Текст книги "Снайпер должен стрелять"

Автор книги: Валерий Прохватилов

Соавторы: Алексей Беклов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 43 страниц)

Глава четвертая
У Лоуренса Монда

Взяв управление в свои руки, стянув в один узел ускользнувшие было его ниточки, Доулинг, пока они ехали к Монду, спокойно уже слушал капитана Рикардена, последовательно разворачивавшего перед ним картину событий. Сомнений быть не могло – хорошо спланированная операция провалилась почтислучайно, но все-таки провалилась. И буканьеры (Доулинг фыркнул, поймав себя на том, что и он пользуется словом, пущенным в оборот Лоуренсом), и Рикарден фактически обеспечили этот провал. Соблазняло желание в случайности увидеть закономерность, но Доулинг одергивал себя, и не в последнюю очередь потому, что машина стремительно приближала их к Монду.

– Наконец-то весь штаб в сборе, – говорил он, пожимая руки Лоуренсу, Мари и Андрею, как всегда при встрече с Мондом несколько переигрывая, за напускной бравадой пряча свое нежно-почтительное к нему отношение. – Андрей, кажется, не знаком с Рикарденом, – продолжал он, – прошу любить и жаловать – мой помощник. Сегодня всю оперативную работу вел он. Джордж, – повернулся Доулинг к появившемуся на пороге кабинета Монда дворецкому и вдруг весело рассмеялся, – ты хочешь сказать, что стол уже накрыт.

– Так точно, сэр.

– Ты – чудо, Джордж. Но в гостиную мы не пойдем. Тащи все сюда и не возражай, – добавил он, видя, что старый слуга готов возмутиться.

– Мы перекусим здесь, – подтвердил Лоуренс слова Доулинга, после чего Джордж удалился с видом человека, потерявшего веру в принципы.

Привычно все расположились вокруг журнального столика. Начальник территориального управления, похоже, и здесь собирался сохранить инициативу за собой.

– Я понял, что оперативной информацией все мы владеем, – сказал он. – Если есть что-нибудь срочное – давайте.

Мари взяла со стола Лоуренса и разложила перед Доулингом и Рикарденом сделанные с фотографий ксерокопии. Это были портреты четырех мужчин, снятых в профиль и фас. И те, кто видел их впервые, и те, кто успел насмотреться на них, все склонились над столом.

– Кто такие? – спросил Доулинг.

– Это четверо из тех, кто участвовал в последнем нападении, – ответил Лоуренс.

– Любопытно, – проговорил Доулинг, продолжая рассматривать ксерокопии, – а не кажется ли вам, что физиономии у них какие-то странные?

– Когда Андрей их фотографировал, – пояснила Мари, – глаза у них были закрыты. Мне пришлось кое-что подкорректировать на графопостроителе.

– Объясните толком. Что это значит – глаза были закрыты? Это что, трупы?

– Не совсем, – вступил в разговор Андрей, – я фотографировал их, когда они были без сознания, – и видя, что его ответ Доулинга не удовлетворяет, добавил: —. Пришлось применить силу.

– Ну да, раз уж они глаза закрыли, – то ли с осуждением, то ли с одобрением проговорил Доулинг. – Починить-то их можно?

Андрей выбрал два снимка:

– По крайней мере вот этим двоим нужна была срочная медицинская помощь. Нам ее оказывать было некогда, а когда мы за ними вернулись, они уже исчезли.

– То есть кто-то их увез?

– Да.

– Рикарден, ты в курсе дела?

– Да, больницы проверяются.

– Инклав и Рудольф тоже занимаются этим, – добавила Мари.

– Ясно. – Доулинг посмотрел на Монда.

– Понимаешь, Сэм, пока мы ждали тебя, у нас было время подумать. – Лоуренс сделал паузу, словно призывая друга к вниманию. – Но сначала ответь мне на один вопрос. Случайно ли и тебя, и Гвари не оказалось на месте?

– Нет, – сказал Доулинг, – это было подстроено, и подстроено ловко.

