Текст книги "Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

По привычке наклонив голову к поднятому плечу и рассматривая их прищуренными против света глазами, в которых сквозили любопытство, насмешка и легкое превосходство, на Баллантайна и его спутников смотрел Алларий Таширский, сочинитель гибели мира и лучший актер на всем Внутреннем океане.

– Знаешь, Гвендолен… я давно хотел поговорить с тобой…

Гвен подскочила, не сразу сообразив, где находится, почему вокруг темно и почему она спит в одежде. Эбер сидел рядом, неотрывно глядя куда-то в угол. Постепенно ее сознание стало проясняться, словно в голове медленно раздвигались плотные шторы – уже под утро они разбрелись по пустым комнатам в доме Аллария, слишком измотанные, чтобы переживать или осторожничать. Гвендолен некоторое время сидела на огромном низком ложе, совершенно не рассчитывая, что Баллантайн к ней придет, не ощущая ни малейших сил, чтобы самой идти его разыскивать в огромном доме, и все-таки упрямо глядя в одну точку в темноте. Как она заснула – не помнила совершенно.

Но голос Эбера звучал так, что сон растворился почти моментально. С такой интонацией мужчина обычно говорит женщине: "Наверно, нам пора расстаться" или "Я давно хотел тебе сказать, у меня есть другая".

– Они все действительно пошли на это добровольно. Я никого не шантажировал, не запугивал, даже не подкупал. Конечно, некоторые согласились из-за денег, но они и цену назвали сами. Кто-то хотел навсегда уехать в Круахан. Кто-то ненавидел султана. Один просто не мог жить без опасности и риска. Он дольше всех умолял меня поручить ему что-нибудь…

И я берег каждого из них, словно больного ребенка. Я придумал целую сложную систему, как их защитить, чтобы никто и никогда не узнал, что они добывают сведения для круаханцев. Ни один из них не знал о других, чтобы случайно не выдать – каждый считал, что я полагаюсь только на него. Я никогда не встречался с ними в одном и том же месте. Я каждому представлялся под разными именами. Я выбирал людей или одиноких, или погруженных в себя, без особых привязанностей. Я никогда ничего не требовал от них и не настаивал – они все придумывали и предлагали сами. Я учил их предельной осторожности и с каждым вместе проговаривал его легенду. Хаэридиану тогда всюду мерещились заговоры на его власть, и когда в очередной раз арестовали половину его приближенных, только двоих отпустили с извинениями и даже чем-то наградили – оба они были важными фигурами в моей игре. Я продумал все, кроме одного варианта развязки. Но даже тогда я упрекал Службу Провидения только в одном – что они не отдали меня на расправу вместе с остальными. Как бы ты стала ко мне относиться после этого?

Гвендолен встряхнула головой, пытаясь вернуть мысли на место.

– Я всегда буду к тебе одинаково относиться, – голос звучал хрипло, и поэтому она перешла на шепот. – Что бы ты ни сделал.

– Потом у меня было много времени подумать, – продолжал Баллантайн, не особенно дожидаясь ее ответа. – Я ведь подал в отставку не сразу, а только когда понял, что сам бы не смог так поступить даже ради огромной пользы для всего Круахана. И значит, для Службы Провидения я не гожусь. Но мне очень не хотелось, чтобы моя жизнь так заканчивалась. Это все высокие слова – про искупление вины и прочее, я никогда не смогу вернуть жизнь тем, кто ее потерял, значит, исправить здесь ничего нельзя. У меня сохранилась единственная мечта – оставить после себя не гибель и разрушение, а что-то еще. Поэтому, – тут он невесело усмехнулся, – я болтаюсь в компании совершенно безумных людей по Эбре, куда мне ни в коем случае нельзя возвращаться. Хотя ни капли не верю в истории о таинственной чаше, каких-то непонятных силах и в собственные рассуждения об Ордене, который мы якобы можем создать. Что мы вообще можем? Только с трудом уворачиваться от султанской гвардии, да и то у нас это получается все хуже и хуже.

