Текст книги "Пешки Сдвига"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц)

– И, как я понимаю, вы собрались довести начатое до логического завершения... – Задумчиво сказал Герман, когда Книжник иссяк. Воздержавшись от криков "едрёна мать!", "дайте мне этих запараллеленых, я буду читать им лекцию, об их недостойном поведении!", и "вперёд, на Сдвиг!".

– Изумительная безупречность логики... – Пробормотала Лихо, нащупав сквозь ткань куртки лежащий в кармане деактиватор. – Нет, я собиралась его на первой же барахолке обменять на фуфырик огуречного лосьона. Если, конечно, такой сыщется в наше время. И нажраться до невменяемости. Ты ведь мне веришь, Знаток?

– Изумительная утончённость юмора... – Герман начал плавно поворачивать руль, вписывая машину в поворот. – Но, продолжая логически развивать твоё предыдущее высказывание, мы получаем следующий вираж сюжета. Так как, огуречного лосьона сейчас не сыскать, даже в обмен на мою жизнерадостность – то остаётся только одно. Пойти, и употребить его по прямому назначению. Не лосьон. Деактиватор.

– Найти бы человека, который тебя на кривой "кляксе" объедет. – Сказала Лихо. – В точку, Знаток. В самую, что ни на есть точку. Если быть точным – в шоколадный глаз Сдвига.

– Я так полагаю, что координаты шоколадного глаза вам известны?

– А как же... Книжник, вноси дополнения.

Очкарик без промедления извлёк из глубин своего "харда" нужный файл, и ознакомил Германа с его содержимым. Замолк, ожидая ответной реакции.

– Путь неблизкий, да всё буреломами. – Знаток вынес свой однозначный вердикт, и почесал бороду. – Сколько, говоришь, времени до полного экстаза неконтролируемой халявы осталось? С месяц?

– Не больше месяца. – Лихо покривила губы. – Я, если честно, на Андреича рассчитывала. Мы, хоть люди не криворукие, но у него всё же связи, и, тому подобная амброзия. Сам понимаешь, ему поверили бы гораздо быстрее, чем нам всем, вместе взятым... Тем более, что всё это, в большей степени смахивает на полную и законченную шизофрению. В крайнем случае – на фантастический рассказ, накаляканный коллективным творчеством отделения, для детей с задержкой умственного развития. Если бы я не умела отличать правду от остальных побрехушек, то сама ни за что бы не поверила... Такая вот, понимаешь, суровая правда жизни.

– Истину глаголешь, дитя моё... – Герман задумчиво крутил руль, "Горыныч" уверенно мчал по знакомым пейзажам, приближаясь к Замурино. – У Андреича была шикарная перспектива возглавить крестовый поход против этой опостылевшей прозы бытия. А уж как я буду скучать по его фирменному первачу, ты просто не представляешь. Ах, как буду скучать...

На несколько минут воцарилось тягучее, неловкое молчание, впереди замелькали окрестности Замурина, Знаток сбросил скорость, превратившись в живой сканер, прочёсывающий прилегающую местность. Как, впрочем, и весь остальной экипаж внедорожника. Признаков жизнедеятельности видно не было. Вообще никаких.

– Или это не слишком искусная западня. – Герман оторвался от созерцания крохотного поселения. – Или здесь стряслось что-то, не укладывающееся в широкоформатные рамки моего богатого жизненного опыта. Больно уж тихо, полное благолепие... Как на погосте.

