Текст книги "Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 35 страниц)

– Телли, неужели ты никогда не пробовала… просто уйти? Или он держит тебя силой?

– Да, он держит меня, – Тельгадда выпрямилась. – Только не так, как ты думаешь. Уйти? Достаточно того, что он и так уходит слишком часто. Я даже не пыталась. Я знаю, что умру недели через две. Тебе, правда, повезло больше, чем мне… пока. – Она сделала большой глоток и прижала ко рту тыльную сторону ладони. – Твой Баллантайн, конечно, не такой, как Гаран. Но проклятие Вальгелля всегда сбывается, если настигло.

Она откинулась назад, прислонившись к стене, и полуприкрыла глаза, которые из-под ресниц казались черными щелями на лице.

– Все-таки странно, почему он заступился за меня? И тот второй, толстяк. тоже… Известно ведь, как люди к нам относятся.

– Ну… эти двое, что пришли с нами, – Гвендолен бросила быстрый взгляд через плечо и перешла на шепот, – мне кажется почему-то, что они не совсем люди… А Эбер… – она все еще запиналась, выговаривая его имя, – я потому его и выбрала, что он не похож на других.

– Гордишься? Пройдет время, оно все меняет, маленькая Гвен. У него много других женщин?

– Он женат.

– И зачем-то едет за море в Эбру с двумя странными людьми, которые не совсем люди, и крылатой любовницей? Да, он действительно не похож на других, – Тельгадда издала глухой смешок. – И зачем вас несет в столицу? Сесть на корабль гораздо лучше здесь, будет незаметнее.

– Нам нужно… – Гвендолен запнулась. У крылатых не могло и не было быть тайн друг от друга, тем более что они многое видели яснее людей, как понимали все языки, как чувствовали фазы луны на небе. Но Тельгадда, связанная с таким человеком, как Гаран… Сколько в ней осталось от крылатой? И сколько осталось в ней самой, пусть ее проклятие и не давит так сильно?

– Вы что-то ищете, – Тельгадда задумчиво покачивалась, поглаживая руками крылья. Ее лицо теперь было странно умиротворенным. – С другой стороны, какое мне дело? Еще вам нужен какой-то человек в Эбре. Имей в виду, только Гаран может вам помочь. Он многих знает, а вам спокойно гулять по улицам теперь не придется.

– Во всей эбрийской казне вряд ли сыщется столько мешков с дирханами, за которые он согласится теперь нам помогать, – покачала головой Гвендолен.

– Ты полагаешь, я не имею на него совсем никакого влияния? Не бойся. Бывают мгновения, когда имею.

Тельгадда снова плеснула себе коньяка в чашку.

– Говорят, в Эбре есть человек, который проповедует о скором конце мира, – осторожно начала Гвендолен.

– Ты тоже об этом слышала? Их очень много. Или если это один и тот же, то у него сотни обличий. Сказки про конец света часто можно послушать на площади. Но их всегда выкрикивают разные люди. Поэтому его до сих пор не схватили и не отвели к султану, который тоже очень хочет послушать его проповеди. Так это его вы ищете? Твоему Баллантайну королевская канцелярия велела узнать точное время конца. Чтобы лучше подготовиться?

– Вроде того, – Гвендолен уже немного пожалела, что ввязалась в разговор.

– Очень смутная история, дорогая Гвен. Вы что-то разыскиваете, но непонятно что. При этом почему-то скрываетесь так, что готовы платить огромные деньги самому опасному контрабандисту на Внутреннем океане. Эбер ре Баллантайн – странное имя. Он раньше здесь бывал?

– Не знаю, – Гвендолен плотно сжала губы и тряхнула головой, не отводя взгляда. – Меня его прошлое не интересует.

– Ты не откровенна со мной, Гвендолен Антарей. И все время поглядываешь в тот угол. Потому что там стоят песочные часы. Торопишься к своему Баллантайну? И вряд ли затем, чтобы его расспрашивать о прошлом. Что же, беги, а то Гаран вот-вот придет. Он вполне может захотеть позабавиться с нами обеими.

