Текст книги "Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)

– Ясно, – Гаран окончательно поднялся с ковра. – Значит, вы все тут останетесь в гостях, пока не поумнеете. Счастливо оставаться, Алларий, теперь какое-то время у твоих виршей будет очень много слушателей.

– Ты что имеешь в виду? – с подозрением спросил Эльмантар,

– Дом окружен моими ребятами. Помучаетесь без воды и еды пару дней. А потом сами выкинете этих четверых за ворота. Или, – он изобразил шутливый поклон в сторону Баллантайна, – сами предложите мне то, что я предлагал вам.

Среди поднявшихся нестройных криков особенно ясно прозвучал мрачновато-насмешливый голос Гвендолен, произнесшей со своей обычной интонацией:

– Что-то не припомню, Луйг, что он нам предлагал? Что вся Эбра будет валяться у наших ног? Предлагаю начать с него.

– Не допущу я вовек, чтобы кто-то ущерб претерпел в моем доме, – прогремел голос Аллария, и Гвендолен с легким ужасом поняла, что кинжал ускользнул у нее из пальцев и со стуком воткнулся обратно в ножны. – Даже пришедший с угрозой и злыми словами уйдет невредимым отсюда. Что до гостей, то, пустив на порог их, я дал им защиту.

. – Мы подождем, – Гаран слегка попятился к двери, не слишком обрадованный сверканием кинжала в руках Гвендолен. – Ваша гордость закончится вместе с водой. Уйдет в песок, – он издал хриплый смешок. – Хотите потянуть время – тяните. Но я бы на вашем месте согласился на все добровольно. Выбора все равно нет, а ребята из Западной Пряди очень хорошо умеют узнавать у караванщиков, куда те прячут свои сокровища. Понятно, что я имею в виду?

Эбер по-прежнему отрешенно молчал. Логан с Дагаддом, бросив взгляды по сторонам, быстро заняли оборонительную позицию, моментально вспомнив свой богатый приключениями опыт бродячих книжников из Валлены. Гвендолен была поглощена попытками разомкнуть пальцы, сведенные на рукояти кинжала, и потому упустила следующую попытку блестящего и остроумного ответа.

– Да, Алларий, утром к тебе пришла повозка с припасами, – Гаран обернулся у самой двери, чувствуя себя уже в полной безопасности. – Я ее пока придержал для своих ребят, чтобы им не так скучно было вас караулить. Правда, ты ведь знаешь, я человек не жадный, кое-чем могу и поделиться, – Он торжествующе захохотал во все горло, уже не сдерживаясь. – Например, сушеной рыбой и солеными орехами!

– Бесполезно, – сказал Эльмантар, опускаясь на ступени лестницы между Логаном и Гвендолен. – На всех соседних крышах сидят их лучники. Даже если прорваться сквозь заслон у главных ворот – далеко не уйдешь.

– А задняя калитка? – невнятно пробурчал Логан, придерживая зубами скручиваемую тетиву.

– Неужели ты думаешь, что ее забыли взять под прицел?

Гвендолен только хмыкнула, балансируя кинжал на ладони. Периодически она косилась в сторону Баллантайна, сидящего рядом с Хаэдой. Они оба молчали, но возникала стойкая уверенность, будто они переговариваются мыслями.

– Ну ладно! – Эльмантар хлопнул руками по коленям. – Раз уж мы все из-за вас так влипли, рассказывайте, что за диво такое вы ищете, раз Гаран ради этого выводит весь свой отряд на улицу среди бела дня.

"Я бы сама хотела это знать", – подумала Гвендолен, вздохнув без особой радости. Как назло, ей попеременно хотелось то пить, то есть, и она с трудом удерживалась от того, чтобы не выпить одним глотком половину фляжки с водой, которой Алларий наделил каждого.

– Я… мы не ищем, – начал Логан, потому что все посмотрели на него. – Вернее, мы ищем… но не знаем, что.

– И ты хочешь, чтобы я тебе поверил?

– Да я в общем сам себе не верю, – пожал плечами Логан. – Но по-другому объяснить не могу.

– Гаран сказал, что это некий предмет… или сила, дающая могущество и власть над другими, – вмешался Хаэда. – Это правда?

