Текст книги "Снайпер должен стрелять"

Автор книги: Валерий Прохватилов

Соавторы: Алексей Беклов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц)

Старый Джордан дипломатично кашлянул. Затем, в чем-то будто засомневавшись, сказал после короткой паузы:

– Нет, сэр Доулинг, этого про него не скажешь. Но все в доме поняли одно: через полгода к нам вернулся не тот сэр Роберт, которого мы знали прежде.

– Разве он не бывал здесь за все годы учебы в Штатах?

– Что вы, сэр! Все каникулы он обязательно проводил в семье. Но, как видно, что-то с ним случилось именно в последний год.

– Как он сам объяснил случившееся?

– Он никому ничего не объяснил, сэр…

– На какие средства он полгода жил в Тибете?

– К сожалению, сэр, и это осталось без объяснений. Дело в том, что из гордости граф Бэдфул даже не пытался в то время выяснить точное местонахождение сына. И по той же причине денежное содержание ему полгода не высылалось.

– Ясно, – сказал Доулинг, хотя в этот момент ему было ничего не ясно. – Не припомните ли вы, Джордан, в чем именно выражалась «странность» Роберта? Что вы имели в виду, когда сказали, что к вам вернулся не тот сэр Роберт, которого вы знали прежде?

– Понимаете, сэр… Раньше это был веселый, порою даже весьма легкомысленный человек, которому обычно свойственны все порывы и отчасти даже ветреные поступки юности. Весьма при этом общительный и энергичный – до бесшабашности… А по возвращении перед нами предстал суховатый джентльмен, очень сдержанный в своих решениях и поступках. Почти надменный. Прежде чем вам ответить, он, как правило, с минуту смотрел на вас оценивающе. Будто прикидывал при этом, стоит ли с вами вообще общаться. Нам всем казалось, что его никто и ничто не интересует, кроме двух-трех десятков книг и каких-то рукописей, которые и составляли практически весь багаж, с которым сэр Роберт прибыл с берегов этого таинственного озера Данграюм…

«Есть такое понятие – зачитался», – подумал Доулинг и тут же невольно вспомнил одну из любимых поговорок Андрея Городецкого, которую тот употреблял чаще прочих: крыша поехала…

– К сожалению, это еще не все, – продолжал Джордан Томпсон. – Как выразился адвокат нашего дома сэр Генри Уэйбл, наш несчастный Роберт не просто изменил образ жизни – из Тибета он вернулся в наш мир с теорией.

– С теорией? – переспросил изумленно Доулинг.

– Да, с теорией, сэр, – сказал управляющий так значительно, как будто речь шла о пластиковой бомбе, подложенной в одно из многочисленных помещений замка Бэдфулов.

– Ну и…

– К моему глубокому сожалению, я не смог бы объяснить всех тонкостей, сэр. В целом же знаю только одно: речь шла о реинкарнации, сэр. В этом я точно не ошибаюсь.

– Вы ничего не путаете, Джордан? О реинкарнации? То есть – о переселении душ?

– Да, сэр.

«Очень своевременная теория, – с неуместной усмешкой сказал сам себе комиссар полиции. – Особенно по отношению к сегодняшней треклятой среде, начавшейся с необъяснимых пока убийств». Вслух он сказал:

– Роберт сам вам излагал теорию?

– Нет, сэр. Я случайно услышал, как ее излагал графу Элтону Бэдфулу наш адвокат Генри Уэйбл. Сам же сэр Уэйбл узнал об увлечении Роберта, лишь случайно обнаружив месяца три назад весьма странную статью, напечатанную в газете «Сан». Называлась она пугающе: «Наша планета – космическая тюрьма». Автором статьи был сэр Роберт.

– Однако, однако! – воскликнул Доулинг. – Для титулованного наследника старинного рода Бэдфулов печататься в «Сан»… Хм, я что-то не понимаю…

– Титул автора не был указан, сэр. И к тому же зловещая статья была подписана одними инициалами.

– «Р. Б.»?

– Совершенно точно, сэр.

– Да, но ведь этого недостаточно, чтобы приписать авторство статьи сэру Роберту!

– К сожалению, автором статьи был сэр Роберт. В этом удостоверился (тоже, разумеется, случайно) адвокат Генри Уэйбл.

