Текст книги "Охотники за курганами"

Автор книги: Владимир Дегтярев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

В таком увеличении князь разглядел четкие буквы, словно тонким долотцом прорезанные в золоте. Но знаки понять не мог. Не знал. Вроде – похожа одна буква на русскую «С», другая – на «Л». Но мало ли похожих буквиц у разных народов!

– Вижу письмена, – промолвил тихо князь, – да не разбираю.

– Я тебе разберу, – заспешил старец, – тут написано: «Ас-Сур-Банипал Лонгвар, Сар земель Ер Ану, Сар земель Сувир, Сар земель Син».

Артем Владимирыч молчал. Он как-то туманно вспоминал сейчас сказки своего деда Ульвара. И в тех сказках – знакомые словеса: «Сар Сувир, Сар Син…»

– Надо эту гривну завязать в холст да упрятать подалее, – сказал наконец князь. – Не мне она была надета, не мне носить. Правильно, старче?

Вещун только усмехнулся. Он подтянул правый рукав своей рясы, и на запясье его руки князь увидел тонкий золотой браслет, с приклепанным серебряным кругом по верху браслета. На круге четко выделялась восьмиконечная звезда.

– Тебе бы, княже, дать прочесть, что написано на сем круге, означающем землю и наше право на нее. «Порядок и Подчинение, Жизнь и Смерть». Однако ты древние письмена не разочтешь, дед твой Ульвар недаром жалился, что ты от его учения бегаешь во двор хоромин – в лапту играть, – тихо шелестел голос Вещуна. – Но поверь старику, я имею могущество и право возложить на шею твою знак Божий – тую гривну, что означает – власть повелевать ты получил прямо из руки Божьей.

– Не могу, – поднял голос Артем Владимирыч, – злато сие, что бы оно ни обещало володетелю его, снято с шеи мертвого! А я еще пока – среди живых!

Вещун молча прикрыл рукавом свой золотой браслет, стал смотреть в сторону.

От реки неслись веселые крики рыбарей, добивающих на песке огромных рыбин дубинами.

– Нательный крест кажи, – вдруг сурово потребовал от князя Вещун.

Князь распустил шнурок рубахи, вынул крест литого золота, наследственную память деда.

Старик Вещун взял крест, перевернул распятого Спасителя ликом вниз. На оборот креста Вещун наложил свое хрустальное око.

– Чел тебе дед Ульвар, словеса, что мелко начертаны на сем крыже?

Князь вспомнил. Дед отдал ему этот крест со смертного ложа и чтение тех словес его юный внук принял за бред.

– Помнишь их, те словеса? – настырно требовал ответа старик Вещун.

– Ас-Сур-Банипал… – неуверенно стал вспоминать князь.

– … велие сурам бысть родом едина, – закончил старик. – Опамятовался? Нагни голову.

Князь нагнул голову.

На склоненную выю князя старик с браслетом Великого жреческого права суров захлестнул гривну, свел ее концы с ликами ярых леопардов и что-то пробормотал на непонятном языке. А уж потом, без всяких слов, накинул на шею и нательный крест.

Князь отвернулся от старика и пошел на голоса рыбаков. Шею жало холодное и тяготное золото. Артем Владимирыч обеими руками чуть разъял концы гривны, задышал гуще и ускорил шаг.

***

Рыбаки кинулись россыпью от князя, который вдруг вышел из-за кустов, достал саблю и с выхаркиванием непонятных слов мигом порубил на поленья десять полуторааршинных осетров, еще пытавшихся уплыть – по песку.

Сорвал травы, оттер саблю от рыбьей сукровицы, хрипло спросил:

– День сегодня какой?

– Ильин день, – донесся до него испуганный голос десятника.

Князь перекрестился на солнце и так же быстро, как и появился,

пропал в кустах.

Рыбаки опять собрались в кучу, посмотрели на рыбьи полена, покачали головами, перекрестились. Потом, с похабными прибаутками, положенными по рыбацкому обычаю, стали собирать в корзины улов, уже готовый для варева.

