Текст книги "Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 35 страниц)

– А вы не причисляете?

– Разумеется, нет.

– Тогда отчего же вы приписываете мне человеческие качества, полагая, что я могу на кого-то держать зло?

– Если ты такой умный и замечательный во всех отношениях, – Гвендолен никак не желала сдаваться, – то отчего решил отдать нам свою Чашу? Мы ведь гораздо менее достойны подобной участи.

– Милая девочка, откуда ты знаешь, что это хорошая участь? – Алларий усмехнулся, откровенно любуясь гневно вскинутым подбородком Гвендолен, которая не могла отреагировать на "милую девочку" иначе, чем возмущенным фырканьем. – Потом, не забывай, что никто лучше меня на Внутреннем океане не понимает в искусстве театра. Это будет мой самый грандиозный спектакль. Создать новый мир, и не игрушечный на подмостках, а реальный, принеся в него силу Чаши – любой автор пьесы может понапрасну исходить завистью.

– Все-таки непонятно, зачем вам для этого понадобились мы, – наконец вмешался Баллантайн. – Вы ведь сами могли, как выражаетесь, принести силу Чаши в мир, не дожидаясь постороннего вмешательства.

– Сядьте и послушайте меня, Эбер ре Баллантайн. Садитесь, если не хотите, чтобы я назвал ваше настоящее имя – вам ведь будет не очень приятно слышать его на эбрийском берегу. И пусть спутники ваши тоже угомонятся, особенно эта рыжая девушка. Ее душа пылает, словно факел – меня все время тянет зажмуриться. Вам еще многое предстоит узнать о Чаше, но начнем с главного. До сей поры силы Хранителя хватало только на то, чтобы сдерживать силу Чаши и сберегать ее в тайне, а не на то, чтобы ею пользоваться.

– Почему? – жадно спросил Логан чуть наклонившись вперед. Вот в чьем лице Хранитель Чаши моментально нашел послушного союзника – они с Дагаддом покорно уселись на пол, скрестив ноги, и пожирали глазами Аллария, словно желая проглотить каждое слово, сходящее с его губ.

– Потому что источник силы слишком огромен. Никому не под силу им распоряжаться в одиночку. А Хранитель всегда был один. Он мог думать о том, кто придет после него. но никогда – о том, кто разделить с ним могущество. Вчетвером можно думать о том, чтобы направлять силу Чаши. Одному – нет.

– Ты что-то путаешь, Хранитель Алларий, – Гвендолен не оставляла насмешливой интонации. – Вдвоем, может быть? Ну втроем, – она искоса посмотрела на серьезного Баллантайна – трудно представить его зажигающим взглядом огонь или перемещающим предметы, но все-таки… – Я никаких сил никуда направлять не собираюсь. Единствннное, что бы я с удовольствием направила – это свой путь подальше отсюда.

– Еще ни одного слова в своей жизни я не произнес напрасно, – голос Аллария упал до низкого хрипа, и сразу наступила тишина. – Если я сказал – вчетвером, значит, именно это я и имел в виду.

Гвендолен заметно поскучнела, но приняла разумное решение не возражать. Нельзя сказать, что перспектива познакомиться поближе с какими-то сомнительными силами ее радовала – крылатые крайне осторожно относятся ко всему необычному, хотя с точки зрения людей сами являются его средоточием. Вообразить, что она сможет проделывать что-то похожее на то, что вытворяли Логан с Дагаддом, было непросто и не вызывало прилива счастья. Зато оба книжника уставились на Аллария с выражением безоговорочного и восторженного согласия. Казалось, будто они уже сделались покорными учениками, готовыми мести пол, питаться сухими корками и смирять гордыню.

О чем думал Баллантайн – как всегда было непонятно. Но следующим вновь заговорил он:

– Будет ли мне позволено задать еще вопрос, мастер Алларий, или мы успели вам окончательно надоесть?

– Разве у меня есть выбор? Впрочем, благодарю хотя бы за то, что спросили разрешения. Вашей Гвендолен это в голову бы не пришло.

– Разрешает тот, кто может запретить, – встряла не умеющая долго молчать Гвендолен. – А способный что-либо запретить роду Антарей еще не родился.