– Мне последнее время многие говорят, что я сошла с ума, – задумчиво сказала Гвендолен, садясь на постели. Наконец ей удалось окончательно разлепить глаза, но ощущение было такое, будто она только что боролась в пустыне с песчаной бурей. – Скорее всего это правда, но я не особенно жалею.

Эбер рассеянно провел по ее щеке пальцами. Он был рядом, он был с ней нежен, он знал, как до нее дотронуться так, чтобы она вся задрожала, но вместе с тем она не знала, где его мысли. Вряд ли он думает о рыжеволосой девушке с крыльями, сидящей рядом с ним на широкой постели в темном пустом доме. Хотя она готова на все, чтобы он на мгновение забыл о своих раздумьях.

– Все-таки странно, что мы оказались в Эбре, – пробормотал Баллантайн, глядя поверх затылка Гвендолен. – Судьба меня словно толкает… теперь еще и в дом Нухгара. Словно мне надо через что-то пройти до конца. У меня уже давно не было такого ясного чувства, что все предопределено, и случится то, что должно случиться. Ты никогда такого не ощущала?

Гвендолен хотела сказать, что каждый раз с ним ощущает то, чего никогда не ощущала раньше, но сдержалась. Все-таки он ждал от нее других слов. Несмотря на то, что сам уже снял с нее камзол и рубашку.

– Мне иногда кажется, – она помолчала, собираясь с мыслями, – будто я понимаю каждого человека рядом со мной. Все, что у него в жизни не получается, как ему плохо, как он бьется ради куска хлеба или пытается к чему-то прийти. Я это чувствую, но ничего не могу сделать. Хотя раньше я никогда об этом не думала, просто держалась от людей подальше. Может, я перестаю быть крылатой? – она с сомнением пошевелила крыльями, расправив каждое, и как всегда, на белые простыни упал яркий отблеск, словно от пламени. – Но летать я вроде еще не разучилась…

– Я не знаю, к хорошему или плохому, но мы меняемся, Гвендолен, – тихо произнес Баллантайн, опуская голову. – Если бы кто-то раньше мне сказал, что я каждую ночь буду с девушкой в два раза моложе меня, я бы искренне посмеялся, уже без всякой обиды. А теперь мне этого хочется все время сильнее и сильнее.

– Это в тебе просто немного отражается то, что хочу я.

Гвендолен сомкнула руки на его шее и счастливо вздохнула. Еще не рассвело-значит. еще какое-то время можно не думать о смысле своих поисков, о том, что они будут делать с гостеприимством этого подозрительного Аллария, о том, сколько еще им скрываться и дадут ли им гвардейцы выбраться из Эбры. Не говоря про Гарана с его угрозами – о нем лучше вообще не думать, чтобы не скрипеть зубами и не хвататься за кинжал. Сейчас кинжал совершенно лишний. Сейчас нужны только губы Эбера возле ее уха и ее руки, расстегивающие пряжки его камзола – почему их каждый раз так много?

Неожиданно Гвендолен широко распахнула глаза, как от удара, и очень пожалела, что дала себе зарок на время забыть о холодном оружии. Стоя в дверном проеме, почти неразличимый в серых предрассветных сумерках, разлившихся по всему дому, Алларий внимательно наблюдал за ними, и судя по заинтересованному выражению лица, еще и подслушивал. Эбер, по счастью, не обернулся, а в ответ на возмущенный взгляд Гвендолен Алларий спокойно приложил палец к губам и успокаивающе наклонил голову, отступая и пропадая в сумерках. На его лице, тонком, нервном и исключительно подвижном, сейчас присутствовало задумчивое выражение погруженности в себя и вместе с тем полной безмятежности, словно он не занимался постыдным делом подглядывания, а выполнял какую-то крайне важную миссию.

Гвендолен решительно высвободилась и босиком пробежала к двери. Ключа в замке не оказалось, но она задернула висящие поверх шторы и для верности еще подтащила к дверям стоящий поблизости сундук.

– Так лучше, – пояснила она, не вдаваясь в подробности. – А то мало ли кто здесь расхаживает. Зверюга у него опять-таки на вид не слишком дружелюбная.