***

За осиновой тополиной рощей разномастно стучали топоры. Это первый полубатальон вятского Ванятки рубил, по указу князя, уже третью баню на берегу озера, которое при сходе вешней воды питали родники. Вода в том озере уже на метр от поверхности холодила пуще льда. Самое раздолье для банного дела!

С банями вообще вышел казус. Ученый посланник настоял, чтобы ему с подчиненными людьми мыться бы отдельно. Но для обслуги попросил трех солдат в банщики. Князь Андрей, ходивший в мыльню в чинном ряду солдат, – баня статуса не признает, дал Полоччио в банщики вятского Ванятку и двух молчаливых, но тонкогубых парней из Шаранги.

У Полоччио распоряжением бани ведал Гербергов – он имел уже долгий опыт купания в русской мыльне. Гербергов велел вятским топить черную баню в полдыма, едва накаляя каменку. Вятские солдаты затосковали, видя, как их распаренные до красноты раков товарищи кучами вылетают из предбанников и плюхаются в холодное озерцо.

Особливо трепал солдатам нервы Гуря – он требовал, чтобы идти в баню одному, а окошечко – завешивать. И днем в баню – лампу!

Солдаты-банщики, видя, что один только Фогтов в кумпанию ученого посланника как-то не пристал, притрепали его за кустами насчет Гури.

Фогтов, ободренный расположением солдат, хоть сам уже и был лишен звания полковника, грубо, военным словом пояснил солдатам про Гурю, про его исковерканный особым ножом уд.

– В религиозных целях, – рубанул бывший полковник.

– А как же тады ему спину тереть? – удивился молчаливый шарангский парень, обросший шерстью, аки кабан.

– Сам он трет спину, сам! – увернулся от объяснений Фогтов и побежал на зов Гербергова.

Ванятка погрозил кабаноголовому земляку кулаком:

– Смотри, Кабан, сделаешь «по деревне шактана»… клыки-то повыбью.

Мылись и стирались всем войском три дня. На третий день, когда

Полоччио решил, что банный период его жизни закончен, осталось поплескаться последний раз, солдаты обслуги заволновались. Кабан, путая марийские и русские словеса, пояснил Полоччио, что баня, рубленная наспех – в лапу – и проложенная меж бревен вместо мха камышом, пошла кривостью. Париться нельзя: от сквозного ветра можно получить болезнь смертную… Баню пора править.

Полоччио посмотрел на Гербергова, тот кивнул: такое есть в плохом устройстве русских мылен.

Вятский Ванятка свистнул. К нему сбежались солдаты его полубатальона. Сорок человек мигом раскатали баню до каменки, добавили меж бревен камыша и через час с четвертью затопили снова скатанное строение.

Полоччио дождался схода первого пара, пошел с Герберговым во второй пар, легкий. Долго не мылся, а так, просто соблюдал обычай Сиберии, плескался и фыркал.

Гуря пошел после них, закрылся снутри на щеколду, выдернул из дыры в потолке негодную тряпку, держащую тепло, ею же прикрыл проруб в бревнах – оконце. Стало малость прохладней, хотя каменка жарила вовсю. Гуря, сторожась сбитой из глины и отчего-то красной каменки, снял исподники, ковшом на длинной ручке набрал кипятку в шайку, обернулся к ведру с ледяной водой – ведро, миг назад полное, казало дно.

– Обслуга! – выдернув тряпку, заорал в проруб оконца Гуря, – воды подай! Подай воды! Холодной!

Кабан, давеча проткнувший дно у холодного ведра, с готовностью подхватил другие – полные ведра, рванул в предбанник, поддернул дощатую дверь – запор упал. Кабан влетел в баню, там калило страшно. Гуря, пораженный внезапным появлением солдата, мигом повернулся лицом в угол.

Сотня солдат, не менее, стояла вокруг бани, ждала смеха.

Полоччио, лежавший на прохладном бугорке, увидел вдруг, как над его персонной баней поднялась крыша. Бревна стен вздулись и тут же полетели в разные стороны. Раздался страшный удар.