– Мастер Алларий, – Эбер произносил слова по-прежнему тихо, не повышая голоса, – почему вы заговорили об Ордене? Ведь мы никому не открывали своих планов. Крайне маловероятно, что нас могли подслушать. А еще менее – что поняли подслушанное. Или это совпадение? Или прав Логан, и вас не стоит относить к числу людей в обычном смысле этого слова?

– Одно не исключает другого, сьер Баллантайн. – Алларий усмехнулся и зажмурил один глаз, словно подмигивая. Гвендолен до сих пор было очень тяжело привыкнуть к тому, что он стал говорить нормально, и невольно казалось, будто он притворяется. – В чем, по-вашему, заключается сила Чаши? В том, что она дает сомнительное умение показывать фокусы с огнем, железом и ветром на потеху толпе? Ради этого она появилась в мире? Что скажете вы, лучший арбалетчик Валлены, стреляющий вслепую, и вы. вызывающий бури и ураганы?

Логан опустил голову, скрыв лицо за длинными спутанными прядями, упавшими на глаза. Дагадд продолжал преданно таращиться на Аллария, нимало не смутившись, но отвечать тоже не спешил.

– Так вот – Чаша соединяет в себе знания. Знания о том, что случилось в мире, что происходит сейчас и что будет потом. Источник знаний – огромная сила, из него можно черпать могущество, если правильно настроиться на ритм и достать из этого источника именно те знания, которые тебе нужны. Все события, мысли, слова, действия и чувства каждого существа, что дышало под солнцем, не пропадают бесследно – они хранятся в Чаше. Добывая необходимые знания, миром можно управлять. Или направлять. Или пересоздавать – как вам больше нравится. Хранитель-одиночка может всего лишь удерживать источник закрытым. Но это не значит, что я не способен добыть оттуда те сведения, которые мне нужны. Вы думали об Ордене и даже беседовали о нем – я это ясно вижу. Полагаете, что были первыми на этом пути? Вы всего лишь достали из Чаши то, о чем говорили другие хранители до вас.

– Разве возможно изменить мир? – Баллантайн пожал плечами, словно пропустив мимо ушей длинную тираду Аллария. – Когда-то я этого хотел, но теперь вижу… Люди всегда останутся такими же, как были. Мне нужно было приехать в Эбру, чтобы это понять.

– Можно, – спокойно сказал Алларий. – Если очень этого хотеть. И поступать правильно. Что такое ваш Орден, как не попытка изменить мир? Или вы хотите отказаться от своей затеи?

– Вы же сказали, мастер Алларий, что это затея не только наша. Что о ней думали до нас.

– В мире столько мыслей уже передумано, – с легкой иронией заметил Алларий, – что новых совсем не осталось. С другой стороны, это проще – всегда можно понять, чем та или иная мысль закончится.

– Ты имеешь в виду, можно предсказывать будущее? Ты это умеешь?

На этот раз Гвендолен уставилась на Аллария, широко распахнув глаза и приоткрыв губы, словно желая спросить о чем-то невысказанном.

– Странно слышать это от тебя – давно известно. что крылатые видят будущее так же ясно, как прошлое. Или ты хочешь проверить мое умение?

– Не совсем, – Гвендолен почему-то опустила взгляд в своей невыраженной до конца попытке смутиться. – Крылатые женщины… ну те, которые… в общем, будущее от меня закрыто.

– Может, это и к лучшему? Зачем тебе знать будущее, особенно свое, дева из рода Антарей? А вот предсказание об Ордене – так, как оно известно, и передается среди Хранителей – я могу вам рассказать. Правда, мы его запоминаем в стихах – но вы уже достаточно от меня стихов наслушались за эти дни, не так ли?

– Если оно напоминает твои предсказания конца света, – фыркнула Гвендолен, – то можно не трудиться перекладывать в прозу – смысла не прибавит. Про дышаших ядом драконов, падающих с неба и огромную волну, накрывающую берег, мы выучили почти наизусть.

