Текст книги "Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

– Сколько ты хочешь за жизнь этого маленького человека? Мы готовы выкупить его голову.

– Эй, эй! – воскликнул Дрей, живо наклоняясь вперед. – Аккуратней в разговоре с гладиаторами – они из-за врожденной тупости все воспринимают буквально. Чего доброго, отдадут вам голову без тела, а это мне как-то не к лицу.

Логан внимательно смотрел на всех них, переводя взгляд и слегка сощурившись. На мгновение его лицо помолодело и снова приобрело пытливое выражение книжника и искателя приключений, а не хранящего ледяное спокойствие властителя мира.

– К делу, мастер Ноккур. – вымолвил он наконец. – К чему тратить время на мелкого комедианта, когда перед вами сделка всей вашей жизни? Не согласны?

Ноккур действительно слегка опомнился.

– Я рад, что Орден это осознает и готов отнестись к переговорам серьезно. Хотя и удивлен, что вы столь быстро пришли к разумному пониманию ситуации, Созидатель

– Хотел бы, чтобы вы ответили тем же, – в тон ему отозвался Логан.

– Это зависит от того, сколько вы мне… точнее нам всем, предложите, – Ноккур обвел рукой придвинувшихся к нему поближе гладиаторов, на чьих лицах возникло напряженно-заинтересованное выражение, а потом ткнул пальцем в стоявшую отдельно Гвендолен. – Вы правильно подметили – этой сделкой мы можем обеспечить себя до конца жизни. Полагаю, миллиона, который обещал вам взаймы на долгий срок мой любезный Эвнорий, будет мало. В подвалах Ордена ведь тоже должны водиться кое-каие сокровища? Конечно, ваша знаменитая чаша не в счет – насколько я помню ее внешний вид, этот медный таз не стоит и трех монет.

"Что-то он неожиданно разговорчив, – одними губами прошептал Снэколль, приподнимаясь на цыпочки возле плеча Логана, но намеренно глядя в другую сторону. – Будто в самом деле сильно волнуется или чувствует себя не так, как раньше".

Логан еле заметно кивнул и сделал шаг вперед, отделяясь от толцы таширцев. Он дернул застежку осплетильного орденского плаща, и тот белым полкругом осел на пол за его спиной, сразу сделав его фигуру словно ниже ростом и чуть поуже в плечах.

– Ты ведь давно понял, Ноккур Коварный, что деньги – не самое главное достижение. Что великую власть, преклонение людей и страх врагов зачастую вызывают люди в незаметных серых камзолах, не носящие ни одной драгоценности, но умеющие побеждать. Я признаю твою победу надо мной и готов огласить ее повсюду, вплоть до самого маленького клока земли во Внутреннем океане. Но оставь этот миллион мне и Эвнорию. Я отдам тебе взамен любую другую вещь или сделаю все, что ты мне прикажешь.

Таширцы в изумленни начали переглядываться. Самый младший из вандерцев презрительно хмыкнул, уперев руку о рукоять секиры, но Снэколль и двое постарше молчали, чуть усмехаясь углом рта.

– Я ведь уже сказал, что твоя чаша мне ни к чему, – на первый взгляд казалось, что Ноккур говорил раздраженно, но те, кто его успели неплохо изучить, как Гвендолен, например, видели, что он просто дергается, разрываясь от выбора и не в силах сразу принять решение. – И ты сам мне доказываешь, что деньги – это главная ценность, раз так упорно их добиваешься.

– Должно же у меня быть какое-то утешение, – Логан ухмыльнулся с горечью и легкой издевкой, – после того как вести о моем поражении и о том, что я признал твое торжество, разнесутся везде?

– Слушай, дружище! – поспешно выкрикнул Дрей. Он никак не мог молчать столь долго и теперь подпрыгивал на месте от нетерпения. – Я тоже признаю свое поражение! Более того – мое поражение гораздо более глубокое и полное! Самое пораженческое из всех пораженческих! Если оставишь ему один миллион, давай мне два!

– Ты можешь потребовать у меня все, что угодно, – повторил Логан, даже не покосившись в сторону шута. – Все, что невозможно купить за деньги.