Эбер ничего не возразил. Наверно, он тоже решил в оставшееся время попытаться не думать о прошлом и будущем. Возможно, потому, что Гвендолен поклялась себе, что использует все, что в ее власти, чтобы он отвлекся от своих мыслей. Никогда раньше она не думала, что будет так прикасаться к мужчине, что ей захочется вывернуться из кожи, чтобы доставить ему удовольствие, что она будет пытаться угадать, чего он ждет от нее, и что ей все будет казаться прекрасным, пока ее сердце стучит от любви.

Но все получилось наоборот – она мечтала принести наслаждение, а почувствовала его сама, гораздо острее чем всегда. Задыхаясь от пронзающего изнутри ощущения и от дрожи, доходящей до кончиков пальцев, она упала на смятое покрывало с бешено колотящимся сердцем, с трудом осознавая шепот Баллантайна рядом:

– Хорошо, что скоро рассвет, и всем, кого ты перебудила, в любом случае пора вставать. Неужели ты чувствуешь это так сильно, Гвендолен?

Она не сразу смогла разлепить губы, чтобы ответить. Глаза закрывались сами собой, и все тело качалось на какой-то бесконечной теплой волне. У кого в ее народе язык повернулся назвать это проклятием? Наверно, они просто завидовали…

– Приветствовать рад я всех вас, кто мой дом осчастливил приходом. Надеюсь, не встретите вы здесь ни в чем недостатка.

Алларий лучезарно улыбнулся, изящно поведя рукой вокруг, но Гвендолен отчетливо казалось, что выражение радушного хозяина, открытого и дружелюбного человека, больше всего на свете ценящего изысканную беседу, такая же маска на его лице, ак все другие. С подозрением рассматривая явившуюся под вечер компанию гостей, она начинала понимать, зачем Алларию такой большой дом, раз сюда периодически наведывается столько народу. С другой стороны, было совершенно неясно, почему подобные сборища до сих пор не заинтересовали султанскую гвардию. Тем более если учитывать, что расположившаяся в просторном зале публика не принадлежала к верным подданным Хаэридиана Могущественного, да снизойдет он в своем великолепии до своих жалких слуг. Или как там у них принято говорить? Гвендолен хмуро зарылась в подушки в дальнем углу комнаты, и, чтобы побороть желание нервно грызть ногти, жевала большой персик из стоящей перед ней чаши с фруктами. Ее откровенно раздражала эбрийская манера сидеть на полу, есть руками, из напитков подавать только воду, но при этом постоянно раскуривать какие-то сладко пахнущние темные палочки, от запаха которых кружилась голова. Раздражало выражение застывшего блаженства на лице сидящего рядом Логана – он битый час аккуратно перемещал взглядом все предметы в комнате поочередно, заставляя гостей нервно вздрагивать. Но Логан был так горд своим новым умением, что полностью ушел в себя. Дагадд задумчиво опустошал блюдо с финиками и даже не ворчал, что "в этой Эбре не нагребешь ничего правильного похлебать", из чего Гвендолен сделала вывод, будто он тоже внутренне прислушивается к какому-то недавно открывшемуся у него таланту. Баллантайн на другом конце тихо разговаривал с Нуадой. Остальные – их было человек десять, в том числе и уже знакомый им Тенгал – с опаской на них поглядывали и в ожидании чего-то интересного развлекали себя стихами, которые декламировал Алларий. Гвендолен особенно не вслушивалась, но судя по всему, они были из его обычной мрачной серии про разверзнувшуюся землю и сошедший с небес огонь. Впрочем, под конец она втянулась, и текст неожиданно захватил ее – он был от имени божества, оплакивающего созданный им мир, который ему же придется уничтожить. Слушатели вежливо подняли руки и постучали ладонями друг о друга – видимо, это была такая манера выражения одобрения – но по лицам было заметно, что их гораздо больше занимают собственные мысли и присутствие в зале странных гостей. Причем сильнее всего косились на Баллантайна, даже демонстративно висящие на шее Гвендолен кинжалы в тройных ножнах и потемневший остановившийся взгляд Логана вызывали меньше тревоги.

