Текст книги "Черленый Яр. Ангелы плачут над Русью"

Автор книги: Виктор Душнев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

Глава девятая

– Так ты, Кирей, не отпускал Рвача? – вновь и вновь задавал палачу один и тот же вопрос князь.

– Александр Иванович, да как же я мог тебя ослушаться! – непривычно робко отвечал Дёжкин. – Удавил я его! У него и шея хрустнула, и изо рта пена пошла. Бездыханного на землю бросил. Может, кто из ихних подобрал и в Воргол отправил?

– Ну ладно, Кирей, я тебе верю, – безнадёжно махнул рукой князь и глазами показал на дверь.

Когда Дёжкин вышел, Александр Иванович устало посмотрел на бояр:

– Что скажете? Пантелеймон с Кириллом не отлучались?

– Пантелеймон зачем-то в Ярославы просился, – отозвался Семён Андреевич, – но я не пустил. Они оба у меня всё время, считай, на глазах были. Да и какой смысл им сначала выкрадать Рвача, а потом, убитого или искалеченного, возвращать обратно?

– А что о Кирее думаешь? – поморщился князь.

– Думаю, правду говорит, – немедля ответил старик. По привычке почесал бороду и добавил: – Тут, видать, одно из двух: либо Рвач живучим оказался и, очухавшись, ушёл, либо его труп и впрямь воргольцы подобрали.

– А почему тогда они его живого у Дёжкина не отбили? Ведь Дёжкина можно было стрелой убить, – задал резонный вопрос князь.

– Я тоже об том мараковал, – согласился Семён Андреевич. – И потому первое предположение кажется более верным. Если б его кто попытался увезти, мы б их настигли – с такой ношей далеко не уйдёшь. А так – просто оклемался и ползёт сейчас через чащу в Воргол, а это опасно.

– Если по дороге не сдохнет, – вздохнул Севастьян Хитрых, – то моим и Пантелеймона с Кириллом родственникам не миновать беды. Олег мстителен. Я должен ехать в Воргол.

– Не торопись, – возразил князь. – Тебе нельзя, пошлём ребят.

– Нет, Александр Иванович, – покачал головой Севастьян. – Долгую отлучку их из города припомнят и исчезновение Рвача им припишут. С ними уже связана гибель Ефима, а тут ещё и Рвач... А я быстрее ирода в Ворголе буду. Когда-то ещё он добредёт туда со сломанной шеей. Кроме того, в Ворголе думают, что я у татар, а тут вроде как из плена сбежал.

– Ладно, поезжай, Севастьян Калистратович, – молвил князь. – Ты как в прошлый раз? Снова через стену?

– Нет, Александр Иванович, через стену теперь опасно. Наверняка княжич Ростислав усилил охрану кремника. Он понимает, что для воргольцев спокойная жизнь кончилась. Я открыто, через ворота. Олега в городе нету, а Ростислав всё же молод и неопытен. Наплету с три короба про плен – поверит. Набрешу, что служил у хана, припугну Телебугой, потом предупрежу своих и разыщу родню Пантелеймона да Кирилла, скажу, чтоб держали ухо востро и в случае чего бежали в Дубок. А может, и уговорю их ехать сюда со мной. Ещё попрошу, чтобы попытались перехватить Рвача, и семью свою отправлю в укромное местечко. Она, правда, живёт на подоле, но лесная глухомань надёжнее.

– Ну, с Богом, Севастьян Калистратович, – обнял его князь. – Возьми несколько человек из моей дружины. Можешь Василия Шумахова, а остальных – на своё усмотрение. Ступай, боярин. Василий, иди с ним.

– Постой! – остановил вдруг Севастьяна Семён Андреевич. – А если для убедительности переодеть Василия в татарскую одёжу? Он тёмный, за какого-нибудь басурманина сойдёт.

– А что, правда! – засмеялся Севастьян.

– Татары раскосые, с плоскими рожами! – обиделся Василий. – А у меня лицо хоть и смуглое, да русское.

