Текст книги "Охотники за курганами"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

– Вот так удача! – обрадовался Артем Владимирыч.

– Обожди кукарекать. В степях, дело ясное, разживешься свежеубоиной: птица, косуля, птица разная там – сами на мушкет лезут. Но опасись стрелять без спросу. Увидь сначала местного человека, хоть в отрепьях и пешком. У него попроси разрешения, за мелкий подарок – стрелять дичину. Иначе напорешься на войско тысяч в пять. Хоть они будут и с луками, но пять тысяч – это не две сотни твоих лапотников с лопатами да мотыгами. Те воины будут в ичигах – в сапогах, князь!

– Оп-па! – воскликнул князь. – Откуда знаете, что со мною пойдут две сотни людей?

– Опять к старику неуважение? Я сорок лет в этих местах кочую! Но я-то кочую по делам своим, научным, для государства мелким. А ты пойдешь Государево дело справлять… да еще под началом клятого иноземца! Иноземцы подлые на даровое так падки, что им и тыщщи рабов бывает мало!

– Вот насчет людей у меня к вам, Ваше превосходительство, господин губернатор, самая великая просьба.

– Не надейся, – проворчал Соймонов. – Нет людей! Нету! И не вздумай денежным посулом кого манить. Императрица далеко. Ей чудится, что Невский прешпект, что Сибирь – все полно толпы бездельников…

– Так я – я куда без людей? Все дело бросить мне? – обиделся Артем Владимирыч.

– Да погоди! Что ты… как девица на выданье – все торопишься? Али уже плод нагулял?

– Нагулял! – издерзил губернатору князь. – Такой нагулял, что мало не покажется.

– Ладно. Не бухти на старика! С последним обозом сюда пригнали четыре сотни рекрутов. С Нижегородской и Воронежской губерний… Дурак Мятлев еще с год назад солдат запросил, а встретить нынче такую ораву не удосужился. У них шесть десятков по этапу легли в канавы и напрочь от жизни. Да еще столько же – больны. В землянках сейчас живут рекруты, христарадничают по улицам… Двести рекрутов я тебе дам, отписав на себя.

– Вот спасибо! Вот так подарок!

– Ради матушки Императрицы не то сделаю. Только вот беда. Мятлев, образина глупая, рекрутов запросил, а оружия им – нет. И пропитания в запрос не сообразил внесть. То есть – падет сие дело на тебя, князь. И пропитание, и оружие. Пять десятков стволов старой выделки на складе лежит, даже на грабли не годны!

– Эх, Мятлева за эту дурь точно надо было народу по противню отдать! Где он нынче?

– Что, сам решил со старика шкуру спустить? Так не успел! Я его одного отпустил, тайно, в ночь. Мой холоп Сенька проследил – доскакал Мятлев до большого тракта. А далее – к обозу примостился. Уцелеет. Ну, еще что – проси. А то дел у меня – как зарасть при лишаях. Одно дело отдеру, а под ним – три!

– Главное спрошу. Дело Государево, рекруты мне дадены, считай – уже солдаты, а без оружия. Не в Нижегородской губернии, чай, на прогулку идем! Подскажи, Ваше высокопревосходительство, где оружие добыть. Потом все равно – на меня сей умысел спишется. Под Императрицину подпись!

Соймонов заворочался в кресле. Дело имело оттенок с душком, но молодец прав. Отпускать его в неведомые края да на пару с иноземцем без оружия негоже.

Почуяв, что дело имеет правильный оборот, князь Артем Владимирыч самолично налил две полные чарки водки, отломил два куска ржаного хлеба и мозолистыми пальцами содрал с головки чеснока сухую чешую.

Соймонов с удовольствием выпил, начал жевать кусок хлеба с чесноком. Сквозь жевание проговорил:

– Здесь недалеко, в Сузуне, купчина Прокофий Акинфыч Демидов ставит медеплавильный завод. Да к нему – монетный двор. Смотри – не проговорись кому… Я зашлю к нему своего доверенного ямского. Но с твоею просьбой и ссылкой на повеление Императрицы. Пушек тебе он много не даст… так, десяток. Да ружей сто штук…

– Двести, – быстро сказал Артем Владимирыч.

