Текст книги "Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Гвен подняла лицо к луне и забыла обо всем. Эштарра все еще была сильна, ее лучи светящимся потоком хлынули в душу заплутавшего крылатого создания, напоминая, что такое полет в полнолуние. Где-то внизу среди острых углов домов и наползающих друг на друга этажей пробирались Логан и Дагадд, напрягая все силы, чтобы их дороги не пересеклись с путями рыскающих по всему городу воинов Провидения. В одном из невысоких особняков с широкими окнами, выложенном каменными плитами светло-песчаного цвета на непривычный валленский манер, у мерцающего красным светом камина сидели двое, положив скрещенные руки на колени и внимательно глядя в огонь – один откинул коричневый капюшон мантии Провидения с тонкого лица, покрытого ранними морщинами, второй не поднимал головы, так что была отчетливо видна единственная ярко-седая прядь, заметная даже в волосах пепельного цвета. Но Гвендолен на мгновение перестала помнить обо всех, кто ей дорог. Она набирала высоту, проносясь кругами над башенками ажурных крыш и зажмурив глаза.

– Когда-нибудь ты снова мне попадешься, тварь. – свистящим шепотом произнес Ноккур, бросая на землю бесполезный плащ и в ярости отшвыривая его ногой. – Первое, с чего я начну – это отрежу тебе крылья, чтобы ты точно не могла сбежать, пока я буду проделывать с тобой все остальное.

Где-то в середине полета луна спряталась за шпилями, и Гвендолен немного опомнилась, сообразив, кто она и где находится. Крылья мерно рассекали воздух. Плащ остался где-то внизу, там же, где и один сапог, и ночной воздух невольно заставлял поджать пальцы. Впрочем, она была совсем близко к цели. Окно с прикрытыми ставнями, за которыми дрожало прыгающее от ветра пламя свечи, было не особенно заметно на темной улице, не освещаемой даже покосившимися фонарями. Но Гвендолен прекрасно знала, куда летит.

Последний раз взмахнув крыльями, она толкнула ставни и ввалилась в небольшую мансарду, чем-то похожую на ее собственную в Тарре, лежащем от нее на расстоянии вечности. Появление Гвендолен сразу заполнило комнату с низкими скошенными потолками до предела, заставив двоих, стоящих у окна, поспешно отступить вглубь.

– Ты могла бы постучать? – кривясь, спросил один, высокий и худой, с недовольным лицом. – Или по крайней мере не разбивать окно ногами?

– Не могу понять смысл твоих претензий, Кэс, – откликнулась Гвендолен, тяжело дыша, но не меняя обычной интонации. – Сотни воинов Провидения весь вечер караулили меня по всем углам столицы, чтобы выразить свое восхищение, но мне пришлось жестоко обмануть их надежды меня лицезреть. А к тебе я прихожу сама, по доброй воле, но вместо восторженных приветствий слышу только вздохи о судьбе какого-то ничтожного окна.

– Что ты еще натворила? Что случилось?

– Видимо, случилось то, что я родилась, – Гвендолен наконец отдышалась. – Родилась с этим украшением, – она чуть напрягла мышцы, разворачивая крылья, и по комнате пронесся легкий ветер. – А потом, вместо того чтобы не спускаться со своих холмов или, на худой конец, заниматься каким-нибудь почтенным и непритязательным ремеслом в Гильдии, нацепила плащ Великого Магистра.

Здесь она спохватилась, бросив взгляд в сторону спутника Кэссельранда и сложила крылья, прижимая их к спине, но прятать их, после того, как они занимали половину комнаты, казалось уже несколько нелепо. Впрочем, в глазах невысокого человека в темной накидке, стоящего в дальнем углу, читалось только любопытство.

– Плащ Великого Магистра тебе дали в припадке безумия, – сварливо заметил Кэссельранд. Он крепко взял Гвендолен за плечи и встряхнул, проверяя, не ранена ли она. – А у тебя не хватило рассудительности его носить не снимая.

– Я честно пыталась. Но со мной слишком хотели познакомиться поближе.

– Она носит меч, смотрите, Кэссельранд, – внезапно вмешался в разговор третий, произносящий слова высоким приятным голосом и растягивая их в валленской манере.