– Ты, Васька, не забивай нам голову! – рассердился Семён Андреевич. – А то не знаешь, что в ордынском войске кто только не служит! И не заливай про своё русское лицо. Ты больше на половца смахиваешь, да и гутаришь бойко по-ихнему.

– Но ведь меня в Ворголе некоторые знают! – не унимался Шумахов. – И вдруг – я в татарской одёже!

– А когда Демьяна спасал, не думал, что тебя узнают? – упрекнул Василия Севастьян.

– Все твои воргольские знакомцы погибли, один Ермолай, знахарь, из живых остался, – добавил Семён Андреевич. – А он, как сказал Пантелеймон, с князем Олегом в Орду уехал.

Василий хмуро буркнул:

– Ладно, давайте басурманское платье!

Его нарядили в одежду мурзы Адыла и посадили на низкорослого татарского конька. Выехали ночью, до петухов. С Василием и Севастьяном, как всегда, отправились Евтей Ломов и Андрей Кавырша. На рассвете они догнали Рвача, который только что переправился через Красивую Мечу. На подходе к лесу, услышав топот копыт, он спрятался за деревья и стал оттуда наблюдать за всадниками. Когда те были ещё на противоположном берегу, Рвач заметил среди них татарина. На мгновение показалось, что это князь Олег Воргольский со свитой и уцелевшим нукером Адыла, и он чуть не бросился навстречу всадникам, но, угадав Севастьяна, испуганно заковылял всё дальше и дальше в непролазную чащу.

– Гля, Василий, – остановился напротив полосы обломанного льда Хитрых. – Тут кто-то прошёл совсем недавно...

– Да уж не Рвач ли это? – перебил Севастьяна Василий. – Быстро на тот берег! Может, ещё догоним!

Перебравшись на другой берег Красивой Мечи, липчане спешились и начали искать следы беглеца. Однако Рвач так искусно маскировал их, что преследователи, потеряв без толку половину дня, плюнули и двинулись дальше.

В Воргол приехали уже к вечеру. Андрей с Евтеем остались в лесу, и в город Василий с Севастьяном поехали вдвоём. Ворота, к счастью, охранял со своими людьми Игнат. На его окрик:

– Кто там ломится? – Севастьян довольно ухмыльнулся:

– Свои, брат, свои!

– Севка, откуда?! С того света, што ль? – кинулся в объятья брата Игнат.

– С того не с того, а всяко бывало, – отчаянно заморгал ему Севастьян. – Щас вот у хана Телебугая служу. Гляди, – кивнул на Василия. – Мурза Ильшат со мной приехал. Князь Олег дома?

– Не, в Орде, – утёр со лба холодный пот Игнат.

– А почему ж я его не встретил на Половецком шляху? – притворно удивился Севастьян.

– Он вдоль Дона поехал, – пояснил напарник Игната. – Чтоб не попасться Александру Липецкому в лапы.

– А за него кто остался?

– Княжич Ростислав.

– Уже вырос?

– Да возмужал.

– Я немедля к Ростиславу, – категорично заявил Севастьян и, буркнув что-то по-татарски Василию, подстегнул коня и направился к княжеским хоромам.

– Где ночевать будешь? – крикнул вдогонку Игнат.

– У Козьмы, приходи вечером, – не останавливаясь, ответил Севастьян.

– Ребята, а я где-то видел этого татарина, – задумчиво пробормотал один из напарников Игната. – Где ж я его видел?..

– Мало ли тут татар бывает! – перебил Игнат. – Следи лучше за воротами!..

Княжич Ростислав удивлённо уставился на бывшего бирича отца. Он не сразу его узнал, но, присмотревшись, вспомнил:

– Севастьян Калистратович! Откуда и каким ветром в наши края?

– Из Сарая.

– Из Сарая?! А батюшку не встретил?

– Нет, но могли бы встренуться, кабы князь Олег прямоезжей дорогой ездил, – усмехнулся Севастьян.