– Почему же, как раз и можно купить, – пробормотал Ноккур скорее к себе под нос, ни к кому особенно не адресуясь. – За миллион золотом, например.

– Султан Эбры за одну возможность потребовать все, что хочешь, от Хранителя Чаши отдал бы те последние пять лет жизни, что у него остались. Орден – основа этого мира, и его не забудут никогда, но сказания о победившем Орден переживут все остальные на земле.

Хотя Логан и говорил погасшим голосом, глядя чуть исподлобья, но тон его звучал по-прежнему высокопарно, как и подобает Хранителю Чаши. Некоторые из таширцев с трудом сдерживали дрожь, словно история мира действительно воплощалась сейчас, у них перед глазами.

Только Дрей, не желавший угомониться, не демонстрировал ни малейшего трепета перед легендарным моментом.

– Похоже, не то что двух, даже одного миллиона мне не видать, – произнес он, обиженно выпятив губы. – На что же я куплю вина, чтобы в нем утонули мысли о несправедливости всего сущего? Эй, парни с топорами! Где-то я слышал, что вы за хорошие стихи раздаете налево и направо всякие золотые вещички. Я вам сейчас быстренько еще что-нибудь изображу, раз у меня всякая галиматья так легко выходит.

Звонкой монеты в мире

Может что быть дороже?

Знает об этом звавший

Земли чужие своими.

Голос Логана прервал стук рукоятей секир о щиты вандерцев, которые воздели над головой оружие и дружно: им колотили друг о друга.

– Назови свое требование. Взамен – свобода Эвнория и всех его домочадцев без выкупа.

– Ну нет, – Ноккур задумался, и все невольно задержали дыхание. – Ну нет, – повторил он, – может ты и прав, я хотел бы тебя раздавить окончательно. Но откуда я знаю, что для тебя страшнее или унизительнее всего? Не угадаешь, а потом мучайся, что упустил такую возможность. Давай лучше ты догадывайся, чего я больше всего хочу. О чем много лет мечтал? Догадаешься и исполнишь – тогда по рукам. Могу дать тебе три попытки, я сегодня снисходительный ради такого удачного дня.

Логан помолчал, чуть наклонив голову. Пряди сверкающих волос шевелились, отлетая от щек, словно его единственного во всей зале овевал какой-то неизвестно откуда вязвшийся ветер.

– Мне не нужно трех попыток, – произнес он хрипло. – Я знаю. Ты хочешь, чтобы Орден навсегда ушел из Круахана. И чтобы… но как я могу это сделать… чтобы там восстановилась власть Провидения…

– Чтобы ее восстановил именно я! – Ноккур нагнулся вперед, уперевшись кулаками о колени. Теперь никто не назвал бы его полным колебаний и неуверенным в своем решении – из темных глаз под сросшимися бровями словно хлестали молнии. – Никакой вам не Энгинн и не старик Гнелль, а я!

– В Круахане и так правит человек из Провидения.

Ноккур скривил губы, будто собрался плюнуть.

– Да его следовало взашей вытолкать из Службы Провидения еще до того, как он ушел сам. Он никогда не годился в истинные воины. В таких, как мы.

Логан плотно стиснул губы, но больше ничего не прибавил. Если бы эту сцену излагал какой-нибудь хронист, он бы непременно написал: "В зале воцарилась такая тишина, что было слышно, как опадает пыльца с крыльев бабочки, пролетевшей за окном". На самом деле, конечно, толпа из нескольких десятков человек не может соблюдать абсолютную тишину. Многие перешептывались, кто-то громко дышал и переминался с ноги на ногу, вандерцы поправляли оружие. Но напряжение было такое, что ощущалось физически.

– Если…если я… соглашусь… где гарантия, что ты больше ничего не потребуешь?

– Разумеется, потребую, – Ноккур вновь откинулся назад и торжествующе скрестил руки на груди. – Самый лучший корабль из флотилии Эвнория и двухнедельный запас провизии. А остальным кораблям пусть пробьют дно, чтобы за нами не было погони.