– Так. Теперь все встало на свои места. – Монд вздохнул. – Мне хотелось бы еще раз вернуться к событиям прошлого вечера, но не столько к самим фактам, сколько к логике нападающих… Группа, по оценке Андрея, человек десять – двенадцать, при оружии, трех легковых машинах и микроавтобусе, учитывая неожиданность нападения, могла натворить черт знает что. Если судить поверхностно, задача перед ними тем не менее стояла не такая уж сложная: заполучить аппаратуру Хестера, Веру как его экспонат и материалы Хьюза.

– И тебя, Лоу, – перебил его Доулинг.

– Подожди. Я им совершенно не был нужен… Они надеялись достичь своей цели одним ударом, действуя в трех разных точках. Ясно, однако, что за нашей возней вокруг Хестера они внимательно наблюдали. Жаль, но мы этого не заметили. Они же, похоже, отнеслись к нашим действиям серьезно и операцию готовили тщательно. Не будем отвлекаться и уточнять, как удалось выманить в министерство вас с Гвари и удалить из района действий патрульные машины. Это гарантировало не только успешность операции, но и возможность скрыться прежде, чем мы спохватимся. Интересно, конечно, было бы уточнить, почему именно в двадцать тридцать они начали операцию.

– Это я могу сказать, – опять перебил его Доулинг. – Как раз в это время Рикарден не мог связаться со мной и названивал министру, чтобы проверить, отдавал ли тот распоряжение о передаче аппаратуры Хестера.

– Значит, и здесь все предусмотрено… Пойдем дальше. Налет на дом Хьюза оказался удачным. Думаю, сами они и позвонили в полицию, чтобы связать единственную патрульную машину. Но на этом удачи их кончились. Аппаратуру они не получили. Веры в больнице не оказалось. За полчаса до их появления наш поэт, Арбо, незаметно выманил ее оттуда, и оба они явились к Эрделюаку. Здесь бы нападающим и кинуться в бега, но материалов Хьюза им показалось мало. До того, как им удалось отключить мои телефоны, позвонил сначала доктор Макклинтон, потом Рикарден, я успел позвонить Андрею. Буканьеры наши праздновали окончание следствия по делу Хестера, к счастью, тут, рядом. Нападающие сначала, видимо, не брали их в расчет, полагая, что операция завершится быстро. Ситуация переменилась, и бойцы наши стали для них реальной угрозой. Мой дом блокировали не потому, что я им был нужен, а потому, что Городецкий и компания могли находиться здесь. Это была решающая ошибка. Андрей верно оценил ситуацию. Сначала четверка наша напала на одну из машин – которая их же и караулила, – а потом устроила засаду в доме Эрделюака. Наткнувшись на нее, гости только тут поняли, что надо уносить ноги.

– Лоу, выходит, что Хестера с Линдой мы им все же подарили? – спросил Доулинг, хотя сам был в этом, можно сказать, уверен.

– Полагаю, что так. Но дело теперь уже не в этом. Почерк все тот же – заокеанский. И я не стал бы ждать, пока кто-то из нападавших попадет к нам в руки, тем более что фотопортреты не единственные наши вещественные доказательства.

– Чего ж вы молчите?

– Не все сразу, Сэм.

Андрей разложил перед ним все, что было найдено в карманах пассажиров и в машине, на которую так грамотно наскочил «форд» Крыла.

– А оружие? – сразу спросил Доулинг.

– Оружие есть. Четыре ствола. Оно сейчас у ребят, – ответил Андрей.

– Опять самодеятельность, – заворчал Доулинг. – Рикарден, забирай все это, – он показал на трофеи, – и в лабораторию. Лоу, что же ты предлагаешь? Связаться с Чарлзом Маккью?

– Да. В общем-то это все кадры, которыми так или иначе придется заниматься ему. Кто знает, не потянется ли опять ниточка к «Тройному трамплину»?

– Время подходящее. Я сейчас попробую с ним связаться. Рикарден, звони Гвари, пусть передаст по факсу фотографии всех, кого мы взяли в подземелье. Мари, ты отправь Чарлзу пока те четыре портрета, что вы изготовили. Так. Звоню?

– Сэм, еще раз хочу предупредить, может получиться так, что мы ввяжемся в дело, которое окажется нам не по зубам.

Доулинг ненадолго задумался. Переживания последних часов опять захлестнули его.