– И даже не один, – фыркнула Гвендолен. Она поняла, что до сих пор сжимает рукоять черного вандерского меча, и всунула его в ножны, перекинутые за спину. Второй меч, с широким и коротким лезвием, висел на боку, и Гвен машинально поправила его, представляя, как выглядит – рыжие волосы, поднявшиеся дыбом от ветра, рукояти мечей и ножей, тускло сверкающие в одежде, странное выражение лица, с которого медленно сходили увлечение полетом и недавняя битва, и блестящие глаза, в которых пламя свечи отражается слишком ярко.

– Разве она не может отвращать железо и обращать в бегство одним взглядом? Великий Магистр Ордена должен это уметь.

– Кэс, а твой спутник умеет обращаться к собеседникам в первом лице, как положено? – Гвендолен кое-как поправила ставни и села на подоконник. Кэссельранд только вздохнул.

– Умеет. Но я еще не решила, как к ней относиться. Женщина с мечом – это самое нелепое, что может придумать судьба.

Спутник Кэссельранда отбросил накидку, показав спокойное и прекрасное, будто выточенное из белого камня лицо, на котором выделялись неимоверно длинные и густые ресницы и чуть припухшие, словно искусанные губы. Лицо было окаймлено мягкими каштановыми прядями с золотым отливом. Накидка скрывала платье с настолько глубоким вырезом, что Гвендолен даже растерялась, а Кэссельранд невольно отвел глаза, впрочем, скорее по привычке.

– Слушай, Кэс, – все-таки Гвендолен когда-то избрали Великим Магистром, а значит, испытывать неуверенность больше мгновения для нее являлось непозволительной роскошью. – Ты обещал мне союзника из айньской знати. Ради этого я сюда притащилась, отбиваясь от толпы восторженных почитателей. А ты мне подсунул какую-то разрисованную…

Она остановилась на мгновение до того. чтобы произнести слово, обозначающее женщину для развлечений, и только потому, что незнакомка широко распахнула глаза, до сих пор скрытые под ресницами, и Гвендолен поразилась их цвету – темно-синему, чуть просвечивающему в глубине, возле зрачка.

– Кэссельранд! – обиженно воскликнула женщина, не обращая больше внимания на Гвендолен. – Я же просила найти мне зеркало! Конечно, утром в этой спешке я неточно нанесла румяна, и они слишком заметны, особенно на левой скуле. Я весь день это чувствую, и мне очень не по себе

– Первым моим делом, когда мы выйдем отсюда, будет проводить вас к зеркалу, эрлесса, – спокойно ответил Кэс.

– О, я тебе исключительно благодарна! – и незнакомка ослепительно улыбнулась. По-другому ее улыбку, когда глаза засияли изнутри, назвать было невозможно.

– Бывшая дочь рода Антарей, – печально продолжил Кэссельранд, – я выполнил свое обещание. Я привел тебе лучшего союзника из айньской знати, которого только смог найти. Но у тебя не хватило разума это оценить. Эрлесса Ниабель, я не прошу прощения за ее выходки. Извинять их бесполезно, потому что вести себя по-другому она не училась.

– Если вспомнить, что моим учителем долгое время был ты, эти слова прекрасно характеризуют нас обоих, – пробормотала Гвендолен, чья уверенность опять несколько поколебалась. Но женщина, представленная как эрлесса Ниабель, то есть по айньским понятиям жена или вдова довольно состоятельного дворянина, вновь отреагировала не совсем обычно.

– Почему ты называешь ее бывшей? Разве у вас можно стать бывшей своему роду?

Кэссельранд промолчал.

– Можно, – глухо ответила за него Гвендолен. – У нас очень много таких бывших.

– Она совершила что-то нехорошее?

– Крылатая, ушедшая с мужчиной-человеком, пропадает для своего рода навсегда. Она никогда не сможет его забыть. А он никогда не полюбит и вскорости бросит ее. Это закон.