Матрос в потертой и порванной на спине куртке, в которой с трудом угадывались цвета Дома Эвнория, вылинявшие от времени и морской соли, рубанул по канату, намотанному на толстые бревна у причала. Парус, наполняемый ветром, шевельнулся, как живой, и крутобокий корабль с резными бортами, гордость островного Ташира, стал медленно отходить от берега.

Ноккур взмахнул плащом, гордым жестом перебрасывая через плечо конец ткани и обводя столпившихся на пристани презрительно прищуренными глазами…

– Эй, Созидатель! – крикнул он с издевкой, отыскав взглядом Логана. – Не кисни! Иногда судьба бывает милосердной и к побежденным!

– Да будет она поэтому милостива к тебе, – спокойно отозвался Логан прежним холодным тоном. На его лицо вновь вернулось отрешенно-снисходительное выражение.

– Тебе что, на солнце голову напекло? – Ноккур облокотился на борт. – Или с ума сдвинулся, так тяжело было решиться уйти из Круахана?

– Совсем несложно, – во взгляде Логана, безралично скользящем по отряду отплывающих гладиаторов, мелькнуло что-то похожее на брезгливое сочувствие, но потом его глаза стали прежними – ярко-зелеными, настолько красивого оттенка, что человеческие чувства вроде жалости в них не удерживались. – Потому что Орден уже три месяца тому назад ушел из Круахана. Тогда это было непросто. А сейчас – очень легко посулить тебе то, что и так давно сделано.

– Так тебя еще никто не обводил вокруг пальца, Ноккур Коварный! – Эвнорий встал рядом с Логаном, пытаясь сохранять величественный и невозмутимый вид, но было заметно, что он с трудом сдерживается, чтобы не подпрыгнуть от восторга. – Действительно, не останется острова во Внутреннем океане, где не будут пересказывать друг другу эту историю! Только поэтому я позволяю тебе уплыть невредимым.

– Ах, как это ужасно, братец! – Дрей, крутившийся поодаль, картинно вытащил из-за манжета ярко-лиловый платок размером с небольшой плащ, и накрыл им лицо, изображая сдавленные рыдания. – Как ты можешь вести себя столь жестоко с беднягой? Он ведь ничего дурного тебе не сделал!

Выражение лица Ноккура застыло где-то посередине между торжествующим и растерянным.

– Ты лжешь! – выкрикнул он внезапно, вцепившись руками в борт. – Ты сказал, что там по-прежнему правит человек из Провидения! Баллантайн не удержался бы у власти без тебя!

– Разве я прежде называл чьи-либо имена? – Логан приподнял одну бровь. – Нынешнего правителя Круахана зовут Фредерик Гнелль.

Пальцы Ноккура сжались еще сильнее, и он захрипел, наклоняясь вперед, но в следующее мгновение лихорадочно обернулся к застывшим за его спиной гладиаторам.

– Эй, Линн… здесь меньше ста шагов… целься, ты докинешь… где там Линн?

Корабль уже значительно отдалился от берега, частые волны, гуляющие в таширских проливах, били о борт, заставляя судно раскачиваться, Но все же один из гладиаторов Ноккура все-таки разглядел что-то в толпе на берегу и вытянул руку, ухватившись другой за какую-то снасть.

Гвендолен стояла на пристани, по привычке положив пальцы на рукояти кинжалов и щурясь на солнце, отчего выражение ее лица нельзя было разобрать. Суетящиеся вокруг и толкающие друг друга домочадцы Эвнория тем не менее остерегались ее задеть, пусть даже нечаянно.

– Я опасалась, что не попаду в цель с такого расстояния! И наверняка разочарую тебя, мастер Ноккур! – выкрикнула она внезапно. – А поскольку я не смогу это вынести, то сочла за лучшее остаться!

Эвнорий в ужасе отшатнулся, прикрывая глаза рукой, когда услышал яростный вой, раздавшийся с палубы. Многие из его свиты в испуге поднесли ладони к ушам, зажмурившись. Кое-кто даже накинул на голову полу плаща. Смотреть на Ноккура, мечущегося по палубе и расшвыривающего все на своем пути, было на самом деле страшно – волосы растрепались в разные стороны, сросшиеся брови словно выдвинулись вперед и нависли над глазами, отчего казалось, что у него вообще нет глаз, только темные провалы. Вандерцы, ценители боевого бешенства, переглядывались с любопытством и явным уважением.