На месте бани торчала каменка с уцелевшим котлом да два человека. Кабан, правда, охал, сквозь смех – его ударило в ребра улетавшим от удара сжатым паром ковшом. Оглушенный Гуря стоял голый, но укрывши ушатом голову – с испуга. Солдаты вперились в его промежность.

– Ну, насмотрелись? – рявкнул на окруживших баню солдат князь Артем. – Чего нет, того нет.

– Тьфу! – плюнул Левка Трифонов, – и про энто гутарят, что так они с Богом договор пишут?

Фогтов уже окутывал Гурю куском лошадиной попоны.

– Не пишут они с Богом договора, – проскрипел рядом с Левкой Баальник, не видал разве – режут! Договор – режут!

Артем Владимирыч, услышав при веселых обстоятельствах слова «режут договор», насупился, погрозил кулаком непонятно кому и пошел к своим повозкам.

Полоччио сквозь смех изругался черными словами, пока Гербергов серьезно объяснял ему, что команда «поддай воды» – у русских равнозначна команде «поддай пару», и темный солдат с лицом дикого зверя не виноват. Гуре бы одному в мыльню не ходить… Сам виноват…

Глава 26

За тысячу верст от табора князя Гарусова на Приобской пойме губернатору Соймонову в канун Ильина дня по ямской гоньбе пришла особливая почта.

Три пакета. Первый пакет губернатор узнал сразу – Императрица писала. Второй пакет был украшен по углам гербом графа Панина. Соймонов его отложил напоследок. А вот от кого третий пакет – едва узнал по почерку. Собственно, по одной букве – букву «А» князь Владимир Анастасиевич Гарусов писал всегда без перекладины и серьезно объяснял при том вопрошающим людям – почему. «Сие, – говорил князь Гарусов, – есть первейшее и древнейшее написание сей буквицы в нашем языке!»

Над ним смеялись как над чудаком. А однажды тайный советник Соймонов еще в молодости, в Петербурге, при царице Анне Иоанновне, будучи на ужине у Гарусовых в честь дня рождения его первенца – Артема, был подвыпившим князем приглашен в его кабинет. И в потайном месте шкапа для книг увидел книгу, всю исписанную четким неведомым шрифтом, не от руки, а как бы машиною. И везде буква «А» писалась без перекладины.

– Таковое написание обозначает не токмо первую буквицу русского азбуковника, – пояснил тогда, и отчего-то шепотом, Владимир Анастасиевич, – а она есть и древний божественный знак обращения к Богу. Видишь – острие знака обращено вверх, к небу?

Тут их криком вызвали дамы на первый танец, и на этом познания Соймонова в старорусской азбуке закончились.

Губернатор помыкался с письмом старого князя по кабинету, потом решительно налил себе водки и залпом выпил почти стакан. Зажевал выпитое соленой черемшой из маленького бочоночка. И хлебным ножом, случившимся на буфете, вскрыл письмо старика.

Владимир Анастасиевич на половине письма, по обычаю, делился сплетнями и петербургскими слухами. А основное выразил в нескольких строчках:

«Ежели, дражайший Федор Иванович, буде у тебя возможность разузнать о моем проказнике, то отпиши, как он? Не токмо я, княгиня Трубецкая, Лизонька, нареченная невестою моего Темушки, интересуется его здравием и временем возвращения из сибирских просторов.

Она ныне взята во фрейлины Двора Ея Императорского Величества, но больно сим наложением чести больна. Имеет дикую фантазею со следующим обозом прибыть в твои пределы. Ежели ея не удержим с ейным отцем, Сиятельным князем Трубецким, то имею честь просить приглядеть, дабы она не пустилась по следам своего милого, а моего сынка. Характерец Трубецких ты, друг мой, довольно знаешь. Жаль, женских теремов нынче для праведного заключения невест – не строят! Обнимаю, пропиши все. Прощевай!»

У губернатора Соймонова в голове от выпитой водки, письма старого друга да вполне вероятной и вполне русской выходки дочери из рода Трубецких забегали как бы тараканы. Он заглушил их беготню еще одной порцией водки с соленой черемшой и выбрал теперь для чтения письмо от первого министра, всесильного. графа Панина.

