Текст книги "Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания (СИ)"

Автор книги: Вера Семенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

Слово, которое выкрикнула после этого Ниабель, не стоило бы повторять не только из-за исключительной непристойности того, что оно обозначало, но в первую очередь потому, что оно заставляло усомниться в высоком происхождении досточтимой эрлессы. Употребляли его обычно только в самых дальних и заброшенных айньских селениях.

– Тогда понятно, почему наша беседа не доставляла вам удовольствия, – в голосе Дрея прозвучала легкая печаль. – Полностью признаю ваше превосходство, но аргумент слишком тяжеловесный. Я бы не стал таким пользоваться.

Глаза Гвендолен сверкнули, и она со стуком швырнула обратно в ножны кинжал, который стискивала в пальцах.

– Ты доиграешься. Ноккур, когда-нибудь мне надоест сдерживаться. А попадать всегда точно в цель ты меня учил сам.

– Ну и куда ты потом денешься? – предводитель рассмеялся, но не вполне от души. – Кому ты нужна, кроме меня? Брось развешивать сопли, Линн, все так прекрансо получилось. На эту золотистую шлюшку в качестве приманки прибежит сам Эвнорий, а за ним – все его родичи. Вся знать Дома Эвнория будет у нас в заложниках, а это значит, мы сможем диктовать любые условия, какие захотим.

– Разве у Ноккура Коварного могут быть любые условия? Только самые изощренные, великолепные в своей жестокости и поражающие беспощадностью! Как он сам! – выкрикнул Дрей, бросая отстегнутый меч к ногам подходящих гладиаторов и восхищенно воздевая руки…

Бывший воин Провидения смерил его тяжелым взглядом.

– Одним из моих условий будет – скормить тебя рыбам. Впрочем. пока я немного послушаю, удастся ли тебе меня позабавить своими речами. Но это не главное…

Он наступил ногой на меч и покосился на проходящую мимо Гвендолен.

– Через несколько дней приезжает посольство Ордена. Чаши. Они думают найти здесь верного союзника и исполнителя их замыслов, но встретят совсем не такой прием, на который рассчитывают.

– Я в полном восхищении, – искренне заявил Дрей, не обращая внимания на веревку, которой ему закручивали руки за спиной. – сначала несколько мешков золота от старины Гирли за надежду вернуть его последнюю страсть. Потом в два раза больше от братишки Эвнория. Теперь вечная покорность от Ордена Чаши. Да еще с любящих родичей Эвнория вытрясешь немало за его освобождение. Учись. учись как следует, моя рыбка, – он обернулся в сторону Гвендолен, – тебе еще очень далеко до своего наставника.

В больших часах, стоящих в парадной зале Дома Эвнория, упала последняя песчинка, и золотые фигуры, обозначающие созвездия, совершили полуоборот, переворачивая чашу с песком под мелодичный перезвон. Наступил полдень.

Человек, полулежащий в кресле с вытянутыми ногами и всем своим видом выражавший полную расслабленность, потянулся и без особой охоты встал. Впрочем, прежде чем подойти к окну, он пристегнул оставленные в кресле ножны, что говорило о том, что невзирая на глубокую лень, он постоянно настороже.

– Луйсар, где ты там шастаешь? – крикнул он вниз, на террасу. – Поднимай корзину, пора пленных кормить!

– Ну так кидай веревку, я что, летать буду? – недовольно пробурчали внизу. – Вечно ему что-то надо. Корми их еще каждый день!

Человек в зале столкнул вниз толстую веревку с петлей на конце, лежащую на подоконнике, снова потянулся и отчаянно зевнул. Стоящая за окном жара изматывала, даже во внутренних покоях, выложенных специальным камнем, не пропускающим тепло. Через некоторое время он подергал веревку, с явным усилием уперевшись рукой в стену.

– Эй, ты им что, на неделю вперед еды положил? – и едва не выпустил свою ношу, взглянув за окно.

– Искренне надеюсь, Иннирон, что неделю мы здесь сидеть не будем.

С этими словами на подоконник забралась Гвендолен. Плетеная корзина, из которой торчали пучки зелени и выглядывало горлышко бутылки, висела у нее за плечами. Она придерживала ее одной рукой, а второй держалась за веревку.