По-прежнему невозмутимо продолжали смотреть перед собой только двое. Логан скрестил руки на груди, пережидая с терпеливо-снисходительной ухмылкой, едва угадываемой в углах губ – если не приглядываться, его лицо казалось мраморным. Гвендолен продолжала упрямо щуриться, словно разглядывать солнечные блики на светло-зеленой воде таширской бухты – самое увлекательное в мире занятие. Ветер сдувал ей на лицо отросшие рыжие пряди, волосы падали на лоб и лезли в глаза, но она не шевелилась, чтобы их убрать.

– Ты очень ошиблась, Линн! – закричал наконец Ноккур, справившись со звериным воплем, который рвался из горла и мешал выговаривать слова. – Сильно ошиблась!

В очередной раз невольно передернулись все, не исключая Эвнория. Даже Дрей перестал изображать безутешное горе, отнял от лица платок и встревоженно покосился на Гвендолен.

– Очень типично для меня. В цель я попадаю только кинжалами, – пробормотала она себе под нос, ни к кому в особенности не адресуясь. – А во всем остальном без конца промахиваюсь.

– Так вот, они поселились в Прибрежном Чертоге и жили долго и счастливо, пока смерть их не разлучила… Полагаю, хронисты в очередной раз наврали, и на самом деле под конец жизни они уже смотреть друг на друга не могли без отвращения, но сути это не особенно меняет, потому что больше ничего знаменательного с ними не произошло… Послушай. Линн! В конце концов это невежливо! Сама просила рассказать историю Дома Эвнория!

– Я закрыла глаза, чтобы лучше запомнить.

Гвендолен встряхнула головой, выпутываясь из сонной пелены. Они сидели, прислонившись спиной к нагретой солнцем террасе в висячих садах, вернее, Гвендолен сидела, пытаясь поудобнее пристроить голову на изгибах мраморных перил и наконец задремать. Дрей бродил вокруг, то опускаясь на траву и скрещивая ноги в умопомрачительных башмаках с раздвоенными и загнутыми кверху носами, то вскакивая и совершая витиеватые пируэты от лица представляемых собеседников. Наверно, в любое другое время Гвендолен не оставила бы его старания без комментариев. Но сейчас ею овладело полное невнимание к происходящему, словно она была таким же камнем, веками лежащим среди других на террасе над морем.

– Молодой девице не следует столько запоминать, Линн. От этого портится цвет лица.

– Тогда зачем ты три часа подряд заталкиваешь мне в голову тридцать пять поколений предков Эвнория?

– Чтобы ты отвлеклась и перестала так напряженно думать. Потому что тогда у тебя испортится не толкьо цвет лица, но и характер.

– В таком случае ты опоздал лет на двадцать, – Гвендолен оттолкнулась от перил и обхватила руками колени. В подобной позе спать хотелось немного меньше. – Потому что характер у меня испортился очень давно.

– В самом деле? – Дрей изобразил неподдельное изумление, всплеснув руками. – Что же теперь делать? Ну ничего, самоотречение и смирение – вот высшие добродетели, которых надо придерживаться. Мы будем покорно сносить твой дурной характер, благодаря судьбу за ниспосланные нам испытания.

– Это в каком смысле?

– Разве я не говорил тебе, что Эвнорий приглашает тебя остаться в Доме?

– Приглашает? В качестве кого?

Гвендолен прищурилась, опустив подбородок на скрещенные руки. Последнее время ее глаза по цвету точно совпадали со сталью ее кинжалов, и когда она бросала на собеседника мрачноватый взгляд, чуть искоса, то невольно казалось, что она выхватывает клинок из ножен.

– Ну… ты могла бы быть телохранителем… его… или Ниабель…

– До конца жизни Эвнорию понадобятся не телохранители, – резко произнесла Гвендолен, выпрямляясь, – а хорошо укрепленные стены и три сотни орденских воинов. Я ему не пригожусь.

– А мне?

– Ты тоже приглашаешь меня остаться?