Соймонов надолго закрыл глаза. Тогда пришлось налить в серебряные штофы по второй солдатской водочной дозе. Не открывая глаз, губернатор выпил. Выдохнул сивушный воздух.

– Ладно, двести. Да пороху, да ядер, да свинца, да пыжей… С таким, брат, огненным припасом можно Сибирь от России отбить и самому сесть в ханы сибирские… Шучу. Десять тысяч серебром давай. Из тех, что матушка Императрица послала…

Артем Владимирыч поперхнулся водкой, но в горло зелье пропихнул. Суена корова яловая! Так и толкает его приказ Императрицы безусловным Уставом обязательно искать в земле злато да серебро в краях неведомых. Дабы за купленное для нужд государства оружие произвести обратный расчет с казной. Двойной получается расчет. Эх, матушка Рассея!

Соймонов открыл глаза.

– Оружием тем, при возврате домой с похода, не вздумай бахвалиться. В потаенном месте, подалее от глаз, либо его зарой, либо утопи. И приходи обратно пустой… Нет, не то сказал. Еще выпьем? Нет? Это хорошо. Тогда приходи – полный!

– Приду, – ответил без особой стати Артем Владимирыч.

Соймонов снова закрыл глаза, почмокал губами. Так же ровно сказал:

– Ладно! Не уроси! Дам я тебе, так и быть, пяток белых листов… Ну, листовой чистой бумаги. Только с моею подписью и печатью внизу. А поверху будет все бело. Там сам напишешь, что станет потребно. Императрица меня за такой подвиг не осудит, ибо сама дала тебе не то чтобы белый лист, а вообще – карт-бланш. Хоть войну с Китаем зачинай!.. Впрочем… с Китаем… это потом. Обоз с демидовскими припасами жди через десять ден после ухода из Тобольска. На случай – пошли хороших рубак тот обоз встретить… Прощевай. Деньги, десять тысяч Рублев, пусть Егер отдаст моему нарочному. Тот через час будет готов ехать к Демидову. Десять тысяч, ни копейкой меньше…

Князь Гарусов маетно засуетился.

Губернатор Соймонов грубо повысил голос:

– Прокофий Акинфыч Демидов ноне на деньги зол. Больно круто его фамилию пощипали клятые англы… Поди о том конфузе слыхал?

Артем Владимирыч покачал головой, грызя ядреный чеснок. Что-то больно мудрит старик Соймонов… будто допрос сымает.

Соймонов внезапно захохотал. Сенька Губан тут же просунул голову в горницу. Соймонов отмахнулся рукой – «Изыди!» Сенька исчез.

***

СКАЗ СИБИРСКОГО ГУБЕРНАТОРА СОЙМОНОВА О КОЗНЯХ АГЛИЦКИХ КУПЦОВ, КАКОВЫЕ РУССКИЙ КУПЧИНА ДЕМИДОВ ОБРАТИЛ В СВОЮ ПОЛЬЗУ

– Рассказывают – двумя годами ранее поехал наш Акинфыч в Лондоний-град, – стал рассказывать князю, склонившись над столом, Соймонов, – ну, поехал не кордебалеты разглядывать, а инструменту прочного прикупить. И прикупить – много… Наковальни, рашпили, топоры, пилы… В общем, все, что надобно для становления добротного кузнечного хозяйства на Руси Великой…

– Сталь для кузнецкого мастерства требуется особой выделки, – подтвердил князь Гарусов.

– Ну, англы подлые полугода, нет, поболее, водили Демидова за нос, да за кошелек. Но вроде подобрал он наконец важнецкий товар. Велел тот товар паковать и на свои корабли нести… Запаковали, вознесли на корабли…

– А дома оказалось… – встрял тут князь Гарусов.

– Вот именно! – Расшалился губернатор Соймонов, – а дома оказалось, что англы подсунули самому таровитому русскому купцу не сталь, а…

– Шайсе, – подсказал по-немецки ядреное неприличие Артем Владимирыч.

– Точно – уж шайсе так шайсе! – Совсем разошелся Соймонов. – Молотки с одного удара разлетались на куски, а наковальни мялись даже от удара медным бруском!