– Всеобщая точка зрения высказана в полном объёме. – Алмаз ещё раз пробежался взглядом по виднеющимся, как на ладони – строениям. Замурино, в ярких лучах розоватого дневного светила, производило впечатление если не ужасное, то вполне гнетущее. Несколько кирпичных домишек, пара качественно проржавевших, но пока ещё худо-бедно действующих ангаров, исполняющих сразу несколько функций, вроде склада, гаража, и прочих социально необходимых элементов. И, единственная пятиэтажка, точнее – бывшая пятиэтажка, у которой почти полностью был снесён пятый этаж. Всё бы ничего – по Материку хватало таких вот напрочь заброшенных, опустевших островков, дававших людям кров и какое-нибудь занятие, с помощью которого можно было иметь свою корку ржаного. Но вся сидящая в "Горыныче" пятёрка, чётко знала, что ещё вчера в Замурино если не кипела, то вполне побулькивала размеренная "жизня". И никто, из двух с небольшим сотен жителей, обретающихся здесь; не нацеливался убраться отсюда подальше. Не было таких причин, не было! Точнее – были, если верить покойному Глыбе. Но, пока наш народ полностью осознает объём, глубину, и коэффициент пагубности новый явлений, пока раскачается... Не могло в Замурино не остаться ВООБЩЕ никого, хотя бы один "пешеход", если предположить то, что Всплеск достал до поселения – просто обязан был болтаться здесь, украшая бытие своим небытиём. А если не достал, то тем более – кто-то должен был присутствовать, пусть не встречая с охапкой искусственных гладиолусов и кучеряво испечённым караваем. Что здесь стряслось? Что???

– Едем дальше? Или сделаем короткую остановку? – Спросил Герман. – Я высказываюсь "за". Если коллектив "против" – продолжаем колесить.

Лихо коротко переглянулась с полуобернувшимся к ней Алмазом, Шатуном. Кивок, кивок, кивок.

– Лады... – Лихо выразительно посмотрела на Знатока. – Объявляется пятиминутная вылазка. С целью пополнения продуктового запаса. В Суровцах не успели, так может здесь выкрутимся как-нибудь. От детонаторов с "УРками", сдаётся мне, изжога будет, или там – вздутие... Надо чего попроще, покалорийнее. Идут Алмаз с Шатуном, остальные остаются на месте. Возражения есть?

Каким-то подобием возражения, робко попытался разродиться Книжник, но был мгновенно приведён в чувство выкашивающим все ростки инакомыслия, убийственным взглядом Лихо. Герман барабанил пальцами по рулю, искоса посматривая на примолкшего книгочея, уставившегося в окно с видом человека, потерявшего смысл жизни. Потом хлопнул его по плечу, ободряюще подмигнув.

Повернулся к Лихо.

– Несколько коробок с сухпаем должны находиться во-он там. – Он показал пальцем на ангар побольше. – В комнатухе, рядом со слесаркой. Как заходишь – налево. За остальное не скажу – не знаю... Удачи!

Алмаз на миг опустил веки, и чуть заметно кивнул, благодаря за информацию. Вылез из кабины, привычно перехватывая "Калаша" так, чтобы в любое мгновение пустить в работу, не затрачивая дополнительных усилий. Лихо вышла следом, выпуская Шатуна.

– Без геройства, мальчики. Я конечно, на сто кругов уверена, что вы вдвоём всё Замурино на молекулы раздербаните, если такая надобность вдруг возникнет. Но – не стоит. Тем более, что от этого нового набора аномальных изысков, смертушкой смердит гораздо резче, чем в недавнем прошлом. Так что – без фанатизма, сухпай прикарманили – и обратно. Если его хозяин вдруг объявится, в полном адеквате и здравии, кантуйте сюда, потолкуем с удовольствием. Давайте, ни пуха, ни пера!

– К чёрту! – Сплюнул Шатун. Алмаз тоже плюнул себе под ноги, и двинулся вперёд, наблюдая, фиксируя, сопоставляя. Шатун, страхующий его с помощью аргумента, носящего название "Вепрь-М", с расстояния в полсотни метров, и с одного залпа оставляющего от человека что-то невнятное, эпизодическое: шёл чуть позади. Замурино приближалось, Алмаз превратился в один сплошной комок нервов – но всё оставалось без изменений. Тишь, гладь, покой... Натянутые, как яйца толкача наркоты в мозолистой ладони Андреича. Давящие, ненормальные.

До указанного Германом ангара оставалось всего ничего – десятка полтора шагов. Алмаз обошёл небольшую кучу битых кирпичей, и – замер.

Перед ним находилось что-то непонятное, не поддающееся моментальному осмыслению, но вызывающему быстрое появление шершавого, сухого, и приличного по размерам, кома в горле. Шатун оказался рядом сразу после того, как Алмаз застыл, вглядываясь в непонятную находку. Всмотрелся сам, тряхнул головой, отгоняя внезапно и цепко присобачившийся к душе страх. Закрыл глаза, надеясь, что это ему померещилось, пригрезилось, и перед ним всего лишь продолговатая, и довольно широкая рытвина, глубиной примерно в четверть метра, без...

