Текст книги "Пешки Сдвига"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 38 страниц)

Подъездная дверь резко распахнулась от отработанного удара ногой, и Лихо выскочила в полутьму, готовая к чему угодно. Метрах в пятнадцати от особнячка, существо размером с королевского дога, нависло над агонизирующим телом, и старательно вгрызалось в горло умирающего человека. На звук удара по двери, оно обернулось, и приглушённо зашипело. В слабом вечернем свете, почти переходящем в темноту, Лихо разглядела то, что, в принципе уже видела не один раз.

Клюв, нижняя часть которого была скорее плотным щупальцем грязно-бурого цвета. Узкая, как бы приплющенная с боков голова, украшенная сверху беспорядочно расположенными некрупными костяными наростами, которые всегда хотелось вбить внутрь черепа чем-нибудь увесистым, и твёрдым. Недлинное, плотное, чешуйчатое тело, заканчивающееся очень энергичным, раздвоенным на конце хвостом, с влажно поблёскивающими отростками белесоватых жал. И непропорционально большие для тела конечности, что верхние – крылатые, что нижние – бескрылые, часто покрытые мелкими шипами, и заканчивающиеся роскошным набором хирургически острых когтей. Способных вскрыть грудную клетку одним небрежным, и даже не совсем сильным взмахом. Ночной упырь, собственной персоной, глаза бы его не видели! Кровохлёб, птичка чёртова...

Вставать в киношную позу, и патетически изрекать что-то вроде "Сдохни, исчадие ада!" – Лихо не стала. "Калаш" коротко, и веско отстучал срочную свинцовую телеграмму, мигом дошедшую до адресата. Не Алмаз, конечно, но жизненно важный орган – разъярённо таращившуюся на неё фосфоресцирующими глазищами размером с донце двухсотграммового стакана, черепушку: Лихо разнесла без промаха. Счёт открыт. Дальше!

По периметру, и в центре посёлка, один за другим уже загорались прожектора, шарящие по небу и окрестностям ультрафиолетовыми лучами. Кровохлёбы, попадающие в бледно-фиолетовый луч, старались шарахнуться в сторону, с каким-то жалостливо-яростным писком, и сгинуть в темноте. Пропасть, лишь бы не ощутить на своей рыхлой, холодной коже, обжигающий свет. Во всяком случае, так было раньше. Сейчас всё шло по другому сценарию. Более страшному, и абсолютно непредсказуемому.

Крылатые твари пикировали с высоты, словно не обращая внимания то, что должно было их отпугивать, и отпугивать бескомпромиссно. Без условностей, и натяжек. Два луча сошлись на тушке стремительно мчащегося к земле кровохлёба, и крылья ночного хищника задымились, начиная обугливаться. Тот изменил траекторию полёта, и направился прямо на прожектор, визжа от боли, но даже не пытаясь уйти в спасительную темноту, увильнуть, стряхнуть с себя эту слепящую боль.

"Тра-та-та!" – с вышки, на опережение, простучала автоматная очередь. Лихо увидела, как тварь, словно налетев на невидимую преграду, кувыркнулась вниз, нелепо вихляясь крыльями. Прожектор лихорадочно стал подниматься вверх, ища новую цель.

"Ш-шух-х!" – второй кровохлёб вынырнул неподалёку от вышки, словно поджидал удобной минуты, как раз тогда, когда прожектор был направлен в другую сторону. Человек на вышке заметил его, луч рыскнул в сторону, пытаясь нащупать хищника, но не успевал, не успевал!

Приглушённый звон разбитого стекла, слился с запредельным криком твари, протаранившей прожектор своей тушкой. Боец на вышке на всякий случай, короткой очередью внёс последнюю правку, и спешно принялся спускаться вниз. Третий кровохлёб атаковал его сзади, превратив спину, от затылка до пояса, в сплошное кровавое полотно, разрисованное геометрически правильными линиями, быстро набухающими красным. Человек с криком полетел вниз, и упырюга бросился туда же, уверенный, что добыча – уже не сможет сопротивляться.