Письмо то было передано не через канцелярию министра, на что отметок не имелось, а вроде бы – личным способом. Вот этого губернатор Соймонов не любил. Помянувши ставшим подзабываться якутским матом всех просителей из столицы, Соймонов письмо вскрыл.

Граф Панин в начале своей писанины опять же перечислил слухи и сплетни, однако – из Европы. А затем, не сделав даже абзаца при написании строк, велел губернатору исполнить его приказ, не ставя о том в известность Императрицу, ибо граф Панин как бы тайно и лично получил от нее благоволение на сей приказ. Каковой гласил, что надо немедленно собрать военный отряд и заарестовать отряд под водительством ссыльного майора Гарусова около китайского города Кяхта. Особливо заарестовать всю головку того охального отряда, включая особливо князя Гарусова, да с ним иностранного ученого посланника Джузеппе Полоччио и весь ихний груз. А затем Гарусова и ученого посланника разместить в Иркутском отдельном арестантском остроге. Для последующего судилища и расправы. Груз же немедля и прямо от Кяхты следует везти под крепкой охраной того же воинского отряда по реке Амур до его устья, где и сдать тот груз в целости на английские корабли, кои того груза станут там, в устье Амура, дожидаться. О содержании груза и о наличии в целости всего поименно – забота не его, губернатора, а особинного человека, что идет вместе с отрядом Гарусова. Тот человек сам объявится военному командиру, о том заботы губернатору Соймонову не ведать.

А в конце письма имелась грозная приписка, что за выдачу губернатором Соймоновым сей тайны – петля.

Прочитавши сие послание, особливо грозную приписку, губернатор Соймонов с сомнением посмотрел на штоф с водкой. В нем осталось меньше половины.

– Сенька! – проорал губернатор, будто увидел медведя. – Иди сюды!

Сенька Губан, знавший все ревы своего благодетеля, подхватил на кухне с ледника большой штоф с водкой, мису соленых груздей и вареную курицу и появился со всем этим вооружением в кабинете губернатора.

Разлив водку на два стакана, Сенька спросил:

– Чего изволите, Федор Иванович?

– Изопьем, – ответствовал Федор Иванович.

А когда испили, неожиданно спросил:

– Сенька! Возможно ли, чтобы князь Гарусов, что отправился с моего благословения в путешествие по Сибири, был вором и изменником?

Сенька подумал, наморща лоб. Ответил твердо:

– Никогда!

– Тогда погуляй по двору, да от окна далеко не отходи, – приказал ему Соймонов, – еще потребен станешь.

Когда Сенька застучал башмаками по лестнице, губернатор состриг ножницами край письма от Императрицы, не забыв поцеловать ее подпись на конверте.

Екатерина писала коротко и емко – продуманно.

С начала письма Екатерины Алексеевны имелись некоторые здравые рекомендательности губернатору по законам сибирского володения. А вот далее Соймонову снова попались строки с фамилией «Гарусов». Императрица извещала губернатора, что из лично ей подчиненных источников, минуя службу графа Панина, стало известно, что не позднее нынешней осени, еще до скончания переговоров России с Китаем по пограничному праву, в устье реки Амур войдут аглицкие военные корабли. Про те корабли из Англии лично Императрице никто не писал и не запрашивал. Посему губернатору Сибири надлежит сначала узнать – по какой причине войдут в сибирскую реку те корабли и с какой целью. Но узнать сие потребно лишь для близиру, поелику морские военные корабли в реки торговать не заходят. А ежели им пресной воды надобно али продуктов, то на сей предмет команде кораблей министром Англии приказа на заход в чужие воды не отдается. Капитан то решает. А посему губернатору Соймонову надобно созвать к берегам Амура охотников из казаков и промышленников, и те корабли отогнать в море русским правом. А возгордятся англы али чего хуже – пустят оружие супротив русских, то те корабли следует сжечь.