– Да что же это за...?! – До Алмаза внезапно дошло, что он видит перед собой. И его, беспощадно и незамедлительно вывернуло на землю, тугими спазмами выскребая из почти пустого желудка всё, подчистую. Шатун оказался покрепче, и просто отвернулся, не в силах смотреть на эту рытвину, во весь объём которой, было размазана грязно-красная кашица, слизь, навсегда и прочно утерявшая всё сходство с очертаниями человеческой фигуры.

Это выглядело так, словно человека под огромным давлением размазали по земле. Как большим пальцем размазывают по столу, или – по стене, насосавшегося крови клопа. Шатун вгляделся – невдалеке от этой рытвины виднелась ещё одна, и ещё... Да что здесь произошло, вашу мать?!?!!!!

Алмаз вытер губы рукавом, ощущая во рту стойкий вкус кислятины. Сплюнул, посмотрел на Шатуна, с посеревшим лицом озирающегося вокруг. У самого входа в ангар виднелась ещё одна продолговатая вмятина, углубление: заполненная всё той же, вызывающей рвотные позывы слизью. Начинающей подсыхать, и схватываться сверху мелкобугристой, трескающейся, коричневатой корочкой. На которую, уже налетали вездесущие, крупные, с зеленоватым отливом мухи: почему-то оставленные Сдвигом без каких-либо изменений к худшему. А, собственно, что ещё можно ухудшить в обычной трупной мухе?

Алмаз сделал шаг вперёд, и понял, что все странности на этом не закончились. Давленая до состояния бесформенной кровавой размазни – человеческая плоть, пахла как-то необычно. В воздухе витал какой-то пряный запах, щекочущий ноздри. Не резкий, не всепроникающий – но неотступно висящий над рытвинами с их жутким содержимым. Самым худшим было то, что он не раздражал, от него не хотелось зажать нос, и уйти как можно дальше. Он никак не сочетался с тем, чему он сопутствовал. Он не состыковывался с происшедшим, он был неправильным, неподходящим...

Дверь ангара была наполовину раскрыта, Алмаз сделал широченный шаг, почти прыжок, не желая заставлять себя, ставить ногу в рытвину, которой было не миновать тому, кто собрался зайти в ангар.

И остановился, внутренне зайдясь в тоскливейшем душевном вое. В полуметре от входа, внутреннее пространство ангара, шагов на десять вперёд – было сплошь усеяно всё теми же багровыми, разнооттеночными, чуть выпуклыми кляксами, разве что не вдавленными в землю, а расплёсканными по бетону. Пряный запах стал чуть более резким, начиная кромсать желудок новыми позывами.

Алмаз сунул нос в локтевой сгиб поднесённой к лицу левой руки, стараясь дышать как можно реже. Натужно сглотнул слюну – раз, другой. И шагнул, стараясь ставить ногу как можно твёрже, представляя, что под ним просто бетонным пол, самый банальный пол, разве что самую малость пружинящий под ногами, неправильно пружинящий, бесконечно... Без малейшего присутствия на нём чего-либо, никоим образом не должного находиться здесь, в таком количестве.

Открывший дверь до конца, чем вызвал короткий, но очень интенсивный визг ржавый петель, Шатун заглянул внутрь, закашлялся от неожиданно открывшейся ему картины: и лезущей в нос, невидимой пряной волны, хоть и заметно идущей на убыль. Алмаз, не оглядываясь, мотнул головой – "оставайся снаружи!", и пошёл, отыскивая место, о котором говорил Герман.

Налево, налево... Ангар был разбит на несколько разновеликих отсеков-закутков, возле одного из которых грудой было свалено разнообразное железо, имеющее явные следы слесарного воздействия.

Алмаз заглянул в соседнюю комнату справа он него, заваленную всяким хламом, без всяких следов сухого пайка. В комнату слева...