– Я вижу, что вам нелегко наслаждаться изящной беседой, пока не войдет в ваши души друг к другу доверье, – высказался Алларий. – Да будет известно, что гости мои не опасны для тех, кто не дружен чрезмерно с властителем Эбры. Историю странствий своих они сами промолвят. Могу лишь сказать, что приплыли они из-за моря, влекомые целью великой, и странные силы подвластны им – больше, чем людям обычным дается.

Гвендолен при этих словах едва не поперхнулась, однако Логан с Дагаддом продолжали хранить полную безмятежность. Дагадд даже степенно покивал с чувством собственной значимости. Поскольку конец ночи у них был не занят таким важным делом, как у Эбера и Гвендолен, они успели, похоже, перекинуться парой слов с Алларием. Но стоит ли ему доверять? И можно ли доверять человеку со множеством лиц и образов? Что ему вообще от них нужно?

– Ну что же, – заговорил наконец один из собравшихся, смуглый человек с резкими чертами лица, – раз вы находитесь в доме Аллария, то вами явно тоже интересуется гвардия султаната. Мы собираемся здесь, потому что это единственное во всей Эбре место, где мы чувствуем себя относительно спокойно. Вероятно, мы сможем оказаться друг другу полезны. Верно ли мне сообщил Тенгал, что одного из вас ожидает неминуемая смерть, если его схватят? Должен сразу предупредить, что у нас все по-разному относятся к этой истории. Я в нее до конца не верю, но любой, кто нанес власти Хаэридиана хоть какой-то ушерб, вызывает у меня симпатию. Пусть даже если это посланник круаханской короны.

– Я здесь не от имени Круахана, – холодно сказал Баллантайн, глядя прямо перед собой. – Не слишком ли много знает про нас человек, о котором мы не знаем ничего?

– Принимаю это приглашение представиться, – человек усмехнулся. – Мое имя Эльмантар, но я редко на него отзываюсь. Обычно меня зовут Черным Ястребом. Я и мои ребята попортили немало крови Хаэридиану и его гвардии за последний год. В отличие от всех остальных, кто здесь присутствует

– Разумеется. Только больше половины несчастных, кого ты увлек своими речами, гниют в тюрьме или могиле, а ты сидишь на мягких коврах и куришь крэк, – ядовитым голосом отозвался другой, пожилой человек с таким количеством складок на лице, что скорее напоминал старую собаку, и глаза его смотрели вокруг так же печально.

– У меня на теле больше шрамов, чем у тебя на языке мозолей от лизания придворных задниц, Уллиль! Хоть в доме Аллария не изображай из себя сенатора. Не понимаю, зачем тебя вообще пускают на порог.

– Алларий пускает нас всех, – вмешался третий, худой и подвижный человечек, постоянно вертящийся на своих подушках, – потому что надеется, что мы когда-нибудь объединимся ради единой благой цели, и освободим Эбру от тирана, чтобы основать первое справедливое государство на Внутреннем океане. Представляю, насколько ему больно каждый раз видеть, как мы грыземся между собой!

– Воистину тронут твоею заботой, Хаэда, – мелодично проговорил Алларий, разворачивая большое ослепительно белое опахало. В затянутых светлым шелком окнах угадывался уже последний отблеск садящегося солнца, но жара упорно не желала спадать. – Однако о смысле поступков моих ты глаголешь неверно. Тому совпаденье виной, что гонимые властью – ученые люди, возвышены духом и ценят искусство. Нигде не сыскать благодарнее публики, нежели ваша.

– Другими словами, мы сейчас сидим в трогательном обществе государственных преступников, – мрачно прошептала Гвендолен на ухо Логану. – И сами не лучше. Признайся наконец, что вам для острых ощущений не хватало устроить небольшой государственный переворот с народными волнениями. Именно поэтому вы потащили нас в Эбру.