– Не совсем… Нет, – было видно, что Логану совсем не хочется отвечать. – Я бы сказал – дающая понимание других. Ничего мы не ищем! – неожиданно сорвался он. – И ничего не знаем! Нечего нас принимать ни за спасителей, ни за погубителей мира!

– Если внимали всерьез вы моим предсказаньям, то следует помнить – явятся в Эбру четыре гонца из-за моря, – Алларий остановился на верхней площадке. Из-за того, что все смотрели на него снизу вверх, задрав головы, его сухопарая фигура казалась выше и значительнее, чем всегда. – Будут подвластны им тайные силы, и власть их огромна. Если удачей свершится их поиск, сильней многократно станут они, и весь мир покорится их воле.

– Тайные силы! – Хаэда вскочил, не в силах удержаться на месте, и заметался по нижней площадке, как заведенный. – Да, я это чувствую, это же правда, мастер Логан, вы не станете это скрывать? Я сам видел, как вы взглядом погасили огонь в камине.

– Там просто уголь кончился, – неохотно пробормотал Логан, глядя в сторону.

– А это? Вы только посмотрите!

Гвендолен проследила за вытянутой рукой Хаэды и издала легкий тоскливый вздох. Логан с отсутствующим видом держал на коленях арбалет, к которому не прикасался, и упорно отводил глаза, но тетива продолжала упорно и плотно наматываться на колесико сама по себе.

– Логан, сын Дарста, – лучший арбалетчик во всей Валлене, – высказался Баллантайн в наступившей тишине.

– Хорошо, давайте будем называть это так, – Хаэда решил быть покладистым. – Думаю, найдется еще немало умений, в которых вы лучшие настолько, что это превышает возможности и силы обычных людей.

– Все это глупости, – Логан с досадой спихнул арбалет с колен, – детские игры. Я уверен, что если бы мы нашли… если бы… – он проглотил едва не возникшее на губах слово, – она… это появилось бы у нас, мы умели бы гораздо больше. Но, похоже, наши поиски в окончательном тупике. За нами по пятам идет стража, а мы даже не знаем, где ее… где это искать.

– Я знаю, – прогремел голос Аллария. – И могу рассказать вам.

– Что?

Теперь Логан с Дагаддом одновременно подхватились на ноги, для уверенности вцепившись друг в друга. Как бы они не были непохожи – юноша с чертами лица, словно высеченными в мраморе, и ясными зелеными глазами, и толстяк с выпяченными губами, набрякшими веками и бородой, торчащей как пружина – в этот момент у них было совершенно одинаковое выражение лица – безумной надежды, страха и восторга.

– Что ты сказал?

Гвендолен тряхнула головой – настолько непривычно было, что Алларий перестал говорить стихами, что до нее далеко не сразу дошел смысл его слов.

– Ведаю я, где сыскать вам источник той силы великой, что мирозданью поможет сменить свое русло, – спокойно продолжал Алларий. Для безумца у него был слишком цепкий взгляд, и чересчур уверенная усмешка скрывалась в уголке губ. – Только вначале узнать любопытно, что будете делать с мощью, что может вам в руки попасть столь внезапно.

– Очень даже любопытно, – протянул Эльмантар, меряя валленских книжников задумчивым взглядом.

– Мы хотели…. Мы собирались основать… – Логан запнулся, умоляюще взглянув на Баллантайна. – Да мы в общем и не думали еще толком. Неужели на самом деле она существует?

– Я могу поклясться, мастер Алларий, – медленно произнес Эбер, – что мы хотели и хотим использовать все полученные нами силы только во благо знания о мире. И во благо тех людей, кто ищет знания. Вас устроит такой ответ?