– В моих предсказаниях, – с легкой обидой отозвался Алларий, – очень много верных идей. И вещей, о которых стоит задуматься. Я просто использовал образы, которые людям понятны дучше всего.

– Не топырьтесь на нее, – неожиданно громко брякнул Дагадд. – А ты, пташка, захлопнулась бы на время.

– Мы просим вас, хранитель Алларий, – Логан наклонил голову и прижал руки к груди, хотя церемонный поклон странно смотрелся в исполнении человека, перемазанного кровью и с волосами, растрепанными не меньше, чем у Гвендолен, – не обращать внимание на нашу спутницу и поведать нам то, что вы собирались.

– Я буду краток. – видимо, Аллария было нелегко сбить с пути вдохновения. – Мы передаем друг другу две песни об Ордене, они очень похожи одна на другую. В одной, например. говорится так:

Из хляби водной

Скалы воздвиглись.

Мудрые там

Соберутся вместе.

Свои законы

Они установят,

Силы великие

Им доступны.,

На острове возникнет союз ученых людей, ведающих о мире больше других и стремящихся постичь новое.

– На острове? Но ведь Эбра не остров.

– А кто говорил про Эбру? – искренне удивился Алларий, чем полностью уничтожил у собеседников всяческое понимание и охоту возражать.

– Хоть не стремятся

К власти над миром,

Слушать их все

Правители станут, – продолжал Алларий нараспев, решив наконец, что завоевал безраздельное внимание слушателей.

Знаки их братства

Носить на плащах

Любому почетно,

Но сможет не каждый.

– Если бы кто-нибудь сказал мне раньше, что я, сидя на полу в Эбре, буду слушать стихи сумасшедшего комедианта, в которых говорится о каких-то тайных силах, я бы искренне пожалела этого бедолагу. Хотя не в моих обычаях испытывать к людям жалость, – прошептала Гвендолен одними губами, но Эбер наклонил голову, и уголок его рта слегка дрогнул. – Непонятно только, почему за все это время ни один из наших бывших союзников не выглянул из залы? И где, кстати, наши враги, к которым давно должно было прибыть подкрепление?

– Я бы тоже хотел это знать, – пробормотал Баллантайн. – У меня вообще такое ощущение, что мы во всем мире остались одни.

"К сожалению, не одни, а с тремя лишними свидетелями. А то я бы уже давно знала, что делать дальше, – некстати подумала Гвендолен, но вслух высказываться не стала – настолько ее мысли не вязались с высокими рассуждениями о мировых тайнах. Она ограничилась только тем, что теснее прижалась к ноге Баллантайна, пользуясь тем, что Логан с Дагаддом ни разу не взглянули в их сторону. Это увлекательное занятие заставило ее пропустить изрядный кусок текста, и когда она вслушалась, песнь уже подходила к завершению.

– Возникнет он

От любви великой,

В любви причина

Его паденья,

И вновь принесет

Любовь ему силу.

Понятно теперь вам.

В чем смысл мира?

Это самая непонятная часть предсказания, – добавил Алларий, немного помолчав. – Раньше я думал, что ее сочинял какой-то молодой хранитель, еще не излечившийся от всех человеческих глупостей. Но каждый прикоснувшийся к Чаше приобретает ум и опыт зрелого мужа. А если это правда, то очень обидная. Как может судьба мира зависеть от одного из самых нелепых человеческих занятий?

Логан с Дагаддом согласно закивали, выражая полную солидарность. Гвендолен могла бы многое возразить, но придержала язык. Тем более что говорить без традиционных насмешек ей было бы непросто. И если вдуматься – сильная любовь у ее народа называется проклятием. А та временная, которую она наблюдала у людей, действительно не слишком разумна – и возникает, и пропадает без особой причины.

– А что дальше? – спросил наконец Логан у замкнувшегося в себе Аллария.

– Что дальше – зависит от вас, – ответил тот, рывком поднимаясь. – Я поведал вам все, что мог – может быть, мои рассказы пригодятся. Прощайте.

– То есть как "прощайте"? Ты что, нас бросаешь?