Упаковки нужного ему добра были заботливо уложены в чёрный тряпичный мешок, словно кто-то знал, что Алмазу так будет удобнее, лучше... Бред, чистой воды, конечно же – никто не ждал, когда он придёт, подготавливая сухпай для более удобной транспортировки, хозяин явно думал только о себе любимом. Но недавние события всё выгнули под самым неожиданным углом, поменяли приоритеты, поставили всё с ног – на уши... Вряд ли сейчас, действительно появится законный владелец провианта, и начнёт нецензурно чихвостить Алмаза вдоль и поперёк, вдобавок требуя компенсации за моральный ущерб. Алмаз был бы несказанно рад такому повороту событий. Но, с наибольшей долей вероятности, хозяин шести упаковок сухого пайка, сейчас пребывал в состоянии полной нежизнеспособности.

Алмаз не стал досконально обшаривать ангар – главная задача была выполнена досконально. Да, и, новые впечатления не принесли никаких положительных эмоций, подталкивающих к дальнейшему шмону. Замурино, как и Суровцы, перестало существовать.

По-прежнему ощущая сквозь ткань рукава, пряный аромат мертвечины, Алмаз вернулся к выходу, почти пробежав метры, отделяющие его от скрипучей двери ангара. Шатун бдил, как первоклассная система слежения, и возле его ног не лежало ни одного ушатанного монстра, что позволяло немного перевести дух. Что бы не резвилось в этой местности, обходясь с замуринскими так же, как асфальтовый каток обходится с брошенной под него лопатой горячего асфальта: сейчас его здесь не наблюдалось. Иначе бы, скорее всего, глинистая почва в Замурино пополнилась бы ещё двумя рытвинами...

Напарники сноровисто, хотя и с отчётливым ощущением того, что Шатун доходчиво охарактеризовал как "очко жим-жим, но стыдиться как-то не тянет...", добрались до "Горыныча". Алмаз с ходу продемонстрировал добычу, перекинул её Лихо, и, плюхнувшись на сиденье, начал яростно жестикулировать, в довесок к короткому "уматываем!", давая Знатоку понять, что не хочет задерживаться здесь ни одной лишней секунды. Ни за какие разносолы, "кляксе" их в любую область!

Герман не стал перечить. На лицах Алмаза и Шатуна, всё было отражено гораздо впечатлительнее, чем это можно было выразить словами. "Горыныч", работающий на холостых, рванул с места, набирая скорость: и через полминуты Замурино уже скрылось за деревьями. Оставив о себе только память, безумную память, в которой было место только рытвинам, на стенках которых подсыхала слизь, с преобладающими оттенками багрового и красного. И витающего в воздухе, запаха чего-то пряного, неузнаваемого, способного с этого времени, вызывать только одну ассоциацию...

– Что там было? – Спустя несколько минут затянувшегося молчания, спросила Лихо. – Да не молчите вы, мать вашу дырявым ведром по шнобелю! Быстро, встрепенулись и, выложили! Всё, раскрыли душу, процесс пошёл!

Алмаз, не вдаваясь в подробности, сжато, в несколько фраз, описал всё увиденное. И, вдобавок – унюханное. Без животрепещущих метафор, без излишних подробностей. Но предельно точно.

– Я с таким ни разу не встречался... – Герман смотрел вперёд, на дорогу, но взгляд иногда растерянно рыскал, потухал. – А уж я повидал – мама, не куксись. Это что-то новенькое Сдвиг из загашника притопырил. Век живи – век удивляйся. Особенно, если треть этого века приходится на такие вот мутные пертурбации...

– Логично. – Лихо скорбно пожевала губами, её глаза тоже поблёкли, но без той сероватой дымки, обычно предшествующей обнаружению лжи. – Сколько ещё нам открытий дерьмовых, сделать дано на пути... Я, вроде бы девочка не из пугливых, а – пробирает. Честно. Даже не то – что произошло, а – то, что мы не знаем, что это было. И, каким хитрожопым закидоном, этому полтергейсту личность рихтуют. Вот что мерзко...

– М-да... – Глубокомысленно изрёк Книжник. – Подписываюсь под каждым словом.

