Текст книги "Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 35 страниц)

– И где они теперь, твои золотые?

– Ну где… ну, толкнуло меня что-то под руку… зачем я только в тот день в трактир зашел… А вот свояк мой крышу настелил. Новую, из цветной черепицы – загляденье просто.

– Ага, будто в доме с новой цветной крышей легче голодается, чем со старой. Твой свояк еще дурнее тебя – ты хотя бы удовольствие получил.

– Протектор за каждого душой болеет – так прямо и сказал.

– Помяните мое слово, через полгода колдуны эти будут здесь творить, что хотят. Какой человек им понадобится для своих мерзких дел – того и заберут.

– Он давно султану обещал Круахан отдать. Еще когда в Эбре жил – там они и сговорились.

Гвендолен давно уже шагала так быстро, как только была способна, невольно морщась и не желая прислушиваться, но не слушать было трудно – подобные разговоры доносились с каждого перекрестка. Она переходила с шага на бег и обратно, когда сбивалось дыхание, попутно высматривая какую-нибудь гостиницу или трактир, чтобы переодеться, но пока все попадавшиеся ей заведения наводили на мысль, что раздеться там помогут охотно, а вот с одеванием будет гораздо сложнее. По крайней мере, у нее не осталось вопроса, где искать Эбера – но меньше беспокоиться от этого о его судьбе она не стала. Скорее наоборот.

Так она добралась до самых богатых кварталов, сохранивших кое-где следы былой роскоши, но в общем тоже выглядевших так, будто по ним пронесся гибельный ветер из эбрийской пустыни. Тем не менее здесь было не в пример спокойнее, а гостиница, в которую Гвендолен наконец решилась заглянуть, поражала валленским роскошеством, привычным и необременительным ранее, но теперь откровенно бьющим в глаза. Цена, которую запросили за комнату, сбивала с ног и окончательно сокрушала тех, чьи крепкие нервы еще могли выдержать созерцание мерцающих золотом занавесей и тонкого стекла.

– Мне нужна комната только на час, чтобы привести себя в порядок, – сухо сказала Гвендолен, напряженно гадая, останется ли у нее хоть медяк на обед. Впрочем, еды в Круахане, похоже, все равно никакой не было, кроме бесплатного супа от протектората.

– С тех, кто берет комнату только на час, мы обычно просим двойную цену, – тонко усмехнулся валленец с завитой бородкой и усами, благоухающий как добрая половина парфюмерной лавки. – Но вы одна, блистательная сьера, и приехали недавно – значит, можете стать у меня постоянной клиенткой.

Блистательная сьера от такого обращения к себе едва не разроняла все свои пожитки, а в следующий момент ей показалось, что у нее с лицом происходит что-то странное. На самом деле она улыбалась, с неуверенностью, смущенной радостью и безумной надеждой – выражением, которое никогда не появлялось на лице Гвендолен Антарей, чья улыбка в зависимости от обстоятельств напоминала мрачный оскал или презрительную гримасу. Но Гвендолен Антарей, если бы она осмелилась появиться в своем прежнем обличье, положив большие пальцы на рукояти кинжалов и грозно развернув пламенеющие крылья, никто не назвал бы блистательной сьерой. Не то что стройную девушку, немного бледную и осунувшуюся, с мечтательным взглядом, милой заразительной удыбкой и ямочкой на подбородке. Любовь – что еще могло привести в Круахан переодетую девушку из богатой семьи, судя по тому, сколько она заплатила за комнату. Романтические истории – это очень красиво, и к тому же придает правильный образ его высокодоходному заведению. Поэтому валленец источал медовую изысканность и был с Гвендолен исключительно почтителен.

Не желает ли ослепительная сьера фруктового лимонада и послушать последние новости?

Гвендолен подозревала, что бокал лимонада будет стоить по меньшей мере половину комнаты, но новости узнать очень хотелось. Тем более что она не сомневалась – валленец должен быть их неиссякаемым кладезем.

Блистательная сьера не будет спрашивать, как удается в самом центре охваченного безумием Круахана подавать такой же лимонад, как на Стеклянной набережной в Валлене. Ей и так понятно. что усилия должны быть поистине героическими.