– Ты знаешь меня, Лоу. Я никому не позволю хозяйничать там, где я отвечаю за порядок. Меня можно обвести вокруг пальца раз, можно обвести два, но я не позавидую тому, кто захочет это сделать в третий раз. Звоню в Бостон?

– Звони и постарайся убедить Чарлза приехать сюда. Есть вещи, которые мы ему через океан объяснить не сможем.

Доулинг расположился за столом Монда и набрал номер Чарлза, которым полагалось пользоваться в чрезвычайных случаях. Чарлз оказался на месте.

– Слушаю, – коротко сказал он.

– Чарлз, дружище, Доулинг беспокоит.

– О! – загудело в трубке. – Ты еще жив, черт рыжий?

– А ты как думал?

– А я сразу подумал: вот звонит Сэм, и обязательно начнется какая-нибудь чертовщина.

– Так-то ты думаешь о старом соратнике. Ладно, постараюсь оправдать твои ожидания. Ты как там, крепко сидишь на стуле?

– Будь здоров. Меня только ломом можно с него своротить.

– Ты не представляешь, как мне это приятно слышать. Так вот. Первое. У меня тут погуляли две группы из числа твоих подопечных. Одну, похоже, мы взяли целиком, портреты их ты сейчас получишь. Другая еще гуляет, но, надеюсь, гулять будет недолго. Этих человек двенадцать…

– Сколько? – переспросил Чарлз Маккью.

– Двенадцать. Портретики четырех из них тоже у нас имеются. Мари как раз отправляет их тебе. Есть и еще кое-что, но на это надо приехать посмотреть.

– Ты что ж это? На старости лет фотографией занялся? – Чарлз явно хотел выиграть время.

– Вроде того.

– И ты полагаешь, если мы плюнем на все и посидим с тобой на пару, глядишь, и еще что-нибудь проявится?

– Примерно так.

– Надо подумать.

– Чарлз, я у Монда. Он передает тебе привет и приглашает на уик-энд. – Доулинг рассчитывал, что последняя его фраза будет воспринята Маккью с особым вниманием. Так оно и вышло.

– У вас уже четверг? Значит, вы ждете меня завтра. Я правильно понял.

– Все точно.

– Буду. Передай всем привет. Особый – Городецкому, мне будет чем его порадовать.

– Передам. Четыре портретика-то, кстати, его работа.

– Ну тогда еще один привет. До пятницы.

Все опять собрались вокруг журнального столика.

– В пятницу Чарлз будет здесь, – сказал Доулинг. – Лоу, я чувствую, это еще не все. Где Крыл?

– Вацлав опекает Веру.

– Веру Хестер? Где они?

– Сейчас они должны быть в городе, у Анны.

– О Господи! – воскликнул Доулинг. – Кто такая?

– Это моя знакомая, – пояснил Андрей.

– А если их выследили?

– Чтобы никаких «если» не было, Крыл туда и отправился.

– Адрес?

Андрей назвал.

– Рикарден, – обратился Доулинг к помощнику, – машину туда. Забрать Веру на ту квартиру, где отсиживался Городецкий. Приставить к ней какую-нибудь из наших девушек. Сделать все аккуратно. Если за ними ведется наблюдение – взять всех. – Казалось, ему хотелось выругаться. – Что еще? Добивайте. – Он опять посмотрел на Лоуренса.

– На сегодня, пожалуй, хватит, – сказал Монд.

– Если бы, – вздохнул Доулинг. – Лоу, у меня срочная для вас работа. Начать придется сегодня, с конца рабочего дня. Кто-то из сотрудников Министерства внутренних дел или руководил, или помогал руководить всей этой бандой, что вы тут гоняли. Вычислите мне его, попасите, главное – проследите его связи. Лучше бы вам обойтись своими силами, включая Инклава и Рудольфа. С задания их надо снять, Гвари кем-нибудь их подменит. Первичный объект – какая-то девица из канцелярии министерства, работающая с факсом. Видимо, через нее можно выйти на того, кто нам нужен. Выудите мне этого карася. Исходную информацию Рикарден для вас добудет… Теперь все. Мари и Андрей – отдыхать. Рикарден, жди меня в машине. Можешь поспать. А мы с Лоу еще малость пошепчемся.