Лихо ничего не ответила на очередную видимость того, что в коллективе царит полное и законченное единомыслие. "Горыныч" двигался вперёд, пожирая расстояние бывшей федеральной трассы, за эти годы превратившейся в нечто, характеризующееся сплошь непечатно. По дословному выражению того же Знатока – "Сдвиг бы по этой непроходимости разок прокатить на отечественном автопроме, он бы устыдился, испугался, и поспешил откланяться...".

Неизвестно, как в действительности обстояли дела с отечественным автомобилестроением до Сдвига, но "Горыныч" не шибко пасовал перед разбитой четырёхполоской, разменивая километр за километром. Не сильно заморачиваясь как минимум пятидесятипроцентным отсутствием дорожного покрытия.

– Ладно. Панихиду справлять будем, когда точно поймём, что анусом дышать, ну, никак не выходит... – Герман шустро завертел "баранку", объезжая особенно похабную ямищу, способную сконфузить и полноприводного монстра, созданного оборонкой. – Есть вопросы более насущные. Всё-таки не на чахлый променад в полсотни кэмэ подписываемся. Пять тысяч вёрст – и то, если по прямой, да с попутным ветродуем. До Байкала пилить – дело серьёзное. Да что я вам ушлого географа леплю? – сами примерно уже скумекали, что доехать до конечного пункта, и показать омулю задницу без шрамов – это уже фантасмагория... Будут шрамы, а может и не только они...

Книжник преданно смотрел на него, каменно твердея скулами, готовый хоть сейчас бежать босиком до обозначенной точки.

Лихо грустно усмехнулась. Несмотря на все различия в жизненном укладе, между ней и очкариком, она без труда узнавала в нём себя. Ту – восемнадцатилетнюю, готовую, если прозвучит хриплый рёв боевого рога – загрызть последним зубом "камнереза", выйти с "розочкой" против "свистопляски". Чтобы рвать, ломать, бороться. Но, ни в коем случае – не отступать.

– Есть какие-то инициативные предложения? Пожелания? Конструктивная критика? – Знаток прибавил скорости, дорога пошла относительно приличная. – Давайте, вносите общий вклад в великое дело – не мне же одному серым веществом вибрировать на предельных мощностях... И вообще – ничего, что я тут вроде как больше всех воздух сотрясаю? Для пользы дела, конечно же: но вдруг кому это поперёк тонкой душевной конституции? Я же всё-таки человек сторонний. Это вы друг к другу аурами, и всеми сопутствующими тонкостями притёрлись. Или мне лучше заткнуться, и не вносить дисгармонию в ваши стройные ряды?

– Если бы меня в последние несколько часов хоть чуточку торкнуло. – Лихо улыбнулась самым уголком рта. – Я бы тебя из-за руля собственноручно выкинула ещё в Замурино. Чтобы шёл на все триста шестьдесят градусов одновременно, мелкими шажками. Или там – вприпрыжку, как тебя больше устраивает... Считай, что ты в команде, если, конечно, у тебя нет других планов на будущее.

– Я, конечно же, слишком стар для всего этого дерьма... – Герман сделал шутливо-плачущее лицо. – Но ввиду того, что все мои планы пребывания в Суровцах откладываются по вине форс-мажорных штучек-дрючек... Короче – согласен на должность массовика-затейника, причём сугубо за харчи, и овации развлекаемых. Оцените мою сговорчивость. Остальное – по обстоятельствам. Договорились?

– Если бы я знала индивидуума, с которым бы ты не договорился... – Лихо улыбнулась чуть явственнее. – Я бы ему самолично небо в брюликах показала. Всеми возможными способами.

– Короче, договорённость вступила в силу?

– Точно.

– Вот и ладненько! – Герман усмехнулся, и посерьезнел. – Лирика кончилась, началась работа. Точнее, она началась ещё тогда, когда этот хмырь из параллельного, передо мной шмякнулся в позе подстреленной на лету примадонны "Лебединого Озера". Ещё раз спрашиваю – есть какие-то предложения, доводы, ещё что-то? У нас ведь теперь только один вариант – бодаться до упора, и молиться, чтобы упор не треснул. Нам ещё основательно повезло, что за пределы Материка выбираться не надобно. Вот бы где была пахота, и почти стопудовое протягивание нижних конечностей. До бывшей первопрестольной сначала добраться надо, потом – Урал, Сибирь. Места исторические. Жаль только, что к досдвиговой, эта история никакого отношения не имеет.