Таинственная гостья так же любезна к своему скромному слуге, как и прекрасна, но несколько преувеличивает его заслуги В любом, даже окончательно спятившем обществе, можно прекрасно устроиться, если есть полезные связи, и нужныи людям нужно то, что ты предлагаешь.

Блистательная сьера безмерно удивлена – неужели в Круахане осталось много валленцев?

– Да будет мне позволено… – хозяин гостиницы изящно повел рукой, аккуратно опускаясь в кресло напротив Гвендолен. – Валленцев в Круахане сейчас гораздо больше, чем когда бы то ни было, поскольку протекторат отчаянно нуждается в золотых монетах, а их больше всего накопилось у славных по всему Внутреннему океану валленских ростовщиков. К тому же моя гостиница знаменита не только среди валленцев. Многие из молодых чиновников протектората очень любят проводить здесь свое время, отдыхая от праведных трудов во благо освобожденной страны.

– Значит, протектор… – Гвендолен запнулась. Она прекрасно знала, но не могла выговорить его имя, как с самого начала их знакомства – сердце колотилось где-то в горле. – Он… тоже бывает здесь?

– Протектор Баллантайн, – сурово произнес хозяин гостиницы, – никогда не переступал порога моего заведения. Он не одобряет валленской роскоши, хотя и не может ее запретить в свободном Круахане.

– Значит, Магистры Ордена сюда также не заходят, – осторожно сказала Гвендолен, водя пальцем по краю бокала. – Им тяга к роскоши не менее чужда.

– Я редко ошибаюсь, когда пытаюсь определить, откуда тот или иной человек, – валленец в очередной раз почтительно склонил голову. – Но на ваш счет я заблуждался, дивная сьера. Ваша осведомленность показывает, что вы, похоже, все-таки родом из Круахана или долго здесь прожили.

– Не все ли равно?

– Как вам сказать… Хоть Службы Провидения больше нет, все равно лучше заранее представлять, кто делит с тобой беседу, прежде чем начать говорить все, что думаешь.

– Я долго… ездила… по делам, – с усилием произнесла Гвендолен. Она с тоской посмотрела на исхудавший кошелек, в котором пришлось бы теперь долго шарить, выуживая последние монеты. Но добыть из валленца сведения с помощью одной загадочной улыбки и взмахов ресниц было не проще, чем деньги из ее кошелька.

– О разумеется, восхитительная госпожа, – хозяин гостиницы с достоинством уронил свой платок поверх положенной на стол монеты, словно ему претило прикасаться голыми руками к презренному золоту. – Разумеется, только длительное отсутствие помешало вам узнать, что могучие Магистры Ордена священной Чаши, мессиры Логан и Дагадд, бывают здесь очень часто. В первую очередь именно благодаря своей уверенности, что сьера протектора они никогда не застанут.

– Ах вот что… неужели?

– О да, достославная сьера, но сдается, что вскоре мессирам магистрам придется переживать еще более непростые дни. Ведь в Круахане больше не осталось ни одной приличной гостиницы.

– И что же?

– Когда каждый из них вскорости захочет найти место, где никогда не встретит другого, куда им направиться?

– Почему ты считаешь… – начала Гвендолен, но валленец внезапно склонился еще ниже, продемонстрировав аккуратно зачесанную лысину.

– Видите, как я не далек от истины, дивная сьера. Великие магистры теперь предпочитают показываться в одиночестве.

Гвендолен обернулась через плечо и быстро вскочила, постаравшись не запутаться в подоле платья. В дверях стоял Логан – излучающий такую же холодную изысканность, как и раньше. Волосы, тщательно расчесанные и подвитые на концах, так же достигали плеч и сверкали еще сильнее. На камзоле прибавилось пряжек и украшений самой различной формы, но щеки ввалились так, что лицо стало напоминать заостренный клинок, и зеленые глаза слегка покраснели, отчего казались тусклыми.

– Это я, Луйг, – сказала она поспешно, словно пытаясь убедить в этом саму себя. – Я вернулась.

– Гвен? А почему я не почувствовал, когда ты проехала через ворота?