Они остались одни. Джордж, давно уже убравший все со стола, неожиданно опять появился в дверях кабинета. В руках его был поднос, на нем графин и две рюмки.

– Я подумал, господа… – неуверенно проговорил он.

– Ты правильно подумал, Джордж, – подбодрил его Доулинг, – давай сюда свой графинчик. Это как раз то, что нужно.

Джордж молча поставил поднос и вышел.

– Что, старина, досталось тебе? – Доулинг, устало улыбаясь, смотрел на Монда. Вопрос не требовал ответа. Лоуренс ждал, что последует дальше.

Ночь отсчитывала уже пятый час новых суток. Оба устали. Но не первый раз бодрствовали они вот так, вдвоем, накануне событий, казалось бы обычных; когда решения приняты, каждый находится там, где ему положено быть, и само время работает на них, обещая успех. Так казалось. Но не этим временем, отсчитывающим секунды, минуты, часы, жили они. Их время было иным, то цепляющимся за прошлое, необратимое и укоряющее, то ускоряющимся, заставляющим вглядываться в мутную даль, закрытую пеленой мелких октябрьских дождей.

Доулинга беспокоила настороженность Монда, от которой он до последнего времени отмахивался, считая, что успешное завершение операции все поставит на свои места. Продолжающее оставаться загадочным исчезновение Хестера и явление подставного сотрудника министерства побудили его наконец трезво оценить допущенные ошибки, но Лоуренса Монда, похоже, они мало волновали. Монд продолжал толковать о биороботе так, словно произошло все не здесь и сейчас, а имеет чуть ли не планетарное значение. Вот тут что-то и ускользало от Доулинга, и начало ему мешать, и каким-то краем цеплялось за раздражающие ошибки.

– Лоу, – он хмуро смотрел на Монда и, казалось, с трудом подбирал слова, – мне не нравится то, что происходит. Похоже, я недостаточно серьезно отнесся к твоим предположениям – и вот результат: или сам я подставился, или меня подставили. И все-таки я не до конца понимаю, что им дался этот доктор… Мне бы хотелось послушать тебя и попытаться оценить перспективу в самом скверном ее варианте.

Лоуренс встал.

– Я похожу, – сказал он, – насиделся сегодня. С чего же начать? – задал он вопрос сам себе. – Метод, которым мы вычислили Хестера-Конорса, не представляет собой ничего оригинального. Дело техники, как любит выражаться Городецкий. Суть же была в другом – в правильном понимании того, с чем мы столкнулись. Биоробот как криминальное явление – всего лишь новая форма совершения преступлений. Если ее рассматривать в ряду других, то ничего, кроме очередных следственных трудностей, мы не обнаружим.

Но явление биоробота, оргмена – это не то явление, которое преступный мир способен аккумулировать. Над проблемой модернизации поведения бьются ученые всех цивилизованных стран. Любой успех в этой области моментально мобилизует новые силы и средства. Хестер продемонстрировал то, на что нельзя не обратить внимание. Наши же журналисты и должны были навести на него тех, кто этим интересуется. Я чувствовал, что к этому все идет, и, похоже, не ошибся.

Представь себе, Сэм, что кто-то, кроме нас, усомнился в Бертье-маньяке и, будучи подготовленным к появлению биоробота не средствами массовой коммуникации, а собственными научными изысканиями, заинтересовался им. Любая группа ученых, любое ведомство, отслеживающее специальную информацию, без труда в состоянии проделать ту же работу, что проделали мы с Мари.

– Погоди, Лоу. Это все философия – «кто-то», «где-то». Так мы далеко не уйдем. Вот факты, прямо касающиеся нас. Первый – Хестера умыкнули, явно хорошо к этому технически подготовившись. Кто? Второй – из Министерства внутренних дел выплыли документы, которые Рикарден принял за подлинные. Кто их состряпал? Кому неймется заполучить все, что касается Хестера?

– Ты упускаешь еще один факт, Сэм. Надеюсь, ты не сомневаешься в том, что за нашими действиями следили, и следили профессионально? Мы этого не заметили. Думаю, об этом не подозревал и Хестер. В море его, вероятно, ждали, а значит, должны были знать о существовании грота и катера, на котором он намеревался бежать.