– Продолжайте, Джордан, я слушаю.

– Однажды Генри Уэйбл посетил вот этот кабинет в отсутствие сэра Роберта. На столе он обнаружил множество черновых набросков и главное – рукопись статьи, исполненную рукой нашего дорогого мальчика. К счастью, адвокат Уэйбл покинул кабинет раньше, чем сэр Роберт вернулся с обязательных своих спортивных занятий, которым он отдавал обычно все утренние часы. Так что никакого скандала не получилось. Но для сэра Элтона Бэдфула эта странная история оказалась настолько огорчительной, сэр, что он стал все чаще и чаще жаловаться на сердце. За обедом граф смотрел обычно на сына с такой невыразимой грустью в глазах, что и мне становилось больно.

– Любопытно было бы взглянуть на эту статью, – сказал Доулинг. – Рукопись сохранилась?

– Этого я точно не знаю, сэр. Но ведь эта история тем не кончилась. Если вас это заинтересовало, могу добавить, что дней десять назад в той же газете «Сан» появилась новая статья, подписанная теми же инициалами. Адвокат Уэйбл распорядился очень внимательно следить за публикациями этой «желтой газеты», сэр.

– И статья называлась..? – вопросительно начал Доулинг, глядя старому управляющему в глаза и начиная всерьез прикидывать, не напрасно ли он тут тратит время.

– С вашего позволения, сэр, эта статья называлась еще мрачнее: «Побег с Земли». Ее рукопись до сих пор находится в правом ящике письменного стола сэра Роберта.

«Что за чертовщина?» – подумал Доулинг. Потом встал, подошел к столу, открыл ящик. Рукопись была на месте.

Беглый почерк Роберта Бэдфула был весьма неразборчив. Доулинг стоя листал страницы, плохо разбирая некоторые слова, но главная мысль работы ему стала вскоре понятна. Автор утверждал, что Земля есть не что иное, как место заключения, куда «высылаются» обитатели Вселенной за различные преступления. Дух, облаченный «в кожаные одежды», то бишь в телочеловека, живет на этой планете временно, а естественная смерть – это освобождение и возврат во Вселенную. Отсюда у каждого из нас – разные сроки жизни, а рождение ребенка – это прибытие нового заключенного. Далее доказывалось, что самоубийство приравнивается к побегу из места заключения. Причем, как мы знаем, побег не всегда кончается удачей, и в таком случае заключенный вынужден коротать срок дальше. Если же под этим углом объективно рассмотреть акт умышленного убийства, можно, утверждал Р.Б., отнестись к нему как к проявлению обычного милосердия, то есть как бы даже к самой простой амнистии…

«Да, такие пироги, – сокрушенно решил Сэм Доулинг. – Значит, нынче в среду, примерно в девять, и сам автор статьи Р.Б., и миссис Эмма Хартли, прибывшая из Лондона рано утром, и, само собою, собачка Марфи были амнистированы по решению каких-то крутых паханов из Космоса. Скинув „кожаные одежды“, вернулись в Вечность. А я тут, старый дурак, с огромной своей бригадой все еще пытаюсь раскрутить убийство. Поделом тебе, Рыжий Черт!.. А вообще, разумеется, надо будет попросить Милену достать этот номер „Сан“ и проштудировать внимательно всю статью…»

Доулинг вернул рукопись на место, задвинул ящик и, потирая подбородок, стал разглядывать поверхность письменного стола покойного.

При огромных своих размерах стол был завален так, как будто хозяин только недавно въехал в свои владения. На ореховой тусклой плоскости, лишь местами заметной среди всего, что на ней покоилось, громоздились разноцветные папки, пачки газет, журналов, стопки очень старых по виду книг, зачехленная пишущая машинка, два или три подсвечника, разная канцелярская мелочь, которая всегда должна находиться под рукой… Одним словом, это был стол молодого ученого, для которого такого понятия, как праздность, просто не существует. Кусочек свободного места на столе, где можно было день и ночь согнувшись сидеть над рукописью, угадывался только прямо напротив кресла, да и то на этот скромный кусочек решительно наезжал огромный перекидной календарь-ежедневник, тоже, разумеется, исписанный вдоль и поперек торопливой рукой хозяина.