– Я несколько лучше тебя владею кинжалом, – Гвендолен поднялась, с облегчением почувствовав, как побежали мурашки по затекшим ногам.

– Ровно настолько, насколько он лучше, чем ты. Потом, не забудь, я ведь в любом случае буду на его стороне.

– Против крылатой? – Гвендолен настолько удивилась, что в ее голосе зазвучала совершенно несвойственная ей интонация – священный ужас.

– Да! – Тельгадда наклонилась вперед. Чашка, поставленная на ковер, опрокинулась, и темная лужа затекла на край ее покрывала, но та даже не заметила. Глаза ее раскрылись до предела, а пальцы вцепились в ковер, как когти. – Я буду на его стороне против целого мира! Я знаю, что вы о нем думаете. И я думаю о нем абсолютно то же самое, но мне плевать! Я не могу сосчитать, сколько он убил людей, и мне это отвратительно. Он спит с другими женщинами и отдает меня другим мужчинам, и я рыдаю от унижения. Он не верит ни в одну из сил в этом мире, кроме острия своего меча, и я пугаюсь этого. Но если его корабль будет тонуть в океане, я руками и зубами вцеплюсь в волны, чтобы отпустили его, я крыльями подниму самый быстрый ветер, чтобы вынес его на сушу, можешь это понять наконец! Я погибну за него и буду счастлива вдвойне – потому что умру и потому что ради него! Теперь ты видишь, что такое проклятие Вальгелля?

– Телли, – Гвендолен помолчала, задерживаясь у дверей. Но все-таки природа взяла верх. – А ты никогда не пробовала пить только воду? Может, это бы помогло?

– Заметь, за весь разговор это всего лишь первая гадость, которую ты мне сказала, Гвендолен Антарей. Обычно ты не ограничивалась и десятью, как я помню. Значит, я совсем конченое создание. – Тельгадда опустила плечи и внезапно показалась Гвендолен совсем маленькой, особенно на фоне своих длинных накидок. – Иди уже. Три часа до рассвета.

– Мне в самом деле не померещилось, когда она стала его защищать с ножом в руке? – Баллантайн откинулся на спину и прикрыл глаза.

– К сожалению, нет.

Гвендолен вздохнула, вытягиваясь рядом. С одной стороны, очень хотелось спать, голова чуть кружилась, словно она уже соскальзывала в сон, где крылатые гуляют по своим лунным полянам, не касаясь травы. С другой стороны, было жалко расставаться с ощущением его тепла, его кожи, его шепота. Пусть даже и разговор предстоял не очень радостный.

– У моего народа… это бывает, когда крылатая женщина уходит за мужчиной-человеком. Тогда она на все готова для него. Когда ради него… забывает себя. У нас это называют проклятием Вальгелля… есть такая легенда…

– Даже для такого человека, как Гаран?

– Получается, что так. Теперь я вижу, что Эштарра особенно не выбирает.

– И у вас много таких женщин?

Он приподнялся на локте, с некоторым ужасом заглядывая ей в глаза.

– Раньше было много. Именно поэтому мы давно стали селиться отдельно от людей. А не только оттого, что люди нас презирают и ненавидят. Иначе наш народ перестал бы существовать.

– Отчего перестал?

– Понимаешь… – она запнулась, – я говорю, это такая легенда…. в общем, предсказано, что крылатые женщины будут безоглядно влюбляться в мужчин-людей, а те никогда не полюбят их в ответ. Будут только смеяться и отталкивать. Или использовать. И у них никогда не будет общих детей.

– А как ваш народ относится к таким женщинам? Ну, которые… полюбили людей?

– От них отрекаются, – глуховато, но спокойно произнесла Гвендолен. Она давно уже села на постели, обхватив руками колени. Сложенные на спине крылья словно отгородили ее от Эбера, полностью закрыв тело, что недавно еще было в его руках. – Они никогда не смогут приземлиться на Скале Эштарры. Это место, где любой крылатый всегда найдет приют и помощь, как бы тяжело ему не было…

– Подожди… Гвендолен… но ведь ты… Ты хочешь сказать, что от тебя тоже отреклись?

– Конечно. Никто не имеет права произносить вслух моего имени.