И внизу письма стояла приписка:

«А китайцам, Ваше Высокопревосходительство, о сей аглицкой операции знать не надобно. Ежели англичаны вдруг пойдут боем супротив Китайской Империи, то им, англичанам, силами собранных русских охотников не следует помогать. Ибо, Я полагаю, дражайший Федор Иванович, что сия демонстрация флотом вызвана действиями моего ответственного человека – князя Гарусова, что ведет нынче операции тайного свойства и к великой пользе Российской Империи. Что влечет за собою как бы Мою великую просьбу – князя Гарусова в случае нужды оберечь, с его имуществом, а ученого посланника – тоже уберечь, но для расследования его делов в Сиберии».

– Сенька! – крикнул в окно Соймонов.

– Чего изволите? – спросил прибежавший с улицы запыхавшийся Сенька Губан.

– А вот ответь мне: кто в Сибири почитается больше – граф Панин али Императрица, Вседержительница Рассейская?

– А это кто таков есть – Панин? – спросил Сенька, уже поднося стакан с водкою ко рту.

– Вот и я думаю – кто? – удивился Соймонов и под этакое удивление выпил с Сенькой за здоровье Императрицы.

***

Граф Никита Иванович Панин, первый министр Двора Ея Императорского Величества, написал личное письмо губернатору Сибири Соймонову неспроста. Писал он его ночью, дабы успеть отправить с сибирской почтой Императрицы, поелику уже вечером того же дня к нему на тайную квартиру личным агентом был доставлен некий человек, прозванием Финн, что держал кабак и постоялый двор на Заячьем острове. Финн лично передал в руки графа раскриптованное послание из Сибири от ученого Джузеппе Колонелло к Георгу Честерскому, а также были Финном даны показания, при каких обстоятельствах то письмо оказалось в его руках. Про гонца из Сибири Финн сообщил, что тот тайно прошел петербургские заставы и должен объявиться на острове Англия.

Наградив Финна золотой монетой и подмигнув домашнему кату – Бочкову, что душил людей в подвале без крика, а золотые монеты отбирал для себя, в награду, граф Панин внимательно прочел послание Колонелло.

Из него прямо следовало, что обласканный в Петербурге ученый посланник находится в опасности. Кою он ощутил в отряде князя Гарусова, поелику тот вознамерился силою повертывать отряд с награбленным добром в Россию. Далее требовалось передать коммодору Лоренцо Риччи, что Полоччио найдет способ пройти без отряда князя Гарусова в пределы государства Китай, от Кяхты до города Ляодуня, где будет дожидаться английских кораблей.

То есть, вся точно просчитанная графом Паниным комбинация с военными кораблями Великой Британии, при осуществлении которой можно было на ничейной территории уничтожить аглицкими руками отряд Гарусова и получить не менее половины богатств, извлеченных из земли, может негаданно провалиться от дурных и безголовых каверз князя Гарусова, навеянных ссыльному дурню патриотикой и безголовой преданностью Государыне…

А раз так, то лучше отряд Гарусова, вместе с хитроумным авантюристом, сокрыть в пределах русских границ. То есть – в острогах Прибайкалья. Потом солдат разбросать по далеким гарнизонам, а главных, то бишь Колонелло и Гарусова, либо сгноить в острогах, либо повесить. Это же надо – грабить могилы! За это преступление есть особая статья в «Уложении о наказаниях»!

***

На марше от реки Оби, по реке Бия до озера Алтынколь Вещун все время ходил при заботах. Баальник пробовал отвлечь старика всякими жизненными байками из своего прошлого, но Вещун лишь изредка хмыкал.

А вот когда местные иноверцы догнали отряд на двухколесных арбах – привезли к месту впадения реки Бии в Обь обещанный ячмень, Вещун повеселел. Князю Гарусову пришлось тогда покупать и арбы, да к ним быков, да сутки еще ждать коней, взамен убитых и павших. Балльник заметил, что, встретив иноверцев, князь выставил из-под ворота рубахи нашейную золотую гривну с леопардами. Иноверцы тогда ко князю спиной не поворачивались, а дело завершили быстро – до захода солнца, хотя до того просили у Егера – на пересчет и перевес – два дня. Мало того, кощии, дабы тайно свершить подарок русским, толковали о том на женском языке, коего даже Баальник не ведал. И, перетолковав так, к вечеру дня кощии привезли на табор урусов три на пять

ведер бочки топленого коровьего масла – богатство в тех краях необычайное! Масло солью сдобрено было богато, но солдатам как раз соли и не хватало при порциях каши али ухи.