– Сьер Баллантайн! – Хаэда, ловивший ртом воздух, наконец справился с дыханием и схватил Эбера за плащ, словно опасаясь, что тот вдруг исчезнет бесследно. – Когда-то я, ничтожный, осмеливался роптать на свою судьбу, не подозревая, что все эти годы она вела меня к единственному и бесценному дару. Гаран прав в одном – вы вчетвером будете обладать такой силой, что эбрийская гвардия отступит и склонится перед вами. Мы без особого труда займем дворец султаната. Власти тирана наступил конец! Эбра будет, действительно будет самым справедливым местом на всем Внутреннем океане, как я только мог сомневаться в этом! Мы откроем двери темниц, мы установим новые законы, мы будем править долго и мудро. Вы будете! Эбра даже может стать тридцать седьмой провинцией под сенью Провидения, а вы – ее наместником. Такой человек, как вы, не может не осознавать, что такое истинная справедливость,

– Я польщен вашей оценкой, но мне кажется, вы сами до конца не поняли, что предлагаете, – Баллантайн осторожно потянул за ткань, высвобождая ее из стиснутых пальцев Хаэды. – Возглавить восстание?

– Я прекрасно понимаю! Вы успели заметить, что мы из себя представляем – бесконечно скандалим по всякому поводу, только чтобы доказать собственные заслуги и не позволить возвыситься другому. Мы никогда не сможем выбрать предводителя. Но пойдем за тем, в ком почувствуем истинную силу.

Эльмантар пожал плечами, громко фыркнул, но вслух возражать не стал.

– Сила эта не моя, – Эбер устало провел рукой по глазам. – И я до конца не уверен в том, что она есть.

– Нашей уверенности и слов Аллария достаточно, – взмахнул рукой Хаэда. – Позвольте первым приветствовать вас, высокий наместник Провидения в Эбре!

Наконец и Эбер поднялся на ноги. С его лица постепенно исчезло отсутствующее выражение, которое Гвендолен часто замечала с тех пор, как они сошли на эбрийский берег – теперь он выглядел сумрачно, но сосредоточенно.

– По-моему, я еще не давал своего согласия.

– Но вам же самому этого хочется, разве нет?

– Я не буду скрывать, – Баллантайн говорил медленно, словно сам себе задавал вопросы и на них отвечал. – Я думал о том, что проще всего изменить жизнь людей, когда судьба поставила тебя над ними. Думал – я знаю, как поступать, чтобы справедливости вокруг стало больше. Считал себя не менее достойным, чем те правители, с которыми мне приходилось встречаться. Ждал, как однажды мне предложат нечто подобное, что вы делаете сейчас. Но я еще раз повторяю – у меня самого нет никакой силы. Если мои друзья пойдут со мной…

– Да нам вообще-то облизать, – заявил Дагадд. – Тем более если эти нюхачи с рогами сольются с дороги, то вообще в самую бочку.

Логан ничего не добавил, потому что так и не смог отвести горящих глаз от Аллария, только что сказавшего вслух об его безумной мечте. Гвендолен тоже промолчала – во-первых, понимала, что от нее никто ничего не ждет, во-вторых, была занята тем, что пересчитывала разложенные перед собой кинжалы, аккуратно пробуя пальцем их острие. В принципе, она была готова отправляться в путь в любой момент и куда угодно, лишь бы следом за человеком с осунувшимся лицом и пепельными волосами.

Алларий наблюдал за ними, облокотившись на перила. Как всегда, Гвендолен не могла разгадать истинный смысл выражения его лица – он опять кого-то представлял. Только кого на этот раз? Хитрого заговорщика, чей замысел близок к завершению? Или печального мудреца, который знает все о тайнах мира, но никого не хочет расстраивать?.

– Рад я тому, что сумели найти вы свое назначенье. Радуюсь также, что кончатся вечные ссоры и распри, что в моем доме плетущие заговор люди творили. Бедным себя я назвать не могу, но мои погреба опустели.

– Ты обещал нам рассказать… – Логан не трогался с места, и глаза его светились мягким зеленым светом. Гвендолен он внезапно показался очень красивым, хотя обычно слишком правильные и холодные черты лица ее спутника вызывали у нее смутную неуверенность в его земном происхождении, и только. Теперь же они были совсем человеческими – наверно, из-за напряженного ожидания и детского восторга.

– Ежели сьер Баллантайн утвердился в решенье.

– Нет, – голос Эбера прозвучал хрипло. – Я должен… поговорить со всеми вашими. Я… обещаю, что к утру все будет решено.