– Почему? – глаза Ниабель снова засветились, на этот раз от любопытства. Она жадно разглядывала Гвендолен с ног до головы, и та невольно взялась за рукояти кинжалов, как за единственную опору в этом мире. – Конечно, заставить мужчину тебя бросить – довольно просто, особенно если сама этого хочешь. Но если ты хочешь, чтобы он остался – это ведь еще проще…

– Мы рождаемся с этим проклятием. Его изменить нельзя.

– Ужасная глупость! Конечно, если ты будешь всегда носить эти страшные мужские сапоги, то можно спокойно дожидаться, что проклятие сбудется. Как ты терпишь на себе столько железа?

– Как мне расценивать прямое обращение? – Гвендолен внезапно успокоилась и уселась поудобнее, по своей привычке обхватив руками колени. – Ты наконец поняла, как именно ко мне относиться?

– Как я могу к тебе плохо относиться, бедняжка? Хочешь, я тебе подарю какое-нибудь свое платье? Впрочем, ты… нет, если сделать разрезы на спине, ты вполне сможешь его носить.

– Я польщена высокой честью, – Гвендолен церемонно кивнула. – Думаю, если я его надену задом наперед, то никакие дополнительные вырезы не потребуются.

– Но тогда никто не увидит твоей груди! – Ниабель простодушно раскрыла глаза. – А у тебя вполне есть на что обратить внимание.

– Искренне признательна за трогательную заботу о моей внешности, – Гвендолен почувствовала, что слегка краснеет, а этого никак нельзя было допускать. – Но может, не стоило ради этого преодолевать расстояние от Айны и обратно? Подобную оценку своих достоинств я могла бы услышать и в ближайшем трактире. Правда, в менее пристойных выражениях.

– Если ты еще не поняла, – скрипучим голосом заметил Кэссельранд, – что эрлесса Ниабель имеет исключительное влияние на цвет айньского дворянства, то остается только сожалеть о твоей утраченной сообразительности.

– Видимо, это следствие общения с вами обоими, – с легкостью парировала Гвен. Подобную перепалку она вела с исключительной легкостью, даже не задумываясь. – В чем же это влияние заключается? Вне всякого сомнения, в исключительной моральной стойкости и благочестивом образе мыслей достойной эрлессы.

Ниабель радостно замеялась, ничуть не оскорбившись. Обиды, похоже, ее никогда не посещали. Равно как и попытки истолковать чужие высказывания не совсем дословно…

– Нет, думаю, за такие штуки Гирли вряд ли стал бы меня любить. Скажешь тоже! Благочестивые мысли! Кому они нужны?

"Или я что-то не до конца понимаю, или речь идет о Гиирлингере, Великом наследном князе Айны, – пробормотала Гвендолен, немилосердно дергая себя за кудрявую прядь в приступе раздумья. – Пожалуй, мне стоит взять кое-какие из своих слов обратно".

Она собрала в кулак всю свою незначительную вежливость. Впрочем, сильно притворяться ей не пришлось – Ниабель начинала вызывать невольный интерес, как человек, мало похожий на других. Примерно по такому же принципу много лет назад Гвендолен выделила из толпы Логана с Дагаддом.

– Будет ли позволено узнать, эрлесса Ниабель, что привело вас в Круахан? И если вы прибыли в компании Кэссельранда, означает ли это ваш интерес к Ордену Чаши и тому, что мы хотели бы предложить?

– Во-первых, Гирли меня послал разведать, как и что. Я ведь умнее их всех, и у меня это быстрее всего получится, – охотно пояснила маленькая женщина, нимало не задумываясь. – Во-вторых, я сама хотела малость отвлечься. Гирли очень милый, но страшно мне надоел.

– Вы передадите Великому князю Гиирлингеру предложение Ордена?

– Передам, но попозже. Мне еще рано уезжать из Круахана. Потом, Дарси и Эгли пусть тоже поскучают. А я тем временем придумаю, кого из них в следующем месяце буду любить больше.

"Если Дарси – это страж границ Даарсуунг, а Эгли – маркграф Эглингед, то она может еще раз жалостливо на меня посмотреть и посоветовать надеть платье. А я могу об этом некоторое время подумать, якобы всерьез. Кэс все-таки бывает незаменим, когда сам хочет этого".