– Но ведь эта девушка назвала тебя…

– Она такая же, как я, – коротко ответила Гвендолен, и наступила тишина. В ней совершенно отчетливо слышался раскатистый храп Дагадда из соседней комнаты, и на улице изредка пересвистывались на разные голоса – к дому постепенно подтягивался караван контрабандиста Гарана, собираясь в дорогу.

– Ты никогда больше не увидишь своих родных и друзей? Не войдешь ни в один дом, где живут крылатые?

– Например, в дом Кэссельранда в Тарре я могу войти. Но это потому, что он наполовину крылатый…

– Повернись ко мне, Гвендолен, – тихо попросил Эбер, и она поразилась тому, что ей пришлось сделать над собой усилие. На мягком ковре, служившем постелью, где все еще соприкасались их руки и ноги, она вдруг ясно почувствовала тонкую, но непробиваемую преграду между ними. Казалось, даже если она с размаху бросится грудью на эту стену, то не приблизится к нему ни на волосок.

– Скажи мне, когда ты… когда мы с тобой встретились, ты уже знала эту легенду? И про то, что бывает с женщинами, которые… уходят с людьми?

– У нас ее рассказывают каждой девочке, как только в ней просыпается женщина. И потом повторяют еще много раз, чтобы запомнили. У нас даже специально отбирают тех, кого можно посылать в города, кто менее всего может подвергнуться проклятию Вальгелля. За много лет наши книжники сопоставили разные факты и построили целую теорию. Мне например, сказали. – она чуть усмехнулась углом рта, – что я обладаю почти абсолютной защитой, потому что слишком иронично воспринимаю все вокруг и мужчин в частности.

– И зная все это, ты согласилась пойти со мной?

– Я знаю… – Гвендолен помолчала, но надо было решаться, и она заговорила, наклонившись вперед, словно уперевшись в эту невидимую стену: – Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня. Мне еще повезло, что ты сейчас рядом со мной, и что ты ведешь себя не так… как другие могли бы вести. Но даже если бы ты презирал меня и или просто отворачивался, даже если бы я была тебе совсем не нужна… я все равно пошла бы туда, где ты.

Он смотрел на свои руки, лежащие на коленях, чуть опустив голову, и она отчетливо увидела в его волосах единственную седую прядь, обычно почти незаметную среди пепельных волос, но сейчас ясно различимую.

– Давай немного поспим, пока есть время, – сказал он наконец. – День был тяжелый, и завтра будет не легче.

Они легли рядом, прикасаясь плечами, и он держал ее руку. Гвендолен так и не заснула до самого рассвета, но лежала смирно, боясь сменить позу, чтобы не привлечь его внимания. Даже сквозь опущенные веки она прекрасно чувствовала, что глаза Эбера открыты, и он, не отрываясь, смотрит в темноту.

Три дня в караване были монотонными, одинаковыми и изматывающими, и уходили бесследно и бессмысленно, как капли воды, падающие на песок. Ночи в барханах оказались настолько ясными, что небо просматривалось до самой непроглядной глубины, со всеми пересекающими его цепочками звезд и надкусанной сбоку луной, но настолько же и холодными. Гвендолен дрожала у слабого костра, спрятавшись с головой под все покрывала, какие можно было найти, обхватив себя руками и крыльями и свернувшись в такой клубочек, что носом могла бы уткнуться в пятки. Поэтому летать ее совсем не тянуло. Зато Тельгадда, лежащая по другую сторону кострища, все время ерзала и беспокойно шевелила крыльями, но взлететь не осмеливалась.

Телли обнаружилась в караване вместе с ними на следующее утро, когда хмурый Гаран, сняв ее с седла и наполовину размотав покрывала, из-за которых она скорее напоминала тюк с одеждой, подтолкнул к костру.