– Я бы… – князь пожевал губами…

– Да вот ведь какая штука! За то… дерьмо, что получил от англов Прокофий Демидов, войну англам объявлять – невместно! Ну, он, Демидов, тогда и распустил свою русскую кровь… Деньги при нем были, и деньги немалые… Подкупил Прокофий аглицкую ночную стражу, что ихний парламент по ночам стережет, да на пять минут… всего-то на пять минут – пробрался в темноте ко креслу председателя ихнего парламента…

Князь Гарусов представил себе эту ночную сцену и захохотал в голос.

Сенька Губан снова показал голову из сеней, догадался, об чем разговор, и тоже заржал.

– Оставил Прокофий, – повысив голос, рокотал Соймонов, – на главном кресле аглицкой страны во-о-о-т такой… нижний привет от себя…

Соймонов захохотал и все не мог остановиться.

Князь Гарусов отхохотал первым:

– Привет – приветом, – смахнув слезу, осведомился Артем Владимирыч, – хоть и русским, пахучим приветом, а деньги-то как? На мне Демидов что ли похотел возвернуть свои потерянные в Англиях деньги?

– Да обожди ты! – Соймонов никак не мог угомониться… То дело, с помеченным креслом главы парламента, англы как-то сумели затереть – замолчать. А Демидову такого молчания не надобно. Вот купцы аглицкие на следующий год на пятидесяти судах приезжают в Архангельск – давайте нам, как обычно, лен да пеньку! Они у нас покупали исключительно лен да пеньку. Исходный товар. Готовым нашим товаром – канатами да льняной тканью – брезговали… в свою пользу. Да… А им наши купцы тут же и отвечают: «Всю пеньку и весь лен изволил закупить на свой кошт Прокофий Акинфыч!» Ну, аглицкие купцы – делать нечего – пошли к Демидову. Не поклонились, как перед нашими людьми положено, а просто шляпами своими помахали. «Давай, говорят, Прокошка, мы тебе на каждый пуд пеньки да льна накинем по алтыну да весь сказ!»

– Ну, не паразиты ли, а? – Вздернулся Артем Владимирыч, – по три копейки накинут! Ишь ты! А Прокофий – что?

– А Прокофий Акинфыч им ответствует: «Три цены платите за товар, тогда получите!»

– Ат молодца! – не удержался Артем Владимирыч.

– Погоди, княже! На том дело-то не кончилось! Уехали купцы к себе за море безо льна да без пеньки. А это значит, что пятьдесят аглицких кораблей в тот год в разбой не ушли, новых богатств не пошарпали у индийцев да алеутов…

От тех слов князь Гарусов призадумался…

Будто не видя задумчивости князя, Соймонов закончил свой рассказ о выходках русского купчины Прокофия Демидова:

– На второй год опять приплывают аглицкие купцы в Архангельск: «Подавай нам пеньку да лен!» А им в ответ опять несется: «Купчина Демидов опять все до нитки скупил в свои лабазы!» Англы сызнова пошли теребить Демидова: «Мол, по десять купеек накинем на пуд пеньки да на пуд льна, токмо что – продай!» А Прокофий Акинфыч тут им новую каверзу – пятикратную цену!

Князь Тару сов уже и смеяться устал.

– Чем дело-то кончилось?

– А чем кончилось? Уплыли с шишом в кармане аглицкие купцы, а потребное железо да годный инструмент Прокофию Акинфычу продали шведские купцы. Продали тайно, за две цены, но не в деньгах тут дело…

– Не в деньгах, – быстро согласился Артем Владимирыч, – теперя и я согласный… возместить Прокофию Демидову за тот анекдот… со льном и пенькою! Это – по-русски! Деньга у меня готова! Посылай ко мне в дом человека – пусть везет серебро Демидову!

У Соймонова как-то неясно затуманились глаза:

– Погоди… Я тебя выручил, и ты меня не оставь…

Артем Владимирыч было подумал с горькой слюной под языком, что новый губернатор потребует и себе мзду за тайно поставляемое оружие.

– Сюда я пришел с пятью забайкальскими казаками, – старчески покряхтев, сказал Соймонов. – Даю их тебе в личную охрану. Им домой охота. Вот пусть с тобой и вертаются. Мимо Байкала тебе все равно не пойти, так тебе они спасибо скажут и много помочи тебе свершат. Иди теперь с Богом.

Князь Артем поднялся со стула, в душе довольный. Дело двинулось!