– Может быть, эрлесса, вы перечислите имена всех лучших представителей айньского дворянства, на кого вы еще имеете безграничное влияние?

– На всех! – Ниабель пожала точеным плечиком. – А как может быть иначе?

, – Странно, что при таком положении вещей придворные Гиирлингера до сих пор не перебили друг друга на поединках, а сам он не побросал их в темницы – задумчиво произнесла Гвендолен.

– Ты все время говоришь такие забавные вещи, словно никогда не знала ни одного мужчины. Ведь убедить каждого из них, что он для тебя лучше всех, так просто.

Кэс сухо покашлял за ее спиной.

– Меня, похоже, за мужчину вы не считаете.

– За такого, как все, мой дорогой Кэссельранд? Разумеется, нет! Вы ведь совершенно необыкновенный!

Ниабель, конечно, лгала, причем ни капли не стесняясь, распахнув свои удивительные синие глаза и чуть приоткрыв пухлые губы – но одна эта полуулыбка, напоминающая ожидание поцелуя, могла поколебать настрой даже такого мрачного, озлобленного на весь человеческий род и испытывающего очевидное отвращение от жизни, как Кэссельранд. Гвендолен с изумлением увидела, как тот отвернулся, пряча чуть смущенную, но искренне самодовольную улыбку. О Эштарра, убереги нас от безумия в лунную ночь! Неужели и Эбер может так же искоса ловить каждый женский взгляд?

– Я предпочла бы, – сказала она вслух, стискивая зубы, чтобы голос звучал ровно, – чтобы Великий наследный князь Айны как можно быстрее узнал о нашем предложении.

– Он узнает, – беспечно взмахнула ресницами Ниабель. – Через несколько дней он пришлет своего старшего сына Ойсина, чтобы приглядывать за мной, – она улыбнулась с легким предвкушением, – но потом как всегда позовет обратно, потому что он со мной тоже… ему Гирли тоже не доверяет. Ойси передаст в Айну все, что ты захочешь.

– Меня беспокоит все, что складывается так легко. Почему ты готова помочь нам, эрлесса?

– Ты придумала что-то против Провидения. Мне они никогда не нравились. Они всегда хотели про всех знать, кто чем занимается. А это мешает людям друг друга любить.

Гвендолен пристально посмотрела на нее, потом перевела глаза на Кэссельранда. Скрывать свои истинные намерения в присутствии двух крылатых, пусть даже один лишившийся крыльев, а другая – отвергнутая родичами, было почти невозможно. Невзирая на свою привычку рассказывать сказки, Ниабель была в данную минуту полностью откровенна.

– Сейчас валленские стеклодувы предпочитают покупать серебряный песок в Айне, хотя в восточных областях Круахана залежи не менее богатые. Но через несколько недель в Простирающую ветвь придет большой заказ на доставку серебряного песка, так что в Круахане начнут разрабатывать новые копи. Одновременно Айна перестанет отправлять в Валлену свой песок, а будет его перекупать у круаханцев. За какие-то несколько месяцев он вырастет в цене втрое.

– А с какой стати Айна будет так поступать?

– По просьбе Ордена Чаши, переданной Великому наследному князю Айны пятого дня.

– Гирли не слушается ничьих просьб, – Ниабель пожала плечами, чуть надув губки. – Разве что совсем чуть-чуть и иногда… когда я его очень прошу.

– Вот ты его и попросишь очень сильно, эрлесса.

– И что дальше?

– Дальше конунг Вандера внезапно потеряет интерес к валленским украшениям, и огромные караваны с серебряным песком встанут на границе Круахана, потому что никому не будут нужны.

– Проще разобраться с тремя свиданиями, которые назначены на один вечер, чем понять, зачем тебе это нужно, – Ниабель наморщила лоб, отчего на прекрасном лице появилось непривычное выражение. – Гирли не вникнет тем более. Он последнее время слишком много размышляет, а значит, понимает все хуже. Он скажет – а зачем это Айне?

– Потому что после этого Айна снова сможет торговать с Валленой серебряным песком, как прежде. Он, конечно, немного упадет в цене, но все равно будет дороже, чем до начала всей истории.