– "Зайти – не выйти", "Душегубка", "Чёртов заповедник"... – Встрял в разговор Книжник, не то желая блеснуть эрудицией, не то – от того, что ему надоело присутствовать здесь в виде бессловесного статиста. – Да как же мы...

– Молча! – Оборвала его Лихо. – Или с криком. Как было сказано выше, хотя и немного по другому поводу – "по обстоятельствам". Можешь посоветовать что-то поумнее – давай! Не можешь – мечтай о возвышенном. Пока время есть.

Книжник замолчал, покосившись на Лихо: впрочем, без, даже легчайшего налёта обиды на лице. Понимая, что действительно лучше не лезть с глупыми вопросами. Хотя и очень хочется.

– Скажу вам без всякой скромности, что есть в моём присутствии один небольшой, но очень упитанный плюсик. – Знаток игриво поднял бровь, и снова стал серьёзным. – Я, те места, в которые нас судьбина, из Суровцев перепасовала – знаю. Не каждую кочку, конечно же – но на три четверти отметился. Тёмные места, позвольте доложить без всякого жеманства. Книжник верно перечислил, но только самые прогремевшие. Да только их там поболе наберётся – конечно, не такой крупняк, как «Зайти – не выйти», но есть тревожные, есть... И геморроя от них, уж действительно – «вах – баюс, баюс!». Но ведь там даже такое понятие, как «в обход», не канает – неизвестно, будет ли лучше, или нарвёшься так, что поплохеет бесповоротно и немеряно. Напролом, конечно же – тоже неразумно переть будет, придётся малость попетлять. Тут уже ничего не попишешь, да...

– В срок-то уложимся? – Пробасил Шатун, внимательно слушавший теоретические выкладки Германа. – А то "петлять" можно до бесконечности, слышал я про такие выкрутасы...

– А тут как в лотерее! – Знаток пожал плечами, вздохнул тяжко, но без игры на публику. – Я, конечно же – не Вано Сусанидзе, отнюдь. Который, насколько я знаю, никому в хреновые навигаторы не нанимался. Очередной миф, судари мои – и только. Сделаю, что могу. Но гарантировать – сами просекаете, не получится. Это вам не в сортир в Суровцах поутру наведаться. Давайте загадывать не будем. Сначала, до бывшей златоглавой доберёмся, потом ещё шажок-другой сделаем. Глядишь – и мы уже в кандидатах на получение специально учреждённой награды «Нагнувшие Сдвиг», первой, и единственной степени. Что касается связей Андреича, о которых так прочувствовано вздыхала наша единственная представительница прекрасного пола – есть они и у меня. Не так разветвлено, конечно же – но вполне приемлемо. Глыба был человеком государственным, хотя осталась от того государства лишь похабная пародия. Уродливый слепок. И знакомства у Андреича были более веские – что да, то – да. А у таких, как я – перекати-поле, завязки другие. Уровень, конечно, не тот – но хлама в друзьях не держим-с. Моральные принципы не позволяют.

– Звучит обнадёживающе. – Лихо глядела в окно, за которым проносился смешанный лес, пестрящий всеми оттенками синего. – Да ещё с учётом того, что моё чутьё безмолвствует, как «клякса» после правильного воздействия. Впрочем, и до него – тоже.

– Ну, вот консенсус и явился во всём великолепии... – Знаток вгляделся вперёд, туда, где замаячило что-то похожее на придорожную закусочную. – Предлагаю остановиться, перекусить. Конечно, после новых замуринских пейзажей, кусок в глотку с натугой полезет, но всё же надо попробовать. От каждого куста мандражировать не стоит, что раньше, что теперь. Будем бдить с тройным усердием – только и всего. В конце концов – я фаталист, хотя никому раньше в этом не признавался... Тем более, что, лично здесь останавливался пару-тройку раз – впечатления сплошь позитивные. Так как? Бросаем якорь? Прошу учесть, что это последняя точка, где можно перекусить, дальше места пойдут не столь благодатные. Да что я вам распинаюсь, сами знаете...