Все настолько растерялись, что снова предоставили высказываться Гвендолен, да и та в свою очередь вскочила с пола, словно желая удержать этого странного человека. Нельзя сказать, чтобы общество Аллария приводило ее в восторг, но без него им придется гораздо хуже – это она понимала совершенно отчетливо.

– Я хранитель. А вы основатели. Мы выходим на сцену в разных действиях.

– Мы ведь… мы не знаем… что нам делать дальше… – пробормотал Логан, на лице которого сменяли друг друга два стремления – решительно схватить Аллария за камзол и удержать насильно, или зажмурить глаза и ничего не видеть вокруг.

– Я тоже не знаю, что вам делать дальше, – резонно заметил Алларий. – Но мне будет интересно за вами наблюдать какое-то время.

Он буднично отряхнул полы плаща и пошел к двери, но на пороге все-таки обернулся:

– Не думаю, что мой совет заключает в себе огромную ценность, но на вашем месте, сьер Баллантайн, я бы занялся переговорами с теми, кто собрался в зале. Они, конечно, большей частью слабы духом, мелкие интриганы и любители покрасоваться, но они еще могут вам понадобиться. А тебе, дева из рода Антарей. будет любопытно присоединиться к тем, кто ждет тебя за воротами – узнаешь много интересного.

– А нам что, отпихнуться?

– А вас ждет Чаша, – Алларий взглянул на Логана с Дагаддом с некоторым изумлением, словно жалея за недогадливость. – Она в доме. Мимо нее вы не пройдете. И не ждите, что все будет просто, – добавил он уже в спину рванувшимся с места книжникам. – Но я вам помочь уже не могу – я теперь не хранитель.

– Напрасно ты не хочешь надевать свои обручья, скальд конунга, – терпеливо произнес Лейвхар, в очередной раз протягивая Гвендолен витые цепи.

– Терпеть не могу золота, – отрезала она. – Оно меня тянет к земле. Будьте счастливы, что я и так всюду таскаюсь с этой вашей железной палкой.

– Скальд конунга не может появиться перед правителем страны без приличествующих украшений, – Лейвхар пожал плечами внешне спокойно, словно соглашаясь с тем, что все слагатели стихов полубезумны, а избранная его конунгом должна быть исключительной во всем, даже в своих странностях. – Теперь нам придется добыть для тебя раба, чтобы он носил твои обручья за тобой. Иначе все подумают, что наш конунг скуп и не может вознаградить тебя за хвалебные песни.

– Или что твои песни недостойны вознаграждения, – с легкой обидой встрял в разговор Улли.

– Не искушайте меня складывать песнь, за которую Данстейну захочется отобрать у меня свои побрякушки обратно, – сквозь зубы сказала Гвендолен, отворачиваясь. – Постой, что значит – добыть раба?

– Первый, кто встретится нам на улице, станет твоим рабом, скальд конунга, – хладнокровно заявил Лейвхар. – Для здешних жителей, не носящих меча, это хорошая участь.

– Прихлопнуться можно! – Гвендолен настолько растерялась, что выдала вслух одно из любимых выражений Дагадда. – Людям с севера точно нельзя долго находиться на солнце.

Но Лейвхар продолжал смотреть на нее прямо и невозмутимо, не опуская ладоней, с которых свисали ненавидимые Гвендолен золотые ожерелья – одни очень тонкой работы, словно собранные из мелких зерен, а некоторые толстые и грубые, призванные доказать, что их владелец способен не моргнув глазом таскать на себе стоимость целой шхуны с командой.

Шипя от отвращения. Гвендолен застегнула на шее пару украшений и просунула руки в черненые браслеты, показавшиеся ей кандалами. Лейвхар оглядел ее с ног до головы и удовлетворенно кивнул.

– Теперь нынешний правитель Зальбагар не сможет сказать, что наш конунг мало ценит дар своего скальда. Пошли.

"Странно, зачем я вообще им понадобилась, – шагая по ступенькам и с мрачной обреченностью уставившись ему в спину, подумала Гвендолен. – Лестница, по которой нас ведут, явно потайная. А разоделись все как для официального визита, живого места не найти, все в золоте. Нынешний правитель Зальбагар – это новый преемник Хаэридиана, что ли? Что-то я такое слышала, будто тот его специально вызвал из Ташира, чтобы посадить у власти вместо себя".