– Допустим. А зачем это Валлене?

– Потому что генералы Службы Провидения, получая золото от валленских купцов, будут давать деньги в рост и строить дворцы на побережье Валлены. Они поступают так и сейчас – просто у них будет еще больше возможностей, только и всего. И ты еще спрашиваешь, зачем Валлене это нужно?

– А Вандеру все зачем? Подожди, я что-то слышала о какой-то странной связи между королем Данстейном и крылатой девушкой. Это правда? Ох, бедная, – она вновь пару раз опустила и подняла свои исключительные ресницы, любуясь произведенным эффектом, – я его встречала однажды. Он не снимает кольчугу в постели, верно? И тебя заставляет не выпускать из рук железо.

– Ты несколько неправильно представляешь желания конунга Вандера, – произнесла Гвендолен сквозь зубы. – Последние пять лет он проводит в набегах, и ему очень важно, чтобы валленское побережье было богатым и процветающим, и он мог там взять достойную добычу.

– А чего хочешь ты сама? – неожиданно вступил в разговор Кэссельранд. – Только не рассказывай мне, что ты Великий Магистр, который борется с врагами своего Ордена.

– У меня похожий счет к Службе Провидения, – Гвендолен отвернулась, глядя в окно. Оказалось, что они проговорили почти до рассвета – небо посерело и словно приподнялось над крышами, готовясь пропускать лучи неяркого круаханского солнца. – Они очень мешают людям любить друг друга.

– Ты, наверно, потеряла разум, бывшая дочь рода Антарей! – резко сказал Кэссельранд ей в спину. – Или мне показалось, или ты говорила о взаимной любви?

– Прошу прощения, – Гвендолен покачала головой, не поворачиваясь. Ее лицо было надежно закрыто упавшими на него волосами, потому что она сейчас не хотела бы видеть своего выражения. – Я неточно выразилась. Они чересчур глубоко сунули нос в мои дела и мешают любить… пусть мне одной. Но слишком сильно.

Через три месяца после описываемых событий из южных ворот Круахана неспешным шагом выехали два всадника. Один, несмотря на сравнительно теплый день, был до глаз закутан в густо-изумрудный плащ. Растрепнная грива темно-рыжих, впопыхах прибранных волос представляла довольно дикое сочетание с цветом плаща, но путник смотрел вокруг с таким презрительным видом, что его как-то не тянуло упрекнуть в пренебрежении к моде. Второй держался чуть сзади и, судя по оружию и внушительной комплекции, являлся телохранителем первого. Оба держались мрачно и буркнули что-то невнятное в ответ на пожелание счастливой дороги, которым их снабдила стража у ворот. Стража была навеселе и поэтому непривычно приветлива – город пятый день гулял по случаю Урожайной недели и милости Службы Провидения, открывшей подвалы с молодым вином.

Гвендолен так и не смогла научиться как следует держаться в седле, и поэтому каждая поездка на лошади превращалась для обоих в своеобразную пытку – лошадь чувствовала на своей спине некое непонятное существо, которое ее пугало и беспокоило, а Гвендолен терпеть не могла, когда под ней что-то беспрестанно шевелится. Ей казалось, что они передвигаются невыносимо медленно, и все время хотелось развернуть крылья и взлететь.

Дагадд был немногим веселее – с одной стороны, он впервые на долгое время расстался с Логаном, бесследно пропадавшим в новых орденских библиотеках, и теперь у него часто на лице возникало выражение человека, потерявшего руку или ногу, о которой раньше не привык задумываться, но без которой жить невозможно. С другой стороны, пребывавшая в мрачном настроении Гвендолен постоянно его шпыняла и не давала наедаться вволю, чтобы телохранитель с таширских островов сохранял впалые щеки и голодный взгляд настоящего воина. Невзирая на вечное голодание, Дагадд все равно представлял изрядную ношу для своего коня, и поэтому их совместное передвижение было не более быстрым, чем у Гвендолен.