Лихо сняла ещё двоих прямо на лету, огляделась, стараясь не дать разгореться льдистому огоньку в груди. Прожектора, почти слаженно вспыхнувшие в нужный момент, гасли. Гасли один за другим, не часто – но неуклонно, заставляя тихо и безостановочно стервенеть от подступающей тревоги.

Ещё один кровохлёб получил очередь поперёк пуза, попытавшись с разгона отпластать лакомый кусочек от стройной фигуры, возникшей на его пути. Тварь взвизгнула, и покатилась кубарем. Замерла, вроде бы приготовившись остывать уже окончательно. Лихо всадила ещё одну пулю промеж меркнущих глазищ кровохлёба – живучие паскуды, сколько народу полегло, поскупившись на контрольный "маслёнок"! – и бросилась к Дому Культуры.

Налёты кровохлёбов, существ безмозглых, трусоватых, и жадных до чужого гемоглобина, были, в общем-то, не из ряда вон выходящим событием. Пару раз в месяц, с наступлением темноты, в обязательном порядке, крылатые антидоноры наведывались в воздушное пространство Суровцев, намереваясь попить кровушки, за здорово живёшь. Как будто на окраине поселка, висел хорошо заметный транспарант с надписью "Добро пожаловать, на ночь открытых вен!". И каждый раз, всё заканчивалось по скучному до зевоты шаблону. Получив свою щедрую дозу ультрафиолета, и несколько скупых очередей вдогонку, когда очередной наглый и заранее обречённый на провал, налёт, превращался в хаотичный драп; они исчезали до следующего раза. Который ничем не отличался от предыдущего. Но в этот раз, клятого отродья было больше, гораздо больше, чем обычно. Сейчас в полуночном небе кружило не менее сотни тварей, не считая тех, что уже получили свою порцию свинцового успокоительного, незначительно, но летально утяжеляющего организм. И, от их обычно трусости, которая проявлялась во всей красе, стоило поблизости появиться хоть одному ультрафиолетовому лучу – не осталось и следа.

Лихо сменила опустевший магазин, с тревожной радостью слушая всё ещё часто раздающиеся посреди, и с окраин Суровцев, очереди, и одиночные выстрелы. Андреич не собирался спускать штаны, и становиться в позу "Добыча кровохлёба", только потому, что этих пернатых упырей, вдруг оказалось в несколько раз больше, чем обычно. И их, ставшая почти легендарной трусость, испарилась под воздействием неизвестных факторов. Глыба был способен на такое только в одном-единственном случае. Если твёрдо знал, что в заднице у него находится хотя бы подобие заряда, способного нанести вред противнику.

Из-за угла панельной пятиэтажки выскочил беспорядочно машущий руками человек в камуфляже, которого преследовал кровохлёб. Лихо выцелила тушку твари, как раз в тот момент, когда она в пару сильных взмахов крыльями, настигла убегающего, и скальпельно-острые когти в несколько скупых движений отделили голову от тела.

"Тра-та-та!" – "Калаш" рыгнул огнём, и кровохлёб отхватил в низ туловища свинцовый бонус, практически оторвавший ему левую лапу. Следующая очередь вдребезги разнесла щупальце-клюв, и превратило правый светящийся злобой глаз, в чёрную дыру, сочащуюся вязкой жидкостью фиолетового оттенка. Патроны заканчивались. До Дома Культуры, административной вотчины Андреича, оставалось ещё метров триста.

Две, несколько более крупные, чем обычно, твари, прилунились метрах в двадцати от Лиха, и с вызывающей дерзостью, можно сказать – почти вальяжно, принялись сокращать расстояние, отделяющее их от добычи. Лихо поставила режим огня на одиночные: и незамедлительно огрызнулась в сторону оборзевших сородичей семейства комариных.