Они остановились у плотных занавесей, наглухо задернутых, и сопровождающий их невысокий лысоватый слуга прижал палец к губам и отодвинулся в сторону. Лейвхар поманил к себе Гвендолен и осторожно раздвинул щелку в ткани.

Конечно, привыкшая бродить по карнизам чужих домов не станет смущаться, когда ей предлагают подглядеть. Тем более что Гвен действительно было интересно, где они оказались.

Небольшой зал, казалось, наполовину состоял из низкого ложа на резных золоченых столбиках, заваленного подушками – обычное устройство эбрийских домов здесь выглядело особенно роскошным, как лучшее оружие вандерских воинов, то есть как самая ценная вещь в жизни. На ложе кто-то явно находился, но Гвендолен не сразу выхватила его взглядом среди дорогих переливающихся тканей.

Невысокий мужчина с резкими чертами лица, на вид сравнительно молодой, но с намечающимся животом, раскинулся на подушках, подпирая голову одной рукой в перстнях – на некоторых пальцах их было надето по три сразу, так что было непонятно, как они вообще сгибались, – а другой рассеянно перебирая кудри смуглой полураздетой женщины, свернувшейся клубочком в его ногах. Через какое-то время Гвен разглядела, что женщин вокруг ложа было как минимум шесть.

– Да удостоит нынешний властелин Эбры своим благосклонным вниманием пришедших к нему посланцев вандерского правителя, – произнес за занавесью глуховатый вкрадчивый голос. Судя по тому, что губы мужчины на ложе не шевельнулись, говорил кто-то другой, находившийся в комнате.

– Не скажу, чтобы они сильно торопились, – несколько раздраженно заметил человек на ложе, поправляя концы расшитой камнями безрукавки, – или вначале решили засвидетельствовать почтение предыдущему властелину Эбры? Моему бесконечно уважаемому дяде Хаэридиану?

– Предыдущим вы будете называть его на дворцовых приемах, – говоривший выступил на свет. Судя по горбатому носу и сросшимся бровям, в его жилах преобладала таширская кровь. – А наедине с собой вы должны звать его только бывшим, Зальбагар Иначе так и останетесь преемником на привязи. И не беспокойтесь насчет вандерцев – они ваши окончательные союзники.

– Я стараюсь, – разодетый мужчина поморщился, когда одна из рабынь принялась гладить его по ноге. – Можно, я хотя бы при верных союзниках отошлю девок? Мне от них уже с утра тошно.

– Нет, иначе вы к ним никогда не привыкнете и не сможете правдиво поддерживать легенду о своем образе жизни, – непреклонно заметил горбоносый советник. – Кроме того, вандерцы очень ценят мужскую силу. Такое количество женщин должно вызвать у них невольное уважение, это нам на пользу.

– Почему ты не придумал мне какой-нибудь другой образ, – Зальбагар нервно задвигался на ложе, – так же не вызывающий опасения, что я захочу забрать всю власть себе одному? Например, привязанность к вину или к этой серой гадости, которую здесь нюхают перед сном?

– Мерзкой заморской привычки пить вино народ Эбры никогда не простит. А серый порошок вам пришлось бы иногда вдыхать, чтобы сохранять легенду. Разве нужно терять ясность сознания тому, кто не хочет потерять власть? Слишком многие поставили на вас все, что имеют, правитель Зальбагар.

– Если меня замучают эти кобылы, то у вас мало шансов хотя бы что-то из потраченного на меня вернуть. Послушай, Сирри, раз уж ты их ко мне приставил, можешь хотя бы объяснить, чтобы не хватали меня руками?

– Любой мужчина на вашем месте был бы счастлив и доволен, – тонко усмехнулся Сирри.

– А я мрачен и несчастен, понятно? Меня общество женщин никогда не влекло до такой степени, чтобы я был согласен натыкаться на новую в каждой комнате. Мне вполне хватало моей Даллы…

– Искренне сочувствую, – Сирри даже не улыбнулся, но искренности в его голосе было немного, – но ничего другого мы не могли придумать, чтобы показать, что вы меньше всего интересуетесь реальной властью в Эбре.