– Утро – достойное время для важных в судьбе переломов, – торжественно наклонил голову Алларий. – Вынужден вас ненадолго покинуть – к воротам моим скоро гости прибудут, следует им оказать надлежащий почет и вниманье. – Он величаво сошел по ступенькам, выполнив перед Гвендолен какой-то немыслимый пируэт. – Следуй за мной, перекинуться словом с пришедшими будет полезно.

– Какие гости? Дом же окружен! – недоуменный вопль Хаэды.

– Эбер, я вас умоляю, я до утра не дотяну! – это голос Логана.

– Очень разумно, брать дворец приступом – это вам не дыни трескать на коврах у Аллария, – довольная интонация Эльмантара. – Кстати, Баллантайн, пара моих ребят вполне может взять на себя отвлекающие маневры, вроде взрыва пороха или броска отравленного кинжала. Вы уже прикинули, кто у вас будет военным министром?

Алларий скрылся за дверью, ведущей во внутренний двор, и только тогда все стоящие на лестнице услышали три равномерных удара. В отличие от Гарана, нынешние гости колотили в дверь не ногами, но дверным молотком тоже предпочитали не пользоваться.

Вначале Гвендолен думала исключительно о том, что Алларий отправился встречать неизвестных гостей задолго до того, как они изволили известить о своем прибытии. Затем, когда стук повторился, она вскинула подбородок и, не оглядываясь, отправилась ко входу проверять, верна ли ее вторая мысль.

– Это хорошо, что ты пока невредима, скальд конунга. И хорошо, что мы тебя нашли.

Их пришло двое – ее старый соперник в поэтическом искусстве Улли и предводитель дружины – Лейвхар, а может, все-таки Харлейв. Они, не скрываясь, нацепили кольчужные рубашки, что само по себе было подвигом в эбрийскую погоду, и оба опирались на тяжелые секиры. Чем же еще уважающий себя вандерский воин будет стучать в ворота чужого дома?

– Я тоже рада, что вас вижу, – сказала Гвендолен неожиданно искренне. Она вдруг поняла, что скучает по времени на корабле, по их постоянным перебранкам, по двенадцати парам сощуренных светло-голубых глаз, неотрывно следящих за ее полетом в небе. – Я почти закончила новую хвалебную песнь для Данстейна. Вы передадите ему?

– Конунг выбрал себе достойного скальда, – важно кивнул Улли. – Несмотря на то, что у него уже был такой прекрасный повелитель слов, как я. Ты ведь знаешь, что этот дом окружили люди, что хотят тебе зла, скадьд конунга? Они ждут, пока вы ослабнете без воды и пищи, а потом пойдут на приступ. Мы сами это слышали.

– Это будет позорным деянием, – пожала плечами Гвендолен, – и все его запомнят.

Улли и Лейвхар переглянулись.

– Достойно удивления, что ты родилась не на Песчаном берегу, – сказал наконец предводитель дружины. – Ты говоришь как одна из нас.

Гвендолен тихо вздохнула про себя. Ей тоже стало жаль, что она не могла появиться на свет в Вандере, с детства носить за поясом тяжелую секиру, звать корабль "скакуном моря" и проводить на его спине шесть дней из семи. Водить за собой такую же дружину с выгоревшими на солнце волосами, преданную ей до конца мира. Правда, это уже была бы не Гвендолен Антарей, но может, и к лучшему?

– Люди запомнят и другое, – произнесла она вслух, слегка нахмурившись. – Что дружина конунга Данстейна была рядом и не притронулась к мечам, чтобы помочь своему скальду.

– Ты ошибаешься, скальд конунга. Мы хотим помочь тебе.

– Только мне, но не моим друзьям. А значит, я вашу помощь принять не могу.

– Скажи ей, Улли, – пробормотал Лейвхар, опуская глаза.

– Все наши жизни в руках Длинноволосого, – торжественно и чуть нараспев заявил Улли. – Но ваши он уже выпустил из ладоней. Маленький человек, что торгует дурной травой, договорился с правителем этой страны, что он выведает у вас важную тайну, а потом убьет. Только поэтому воины правителя не пришли вас схватить. Но они стерегут неподалеку. Ни один корабль в порту вас не примет. Вам никогда отсюда не уехать – только в ту страну, где не тает лед.