Дрей внезапно перестал выделывать танцевальные фигуры на траве и опустился рядом. Теперь, когда они сидели совсем близко друг от друга, его глаза смотрели прямо в глаза Гвендолен, а не снизу вверх, как обычно. Было особенно хорошо заметно, сколько в них печали – не временной человеческой грусти, вызванной каким-то событием или словом, а вечной тоски, происходящей от существования мира. И еще в его зрачках светилось что-то вроде понимающей и очень осторожной нежности – выражение, которое Гвендолен не видела ни у кого, даже у Баллантайна, и меньше всего предполагала увидеть у смотрящих на нее мужчин.

– Я не приглашаю, – сказал он чуть хрипло. – Я прошу. Очень прошу.

– В качестве кого?

– Линн, сокровище мое, – Дрей еле слышно вздохнул. – Любой мужчина старше двенадцати лет и моложе восьмидесяти, кто не слишком сильно жалуется на здоровье, хотел бы тебя в одном единственным качестве. А у меня пока что со здоровьем все в порядке, поэтому я не исключение. Но что-то мне подсказывает, что ты вряд ли захочешь того же. По крайней мере вот так, сразу.

Он внезапно резко поднялся и отошел к краю террасы, отвернувшись, словно не желая ничего читать на лице Гвендолен. Неотрывно глядя на горизонт, где сине-зеленое море перетекало в сине-розоватое небо, Дрей закончил свою непривычно серьезную речь:

– Но я согласен даже на то, чтобы каждый день выдерживать приличную дистанцию, Несмотря на вполне понятные физические терзания, которые при этом буду испытывать. У меня никогда не было друга, такого, как ты. И это мне еще дороже, чем… ну, ты понимаешь.

– Не очень, – честно призналась Гвендолен. – Но я постараюсь развить вс себе понятливость.

– И ты останешься? – Дрей обернулся через плечо, и вспыхнувшая на его лице радостная надежда перекрыла обычную философскую грусть, сделав егонеузнаваемым и почти мальчишеским. – И не уедешь с этими обвешанными железом чудаками, которые приходят в восторг от какого-то безумного набора слов? До сих пор не могу понять, как я ухзитрился не перепутать эту тарабарщину, которую ты настойчиво вешала мне на уши, почему-то называя стихами.

– Это, между прочим, на самом деле стихи, – Гвендолен немного надулась. – И с точки зрения вандерцев, довольно неплохие.

– Твои стихи действительно прекрасны, Гвендолен Антарей, – неожиданно произнес ясный холодный голос за ее спиной. – Хотя мне это удалось понять только сегодня.

Логан стоял на верхней террасе, в арке, образованной переплетенными деревьями, и на фоне быстро темнеющего неба его фигура казалась совсем черной. Впрочем, даже если бы точеное лицо Созидателя Ордена было бы озарено солнечными лучами, на нем все равно нельзя было прочитать ни одного сокровенного чувства – только равнодушную вежливость и легкое снисхождение.

– Да, в этом беда всякого искусства, – кивнул Дрей, нимало не смущаясь. – Люди начинают верить в его великую силу, только когда удается с его помощью настучать кому-нибудь по голове. В какое меркантильное время мы живем! Где же любовь к прекрасному ради прекрасного?

Логан смерил его взглядом, но ничего не ответил и не двинулся с места. В наступившей тишине Гвендолен обхватила себя руками за плечи, словно ей неожиданно сделалось холодно.

– Похоже, Дрей, у меня свидание, – сказала она хмуро. – Втроем это редко удачно складывается.

– Я великодушен, – шут Эвнория наклоиил голову к плечу, подмигнув Гвендолен. – Потому что уверен в своем превосходстве над любыми соперниками. Зови на помощь, Линн, если вдруг что.

Гвендолен некоторое время провожала глазами удаляющуюся фигуру, подпрыгивающую на ступеньках и взмахивающую плащом ослепительного лимонного цвета, бьющего по глазам даже в густеющих сумерках. Ей самой до конца не было понятно, зачем она это делает – скорее всего, чтобы не поднимать глаза на остановившегося перед ней Логана.