На мгновение на лице Логана промелькнуло что-то похожее на облегчение, но затем его взгляд снова остановился. Он не отрываясь смотрел куда-то ей за спину.

– Луйг! Это я. Наверно, сейчас я еще более настоящая, чем раньше.

Черты лица Логана почти не дрогнули – и в самом деле, разве перед ним было зрелище, способное как-то поколебать душу хранителя знаний и арбалетов? В конце концов, он каждый раз, сталкиваясь с какой-либо неожиданностью, всего лишь удостоверялся в том, что и так знал прежде, просто забыл или не хотел вспоминать.

– В общем, тебе даже идет платье, Гвендолен Антарей, – сказал он, слегка прищурясь. – Но нам… мне будет не хватать тебя в Совете магистров.

– Ты знаешь, почему я это сделала.

– Из-за кого, – педантично уточнил Логан. – Знаю.

– Не только! – Гвендолен подалась ему навстречу, все-таки наступив на подол, но не заметив это. Глаза ее потемнели, а волосы моментально растрепались, совсем как раньше, – Мне надоело, когда я могу сосчитать на пальцах одной руки людей, которые на меня смотрят без отвращения! Если бы я сегодня приехала в Круахан как три года назад, знаешь, где бы я сейчас сидела? На чердаке грязного дома, до утра не решаясь заснуть и не выпуская кинжала! Причем он у меня остался бы уже последний, остальные я бы потратила на тех, кто пытался бы в меня швырнуть какой-нибудь дрянью или дотянуться палкой!

– И часто последнее время дотягивались до Великого Магистра Ордена Чаши? – холодно спросил Логан, отступая на вежливую дистанцию.

– Неважно! Все равно я прекрасно видела, как ко мне относились! Как к животному, которое приносит большую пользу и к тому же кусается, поэтому его надо беречь и стараться не злить! Ты думаешь, я не знала, что ты обещал двукратное повышение ранга тем, кто согласится быть в моей свите?

– Твоя главная сила всегда была в твоей убедительности, Гвендолен Антарей, – медленно произнес Логан. – Ты могла уверить кого угодно в чем угодно. В том числе и себя саму. Но я все-таки хранитель знаний, а знание – это единственная непреложная вещь. Я знаю, ради кого ты это сделала.

– Можешь взять это свое знание, Логан, сын Дарста, – Гвендолен скрестила руки на груди и встряхнула разлетевшимися кудрями, – записать его на самом дорогом пергаменте, аккуратно сложить, перевязать шелковыми лентами и засунуть себе…

– Оказывается, – невозмутимо сказал Магистр знаний, – самые скверные стороны характера у всех живых существ поддаются переменам хуже всего. Даже если сами эти существа меняются до неузнаваемости.

– Я предупреждала, что во мне еще больше настоящего, чем прежде.

– Каюсь, не воспринял ваши слова должным образом, – Логан церемонно наклонил голову. – Больше искушать судьбу я не буду. Могу ли я чем-то загладить свою недогадливость?

– Да! – Гвендолен снова рванулась вперед. – Проведи меня в протекторат!

– Ты уверена, что хочешь этого?

– Не пора ли тебе добровольно сложить с себя ранг, сын Дарста? – Гвен начала заметно терять терпение. – Пожалуй, настало время поделиться своей проницталеьностью и понятливостью с младшими воинами, иначе тебе просто не снести такой груз.

Логан только вздохнул, пропуская ее вперед в дверях. Теперь было особенно хорошо заметно, какой у нее красивый затылок, и что под прежним коротким мальчишеским камзолом была скрыта тонкая талия, пусть даже она сейчас безжалостно стянута пластинками корсажа. Но он отдал бы все, что было в его власти, лишь бы увидеть перед собой прежнюю Гвендолен – сутулящуюся и взьерошенную, кутающуюся в темный плащ до пола.

– Скоро стемнеет, – сказал он с легкой тревогой, снова посмотрев ей за спину. – А до полнолуния всего два дня.

– Боишься, что я начну с пеной у рта кататься по камням и грызть их? Не переживай, сын Дарста, из нас двоих я, несомненно, нахожусь в гораздо более здравом уме. Как, впрочем, было всегда.