– Допускаю и это, – без особого удовольствия согласился Доулинг.

– А теперь о том, кто может интересоваться доктором. Во-первых, те бывшие его сотрудники, которых он явно надул и которые безусловно имеют отношение к актуальнейшим исследованиям в области модификации поведения. Они могут оказаться и благодетелями человечества, тогда доктор в их глазах будет преступником. А могут сами оказаться худшими из преступников, тогда доктор им соратник. Последнее более вероятно, поскольку за Конорсом маячит тень Кадзимо Митаси.

Во-вторых, доктором может интересоваться контрразведка любой страны. Человек-робот для них более чем лакомый кусок. В-третьих, им может интересоваться ВПК, точнее, те в ВПК, кто занимается разработкой новейших видов оружия. Во втором и в третьем случаях нам быстро подрежут крылья. Тут мы бессильны, разве что поднимем шум в прессе.

– Что-то больно уж мрачно, – заметил Доулинг.

– Мрачно. Но ведь ты сам не хотел, чтобы я рисовал розовые картинки.

– Это точно. И все же, Лоу, неужели ты допускаешь, что контрразведка и ВПК не вычислили бы Хестера, если бы он был им действительно нужен?

Лоуренс, ходивший до этого по кабинету, рассмеялся, подсел к столу и плеснул в чашку холодного кофе. Он откинулся в кресле и, все еще улыбаясь, посмотрел на Доулинга:

– Тут, видишь ли, скорее всего, получилось следующее: ситуация должна была созреть, а как только она созрела, доктор тут же понадобился и одним, и другим, и третьим. Мы просто оказались чуть впереди остальных.

– И ты полагаешь, если доктора прибрали к рукам государственные организации, то его бандитские склонности как бы сами собой улетучились?

– И это может произойти. Разве нет оснований взять его на крючок или не известны случаи, когда ученый-преступник сотрудничает с государством? Сколько угодно.

– Что же следует из твоих слов? – Теперь встал Доулинг, прошелся по кабинету, повернулся к Монду. – Если ты прав и у нас появились конкуренты, то надо готовиться к тому, что в любой момент кислород нам могут перекрыть.

– Очень может быть.

– Если мы не соглашаемся с этим, – Доулинг, сцепив руки за спиной, продолжал расхаживать по кабинету, – надо готовиться к серьезным неприятностям и не раскрывать удивленно рот, сталкиваясь с неожиданными пакостями. Во втором случае за нами остается право считать себя не только профессионалами, но и порядочными людьми. А в первом, сэр?

– В первом, сэр, – откликнулся Лоуренс, – нам придется изображать добропорядочность, которая вовсе не является таковой.

– Так вот, Лоу, мы с тобой не девочки из кордебалета, и не нашелся еще тот режиссер, который против нашего желания может заставить нас задирать ноги выше головы. Как бы самому режиссеру не пришлось плясать под мою дудку. Я понял, что нам может грозить, но это нисколько не умалило моего желания навести порядок в Бэдфул-каунти, а может, и еще кое-где.

– Значит, кто кого?

– У тебя есть возражения, Лоу?

– Нет, Сэм.

– Здесь и поставим на сегодня точку.

Глава пятая
«Зверинец»

– Ну как ты себя чувствуешь, мой мальчик? – Это была вторая встреча Кадзимо Митаси и Стива Конорса.

Комната, в которой держали доктора, если и имела что-то общее с тюремной камерой, то лишь наружные засовы на двери и глазок, в который мог заглянуть охранник, постоянно находящийся тут же. Все, что напоминало о медицинском учреждении, на другой же день после того, как доктор очнулся, исчезло. Появилась уютная мебель – тахта, письменный стол, журнальный столик, кресла, платяной шкаф с набором одежды, – телевизор, книжная полка над рабочим столом, настольная лампа и прочие мелочи, привычно украшающие человеческий быт. Короче, место заключения доктора напоминало теперь не тюремную камеру, а скорее недорогой гостиничный номер.