– Надеюсь, вы побыстрее сделаете так, чтобы у меня появилась возможность это больше не скрывать, – проворчал Зальбагар, раздраженно отталкивая чашу, которую ему протягивала невольница. – Иначе я долго не протяну. Давай, зови своих хваленых союзников, послушаем, что они предложат.

Сирри обернулся, и Гвендолен отпрянула от занавеси, шагнув в комнату вслед за Лейвхаром, Улли и другими. Она шла последней, сосредоточенно глядя на носки башмаков, но не потому, что вандерцы так низко ставили своего скальда, а потому что замешкалась в дверях, пытаясь поймать важную мысль, скачущую в голове. Утро выдалось слишком богатым на события, а предыдущий день – слишком скудным на еду и прочие простые радости жизни, чтобы крылатая дева могла чувствовать себя в достойной форме. Но Гвендолен упорно загоняла в угол сопротивляющиеся мысли, будучи уверенной, что рано или поздно она дотянется до того, что ей нужно.

– Да будет Длинноволосый благосклонен к тебе, правитель страны на южном берегу, – торжественно провозгласил Лейвхар и стукнул об пол секирой. – Твоя удача уже велика – Данстейн прислал тебе нас. И будет еще больше, если ты исполнишь желания нашего конунга.

– Дипломатия никогда не была качеством, которое в Вандере воспитывают с детства, – вздохнул Зальбагар, откидываясь обратно на подушки. – Ты мне твердил, Сирри, что они преданные союзники. Разве заключение союза начинают с требований?

– Это они от чрезмерной скромности, – встряла Гвендолен, неожиданно для самой себя, но Лейвхар с командой продолжали сохранять невозмутимое выражение лица. – Боятся. что потом у них совсем не хватит уверенности в себе, чтобы о чем-то попросить. Неужели ты не заметил, как они робеют, правитель Зальбагар?

Преемник султана уставился на нее, широко раскрыв глаза, но из-за тяжелых набрякших век его взгляд по-прежнему казался полусонным:

– У вас женщинам позволено разговаривать?

– Может быть, поэтому они не вызывают у мужчин такого отвращения, как ваши, – буркнула Гвендолен, не испытывая особой радости, что впуталась в разговор. Особого стремления привлекать внимание к своей особе у нее не было, но неумение держать язык за зубами вновь ее подвело.

– Скальд конунга может говорить всегда и везде, – торжественно провозгласил Улли, выпячивая грудь, из чего у Гвендолен сложилось впечатление. что говорит он в первую очередь о себе. – Ведь песни, которые он слагает, приносят удачу.

– Это правда? – Зальбагар заинтересованно оглянулся на своего советника. – А ты можешь сочинить что-нибудь для меня?

– Мое вдохновение просыпается только если ему что-то пообещать, – Гвендолен показалось, что мысль наконец отыскалась, и она ясно взглянула в лицо Зальбагара, крепко сжимая рукоять меча.

– Всем, всем от меня что-то нужно, – с легкой тоской заметил нынешний султан Эбры. – Давайте тогда по порядку. Какой платы потребуют люди из Вандера? Чтобы я дал им право на прямую торговлю на море?

– Мы уже говорили об этом с твоим мудрым человеком, – Лейвхар мотнул головой в сторону Сирри. – Мы не торговцы, а воины. И нужно, чтобы в войске было больше преданных тебе, а не тому, другому. Мы будем учить твое войско и водить его в походы по пустыне. Сюда приехали те, кто готов или добыть много богатства, или сложить голову под здешними звездами. На море скоро будет править другая сила, как сказал наш мудрый человек – он совсем такой же мудрый, как твой. И там не добудешь столько славы, как мы привыкли.

– Сейчас твои воины только внешне покоряются тебе, а на деле – тому, в чьих руках власть. Но чем больше своих союзников ты поставишь над ними, тем больше власти перейдет к тебе.