Правда, в отличие от Гвен, впавшей в угрюмое и отстраненное безмолвие, Дагадд не мог долго взирать с тоской на окружающий мир. Он ворочался в седле, шумно вздыхал, что-то бормотал, видимо, чтобы привлечь внимание к своей персоне и наконец произнес, не выдержав:

– Слушай, пташка, а тебе совсем не щекотно, куда мы лепимся с утра? Ты даже не потянулась разнюхать.

– Очень плохо слышно, – ледяным тоном отчеканила Гвендолен, слегка обернувшись.

– Ну это… ладно, Луйг меня трепал, теперь ты в ту же канаву… Меня удивляет твое полное безразличие к цели нашего утреннего путешествия…

– Отчего же? Ты сказал, надо поехать на какой-то загородный бал, там будет маркграф Ойсин и эрлесса Ниабель. Будет полезно еще раз поговорить о наших делах.

– Угу, – пробурчал Дагадд, тщетно пытаясь заставить свою лошадь двигаться немного быстрее. – Только мы это… к Гнеллю на обжорку пихаемся. Так что ты стерегись, мало ли кто туда зашвырнется.

Гвендолен стремительно обернулась – ее движение напоминало реакцию фехтовальщика, выхватывающего клинок из ножен, и глаза сверкнули, как сталь. Лицо Дагадда, разрисованное красками особенно тщательно, по случаю появления на широкой публике, из которой никто не должен узнать Магистра стихий, не могло ничего выразить. Но на губах Гвендолен, словно в ответ, медленно проступила неуверенная улыбка.

– Это тебе, дорогой мой, следует собрать всю свою осторожность. Там наверняка будут разносить слишком много еды и напитков.

Они ехали друг за другом по берегу узкой петляющей реки, за поворотом которой угадывалась невысокая изящная башня, наполовину скрытая деревьями. Загородная резиденция главы Изучающей ветви меньше всего напоминала одно из самых опасных мест в Круахане, но скорее всего была именно таким – по крайней мере, для крылатых созданий точно, а также для всех относящих себя к непонятному Ордену, успевшему несколько раз подействовать Службе Провидения на нервы. Однако Гвендолен внезапно перестала воспринимать свою лошадь как бесполезное существо, мысленно упрашивая ее двигаться быстрее. Надежда, возникшая в ее душе, была безумной и потому ударила в голову, как лунный свет.

– Одно пыльно, пташка, – в спину ей объявил Дагадд, – почему провидельники от нас отклеились? Уже месяц ничего не щупают, даже кисло.

– Привык чувствовать себя полезным, пока отводил всем глаза? – фыркнула Гвендолен. – Могу быстро подобрать какое-нибудь занятие, достойное твоего могущества – например, в орденском доме давно не делали уборку.

На самом деле, нельзя было не удивляться относительному спокойствию, возникшему вокруг Ордена Чаши последние недели. Никто не пытался разгадать причину их способностей и не вынуждал их демонстрировать. А главное, боевые подвиги Великого Магистра, выведшие из строя лучших воинов Провидения, словно прошли незамеченными. Некоторое время Гвендолен ломала нал этим голову, но из-за постоянного отсутствия Эбера в ее жизни она гораздо чаще думала о том, как справиться с ощущением нехватки воздуха и постоянной тоски, скребущей ногтями по сердцу. Наконец она решила для себя, что Ноккур не стал особенно распространяться о причинах своего поражения, и полностью погрузилась в собственные проблемы.

Вернее, проблема у Гвендолен была всего одна, но зато она занимала всю ее жизнь, не оставляя места для других мыслей. И сейчас эта проблема стояла на верхней террасе башни, по хорошо изученной привычке щурясь на открытые солнечные лучи и без особой приязни глядя на подъезжающую Гвендолен. Бывший вице-губернатор Тарра прекрасно умел не показывать истинных чувств, поэтому когда на его лице было написано легкое недовольство, это означало, что в душе его переполняют раздражение и гнев.