По дороге Логан тем не менее бесконечно оглядывался и пытался ускорить шаги. Выглядело это довольно странно, учитывая наличие свиты из сосредоточенных молодых людей, вышагивающих на некотором расстоянии, и отсутствие людей на улицах. Вдали, правда, доносились беспорядочные крики и одинокие гулкие хлопки, которые можно было бы принять за звуки праздничных петард, если бы Гвендолен не была убеждена в том, что даже самое изощренное воображение не могло подсказать жителям Круахана повода что-либо праздновать. Она плелась за Логаном, начиная постепенно отставать.

– Что с тобой? Тебе плохо? – Логан в очередной раз резко обернулся.

– Да, плохо! – Гвендолен гневно фыркнула, совсем остановившись. – Я очень плохо хожу на высоких каблуках. Мог бы промолчать хотя бы из вежливости! Лучше бы ты был таким быстроногим раньше, когда воины Провидения гонялись за нами по всему городу, может, тогда мне не приходилось бы вечно отдуваться за всех вас. А теперь-то что?

– Знаешь, Гвен, – Логан с видимым усилием сбавил шаг и пошел рядом, – я сейчас вспоминаю то время как самое счастливое в своей жизни. У меня была цель, и я был уверен в том, что делать дальше. Сейчас мы достигли, чего хотели, но каждое утро я просыпаюсь с ощущением тоски от того. что впереди еще один неправильный день. В Круахане нет силы, превосходящей Орден. А в Ордене нет никого, равного мне… нам с Дагди. Никто, даже самые отчаянные из уличных вождей, не осмелятся подойти ко мне на арбалетный выстрел. Но спроси меня, отчего я забыл, когда спокойно ступал по мостовым Круахана, наслаждаясь прогулкой, а не пробегал поспешно, ни на кого не глядя?

– Что-то меня не тянет спрашивать, – пожала плечами Гвендолен. – Внутренний голос подсказывает, что ответ не будет вселять надежды на светлое будущее.

– Я очень боюсь, Гвендолен. Боюсь, что начну ненавидеть всех, кто живет в Круахане. Или почти всех. Поэтому стараюсь лишний раз их не видеть и с ними не встречаться. Пойдем побыстрее, я прошу тебя.

– Эти несчастные могут гордиться собой – что же надо предпринять, чтобы вызвать столь яркие чувства у тебя, Луйг? Твоя душа ведь холоднее воды в самом глубоком колодце, – начала Гвендолен, но осеклась, встретившись с лихорадочно блестящим взглядом Логана. Зеленые глаза вновь начинали светиться в сумерках, но это только подчеркивало, насколько воспаленные у него веки.

– Мне выпало быть хранителем знаний, а в мире нет ничего более свободного. Поэтому я не мог смириться с существованием силы, которая отмеривает другим только те знания, которые считает необходимыми и полезными для себя, а сама вместе с тем хочет знать о людях все и этим пользоваться. Провидению в мире не место – я был в этом уверен, и сейчас не изменил мнения. Да, в Круахане теперь мешок муки продается за золотую монету, да, каждую ночь поджигают и грабят по нескольку лавок. Да. Каждый первый чиновник канцелярии считает своим долгом украсть из казны все. До чего сможет дотянуться, а твой великолепный Баллантайн ни на что не способен, только менять одного министра за другим и тщетно полагаться на помощь Валлены. Но это совсем не самое страшное.

Самое ужасное, Гвендолен – знания людям не нужны. Вернее, нужны только в том количестве и в таком виде, которыми их наделяло Провидение. Большего они не хотят. Их вполне устраивало, что можно было прийти в Чертог Провидения за той частью знаний, что им отмерена, а все остальное только вредит их спокойной жизни. Ты знаешь, кто больше всего сожалеет об уходе Провидения? Те, чьи родичи навсегда остались в Чертогах Искореняющей ветви. Они говорят: "Теперь нам приходится знать об этом, а зачем это нужно?"