– Ну что же, по крайней мере, вы не требуете торжества справедливости и установления новых законов, как некоторые ребята в Эбре, которые очень любят сотрясать воздух своими криками. Я не избавитель от власти ненавистного деспота и не другой деспот, пришедший ему на смену. Я просто другой. Я хочу эту власть, и я ее получу, и не стану долго размышлять над каждым шагом. Ты не передумала мне сочинять песню удачи, рыжая девушка? Хотя если тебе нужна награда, тебе все равно, кому слагать песни.

"Твоему дяде я бы точно не сочинила ни строчки, – подумала Гвендолен, сощурившись. – Потому что никакие славословия не заставили бы его дать мне то, о чем попрошу. А с этим Зальбагаром – кто знает, может и получится?"

– Пусть в каждой строке будет победа, – торжественно провозгласил Улли, и его взгляд, обращенный на Гвендолен, как всегда соединял в себе ревнивое удивление и смутное восхищение.

"Ты думаешь, для крылатой это сложно? – Гвен равнодушно передернула плечами, выдерживая паузу скорее для приличия и для того, чтобы притянуть к себе все взгляды. – Бедняга до сих пор еще не понял, что мы можем соединять человеческие слова, как вздумается".

– С победою пусть правит

Пришедший к власти следом,

Победы песня скальда

Поможет ему множить, – произнесла она чуть нараспев, адресуясь больше к вандерцам, чье учащенное дыхание слышала за спиной.

– Победный клич в пустыне

Повсюду слышат люди,

Вечно властитель станет

Всем победами ведом.

Зальбагар очень пристально смотрел на ее лицо, точнее – на губы, довольно долго выжидая после того, как они перестали шевелиться, затем не поленился приподняться на локте, с сомнением оглядывая вандерских предводителей, но те ни на кого не обращали внимания, замерев в священном восторге.

– И что, я должен за это награждать? – спросил он брезгливым тоном. – Это все?

Поскольку Лейвхар и Улли покачивались на носках, полузакрыв глаза от нахлынувшего счастья, ответить за всех пришлось советнику Сирри:

– Рассказывают, мой властелин, что два семидневья назад король Данстейн взял приступом последнюю крепость своего давнего врага и соперника. Перед боем он поднялся на холм неподалеку и долго выкрикивал какие-то строчки, довольно похожие на те, что сейчас довелось услышать тебе. Говорят, что за них он отдал обручье из золота весом с голову ребенка. Не напоминает ли о нем украшение на левой руке этой странной девы?

– Ты что, всерьез считаешь, что этот бред, не стоящий называться стихами, приносит победу и удачу?

– Ни секунды не верю, мой властелин. Но и обратное утверждать тоже не берусь.

– Все с ума посходили, – с глухим раздражением пробормотал султан Эбры, отворачиваясь. – Моих слуг и союзников охватило заразное безумие. Что ты хочешь за свое дикое творение? Говори скорее и убирайся, пока и я не начал думать, что этот нелепый набор звуков поможет мне добиться цели.

Зальбагар вытянул из-под подушек ногу, оценивающе разглядывая роскошные браслеты на щиколотке и явно прикидывая, с каким расстаться. Гвендолен втянула воздух сквозь зубы, как всегда, прыгая с высоты и разворачивая крылья навстречу ветру.

– Я не возьму от тебя золота. – сказала она чуть хрипло. – Мне нужно другое.

– Что, она еще и выбирать имеет право? – Зальбагар обернулся к молчаливому Сирри. – Ну говори быстрее, чего ты хочешь, женщина.

– Мне нужно полное прощение Эбера ре Баллантайна и разрешение для него находиться на земле Эбры когда и сколько он пожелает, – скороговоркой произнесла Гвендолен на выдохе и только в конце фразы разжала стиснутые в кулак пальцы.

– Кого? Какое прощение? – эбрийский султан растерялся еще больше. – О чем она говорит? Сирри, зачем ты нашел каких-то полоумных союзников?

– Под прозванием ре Баллантайн в Эбру несколько дней назад приехал тот, человек из Круахана, чье настоящее имя вне закона, а изувеченное тело на дне гавани. Вернее, мы полагали, будто оно там, – спокойно заметил Сирри, с легким любопытством разглядывая Гвен из-под полуприкрытых век. – Я не стану произносить вслух, как его зовут, тем более и вам, и вашему достопочтенному отцу хорошо известно, из-за кого ваш отъезд в Ташир оказался столь поспешным. Интересно, что ты заговорила о нем, девочка.