Раз! – один из кровохлёбов вдруг ушёл в сторону с невероятным проворством, пуля вжикнула мимо, впервые за этот вечер, пропав впустую. Лихо, с некоторым усилием прищёлкнув на место пытающуюся упасть в уровень земли челюсть, стремящуюся туда по причине какой-то нереальной верткости кровохлёба, рассталась ещё с парой патронов. Первый тоже свистнул в "молоко", зато второй угадал точняком туда, где почти отсутствующая шея, соединялась с туловищем. И, насколько помнила Лихо, там находился какой-то жизненно важный узел, причиняющий упырюгам невыносимую боль. Это ей поведал Книжник, нахватавшийся подобных жизнесберегающих знаний, у Германа-Знатока.

Кровохлёб зашёлся в невыносимо кошмарном, прерывистом визге, осатанело маша крыльями, не то делая попытку взлёта, не то – крайне беспокойно подыхая. Верным оказалось второе.

Через четверть минуты он завалился набок, мелко подёргивая конечностями, визг глох, становился почти неслышным. Лихо уже переключилась на следующего, сократившего расстояние раза в два, и определённо примеривающегося углублённо полюбопытствовать, о состоянии её внутренних органов.

"Хрен тебе вместо клюва... И, чтобы постоянно болтался, и в глотку норовил заскочить". – Блондинка шмальнула от бедра, но обнаглевшая тварюга ушла вбок с какой-то дьявольской грацией, сократив разделяющее их пространство ещё на пару шагов. Лихо уменьшила боезапас ещё на три патрона, но долбанный кровохлёб, по все видимости, успел пройти в какой-то кровохлёбьей шарашке ускоренные курсы неуязвимости, и сейчас блистательно демонстрировал результаты Лиху, быстро сатанеющей от повторяющихся неудач.

Нет, конечно – Лихо чётко знала, откуда растут корявые копыта всей этой катавасии, способной мимолётно и не оглядываясь, вогнать в жуткий депрессняк любого закоренелого оптимиста. Оттуда же, откуда взялись нападающие стаей шипачи, и неспособные угомониться с одного выстрела "стиляги". "Кляксе" понятно – жизнерадостности это не прибавляло ни на ломаный грош, причём в хлам проржавевший, и где-то безвозвратно затерявшийся.

"Маслята" кончились в тот самый момент, когда Лихо, несмотря на все отточенные пируэты и увёрточки перепончатокрылого, достала его, прострелив левое крыло. Выстрела, способного поставить жирную и выпуклую точку в этом противостоянии, не прозвучало.

"В старых индийских фильмах, без сомнения: есть вкрапления позитива..." – Лихо швырнула "Калаша" прямо в замершего метрах в шести от неё кровохлёба. И потянула из набедренных ножен, триста с лишним миллиметров закалённой стали, с обоюдоострой заточкой, формой напоминающих славное семейство "Магнум Танто", с небольшими дополнениями суровцевских мастеров приличного "холодняка". Которые она ласково называла "Потрошителем".

"В обойму входит, сразу два ведра патрон..." – Строчка из какой-то давно забытой песни, посвящённой фильмоделам из бывшей Южной Азии, однажды озвученной Книжником, свихнувшемся на ТОЙ, прежней реальности, возникла в голове Лиха, приготовившейся кромсать и резать. Ударно, до победного конца.

"Бах!" – головёнка кровохлёба разлетелась на труднособираемые паззлы, в виде неаппетитных ошмёток и брызг. Лихо обернулась. Хорошо знакомая троица только что вынырнула из-за угла, и Алмаз, в очередной раз подтвердивший свою репутацию непревзойдённого стрелка (давешний "пешеход" – не в счёт!), презрительно дёрнул уголком рта, отчего у Лиха мигом полегчало на душе.

– Куда путь держим? – Шатун, с габаритной, длинноствольной "дурой", в его здоровенных ручищах всё равно выглядевшей сущим недоразумением, вроде пулемёта "Максим", установленного на корме авианосца: опекал Книжника.