"Ты не хочешь его видеть. Больше всего на свете ты хотела бы вскочить и убежать, только это будет выглядеть слишком глупо. Ты сражалась с ним бок о бок, страдала от холода и жажды, летела с ним вместе сквозь дождь, ликовала и огорчалась. А теперь, когда он подходит ближе, тебе хочется тихо завыть, потому что боль в спине становится совсем нестерпимой. И это всего лишь потому, что ты чересчур живо вспонимаешь все в его присутствии. Что же было бы, если бы ты увидела… увидела… нет, его имя я не произнесу. Я его забыла. Я не могу его вспомнить".

– Ты знаешь, о чем я часто думаю, Гвендолен? – Логан тоже не смотрел на нее, отвернувшись к перевернутой бледно-золотой луне, которая начинала угадываться на темнеющем небе, меняя его цвет на густо-зеленый. Краски небес островного Ташира – предмет вдохновения любого художника, но в глазах Созидателя Ордена не было восхищения красотой вечера, или, на худой конец, сдержанного торжества победы. – Когда ты ушла… должно быть, сила Чаши тогда изменилась… разделилась по-другому… и мы все невольно стали думать и действовать не так, как прежде. От нас что-то ушло… помнишь, как ты говорила, – сопереживание миру? С тех пор, наверно, все и началось.

– Что-то незаметно, чтобы тебе от этого стало хуже, Созидатель Ордена, – Гвендолен стянула плащ на груди, понадеявшись, что он скрывает дрожь, пробегающую по плечам. – Разве не сбылось твое самое сокровенное желание? Разве ты не вернулся на Эмайну? Ты сам говорил, что только в своем городе ты можешь быть счастлив.

– Разумеется, я счастлив.

Логан произнес это таким тоном, что далеко не каждый пожелал бы на собственном примере проверить, в чем заключается подобное счастье.

– Мы достроили главный Орденский дом и библиотеку. У Ордена сейчас три десятка своих кораблей. И еще не менее пятидесяти вандерских и эбрийских постоянно заходят в порт Эмайны. А если удастся тот замысел, который мы хотели сделать с Эвнорием… Ты ведь знаешь, что мы собирались предпринять?

Гвендолен покачала головой.

– Мы создадим первое командорство Ордена в Ташире. Тот миллион золотом, на который нацеливался Ноккур… мы используем его для других командорств. Мы будем давать его взаймы – но только будущим командорам Ордена. Мы свяжем все командорства торговой сетью – золото будет способствовать успешной торговле и приносить новое золото. Никто не сможет помешать воинам Ордена вести дела и не осмелится отнять у них что-либо – потому что они искусно владеют не только мечом, но и магией. Командоры Ордена будут самыми влиятельными людьми в каждой стране, и вскоре местные правители будут во многом зависеть от них, их советов и их денег. И тогда мы сможем направлять развитие этого мира. Так, как Орден считает нужным.

– Очень впечатляет, – равнодушно сказала Гвендолен.

Логан присел рядом с ней – на то место, где недавно сидел Дрей. Там еще оставалсь примятая трава, так сильно тот крутился, стараясь усидеть спокойно. Созидатель Ордена, в отличие от предыдущего собеседника Гендолен, скорее напоминал статую, настолько редко он шевелился. Возникало ощущение, что он вдыхает и выдыхает воздух скорее по привычке и по нежеланию сильно отличаться от других людей, нежели по насущной необходимости.

– Сейчас мне подчиняются тысячи воинов. Через несколько лет их будет сотни тысяч. Я решил, что так будет, и я этого добьюсь любой ценой. Но так же сильно я убежден еще в одной вещи: если бы можно было вернуть все назад, в то время, когда мы были заняты поисками, я бы все, что угодно, отдал за то, чтобы они никогда не заканчивались.

– Все в мире когда-то заканчивается, – пробормотала Гвендолен, по-прежнему уткнувшись взглядом в собственные колени.

– Я не сомневаюсь, что ты знаешь об этом лучше прочих, – Логан начал чуть заметно раздражаться, если чувства, подобные недовольству или раздражению вообще могли появиться на его лице. – Значит, ты прекрасно понимаешь, что стремиться к цели своей жизни, всюду искать ее, бороться за нее из последних сил – это и есть настоящее счастье. А не в том, чтобы ее найти.