– А ты что явилась? – в голосе Иннирона не было любзености, но присутствовала явная обреченность.

– Неужели ты думаешь, что я доверю тебе такое важное дело, как передача еды? Для тебя это слишком большое искушение оставить половину себе. А потом, когда мы соберемся уезжать, ты не протиснешься в здешнюю дверь, и придется невольно оставить тебя в качестве жертвы. Я пролью немало слез.

– Хотел бы я взглянуть хоть на одну твою слезинку! – фыркнул Иннирон ей в спину. – Ты же никогда не плачешь.

– Просто нет достойного повода, – Гвендолен не обернулась, направляясь к заколоченной крест-накрест двери в глубине залы, где была выломана одна планка внизу над полом и еще одна – на уровне глаз. – А может, я приберегаю все впрок, чтобы вдоволь нарыдаться над твоим бездыханным телом.

– Помолчи, сделай милость! – Иннирон, как человек суеверный, скрестил пальцы в охраняющем жесте и стал отмахиваться. – Бывает же язык у некоторых!

Гвендолен пихнула корзину под дверь и поднялась. В разбитой двери было хорошо заметно смуглое лицо, ухмыляющееся настолько беззаботно, словно его обладатель не сидел седьмой день взаперти. Он показывал в щель подняте в знак восторга пальцы.

– Как всегда, бой выигран, – произнес Дрей театральным шепотом. – А ты в самом деле не умеешь плакать?

– Зачем опять пришел? – Гвендолен не озаботилась ответом. – Не противно каждый раз лично принимать пищу от мерзкой предательницы, заманившей вас в ловушку?

– А меня всегда тянуло на плохих женщин, – сказал ее собеседник, нимало не смущаясь.

– Да, свое невезение каждый обычно выбирает сам.

– Ты знаешь, я был уверен, что только у меня самая кривая судьба на Внутреннем океане, – Дрей по-прежнему усмехался, и было видно, что только так, с радостной издевкой, он и привык говорить о себе. – Но теперь я вижу, что и у тебя не лучше.

– Не сомневаюсь, что тебе от этого очень приятно.

– Родственную душу всегда приятно встретить. Ты ведь не будешь этого отрицать? Иначе бы ты не ходила сюда каждый день с корзинами еды. Кстати, не думаю, что Ноккур самолично составляет наше меню. Его воля – мы бы держались на хлебе и воде.

– Если ты опять собираешься болтать с ним три часа, – угрюмо сказал Иннирон, закончивший произносить все оберегющие слова, – то я пойду перекинусь в кости с ребятами внизу. И заодно посоветую Ноккуру назначить тебя в верхнюю стражу. Раз ты все равно здесь безвылазно торчишь.

– А кто, интересно. тогда будет развлекать собравшихся на турнир? Пока они ждут развязки событий, им очень нравится, как я бросаю кинжалы.

– Ноккур опять нашел, где заработать, просто чудо! – восхитился Дрей. – ты не забыла, что обещала прошлый раз рассказать про Орден?

– Я помню, – Гвендолен села на пол возле двери, прислонившись к стене затылком. – Почему они должны приехать в Дом Эвнория? И кто именно из Ордена, ты не знаешь?

– Дрей, чем говорить о вещах, которые ты не понимаешь, лучше попроси ее принести ключи от подвалов, – зашептали сзади, но Гвендолен узнала голос Эвнория, несмотря на все попытки его изменить

– И смысл? – устало вздохнул Дрей. – Ты что думаешь, братишка, Ноккур настолько плохо соображает, что не поставил стражу у подземного хода?

– Я в самом деле не могу вас выпустить, – Гвендолен покачала головой, устало отведя волосы от лица. Видно, такой разговор велся уже далеко не первый раз. – Ничего придумать не могу. Пытаться бежать от Ноккура – только хуже.

– Я знаю, – голос Дрея прозвучал неожиданно серьезно, а когда он произносил слова без обычной усмешки, в них звучала, казалось, вся печаль этого мира. – не обращай на них внимания. Рассказывай.