– С Богом, – задумчиво повторил губернатор. – Постой, конь ретивый, постой! С Богом. Да… Стой пока!

Князь обернулся. Соймонов рыл кипу бумаг, завалившую половину большущего стола.

– Вот! – Соймонов показал Андрею Владимирычу пачку бумаг, отсвечивающих желтым восковым светом. – Семь бумаг здесь остались от Мятлева. И все на тебя поносные. От митрополита Сибирского Павла. Чту:«… К исповеди не бывает, на всенощных не бдит… Игумена строящегося монастыря лаял матерно, будто за неправильный ход строительства, на самом деле – за его пузо…» Вот кармантай! Так и написал – пузо!

– Ваше превосходительство! – возвысил голос князь Андрей. – Сие про исповедь митрополит пишет правильно. Каюсь. Но монастырь-то зачали фундаментом по мокрому месту. Ныне третий раз перестраивают! А стены все равно ползут! Это трата денег, и трата с воровским умыслом!

– Сам видел! – хитро прищурил глаза Соймонов. – Ползут стены. Так у меня и монаси скоро поползут. Стены подпирать… Но, имея драгоценное послание матушки Екатерины, мог бы сообразить, башка твоя садовая, что у митрополита бысть надобно. Он сегодня заутреню служит, сей час станет колоколами бренчать. Вот и дуй к нему, проси благословения! Понял, почто?

Андрей Владимирыч, хоть и был без шапки, козырнул губернатору полевым уставом и выбежал в сени.

Соймонов узрел в окно, как князь перехватил узду своего коня у его забайкальского казака, прыгнул на заседланную лошадку и погнал по камням брусчатки к собору. Новокованая лошадь из мостовой била искры.

– Скинуть бы мне годков тридцать… – пожаловался Соймонов своему отражению в слюде окошка. Потом рявкнул в раскрытые двери: – Сенька! Души томление!

Огромный Сенька живо принес, чем губернатору «душить томление» – настоянный на водке мясистый корень травы женьшень.

Над Тобольском, так совпало, когда губернатор выпил штоф лекарственного зелья, поплыл тугой в весеннем воздухе глас стопудового колокола. Ему, помедлив, начали подбренькивать малиновые колокола.

Проследив, чтобы две сотни рекрутов разместили по домам мещанским да купеческим, и, щедро выдав каждому молодцу, обносившемуся в дальней дороге, по три рубля серебром на прокорм и обзаведение носильной рухлядью, князь Гарусов отправился в Троицкий собор, при котором еще со времен царя Бориса имела место быть резиденция Сибирского митрополита.

Митрополит продержал князя в тесном притворе, около часа не пуская в палату.

Наконец когда серый лицом служка, путаясь в длинной, донельзя засаленной рясе, высунулся в коридор и бестелесым голосом рекомендовал Артему Владимирычу «сразу от двери пасть на колени и ползти до ног митрополита», князя разобрало совершенно. Схватив служку за ворот рясы, он уронил его на каменный пол и поволок как раз до ног Царственно стоящего митрополита.

– Ты кого наставлять вздумал? – хрипя от бешенства, заорал князь. – Тебе здесь что – яйца пасхальные катают? Как бы твои куда не закатились!

Митрополит поднял левой рукой посох, а правой начал класть кресты перед князем, бормоча нераздельно молитву.

– Кереметь твою прабабушку! – выругался на молитву, заговаривающую бесов, Артем Владимирыч. – Если ты меня не благословишь сей минут, через три года здесь станут подметать пол сутаною враги нашей Матери – православной Церкви! Католики! Тебе что – решкрипт матушки Екатерины в очи сунуть? Я суну!

Митрополит сразу умолк. Повернулся к князю спиною и глухо спросил:

– Грешен?

– Грешен, – ответил князь.

– Бог простит твои прегрешения, сын мой. Что ты там болтал про католиков подлых?

Артем Владимирыч сейчастно же вспомнил рассказы, что, будучи еще попом в казачьей церковенке, в Семипалатном остроге на реке Иртыш, нынешний митрополит неоднократно участвовал в сабельных рубках и самолично похотел крови пары десятков злых и узкоглазых иноверцев. Похотел – взял.

– Прости, отец, сорвалось от нервозности души, – немедля выговорил князь Андрей и опустился на колени.