Логан задохнулся, со свистом втянув воздух сквозь зубы. Если бы на его месте был Дагадд – повисшее в воздухе напряжение уже давно обернулось бы небольшим вихрем или молнией, сверкнувшей в небе, но Магистр знаний и зодчий Эмайны владел собой не в пример лучше, а может, просто был неспособен на подобные проявления чувств.

– А куда подевался Дагди? – Гвендолен, кстати вспомнившая о нем, понадеялась, что Логана можно отвлечь.

– Главное, Гвен, что я не могу все это бросить. Я извожусь от тоски по Эмайне так же, как твой народ… ну в общем, ты все равно понимаешь… по небу лунными ночами. Но я сам пришел сюда, чтобы поменять все. И я бы все прекрасно устроил, не окажись люди такими… как это назвать…

– А что говорит Дагди? Сдается мне, он гораздо ближе к человеческой природе и поэтому понимает ее лучше.

– В Круахане сейчас больше валленских ростовщиков, айньских шпионов и эбрийских торговцев, чем за всю ее историю, – в данный момент задавать Логану вопросы, надеясь получить ответ, было не менее бесполезным, чем вопрошать запертую дверь. – Только вандерцы уехали все до последнего воина. Сказали, будто им мало чести подбирать добычу, которая сама валится на дорогу, и что лучше они потом ее отберут у тех, кто сможет достойнее защищаться.

– Видишь ли, Луйг. – Гвендолен отличали одновременно упрямство и нетерпение одновременно, поэтому она быстро пропиталась раздражением до самых кончиков пальцев, – если ты под шумок проткнул бедного Дагадда стрелой из арбалета и закопал в укромном месте, то зря стесняешься об этом сказать прямо. Такие вещи между любящими побратимами случаются сплошь и рядом.

– Если ты соскучилась по Дагди, придется тебе пройтись по самым подозрительным трактирам в городе. В каком-нибудь из них он непременно наслаждается пивом и своей близостью с круаханским народом. Правда, учти, что эта близость зачастую воплощается весьма конкретно, а ты никогда не любила смотреть на подобные сцены.

– И ты не испытываешь гордости, что твой товарищ один являет собой образец незыблемости и неизменности среди полного хаоса? Раньше тебя его милые привычки не заботили.

– Он считает, что вполне достаточно собрать вокруг себя всех способных как-то воспринимать силу Ордена, и вместе с ними отгородиться от происходящего. Все равно ничего изменить невозможно.

. – Может быть, я выскажу еще более необычную точку зрения, – Гвендолен задумчиво подняла голову к луне, и на мгновение ее лицо стало таким же бледным и отрешенным, как у Логана, – но в мире вообще ничего изменить невозможно. Иначе в Чаше не было бы того источника силы, который вы считали моим. Не было бы жалости.

– А меня ты могла бы пожалеть, Гвендолен?

Некоторое время они шли молча, не глядя друг на друга. Улица заканчивалась небольшой круглой площадью, ее с двух сторон словно обхватывали два темных флигеля. В одном из них сбоку сквозь неплотно прикрытые ставни пробивался качающийся свет. Фонари не горели, и Гвендолен искренне радовалась, что в Круахане берегут масло для светильников, и поэтому Логан не видит ее закушенной нижней губы. Она стиснула пальцы, изо всех сил стараясь, чтобы ногти вонзились в ладонь.

– Наверно, это пройдет… со временем… – тихо произнесла она, – но пока что… в общем, постоянно такое ощущение, будто мне проводят по спине ножом. Хотя швы убрали две недели назад. А ты… чувствуешь нечто подобное от того, что не можешь ступить на землю Эмайны? И сколько дней подряд ты не спал?

– Ты все-таки сохранила силу Чаши, – сказал Логан скорее утвердительно.

– Нет, – Гвендолен покачала головой, – все, что у меня осталось, это умение ощущать боль, свою и чужую. Но я не это хотела сказать, Луйг. Несмотря на все, ни тебе, ни мне жалости не положено. Мы сами выбрали и сами пришли к тому, что есть сейчас.

– Получается, нам можно только позавидовать?. – Логан криво усмехнулся. – Как истинно свободным людям?