– Давай. – Лихо кивнула одна за всех, будучи уверенной, что возражений не последует. – Ломать хребет оппозиции лучше на сытый желудок...

– Золотые слова.

"Горыныч" монументально остановился на обочине, метрах в пятнадцати от приземистой постройки, чем-то неуловимо напоминающей дзоты второй мировой: наверное своей неприступностью. Только построенной из причудливой смеси брёвен, бетонных блоков, и металлических конструкций. Лихо, в принципе, видела эту забегаловку: случалось проезжать мимо неё – по пути в первопрестольную, по делам Глыбы, в качестве вооружённого сопровождения. И, "детектора лжи", естественно... Но вот останавливаться, и дегустировать – как-то не приходилось. Возле "дзота", находился средних размеров мангал, на котором готовился шашлык, источающий упоительный запах. Возле мангала неторопливо, и уверенно хозяйничал субъект лет сорока, чернявый, курносый, длиннорукий. Он, вроде бы лениво мазнул взглядом по прибывшим, но чувствовалось, что оценка им будет дана самая исчёрпывающая. Хозяин придорожной забегаловки – должность непростая, нервная: учитывая количество любителей набить желудок мясцом на халяву. Вон, и дробовичок под рукой имеется, хороший такой, дающий понять, что лучше заплатить, и есть спокойно. Чем вместо ароматных ломтей мяса, получить абсолютно неперевариваемый заряд крупной дроби прямо в район пупка. Хотя, скорее всего, в меню его не найдёшь ни под каким соусом.

Алмаз потянул носом.

– Собачатина, поди...

– Скорее всего. – Герман слегка покопался в рюкзаке с боезапасом, выудил оттуда две "УРки", и уверенно направился к свободному, врытому своими двумя опорами в землю, деревянному столу. – Это нам ещё повезло, что пёсик на шампуре доходит. Мне как-то случилось "попрыгунчика" дегустировать. Вот где больше слюной изойдёшь, чем наешься. Вкусный, зараза, но жилисты-ый... А так – вполне организмом усваивается. Хвост только отчекрыжить, да позвоночник желательно тоже в отходы, а то живот потом будет крутить с полсуток, не меньше. Пока ел, сто раз пожалел, что природой запасных челюстей не предусмотрено – пригодились бы в полной мере. А Тузика, или там – Барбоску, я оприходую за здрасьте... Ляжка кровохлёба – тоже вполне себе съедобная вещица, особенно когда её в глине запекаешь, да с черемшой. Да много чего есть, если так разобраться. Главное – уметь всё это готовить.

Хозяин перевернул шампура, исходящие соком, и неторопливо направился к рассаживающейся за стол пятёрке. Помимо дробовика, оставшегося стоять возле входа в "дзот", и выглядевшего вполне привычной деталью интерьера, Алмаз углядел у чернявого ещё одно изобретение пытливого инженерного ума, притороченное сбоку. Одну из разновидностей "KF-AMP", штатовской машинки с магазином на шестьдесят "маслят". Наверняка, и патрончик в стволе имеется, чтобы со сдачей не волокитить, случись что...

– Виртуозам мангала моё почтение! – Герман широко улыбнулся, приветствуя хозяина безымянной харчевни. – Как делишки, Ловкий? Как бизнес? Идёт в гору с божьей помощью, и вот этого...

Он кивнул в сторону дробовика, по-прежнему не убирая с лица доброжелательной улыбки. Не сказать, чтобы чернявый расплылся мёдом по карамельной глазури, но его настороженность почти исчезла, уступив место некоторой расслабленности. Знатока он явно знал.

– Да куда там – "в гору"?! – Ловкий вроде бы раздосадовано махнул рукой, опровергая слова Германа. Но в его глазах отчётливо ворохнулась какая-то лукавинка, доказывающая обратное. У такого, клиенты расплачиваются по полной категории, и в кредит здесь точно никому не отпускают. Сначала расчёт – потом еда. Жёсткие законы рынка, подрегулированные реалиями Сдвига.