– Тогда зачем воины Данстейна понапрасну тратят время на разговоры со мной?

– Мне всегда почетно поговорить с тобой, скальд конунга. Но мы пришли не только за этим. Вы можете бежать не за море, а наоборот.

– Наоборот – это как? – Гвендолен слегка растерялась.

– На юге, где это ужасное солнце никогда не заходит, возле озер растут деревья с большими красными цветами. Там селятся люди, что называют себя свободными и не подчиняются правителю этой страны. А он придет их покорять еще очень не скоро. У него слишком много своих трещин на щите. Мы дали караванщикам три меча и булаву, и они согласились отвезти вас к тем людям. Конечно, вы никогда не вернетесь, но это лучше, чем смерть. Длинноволосый сказал – пока ты жив, ты этим посрамляешь своего врага.

– Должно быть… – пробормотала Гвендолен без особой уверенности.

Почему-то в первую очередь она живо представила Эбера, с выгоревшими на солнце волосами и глазами, совсем светлыми на фоне загара, прислонившегося к стволу дерева, и себя саму, выходящей из какой-то плетеной хижины, с деревянной миской, полной бледно-желтых плодов. Картина была настолько яркой, что вселяла абсолютную уверенность в своей реальности. Гвендолен встряхнула головой, так и не определившись, нравится ли ей увиденное.

– Перед рассветом дружина подойдет ближе к воротам. Воины маленького человека станут отдыхать перед штурмом, и нам будет легче прорваться. Предупреди своих друзей, скальд конунга, чтобы были наготове.

– Почему мы должны довериться тем, кто не расположен ни во что вмешиваться?

– Во-первых, у вас нет особого выбора, – Лейвхар спокойно оперся на секиру, не выказывая ни малейшей обиды. – Во-вторых, конунгу будет больше удачи, если ты останешься в живых.

– Но он же никогда больше не услышит моих песен.

– Ты будешь рассказывать их ветру, и он перенесет твой голос через море, – совершенно серьезно ответил Улли.

Гвендолен обхватила себя руками за плечи, словно ей внезапно стало холодно. Никогда не вернуться назад – это слишком странно. Они навсегда останутся в далеких песках, на берегу мелкого соленого озера. А многие из воинов, готовые отдать жизнь за то, чтобы они благополучно выбрались из города, с рассветом останутся на этой улице, упав ничком в лужу собственной крови и сжимая рукоять меча. Всего лишь ради того, чтобы она каждое утро, повернувшись на север, произносила слова, понятные по отдельности, но вместе звучащие довольно смутно.

Но при этом она будет вместе с Эбером. Навсегда. Каждое утро она будет просыпаться, видя его рядом с собой. Ради этого она научится вставать с восходом солнца.

– Когда я поставлю на окно свечу, это будет знак, что мы готовы, – сказала она хрипло.

– Пусть твоя судьба будет сильнее, чем у твоих врагов, – кивнул Лейвхар и пошел обратно, считая разговор законченным. Некоторое время Гвендолен растерянно глядела в их широкие спины в железных кольцах, нашитых на грубую кожу, так и не осознав до конца, что они ей предложили. Потом поискала глазами Аллария, но того давно уже не было рядом. Она стояла одна во внутреннем дворике, и удлинившаяся в сумерках тень протянулась от ее ног к воротам. Тень была характерно изломана на спине – как всегда в моменты глубокой задумчивости Гвендолен неосознанно пыталась расправить крылья.

Она поспешно прижала их как можно плотнее, радуясь, что никто не видит, и медленно побрела к дверям, глядя себе под ноги, так что чуть не прошла мимо Баллантайна, стоящего в проеме.

– Неужели воины Данстейна предлагают нам помощь? – он усмехнулся углом рта, и в его глазах промелькнуло несколько выражений, но все не особенно радостные.

– Не задаром. Им нужна хвалебная песнь для своего конунга.

– И что ты собираешься делать?

– Пойду сочинять, – она пожала плечами. – Полагаю, на голодный желудок она получится особенно вдохновенной.