Очкарик выглядел несколько потрясённым, но нисколько не запаниковавшим. Двести граммов первача не окончательно выветрились у него из головы, и он озирался вокруг с видимым желанием приголубить кого-нибудь, из куцей малокалиберки, наверняка выданной ему Алмазом скорее для самоутверждения, чем для самозащиты. Лихо вообще была не уверена, заряжена эта игрушка, или Алмаз остался последователен в своих поступках. Увидев Лихо живой и невредимой, Книжник расцвёл, но тут же придал себе вид крайне озабоченного обороной Суровцев, человека.

"Чем бы дитё не тешилось, лишь бы ума набиралось..." – Лихо спрятала свой, так и не окроплённый сегодня посторонними лейкоцитами монстрорез обратно в ножны, и приняла от Алмаза старенький, но содержащийся в должной кондиции "Глок". В котором точно была обойма почти на два десятка патронов. Уверенности в будущем прибавилось ровно на вес австрийской машинки для делания дырок в агрессивно настроенных организмах летучей, и донельзя вёрткой фауны.

Схватка вокруг разгоралась всё ожесточённее, казалось, что в Суровцах нет ни одного уголка, из которого бы не доносилось криков, выстрелов, звуков какой-то суматохи. Суматохи, впрочем, должно было быть не так уж и много: Глыба давно привёл действия в ситуациях, вроде этой, к единому знаменателю. И, несмотря на то, что сегодняшняя грызня за выживание явно зашкаливала за любые, уже пройденные уровни кошмара, всё пока ещё держалось в каких-то рамках, не дающих полностью сорваться в безоглядное и паническое "Спасайся, кто может!".

– Двигай к конторе! – "Конторой" Лихо называла штаб-квартиру Андреича. – Гурьбой кровохлёбов шинковать как-то сподручнее. А если что, опять же – помирать веселее...

– Тьфу на тебя... – Меланхолично отозвался Алмаз, дав короткую очередь в высоту, откуда через очень непродолжительный промежуток времени, шмякнулся очередной экземпляр щупальцеклювого. – Так наговоришь под руку, глядишь, и в натуре промахнуться недолго...

Четвёрка настороженной трусцой двинулась к Дому Культуры, во все стороны ощетинившись стволами, стараясь работать всеми имеющимися в наличии чувствами. Вверх, и вниз, влево и вправо, на все триста шестьдесят градусов. В момент, когда появилась осязаемая, реальная возможность "подвинуть" Сдвиг до состояния его полной неработоспособности, совсем нежелательно отдать концы, от какого-нибудь чересчур резвого антидонора. Побрыкаемся!

За углом, как бы чуть в вышине, раздался звон беспощадно бьющегося стекла, треск выламываемого дерева, судя по всему – оконной рамы.

– Помогите! – Из окон второго этажа, ближней к "конторе" трёхэтажке, хлестанул женский вопль, полный непередаваемого ужаса. – Витенька! Помогите!

Лихо с Алмазом, не раздумывая, ломанулись в подъезд, привычно страхуя друг друга. Шатун с Книжником остались на улице, прижавшись к стене, контролируя подходы к дому.

Алмаз коротко и мощно лягнул по нужной двери, вкладывая в удар весь свой вес. Шатун бы, конечно, вынес бы эту преграду одним, не особенно и безумным взглядом: но он остался на улице. Справились и без него.

Закрытый замок жалобно хрустнул-скрежетнул, полностью капитулируя, и дверь распахнулась настежь. Алмаз ввинтился в тесноватое пространство прихожей первым, превратившись со своим верным "дыроделом" – в одно целое, в неразрывную связь человека и механизма. Лихо просочилась следом, впитывая рвущий перепонки пронзительный крик, несущийся из ближней комнаты.