Взгляд комиссара задержался на календаре чуть дольше, чем на остальных предметах.

Поначалу машинально, затем осознанно Доулинг зафиксировал вдруг нечто, столь его поразившее, что он удивленно хмыкнул и даже пожал плечами. После этого еще раз просмотрел распорядок занятий и редких звонков молодого графа Роберта на сегодняшний день, на среду. Так и не стало ясно – верить или все же не верить своим глазам. Это касалось самой первой, верхней записи слева.

Доулинг оглянулся.

Джордан Томпсон сидел на корточках у камина и щипцами переворачивал догорающие поленья.

Ни секунды более не раздумывая, комиссар полиции тихо вырвал заинтересовавший его листочек календаря и мгновенно сунул его в карман. После этого медленно подошел к камину, опустился на низенькую скамейку и закурил. Недоумение все еще можно было бы увидеть в его глазах. Но в глаза ему сейчас смотрели только затихающие уголечки, кое-где еще продолжающие выбрасывать тонкие зеленые лоскуточки пламени.

– Извините, сэр, – сказал Джордан Томпсон, – мне нужно пойти распорядиться насчет обеда. Быть может, вас еще что-нибудь интересует?

– Нет, – сказал Доулинг. – Если что-нибудь понадобится уточнить, я или позвоню, или пришлю кого-нибудь из моих людей. Хотя, в принципе, вот что… – Он бросил сигарету в камин. – Как вы считаете, успел ли Роберт за такой короткий срок пребывания в Бэдфул-каунти нажить врагов? Может быть, вас или кого-нибудь из домашних что-нибудь настораживало в этом смысле?

– Нет, сэр, – почти не раздумывая, сказал управляющий. – При таком замкнутом образе жизни… Сами посудите – за полгода две или три поездки в Лондон, не больше. При всей своей кажущейся надменности сэр Роберт был не способен обидеть и муху.

– О друзьях вы, конечно, скажете то же самое?

– К сожалению, да, сэр. Ни врагов, ни друзей. Лично мне это не казалось странным, но граф Бэдфул, насколько мне известно, и об этом советовался с доктором Макклинтоном.

– Вы имеете в виду, что в подобном образе жизни граф Бэдфул находил признаки душевного нездоровья сына?

– Извините, сэр, но об этом вы могли бы узнать у самого графа Бэдфула.

– Ладно, оставим это, – несколько уже теряя терпение, сказал Доулинг. Обстоятельность Томпсона, практически неотличимая от чопорности, начинала его уже раздражать. Он глянул на часы и подумал с неуместным, пожалуй, чувством иронии, что если он здесь проторчит еще какое-то время, то его пригласят к обеду. Пообедать же он задумал тоже в не менее уважаемом, но все-таки в другом доме.

Надо было ставить точку в беседе. В конце каждой доброй беседы такого рода не может стоять ни восклицания, ни многоточия. Ни тем более – знака вопроса. Нужна точка.

Управляющий Джордан Томпсон всем своим видом выражал терпение. Но в глазах тем не менее прочитывалась готовность по возможности быстро расстаться с Доулингом, чтобы, невзирая на обстоятельства, в должной форме вернуться к своим обязанностям, то есть продолжать дирижировать распорядком дня.

Доулинг это понял. Он начал задавать вопросы коротко, быстро, интонацией подчеркивая, что ждет таких же быстрых ответов.

– Каких-нибудь странных писем Роберт не получал?

– Этого я не знаю, сэр. Всей перепиской в доме ведает секретарь Конрад Вильтон.

– Необычных телефонных звонков за последнее время не было?

– Нет, сэр.

– Откуда вы это знаете?

– Если я вас правильно понял, вы имеете в виду только звонки сэру Роберту?

– Вы меня правильно поняли, Джордан.

– У сэра Роберта был свой собственный телефон. Он никогда не начинал разговора, пока я не докладывал, кто звонит.

– Это говорит о том, что вы пользовались доверием убитого, не так ли?

– Смею надеяться, сэр.

– И давно был установлен такой порядок?

– Месяца два назад.

– Это с чем-нибудь связано?