– Орден… – начала Гвендолен. Она обхватила колени, чтобы было удобнее сидеть, потом снова прислонилась к стене, скрестив руки на груди, затем закинула их за голову, но правильные слова так и не приходили. – Мы хотели… Вернее, думали найти Чашу, чтобы… А получилось так, что… Но я сама вообще ничего не хотела… То есть очень хотела. Но совсем другого…

– Да, – удовлетворенно произнес Дрей по ту сторону двери. – Теперь мне ясно абсолютно все. Более исчерпывающего и ясного рассказа мне не доводилось слышать за всю жизнь.

– Расскажи тогда сам, – Гвендолен раздраженно стукнула кулачком по полу, – а я послушаю твое стройное и внятное повествование. Что ты знаешь об Ордене?

– На данный момент Орден Чаши насчитывает более пяти тысяч воинов. Конечно, армии Круахана и Эбры намного больше, но если учитывать, что все приходящие к ним проходят строгий отбор, то в воинском искусстве с ними могут потягаться только вандерцы. К тому же все старшие воины обладают какими-то магическими умениями, и не стесняются их применять в бою. Одним словом, думаю – еще два-три года, и на Внутреннем Океане не найдется силы, способной им противостоять. Все королевства сочтут за лучшее добровольно признать силу Ордена, что бы за ней не стояло. Воины Ордена ездят по дорогам всегда вместе, в темно-синих камзолах и белых плащах, и рассказывают о своей Эмайне Великолепной – вечном городе, выросшем из волн. Многие мечтают о том, чтобы поехать с ними, а остальные просто пугаются.

– Всего два года прошло, – прошептала Гвендолен. Она совсем отвернулась от двери, свернувшись клубочком по своей излюбленной привычке. Резкая боль в спине возникла с новой силой, словно по лопаткам прошлись ножом. – И все так изменилось.

– А что, Линн… слушай, ты в самом деле была их Великим Магистром? Правда? Сестричке Ниабель я в общем склонен верить – она виртуозно врет только в том, что касается любви. Но все равно… представить это сложно…А почему ты ушла?

– У меня больще не было силы, которая бы позволила мне…. Быть с ними на равных.

– Ты ее потеряла?

– Я ее отдала, – ровно произнесла Гвендолен, выпрямившись.

– Из-за мужчины, да?

Гвендолен резко повернулась, но перед ее глазами были только дверные створки.

– Выдать тебе приз за догадливость?

– Не стоит, – Дрей вздохнул за дверью. – А то я могу попросить награду, которую ты не захочешь отдать по доброй воле. Принуждать тебя к чему бы то ни было – пусть рискует кто угодно, я себе не враг.

Положив подбородок на колени, совсем как прежде, гвендолен настолько напряженно думала о своем, что оставила обычный насмешливый тон, так раздражавший всех мужчин в ее окружении.

– Ты можешь мне все-таки сказать, кто возглавляет орденское посольство?

– Открываю страшную тайну Дома Эвнория, которая должна быть погребена в моей душе и которую нельзя выдавать даже под самой жестокой пыткой. Тебя совесть не будет мучить?

– Ты чрезмерно увлекаешься фантазиями на мой счет. У гладиаторов Ноккура совести нет и быть не может.

– Я видел только подпись на всех бумагах о посольстве. Логан, Созидатель Ордена.

Гвендолен опять надолго задумалась, не обращая внимания на яростный шепот и толчки за дверью – создавалось впечатление, будто возле щели в дверях идет борьба и кого-то упорно пытаются от нее оттащить.

– Тогда нам здесь торчать еще как минимум недели три, – заметила Гвен в пространство. – Из Круахана посольство быстрее не доберется.

– Почему из Круахана?… Братишка, передай своим ребятам, что если они будут меня колотить по спине, все важные тайны начнут из меня выскакивать еще быстрее… Посольство плывет из Эмайны.

Гвендолен внимательно разглядывала свои ладони с кое-где обломанными ногтями, до конца не заживающими порезами и мозолями от рукояти кинжалов. Волосы полностью скрывали ее лицо, но особой необъодимости прятать его выражение от посторонних не было – оно оставалось таким же застывшим и отрешенным, как всегда.