– Вполне достойное занятие на всю ночь,

– Не менее достойное, чем составление планов мятежа, которому ты собирался посвятить время. Я не права?

– Я думаю, мы оба правы, Гвендолен.

Эбер наполовину отвернулся, и она могла сколько угодно смотреть на его профиль. "Ты будешь теперь только моим. Навсегда. Вот странно – раньше я и мечтать не могла об этом. А сейчас оно сбывается само собой. Разве стоит ненавидеть Гарана, раз из-за него случилось такое счастье? Ты научишься любить меня, хотя бы так, как ты можешь. Я буду веселой, печальной, гордой, нежной, каждый день разной, чтобы тебе никогда не стало скучно со мной. Я буду твоим отражением и твоей противоположностью. Ты сам забудешь, как когда-то мог жить без меня".

Гвендолен спрятала лицо и поспешно взбежала по ступенькам, чтобы никто, даже Эбер, не видел, как засверкали ее глаза. Но на верхней площадке застыл Алларий, словно никуда не уходил, и в обращенном на Гвендолен взгляде светилось что-то похожее на понимание, или по крайней мере на легкое сочувствие.

– Дева крылатая сделала также свой выбор дороги, – провозгласил он, неожиданно подмигнув. – Сила желанья ее такова, что спасется любой, даже тот, кто спастись не стремится особо.

Наверно, в середине ночи Гвендолен все-таки задремала, свернувшись в некое подобие кокона под лестницей – положив подбородок на колени и обхватив себя освобожденными, пусть ненадолго. крыльями. Некоторое время она честно боролась с приходящими в голову строчками, пытаясь отобрать самые чеканные, но не находя. Видимо, истории про скальдов, выкупавших свои головы сложенными за ночь стихами, были красивым преувеличением. Или же древним конунгам было безразлично, что перед ними городили, лишь бы отдаленно походило на хвалебную песнь. Гвендолен сотню раз пожалела о своем опрометчивом обещании потратить ночь на сочинения. На сто первый раз она ткнулась носом в колени. На сто второй долго терла руками глаза, ничего не добившись, кроме ощущения, что сунула лицо в песок. На сто третий она прижалась щекой к грубой ткани штанов и блаженно улыбнулась. Но спала она неспокойно – крылья постоянно вздрагивали, то ли стремясь унести ее подальше, то ли укрыть. Сон был наполнен мельканием теней и посторонними звуками – шагами, стуком, шепотом, окриками и шелестом. И когда два голоса над головой зазвучали особенно четко, Гвендолен не сразу осознала, что не спит.

– Так ли ты полон решимости выведать тайну? Нет ли страха в душе, одиноко стремяшейся к знанью? Видишь, позвал я тебя одного на беседу ночную. Думал ли ты, почему, иль не мучит тебя любопытство?

– Я все время думаю только об одном, – голос Логана, обычно по-мальчишески звонкий и ясный, звучал сдавленно. – О ней… о Чаше. Алларий, она в самом деле существует?

– Не усомнился ты в силах своих и уменьях ни разу. Что же ты столь не уверен в источнике силы?

– Нет, я верю! Я уверен! – послышался глухой стук – видимо, Логан метался по площадке, задевая арбалетом за перила.. – Я просто не могу привыкнуть к мысли, что скоро все разрешится. Что наши поиски сейчас закончатся.

– Легкую правку внести мне позволь, о сын Дарста. Вашим не стал бы я звать путь познания этого мира, что отныне проделать тебе предстоит в одиночку.

– В одиночку? Почему? А мои… друзья?

Логан чуть запнулся, и в голосе Аллария позвучала снисходительная насмешка:

– Знаешь ты сам, что на время лишь ваши дороги скрестились. Только один может Чашей владеть и постичь существо мирозданья. Среди вас четверых ты единственный к роли великой пригоден.

– Наверно… да. Но что будет с ними?

– Стоит ли думать об этом, когда пред тобой тайна мира раскрыться готова? Скоро будешь ты знать обо всем, что на этой земле происходит, что случится еще, и чему суждено никогда не возникнуть. Но в душе укрепится твоей безразличье – платить должен каждый за знанья.