Тельгадда вела себя по-прежнему незаметно и тихо, но торжествующе улыбалась, когда ловила на себе взгляд Гвендолен. Было совершенно непонятно, сколько же именно чувств смешано в той улыбке и какие преобладают. Она больше не расспрашивала Гвендолен об их планах и вообще была неразговорчивой. Зато Гаран стал весьма словоохотлив, хотя поначалу не снисходил даже до кивка головой, часто сидел вечерами у костра, сверкая своей замечательной улыбкой и забавляя караванщиков грубыми байками. Но Гвендолен отчего-то казалось, что некоторые его фразы обращены к кому-то конкретному среди них и что звучат они намекающе:

"Так что если чего натворил в Эбре, но по счастью уцелел, обратно лучше не приезжать. Здесь срока давности не бывает".

"Напрасно ты думаешь, парень, будто мертвецы не возвращаются. Иногда и такое бывает – все считают, что человек давным-давно умер, и кости его на дне моря рыбы обглодали, а он вдруг возьмет да явится к самому твоему порогу".

"Надо вам сказать, что султан наш нынешний мужик сильно злопамятный. Если ему на плащ наступить, так он и на суде Непостижимого это не забудет. А уж если найдет, так заставит пожалеть, что не то что ты сам – твой дедушка появился на свет".

В сторону своих клиентов он поглядывал при этом совершенно равнодушно, уминая пальцем серый порошок в короткой полой трубочке, потом поднося ее к носу и вдыхая резким движением. Логан с Дагаддом беспокойно ерзали на расстеленных плащах. Баллантайн сидел неподвижно, задумчиво глядя на огонь – чем ближе караван подъезжал к Эбре, тем отрешенней он становился, особенно вечерами. Но в последний вечер перед столицей он собрал краткое совещание в стороне от костра.

– Как видите, наш друг что-то или знает, или подозревает. В связи с этим у меня вопрос – что вы станете делать, если меня схватят у вас на глазах?

Логан с мечтательной улыбкой погладил ложе своего арбалета, который как раз держал на коенях, наматывая тетиву. Дагадд слегка засучил рукава, отчего Гвендолен сразу заметила, что каждая его рука едва ли не толще ее ноги, и издал некий рявкающий звук, видимо, для устрашения будущих противников. Что касается самой Гвендолен, то она просто откинула плащ.

Все девять метательных ножей снова были на месте, и рукоятки тускло отсвечивали под звездами.

– Ответ не принимается, – Эбер покачал головой. – Вы должны сразу бежать, и желательно по отдельности. так вас будет сложнее схватить. Проще всего это сделать, конечно, Гвендолен.

– Им долго придется ждать, чтобы я побежала. Может, сразу попросить присесть, чтобы не устали?

– И если вам удастся продолжить поиски без меня, – Баллантайн даже не обратил внимания на ее слова, – мои интересы и мое мнение в дальнейших событиях будет представлять Гвендолен. Она их понимает лучше всех.

Гвендолен открыла рот, но снова закрыла. Закричать: "Да я брошусь на все свои девять кинжалов, если получится так, что мне придется представлять твои интересы?" означало бы истерику, тем более что она прекрасно знала, что голос ее сорвется. Церемонно сказать, чуть наклонив голову: "Я благодарю вас за оказанное доверие, сьер Баллантайн, но желаю, чтобы этот момент никогда не наступил?" перед Дагди и Луйгом было бы глупо и странно. Поэтому она безмолвно поднялась, отошла как можно дальше, так что костер мигал за ее спиной красной звездой на горизонте, села прямо на песок и закинула голову в небо.

"Эштарра, я не знаю, имею ли я теперь право молиться тебе, – шептали ее губы. – Ты, кого здесь называют Непостижимым, и все древние боги этой земли, что были здесь до тебя. Все силы, что разлиты в воздухе, что наблюдают за нами с неба, что до сих пор не позволили ничему дурному случиться с нами. Сделайте так, чтобы ему ничего не угрожало. Чтобы он вернулся домой невредимым. Он вернется не ко мне и не со мной, я знаю, так неужели вам мало этой жертвы? Или люди ошибаются, и вам вовсе не нужно ничего жертвовать? Тогда спасите его просто так, потому что без него на этой земле конец мира точно наступит. По крайней мере, для меня".