"Калашников" Алмаза деловито расплескал скупую очередь, в кого-то, пока ещё невидимого Лихо, и в следующий миг комната встала на дыбы, словно некто гигантский и любопытный, вырвал все три этажа с корнем, и тряс, как дешёвую погремушку. Безостановочно, страшно...

Блондинку швырнуло об стену, сверху упало что-то довольно большое, но, к счастью – не твёрдое, не тяжёлое, вроде тюка с ненужными, но тщательно сберегаемыми тряпками. Лихо начала приподниматься, и следующим ударом её, как лотерейный шарик в барабане – мотнуло вбок, и она приложилась к дверному косяку, потеряв сознание...

– Живой, кажись... – Реальность возвращалась неохотно, вязкой мутью расплываясь в глазах. – Алмаз! Эй, стеклорез, очнись, хорош валяться. Не умер, так нечего пролежнями обзаводиться. Алма-аз... Доброе утро!

Его бесцеремонно затрясла за плечо рука, габариты которой могли принадлежать только одному человеку в Суровцах. Шатуну. Либо его брату-близнецу, которого у него отродясь не имелось.

– Удачно вас завалило... – Громила прихватил его за плечи, помогая приподняться. – Метром бы левее – и никакой могилки не надо. Везунчики, чего уж там...

Алмаз прижал ладони к вискам, успокаивая творящийся в голове беспредел. Было весьма похоже, что там происходила генеральная репетиция Сдвига. Издания второго, дополненного и расширенного. Пусть и миниатюрного.

Зрение частично восстановилось, Алмаз огляделся; сидя, прислонившись спиной к стене. Лежащий на полу фонарик более-менее освещал помещение, в котором они находились. Лихо, возле которой -встревоженной наседкой хлопотал Книжник, выглядела немногим лучше его самого. Потрёпанная, на правой половине лица расплылся просто шедевральный синячище: но живая. Определённо пришедшая в себя чуть пораньше его, и неукротимо сверкающая целым глазом. Отталкивающая никак не могущего угомониться книгочея; старающегося – то поддержать под локоток, то – отряхнуть камуфляж. Причём в районе, находящемся чуть ниже талии. И, что характерно – не спереди. В конце концов Лихо рыкнула, негромко, но доходчиво, и Книжник отошёл в сторону, разочарованно вздыхая себе под нос. Сам он тоже был несколько помят и запачкан, но всё же не так, как они с Лихо.

– Что случилось? – Сдвиг в голове немного угомонился, но пока что не собирался окончательно покидать облюбованные позиции. – Где мы?

– Вообще-то, в Суровцах... – Шатун озабоченно глянул ему в лицо, прикидывая, не приключилось ли с другом какой коллизии, по научному именуемой "амнезией".

– Ты ещё скажи – на планете Земля... – Алмаз сплюнул на пол красноватой слюной, после чего обнаружил отсутствие одного переднего зуба в верхней челюсти. – Не настолько же я кумполом приложился, чтобы легенды дней недавних позабыть. Поточнее можешь?

– А... – Шатун облегчённо выдохнул. – Да в подъезде мы, там же, где и были. Завалило нас.

– Почему?

– Да камнерез его знает! – Громила с искренним недоумением, пожал широченными плечищами. – Вы когда с Лихо туда дёрнулись, спустя полминуты земля у дома на дыбы встала, как будто батальон могильщиков на акцию протеста припёрся. Я только успел очкастого в подъезд наладить, да следом нырнуть, как всё рухнуло. Третьего этажа, считай – нет. Во всяком случае, по лестнице не подняться – завалило намертво. Мы здесь тоже, как в склепе, хоть глаз выколи. Хорошо, фонарик до упора заряжен.

Алмаз ещё раз осмотрелся. Судя по всему, они находились в той самой прихожей, которую он успел проскочить, прежде чем отправить к чёрту на серные оладьи, ещё одного кровохлёба, выбившего окно, и беспредельничавшего на чужой жилплощади. На месте прохода в комнату, красовалась глухая стена, вероятнее всего – это был пол верхней квартиры, обвалившийся после непонятного катаклизма.