– Трудно сказать, сэр. Молодой хозяин был очень переменчив в вопросах быта. Хотя… – Управляющий чуть задумался, затем продолжил: – Сейчас я припоминаю, что этот порядок был установлен после одного звонка, который, как вы сказали, и впрямь мог бы показаться странным.

– Пожалуйста, поясните.

– В тот день сэр Роберт почти на десять минут опоздал к обеду. Граф послал меня узнать, что с ним. Подходя к дверям, я услышал, что сэр Роберт разговаривает с кем-то по телефону в достаточно резкой форме. Я решил подождать, но трубка была тут же брошена. До меня донеслась последняя фраза. Смысл ее был таков: «От таких, как вы, никуда не спрячешься». Я вошел и увидел, что сэр Роберт весьма взволнован. Он ходил по кабинету, ероша волосы. Именно в тот день он распорядился установить в моем кабинете параллельный аппарат и всегда докладывать, кто звонит.

– Как по-вашему, Джордан, сэр Роберт был похож на человека, который от кого-то прячется?

– Разумеется, нет, сэр. Эту фразу я понял в переносном смысле. Тем более что он тут же назвал мне имя человека, с которым приказал не соединять его ни под каким предлогом. Из этого я сделал вывод, что именно с этим человеком он и говорил столь резко.

– Кто же этот человек? – спросил Доулинг, будучи готовым прикоснуться к любому звену цепочки – от подпольного ростовщика Соломона Карпа до Луиджи Престинари, одного из главарей сицилийской мафии.

– Этот человек – Арри Хьюз, сэр.

– Это интересно! – изумленно воскликнул Доулинг. – Получается, что при всей своей обособленности от мира Роберт был знаком с Арри Хьюзом?

– Только заочно, сэр. Сам сэр Роберт тут же пояснил мне, что Арри Хьюз – один из самых скандальных журналистов Англии.

– Да, пожалуй, в этом он прав. А чего в данном случае добивался Хьюз, вы не знаете?

– Нет, сэр. Помню только, что это имя упоминалось в разговорах несколько лет назад – в связи с какой-то неприятной историей, касающейся чести дома сэра Лоуренса Монда, где управляющим служит мой брат, Джордж Томпсон. Со слов Джорджа я понял, что мистер Монд тоже имеет основания недолюбливать Арри Хьюза.

– Да, я знаю, – равнодушно заметил Доулинг. – Но это одна из тех светских сплетен, которым не стоит придавать значения. Кроме того, я всегда и везде подчеркиваю, что Мари Монд – не только дочь мистера Монда, но и как бы моя племянница. Так что будем считать, я не слышал, Джордан, вашей последней фразы.

– Как вам будет угодно, сэр. Могу ли я быть чем-нибудь еще вам полезен?

– Да, последнее, – сказал Доулинг. – Раз уж мы заговорили о мистере и мисс Монд. Очевидно, сэр Роберт и с ними не успел завести знакомства?

Управляющий ответил на вопрос так быстро, будто ждал его:

– Я не знаю деталей, но мисс Монд дважды сюда звонила. Первый раз – полторы недели назад, а второй – вчера, сразу после полудня. Оба раза сэр Роберт беседовал с мисс Монд не менее двадцати минут, сэр.

Сказав это, Джордан Томпсон вдруг вспыхнул и с тревогой взглянул на Доулинга:

– Смею надеяться, сэр, что вы не заподозрили меня в подслушивании?

– Ну что вы, Джордан… Любой школьник знает, что параллельные телефоны тихонько звякают, когда на одном из них кладут трубку. Меня больше удивляет, что сэр Роберт в век компьютеров и факсов пользовался аппаратом такой конструкции. – И комиссар полиции ткнул пальцем в сторону телефона, что стоял неподалеку, на низком журнальном столике. – Если не ошибаюсь, эта модель вошла в моду в дни нашей с вами молодости, Джордан, не так ли?

– Вы мне льстите, сэр, – сказал управляющий, и Доулинг отметил, что впервые за все время этой долгой беседы его лицо как будто расправилось. Кажется, по губам прошла даже тень улыбки.

– Благодарю вас, Джордан, – сказал Доулинг. – Вы мне многое разъяснили. Я прошу вас пойти узнать, нет ли изменений в состоянии графа Бэдфула. А мне нужно срочно позвонить. Я могу воспользоваться телефоном Роберта?