А на следующее утро они проехали через западные ворота, совершенно спокойно и даже буднично, поторговавшись за лишние полдирхана, которые вымогал стражник. Никаких предсказателей, проверяющих линии рук, у ворот не наблюдалось, и вообще складывалось впечатление, что они вступают не в великую Эбру, город ста базаров, живущий под сенью султана Хаэредиана, да снизойдет он до несовершенства своих подданных, а в маленький городок у оазиса, где есть три пальмы и одна торговая площадь.

Во время путешествия Логан и Дагадд были необычно скучными, словно дремлющими на ходу. Единственное занятие, на которое у них хватало сил и устремлений – вяло щипать струны на круглой лютне, выпрошенной у погонщика мулов. При этом их искусство играть было очень далеко от прочих дивных умений, которыми они обладали – иногда от извлекаемых звуков мулы начинали мотать головой и бить задними копытами, а иногда это были просто тусклые ноты, по одной повисающие в воздухе, тоскливые и бесконечные, как пески, по которым пролегал их путь. Тем более было странным внезапное оживление, в которое оба впали, едва войдя в небольшую комнату с одним окном во внутренний дворик, которую им Гаран отвел одну на четверых в каком-то доме на окраине Эбры. Контрабандист свою помощь не предлагал, ни о чем не расспрашивал, но, бодро заявив: "До вечера! Чужеземцам по Эбре лучше в первые дни не шататься, пока не привыкнете", куда-то ушел вместе с Тельгаддой. А Луйг и Дагди, побросав на пол заплечные мешки и даже не трудясь вытащить пожитки, выразили немедленное желание со всех ног бежать на ту самую базарную площадь, где бродит таинственный проповедник, предрекающий конец света.

Тот факт, что они не знают, где именно эта площадь находится, и когда именно случаются проповеди, их нимало не смущал. Дагадд даже переступал ногами на месте, словно уже находился в пути.

– Логан, будьте благоразумны, – сказал Баллантайн, при взгляде на Дагадда сразу сообразив, что к тому взывать бесполезно. – Вы слишком выделяетесь из толпы, чтобы ходить по городу вместе.

– А что вы предлагаете – сидеть взаперти? Это мы могли спокойно делать и у себя дома, в валленской библиотеке, – Логан раздраженно заметался по комнате.

– Если вам непременно хочется начать бесцельные поиски, чтобы успокоиться, пусть идут Дагадд и Гвендолен. Если он закроет лицо повязкой и не будет разговаривать басом, то прекрасно сойдет за евнуха, ведущего невольницу. Только возвращайтесь до заката. А Логан пока отыщет Нуаду и вандерцев.

Гвендолен совсем не была в восторге от мысли оставить Эбера одного. Она уже начала строить в голове подернутые какой-то сладостной дымкой планы, что они будут делать, когда уберется жаждущая деятельности парочка. К тому же идея плестись по городу в компании Дагадда тоже не прибавила ей хорошего настроения. К Дагди она относилась с ироничной симпатией, когда его общество оттенялось присутствием Логана. наедине он раздражал и слегка пугал ее, если честно.

– Постарайся что-нибудь разузнать, Гвендолен, – сказал Эбер мягко. – Вся надежда на тебя, сама видишь, мне пока лучше не выходить.

"Ну ладно, – сказала себе Гвендолен, сжимая губы и затягивая пояс с ножами потуже, чтобы его было не видно под покрывалом. – По крайней мере, постараюсь, чтобы у меня было много новостей, когда мы вернемся. Тогда он будет меня долго слушать и смотреть только на меня".

Дагадд шагал широко и решительно, словно точно знал куда. Чтобы Гвендолен не потерялась в толпе, он взял ее за конец накидки и тащил за собой, отчего покрывало все время сползало, и его приходилось поправлять, иначе не миновать возмущенных криков со стороны эбрийских горожан. Ухитряясь изредка поглядывать по сторонам, Гвендолен пыталась запоминать дорогу, и довольно скоро обнаружила, что они проходят мимо одного и того же дома с витыми решетками на окнах уже третий раз. Дагадд просто кружил по улицам, словно его тащила вперед какая-то сила, и она же сбивала его с пути.

– Слушай, Дагди, а чем ты прежде занимался? – Гвендолен смутно понадеялась, что разговор сможет его отвлечь от упорного движения по кругу.