– Ну как ты себя чувствуешь, мой мальчик? Не желаешь ли поужинать со мной? – вопрошал Кадо, но так, словно в ответах Конорса не нуждался. Он щелкнул пальцами, дверь в комнату отворилась, и вошла миловидная брюнетка – то ли японка, то ли китаянка. Она улыбалась широко и приветливо.

– Ужин на двоих, – распорядился Митаси и тут же обратился к доктору: – Как тебе здесь нравится?

– Вопрос не по существу, – холодно ответил Конорс, не желая принимать дружеский тон, предложенный Кадзимо Митаси.

Девушка тем временем вкатила в комнату сервировочный столик, видимо уже стоявший за дверью, расставила приборы, закуски, напитки и удалилась.

– Чудесно, – проговорил Кадо, – хочешь – будь гостем, хочешь – хозяином. Давай сначала перекусим, а потом уж поговорим. Как ты думаешь, есть нам о чем поговорить?

– Понятия не имею.

Митаси рассмеялся, казалось, вполне добродушно.

Пока они ели, Конорс продолжал обдумывать линию своего поведения, а Митаси внимательно наблюдал за ним. Наконец со стола было убрано все лишнее, остались напитки и кофе.

– Ты куришь, Стив?

– К счастью, нет.

– Одобряю, одобряю и страшно завидую тем, кто не курит. – Он закурил, помолчал. – Ну что ж, можно, я полагаю, приступить к делу. Мне бы хотелось послушать тебя. Как ты представляешь свою дальнейшую судьбу?

Стиву Конорсу за те два дня, что его не беспокоили, пришлось самому поставить перед собой этот вопрос. Неожиданность событий несколько выбила его из колеи. Мысли, одолевавшие его, поутратили привычную уверенность и логичность, воображение будоражили отнюдь не радужные перспективы. Больше всего беспокоило то, что он не понимал намерений Митаси, а это не давало возможности решить, как себя вести. Во всяком случае брать на себя инициативу в разговоре он не собирался, поэтому на весьма неопределенный вопрос и ответил неопределенно:

– Пока не знаю.

– Пока не знаешь. – Ответ, казалось, вполне удовлетворил Кадо. – Ну что ж, для начала неплохо. Я помогу тебе, мой мальчик. Давай вернемся на десять лет назад… Перед тобой открывалась прекрасная перспектива. В твоем распоряжении находилось современнейшее оборудование. В расходовании средств, как помнится, я тебя не стеснял. Более того, я смотрел на тебя не просто как на восходящую научную звезду, а считал тебя своим наследником, который возьмет у меня то, что я могу дать, и приумножит мои достижения. И если бы эти десять лет мы работали вместе – мы далеко бы могли уйти. Но ты этого не захотел. Ты слишком рано возомнил себя умнее учителя, а потому посчитал себя вправе присвоить и его, и свои достижения.

С исчезновением лаборатории и тебя, – продолжал он, – я потерял многое, но не все. Расследование – мне и тогда казалось, очень поверхностное – не вполне убедило меня в твоей гибели. И я посчитал, что если ты каким-то образом остался жив, то рано или поздно должен себя проявить. Может быть, только я один и знал, как ты себя проявишь. Оставалось ждать и внимательно следить за тем, что происходит в нашеммире. Как видишь, я своего не упустил. Но ждать десять лет в моем возрасте, друг мой, – непозволительная роскошь. За тобой не просто должок, за тобой – деяние. – Он выразительно поднял указательный палец и ткнул им в потолок.

– В пределах этой комнаты ты – хозяин. – Улыбка, как маска, нацепленная на лицо Кадо, вдруг исчезла. – Прежде всего ты хозяин над своей жизнью. Если тебе вздумается влезть в петлю – ради Бога! Я отнесусь к этому как к высшей справедливости. Но если у тебя есть другие планы, я готов предложить тебе сотрудничество.

Диапазон его очень широк: от совместной работы, увы, без того уже доверия, на которое ты мог рассчитывать раньше, до превращения в элементарную подопытную крысу. В этом смысле и ты, и Линда – очень подходящие объекты. Что означает эта вторая возможность нашего сотрудничества, я тебе покажу чуть позже. А сейчас будь все же любезен, выскажись.

