающих. Вещун поднял в левой руке яркий красный платок со звездой о восьми лучах, крикнул: «Ассурий!», и тут же среди конников образовался проход. В него и проскочили казаки, поворачивая коней к недальнему нагромождению скал.

Есаул Олейников вытер пот с руки, вцепившейся в рукоять сабли об рукав азяма, оглянулся на своих. Те тоже утирались.

– Бес! – проворчал в спину старику есаул. – Единым Богом клянусь – бес!

У скал остановились, спешились.

– Надо искать на скалах рукотворные знаки, – ровняя дыхание, пояснил Вещун, – такие, будто ребенок рисовал. Да зеньки не надо упирать прямо в камень! Смотреть как бы искоса. Тогда они проявятся. Пошли!

И первым стал карабкаться на скалу.

Казаки на скалы не полезли, а разбрелись кругом, больше веря своему зрению. Но более страшась слов Вещуна про рисунки, как бы детские. Лучше бы век их не видать. То для христианина – язычество, на то плеваться надо. Так учили.

А увидать пришлось. Поперед Вещуна.

Молодой урядник Зыбин вышел при обходе на скалу, будто нарочно отесанную дождем и ветром как бы доской. Плита старого гранита вросла в землю наклонно, и наклон тот указывал в сторону невидимого отсель озера.

Сначала вздумал – показалось. Ан – нет. Почти вся плоскость гранита оказалась как бы исцарапанной. И что страшнее всего – царапины стали складываться в рисунки.

Урядник заорал.

Потом забайкальцы таскали воду из маленького озерца в окресте скал, а Вещун той водой из казацких шапок мыл скалу. Правда, вымыл только до середины и сел те рисунки переносить куском грифеля на клок бумаги, что имел при себе.

Казаки уже пожевали сухарей с салом и толченым чесноком, разулись и прилегли, а Вещун все переносил выбитые на скале царапины на бумагу.

Солнце пошло катиться на Запад, когда старик наконец сложил бумагу в свою суму, походил возле скалы, поцокал языком и, дергая слова от чувств, сказал, повернувшись к дремлющему казачьему эскорту:

– Мы и здесь были, паря! Поехали к вам в табор!

***

Обозники расположили повозки привычным куренем в полуверсте от уреза озерной воды. Поближе к деревьям. Там, среди низких дерев, стоял столп каменный в три человечьих роста. Вокруг него, на ветках берез, болтались разноцветные тряпочки. Многие уже выцвели. Видать, столп стоял давно, служил для обихода иноверцев. К нему и не приближались. Главное дело – недалече имелась вполне емкая лощина – хорошо туда на ночь пустить лошадей.

Распоряжался обустройством куреня Егер: орал, двум солдатам въехал по уху, одного окровавил вожжами. Но на него не шибко обижались – видели: переживает мужик. За барина переживает. Скоро закат светила, а того нет и нет. Да и сигнальных выстрелов не слыхали. Верно – говорит договор князь, договор про мир. Но про тот мир как сказать? Пока князя нет – и сказать нечего. А ну как придется идти приступом на аул и требовать князя? Посреди необычно яркой синевы неба, возле синего же озера да сочной зеленой травы красной крови бы – не надо.

Приехал в сопровождении забайкальцев шебутной Вещун. Спросил Егера про князя. Тот только махнул рукой на аул и пропустил в досаде речи полчугунка мелкой ругани.

– Лаяться перестань! – строго прикрикнул на Егера Вещун, чего никогда в пути не позволял. – Цел твой барин, и он нам скоро весть принесет добрую, да и я ему шепну весть не хуже.

Князь приехал к обозу задумчивый, даже тихий. Тихим же голосом велел Егеру собрать десятских старшин по обозу. Даже не приказал им – попросил:

– До сумерек надо бы отойти от озера в низину. Костров не палить, ужинать сухомяткой. Не кричать. Коней отогнать на ночную пастьбу при крепкой страже подалее – в другую лощину. Кто себя обнаружит нарушением, – закончил распоряжение князь, – лично и немедленно башку снесу.

Снова заворочались телеги, забегали солдаты, помогая возчикам. Но никто не орал. Все ощутили, что с приездом князя над ними повисла липкая и неясная тягость.