– В общем так, – произнесла она наконец, – если я буду знать, что Орден ищет в Доме Эвнория, то я, может быть…

– Что? Что – может быть? Ну что? – за дверью громко зашептало столько голосов, что Гвендолен невольно обернулась, с удивлением попытавшись представить, как же они все умещаются вокруг щели.

– Дрей, в беседах со мной обязательна поддержка многих зрителей? – спросила она раздраженно. – Или они подсказывают тебе ответы, когда ты устаешь?

Дрей, что совсем на него не похоже, ничего не ответил – видимо, был все еще занят сражением со слугами Эвнория. Зато заговорил их хозяин:

– Любезная девица… не знаю, стоит ли мне вас так называть, посколкьу вы принадлежите к отряду бесчестного человека. Но если вы… во что я, правда, совсем не верю… сможете сделать что-то, чтобы вызволить нас из этой подлой ловушки… вы можете попросить у меня любое из сокровищ моего Дома.

На этот раз промолчала Гвендолен. Не по причине того, что у нее захватило дыхание от неверояной щедрости могучего тана и открывающихся перед ней заманчивых перспективах. Просто она увидела Ноккура, подходящего к дверям залы.

– Мне не нравится, Линн, что ты постоянно вертишься возле заложников. Странные у тебя вкусы – что ты прилепилась к этому фигляру? Если нужен нормальный мужик – любой из моих ребят в твоем распоряжении. И с чего ты вдруг стала трепаться про свой Орден?

– Мой бывший Орден, – Гвендолен подняла голову, не вставая, и выталкивала слова. Будто плевалась. – Во-первых, с твоими славными ребятами, мой вождь, я могу проделать то же самое, что с любым продолговатым предметом подходящего размера. Причем предмет сильно выигрывает перед ними, потому что не будет вначале говорить непристойности, а потом храпеть.

За дверью царило молчание, близкое к восторженному, а Ноккур слегка поперхнулся от подобного заявления – сходу придумать возражение на него было нелегко.

– А во-вторых, – невозмутимо продолжала Гвендолен, – себя я тоже отношу к фиглярам. У всех нас есть общее свойство – мы маленькие люди и очень любим посплетничать о великих сего мира. Если мне еще не пора идти швыряться ножами, то дай мне развлечься.

Она медленно поднялась и отряхнула пыль со своих темных штанов, ножны кинадов выразительно стукнулись друг об друга. Гвендолен подчеркнуто тщательно проверила, как защелкнуты все лезвия, и направилась к выходу. За это время она приобрела привычку двигаться совершенно бесшумно, словно подкрадываясь.

Ноккур удержал ее, крепко взяв за предплечье.

– А каково тебе будет показаться твоим бывшим соратникам из Ордена. Линн? Не захочешь спрятаться со стыда?

– Второй раз я за сегодняшний день слышу явную клевету в адрес твоих доблестных гладиаторов. У них нет и не может быть стыда.

– Слушай, Линн, – Ноккур заговорил свистящим шепотом, наклоняясь совсем близко к ее лицу, – если ты только попробуешь заняться какими-то своими орденским штучками… чтобы нарушить мои планы… твоего нового приятеля подвесят на башне дворца Эвнория. Я его специально прикажу там держать с петлей на шее, чтобы ты помнила!

– Не сомневаюсь, мой вождь, что тебе это доставит удовольствие, – Гвендолен не выворачивалась из захвата, и Ноккур постепенно сам разжал пальцы. Все уже поняли, что порог чувствительности у нынешней Гвендолен очень высокий, и пытаться как-то причинить ей боль – только сам выбьешься из сил. – Но ты, наверно, забыл, что моя единственная ценность теперь заключается в умении неплохо попадпть в цель, и все. Это и удерживает меня в твоем обществе. Если не считать еще, конечно, твоей безупречной вежливости.