– По прямоезжей дороге Соловей-разбойник Александр мотается,– не по возрасту серьёзно пояснил Ростислав. – Ты сейчас не моему батюшке служишь. А кому?

– Так ведь твой батюшка, князь Олег, не защитил меня от татарского набега! – в тон княжичу ответил Севастьян. – Я теперь у хана Золотой Орды в холопах хожу, да ещё под присмотром таких вот, как этот, – показал на сидевшего в сторонке Василия Шумахова.

– Это я понял, что ты на побегушках у хана, – хмыкнул Ростислав. – И зачем же тогда пожаловал?

– Да вот прослышал хан, что князь Олег не смог уберечь его любимца мурзу Адыла, и забеспокоился, почему это князь Воргольский давно в Сарай не наведывался. Верно я говорю, Ильшат? – повернулся Севастьян к Шумахову.

– Верна сказала, верна, – закивал Василий.

– Ну а коли Олег Ростиславич уехал, то и разговаривать боле не об чем, – встал Севастьян. – Мы с мурзой у брата моего переночуем, погуляем, а утром назад отбудем. Верно, Ильшат?

– Верна сказала, верна!

– Эх, княжич, видишь, кто нами правит! – грустно вздохнул Хитрых. – Заучил, пёс, два русских слова – «верна сказала» – и повторяет к месту и не к месту.

– Ты что, Севастьян Калистратович?! – испугался княжич. – А ну как осерчает?

– Не волнуйся, Ростислав Олегович. Он, окромя этих слов, по-русски ни бе ни ме.

– Смотри, как бы за твои насмешки татары на кол не посадили! Всё сказал?

– Всё.

– Ну так иди с Богом от греха подальше...

Козьма встретил брата с распростёртыми объятьями.

Тут же были и Игнат с Афанасием. На столе рыбные блюда и сухие фрукты – Рождественский пост. Хмельного питья не было, только квас.

– Бежать вам надо, и немедля, – сразу же взял быка за рога Севастьян.

– Почему это? – удивился Козьма и, не дожидаясь ответа, припал к кружке с квасом.

– Недавно из города пропал Рвач. Может, слыхали? – начал растолковывать Севастьян.

– Ну слыхали, – пожал плечами Игнат. – А мы-то при чём? Может, он опять к татарам подался.

– Кабы к татарам, – ухмыльнулся Севастьян. – Нет, его ваши ребята Пантелеймон да Кирилл выкрали и нашему князю отдали на растерзанье. Да, кстати, а где их родичи проживают?

– Они нездешние, их Олег навряд найдёт, – сказал Игнат. – Об них беспокоиться не стоит. А про Рвача-то правда?

– Ну с какой стати мне врать? – возмутился Севастьян. – Ваши парни привезли его в Дубок, палач Дёжкин вроде бы удавил гада, да вот беда: живуч, бестия, оказался. Очухался, развязался и щас по лесу наверняка сюда идёт. Мы с Василием... – повернулся к Шумахову.

– Во, а разве это не татарин? – раскрыл от удивления рог Афанасий. – Погодь-погодь, а не он ли освобождал Демьяна?

– Он отец его.

– То-то мои лоботрясы всё твердят, что где-то уже его видели! – фыркнул Игнат. – Да я и сам сразу засомневался, что он татарин, молчал только. Но это опасно. Коли сторожа вспомнят его, непременно расскажут князю Олегу...

– Самое главное, – перебил брата Севастьян, – что Рвач видел меня в Дубке у Александра.

– А ваш князь Дубок обживает? – вытаращил глаза Афанасий.

– Тебя не касаемо! – отрезал Севастьян. – Рвач придёт в Воргол и расскажет всё про меня и про вас, и тогда от супостата Олега не спастись. Значит, надо уходить.

– Как уходить? Куда? – совершенно растерялся Козьма.

– К нам. К князю Александру Липецкому.

– Дубковскому! – брякнул Афанасий.