Ученый посланник, узнав, что придется оттянуться от озера, к которому он так стремился и коего достиг, попавши прямо в точку, где, по сказке русского купца, должно быть немалое сокровище, разом впал в ярость. Чего с ним отроду не бывало. Природа, что ли, в чужой стране так подействовала, то ли бессонные ночи? Обнажил шпагу и, расталкивая людей, кинулся на Артема Владимирыча. Рука со шпагой тряслась. Егер в два шага догнал иноземца, обхватил его сзади руками и лбом треснул ему по левой части затылка. Полоччио обмяк в руках добровольного выученика ката.

Видевший сию стычку Артем Владимирыч нашел глазами повара-франка и поразился: тот, отвернувшись, чистил песком тарелки. К чему бы таким упокоенным быть телохранителю авантюриста?

Егер сжалился над Полоччио и отволок к повозкам кузни. Корней Иваныч пару раз даванул своими железными пальцами левую руку иноземца, ощущая стук крови в жиле, потом полоснул по вене ученого посланника конским кастратным ножом.

Черная кровь Полоччио сначала медленно закапала из вены на ковальню, потом сикнула струйкой. Полоччио мигом вспотел, открыл побелевшие глаза, ему обнесло голову. Перевязывая порез белым платком ученого посланника, Корней Иваныч выдал вроде как намек:

– Кровь – не водица. Вода сама дырочку найдет, а крови – лучше помочь. Не выйдут кровя на свободу опричь организма, тогда порвут нутро и сгибнет человек. Надобно было тебе, вашество, лекаря с собой везти. А так – сгинешь в этих чертовых просторах, и останется опосля тебя только камень. А у меня и времени не станет, чтобы на том камне надпись выбить – кто ты был, человече, и чем Бога славил…

Полоччио нашарил в кармане камзола деньги. Как назло – мелочи не имелось. Пришлось отдавать колывану золотой дублон. Ибо он правду произносил. А помирать от разрыва головных нутренностей в трех шагах от клада – не просто обидно – грешно!

– Корней Иваныч, – ослабевшим голосом попросил Полоччио, щуря глаза, – дай мне согласие стать при мне таким лекарем. Один я, точно, в невиданной сей стране, а помирать мне еще рано…

Колыван накрутил на черный от копоти палец клок огромной бороды, из-под обожженных бровей глянул на небо. Скосил голову на ослабшего иноземца:

– Стало быть, на службу меня манишь? Так я уже служу. Как быть?

Полоччио кряхтя извернулся, в потае бокового кармана нащупал столбик дублонов, завернутых в закрутку из бычьего пузыря, вытолкнул скрутку наружу, уронил в огромную руку Корнея Иваныча:

– Службы разные бывают. Тяготные, легкие и тайные. Тайная служба, она не в тягость, не в облегчение, она просто по другому приказу. Даже Богу неподотчетна.

– О как? – удивился колыван, пряча тяжелый сверток за кожаный фартук, коим можно было и телегу накрыть при крайности, – тоды располагай мною. Говори, что сейчас надобно?

– Вагенбург далеко? Сам не дойду…

Корней Иваныч заботливо подхватил Полоччио на руки, и легко донес до вагенбурга, стоящего особняком от обоза. Навстречу ему кинулся было повар-франк, но Корней Иваныч локтем пихнул его так, что тот шмякнулся в железо повозки.

Устроив Полоччио на его лежаке, Корней Иваныч пошел к тягловым лошадям, что тащили крытые железом тяжелые повозки вот уже тыщщу верст. Ощупал у пары коней бабки, легко загнул наверх копыта, осмотрел их. Выпрямился, пошарил лошадям зубы, побил по холке. Лошади, на удивление выглянувшего наружу Гербергова, терпели кузнеца.

Корней Иваныч, проходя мимо, сказал Гербергову:

– Начальник очухается, скажи – надобно либо лошадей менять, либо драть железо с повозок. Для облегчения хода. Иначе лошади падут верст через сто. Вот так-то!

Вернувшись к своим трем повозкам, составлявшим кузню, Корней Иваныч сверток дублонов уронил в лагушок с дегтем. Для схрону. Огляделся. Над лагерем было тихо.

– Может, Колонелло клятый начал тихо ловить чертей на своем камзоле? – впрок вопросил князя до сих пор виновативший себя Егер, когда они на ночь тихо устраивали себе неприметное гнездышко на опушке рощи, посреди которой стоял древний камень.

К тому камню, по обряду, сокрытому в туманной древности, около полуночи привяжут дочь каана Х’Ак-Асов. И та, млея от ужаса, будет всю ночь ждать появления из воды ужасного Дракона.