Хотя посольство Ордена вступило в ворота Дома Эвнория со всей возможной торжественностью и пышностью, на лицах воинов лежала печать озабоченности. Пока они пересекали длинные, посыпанные белоснежным песком дорожки нижних садов, шедший рядом Главный управитель Дома многое успел пересказать торопливым шепотом, а остальное дополнили выкрики из собравшейся вокруг толпы любопытных. Пока ждали прибытия посольства, толпа прибывала с каждым днем, желая посмотреть, какое будет выражение у предводителя посольства, когда он поймет, что его не ждет радушный прием и воплощение всех замыслов.

Предводитель, он же Созидатель Ордена, он же прекрасно нам знакомый Логан, сын Дарста, двигался к Дому длинным, но размеренным шагом, по привычке сложив на груди руки с выступающими даже под плотной тканью камзола мышцами арбалетчика. Он был на голову выше приземистого кучерявого управителя и выглядел совершенно так, как и должен выглядеть претендующий на власть над миром – холодное лицо, обрамленное волосами цвета бледного золота, надменно поднятый над толпой подбородок и плотно сжатые губы, улыбка на которых могла бы быть только снисходительной. Он уже не казался молодым, хотя ни одна морщина не пересекала его кожу, и глаза смотрели по-прежнему ясно и открыто – но неуловимо изменились овал лица и складка возле губ.

Эвнорий ждал его в пиршественном зале, заметно разоренном и потерявшем блеск с момента вселения отряда Ноккура во внутренние покои. Тан сидел в своем любимом высоком кресле, но руки стикивали подлокотники так, что пальцы белели, а голова была откинута назад, на резную спинку, поскольку один из пятерых головорезов, расположившихся вокруг, для наглядности держал нож у самого его горла. Чуть поодаль Ноккур демонстрировал еще двух наиболее ценных пленников – Ниабель. Потерянно обхватывавшую себя за плечи – казалось, ее уверенность иссякает с каждым днем, в течение которого она не могла сменить платье и выбрать новые дргаоценности – и юношу, лицо которого в точности повторяло лицо Эвнория, только волос на голове было в три раза больше. Дрей также присутствовал, хотя его ценность как заложника была крайне сомнительной, но Ноккур, похоже, в какой-то степени стремился выполнить угрозу, произнесенную перед Гвендолен – один из гладиаторов держал конец веревки, наброшенной ему на шею. Что, впрочем, не помешало ему первому громко заявить, как только Логан перешагнул порог зала:

– Смотри, братишка, вот и наши героические спасители пожаловали! Что-то они по дороге не слишком торопились, тебе не кажется? Видно, размышляли о вечном и судьбах мира в каждом трактире по дороге, не иначе!

Логан приподнял одну бровь в легком удивлении, губы его шевельнулись, но тут в разговор вступил Ноккур, поднявшийся с груды эбрийских ковров, небрежно сваленных в угул зала. Будучи незамеченным, он внимательно разглядывал входящих вслед за Логаном воинов Ордена, и печать злорадства на его лице проявлалсь все четче.

– Ну что, Созидатель, не ожидал меня встретить? Думал, что если ты прогнал Провидение из Круахана, то оно больше никогда не встанет у тебя на пути? В этом и есть его великая мудрость – ты когда-то сломал мою карьеру и жизнь, а я несколько нарушу твои планы сейчас. Ты думаешь, я не знаю, зачем ты сюда пожаловал?

– Расскажи мне, – спокойно произнес Логан. Он расстегнул пряжки на роскошном плаще, ослепительно белом вопреки морской соли, дорожной пыли и мелкому красноватому песку Ташира под ногами, и все невольно взглянули на сверкающие цепи и подвески у него на груди. – А то я и сам до конца не знаю.

– Давай-давай, иронизируй, притворяйся самым умным. Все равно ты проиграл, Созидатель. Ты хотел заключить с Эвнорием договор о создании первого командорства в Ташире и сделать его казначеем Ордена. В обмен на золото, которое Дом Эвнория был готов безвозмездно ссудить для твоих дальнейших планов. Но, дорогой мой Созидатель, этим деньгам придется найти другое применение. Все они пойдут на выкуп почтенного Эвнория и его домочадцев, и то еще может не хватить.

Лицо Эвнория передернулось, но он помнил про клинок возле шеи и поэтому не шелохнулся.