Дверь на лестничную площадку была распахнута, но за ней виднелся только узковатый проход вниз.

– Да, поводов для ликования не наблюдаю. – Алмаз помассировал виски кончиками пальцев, призывая Сдвиг в черепной коробке к установлению нейтралитета. Сдвиг ещё с полминуты повыёживался, и затих.

– Там, с первого этажа, вроде можно на улицу пробраться... – Шатун ободряюще улыбнулся другу. – Там немного помочь надо, мне одному не справиться. Плиту в сторонку отодвинуть, и можно будет в квартиру протиснуться, а там, надеюсь, через окошко – на волю. Отдохни чутка, и айда – к нашим пробиваться. Странно, что до сих пор не ищут... Времени уже часов несколько прошло, наверное светло уже. Не январь всё-таки... Я там глотку понадрывал, как мог. Думал, отрывать начнут, да всё без толку.

– Странно...

Что-то подсказывало Алмазу, что на этом все странности не исчёрпываются. Снаружи вроде бы доносились какие-то крики, но к чему они относятся – разобрать было целиком и полностью невозможно.

Надо было выбираться из этого нечаянного узилища.

– Веди. – Алмаз поднялся на ноги, прислушиваясь к ощущениям в организме. Похоже, затихшими головными болями, и утерянным зубом, всё и ограничилось. Руки-ноги были в общем и целом – невредимы, если конечно не считать нескольких ноющих ушибов. Но это были такие недостойные внимания чепуховины, на которых Алмаз даже не думал заострять внимание.

Лихо тоже поднялась на ноги, свирепо глянув на вновь кинувшегося предлагать свою помощь Книжника. Тот незамедлительно увял, и чтобы не заработать нечто подобное тому, что красовалось на физиономии Лиха, отныне стал держаться в почтительном отдалении, насколько это позволяла ситуация. Кабальеро Облом Непрухович Пролётов.

Алмаз подобрал своё, непонятно каким макаром уцелевшее личное оружие. Остальные оказались с голыми руками, если не считать тесаков Шатуна, и "потрошителя" Лихо. Которыми тоже можно было натворить прихотливых и, законченных безобразий. Ну, с "клопобоем" Книжника, который тот доблестно ухитрился не профукать в экстремальной заварушке, всё было яснее ясного. Патроны там имелись, но сплошь и рядом холостые, чтобы уж совсем морально не травмировать книгочея. Пускай себе палит, куда попало, пользы точно будет больше, чем вреда...

Они по очереди спустились на первый этаж, протиснувшись в тот самый узковатый проход, образовавшийся из нагромождения бетонных блоков. Шатун, матерясь сквозь зубы, пролез первым. Остальным, понятное дело – было уже гораздо легче.

Подъездная дверь, полностью отсутствовала из-за просевшей стены дома. Две из трёх квартир тоже были безвозвратно отрезаны для попыток проникнуть в них. Да что там произошло, на улице? На каком новом, проклятом аттракционе Сдвига их прокатили, лишь чудом оставив в живых? В очередной раз пытаясь доказать, что они здесь всего лишь малозначительные фигуры. Пешки Сдвига.

– Вот сюда подлезть надо. – Шатун немного наклонился, и показал Алмазу стоящую перед ним проблему, которую следовало решить как можно быстрее. – И, сдвинуть немного в мою сторону. А я здесь подцеплю, и вытащу. Проход освободим. Иначе никак, мне с моими могутными телесами никак не развернуться. Тебе посвободнее будет. Залазь.

Алмаз пробрался в указанное Шатуном место, и, упёршись спиной в один обломок плиты, стал ногами выталкивать другой, перекрывающий дверь в третью квартиру. Глядя, чтобы ничего дополнительно не стронулось, и не превратило их четвёрку в разномастные отбивные.