– Твое первое впечатление обманчиво, юноша, – мягко заметил сидящий рядом с ней человек. Его глаза были закрыты большими толстыми стеклами, видимо, поэтому он разглядел только мужской камзол Гвендолен, штаны с пряжками и кинжалы на шее. Однако слух у него оказался намного острее зрения. – Далеко не все из нас хотят каких-то перемен или чьего-то свержения. Даже Эльмантар – он скорее ищет постоянного риска. Ему нравится ходить по углям босыми ногами.

Гвендолен посмотрела на него надменно, но все-таки заинтересованно. По крайней мере он единственный заговорил с ней.

– А ты, например, чего хочешь? – спросила она. – Вряд ли ты ходишь к Алларию в надежде послушать хвалебный гимн справедливым порядкам в султанате.

– Моя душа здесь отдыхает, – ответил он просто. – Я служу богу, который под запретом в Эбре. Здесь я хотя бы не слышу, как его проклинают, а иногда даже могу поговорить о нем с кем-нибудь.

– Как зовут твоего бога? Случайно не Иситар?

Человек издал удивленный возглас и зачем-то ухватился обеими руками за рукав камзола Гвендолен.

– Как жаль, юноша, что я не могу видеть твоего лица. Ты первый из многих людей, кто знает хотя бы часть нашего учения и не боится произносить вслух имя Великой Любящей. Ты, наверно, знаешь, что простой люд искажает ее образ, наделяя ее чертами местного демона, которому все поклонялись прежде? Но для нас она всегда будет той Астаррой, что в первозданной силе своей любви спустилась за Изиром в царство смерти и вывела его оттуда.

– Мои знания намного меньше, чем ты думаешь, – Гвендолен высвободилась и попыталась побольше завернуться в плащ и вжаться спиной в подушки. Сравнение с демоном ей совсем не польстило.

– Когда-нибудь ты непременно услышишь об Изире и о том, как он отдал свою жизнь за других. Все, кто узнают об Изире, рано или поздно открывают ему свою душу. Или я расскажу тебе о нем, если мне посчастливится, и ты погостишь здесь подольше.

"В таком случае мне не посчастливится", – с тоской подумала Гвендолен. Но в облике человека с толстыми стеклами на глазах было что-то такое безмятежное и вместе с тем сильное, что сказать ему в лицо какую-нибудь колкость не хотелось. "Славное местечко Эбра, ничего не скажешь. Ни сесть нормально, ни выспаться, да еще битком всяких сомнительных божеств, помешанных, контрабандистов и заговорщиков. Может, это у них от жары?"

Она прислушалась к продолжавшемуся разговору, который за то время, что Гвендолен отвлеклась, перестал быть заурядным препирательством и плавно перешел к более серьезным вещам.

Говорил Уллиль, тот самый человек с грустными собачьими глазами – бывший толкователь законов при дворе Хаэриддиана, отосланный прочь за приверженность к излишнему милосердию, но сохранивший некоторые связи и успешно ими пользующийся. Так пояснил Гвендолен ее новый знакомец, странный служитель странного бога, в свою очередь представившийся Магнусом. У Гвендолен в голове образовалась легкая чехарда из всех новых имен, всем вместе было тесно, и каждое норовило вытолкнуть предыдущее, но она упорно слушала, потому что у сидящего напротив Баллантайна было заинтересованное выражение лица.

– Я предлагаю на время забыть все раздоры и распри между нами. Потому что приближается событие величайшей важности. Я слышал от надежных людей, что султан Хаэридиан в ближайшее время собирается отречься от власти.

У присутствующих вырвался одновременный крик. Некоторые даже вскочили на ноги, остальные по крайней мере сделали такую попытку, привстав с ковров и подушек. Черный Ястреб Эльмантар громко расхохотался, cкрестив руки на груди.

– Во дворце, куда ты так часто ползаешь, Уллиль, курят слишком много крэка на ночь. Вот им и привиделся этот кошмар.

– Не приписывай другим свои пороки, – выкрикнул с места Тенгал, видимо, недолюбливавший предводителя открытого сопротивления.

– Ты хочешь сказать, что уже вылечил всех прихвостней Хаэридиана от вредных привычек? Вряд ли, ведь в основном ты занят их дурными болезнями.

– Неужели вы не понимаете, какой нам дан шанс?