На несколько мгновений воцарилась тишина, во время которой Гвендолен окончательно проснулась, но остерегалась пошевелиться – что-то ей подсказывало, будто оба собеседника не обрадуются, обнаружив непрошенного свидетеля.

– Хорошо, – глухо произнес Логан. – Я понимаю. Что я должен делать?

– В первую очередь дать мне согласье свое, о сын Дарста. Будешь ли ты выполнять все мои указанья, чтобы бесстрашно достигнуть источника знаний?

– Да…Но Алларий, подожди… – голос Логана сделался умоляющим. – Ты, наверно. видишь меня насквозь, ты давно понял, что я ищу сущность этого мира так, как многие ищут женской любви или золота… Но я не могу так сразу… ладно этот скрытный круаханский чиновник… но с Дагди мы пять лет укрывались одним плащом, когда шел дождь… и эта крылатая девочка – в ней столько непонятной силы, что мне иногда кажется, будто она единственная знает о смысле жизни. Дай мне подумать.

– Круаханский чиновник наденет венец султаната иль погибнет при штурме дворца – он судьбу свою выбрал. Гвендолен Антарей согласилась уехать в пустыню, затерявшись навеки в песках вместе с тем, кого любит. Каждый должен на путь, по которому двигаться хочет, сам вставать без оглядки – поверь, что наш мир так устроен.

– Мне надо подумать, – упрямо повторил Логан дрогнувшим голосом. – Я почти согласен, Алларий, я готов, но все-таки… дай мне подумать.

– До восхода не более часа осталось – не хватит для долгих раздумий. Хорошо, поразмыслить ты можешь, но я жду ответ до рассвета.

Логан ничего не сказал вслед удаляюшимся шагам. А может, ушел сам? Гвендолен не решалась выглянуть, только плотнее завернулась в крылья и закрыла глаза по детской привычке – если я сама себя не вижу, значит, я хорошо спряталась. Сидеть спокойно для нее всегда было очень трудно, поэтому Гвендолен начала считать про себя – вначале по-вандерски, потому что это было логичным продолжением ее сочинений, потом по-круахански, потому что давно решила именно этот язык считать своим. На цифре "тридцать" она уже летела над серебристыми горами, поворачивая на запад, навстречу луне – любимый сон всех крылатых, предвещавший им удачу, и была уверена, что потоки прохладного ветра под крыльями – это явь, а странный разговор на лестнице ей приснился.

– Есть определенная разница между тем, как держать меч и кинжал, – пробормотал Логан, ни к кому специально не адресуясь, но выразительно взглянув в сторону Гвендолен. Как самые опытные в обращении хоть с каким-то оружием, они держали оборону у главного входа, расположившись по обе стороны лестничной площадки – один со взведенной стрелой в ложе арбалета, другая – сжав рукоять меча с черными узорами на лезвии. Заднюю калитку доверили Эльмантару с Дагаддом. Остальные собрались в главном зале, вооружившись всем, что смогли найти в доме Аллария – от кухонной утвари до отломанных досок, но было сразу понятно, что толку от них будет немного.

– Странно, что некоторые обращают внимание на такие заурядные вещи, отвлекаясь от познания мира, – ядовито заметила Гвендолен, которая действительно понятия не имела, как поудобнее ухватиться за рукоять. Меч казался ей слишком длинным и совершенно бесполезным в своей изысканной красоте. Логан внезапно отвернулся – неужели, чтобы спрятать выражение лица? Выходит, ей ничего не приснилось. И все утренние события, которые произошли до того, как они заняли свой наблюдательный пост, имели гораздо более глубокий смысл, чем могло показаться со стороны.

Гвендолен благополучно проспала бы не только восход, но и полдень, если бы ее не тронула за плечо чья-то рука. Человеческие прикосновения – кроме рук Эбера – она по-прежнему выносила с трудом, поэтому сразу проснулась, и нельзя сказать, что в наилучшем настроении. С вечера у нее оставался только глоток воды, поэтому возникало стойкое ощущение, что язык увеличился в два раза и скоро перестанет помещаться во рту. В голове гудел огромный колокол, упорно бьющий по вискам. Нависшее над ней лицо Аллария с прорезавшей лоб вертикальной морщиной она различала сквозь какую-то неясную дымку, потому что глаза не желали до конца разлепляться. Впрочем, хозяин дома тоже выглядел не лучшим образом – на веках легли темные круги, скулы выступили так, что лицо казалось треугольным, а горбатый нос на фоне ввалившихся щек казался угрожающим клювом.