Метательница кинжалов Линн, несмотря на глубокое равнодушие к жизни, в состоянии которого она пребывала большее время суток, была не менее язвительной, чем ее крылатая предшественница, и не собиралась никому уступать первенства в разговоре. Она сощурилась почти до предела, внимательно разглядывая сидящего перед ней Логана, уделив особое внимание его великолепным сапогам из тонкой кожи и сверкающим застежкам на камзоле.

– Разве кто-то мешает тебе, Магистр и Созидатель, все бросить и вновь отправиться бродить по дорогам? Но думаю, ты не захочешь добровольно спать на соломе после того, как несколько лет провел на шелковых простынях.

– Как ты не можешь понять! – глаза Логана внезапно засверкали зелеными искрами, и он подался вперед. – Если мир не способен существовать без власти, то пусть лучше в нем будет властвовать Орден – по крайней мере, мы точно будем лучше всех остальных! Ты не была в Круахане все эти годы, ты не видела, как на этих людей действует свобода! Я себе тоже бы пожелал никогда этого не видеть! Мы уничтожили Службу Провидения, но лучше от этого никому не стало!

– Поэтому ты теперь мечтаешь, чтобы Орден занял ее место? – Гвендолен приподняла уголки рта, но на улыбку это было мало похоже – скорее на гримасу.

Логан отшатнулся, но его черты быстро вернулись в прежнее бесстрастное состояние, и он скрестил руки на груди.

– Видимо, глупо ждать понимания и добрых слов от женщины, которая покинута и не находит удовлетворения.

– Я не верю своим ушам! Вечный девственник собирается убедить меня в своем знании женской природы?

Похоже, Логан исчерпал все свои возможности проявления каких-либо чувств на тот вечер, потому что ни один мускул не дрогнул на его лице.

– Думаю, ты вряд ли помнишь Ивэйн… Ивви – она из Западного Круахана. Шесть месяцев назад она умерла в родах на Эмайне.

– Прости… Луйг… – Гвендолен наконец опустила голову, и ее прищуренные глаза перестали напоминать кинжалы. – Я… мне очень жаль.

– Зато я достиг своей цели. На Эмайне теперь есть наследник власти Ордена – а важно ли что-то остальное?

– Ты всерьез так думаешь?

– А разве ты не думаешь так обо мне? До чего еще может дойти наш с тобой разговор, Гвендолен?

Оба замолчали, глядя через плечо другого на темно-изумрудное небо. Тонкие епрья облаков, подсвеченные золотом луны, мерно двигались на север, и казалось, что над головой катятся плавные волны, что море и небо отражают друг друга в своей безмятежности. На фоне этого беспредельного, замкнутого в огромноый круг покоя странно звучали шум сборов и озабоченные голоса, раздававшиеся со стороны усадьбы. Дом Эвнория продолжал неуклонно готовиться к отъезду.

– Ты уже решила, куда поедешь?

– Вы говорите так, Созидатель, – Гвендолен вновь усмехнулась, но без лишнего яда, просто грустно. – словно передо мной огромный выбор.

– Конечно. Ведь вандерцы тоже звали тебя с собой. Не только Эвнорий, не говоря уже про некоторых его сомнительных домочадцах, не так ли?

– Допустим.

– И я зову.

Гвендолен невольно вздрогнула, встряхнув головой – и несмотря на коротко обрезанные рыжие пряди, она показалась Логану почти прежней, оттого что в ее взгляде засветилось что-то похожее на вдохновенное упрямство, переплетенное с несбыточной надеждой

. – Для чего? Что мне делать в Ордене?

– Ты же способна на все, что угодно.

– Вопрос только, кому угодно? – пробормотала Гвен, снова отворачиваясь.

– Ты напрасно считаешь, что если потеряла силу Чаши, то ничего не можешь и никому не нужна. Ты можешь все, И очень нужна мне, Гвендолен. Хотя бы для того, чтобы дерзить и выводить из себя.