– Разумеется, сэр.

Управляющий ушел.

Доулинг подошел к журнальному столику, взял трубку и набрал номер телефона Лоуренса Монда.

Долго никто не подходил, затем комиссар полиции услышал голос управляющего Джорджа Томпсона.

Оказалось, что, к прискорбному сожалению, сэра Лоуренса Монда нет дома. Он уехал по каким-то срочным делам агентства, но к обеду обещал вернуться. Поразмыслив, Доулинг выразил желание переговорить со своей дорогой племянницей.

– Я очень сожалею, сэр Доулинг, – сказал Джордж Томпсон, – но и мисс Мари тоже нет дома. Она уехала в налоговое управление.

– Вспомните поточнее, Джордж, в котором часу она уехала?

– Очень рано. Еще не было восьми, сэр. Она тоже обещала вернуться к обеду.

– В таком случае, может быть, и для меня в вашем доме найдется тарелка супа, Джордж?

– Приезжайте, сэр. Вам всегда здесь так рады! У нас сегодня восхитительная солянка!

– Хорошо, скоро буду, – сказал Доулинг. – Но, если Лоу вернется раньше, предупредите его.

– Извините, сэр… я догадываюсь, откуда вы говорите, – тоном, сразу ставшим очень печальным, сказал Джордж. – Мы уже тут наслышаны о несчастье, сэр!

«Точно, – подумал Доулинг, опуская трубку. – К этому часу половина графства в курсе событий. Если не половина Англии. Скоро меня начнут рвать на части…»

Отворилась дверь, в кабинет возвратился Джордан. Состояние графа улучшилось, сказал он, но поговорить с ним, как просил передать профессор Макклинтон, можно будет не раньше чем через два часа.

Доулинг выслушал управляющего спокойно, но после этого сразу заспешил к машине. Джордан Томпсон проводил его до выхода. На пороге они еще раз пожелали друг другу держаться мужественно.

Сержант Фрэнсис Кроуфорд распахнул дверцу, и комиссар полиции сел в машину. Но, как только покинули пределы замка, он дал команду остановиться.

– Надо немного прийти в себя, – сказал Доулинг. После этого закурил, взял трубку спецсвязи и вызвал Инклава.

Очевидно, Инклав был где-то недалеко от своей машины, поэтому отозвался не сразу, но все же довольно быстро.

– Слушай, Ин, – сказал Доулинг. – Надо уточнить маршруты. Где ты сейчас находишься?

– Несколько минут назад, шеф, я доставил нашу уважаемую свидетельницу миссис Силену Стилл к ее домику и сейчас собираюсь дальше, в лабораторию. Мне пришлось сделать приличный круг – тут в одном месте дорогу слегка размыло. Так что мы с вами заработали благодарность, шеф: миссис Силена говорит, что одна она бы до дому не добралась.

– Прекрасно, – сказал Доулинг. – И как она там устроилась?

– Она со мной рядом, шеф. Поэтому я смело могу сказать, что для одинокой женщины с ее броской внешностью… И так далее, шеф. Если позволите, я на обратном пути к ней заеду. Миссис Стилл просит помочь похоронить в саду бедную собачку Марфи.

– Можешь даже отслужить панихиду и отпраздновать поминки по полной форме… Надеюсь, она не слышит?.. Но только завтра. А сегодня, как освободишься, ты дежуришь у дверей, за которыми лежит граф Бэдфул. Мне не удалось туда проникнуть. Но Макклинтон уверяет, что есть надежда: во второй половине дня нам выделят три или пять минут.

– Сколько времени я обязан выполнять роль сиделки, шеф? – удрученно спросил инспектор.

– Сколько сил хватит, – ответил Доулинг.

– А что, если он сегодня вообще не придет в себя?

– Все равно подежурь. Когда граф очнется, ему будет приятно знать, что у дверей его спальни постоянно дежурили наши люди.

– Как всегда, приношу себя в жертву, шеф!

– Там зачтется! – ответил Доулинг.

Бросив Инклаву на прощанье, что он будет обедать у сэра Монда, комиссар перебрался на заднее сиденье, и машина тронулась.