– Это ты дуб безмозглый! – оборвал Севастьян младшего брата. – А в Дубке мы временно. Мы ещё возродим родовое князей Липецких гнездо, поднимем из пепла славные города Липец, Онуз и Воронеж!

– Ну ладно, ладно, чево орать-то? – обиделся Афанасий. – Я ж так, спроста, а ты сразу – безмозглый! У липецких ума набрался, да?

– Набрался! – проворчал Севастьян. – И я старших не перебиваю! Молод ещё, чтоб перебивать!

– Хватит, Сева, хватит, Афоня! – начал успокаивать братьев Игнат, опуская свою массивную ладонь на плечо то Афанасия, то Севастьяна. – Лучше давайте обсудим, что делать, как упредить беду.

– Я никуда не поеду! – отрезал Козьма. – Куда я с семьёй? Только отстроился, зажил по-человечески – и на тебе, уезжать! – грохнул он кулаком по столу.

– Лучше без дома остаться, чем без головы, – вздохнул Афанасий.

– Твой дом – шапка и голый зад! – ещё сильней завёлся Козьма. – Легко рассуждать, когда ни кола ни двора!

– Так ты поедешь со мной, Афоня? – посмотрел на младшего брата Севастьян.

– Поеду.

– А ты, Игнат?

– Пока погожу. Дорогу на Дубок я знаю, но немного повременю. Да и вот о чём думаю: может, мы с Козьмой успеем перехватить Рвача?

– Ох, вряд ли, – с сомнением подёргал себя за бороду Севастьян. – Хитёр! И ежели в лесу не сдохнет – беды вам не миновать.

– Не каркай! – отмахнулся Игнат. – Там видно будет, а пока, как говорится, утро вечера мудренее. Пора спать.

– И нам пора, Василий, – повернулся к товарищу Севастьян.

– А разве вы у меня не переночуете? – удивился Козьма.

– Некогда нам ночевать! – покачал головой Севастьян. – Поедем. По краю леса поскачем, может, где на Рвача наткнёмся. Верно, Ильшат? – глянул с улыбкой на Василия.

– Верна сказала, верна сказала! – пробасил Шумахов.

– Вот и ладно, – кивнул Севастьян. – Афанасий, с нами?

– Конечно! Пойду готовить коня в путь.

– А жене что скажешь?

– А ничего. Пускай спит и ждёт из похода мужа.

– Не, так нельзя! – укорил брата Игнат. – Зайди и скажись. Зачем же её волновать?

Афанасий прищурился, малость подумал и кивнул:

– Ладно. Скажусь...

Через час трое всадников выехали из ворот Воргола. Прорыскав полдня по лесу и никого не обнаружив, они ускакали в Дубок. Там встретили Пантелеймона с Кириллом и сказали, что родственников их не нашли.

– А их и князь не найдёт, – пожал плечами Пантелеймон.

Глава десятая

– ...Ох-х, не дойду!.. – с великим усилием передвигаясь от дерева к дереву, стонал Рвач. Голова его не держалась на плечах, а ноги волочились, загребая мёрзлые пожухлые листья. – Не дойду... – Он протянул дрожащие руки к ближайшему дубу, но не устоял и рухнул, потеряв сознание...

– ...Гля, Савелий, человек! – воскликнул Матвей.

– Он, должно быть, мёртвый... – Савелий склонился над телом. – Мёртвый боярин.

– А почём знаешь, что боярин?

– Да я видал его в Ворголе возля князя.

– Погодь-погодь! Давай расстегнём ему рубаху. – Обнажив грудь Рвача, Матвей припал ухом к сердцу, прислушался. – Стучит. Неровно, однако стучит. Свяжем носилки и перетащим его к себе в Чернолес, не пропадать же человеку. Да и звери голодные напасть могут.

Мужики перенесли чуть живого Рвача в хату Савелия в сельце Чернолес, что ютилось в дремучем чёрном лиственном лесу у самого истока речушки Семенёк, правого притока Красивой Мечи.