– Такой плут до смерти чертей не увидит, – хмуро отозвался князь, – не та порода. А увидит, так не пужнется. По всему видать, что пришли мы на место, ему одному знаемое и где он должен разжиться настоящим кладом.

– Настоящим кладом, – суеверно крестясь, прохрипел Егер, – век не разжиться. Настоящий клад, он на заклятье устроен, и людских голов за него надо класть немеряно…

Князь цыкнул.

Замолчали.

В роще тихо – копыта коней обвязали обрывками шкур – появились пять всадников. Первым к камню подъехал Х’Ак-Ас-каан, легко спрыгнул с лошади, обошел вокруг высокого камня. Постоял у воды, послушал. Махнул рукой.

Тонкий серп луны освещал огромное озеро, и свет на землю шел от воды, не от неба. В том свете видать было затулившимся наблюдателям, как девица, убранная невестой, сама соскочила с коня, подошла и встала, уперевшись спиной о камень. Ликом к озеру.

Тотчас двое из трех мужчин, сопровождавших невесту Дагона, растянули вервие из шелковой ткани и с двух сторон стали приматывать девицу к камню. Третий – молодой джигит, по осанке заметно, вынул саблю и медленно начал кружить шагах в двадцати от действа.

– Как в сказке! – не удержавшись, шепнул Егер.

Артем Владимирыч ладонью врезал ему по затылку и вмял говорливую рожу в прелые листья.

Покончив с делом, всадники бесшумно сели в седла. Каан помедлил возле дочери, но промолчал. Наклонил голову и так, молча, тоже сел на коня.

Трое уехали, быстро сгинув среди теней дерев. А тот, с саблей, все продолжал, как прикаянный, ездить кругами вокруг камня.

Словно извиняясь за свою грубость, князь шепнул Егеру:

– Этот с саблей – есть принцессин жених. Ежели чудище придет за девицей, то он станет за нее рубиться.

Егер хмыкнул:

– Не Иван-царевич, одначе. Разве одолеет он чудище?

– Это – как получится. Но если одолеет, то жену себе завидную заслужит.

Егер снова хмыкнул в прель листвы:

– А вот может так статься, что чудище совсем не придет?

– Может, – помедлив, отозвался князь. – Оно вот уже как четыре тыщщи лет, а то и поболее не приходит! Так мне сам каан Х’Ак-Асов сказывал.

– От те на! Почто тогда ихнему каану своих людей сказками кормить? Поди, не одни дети в его племени! И мужики есть! Вчерась сам его войско видел. Такое не один день пришлось бы пушками бить.

– А люди каана наверное знают, что не придет чудище. Но раз такой обычай есть и договор такой с Дагоном есть, нарушать его не след…

– С Драконом, – поправил князя Егер, – со Змеем Горынычем… – тут Егер прикусил язык.

– Вот именно – помолчи, – укорил Егера Артем Владимирыч, – сам не знаешь о чем болтать, а болтаешь. Змеи Горынычи в воде отродясь не водились. Они там, подалее, в горах обитают… или обитали…

Через время князь задремал. Егер устроил свою голову на острый кусок камня – ему дремать нельзя…

Первые лучи солнца неожиданно отразились в водах озера Алтынколь.

Счастливый принцессин жених резво соскочил с утомленного коня, саблей перерезал дорогое вервие вокруг тела девушки, они обнялись, постояли чуток, и пошли прочь от озера к месту стоянки аула.

Конь джигита, видимо почуяв среди леса чужих людей, зло захрапел ноздрями, потом резво взбрыкнул ногами и помчался следом за хозяином.

Артем Владимирыч проснулся от конского ржания; еще несколько выждав, чтобы счастливые молодые подальше ушли, поманил за собой Егера. Они подкрались к высокому камню, стараясь не ломать сучков под ногами.

Егер сразу стал ощупывать то место камня, что было обращено к озеру, и где еще недавно стояла девушка. Ничего на тесаной поверхности не виднелось. Князь глухо позвал Егера за камень. А вот там, на стороне гранитной плиты, обращенной на север от озера, истертый дождями и ветром, виднелся огромный, умело высеченный в два человечьих роста, полустатуй, или барельет. То был мужчина с бородой и малыми рожками на голове. Егер потер каменную парсуну по низу и сдавленно хрипнул. Ниже пояса ног мужик не имел, а имел рыбий хвост. На нем, криво загнутом, и стоял. Под хвостом угадывалась надпись.