– Клиент нынче пошёл ушлый, так и норовит всякое барахло подсунуть... – Чернявый снова замахал длинными руками, но Алмаз подумал, что прозвище "Ловкий", он получил явно не за умение насаживать на шампур по пять кусков собачатины одновременно. Тут, несомненно, своё влияние оказали другие факторы, вроде деловой хватки. К тому же, наверняка подкреплённой умением мгновенно привести американскую "пукалку" в состояние, способствующее решению любого вопроса в пользу чернявого.

– Ну, мы-то люди солидные! – Хохотнул Герман, выкладывая обе "УРки" на отполированные множеством рук, доски стола. – Нам по мелочам разбазариваться совесть не позволяет. Сообрази-ка на всех. А то лично у меня в желудке уже недовольство крепнет, а там и до более серьезных беспорядков недалеко. Думаю, что коллектив со мной солидарен.

Коллектив был солидарен, единодушен, и слился в едином порыве обонятельных органов, принюхиваясь к дурманящим запахам почти готовой еды. Ловкий, в глазах которого растаяла последняя льдинка возможного недоверия, спокойно сгрёб со стола гранаты, и вернулся к мангалу, принявшись снимать привлекательно выглядящее мясо с шампуров, перекладывая его на две широкие, достаточно покоцаные эмалированные тарелки.

О том, что такое наличные деньги, обитатели Материка не помнили уже давно. Везде царил его Величество Натуральный Обмен, представленный во всём блеске и великолепии. Оружие и боеприпасы, на которые можно было выменять всё, что угодно, проходили первыми пунктами в списке жизнеобеспечения. Самые порядочные меняли всё по уже устоявшемуся, хотя и всегда могущему быть подкорректированным, ценнику. У персонажей, предпочитающих брать своё на дармовщинку, подкрепляя свою жизненную позицию разнокалиберными доводами, было два выхода. Или они получали своё, или их довод менял владельца, оказавшегося более расторопным, и умелым в плане обращения со всем, в основе чего лежит принцип действия сжатых пороховых газов.

После Сдвига, когда первичные хаос и растерянность прошли, жизнь начала потихоньку налаживаться, хотя от прежнего социального устройства осталось ровно то, что ранее ёмко и образно высказал Герман. Уродливый слепок.

Собственно, первые десять лет, кроме констатации факта, что был единичный случай буйства какой-то аномалии, в одночасье унёсшей чёртову уйму жизней: про Сдвиг, как таковой – никто не задумывался. Явных признаков того, что главное – впереди: не имелось. Немного косвенных, не более. Основные суждения по вопросу, звучали примерно так – "Ну, что-то было. Да, поганое. Да, жуткое. Но, ведь прошло же?". Жизнь вроде бы пошла своим чередом, если не считать того, что население сократилось изрядно, и за две пятилетки – восстановилось всего на пяток-другой процентов: колесо цивилизации продолжило крутиться, ещё не осознавая, что это происходит по инерции.

Как показали дальнейшие события – ничего не прошло.

Стартовую десятилетку, Сдвиг разминался, словно подготавливая почву для более крутых «шалостей». На те же мутации, поначалу кажущиеся несерьёзными, немассовыми – почти никто не обращал внимания: что-то похожее, встречалось и раньше. Пусть и в два раза меньше. Но ведь – не в двадцать же? Кто-то из учёных бил тревогу; но, как частенько водится – его никто не слушал. А даже если бы и прислушались, это всё равно ничего не изменило...

А потом – грянуло. Разразилось, под самым убойнейшим градусом и, в самой паскудной степени. После первого жуткого Всплеска, экология – в которой прилежно, потаённо строился плацдарм для новых сюрпризов: неугомонно принялась выкидывать фортель за фортелем, естественно – не дающих поводов для умиления. Совершенно ублюдочные твари, объявлялись на белый свет если не пачками, то уж всяко – не по чайной ложке, раз в три года. Дальше пошли физические, пусть и не совсем глобальные изменения в географии; пакости помельче, от которых тоже не было ничего радостного. Потом сопоставили события десятилетней давности, и начавшийся хаос: нарекли Сдвиг – Сдвигом, но лекарства от этой мировой гангрены – так и не появилось. Что в начальной стадии; что в запущенной. Какой смысл ломать голову над изобретением целебного снадобья, если не знаешь – для какой болезни оно предназначается?