Фредерик Гнелль сидел в кресле в тени, искоса наблюдая за Баллантайном и остальными гостями, прогуливавшимися по террасе. При взгляде на Ниабель невольно хотелось зажмуриться – она ослепляла небывалым ярко-синим взглядом, роскошным ожерельем такого же цвета и светящейся от золотой пудры кожей. Тощий юноша с искусанными губами и холодным взглядом, державшийся за ее плечом как приклеенный, также невольно обращал на себя внимание, хотя бы подчеркнутой роскошью одеяний и ощущением вечной настороженности. К тому же он был Ойсином, старшим сыном Наследного князя Айны. Остальные принадлежали к свите айньского посольства, среди которых бродило несколько воинов Изучающей ветви – переодетых в обычные купеческие камзолы, что не могло не тревожить…

Но Гвендолен никого вокруг не видела. Поднимаясь по ступеням, она собрала все силы, стиснула душу железным обручем, чтобы та не билась от ужаса при взгляде на недовольное лицо Баллантайна, и даже начала испытывать какое-то горькое удовольствие – пусть он сердится, пусть он не хочет тебя видеть, пусть он отвернулся от тебя, но ты зато можешь смотреть на него сколько угодно. Этого подарка он тебя уже не лишит. Сколько у тебя минут счастья? Пользуйся, глотай время взахлеб, пока не отобрали.

– Итак, Великий Магистр Чаши почтила вниманием небольшой прием в честь наших айньских гостей, – Гнелль благосклонно кивнул в сторону Гвендолен. – Так как вы довольно редко где-либо показываетесь последнее время, я особенно высоко ценю ваш приход.

– Наше появление в городе всегда провоцировало Службу Провидения на непонятные поступки, – Гвендолен слушала свой голос с легким любопытством, как речи чужого человека, настолько непривычно он звучал. – А я не люблю искушать понапрасну, поэтому сочла за лучшее сократить все визиты.

– Провидение никогда не совершает непонятных поступков, – тонкие черты Гнелля постоянно неуловимо менялись, отчего было совершенно невозможно понять, что он имеет в виду. – И мне сдается, вы несколько преувеличиваете собственную значимость и важность.

– Никогда еще невысокая оценка наших достижений не радовала меня настолько сильно, – Гвендолен исполнила ей же самой изобретенный поклон. – Я передам ее воинам Защищающей ветви, когда они в следующий раз будут пытаться нас задержать.

– Собрат Онкер осторожен, как и подобает истинному хранителю воли Провидения. Но Изучающая ветвь всегда заглядывает дальше. У меня вы можете чувствовать себя в совершенной безопасности. Думаю, собрат Эбер сумеет это подтвердить.

Собрат Эбер наклонил голову в ответ и улыбнулся с вежливой тоской, словно мучаясь зубной болью.

– Зачем ты сюда приехала?

– Я не знала, что ты здесь будешь.

– Очень сомневаюсь. Ты внезапно растеряла свои способности?

– Мне нужно было поговорить с Ниабель.

– С эрлессой Ниабель совсем нетрудно встретиться в любом другом месте.

– Ты совсем не рад меня видеть?

– Я много раз тебе объяснял, что мы не можем видеться так, чтобы нашу встречу видел кто-то еще. Потому что о ней всегда смогут рассказать. Тебе надо было ждать, пока я приду к тебе сам.

– Сколько ждать? Еще три месяца?

– Гвендолен, я говорил тебе, почему нельзя вести себя, как раньше.

– Мне прямо сейчас уехать?

– Ты пользуешься тем, что я… я сам уехать сейчас не могу.

– Да, я пользуюсь! Я не могу так больше! У меня нет даже твоего портрета, чтобы смотреть на него перед сном!

– Ты причиняешь мне очень большие неприятности, Гвендолен.

– Не правда ли, прекрасный вечер получился? – незаметно подошедшая сзади Ниабель безмятежно улыбнулась. – Полагаю, у него будет не менее замечательное продолжение, ведь прием продлится три дня. Надеюсь, вы не собираетесь нас покинуть, сьер Баллантайн?

– Я уеду сегодня, как только собрат Фредерик меня отпустит, – голос Эбера звучал безукоризненно ровно, но Ниабель с удивлением приподняла тонкие брови. – У меня еще очень много дел в столице.

– У твоего Баллантайна явно что-то в голове подвинулось, – Ниабель с легкой жалостью посмотрела ему в спину. – Упускать такую возможность – это выше моего понимания.