Вещун отчего-то сразу повеселел, и тогда Баальник, сварив по сибирским правилам жирный шулюм, таежное варево, сумел разговорить старика.

– Ты почто такой смурной? – вопросил Баальник, примащиваясь у котелка с шулюмом и с двумя свежими лепешками ячменного хлеба.

Вещун достал свою ложку из неведомого белого металла, легкую, как перо птицы; хлебнул жирного варева и только тогда, одобрительно крякнув, ответил вопросом на вопрос:

– А ты при месте впадания Бии в Обь камня такого высокого не приметил?

– Был грех – не приметил! – рассмеялся Баальник, – так ведь камней окрест вон сколько! На каждый камень глаз дожить – глаз омертвеет!

– На нем нам предупреждение было оставлено, – спокойно сообщил Вещун.

– Нам? – удивился Баальник. – Не пойму! Откуда про нас узнали?

– Нам, значит – людям, – строго сказал Вещун. – Туда, вперед, идти нельзя!

– Да как – нельзя? Что, не видишь, по укатанной дороге катим. Может, тысячу лет по этой дороге люди ездят. И – ничего!

– Может и ничего. Может – и тысячу лет. А вот так случится, что в тысячу первый раз встанет поперек нашего пути беда.

Баальник задумался. Во многих переделках он бывал, много баек слушал у бесчисленных костров. Но то были байки для занятия бездельного ума. Камень стоит, камень лежит. А вот когда курган, который так удачно подломили, пошел вниз, в землю – это как? Отчего? И откуда Вещун знал про такой фокус огромной горы?

– А скажи мне, откуда ты узнал про фокус с курганом? Что он обязательно в земле утонет? – задал сытому Вещуну вопрос старый бугровщик. – На моей памяти такой сказки не случалось. Да и слышать не довелось.

Спрашивая так, Баальник незаметно махнул: «Подходить!» солдатам и возчикам. Вещун прибавке слушателей не противился.

***

СКАЗ ВЕЩУНА ПРО УМНЫЕ ХИТРОСТИ РЕВНЕГО ВЕЛИКОГО НАРОДА

– Был в древности великий народ, – начал сказ Вещун. Звался он – суры. Его кровь, это мне точно известно, бежит в жилах славянских да немецких народов земли.

И в наших жилах она тоже есть. С именем сего народа много чего связано в нашей России-матушке. Есть река Сура, есть люди с прозванием – Суриков, Сурков, а купцы наши еще при князе Владимире Красно Солнышко прозывались – сурожанами.

А давным-давно, так давно, что и не описать этого времени, скажу только, что кто чел книгу Библия или слушал ее, был вроде как великий потоп. И люди, что спаслись от того потопления, уходили из своих земель – в земли чужие, неведомые. Вот и суры из тех земель, что за морем Хвалынским, пошли сюда, в леса и горы Сибири, ибо только здесь можно было пропитать свой народ. Пришли, но встретили здесь тоже сильный и боевитый народ.

– Место, значит, было занято, – задумчиво добавил Баальнйк.

– Да, место было занято. Но сурам надо было сделать длительную остановку, поправить хозяйство, поискать металл для оружия, родить спокойно детей… Ведь оно как получилось? Отсюда наверх пойдешь – во льды упрешься. Хлеба, льна для одежи там, во льдах, не посеешь. Вправо пойдешь – там встретит тебя сила сильная государства Син…

– Китай, – пояснил замеревшим солдатам Баальнйк.

– Да, Китай… На заход солнца пойдешь – надо высокие горы перевалить, а перевалишь те горы – там другой сильный народ. Опять война… Проверив все стороны света, стали суры ставить здесь города, пахать землю, заводить скот. Но недолго так хорошо жили. С юга, откуда они пришли, вторая волна народов накатила, их тоже мечом и кровью прогнали сильные и безумные люди, убежавшие из огромной страны с названием – Африка.