– Вот снова явились знакомцы твои, о крылатая дева, – провозгласил он шепотом, прижимая палец к губам. Но тон его не стал от этого менее торжественным. Алларий все время держался, как на подмостках перед тысячами зрителей. – Ты ведь должна была весть им подать на рассвете, как помнишь.

Некоторое время Гвендолен возилась, пытаясь подняться. На одном крыле она лежала полночи, поэтому полностью перестала его чувствовать, и от этого возникало ощущение, будто она хромая. Но главное было не это – ей казалось, что сейчас она прыгнет в пропасть, не умея раскрыть крылья. Она прекрасно помнила, что от нее ждут и что она сейчас должна сказать и сделать. Спускаясь во внутренний двор, Гвендолен бросила только один взгляд через плечо на большую залу, в которой все спали где и как придется. Ей даже не надо было искать глазами Эбера – он дремал у входа, откинув голову назад, и веки его вздрагивали, словно пытаясь разглядеть бесконечно меняющиеся картины. Так просто – подойти, пока все спят, тихо потянуть его за камзол и сказать: "Пойдем. Туда, где ты будешь живой и в безопасности. Где никто не сможет тебя отобрать у меня. Где никто до нас не дотянется".

Туда, где ты будешь несчастлив до конца своих дней.

– Алларий, у меня к тебе огромная просьба, – произнесла Гвендолен сквозь зубы, останавливаясь. – Скажи этим своим гостям… передай им, что я с ними не пойду. Что я благодарна и все такое. Но я пока что останусь здесь.

– Разве утратила ты к разговору способность внезапно? Голос пропал, иль язык отнялся, иль забыла наречье вандерцев, что посылаешь меня как слугу за ворота?

– Я не могу этого сказать сама, – прошептала Гвендолен. Наверно, впервые в жизни она отвечала без насмешек и колкостей. – Просто не сумею. Но и по-другому поступить мне тоже нельзя.

Алларий внимательно посмотрел на нее, по привычке наклонив голову к приподнятому плечу. Как всегда, у Гвендолен возникла стойкая уверенность, будто он видит все ее мысли, словно они разложены перед ним, как фрукты на блюде в его гостиной. "Зачем тогда ты спрашиваешь, раз тебе все и так понятно? – сказала она про себя. – Я не смогу жить без любви к нему. Но жить, зная, что я ее навязала против его воли, я тоже не смогу. А его воля точно не в том, чтобы поехать со мной. Можно даже не задавать такого вопроса".

Алларий покачал головой и ушел, так больше ничего и не сказав. А Гвендолен села на ступеньки и спрятала лицо в коленях. Ей хотелось забиться куда-нибудь в угол, накрыть голову краем плаща и ни о чем не думать хотя бы один день. Может, это начинал сказываться голод? Она прекрасно сознавала, что на рассвете в дом точно попытаются проникнуть, что нужно собрать все силы и гнев, потому что на других, судя по их длинным речам и любви к спорам, надеяться в ближнем бою не стоит. Но ее охватило какое-то сонное безразличие, словно кровь, вместо того чтобы как всегда яростно стучать в сердце, медленно и равнодушно проталкивалась по жилам.

Вышедший на лестницу Логан остановился рядом, помедлил и опустился на ступени чуть поодаль. Он ничего не сказал, а Гвендолен ничего не спросила. Но выражение лиц у них было очень похожее – людей, потерявших понимание того, зачем жить дальше.

Алларий вернулся довольно скоро, неся какой-то длинный предмет, завернутый в кусок темной ткани. Когда он развернул его перед Гвендолен, предмет оказался мечом – с фигурной блестящей рукоятью в виде переплетающихся листьев. Такой же узор, только черный, вился по лезвию, покрывая его почти полностью.