– Вы полагаете, сидя в тюрьме, я могу рассуждать о выборе?

Митаси недобро рассмеялся:

– Какая тебе разница – сидеть в тюрьме здесь или там? Здесь, посмотри, – он повел рукой, предлагая оценить обстановку, – здесь ты гость, а там? Там ты преступник, достойный высшей кары. И все. И не вытащи я тебя, ты сидел бы там. А то, зачем и как я это сделал, заслуживает особого внимания.

– Все это пустые слова. Я так и не пойму, что же вас интересует?

– Меня? – Митаси изобразил удивление. – Митаси, мой мальчик, интересует все, все, понимаешь. – Лицо его внезапно исказила гримаса ненависти. – Все, – еще раз повторил он, – оборудование, чертежи, формулы, препараты, идеи…

– Это не предложение о сотрудничестве, а ультиматум. Никакой возможности выбора я не вижу.

– Нет, не так. Я оставляю тебе выбор: или работать на меня, или стать подопытной крысой.

– И если я соглашусь работать на вас…

– Здесь все будет зависеть только от тебя. Если ты будешь искренним в желании сотрудничать, придет время – и ты получишь полную свободу. Пока же я готов предоставить тебе все для работы и нормального человеческого существования. Первое время придется мириться с некоторыми неудобствами, не настолько, однако, существенными, чтобы придавать им особое значение. Если же сотрудничество покажется тебе неприемлемым и ты по-прежнему будешь носиться со своими открытиями, как баба с младенцем, пеняй на себя. А чтобы у тебя не осталось на этот счет никаких иллюзий, пойдем, я тебе кое-что покажу.

Он опять щелкнул пальцами, дверь открылась.

– Прошу, – жестом пригласил он и первым вышел из комнаты. Гуськом – впереди Митаси, за ним Конорс, последним охранник – они подошли к лифту, спустились в подземные помещения, узкими, какими-то безжизненными коридорами, окрашенными в однообразный шаровый цвет, прошли метров пятьдесят и остановились перед широкой дверью. Митаси набрал на кнопочной панели код и распахнул ее.

– Я покажу тебе «зверинец», – пообещал Кадо, – всего лишь одно из направлений нашей работы. Здесь никто или почти никто не бывает. Эксперимент ведется дистанционно, что позволяет щадить психику экспериментаторов. Они сидят там, наверху. – Он неопределенно махнул рукой. – Действительно происходящее воспринимается в схематичном, абстрактном изображении на экранах компьютеров. Мы же с тобой посмотрим все в натуре.

И опять перед ними был коридор, узкий, длинный, но высотою где-то около трех метров. Правая бетонированная стена его была совершенно глухая, левая – застеклена начиная от потолка и почти до самого пола. Тусклые лампочки не давали видеть, что там, за стеклом. Вдоль левой, стеклянной, стены на равном расстоянии друг от друга стояли пульты управления.

– Вот мы и в «зверинце», – оживленно потирая руки, словно предвкушая удовольствие, произнес Митаси. – Посвящать тебя сейчас в методику эксперимента нет смысла. Впрочем, о цели его ты легко догадаешься. Работы Дельгадо и его последователей тебе хорошо известны. Они, однако, больше болтают, а я делаю. Хозе Дельгадо разве что во сне мог видеть нечто подобное.

Кадо подошел к первому пульту и включил свет. За стеклом оказалась клетка размером четыре на четыре метра, забранная крепкими металлическими прутьями. В левом дальнем углу ее стояла кушетка, на которой лежал одетый в легкую спортивную одежду мужчина.

– Ну вот, теперь тебе понятно, почему эту лабораторию мы называем «зверинцем». Наши подопытные живут в клетках. Оборудованы они весьма рационально, – Митаси все более увлекался, словно читал лекцию, – идеальный микроклимат, никаких бессмысленных раздражителей, отправление естественных надобностей регламентировано. Все необходимое встроено в заднюю стену и подается внутрь клетки при стимулировании соответствующей потребности – стол, душ, туалет… А насчет крысы я не шутил. Вот тебе «крыса» номер два. – Он начал нажимать кнопки на пульте управления. – Помнишь, как мы мечтали с тобой научиться выделять группы нейронов, ответственные за определенную поведенческую функцию? В данном случае исследуются предельные физические возможности организма, проявляемые в стрессовой ситуации. Стресс, понятно, задается экспериментально, но, в сущности, ничем не отличается от естественного, скажем, когда полярник, спасаясь от белого медведя, вспрыгивает на крыло самолета – факт, кажущийся в нормальных условиях совершенно невероятным. Стресс и феноменальная концентрация физических возможностей человека. Возможно ли подобное в лабораторных условиях? Давай посмотрим на нашего «штангиста», а что это означает, сейчас он нам продемонстрирует.