– Твоя дерзость превосходит даже твою жадность, Ноккур Коварный, – медленно проговорил стоящий возле Логана таширец, судя по одеждам, почти не уступающий Эвнорию в знатности. – Ты поднимаешь руку на тех, кто принимал тебя в своем доме как дорогого гостя. Ты требуешь за заложников больше, чем способен понять человеческий разум. И ты надеешься, что тебя выпустят живым из Ташира?

– Не только живым. – Ноккур хладнокровно засунул руки за пояс. – Но еще и очень богатым. И счастливым, потому что исполнится то, о чем я мечтал несколько лет.

– Созидателю Ордена достаточно двинуть пальцем, чтобы низвергнуть тебя в прах, из которого ты пришел! – высокопарно воскликнул второй таширец. Судя по всему. Логана сопровождали главы всех оставшихся Домов.

– В самом деле? – Ноккур откинул голову назад и торжествующе расхохотался. – Тогда почему же он это до сих пор не сделал?

– К сожалеиию, – Логан вновь скрестил руки на груди, и по стоявшей вокруг толпе пронесся вздох с явным оттенком разочарования, – я могу причинить вред одному человеку только ради спасения жизни другого, и то если иного выхода совсем не будет. Я искренне опечален тем положением, в котором вы оказались, почтенный Эвнорий, но ваша ситуация не безнадежная – вам пока есть что предложить.

– С какой стати мы должны отдавать деньги Дома всяким проходимцам?

– Не советую меня сердить, – Ноккур вернулся к своим коврам, сел, небрежно вытянул ноги и, пошарив рядом, нашел распечатанный кувшин вина и сделал длинный глоток прямо из горлышка. – А то я могу обратить внимание и на казну других Домов.

– Но это… это… – таширцы рядом с Логаном хватали воздух и облизывали губы, поскольку на ледяное спокойствие Созидателя Ордена можно было только любоваться, поделиться им было невозможно. – Это же два миллиона золотом!

– Почтенный тан, – Ноккур, не вставая, совершил легкий полуоборот, – ваши родичи, похоже, сомневаются, стоит ли ваша жизнь таких денег. Постарайтесь, прошу вас, их переубедить, тем более что это будет не единственное мое условие.

– А что еще тебе нужно?

– Мне? Ну что вы, – Ноккур широко ухмыльнулся, – мне ровным счетом нечего хотеть, все мои желания исполнились. У меня есть только пара требований.

Сзади к Логану придвинулись двое из стоящих за его спиной людей в таких же плащах, как у него, правда, может, не столь белоснежных. Говорили они полушепотом, но по надменно искривленным губам и холодно-озабоченному выражению лиц смысл их речей был и так прекрасно понятен: Созидателю и Магистру Ордена не пристало торговаться с презренным вымогателем. Несколько обидно, что их планы нарушены, но самое лучшее, что можно сделать в подобной ситуации – не терять время и вернуться на корабли. В разговоре образовалась временная пауза, и в нее не преминул встрять Дрей, заговоривший еще громче обычного:

– Знаешь, братишка, а я освобождаться не тороплюсь. Мне и так хорошо. Не надо тратить все силы на то, чтобы придумывать шутки попроще, на ваш уровень. Меня даже… – он заломил брови, словно в бесконечном удивлении, но спустя мгновение взмахнул рукой и продолжил с завыванием: – даже вдохновение посетило сегодня ночью, и я начал слагать стихи. Вот послушай:

Мыслит коварный мститель

Много стяжать злата.

Жаждет добыть в жертву

Жадный не только кольца.

Но два никогда не держат

Древка одной рукою.

Склоните к речам скальда

Слух, все стойкие духом.

– Что это еще за бред? – Ноккур встряхнул головой., словно желаюя вытрясти оттуда непонятные слова. – У тебя от страха разум помутился?

– Так у меня же его никогда и не было! – Дрей расхохотался и подмигнул толпе вконец растерянных таширцев, не отказав себе в удовольствии напоследок высунуить язык. – Иначе что, по-твоему, я делаю в Доме Эвнория?