– Нас с тобой ждет у Мондов восхитительная солянка, Фрэнсис! – сказал Доулинг своему шоферу, и сержант Кроуфорд жал на газ, с удовольствием воображая себя гонщиком в Монте-Карло.

Да, солянка, сплошная солянка, точней не скажешь, – рассуждал меж тем про себя Сэм Доулинг, совершенно не обращая внимания ни на скорость, ни на красоту умытой дождем природы. Все, что произошло в первой половине дня, перед внутренним взором Доулинга постепенно спрессовывалось в некую мучительную, почти сюрреалистическую картину, перед которой приходилось стоять часами. В рамки этой картины теперь попадало все: нелюдимый наследник Бэдфулов, будто приговор, обронивший книжно-протокольную фразу «От таких, как вы, никуда не денешься», и бесхозные, заброшенные конюшни; страшный утренний ливень, убравший следы, и ни в чем не повинная Силена Стилл с собачонкой Марфи; шляпная мастерская Мариэлы Джексон и какой-то бесплотный муж Эммы Хартли, который живет в Париже; новоявленный Вильгельм Тель, провалившийся как сквозь землю, и скандальная репутация Арри Хьюза; одноногий агент на вокзале, по кличке Вилли, и космическая тюрьма, из которой нельзя совершить побега… А Тибетское нагорье, с этим зыбким и угрюмым озером Данграюм, расположенным на какой-то жутко высокой плоскости?.. Впечатляющая картина, над которой художник работал в нарастающем ураганном темпе. Если выставить ее на аукционе Сотби, многие разочаруются в предыдущих своих покупках!

И, однако, в эту картину никак не вписывалась одна малюсенькая деталь, о которой комиссар Доулинг не хотел сейчас ни помнить, ни тем более рассуждать, – обычный перекидной календарь, обнаруженный на рабочем столе молодого Бэдфула. И, точнее, даже не календарь, а всего лишь одна страничка, с расписанием занятий и парой телефонных звонков на сегодняшний день, на среду. Вырванная несколько минут назад страничка, что лежала сейчас в кармане Доулинга, как казалось комиссару, то и дело напоминала о себе очень тихим, но каким-то упорным шорохом. Надо было как-то разгадать, и по возможности очень скоро, что могла означать самая первая, верхняя запись слева. Ибо, вызывая немалое удивление комиссара Доулинга, запись эта гласила: «Мисс Мари Монд, в среду, в девять…»

С этим тяжким недоумением Рыжий Черт и мчался сейчас к обеду к дому самого давнего и самого лучшего своего друга профессора права Монда.

Сказать, что инспектор Инклав в данную минуту возвращался из лаборатории в дурном расположении духа, значило не сказать ничего. Инклав знал свою работу, любил работу и, когда приходилось идти по следу, мог неделями спать вполглаза и питаться впроголодь. Мог, к примеру, с закрытыми глазами пересечь бескрайнее болото на севере Бэдфул-каунти. Мог в падении поразить любую – хоть летящую, хоть бегущую, хоть прыгающую – мишень. Или, скажем, ударом кулака выбить мозги у каждого, кто пойдет на него с оружием. Поэтому роль сиделки, которую ему предстояло играть, «пока хватит сил», как изволил выразиться шеф, представлялась инспектору не только унизительной, но и вполне бессмысленной.

Если даже удастся пробиться к графу, чем сейчас поможет расследованию пожилой беспомощный человек, брошенный на ковер известием о потере сына? И что он, Инклав, инспектор полицейского управления, должен тут делать в первую очередь: утешать ли безутешного почтенного старика или просто терзать его бессмысленными вопросами?

«Что вы думаете о мотивах убийства, сэр?..»

«Вы кого-нибудь подозреваете, сэр?..»

Будто начинающий репортер для колонки криминальных новостей, где ему твердо обещали оставить место для трех с половиной строчек…

Тьфу!

Инклав был готов излить свою досаду на весь белый свет. И при этом он сам себе не хотел отдавать отчета в том, что досада эта вызвана обстоятельством, совершенно личным: сорвался великолепный вечер, который он надеялся провести в компании прелестной Силены Стилл под предлогом торжественных похорон ее бедной собачки Марфи. Все говорило о том, что вечер мог бы стать хоть и скоротечным, но в целом теплым, почти домашним. Подобные надежды не были безосновательными: к сорока годам инспектор начинал все чаще подумывать, как в таких случаях говорится, о своем собственном очаге. Но теперь вот приказано терпеливо сидеть и ждать, не очнется ли, черт бы его побрал, граф Бэдфул.