– Она… Элизия… ждала его из Эбры, когда все считали его погибшим, – Гвендолен в очередной раз показалось, что все слова у нее выговариваются отдельно. Она встряхнулась, только ощутив резкую боль в ладонях – сама стиснула руки так, что ногти вонзились под кожу. – И потом прожила с ним семь лет в бедности.

– И что? – Ниабель даже бровью не повела.

– Она… пригрозила, что покончит с собой, если… узнает, что это действительно правда. Что мы… что у него была крылатая женщина.

Все-таки Гвендолен смогла это выговорить, пусть шепотом. Слово "была" оказалось произнести даже легче, чем "есть".

– Пфф! – свое истинное отношение к подобным намерениям Ниабель выразила всего лишь одним звуком. – Если травиться из-за каждой девчонки, с которой твой муж захочет поваляться, в мире не останется яда.

– Эбер… не такой, как все.

– Пфф! – эрлессе, похоже, очень понравилось презрительно фыркать. – Было бы у меня побольше времени, я бы тебе показала твоего непохожего на всех Баллантайна во всей красе. Столько сил на тебя потратила – а все без толку. Почему ты себя не ведешь м ним так, как я тебе объяснила?

– Потому что я его люблю.

– Глупо. Зачем любить мужчин? В мире столько других приятных вещей.

– Тебе не понять.

– Это ты ничего не понимаешь. Наверно потому, что на тебе эти перья. Была бы ты нормальной женщиной, было бы проще.

Они отвернулись, обе недовольные друг другом. Гвендолен нашла взглядом Эбера, тихо беседующего с Гнеллем, и быстро погрузилась в свое желанное состояние тоски и блаженства. Поэтому, когда она вновь заговорила с Ниабель, голос ее звучал чуть отрешенно:

– А чем вы здесь так заняты, что тебе не хватает времени?

– Занят в первую очередь господин Фредерик Гнелль. У него здесь очень важный тайный разговор со своими соратниками. Чтобы ничего не заподозрили, устроен прием в честь очередного прибытия айньских посланников. Поэтому мы изображаем гостей.

– Дело исключительной важности.

– На самом деле мое главное дело – выведать, в чем смысл беседы Гнелля, чтобы потом пересказать ее Гирли. А Гнелль занят тем, чтобы не дать мне ничего узнать. Тут появляешься ты, которая может все вытянуть из своего Баллантайна. Всю правду, если ты окажешься достаточно сильной, или всю сказку, которую захочет сочинить для нас Фредерик Гнелль, если они с твоим Эбером нас перехитрят. Представляешь, какой уровень интриги? Даже в Айне у меня такие были всего два раза! А ты говоришь – мне нечего делать!

Ниабель вновь слегка надулась – она легко принимала чуть обиженное выражение, учитывая, что ей оно очень шло.

– В твоих грандиозных замыслах, эрлесса, – когда речь шла не о Баллантайне, Гвендолен быстро обретала прежнюю манеру разговора, – есть некоторые неувязки. Например – если я действительно узнаю, о чем Фредерик Гнелль на склоне дня решил поболтать со своими собратьями, но не захочу раскрывать это тебе?

– Мы твои единственные союзники в Круахане. Значит, ты сможешь обменять эти сведения на что-то полезное для себя. – Ниабель изящно потянулась за высоким кубком. – Или, что тебе еще важнее, для твоего Баллантайна. Если все будет складываться так, как я думаю, ему будет совсем не лишней защита в соседних землях.

Если Эбер ре Баллантайн и подозревал, что ему в ближайшее время может понадобиться защита, то вида не показывал, несмотря на всю серьезность происходящего разговора. Он сидел напротив Гнелля, оперевшись локтями в колени, и внимательно слушал, время от времени вскидывая глаза. Вернее, правильнее было бы сказать – сидел напротив пустого кресла, потому что глава Изучающей ветви постоянно вскакивал, быстрыми шагами пересекал кабинет по какой-то странной траектории, и с неохотой садился обратно. Двое других собеседников опирались о высокие спинки, не спеша опускаться в кресло. Последний воин Провидения со скучающим видом смотрел в окно – то есть следил за дорогой, не отрываясь.