– Странно, – одними губами пробормотал Логан, поворачивая голову налево, где стояли вандерцы, прибывшие несколько недель назад на турнир, отчаянно скучающие и не подпимающие паруса на своих кораблях только в надежде, что рано или поздно ситуация должна разрешиться славной битвой. – Снэколль, вам такие стихи ничего не напоминают?

– Если мы бы не знали, что голос Золотой Девы замолк три года назад, мы решили бы, что это сложила она, – отозвался знакомый нам круглолицый вандерец, волосы которого за это время успели полностью поседеть, но живот все также горделиво выпирал вперед, даже в вандерской кольчуге. – . Но если этот маленький человек так же искусен – мы будем рады, что у конунга вновь появится настоящий скальд. Его очень не хватает для истинных побед. Таких превосходных хулительных песен нам давно не приходилось слышать.

– В самом деле, – Логан внимательно разглядывал Дрея, который с безмятежным выражением лица достал маленькое зеркальце и поправлял накинутую на шею веревку, кокетливо заводя глаза. – Это все очень любопытно.

– Созидатель! – один из таширцев в волнении стискивал пальцы. – Что возьмешь с Дрея, он уже много лет как безумен! Но у меня сейчас твердое ощущение, что с ума сходим мы все! Что здесь может быть любопытного? И где вы нашли хулу в этой ерунде?

– Почтенный Арнагий, говорите тише, – вздохнул Логан. – Снэколль, к сожалению, стихи вашего народа понимают не все.

– Речи скадьда и не должны быть открыты каждому, – важно и чуть снисходительно заметил Снэколль. – Тем сильнее результат. Здесь говорится – вот коварный человек, который надеется не только добыть много денег, но вынашивает еще какие-то замыслы, помимо получения выкупа. Но одновременно двух целей достичь нельзя, так что у него ничего не выйдет. Это говорит скальд, и к его словам надо прислушаться.

– Так что же здесь ругательного?

– Не ругательного, а хулительного, – педантично поправил Снэколль, поджимая губы. – Если стих сложен правильно, и в нем говорится, что твои замыслы не сбудутся, то это сделает тебя намного слабее во время битвы. А этот стих очень хорош – даже на нашем берегу редко получаются такие.

Арнагий в потрясении уставился на вандерцев примерно с таким же выражением, с каким до того взирал на Дрея, и пропустил начало следующей фразы Логана, которую тот произнес громко, повернувшись в сторону Ноккура:

– … твои требования?

– Означает ли это, что Орден готов начать со мной переговоры? В таком случае первое из требований вы уже выполнили. Будете такими же послушными и дальше – у вас появится шанс получить обратно вашего Эвнория с его домочадцами. Правда, всех невредимыми отдать не обещаю – этот скоморох меня вконец утомил своими выходками.

– А уж как я утомился! – вставил Дрей, широко зевая. – Братишка Эвнорий, конечно, тоже не подарок, но он все-таки слегка посообразительнее.

– Орден готов начать переговоры, – холодный голос Логана перебил обоих.

– Прекрасно! – Ноккур удовлетворенно прислонился к стене. – Предлагаю, прежде чем приступать к сложным разговорам, немного отвлечься. Располагайтесь, господа. Не угодно ли вина?

– Из личных погребов Эвнория, – процедил Арнагий, ни к кому особенно не обращаясь.

– Хочу вас позабавить искусством моих воинов. Наша беседа будет долгой, нужно к ней подготовиться.

Гвендолен резко упала вперед на одно колено, и два последних кинжала полетели в цель, в ту сторону, где Уннирон и Корри держали в руках натянутый канат. Через него были перекинуты бечевки, на которых прежде болтались привязанные за горлышко бутылки. Теперь все, кроме одной, валялись разбитые, поскольку каждый бросок ножа пересекал бечевку, и бутылка летела вниз. Предпоследний кинжал смахнул оставшуюся бутылку, а последний, перевернувшись в воздухе каким-то немыслимым движением, перерезал сам канат пополам.

Толпа вздохнула, как один человек. Все даже не сразу зашумели от восторга, некоторое время просто громко дышали, пытаясь прийти в себя. Гвендолен это слышала особенно отчетливо, потому что не видела лиц – ее глаза были плотно завязаны широкой темной лентой.