Рвач долго не приходил в себя, и ему с трудом удавалось вливать в рот целебные травяные настои. Затем Рвача перенесли в отдельную горницу более просторной избы Матвея, где жена Матвея Варвара стала готовить специально для больного лёгкую жидкую пищу, которую тоже вливали ему в рот.

И Варвара, и Матвей ухаживали за Рвачом, как за ребёнком, но время шло, а он всё не поправлялся. И тогда Матвей решил позвать Чернавку – древнюю старуху ведунью, которая жила в самой чаще, на болотах. Никто не знал, откуда она родом и какое её настоящее имя – Чернавка да Чернавка. Старуха укрывалась от холода, дождя и зноя в полуразваленной избушке, питалась ржаным хлебом, капустой, корешками лесных растений и плодами кустарников и деревьев. Когда её приглашали к сытному столу, отказывалась, довольствовалась лишь поданным хлебом. Но лечила хорошо, многих отвела от безвременной кончины.

Начала она лечить и Рвача, и «воргольский боярин», как прозвали его жители Чернолеса, розовел на глазах, и было видно, что к нему возвращаются жизненные силы. Однако особого усердия в лечении старуха не проявляла. Она сразу с какой-то опаской глянула на больного, а Матвею однажды шепнула:

– Нехорошего человека принёс ты в дом.

– Но не бросать же его было в лесу на съеденье зверям?! – оторопел Матвей.

– А он сам хуже лютого зверя! – проскрипела бабка. – Я вижу его чёрную душу...

– Да ты его небось знаешь?

– Не знаю, но сердце меня никогда не обманывало, оно чует его нутро гнилое. Хуже зверя этот человек... – упрямо твердила знахарка. – Да и не человек он вовсе! Дьявол во плоти человеческой! В груди заместо души тёмное пятно вижу. Исчахла душа твоего боярина давным-давно, завистью, злобой и всякими злыми делами загублена!

– Да ну тебя, бабушка, хватит на немощного напраслину возводить! – вспыхнула Варвара. – Кто б ни был, он больной, и не по-христиански было б оставлять его в лесу. Бог не простил бы нас за это. А ежели он действительно бездушным окажется, то Иисус Христос нас в беде не оставит, Пресвятая Богородица заступится! – перекрестилась на святой угол Варвара.

Но, придя на другой день, Чернавка снова заговорила с Матвеем о его госте.

– Помнишь, давеча поведала я тебе об этом человеке нехорошее?

– Конечно, помню. И что с того?

– А то, что я ночью во сне проглядывала, а утром на водичке просматривала, на хлебушке да на сольце выведывала – и открылось мне, что беду этот боярин в ваш дом принесёт. Где ваши с Савелием сынки?

– В Ворголе князю Олегу служат, – удивился вопросу Матвей. – А что?

– Да ничего, – опершись на палку и сгорбившись, загадочно покачала головой Чернавка. – Только сдаётся мне, что не служат они больше воргольскому князю, а от этого человека и им, и вам с Савелием худо будет. В нём опасность таится. Её, правда, можно избежать... но трудно вам придётся.

Он скоро откроет глаза, – вещала Чернавка, – и начнёт поправляться. Но благодарности не ждите – не получите.

– Да не из-за благодарности приютили мы его! – вконец расстроился Матвей. – Мы просто по-божески...

Когда бабка ушла, Матвей рассказал Варваре о словах ведуньи и взял шапку.

– Пойду с Савелием погутарю. Может, надо будет в Воргол съездить, про сынов разузнать?

– Сходи, Матюша, сходи! – закивала испуганная Варвара.

Савелий жил рядом, и они с Матвеем были очень дружны. И сыновья их росли – не разлей вода. Правда, Кирилл Савелия был на три лета постарше Пантелеймона, однако это не мешало их дружбе. И служить князю Олегу Воргольскому ребята вместе ушли: Кирилл дождался возмужания Пантелеймона. И вот Матвей пересказал Савелию предостерегающие речи Чернавки.