Митрополит, пряча в седой бороде ухмылку, строго прогудел хриплой от холода и согревающего пития глоткой:

– Встань, княже… Заслуг у тебя более чем грехов. Знаю то от праведного лица. Понеже одного тебя, по молодости лет, в поход, о коем ничего и знать не хочу, пустить тебя не могу. Олексий!

Из-за темного придела к малому иконостасу вышел детина в рясе черного монаха, ростом и телом, почитай, поболее князя. Поклонился поясно.

– В краях неведомых, – продолжал гудеть митрополит Сибирский, – понадобится тебе, княже, отрок, что не токмо молельный устав ведает, но и пушку сможет утолокать зарядом. С тобой Олекса пойдет. Так я решил. А Церковь православная сие мое решение утвердила! Засим – отпускаю тебя с миром!

Митрополит вновь повернулся лицом к иконам. Олекса, подсмыкнув рукава рясы, пошел впереди Артема Владимирыча, как бы указывая ему путь.

Или охраняя грехоочищенного от дьявольского наскока.

Глава 10

В канун обеденного часа Джузеппе Полоччио, услышав, как во дворе фактории враздробь застучали по бревенчатому настилу конские копыта, вскочил с лежанки и подсунулся к мутной слюде окна. Точно – подъехали. Джузеппе глядел, как фактор Брага, вчера нанятый им в конюшие, отворачивая похмельную харю, берет поводья у Александра Гербергова. Второй всадник – высокий, здоровый детина в поношенном офицерском мундире – вымахнул из седла, не дожидаясь стремянной услуги. Он бросил поводья на снег и первым, вольно стукая каблуками по бревнам крыльца, зашел в сени. Александр Гербергов, сунув Браге денежку, поспешил за детиной.

– Головорез ведь, а? – спросил сам себя Полоччио по поводу детины и сам же ответил: – Как есть – головорез! Таких bandidosв экспедицию брать не стану! Одного меня хватит!

В сенях спешащие на разговор люди несколько задержались. Слышались приглушенные голоса. Потом в дверь покоя ученого посланника постучали уверенным кулаком.

Джузеппе Полоччио крутнул шеей и поморщился. Гербергов бы так хозяйственно не стучал.

– Войдите! – крикнул Полоччио и расставил ноги.

Первым вошел все же Гербергов. Он поклонился западным уставом, покачав перед собой теплую, с шерстяным подкладом шляпу. Выпрямившись, шагнул в сторону:

– Позвольте, Ваше степенство, представить вам майора Гарусова!

Представленный Полоччио детина, сильно нагнув голову в низком проеме двери, шагнул в комнату и выпрямился. Он, видимо, считал, что, наклонив голову перед дверным косяком, второй раз перед хозяином кланяться обязательства не имеет.

Ученый посланник сдвинулся так, чтобы свет из обоих окон падал на вошедшего.

Майор Гарусов одет был в грубо штопанный мундир русского артиллериста, но вместо форменной треуголки на голове имел волчий треух. Что же, ссыльному так можно. Полоччио знал, по тайному слову Гербергова, что майор был в статусе ссыльного и свого княжеского звания был лишен. Сие униженное состояние будущего проводника и командира над черным экспедиционным людом Полоччио устраивало. Но вот некая наглота в натуре майора обязывала к сторожению.

Вестимо было Джузеппе Полоччио, что русский ссыльный люд в Сибири, плюнув, бывало, на Государевы законы и на живот свой, поднимался на разбой и, поимев лихом добра и денег, бежал аж до Индии. В Индиях таковые, не скукожась, объявляли себя русскими купцами и жили вольготно.

Однажды на египетском побережье Полоччио, тогда еще прозванием Колонелло, встретил такого наглого негоцианта славянской наружности, но аж с фирманом индийского раджи! Тот владел двумя быстрыми корветами при двадцати пушках, много пил дрянного египетского вина, еще больше дрался и умудрился выиграть у Колонелло триста золотых дирхемов в шулерском карточном раскладе.

Ученый посланник противу желания допустил на лице улыбку в сторону майора, но быстро погасил ее.

Утвердится такой вот ссыльный майор на должность при научной экспедиции Джузеппе Полоччио, отведет возы с припасами на пять дней пути в степь, а там ватажно отрежет лишние ему головы и утечет в Индию.