– Даже если повязка сделана из таширского шелка и пропускает свет, – услышала она голос Логана. в котором сквозь обычную золодность проскальзывало смутное изумление, – искусство вашего воина, Ноккур, все равно несравненно.

– А вы можете убедиться сами, – Ноккур не скрывал торжества. – Линн, покажи почтенному Созидателю Ордена свою повязку.

Гвендолен шагнула вперед, одновременно дернув рукой узел на затылке. "Я по-прежнему ничего не испытываю. Ни стыда. Ни радости. Ни тоски по тому, что прошло. Как может такое быть? Ничего не чувствуют только мертвые, выходит, я умерла? Вот интересно, а я даже не заметила, когда именно".

Зато на лице Логана отразилось столько быстро сменивших друг друга чувств, что Ноккур мог быть доволен – его триумф осуществлялся сполна. Даже если бы Созидатель Ордена закричал во все горло, бросился бы Гвендолен на шею или, наоборот, попытался бы ее стукнуть – эффект был бы менее значительным.

– Я рад, что моя Линн доставила вам некоторое удовольствие, – Ноккур ухмылялся, с наслаждением разглядывая своего противника. – Она действительно весьма неплохо кидается ножиками. Только поэтому я все еще ее держу.

В толпе вандерцев также происходило движение – вначале они просто пихали друг друга в сторону, чтобы лучше видеть проиходящее, потом по одному начали тянуться за секирами.

– Прекрасно, – произнес Логан с таким видом, с каким обычно говорят "более паршиво еще не было никогда". – К переговорам о заложниках, как я понимаю, добавляется еще один… то есть одна. Не будем тянуть время, мастер Ноккур.

– О чем вы говорите? Она здесь по доброй воле. Линн, разве тебя кто-то держит?

– Я здесь по доброй воле, – равнодушно повторила Гвендолен, не оборачиваясь. Она подбирала с пола кинжалы, проводила пальцем по острию и снова защелкивала в ножнах – это занятие казалось ей, судя по всему, неизмеримо более важным.

– Питаю надежду, Созидатель, – Ноккур закинул ногу на ногу, развалившись в кресле, – что вы учтете интересы Линн, когда станете торговаться за выкуп заложников. Ведь все мои гладиаторы, даже не самые искусные в бою, получают долю от добычи. Кроме того, когда мы придем к соглашению, вы ведь дадите нам беспрепятственно отплыть, правда? А то я подозреваю, что родичи высокородного Эвнория будут всячески стремиться не выпустить нас живыми из гавани. Как видите, я все предусмотрел.

Логан так стиснул зубы, что не сразу смог их разомкнуть, чтобы ответить. Однако ледяное выражение постепенно возвращалось на его лицо – основатель Ордена не мог себе позволить настолько ярких чувств более, чем на несколько мгновений. Зато таширцы впали в такое глубокое отчаяние, что долгое время не могли произнести ничего, кроме разнообразных упоминаний самого Ноккура и всех его родственников, встпуающих в противоестественную связь с различными животными.

В момент передышки, когда словарный запас у родичей Эвнория несколько иссяк, вновь раздался голос Дрея, в котором сквозило прежнее легкое удивление:

– Храбро думает девой

Дерзкий в битве прикрыться,

Дать коварному должно

Денег сполна за пленных.

Но скрыть ото всех скряга

Свою не чает тайну —

Все ж для него есть вещи

Выше ценой, слышишь.

– Ты долго еще будешь испытывать мое терпение всякой ерундой? – Ноккур раздраженно сморщился, словно от зубной боли. – Хочешь, чтобы мы потуже завязали этот галстук у тебя на шее?

– Стоит ли, о ведикий предводитель? – Дрей закатил глаза к небу. – Ведь тогда я буду вынужден навсегда высунуть язык, а он не нравится вам даже сейчас, когда надежно спрятан за моими зубами.

– Спрятан за зубами, как же! – фыркнул кто-то из свиты Ноккура, но его перебил Снэколль, торжественно шагнувший вперед.