– Неужели ты тоже стал ощущать себя человеком, сын Дарста? Тогда ты должен понимать, что свободных людей не бывает.

– Наверно. Но есть безумцы, которые сами решают, что им нужно, и идут к этой цели, невзирая ни на что. Никто не заставляет их выбирать свой путь, но они не сворачивают с дороги, даже когда по ней приходится ползти, обдирая руки в кровь.

– Если тебе это так хорошо известно, ты должен понимать, что они выбирают ту дорогу, без которой не могут жить, – Гвендолен судорожно вздохнула, обхватив себя руками за плечи. – Или могут, но совсем другими, а неизвестно, что лучше.

– Допустим, – Логан остановился, повернувшись к ней. – Допустим, чужой жалости нам не достанется. Но может быть, мы достойны хотя бы собственной? Ты никогда не жалела, что встала на свою дорогу, Гвендолен Антарей? Что не бежала без оглядки в свои холмы, что не упросила родичей связать тебя по рукам и ногам и увезти насильно?

– Никогда.

– Ты даже не задумалась перед тем, как ответить, – в голосе Магистра знаний и ремесел прозвучала легкая зависть. – И пусть все светлые силы, что есть на земле, помогут тебе никогда не задумываться. Мы пришли, Гвендолен. Вот дом протектората.

– Скажите, Лэнтри, откуда эта привычка постоянно подделывать мою подпись? Тем более, что сходство получается очень отдаленное.

– Я подумал… зачем протектору тратить свое время и утруждать себя?

– Мне не трудно, – сказал голос, от которого у Гвендолен до сих пор по спине бежали мурашки, а в лицо ударял теплый ветер, – А то вашими усилиями в канцелярии протектората скоро не останется ни одной бумаги с моей истинной подписью. Не этого ли вы добиваетесь?

Баллантайн говорил, не поднимая глаз от разложенных на столе бумаг, но даже не видя его лица, Гвендолен прекрасно чувствовала его усталость, с примесью какого-то безнадежного отчаяния, словно каждое действие он совершал по привычке, без всякой уверенности в его пользе. Внезапно ей стало очень страшно, но она качнулась вперед, не давая себе задуматься.

– И почему эбрийская флотилия до сих пор не доплыла до Тарра? – протектор Круахана бормотал вслух, не рассчитывая на ответ. – Через неделю в городе не останется и горсти муки. А может, эбрийцы давно прибыли, но их груз местные чиновники растащили на взятки? Последнее письмо с южного берега пришло месяц тому назад. Вряд ли все почтовые гонцы переселились на баррикады. А что тогда?

– Скорее все почтовые голуби закончили свои дни в бесплатном супе для народа, – Гвендолен кашлянула, но голос ее все равно звучал хрипло. Оба собеседника подняли глаза, невольно вздрогнув. На любителя подделывать подписи по имени Лантир Гвендолен даже не посмотрела, поэтому он так и останется для нас человеком без особых примет. Она не отрываясь глядела на Эбера – осунувшегося, с каким-то землистым цветом кожи и такими же покрасневшими веками, как у Логана. Видимо, все нынешние правители Круахана состязались друг с другом, кто меньше времени потратит на сон и еду. И вряд ли утомленное лицо сьера протектора, обрамленное потускневшими волосами, которые теперь были не светло-пепельными, а почти седыми, с резко проступившими морщинами, могло бы кому-нибудь показаться прекрасным и достойным бесконечного созерцания. Кроме, разумеется, Гвендолен.

– Ты!… Гвен…! Где ты так долго… – Эбер запнулся, покосившись в сторону, и только легкое движение показало, что он хотел вскочить из-за стола ей навстречу. Но на его губах медленно проступила прежняя улыбка – та самая, что для стоящей когда-то за его креслом девушки-толмачки надолго заменила отблеск солнца. Гвендолен задохнулась, прижимая к груди стиснутые руки. Исчезло все, даже дергающая боль в лопатках, или Гвен перестала обращать на нее внимание. Остались только широко расставленные глаза, в которых светилось все, что она хотела увидеть.