– Тогда лучше тебе выпросить в спутники Дрея, – Гвендолен легко поднялась, поочередно поправляя кинжалы на шее, за поясом и в перекинутых через плечо ножнах – это занятие прекрасно позволяло долго не поднимать глаза и принимать сосредоточенный вид. – До его умения изящно хамить мне еще очень далеко. Иначе ты бы давно от моих слов впал в ярость и принялся топать ногами, вместо того чтобы заставлять меня объяснять очевидный факт, почему я не поеду с тобой. Это слишком… слишком сильное искушение.

– Искушение? – Логан приподнял одну бровь. Выше этого его степень удивления возрасти уже не могла. – Что ты имеешь в виду?

Гвендолен настолько плотно стиснула зубы, что было непонятно, как ей потом удалось их немного разжать, чтобы произнести:

– Я прекрасно понимаю, что если… протектором теперь является Гнелль… то кто… будет наместником Ордена в Круахане. И если он когда-то… приедет на Эмайну…Мне… я… не хочу с ним встречаться.

Логан тоже встал, отряхивая плащ, хотя к нему не пристало ни травинки. Он улыбнулся краешком губ, вновь с той легкой снисходительностью, которой раньше в его улыбке никогда не сквозило:

– Ты всегда была очень проницательна, моя дорогая Гвен. Но не сейчас. Ты можешь спокойно ехать со мной. Ты можешь даже когда-нибудь отправиться в Круахан с посольством Ордена – если у тебя возникнет желание там побывать.

Гвендолен медленно обернулась. Ее руки еще сжимали ножны девятого, непарного и любимого кинжала, висящего на шее на кожаном шнурке, но лицо начинало неотвратимо меняться. И происходящие с ним перемены были, похоже, совсем не такими, какие ожидал увидеть Логан, сын Дарста, Созидатель Ордена, поскольку он отшатнулся назад, как от внезапного порыва ветра.

– Что? – спросила она хрипло. – Что там случилось? Что произошло… в Круахане?

Имени Баллантайна она так и не произнесла. Но Логан, глядя в ее расширенные глаза с полным отражением перевернутой луны, отчего они показались глазами какого-то дикого животного, отчетливо вспомнил, когда у нее прежде было такое лицо. Когда они вдвоем стояли под лестницей в эбрийском Доме Аллария и ждали нападения людей Гарана, вытянув клинки вперед. Или когда она кубарем выкатилась из песчаного подземного хода и рванулась в атаку, не оглядываясь назад.

Логан невольно помотал головой, зажмуриваясь. Видимо, даже минутное промедление с ответом показалось Гвендолен настолько мучительным, что она молниеносно оглянулась по сторонам и метнулась в сторону, как вихрь. Она спрыгнула с балкона прямо на нижнюю террасу, не тратя времени на то, чтобы дойти до ближайшей лестницы, и Логан вторично закрыл глаза – ему показалось, будто она забыла, что за ее плечами больше нет крыльев. Но балкон был невысоким, и Гвендолен ринулась дальше, на мгновение упав на одно колено.

Она заметно прихрамывала, но не замечала этого. Она добежала до края террасы, где вровень с каменными плитами плескалось море, и где прямо на камнях, болтая ногами в воде, сидели младшие воины Ордена, быстрее всех закончившие укладывать свое незначительное имущество и готовые отправиться в путь хоть сейчас. Они с явным удовольствием слушали Дрея, бренчащего на каком-то странном инструменте с четырьмя струнами разной длины. Слова песни заглушало не столько бренчание, сколько взрывы хохота. Из этого следовало, что для ушей благонравных девиц они не предназначались ни в коем случае и, значит, в другое время Гвендолен не преминула бы вставить несколько комментариев, один сногсшибательнее другого.

Но сейчас ей было не до того. Она врезалась в толпу, толкнув кого плечом, кого рукой, кому наступив на ногу, и только воспитанная в орденском фехтовальном зале быстрота реакции удержала двоих воинов от падения в воду. Гвендолен тяжело дышала, пригнувшись, и меньше всего сейчас была похожа на замкнутую и мрачную метательницу ножей Линн, но от этого не казалась менее опасной. Два кинжала она выхватила из ножен и держала их поднятыми на уровне плеч. Клинки чуть вздрагивали, заставляя всех замереть и в ужасе переглядываться.