Человек в клетке проснулся. Стоящих перед ним он явно не замечал.

– Разминка, – пробормотал Митаси, продолжая нажимать клавиши. – Смотри, его уже не надо учить, он прекрасно знает весь комплекс разминочных упражнений, обеспечивающих разогрев всех групп мышц. Здесь, на пульте, мы можем фиксировать температуру тела, частоту дыхания, пульс, количество адреналина в крови, общее физическое состояние и ряд других параметров.

На пульте вспыхнула и начала пульсировать красная лампочка.

– Клиент созрел, – хихикнул Митаси и нажал еще одну клавишу.

«Штангист» расположился лицом к ним, поставив ступни в очерченные на полу круги. Спущенная на двух тросах, перед ним замерла штанга.

– Выполняем толчок, – пояснил Кадо.

«Штангист» примерился, присев, вскинул штангу на грудь, медленно распрямил ноги, секунду помедлил и вытолкнул штангу, уверенно зафиксировав ее над головой.

– Есть, – резко произнес Митаси.

Штанга грохнула об пол и тут же, подхваченная тросами, поползла вверх.

– Вот так, – продолжал Кадзимо Митаси, повернувшись к доктору, – категория до семидесяти двух килограммов. Взятый вес выше мирового рекорда среди супертяжеловесов, – улыбнулся он. – Хоть сейчас нашу «крысу» можно продать любому спортивному импресарио. Никаких анаболиков. Не страшны никакие проверки на допинг. Гарантированы, если вести себя умно, десятки мировых рекордов. Россия, славная своими тяжеловесами, становится рядовой штангистской державой… Но с этим мы чуть-чуть подождем.

Не пожелав объяснить почему, он выключил пульт, погасил свет в клетке и двинулся дальше по коридору.

– «Крыса» номер три, – как экскурсовод, произнес он, останавливаясь у следующего пульта, – исследование неофрейдистской концепции врожденной жестокости. На поведенческом уровне ничего принципиально нового, примерно то же можно видеть каждый день по ТВ. Проверяется нейропсихическая возможность коррекции поведения за счет повторяющихся эмоциональных перегрузок, так сказать «синдром пресыщения». – Он выключил свет и двинулся дальше.

– «Крыса» номер семь. – Слово «крыса» он произносил с явным удовольствием. – Анализируется «суицидный синдром». Практическое значение, как ты понимаешь, безусловно, профилактика повторных самоубийств. С другой стороны – разработка технологии стимулирования суицида. И без маркетингового исследования можно утверждать – спрос на технологию подобного типа будет существовать, пока существует потребность избавиться от зажившихся родителей, конкурента, соперника или соперницы… И никакого тебе криминала, никаких маньяков. – И откровенно захохотал, глядя на Стива.

Они миновали несколько клеток и подошли к той, в которой уже горел свет. Она разительно отличалась от остальных, явно оборудованная как кабинет ученого: полки с бесконечным количеством книг, огромный письменный стол, настольная лампа и склоненный над фолиантом человек.

– Пока наименее удачный эксперимент, – пояснил Митаси, – исследование творческих возможностей интеллекта. Удивительный тип: потрясающие природные данные и потрясающая пустота в голове, как следствие чудовищной лени. Вот – образовываем с максимальной интенсивностью, но это время, время, а его нет. Поэтому активно подбираем подходящий объект, – он глянул на Конорса и неожиданно рассмеялся, – в перспективе на это место можешь претендовать ты, мой мальчик. «Крыса» номер тринадцать. – И, перестав улыбаться, он резко повернулся и пошел дальше.