– Знаю Африку, – подтвердил Баальнйк. – Там черные люди теперь живут.

– И случилась большая война у суров с теми племенами, именем – торки, что покусились на сурские земли. Но убили торки главного царя суров Борга. Поняли суры, что надо уходить из этих земель, пока весь народ их не уничтожен, и не исчезла с земли сурская кровь. Но первым делом, по их православной вере, надо было хоронить царя.

– В том кургане, что утоп, – встрял опять Баальник.

– Да, в том кургане. И по всем обычаям. А чтобы проклятые торки не смогли глумиться над их царем, а значит, над их верой и обычаями, придумали суры вот что… Выбрали среди равнины небольшое соленое озеро…

– Смело поступили, – густым голосом сказал один из десятских. – Соленое-то озеро, оно что болото. Даже похуже.

– Вот, выбрали они соленое озеро. Притащили волоком от реки Ас, что прозывается ныне Обь, четыре своих больших корабля. Вроде кочей были те корабли, но вмещали в себя двадцать воинов, двадцать гребцов и припасы…

– Ого! Как у викингов?

– Так! – неспешно подтвердил Вещун. – Викинги – суть прямые потомки суров… Три корабля затянули на озеро, один корабль поставили на север, бортом поперек тех, что встали в озере. На те корабли наложили вроде настила из толстых бревен, а потом засыпали все это песком и каменьем. Получилось вроде того, что озеро засыпано.

– Не засыпать соленое озеро! – опять не выдержал десятский с густым голосом.

– Помолчи, в рожу дам! – пригрозил вятский Ванятка. – Ведь знаешь – дам!

– Послушай до конца, поймешь! – терпеливо сказал Вещун. – Когда так перекрыли озеро, стали возить с тех гор, помните – там горы? Оттуда стали возить камни и строить стены. Вроде как стены дома. В тех стенах положили покойного царя, оставили с ним много дорогой посуды, украшений, оружия. По обычаю. А потом эти стены перекрыли одной огромной гранитной плитой…

– Да, плита была – крепость, а не плита! – удивился один из копателей. Я когда копал там колодец, все дивился: как это люди могли приволочь такую тяжесть?

– Смогли, – строго ответил Вещун. – Для царя – чего не сделаешь. Накрыли склеп царя этой плитой. А сверху стали сыпать камень да песок. И насыпали огромный курган. Насыпали тот курган, отдали последние почести царю и ушли по дороге на запад, в проход у Челябы. Тогда там древняя дорога проходила, от моря Балтийского до моря Китайского… Ушли суры, а жадным народам – торкам хотелось пограбить царскую могилу, добром разжиться. Пригнали они народ на вершину кургана – велели копать. Начали копать, а курган-то качается! Вроде яму в рост человека выкопали, а земля возьми да обвались. Засыпала копателей! Стали пробовать копать сбоку. Копнут – а там жижа водянистая. Такую жижу можно сто лет копать, не выкопаешь!

Неслышно подошли к слушающим Егер и князь.

Князь незаметно толкнул Егера. Тот вопросил во всю мощь своей глотки:

– А как же мы сумели тот курган пошарпать?

Вещун встал, поясно поклонился князю. Все люди услышали, как он приветствовал Артема Владимирыча:

. – Будь здоров, великий воин и суровый князь!

Князь задвинулся за Егера. Старик сел и продолжил:

– А потому мы сумели войти внутрь кургана, что помнить надо – сколько лет прошло! Влага с поверхности озера не испарялась, а копилась в огромном количестве земли, песка и камней. Озеро затвердело толстой коркой соли, и курган при том тоже затвердел. Но не до конца. Корабли и дерево погнили, подземные соленые родники забились опять же песком и камешками. Те древние народы, что тут пробовали грабить курган, поставили на него проклятие. И более его не шевелили. А мы пошевелили. Пока вода ходы нашла, пока наросшая за тысячу лет корка соли размялась, мы сумели войти и взять у своего покойного царя то. что нам потребно.