Если бы инспектор Инклав мог знать, что ему так и не придется провести остаток дня у дверей спальни Бэдфула, он бы наверняка перестал терзать себе душу этими бесплодными сожалениями. Но инспектор об этом, однако, пока не знал.

Инклав весьма добросовестно, то есть почти буквально, выполнил просьбу шефа «поболтать попроще» с Силеной Стилл, пока он будет подбрасывать ее до дома. Инспектора приятно поразила перемена в настроении их единственной свидетельницы, произошедшая с ней с момента, когда ему удалось уговорить Силену погрузить труп собачки в багажник его машины. Просто не было смысла держать на коленях сверток! Избавившись от явно тяготившего ее груза, миссис Стилл совершенно пришла в себя, поправила перед зеркальцем прическу и, болтая без умолку обо всех несчастьях, свалившихся на нее за последний год, объясняла Инклаву, как короче проехать к дому.

Инклав в шутку выразил желание угадать, в каком именно из прекрасных особняков, мелькавших за окнами по обеим сторонам дороги, проживает миссис Силена Стилл.

– Домик в стиле барокко, мадам, – сладким голосом лепил он фразы, поворачивая на Рейн-стрит и чувствуя, что его с интересом слушают. – Шоколадного цвета домик, с шестигранным фонарем над входом и с подсвеченным фонтаном, возле которого ютится крохотная беседка, мадам, не так ли? Очень маленькая беседка, в которой помещаются только двое, мадам!

– Ах, вы мне льстите, – кокетливо отвечала Силена Стилл. – Неужели вы считаете, инспектор, что у одинокой женщины…

– Ради Бога, не называйте меня инспектором, мадам. Давайте хоть на время отвлечемся от этой тошнотворной служебной скуки.

– Хорошо. Давайте я буду вас называть… Как вас, кстати, называет ваша жена?

– К сожалению, я не женат.

– К сожалению?

– К моему глубочайшему сожалению, мадам! И в последнее время я все чаще и чаще думаю о том, как бы исправить эту досаднейшую ошибку!

– И что мешает?

– Служба, мадам. Растреклятая наша служба, при которой на личную жизнь совершенно не остается времени!

Силена посмотрела на него оценивающе, но сказать ничего не успела, так как Инклав неожиданно всплеснул руками, отпустив на секунду руль:

– Ах, мадам, вот особнячок, который послужил бы прекрасным фоном для вас! – И он кивнул на респектабельный кирпичный коттедж, окруженный зеленью. На фронтоне, выходящем на улицу, красовалась причудливая мозаика.

Тут впервые за сегодняшний тяжкий день Силена Стилл негромко рассмеялась, но ее смех был горьким.

– Вы почти угадали, – сказала она, легонько коснувшись ладонью правой руки инспектора.

– Почти? – удивился Инклав.

– Да, почти, – сказала Силена Стилл. – Удивительно то, что ключи от этого дома находятся в моей сумочке.

– Поразительно, – еще более удивился Инклав. – Очевидно, интуиция – это все-таки свойство всех настоящих сыщиков. Если вы мне к тому же сейчас расскажете, что именно в этом доме живет ваш престарелый дядюшка…

– Все гораздо проще, – улыбнулась Силена Стилл. – Тут живет один молодой оболтус, у которого я обязалась вести хозяйство. Трижды в неделю – в понедельник, среду и пятницу – я прихожу сюда к трем часам, забиваю холодильник, кое-что готовлю, и к восьми часам я практически уже свободна. Этот заработок позволяет мне остальные дни недели полностью посвящать себе. Не особо обременительно, и от дома всего несколько автобусных остановок… Будьте любезны, вон там, за аптекой, сразу направо, и мы приехали…

Инклав повернул с Рейн-стрит направо, и вскоре они были на месте, возле дома Силены Стилл.