– Шанс умереть в петле – несомненно! Хаэридиан специально распускает эти слухи, чтобы посмотреть, кто не до конца зарылся в песок и начнет поднимать голову.

– Никогда не поверю, что вампир добровольно откажется пить кровь и перейдет на молоко.

– Замолкните все! – прозвучал ясный голос Аллария, и многие невольно сжались, поспешно принимая прежнее положение. Похоже, его авторитет в этом собрании странных людей был безоговорочным. – Ваши распри нелепы и тщетны. Могу подтвердить, что у домыслов есть основанье.

– Ты всерьез веришь в дворцовые сплетни. Алларий? – один Черный Ястреб продолжал возражать, но заметно сменив тон.

– Я не верю, я знаю, и ведаю, что за причина подтолкнула к решенью такому властителя Эбры. Скоро год, как приходят на площадь базарную люди, говорящие о неминуемой гибели мира. Правящий Эброю сгинет без всякой пощады. ибо ужасны его прегрешенья и тяжек груз злобы. Вот и решился султан обмануть провиденье.

Несколько мгновений сидящие в зале напряженно обдумывали услышанное.

– Но послушай… Алларий, – слегка растерянно произнес Эльмантар, если человек с резкими чертами лица и сверкающим взглядом вообще способен теряться. – Ты же сам сочиняешь все эти рассказы о конце света… непонятно только, зачем…Никогда не мог подумать, что власть Хаэридиана падет из-за выдумки! Но если это так – моя жизнь принадлежит тебе!

– Почему же непонятно зачем, – сварливо заметил Уллиль из своего угла. – Позавчера в Эбру прибыл Зальбагар, сын племянника султана, бежавшего в Ташир после своего мятежа восемь лет назад. Думаю. что некоторые из присутствующих здесь неплохо помнят эти события, – он выразительно покосился на спокойно слушающего Баллантайна. – . Другого преемника по крови у Хаэридиана быть не может. Но учтите, что всю юность он провел в Ташире. Не удивлюсь, если в островных поместьях, принадлежащих нашему любезному хозяину. Не в моих правилах обещать кому-то свою жизнь, Алларий, но я преклоняюсь перед вашим умением вести игру.

– Если скажу, что Ташир я покинул, отвергнут своею роднею, и никогда не стремился влиянье обресть на носителей власти, вряд ли поверите вы. Но позвольте тогда мне прибавить, что Зальбагар слабодушен, ленив и к трудам неспособен, целыми днями лежит на коврах он и ищет услады у женщин. Будет покорен он каждому слову султана, верша его тайную волю. Так что не ждите вы в Эбре больших перемен от моих предсказаний.

– Даже лучше, что он такой. Власть неминуемо ослабнет, и тем быстрее мы сможем добиться своего…

– … и создать царство справедливости в самом несправедливом из городов Внутреннего океана.

– А ты прикажешь ждать смерти и надеяться попасть в блаженный мир твоего Изира?

– Слушай, Алларий, когда ты там предсказывал конец света? – Гвендолен некоторое время послушно поворачивала голову к каждому из говоривших, но потом у нее заболела шея. – Долго еще осталось с ними мучиться?

Собравшиеся обернулись к ней как один, только сейчас заметив сидящее в углу странное существо с взъерошенными рыжими кудрями, в одежде то ли юнги, то ли приказчика, и в стянутом под горлом плаще, невзирая на жару. Оттого, что вся фигура была закутана, взгляды невольно притягивало лицо – казавшееся особенно бледным от ярких волос, с прищуренными глазами и упрямо выпяченной нижней губой. Красивым это лицо было назвать нельзя, но в нем было нечто настолько отличающееся от остальных, что остаться равнодушным было тяжело.

– Раньше для защиты дома было достаточно твоего леопарда, Алларий, – мрачно произнес Эльмантар. – А теперь здесь гавкают щенки.

В принципе Гвендолен даже обрадовалась: поскольку выспаться не получилось, от нудных препирательств в одно ухо и от тягучих бесед о каком-то непонятном боге в другое ее безудержно клонило в сон. А так выпадал неплохой случай встряхнуться.