– Гвендолен, это так замечательно! Мне… нам… тебя так не хватало… так нужно было… Я понимаю, что ты, наверно, устала с дороги, что я не вправе тебя просить… но в Тарре творится что-то непонятное, и меня это очень беспокоит. Не сегодня, конечно, а завтра, когда ты отдохнешь, но в общем, если бы у тебя получилось побыстрее, это бы всем нам очень помогло… Гвендолен?

Он еще не договорил. Но Гвен показалось, что внезапно надвинулись сумерки. Хотя это всего лишь потемнело у нее в глазах. Она словно стояла на краю сторожевой башни, как раньше перед полетом, и делала шаг вперед. Но теперь ноги проваливались в пустоту, и внутри все обрывалось.

– Я… – она снова откашлялась. Эбер посмотрел ей за спину таким же недоуменным взглядом, как Логан недавно, и глаза его постепенно стали застывать, словно лед на воде. – Если мне дадут лошадь, я постараюсь скакать как можно быстрее, сьер Баллантайн.

– Ты… – Баллантайн наконец поднялся из-за стола, но двинулся не навстречу ей, а в сторону, к окну. – Идите, Лэнтри, у вас еще много дел в канцелярии на сегодня.

Он так и не повернулся в сторону Гвендолен, когда спросил глухо, взявшись обеими руками за подоконник:

– Зачем ты это сделала?

– Зато теперь ты можешь спокойно ходить рядом со мной по улицам, – Гвендолен сделала второй шаг в пропасть. – Не опасаясь, что тебя заденут брошенные камни.

– Моего мнения на этот счет ты не спрашивала.

Солнце больше не светило из его глаз, поэтому она даже обрадовалась, что Эбер на нее не смотрит. Она стремительно падала, и кругом свистел ледяной ветер с колючим снегом. Угроза замерзнуть была настолько велика, что Гвендолен обхватила себя обеими руками. С трудом проталкивая слова сквозь постукивающеи зубы:

– Я хотела… я думала… будет лучше, если тебе не надо будет меня стесняться.

– Я никогда тебя не стеснялся, – сухо произнес Баллантайн. Он начал медленно закрывать ставни, аккуратно подгоняя их вплотную и задвигая засовы настолько тщательно, словно от этого зависела его жизнь. Казалось, он жалел, что на каждой ставне всего по три замка, и он не может их запирать бесконечно. – Твои… твои крылья – лучшее, что у меня было. В моей жизни. А ты мне ничего не сказала. Зачем ты это сделала?

Если бы на месте Гвендолен была другая девушка, она давно зарыдала бы в голос. Но Гвен Антарей оставалась, к сожалению, верна себе и непохожа на других, пусть даже ей сейчас было нечем удержаться за воздух в своем отчаянном падении и вскоре предстояло вдребезги разбиться о камни. Она выпрямилась, отводя руками назад падающие на глаза рыжие пряди.

– Я не сомневаюсь, сьер Баллантайн, что была для вас лучшим курьером. Все остальное – не более чем приятное дополнение к немалой пользе, которую я приносила. Неудивительно, что вы так дорожите моими крыльями и оплакиваете их утрату.

– Ты прекрасно знаешь, что это не так.

– Нет, я не знаю!

– Гвендолен, перестань говорить ерунду, – устало сказал Баллантайн, по-прежнему внимательно разглядывая ставни на окнах.

– Я знаю только, что была вам нужна, только когда вы понимали, что можете со мной достичь гораздо большего. Теперь я такая же, как все, и вам ни к чему не пригожусь.

– Ты всего лишь продемонстрировала свое истинное отношение ко мне. Все решила сама, а мое мнение тебе было безразлично.

– Я просто боялась его узнать. И как оказывается, не напрасно. Вы тоже показали свое отношение ко мне.

– Полагаю, во всем Круахане немного было людей, кто относился бы к тебе так же, как я.

– О, я вам исключительно благодарна! – Гвендолен хрипло засмеялась, запрокинув голову. – Я готова прослезиться от признательности, что вы не швыряли в меня камнями, а даже иногда снисходили до презреннего существа с крыльями. Вас ведь очень устраивало, что я не человек, правда? С обычной девушкой у вас было бы гораздо больше хлопот.