– Не нам, дед, – строго сказал князь, – государству нашему.

– А мы – государство и есть, – не растерялся Вещун. – Вот так. А только как мы выйти смогли, так внизу прорвало все пробки, что укупоривали воду, и соль стала растворяться. Огромная гранитная плита стала так давить на землю, что курган стал тонуть. И почти потонул.

– За это нас уважают, – не выдержал Егер. – Вчера возчики из кыркызов, что привезли нам зерно на пропитание, кланялись даже нашим коням, не то что людям!

Окружившие Вещуна люди долго хохотали.

Вещун, воспользовавшись тем, что на него не обращают внимания, тронул князя за плечо:

– Ты, княже, не знаешь – куда нас тащит этот иноземец?

Глаза старца смотрели понимающе – соврет, что делать!

Тогда князь ответил правду. Он сказал:

– Завтра, Вещун, отъедем вдвоем подалее от обоза, и я тебе поведаю все свои сомнения насчет этого иноземного хитреца. Знаю мало, но одно знаю точно – идет он по карте необычайной точности. Есть у меня список с той карты, да на что тот список может указать? Направление хода? Одно точно ведаю – пора нам совет держать. Иначе – пропадем сами и людей погубим.

– Почему? – неожиданно спросил старик.

Князь тронул рукой нашейную гривну:

– А потому, что я ныне, как великий воин и суровый князь, обязательно должен исполнять указ Императрицы, куда бы он меня ни посылал. И указ тот я исполню.

Вещун с той же незамысловатой иронией ответил:

– Твой многомудрый жрец сие исполнение приказания утверждает!

Во исполнение правды истории нужно поведать о судьбе ребенка мужеска пола из рода Валихана, коему так счастливо помог родиться Вещун, и о судьбе его потомков. Назвали ребенка Мансур, что значило – «Человек суров». Он жил долго и праведно и породил крепкое потомство. От отца перешла к нему полоска бумаги на китайском языке, которую он перед смертью показал русскому ученому. Оказалось, что Валихан, его отец, был чистым потомком Чингисхана, чего уже давно не ведали на лице степи.

Русский чиновник увез ту бумагу с китайскими письменами в Петербург, и о роде Валихана как бы забыли.

А вспомнили, когда англичане стали нагло притязать на коренные земли на юге, где жил больно уросливый народ – афганцы, пуштуны, персиане.

Тогда русские люди нашли потомка Мансура, по наследству имеющего чистую кровь чингизида, именем Чокан, фамилией от прапрадеда – Валихан, увезли в Петербург, где он долго учился. Потом Чокан Валиханов в конце благословенного девятнадцатого века вернулся на службу в Сибирь в звании поручика Сибирского казачьего войска.

И по всей Алтын Ден – «Золотой степи» прокатился слух, что как истинный чингизид, Чокан имеет наследственное право владеть странами: Афганистаном, Персией, Великим мусульманским халифатом. То есть бывшими сурскими землями от границ Индии на востоке и до пределов реки Нил на западе.

Английский шпион и авантюрист Лоуренс Аравийский лично проверял среди арабов легенду о чингизиде Вали Хане. Ему ее подтвердили, с клятвой на Коране и кровью.

Внезапно Чокана Валиханова, двадцати восьми лет от роду, вызвали в Петербург. Англичане в тот же момент заметили концентрацию больших сил русских войск на юге Российской империи.

Говорят, в Петербурге в дождливый вечер два английских джентльмена пижонской наружности Пригласили Чокана к себе в нумера – выпить чая в «файф-о-клок». Чокан Валиханов не отказался, выпил чая и умер.

Так рушатся великие и праведные планы возврата под праведную руку бывших российских имперских земель, сиречь – земель SUR - AVI , как до сих пор говорят народы от Индии до Дамаска.

Записал сие сказание коллежский асессор, ветеринар Соломатин, что годами объезжал оренбургские степи на предмет учета скота и предупреждения падежа киргиз-кайсацких овец, коров, коней и верблюдов. Записал и опубликовал в 1914 году, в ведомостях «Западно-Сибирского отделения Российского географического общества».