– Она многое знает... – В нехорошем предчувствии заныла у Савелия душа. – Поедем в Воргол, брат, поедем.

– Да мне ж за больным ходить надо, – вздохнул Матвей. – Может, ты один?

...Воротился Савелий из Воргола с дурными вестями. Князь Олег уехал в Орду, а Пантелеймон с Кириллом с тех пор пропали, и никто про них больше не слыхивал. Одни говорят, что оба князя в Орду сопровождают, другие – что нет, но где находятся сейчас, не известно.

Мужики разговаривали, и в это время очнулся Рвач. Через тонкую дощатую перегородку он вдруг услышал ненавистные имена. Сначала Рвач подумал, что находится в Дубке, у князя Александра. Однако, когда речь зашла о нём самом, догадался, что не в Дубке он, а где-то ещё, и, несмотря на недельное беспамятство, ясно представил своё положение. И хотя шея болела уже не так, беспокойство не покидало.

Нет, он не в Дубке – но почему люди за стеной говорят о его недругах? Это страшно тревожило Рвача.

И лишь услышав «наши сыновья», предатель всё понял.

«Я у врагов! – испугался он. – Но почему меня не убили, а даже ухаживают за мной? Может, вылечат – и убьют? Надо как можно дольше притворяться хворым!..»

Когда собеседники подошли к постели больного, тот страдальчески всхрапнул.

– Во, Савелий, видал? Захрапел, бедолага! Знать, жить будет...

Глава одиннадцатая

– Кирилл, поехали в Ярославы! – уже который день долдонил Пантелеймон. – Болит у меня душа, не могу ту девушку забыть. Полюбил я её, понимаешь или нет?

– То-то гляжу, весь высох! – не то в насмешку, не то всерьёз отвечал Кирилл.

Пантелеймон обиделся: повернулся и пошёл прочь.

– Ну и ладно! Обойдусь без твоей помощи!

– Да постой ты! Постой! – крикнул Кирилл. – Надо ж у Семён Андреича отпроситься. Без его ведома отлучаться нельзя.

И, получив разрешение боярина, ранним утром следующего дня ребята отправились в Ярославы.

Тихая ясная осень загостилась в тот год на земле. Долгое безветрие кое-где даже сохранило на деревьях уже увядшую осеннюю красу. И лес, пронизанный насквозь светом прохладного солнца, встретил друзей шуршанием листвы под конскими копытами. Но зима уже скалила в эти утренние часы свои белые морозные зубы, обильно присыпая инеем, словно солью, и пожухлую траву, и листья на земле. Она пугала всё живое, но почему-то никак не решалась вступить в свои права. Её словно что-то сдерживало, не давало развернуться. Однако люди, несмотря на затянувшееся тепло, уже вовсю топили печи и грели бока на раскалённых кирпичах. Лишь охотники в поисках добычи день и ночь бродили по лесам, нолям и перелескам. Смерды же, давно закончив полевой сезон, заваливались на печь, выходя во двор лишь по нужде да накормить скот и почистить хлев. Бабы носили воду, готовили пищу, вязали и пряли.

Солнце уже высоко стояло над горизонтом, когда Кирилл с Пантелеймоном въехали в Ярославы.

– Где же её искать? – сдвинув на затылок шапку, почесал лоб Кирилл.

– А вон какая-то тётка, давай спросим. – И Пантелеймон метнулся навстречу идущей за водой селянке. – Эй! Послушай! Скажи...

– Чево сказать-то? – отстранилась женщина от слишком проворного парня.

– Тут девушка живёт...

– Тут много девушек живут! – оглядывая Пантелеймона с головы до ног, строго оборвала его женщина. – Как зовут?

– Да не знаю! – чуть не заплакал Пантелеймон. – Только раз её видал, а так полюбил, что света белого не зрю, лишь о ней думаю... Ой, да вон она! – остолбенел.

– Так это ж дочь моя! – оглянувшись, воскликнула женщина. – И когда же так выросла, что стала уже на загляденье витязям? Неужто и впрямь столь хороша?