Дагадд взглянул на нее несколько более осмысленно.

– Листы царапал. В валленской библиотеке.

– Ты в самом деле книжник? – поразилась Гвендолен. – Никогда бы не подумала.

– А я бы никогда не достукался, пташка, – Дагадд ничуть не обиделся, – что ты так с ножами можешь прибираться. Зато пока все всунутся, что мы на самом деле умеем, много чего получается навалять. Верно?

– А почему вы с Логаном уехали из Валлены?

– Да я одному кислому из ректората по чердаку почесал… Нет, тебе не загрести, – слегка печально отозвался странный книжник. – Я когда долго леплю, только малыш может распилить.

– Вы правда побратимы?

Дагадд сдвинул в сторону рукав и продемонстировал Гвендолен розоватый шрам на запястье, достаточно давний, но не желающий бледнеть. Так дающие обет обычно смешивали кровь, Гвендолен про это слышала.

– Мы поклялись, что в один день зажмуримся, – заметил он с легкой гордостью, и вдруг вцепился в ее руку через ткань покрывала, так что Гвендолен от его хватки зашипела сквозь зубы. – Хлопай туда ставнями, пташка! Похоже, мы разгребли, что нужно!

Они стояли на краю большой площади, галдящей, пахнущей тысячами запахов и наполненной тысячами бесконечно перемещающимися в разные стороны фигур, отчего казалось, что пространство медленно вращается. Проулок, по которому они шли, спускался вниз широкими ступенями, и у Гвендолен, глядящей на толпу сверху, чуть закружилась голова.

Но в середине этой толпы был довольно заметный островок, нечто вроде наспех сколоченного небольшого помоста. На нем три женщины в покрывалах взмахивали рукавами над собравшейся вокруг толпой и что-то завывали. Слушатели не отводили глаз, приоткрыв рты, забыв про дела и кошельки на поясе.

– Двигай плавниками! – Дагадд вцепился в Гвендолен и настойчиво поволок ее за собой. Животом он раздвигал толпу, которая не сразу могла сомкнуться за его плечами, поэтому Гвендолен даже не сильно затолкали. Наступив кому-то на ногу, она поднялась на цыпочки, чтобы хоть что-то разглядеть из-за торчащей в разные стороны шевелюры Дагадда.

– Горе вам, о эбрийцы, ибо близок ваш конец! Они уже вошли в город и незримо стоят между вами. Скоро они перешагнут порог, и тогда мира не станет. Каждый час, каждый шаг, каждый вдох приближает всех к гибели! Гибели неотвратимой и справедливо заслуженной!

– Почему заслуженной? – со слезами выкрикнул кто-то из дальних рядов. – Я ничего плохого никому не делал!

– Истинно сказано, – подхватила вторая женщина, – вы ничего не делаете, эбрийцы, чтобы отсрочить свою кару! В тщетной надежде окружить себя ненужными вещами вы меняете их на дирханы и снова на вещи, пока жизнь ваша не превращается в бесконечный базар. И вы ничего не делаете, чтобы вырваться из этого круга. Возвращаясь домой, вы нюхаете дурман и смотрите, как пляшут перед вами голые наложницы, и ничего не делаете, чтобы душа ваша поднялась над трясиной. Злобный правитель этой страны расправляется с вашими собратьями и ни во что не ставит ни одного из вас, а вы ничего не делаете, чтобы стать истинно свободными. Разве можно отвратить вашу гибель, раз вы ничего не делаете?

– Вот грядут четверо! – раскинула руки третья. – Они уже здесь! Я чувствую их! Я слышу их шаги!

Гвендолен и Дагадд, хоть и были только вдвоем, в ужасе посмотрели друг на друга. Толпа придавленно, но без особого понимания в глазах молчала. Пара человек в разных концах площади, достав какие-то таблички, торопливо царапали по ним острыми палочками, записывая. И в этот момент над самым ухом Гвендолен послышался негромкий, мягко звучащий голос, который произнес задумчиво и с некоторой грустью:

– Пожалуй, эбрийцев незрелые души еще не готовы к подобным призывам. Толпе прошлый раз было больше по нраву, когда рисовал я картины страшнее, с холодным огнем, низвергавшимся с неба, и жутким драконом, глодавшим погибших. О том, что их души страшнее драконов, а в сердце огонь, лишь проклятье несущий, понять не хотят они или не могут.