– Бедняга, – сказала она язвительно, – у тебя, похоже, глаза затуманились от этого…от крэка. Разве ты видел у собак такие когти?

Достав пару кинжалов, она для наглядности метнула их в огромную чашу с фруктами, стоящую посередине ковра. Персик, самый верхний в груде, развалился ровно пополам, а виноград покатился по ковру, как темные бусы.

Эльмантар начал приподниматься, но в этот момент – в общем, что-то ведь обязательно должно было произойти, – в наружную дверь несколько раз постучали, причем, судя по звуку, сапогом. Упомянутый леопард, спокойно дремавший у ног Аллария, мягко поднялся, и Гвендолен залюбовалась – его спина изогнулась так, что стала походить на натянутый лук. Если бы судьба не создала ее птицей, она, вероятно, хотела бы быть кошкой.

Потом она посмотрела на Баллантайна, немного виновато и чуть хитро наклонив голову к плечу, словно желая сказать: "Да, характер у меня очень скверный, но что поделать? Зато вся нежность, которую я не трачу понапрасно на других, достается тебе – разве плохо?"

Но Эбер не вернул ей взгляда. Он смотрел на Логана, прямо и спокойно, с таким же выражением лица, с каким входил в Чертог Провидения выслушивать свой приговор, и такие же пятна загорались на скулах – единственный признак волнения.

– Похоже, Баллантайн, нам не стоит делить трапезу с этими новыми гостями? – вполголоса спросил молодой книжник. Трудно было что-то заметить на его отстраненном прекрасном лице, но он тоже забеспокоился. – Вы знаете, кто бы это мог быть?

– По крайней мере не гвардейцы султаната, уже хорошо, – Эбер покосился на испуганно вскинувшихся заговорщиков. – Это условный стук, которыми обычно пользуются люди из Пряди. И я в общем догадываюсь, из какой именно.

– Привет, Алларий, – небрежно бросил Гаран и залез на подушки прямо в сапогах. Похоже, без Тельгадды он уже не умел их снимать. У Гвендолен язык чесался спросить нечто подобное, но она благоразумно спрятала его подальше за зубами, и еще губы сжала поплотнее на всякий случай. Вряд ли у них получится притвориться, что их нет в доме Аллария, но почему-то ей казалось, что чем позже их обнаружат, тем лучше. – Все читаешь свои стишки и мечтаешь за обедом о мировой справедливости? – Гаран потянулся за персиком и быстро его сгрыз, бросив косточку рядом с собой на ковер. – Хотите, я вам предложу нечто вкусное на десерт? Такое, от чего у вас слюни потекут?

– О предводитель достойных людей, с кем опасно столкнуться в пустом переулке! Знаю, по прихоти праздной в мой дом заходить ты не стал бы вовеки, – торжественно кивнул Алларий.

У Гвендолен получился замечательный наблюдательный пост в углу, откуда она видела всех в комнате, а на нее мало кто обращал внимания. Несмотря на то, что присутствие Гарана вызывало у нее странное ощущение – крылья начинали дрожать от стремления скорее улететь подальше – смотрела она в основном на Аллария. Своей странной манерой выражаться и несколько подвывающей интонацией он мог бы произвести впечатление слегка безумного. Он постоянно кого-то изображал, и было прекрасно видно, что ему это доставляет несравненное удовольствие. Но Гвендолен не покидала уверенность, что он всего лишь не отказывает себе в желании поразвлечься на пути к чему-то… добиваясь чего-то… выполняя какую-то цель… Ей было сложно додумать свою мысль до конца, но он был не просто лицедеем на подмостках, пляшущим перед толпой. Скорее наоборот, толпа танцевала для него.

– Думаете, я не знаю, о чем вы тут болтаете? – продолжал между тем Гаран, усмехаясь. – Надеетесь, что власти тирана придет конец? А может, кто-то мечтает еще и занять его место? Даже если вы не перегрызетесь между собой, то гвардия точно вырвет вам глотку. Я не прав?