Брезентовый сверток, в котором находились останки любимой собачки Марфи, он перенес в сарай, посетовал, что сегодня среда и, значит, Силена вынуждена будет вскоре уйти по своим делам, отказался от чашечки кофе, но зато тут же получил приглашение на ужин. Заодно пообещал, как только освободится, помочь похоронить собачку.

Говоря короче, срочный вызов Доулинга, связанный с распоряжением возвращаться к Бэдфулам, все испортил.

Вот поэтому Инклав и ехал сейчас из лаборатории в столь минорном настроении, поругивая про себя свою неустроенную жизнь, а заодно и в целом весь белый свет. И, как бы по контрасту, вспоминал порой многообещающую и в то же время почти беспомощную улыбку Силены Стилл.

Интересно, чем она так притягивала его? Да ничем особенным. Хотя, возможно, как раз вот этой своей беспомощностью…

Проезжая по Рейн-стрит, он вдруг вспомнил о коттедже, ключи от которого находились в сумочке миссис Стилл. Вскоре справа показался фронтон, украшенный цветной мозаикой. Инклав бросил взгляд на приборный щиток: часы показывали пятнадцать двадцать пять. Инспектор живо представил себе Силену, которая, несомненно, возится сейчас на кухне и готовит еду оболтусу… Интересно, почему она так выразилась? Надо будет как-нибудь найти повод и заехать взглянуть, что за парень.

Этот повод представился – и при этом гораздо раньше, чем инспектор предполагал. Поравнявшись с воротами, он сбавил немного ход, глянул на незашторенные окна довольно большой веранды в некоторой надежде, что там мелькнет сейчас силуэт миссис Стилл, и в ту же секунду услышал пронзительный женский вопль. Это был не крик, а именно длинный звенящий вопль, истерический смысл которого моментально дошел до Инклава. Так вопят лишь однажды – на слепом и холодном пороге Вечности.

Резко затормозив и едва успев заглушить мотор, Инклав выскочил из машины, ногой распахнул калитку и вдруг снова услышал этот высокий, почти звериный крик боли. Фанерованную входную дверь, закрытую изнутри на ключ, он снес одним ударом плеча, как бы даже не заметив этого, и уже с расстегнутой кобурой оказался в небольшом хорошо освещенном холле. Шум, какое-то движение угадывалось за второй дверью слева, открытой настежь. С пистолетом наготове Инклав остановился у косяка и увидел мечущуюся по комнате Силену Стилл.

– Нет, нет, нет! – закричала она, увидав инспектора и, очевидно, не сразу узнав его. А когда узнала, закрыла лицо руками, упала в первое попавшееся кресло и разрыдалась.

Инклав сунул пистолет в кобуру и шагнул в комнату.

Первое, что ему бросилось в глаза, – это были бесформенные останки телефонного аппарата, разбитого, по-видимому, мощным ударом об пол. Черные пластмассовые осколки устилали всю гладь паркета – от покрытого чесучовой скатертью обеденного стола до широкой пестрой тахты, что стояла от входа справа. На тахте лежал молодой мужчина, по виду лет не более двадцати пяти, очень крепкий, в спортивном сером костюме, но с лицом того самого характерного цвета, который ни за что бы не смог обмануть инспектора. Даже беглого взгляда на это сухое, почти алебастровое лицо было вполне достаточно, чтобы сразу увидеть – мужчина мертв. Правая рука была вытянута вдоль тела, левая немного свисала на пол. В изголовье, на матовой светлой тумбочке, стояла откупоренная бутылка бордо, на четверть опорожненная. Рядом с тахтой, на потертом зеленом коврике, валялся золотистый пустой бокальчик и тут же – крохотный пузырек, с круглой блестящей пробкой.

Инклав мгновенно оценил не только ситуацию, но и то полубезумное состояние, в каком оказалась Силена Стилл. Если над твоей головой дважды за какие-то пять-шесть часов успевает столь явно прошелестеть беспощадное сухое крыло хоть чьей-то нежданной смерти, можно и впрямь свихнуться.

Инклав решил остановить истерику миссис Силены самым простым из лично известных ему и очень надежных способов. Подойдя вплотную, он раскрытой ладонью достаточно резко ударил Силену по левой щеке. Голова ее дернулась, руки упали на колени, и она подняла на инспектора заплаканные испуганные глаза.