Туда, в Индию, уже в Сиберии узнал Полоччио, всего-то три месяца ходу с обозом. А при беглости ситуации можно достичь гиндукушского прохода и за два месяца.

Пауза представительства затянулась.

Тут ссыльный русский майор, нежданно испустив вопль, пал на колени и принялся бить лбом об доски вершковой толщины под ногами Джузеппе Полоччио.

Немой повар франк с перекошенным лицом выскочил из кухни. В руке его был длинный нож.

– Ваше степенство, – высоким, кликушеским голосом причитал ссыльный майор, – не губите жизнь мою! Возьмите, заклинаю вас Марией Девой, возьмите меня в команду! Рабом вашим стану до скончания живота своего! Не губите! Возьмите!

Гербергов утопил подбородок в кружевах камзола. Вот же черт! Прямо лицедей князь Гарусов! Да что там лицедей! Скоморох, ей-ей! Но так падать перед Полоччио они с князем не договаривались. Видимо, князь Гарусов точно уловил к себе гадкую неприязнь на лице ученого посланника Джузеппе Полоччио. Теперь выпаривает у итальянца на грош – пятаков! Ох, князь!

Гербергов кашлянул вниз, в сторону стоящего ломаной скамейкой князя. Тот не услышал намекающего кашля – безутешно плакал. Тогда Гербергов снова поклонился Джузеппе Полоччио и с сострадательной торопливостью пояснил:

– У ссыльного майора в метрополии остались родители, семья. Ежели он вам сумеет польстить, Ваше степенство, в вашем многотрудном деле, то смеет надеяться на покровительство ваше перед нынешней Императрицей в просьбе о возвращении в лоно своей семьи.

Полоччио прямо глянул в синие глаза Гербергова. Тот не сморгнул, а подтвердил, выдавив на язык грубую латынь, узаконивая внезапную догадку немо вопрошающего Полоччио:

– Так точно, господин, это есть ваш раб будет. Это есть – страна Московия, Россия, что равно есть – Тартария!

Джузеппе махнул рукой повару – уйди, телохранитель! Потом наклонился над детиной в мундире майора и легко потрепал его по плечу:

– Вставай, майор! Будем говорить, будем кушать!

Гербергов заподозрил по тембру голоса Полоччио, что тот вроде как понял игру князя и осмелился смазать это подозрение:

– Подымайся, майор, – грубя русский говор, прикрикнул Гербергов. – Все плачи потом, сначала – дело!

Майор, прежде чем подняться, еще потискал колени благодетеля итальянской наружности и сильно, как бы знаком поощрения, ущипнул за голяшки Гербергова. Тот нелепо ойкнул.

За стол сели благообразно. Ученый Полоччио сел спиной к окнам и посадил рядом с собой Александра Гербергова. Супротив них, спиной к дверям, как бы под особый пригляд, сел ссыльный майор. Повар-франк быстро уставил стол холодными заедками из местной рыбы. На горячий стол у него в плите доспевали два глухаря, политые водкой для томления мясов.

Полоччио, изящно разбирая серебряным ножичком и вилкою вареную рыбину, старался не смотреть, как майор ломает толстые куски рыбы руками и сует их вместе с хлебом в рот. Да, Тартария!

Гербергов тонким пластом резал холодную оленину, свертывал ломтик мяса совочком, цеплял на тот совочек моченую морошку и с томным причмокиванием отправлял вкуснятину в рот.

В сторону князя он старался не смотреть. Боялся Гербергов, что князь Артем, совсем развольничает и смажет всю тонкую, Герберговым налаженную игру с подозреваемым в шпионстве и воровском, иезуитском действе ученым посланником.

Ну, вот так и деется! Фема его забери!

Так страшно ругнулся про себя Александр Александрович, когда на легкое замечание Полоччио об ожидании второй половины нужной для похода карты князь Артем, не утерев от жирной рыбы правой руки, просунул ее за подклад мундира и вытащил оттуда закатанный в грязный шелк длинный и круглый деревянный пенал.

– Сию безделицу ожидали видеть, Ваше степенство?

Полоччио помедлил, потом потянулся за пеналом. Взял, отбросил обрывок шелка на пол, осмотрел пенал со всех сторон.