– Раз ты об этом так хорошо знаешь, Гаран из Западной Пряди, то зачем пришел сюда? Твоя прямая дорога – в дом султаната, за вознаграждением, – хмуро произнес Тенгал, не поднимая глаз.

– Да, но почему-то я все еще не там, – Гаран хитро прищурился. – Хотя не скрою, действительно считаю себя достойным награды и самой высокой участи. Однако я здесь. Как полагаешь, почему?

– Если надеешься, что мы тебе дадим денег за молчание… – начал Уллиль, но Гаран махнул рукой в его сторону, не дослушав.

– Весь твой дом стоит меньше, чем перстень у меня на пальце, бывший казначей. Однако здесь у вас есть нечто ценнее золота. Смешно, да? – он пожал плечами. – Никогда бы не подумал, что на свете что-то может с ним сравниться. А теперь почти уверен, что это так.

– Что у нас может быть? – Уллиль оглядел остальных почти умоляющим взглядом. – Откуда?

– Да он просто крэка перенюхал, – отрезал Черный Ястреб. – Не видите что ли, глаза блестящие, зрачки сужены. Прикажи его куда-нибудь положить, Алларий, очухается и уйдет.

– Забыл, Эльмантар, как мы надышались на спор? Ты три дня валялся не двигаясь. А я на следующий день выехал с караваном на южную границу, – Гаран приподнялся, уперев кулаки в колени. Он уже начинал терять терпение. – Когда Гаран из Западной Пряди о чем-то говорит, то это не болтовня трусливых книгочеев! Вот эти четверо, – он ткнул пальцем в сторону Баллантайна. – Они знают что-то… такую вещь, которая способна дать огромные силы! А может, власть над всем миром, я не знаю. Но, в общем, такую штуковину, от которой вся гвардия Эбры будет ползать у нас в ногах, как червяки. Они знают, что она есть, и они ее ищут.

Сидящие рядом с Эбером и Дагаддом спешно отодвинулись вместе с подушками, в результате чего образовалось пустое пространство. В наступившей тишине Гвендолен гордо пересекла комнату и села за плечом Баллантайна, пытаясь поджать ноги по-эбрийски и поэтому все время ерзая. Торжественно застыть в позе мрачного телохранителя никак не получалось. Логан со вздохом присоединился к ним и присел с другой стороны.

– Почему ты так думаешь, Гаран из Западной Пряди? – все опять признали за Баллантайном право говорить первым. – Разве у тебя есть доказательства?

– Ха! Доказательства! Ты объявлен в Эбре вне закона. Старина Хэрри дорого бы заплатил за то, чтобы увидеть каждую часть твоего тела отдельно от другой. А ты все-таки сюда притащился – для чего? Понятно, что не на увеселительную прогулку со своей пернатой подстилкой. Ради чего может человек так рисковать своей жизнью? – я вас спрашиваю? – Он обвел взглядом замолкшее собрание. – Когда ты найдешь то, что ищешь, мы пройдемся по Эбре, как по ковру. Вы мне все пригодитесь и не пожалеете об этом.

Эбер ничего не ответил. Похоже, он снова думал о своем, и в мыслях был от Гарана очень далек.

– Мне кажется, сьер Баллантайн ясно дал вам понять наше мнение по этому вопросу, – церемонно заметил Логан. – Иначе мы продолжали бы находиться в вашем доме.

– Шлепал бы ты отсюда, – прибавил Дагадд, для выразительности складывая на груди толстые руки. – Мы тут слепились, языками шкрябаем. Не впихивайся лучше, а то копыта отстегнем.

Гвендолен, как ни странно, промолчала. Внутренний голос, решивший в этот раз стать разумным, подсказывал ей, что тратить кинжалы еще рано – они могут ей в скором будущем очень пригодиться.

– За морем, видно, все такие глупые, – Гаран привстал, нимало не смутившись. – Эй, неудачные заговорщики, может, вы поумнее будете? Отдайте мне этих четверых, и я пошел.

Многие с надеждой посмотрели на Аллария. Тот молчал и приветливо улыбался.

– Ну как-то это… – неуверенно забормотал Уллиль. – Все-таки они гости…Как бы сказать…