Гвендолен растерянно отыскала глазами говорившего. Рядом с ней стоял человек, одетый наполовину по-эбрийски, в такой же длинной накидке, как у прочих, но его лицо и волосы были полностью открыты, показывая миру начинающие седеть кудри, подстриженные коротко, но все-таки напоминающие шапку, выдающийся нос с большой горбинкой и сверкающие темные глаза с тяжелыми веками. Глаза и нос были доминирующими чертами на его лице – впалые щеки с высокими скулами и плотно сжатый прямой рот на их фоне определенно терялись. Ничего примечательного не было и в невысокой щуплой фигуре, если не считать только, что одно плечо было несколько выше другого.

Поймав ее взгляд, человек удерживал его несколько мгновений, потом улыбнулся одними губами и прижал руку в груди:

– Привет чужестранцам, прибывшим в наш город! Пожалуй, привыкшим к холмам Круахана и к волнам зеленым в валленском заливе, у нас здесь покажется пыльно и шумно.

Вначале Гвендолен не особенно вникла в смысл, просто удивилась тому, как по-разному может звучать его голос, меняя интонацию и тембр почти на каждой фразе. Затем она задумчиво почесала кончик носа, забыв про закрывающий лицо край накидки, которая немедленно сбилась в сторону. По счастью, окружающие были настолько увлечены пророчествами и переживаниями своей скорой гибели, что на такое явное нарушение правил не обратили внимания.

Гвендолен подтолкнула Дагадда, но после сообразила, что от его диковинных речей толку все равно будет мало. Правда, незнакомец и сам выражал свои мысли более чем странным образом, но это еще не значило, что он будет способен понять тарабарщину, которую нес Дагди.

– Не уверена, – буркнула она наконец, – что нам будет приятно приветствие от человека, который с такой легкостью догадался, откуда мы. Скорее мы отнесемся к нему с большим подозрением.

Незнакомец вновь улыбнулся и приглашающе повел рукой в сторону. Гвендолен внезапно показалось, что у них есть нечто общее с Эбером – хотя по внешности они были скорее противоположностями, но улыбка одинаково преображала их лицо.

– Палящие солнца лучи быстро могут любой разговор сделать адским мученьем. Гораздо приятней беседа в прохладе. Пойдемте, присядем в тот дворик, где тотчас предложат нам воду с анисом и отдых.

Потерявшие на некоторое время дар речи Гвендолен с Дагаддом безропотно пошли за незнакомцем, действительно распахнувшим калитку в небольшой внутренний двор с навесом, где в плоском каменном бассейне еле пробивался фонтан, а вокруг прямо на земле были разложены подушки.

Ведя их за собой, незнакомец бормотал:

– Нет, наверно все же лучше так: "Присядем в тени и отведаем с вами воды подслащенной, общаясь неспешно…" Тоже как-то не очень… "Пойдемте в тот двор, где найти мы сумеем отличный шербет и укрытье от зноя…"

– Вот про шербет лучше всего, – не удержалась Гвендолен.

Пользуясь тем, что они у фонтана одни, она как бы невзначай откинула в сторону полу верхней накидки, продемонстрировав странному эбрийцу часть своего метательного арсенала. Конечно, когда она так замотана в местные тряпки, три ножа одновременно бросить у нее вряд ли получится, но она и одним броском никогда не промахивалась.

Опускаясь напротив на подушки, незнакомец уважительно поднял тонкую бровь:

– Позволь дать совет. о разумная дева, чья сущность не схожа с людской – понапрасну наряды эбрийских наложниц ты носишь. Вовеки не сможешь ступать ты смиренно, вжав голову в плечи и мелко шагая. Надень лучше юноши платье, и будет сподручней тебе управляться с кинжалом.