– Вчерась, при битве с разбойными джунгарами, – жуя рыбу, невнятно проговорил майор Гарусов, – сие устройство взято мною на саблю у главаря джунгар. Главарь мною тоже взят и куплен в рабы. По обычаю, – тут глаза майора блеснули. – И всю сотню его я себе взял. Пригодятся наемники при походе. Есть живая сабля – всегда есть мертвый человек!

Полоччио, не обращая внимания на последние слова русского ссыльного, быстро встал и прошел в комнату, служившую ему кабинетом и спальней.

Что пенал был крепко душист, не благовонен и грязен, его не трогало. Полоччио внимательно осмотрел укупорку пенала. О системе укупорки тайной почты в государстве Син иезуитские учителя его предупреждали особо.

Пенал по торцам, как полагалось, был залит смолой. Лак или смола – ладно, это не главное. Главное – что внутри. А внутри пенала должен был плавать в бараньем или свином прокопченном жире второй пенал. Именно в нем и должна была поместиться долгожданная карта.

Полоччио взял острый нож, соскреб им лак у краев круглого тубуса, поддел край крышки ножом. Крышка не поддалась. Полоччио внезапно вспотел. Постукал пеналом об стол. Внутри не булькало, не постукивало. Что же? Либо его посадили на длинную ложь, послав с обманом в далекую страну для самостоятельной игры, из которой теперь с выигрышем уже не уйдешь. Либо пенал имел еще какой фокус? Или – был вскрыт подлым русским майором?

Полоччио открыл дверцу голландской печи, сунул руку над угольями. Ладонь бил жар. Тогда вместо руки Полоччио сунул на угли пенал. Недолго погодя, с края пенала закапало черное вонючее вещество. Полоччио быстро вынул начавший гореть деревянный тубус, снова подклинил острым лезвием ножа крышку. Крышка неожиданно выпала, и на бархатные штаны ученого посланника хлынуло густое, мерзкое вещество коричневого цвета. Вместе с веществом на колени скользнул и второй, нутряной пенал.

Полоччио перевел дух. Оглянулся на закрытую дверь. Потом осторожно, оставляя на скребеных ножами половицах жирные пятна, подошел к двери и прислушался.

– Я тебя, олух царя небесного, по дороге закопаю, – гудел голос Александра Гербергова.

Виноватый голос ссыльного майора в ответ бубнил:

– Ну, простите! Ну, простите, Ваше Превосходительство! Молодой я, паркетным казусам не обучен!

«В дороге точно надо этого русского закопать! – вдруг весело подумал Полоччио. – Карта есть! Особинное предписание мне содействовать, рукою российской Императрицы меченное, у меня есть! Как на зимовье встанем, когда я соотнесусь с проповедниками Святого учения Христовой католической веры, что взяли верх над другими конфессиями в государстве Син, Тогда и каюк ссыльному побродяжке».

Уже успокоившись, Полоччио подержал над огнем внутренний пенал. Так же закапала на уголья, возбуждая огонь, вонькая смола, так же немедленно, поддетая ножом, отлетела крышка пенала. И на стол выпала туго увязанная кожаной вервью, плетенной в косу, долгожданная карта.

Полоччио развязал вервь, развернул портулану и ошалел. Подобной точности карту в этом подлунном мире мало кто видал!

Довольный собою и открытием карты, Полоччио вышел в обеденную залу, неся в руках графин с водкой.

Сел за стол, себе налил вина, а гостям – водки. В махонькие рюмки – из-за огненности местного напитка. Не обращая внимания на унылого ссыльного майора, ученый посланник заговорил с Герберговым на латыни.

– Почему это ссыльный раб изображает из себя невинную девицу? – так прозвучал вопрос Полоччио.

Гербертов сурово глянул на опущенный лик майора и ответил на грубой латыни же:

– Боится вам не услужить, боится быть не понятым. Он разве знает просвещенные законы? Вот и переживает за азиятское свое незнание!

Майор внезапно ухватил графин и, минуя рюмку, налил водки в большой, в пинту, стакан. Сей стакан он жадно выпил, утерся рукавом и стал слезными глазами смотреть в упор на Гербергова.