Но Пантелеймон мгновенно лишился и своей настойчивости, и дара речи. С порозовевшим от смущения лицом он словно прирос к земле. Смутилась и девушка. Она сразу узнала парня, однако, едва удостоив его взглядом, нахмурив брови, подбежала к матери, выхватила у неё вёдра и заторопилась прочь.

Опомнившись, Пантелеймон кинулся за ней, догнав, загородил дорогу со словами:

– Красавица, милая, постой со мной!

Девушка тоже покраснела и, чтобы скрыть своё волненье, сердито заговорила:

– Да откуда ж ты взялся, такой настырный? И что мне с тобой стоять? Вон маманя смотрит, да, не приведи Господь, ещё батя увидит!

Пантелеймон растерялся, а девушка снова заспешила прочь. Он умоляюще крикнул:

– Скажи хоть, как зовут тебя?

– А как назвал поп-батюшка, так по сей день и величают, кому знать надобно! – И несговорчивая красавица заторопилась вслед за матерью.

– Подожди... – кинулся было за ней Пантелеймон, но Кирилл остановил его:

– Да угомонись ты, вечером на гульбище придём и всё про неё узнаем.

Дождавшись вечера и услыхав разноголосый гомон отроков и девок, друзья подъехали на конях к месту сборища молодёжи. Парни посмотрели на незнакомцев исподлобья, но друзья не обратили особого внимания на враждебные взгляды. Пантелеймона занимало одно – отыскать среди девушек ту, из-за которой он потерял покой. Но увы, не видать голубки. Покрутились вокруг да около Пантелеймон с Кириллом и подошли к группе девушек, коней своих за уздцы придерживая.

– Со всего ль села молодёжь сошлась? – снял шапку и поклонился до земли Пантелеймон.

– А кто вам надобен, добры молодцы? – выскочила вперёд бойкая девка.

– Ты как раз мне и нужна! – Кирилл вплотную подошёл к ней, но говорливая селянка, ничуть не смутившись, за словом в карман не полезла:

– А ты пригож, добрый молодец! Я б не прочь с тобой быть обвенчанной, да занятая. Витязь мой службу служит у князя Пронского.

– Ну, все мы кому-нибудь служим, – пожал плечами Кирилл. – Одни князьям Пронским, другие – Владимирским, а мы вот с Пантелеймоном служим князю Александру Ивановичу Липецкому...

– А где же моя девушка? – наконец опомнившись, пробормотал Пантелеймон.

– Твоя девушка? – удивилась собеседница Кирилла. – Это кто ж такая?

– Не знаю, – повесил голову парень. – Не пришла на веселье, и поди сыщи её теперь. – Девушки дружно засмеялись – странным показался им незнакомец. Пантелеймон, не выдержав девичьего хохота, прыгнул в седло, с силой дёрнул поводья и погнал коня в галоп.

Кирилл тоже сел на коня и помчался за другом.

– Ещё свидимся! – крикнул он на скаку бойкой девушке, а та – ему:

– Постой, добрый молодец!

Витязь повернул обратно:

– Чего надобно, красавица?

– Я, кажется, знаю, кого твой друг ищет.

– И кого же?

– Веру Парфенову дочку. Она рассказывала, как вы к ней приставали!

– А тебя-то как зовут? – улыбнулся Кирилл.

– Надеждой.

– Надеждой? – наклонился к ней парень с седла. – Во! Вера, Надежда... А Любовь?

– Есть у нас и Любовь! – с вызовом глянула девушка в глаза парню. – А что удивляешься? Мы все трое родились в день святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии.

– И Любовь такая же красивая, как вы с Верой? – прищурился Кирилл.

– А суди сам – вон она! – указала Надежда на стоявшую рядом девушку, которая засмущалась и отвернулась.

– Ладно, ждите нас завтра, девчата! – И Кирилл поскакал к лесу. – Мы снова приедем, только приводите уж и Веру!..