– Гвендолен, я не хочу с тобой ссориться, – слова давались Эберу с трудом, но он упрямо шевелил губами. – Если ты сделала это в надежде, что я… Я ни разу не давал тебе повода на такое рассчитывать. Я понимаю, чего ты хочешь, но мы с тобой уже говорили об этом. Я никогда не смогу этого сделать, и не потому, что ты родилась с крыльями.

Камни на дне пропасти, куда она падала, оказались на поверку еще острее, чем на первый взгляд. Гвендолен долгое время казалось, что нормально вдохнуть она уже не сможет.

– Вы несколько путаете… характер операции, сьер Баллантайн. Я лишились крыльев, а не мозгов… чтобы начать на что-то надеяться… по отношению к вам.

Эбер помолчал, держась рукой за подоконник. Оказалось, потребность закрывать ставни с наступлением темноты в Круахане была вызвана не просто стремлением создать в комнатах уютный полумрак, готовясь ко сну – с обратной стороны в створки с силой ударил тяжелый камень, но Баллантайн даже не пошевелился.

– Видишь, что теперь творится? Казна пустая. Не знаю, сколько я смогу собрать для тебя денег до завтрашнего утра.

– Денег?

– Я знаю, что у тебя ничего не осталось. Но тебе надо уехать, Гвендолен. Не смотри так на меня, я тебя прошу.

Интересно, откуда он знает, как она на него смотрит? Он ведь даже не повернулся в ее сторону.

– Я никому не смогу объяснить, что делает со мной рядом обычная молодая девушка. Особенно…такая… влекущая к себе, как ты.

– В самом деле? А я думала, вы хотите собрать денег на обратную операцию. Пришить мои крылья вновь, пусть даже они за это время несколько потеряли свой прекрасный внешний вид. Но по крайней мере вместе с ними я, находясь рядом, буду вызывать очевидное отвращение, но гораздо меньше ненужных подозрений.

– Гвендолен! Замолчи, пожалуйста.

– Несмотря на ваше отвращение к оружию, сьер Баллантайн, парадный меч протектора должен где-то лежать в недрах вашей канцелярии. Пустите его в ход – и я замолчу навсегда.

– Ты будешь вечно меня ненавидеть?

Гвендолен помотала головой, отворачиваясь. Эбер не видел ее глаз, но и она не смотрела ему в лицо. Оба прятались.

– Есть один человек на земле, к которому я сейчас испытываю искреннюю ненависть. Его зовут Арций, знахарь из Тарра. Он был слишком искусен в том, чего хотел достичь. Что ему стоило ошибиться хоть на одно движение ножа?

– Я не стану лишний раз говорить, что ты сама это выбрала. Гвендолен! Куда ты?

Наверно, у сьера протектора еще оставалось достаточное количество преданных ему воинов. Наверно, они могли легко догнать молодую девушку, выбежавшую из здания протектората. Тем более, что она путалась в подоле платья и задыхалась на бегу. Но как можно было бы объяснить подобный приказ? Вряд ли благом Круахана.

Чем дольше человек живет в Круахане, тем сильнее меняются его представления о погоде – точнее, о том, когда ее следует считать неплохой. Например, когда дождь еще не начался, несмотря на то, что ветер яростно распихивает тучи, наползающие друг на друга боками, гнет к земле деревья и поднимает на дороге небольшими вихрями. В любом случае мерно скачущая друг за другом дюжина всадников не издавала возмущенных возгласов по поводу грядущей бури и даже не куталась плотнее в темные плащи, хлопавшие за плечами. А возможно, непогода входила в их планы, поскольку дорога была пустынной. А отряд слишком заметно вооруженным и молчаливым, чтобы подозревать их в увеселительном путешествии. Предводитель, выделявшийся тем, что ехал один и чуть в стороне, иногда оглядывался через плечо, и тогда глаза его мрачно сверкали, это было хорошо заметно даже в сумерках.

– Дурная примета, собрат… вождь Ноккур, – пробормотал кто-то в отряде, его голос терялся в свисте ветра, однако Ноккур яростно обернулся в ответ.