Тот продолжил на латыни, слегка усмехнувшись:

– Просит сей раб, чтобы сегодня вечером, когда станете, господин Полоччио, держать аудиенцию у губернатора, замолвили за него слово. Дабы в регулярном отчете Императрице губернатор не забыл упомянуть, что он, ссыльный майор, добровольно и дельно выполняет все ваши приказы.

– Хомо-хомонис-ляпус эст, – пробурчал на эти слова Гербергова Полоччио.

– Согласен, – живо отреагировал Гербергов, – волк есть человек человеку. Только майор предложил весьма дельную мысль. И я ее всецело поддерживаю. Суть в том, что для экспедиции, при условии полного выполнения ваших планов, нам потребуется не менее двух сотен подручных людей. А такового числа живой свободной силы нам здесь не сыскать. Паче, аккурат в начале весны и сева плодов, да еще и на срок – два года.

– Что советует этот думкопф – губернатор Сиберии? – нетерпеливо спросил Полоччио, вплетая в грубую латынь еще более грубый язык дойч и отметая сразу соображения насчет сева зерна и нехватки людей. – Императрицей лично было мне гарантировано, что люди – будут. Любой ценой!

– Наша Императрица, уважаемый синьор Полоччио, – заговорил по-итальянски Гербергов, в отместку, видимо, за плохой немецкий язык ученого посланника, – не имеет никакого понятия, что есть Сиберия. Она знает только, что сия страна неведомая и далекая. Но раз это страна, думает Императрица, значит, люди там есть. Вот оттого и вам было дано такое поспешное обещание! А людей здесь – нет!

Ссыльный майор, до того слушавший спор больших вельмож, уронив голову на грудь, голову поднял. Налил водки из графина, минуя рюмочку, снова в стакан, выпил и сказал:

– Нет людей! Но – будут! Я вам их так отмуштрую, что только пыль станет заворачиваться по маршруту!

– Помолчи! – пристукнул Гербергов по столу.

Майор снова уронил голову на грудь.

– Дело в том, что сегодня в Тобольск пригнали партию рекрутов, – пояснил Гербергов, – будущих солдат. Майор и предлагает выпросить у губернатора половину партии – две сотни человек для удовлетворения ваших потребностей.

Этот поворот дела Полоччио следовало обдумать. Он встал и подошел к узкому окну. Во дворе трое кривоногих казаков, обросших волосьями от глаз до пояса, неспешно били нынешнее доверенное лицо Полоччио – бывшего факторщика Брагу. Тот мотал головой, но кричать не смел.

Полоччио постучал по слюде перстнем, казаки подняли головы. Увидев кулак Полоччио, казаки встали во фрунт, отдали смутной тени за окном честь, обнялись и пошли со двора.

***

Изучая в секретном центре иезуитов, в Падуе, организацию и структуру российской армии, Полоччио знал, что солдаты и казаки – войско разное и друг друга не любящее. Казаки кочуют на охране степных новоприобретенных пространств Империи. Куда Полоччио и направляется. Следовательно, по учению иезуитов, солдаты в степи станут стоять против казаков, за его ученую жизнь. Грамотно!

Ученый посланник вернулся к столу.

– Предложение о рекрутах считаю правильным. Императрица узнает о деяниях ссыльного майора. Обещаю. Теперь так. Выступление ученой экспедиции назначаю на послезавтра, на число апреля месяца пятнадцатое! Жду полной готовности.

– Это никак невозможно! – просипел ссыльный майор, уже возомнивший себя большим начальником. – День, стало быть, завтра – понедельнешный, а русские в понедельник больших дел не творят. А еще – Церковь наша не велит! – тут майор уставил свои голубые глаза прямо в черные зенки Джузеппе Полоччио. – Ноне поутре был я с покаянием, по обычаю предков, у сибирского митрополита. Церковь наша, не будь Императорского указа про ваш поход, прокляла бы всю вашу затею, и первый же встречный пробил бы топором твою ученую башку. Вот так, ваше степенное ученство! Я самолично взял пред митрополитом твой грех, ученое превосходительство, на свою душу. И меня будут вечно проклинать, ежели в стране нашей будет совершен какой ущерб! О, тогда уж держись!

Гербергов при злой речи майора замер, но успел подмигнуть Полоччио, что майор, хоть и пьян в кочергу, говорит праведно, без угрозы.