Артем Владимирыч мокрым от росы комком листьев протер надпись. Долго шевелил губами, проводя пальцами по выбитым на камне знакам.

Егер от хвостатого мужика почуял на коже озноб, отошел от камня, отвернулся и справил нужду малую. Лилось долго. И долго звенело в голове.

Правую руку – десницу – мужик держал поднятой, словно кому заслонял путь к озеру. В шуйце – левой, опущенной долу руке рогатый держал за ручку как бы малую суму.

Постучав по той каменной суме кулаком, Егер, не выказывая страха, умилился:

– Мала больно киса у Дракона… э-э, Дагона. Разве в ней огромный клад упрячешь?

На что князь отозвался совершенно серьезно:

– То не денежный кошель, Егер. Если прав наш Вещун, то это оружие похлеще всех пушек, что сейчас размещены по Сибири.

– Как понять? – прищурился Егер.

– А понимать и нечего. Выбит сей барельет давным-давно. И указует он дуракам, что соваться далее его – не след. Ведь сие есть наш древний бог – Датой, и надпись под ним дает знать, что далее – его земля. Вот так. Соваться дальше я бы и не стал, да ведь зачем сюда шли? По именному повелению…

– Так мы – сунемся? – с надеждой спросил Егер.

– Сунемся. Только опосля того, как туда свою голову просунет наш ученый предводитель.

Егер с удовольствием крякнул. На озере, саженях в ста от берега, вдруг вздулся огромный шар воды и мигом опал.

Спрятавшись за камнем, Егер, по примеру князя, стал истово креститься.

***

К позднему утру аула Х’Ак-Асов на лужайке не оказалось. Осталась примятая трава и знак, что лужайку пользовать разрешается. Знаком был небольшой костерок с казаном над ним. В казане кипела вода.

***

Второй раз за сутки князь имел недовольство от джунгар. Не спросись, они рассыпались по предгорьям – искали поживу. К обеду пригнали в лагерь десяток чужих коней и злобно переругивались с Байгалом.

Старый Акмурза опять не вставал из повозки – жалился на сердце. Артем Владимирыч поманил Байгала, они вдвоем встали у изголовья старого воина.

Лицо Акмурзы блестело от пота. Глаза беспокойно оглядывали небо.

– Хан Тенгри, – запинаясь, промычал Акмурза, – верую: зовет меня. Сегодня к ночи. Люди мои это почуяли – прости им, князь, буйство без предводителя. Судьба их идет вразрез с твоим походом. Отпусти их…

Внук Акмурзы – Байгал – все рвался ухватить деда за руку. Однако старик прятал руку под полой халата.

– Кликни воинов… У меня сил нет… – обратя наконец лицо на Байгала, попросил Акмурза.

Байгал задрал голову, испустил длинный волчий вой. Бешеный конский топ поднял задремавших было после каши солдат. Защелкали спросонья замки ружей. Егер прикрикнул: «Всем отдыхать!» И окрест утихло.

Джунгары окружили повозку предводителя, попрыгали наземь.

– Воины! – приподнявшись на локтях, твердым языком, смешав в горле кашель и суровость, молвил Акмурза. – Меня призывает к себе Тенгри Хан, великий и всемогущий. Я оставляю вас под рукой направляющей и судящей, под рукой моего внука – Байгала. Он уже крепко держит родовую саблю, значит, направляет вас. А вот в присутствии великого князя, из рода древнего и могучего, князя из касты бешеных воинов – ассуров, я передаю внуку моему и право судить…

Тут Акмурза опростал из-под халата свою правую руку. В ней оказался позолоченный шишастый шлем, отороченный по краю мехом черной лисы. Хвост этой лисы опускался с шишака шлема.

Байгал пал на колени перед рукой деда. Воины смутливо переглядывались.

Чертов старик! Мог бы и предупредить князя, что затевает перед смертью!

Артем Владимирыч презрительно загнул концы губ, тугим взглядом провел по лицам кощиев, окружающих повозку умирающего вождя джунгар. Двое рослых и более богато одетых кощиев взгляда не отвели. Остальные отвели, а эти – нет.

Резво лязгнула сабля князя. В полуприсяде он отрубил по косой – от правого плеча к левой подмышке – голову первого отказчика от власти Байгала, а выпрямляясь, сделал поворот кистью и ровно под горло снес башку второго. Артем Владимирыч провернулся вокруг себя и у самой земли успел наколоть на клинок не успевшую коснуться земли голову берендея. Это был древний – саркий прием владения шашкой. Кощии замерли, стоная через зубы.