Вновь некоторое мгновение Гвендолен смотрела на него в упор, прикидывая, не имеет ли смысл управиться с кинжалом прямо сейчас, и горько жалея, что за все годы не приобрела полезного умения нападать первой. Незнакомец продолжал открыто улыбаться, чуть наклонив голову к приподнятому плечу.

– Допустим, ты про нас все знаешь, и вообще знаешь чересчур много, – произнесла она наконец, – не мешало бы поделиться своей мудростью. Например, с кем мы имеем сомнительное удовольствие вести какие-то странные разговоры?

– Невежливо сразу совать свое имя навстречу гостям, словно лист с подорожной, – покачал головой горбоносый. – Алларий Таширский, надеюсь, что буду полезен вам в ваших скитаньях по Эбре.

При этом представитель таширской островной аристократии, причем, судя по имени, одного из высоких домов, в очередной раз поклонился, затем взял стоящую на подносе чашу с шербетом и протянул ее Гвендолен.

– Вот выгибает, прямо прихлопнуться! – внезапно высказался Дагадд, и Гвендолен обреченно вздохнула, окончательно поняв, что с его стороны поддержки не дождешься. – Луйга бы сюда, а то он все меня скребет, что невнятно леплю.

– Мы в Эбре несколько дней, – Гвендолен приняла чашу, но поставила ее прямо перед собой, не прикоснувшись губами – Это достаточный срок, чтобы не кидаться на шею человеку, радостно предлагающему помощь. Может, объяснишь, в чем причина столь неожиданного желания бескорыстно творить добро?

– Немало снесла ты от рода людского, поэтому ясна попытка увидеть угрозу в любом, даже дружеском жесте. Я сам издалека, я долгое время провел, привыкая к эбрийским законам, и знаю, как сложно в стране чужестранцам, особенно если их поиски гонят.

– Откуда ты знаешь?

Гвендолен с ужасом сообразила, что почти попала в ритм его речи, что ее затянул ставший совсем низким голос Аллария, плеск фонтана и доносящиеся откуда-то равномерные высокие ноты то ли флейты, то ли дудки. Она даже встряхнулась, ощутив нестерпимое желание расправить крылья. Дагадд сидел совершенно спокойно, прихлебывая шербет, и смотрел на Аллария с полным доверием, как на вновь обретенную родственную душу

– Высокородный Алларий Таширский, – сказала Гвендолен хрипло, – мы действительно заняты в Эбре поисками древних манускрпитов, которые, как мы надеемся, станут первыми свитками в основанной нами таррской библиотеке. И мы будем очень признательны, если ты сможешь помочь нам на этом пути. Мне и моим друзьям. Мы прибыли в Эбру недавно.

– Меня развлечет ваше общество, счастлив я вас поддержать в благородном порыве, – кивнул Алларий. Сейчас его лицо отражало дружелюбие, спокойную уверенность в себе и легкую дымку скуки, которую часто можно заметить у аристократов. Но Гвендолен могла поклясться, что это лицо знает сотни самых разных выражений.

– Мы вчетвером, – сказала она после паузы.

– Компании шумной рад буду сердечно, отвыкнув за годы от общества равных.

– Нас четверо, и мы уже вошли в город, – Гвендолен повысила голос, не выдержав, – Мы незримо стоим среди вас. Разве вы не слышите наши шаги?

Алларий оторвался от задумчивого созерцания фонтана, посмотрел на Гвендолен в упор и неожиданно расхохотался:

– Непредсказуемы, милая дева, пути провиденья! Надо отметить, что скромность у вас не в избытке.

Гвендолен давно уже разучилась краснеть от чего бы то ни было, кроме определенных взглядов Баллантайна, поэтому процедила:

– Скромные обычно сидят дома, а не скитаются за морем.

Алларий в очередной раз изобразил поклон. Его движения невольно завораживали даже больше, чем плеск воды, столько в них было странного изящества, словно в фигурах танца, и вместе с тем внутренней силы, свернутой, как пружина.

– Что же, я имя свое вам открыл без утайки. Вы же пока не делились со мною своими.

– Я Гвендолен Антарей, – ей показалось, что ее имя в окружении подушек, опахал с перьями и красноватых глинобитных стен звучит очень непривычно. – А это… это Дагадд из Валлены.