– Чтоб мне песка наглотаться! – Зальбагар так резко сел на ложе, что половина подушек съехала на пол. – Да я ни за что… Как ты вообще посмела… никакие ваши северные заклинания меня не заставят даровать ему прощение! И если ты еще раз…

– Вам это и не понадобится, мой властитель, – по-прежнему ровно продолжил Сирри. – Как показывают последние события.

– Что ты имеешь в виду?

Гвендолен сама не узнала своего голоса. Ей показалось, что в голове ударил колокол, заглушающий все звуки и эхом бьющий по вискам.

Сирри ничуть не удивился – то ли его совсем не трогало проявление чужих чувств, то ли другого он и не ожидал. Он сделал какой-то неясный знак в сторону опущенной портьеры, и она раздвинулась. В образовавшийся проем двое слуг внесли, держа за углы растянутый плащ, на котором неподвижно лежал, запрокинув голову, толстый человек. Его камзол был полностью изорван и потемнел от крови, но лицо оставалось относительно чистым и даже безмятежным, поэтому Гвендолен без труда узнала Тенгала. Она со всей силой, которую только могла собрать, тряхнула его за воротник, больше всего на свете боясь, что он не откроет глаза и ничего ей не скажет, и она умрет от разрывающего голову стука крови, не узнав, что произошло.

– Теперь и я знаю, что такое – отдать за него жизнь, – Тенгал не говорил, а скорее сипел на выдохе, но Гвендолен настолько хотела чего-то от него добиться, что ловила каждое слово. – Но я так… и не понял… хорошо это или плохо. Ты тоже хочешь это… узнать, девочка с крыльями? Расскажешь мне… там за чертой, где мы встретимся?

– А куда эти двое дармоедов смотрели?

Хриплый злой голос, выталкивающий слова сквозь зубы, вряд ли мог принадлежать любимому скальду конунга Данстейна и парящей в небесах крылатой деве. Тенгал, впрочем, ответил не переспрашивая – видно, он уже подошел к порогу, с которого видно все и все понятно:

– Они лежали в дальней комнате… с закрытыми глазами и холодные совсем… не шевелились. Гвардейцы их…не стали трогать… решили, что мертвые.

Тогда у Гвендолен Антарей закончились все вопросы. Она выпрямилась и проверила, хорошо ли защелкнута рукоятка меча в ножнах, которые ей недавно подарили вандерцы. Ножны были слишком длинные и вечно колотили ее по ногам, поэтому она приноровилась закреплять их на спине, между крыльями. Она стряхнула с рук золотые браслеты, как лишний груз, но, подумав немного, подобрала с пола пару штук и сунула в нагрудный карман. Плащ съехал на пол с приподнявшихся крыльев, и Гвендолен обязательно оценила бы красноречивый взгляд эбрийского султана, если бы посмотрела в его сторону – но сейчас она ни на кого вокруг просто не обращала внимания, ровным шагом отправившись к окну.

– Скальд конунга не может уйти, не дождавшись заслуженного дара, – сказал ей в спину Лейвхар, но уверенности в его голосе не было.

– Данстейн заведет себе другого скальда, – размеренно произнесла Гвендолен, не оборачиваясь, – можете передать ему в качестве задатка.

– Ты что-то задумала, – утвердительно сказал Улли. Он стоял ближе всех к вскочившей на подоконник Гвендолен и смотрел на нее не отрываясь, как все вандерцы. – Что ты хочешь сделать?

– В какой стороне дворец Хаэридиана? – и поскольку никто не ответил, Гвен равнодушно пожала плечами, пристраивая меч поудобнее. – Впрочем, его будет несложно найти.

– Тебе его уже не спасти, поедем с нами в Вандер. Конунг даст тебе боевой корабль, ты вернешься и отомстишь. С местью надо прожить несколько лет, только тогда она становится сладкой, как мед. А ты сейчас полна горечи.