От того места, где дремали солдаты, донеслись матерности и засверкали штыки.

Джунгары в ужасе попадали на колени перед повозкой. Акмурза сел, потом, кивнув Байгалу – поддержать его, встал на повозке. Косо глянул на князя, кивнул. Князь, со своей измазанной в крови саблей пошел меж кощиев, колотя плашмой клинка по спинам коленопреклонных. Акмурза творил на своем языке молитву за присягу, а князь, по древнему сурскому обряду – саблей в людской крови – велел кощиям ее принимать. Прошел так почти всех, осталось человек пять, когда один из джунгар вдруг вскочил и заорал, перекрыв голос старого предводителя. Что за ор – Артем Владимирыч понял без труда. Воин отказывался быть приведенным под власть Байгала саблей человека чужой страны и чужой веры!

Акмурза прервал молитву, убрал руки за спину. Байгал поднялся с колен, взял с повозки отороченный лисой золоченый шлем, уверенно надел его и дедовской саблей снес голову орущему. Князь теперь, походя, шлепнул саблей и Байгала и зашагал к оставшимся воинам. Те покорно подставляли спины.

Простились наскоро. Князь передал Акмурзе тысячу рублей серебром, чтобы тот расчелся с воинами за службу на Российскую империю. Акмурза дрожащей рукой уложил мешок на свою повозку, хотел сказать последнее слово, но закашлялся и обреченно лег на кошму.

Байгал поймал глазом кивок князя и диким криком послал воинов торить сакму.

Пять повозок и сотню лошадей забрали с собой джунгары. Артем Владимирыч вздохнул. То ли с радости, то ли с горечи. Рядом тихо хмыкнул Баальник. Он приложил руку козырьком и наблюдал, как цепочка конников огибает озеро.

– Той сакмой они через десять ден выйдут на зимовки Бхаган Ула. Пограбят сладко.

– Кой черт! – вырвалось у князя.

– Там, в тех краях, княже, известен древний золотой рудник – Май-Каин. По преданию, тот рудник еще до Великого потопа чистил от золота изгнанный богами убивца Авеля – Каин. Либо его правнук – Тувал… каковой был кузнецом и своего прадеда – Каина – також благополучно избавил от жизни на земле…

Баальнику, должно, хотелось поболтать. Но Артем Владимирыч повернулся, пошел и услышал уже в спину:

– Церковники тыщщу лет спорят, что за знак Боги дали Каину и его потомкам, чтобы люди не их убили на путях странствия, как греховников, погубивших Авеля. До брадодрания спорят церковники… А того не ведают, что Боги дали Каину – бороду! Окрест ходил безбородый люд, лишь Богам борода была наказана! Вот и дали они бороду и Каину, и потомству его, чтобы безбородые боялись…

Князь остановился. Повернулся.

Баальник гладил свою бороду, собравши вокруг глаз морщинки.

Артем Владимирыч, не в сознании, погладил и свою крепковолосую бородку. Вспомнил лица уходящих наметом кощиев. Все безбородые!

Слова застряли. Он только кивнул.

– Тебя, княже, везде Вещун ищет, – теперь уже скучно сообщил старый каторжанин.

– Он с добром не приходит, – невпопад отозвался князь и повернулся идти, ругаясь черными словами.

А навстречу ему из лощины уже подымался Вещун, сияя ликом.

И у князя отхлынуло от сердца, он вздохнул, для чего-то перекрестился.

Старик расстегнул суму и достал большой клок бумаги.

– Мы уже здесь были, княже! – непонятливо сообщил Вещун.

– Господи, спаси и помилуй! Это когда же здесь были, если обоз шел без кривулей и точно в сие место! Не сбрендил ли ты, старый, от длинного пути и разных попутных пакостей?

Однако Вещун смотрел на князя хоть и улыбчиво, но строгим, темным глазом. Польза от старого древлеверца была, надо сие признать. Токмо – кому польза? Государству Российскому? Так это вряд ли…

– Были мы здесь, – терпеливо повторил Вещун, показывая рисованную бумагу, – древние рабы наши нас со страху рисовали на камне… Вот, видишь?

С пол-листа бумаги на Артема Владимирыча смотрел лик самого Ваала – мордастая рожа то ли быка, то ли человека с рогами на голове, в обрамлении по бокам двумя осьмиконечными звездами…