– Да нормально там всё... – С натугой проскрипел Шатун, вытягивающий обломок на себя. – Ничего брякнуться не должно, я проверил. Толкай сильней, не дрейфь. А то, так до вечера здесь промаринуемся...

Совокупными усилиями обломок был убран от прохода, и Алмаз первым заглянул в прихожую освобождённой квартиры. Звуки с улицы стали доноситься отчётливее, но в них не улавливалось ни малейшего подобия хотя бы спокойствия, не говоря уже о полном восстановлении порядка.

Алмаз вынырнул обратно, в подъезд, забрал у Лиха автомат. Угрюмо-вопросительно посмотрел на остальную троицу, слегка покачав головой, выражая полное неприятие того, что доносилось снаружи. "Нет, ребята – всё не так!". Дружно сказали "бля", и утроили бдительность.

– Не нравится мне всё это... – Лихо осторожно потрогала распухшую половину лица. – А уж, то, что впереди – вообще никак не ободряет. Чуют мои полупопия – будет нам снаружи весь набор сомнительных удовольствий. С пальбой и шашками наголо.

Книжник, поправив сползшие на нос очёчки, неодобрительно посмотрел на неё. Ему хотелось в бой, пламенно размахивая своим "клопобоем", останавливать на скаку шипачей выпяченной грудью, и брать Сдвиг за деликатные области стальными пальцами, принуждая к повиновению. Остальные умирать не торопились.

Умирать тоже надо с толком. Красиво, и с толком – конечно поглаже будет, но тут уж как получится. А просто красиво, но насквозь непрактично – это сугубо неправильно.

– Я пойду первым. – Алмаз коротко кивнул головой, прерывая и без того недолгую заминку. Чего время терять? Не копать же, в самом деле, отсюда и до края Материка подземный ход, чтобы проскользнуть без всяких осложнений и душевного трепета.

Он пригнулся, и пробрался обратно в прихожую. Следом начал протискиваться Шатун.

Квартира на первом этаже была относительно целой, если не считать попадавшей как попало скудной мебелишки. Но немного перекошенная оконная рама, с торчащими из неё тут и там, вурдалачьими клыками битого стекла, была ничем не закрыта, не задвинута, и в неё лился утренний свет, нормальный свет, без всяких намёков на опасность, на хаос.

Алмаз немного помедлил, прислушиваясь к происходящему на улице, изо всех сил надеясь услышать хоть что-то, могущее дать надежду на благополучный исход кошмарной ночной кадрили. Издалека, не меньше, чем в одном квартале от них, доносились крики, в который почти полностью отсутствовало всё человеческое, разумное. Выстрелов не было слышно вообще.

Сзади негромко кашлянул Шатун, Алмаз обернулся, и прочёл в его глазах тот же вопрос, раскалённой занозой сидевший в душе у него лично. Что, чёрт побери, случилось? Кровохлёбы, даже в том количестве, и с той внезапностью, в котором они обрушились на Суровцы: вряд ли бы довели дело до такой полной безысходности. Тут было что-то ещё! Что?!

Шатун сгрёб с пола массивную тумбочку, и от души размахнувшись, послал её в сторону окна. Рама вылетела на улицу, теряя последние осколки, и следом за ней Алмаз вскочил на подоконник, проводя быструю визуальную разведку на местности. Улица была пуста, если не считать нескольких дохлых тушек "антидоноров", и примерно того же количества неподвижных человеческих тел, находящихся в различной степени изувеченности.

Алмаз спрыгнул на землю, и – прянул в сторону, освобождая пространство для Шатуна. Продолжая каждой нервной клеткой фиксировать малейшее изменение обстановки. Пока что, в пределах прямой видимости, было относительно спокойно. Хотя глубоко внутри, в самых потёмках души, загнанная мощным волевым усилием, и приведённая в полуобморочное состояние, бултыхалась колючая тоска. От маетного предчувствия, вызванного резким переломом привычной среды обитания. От полуинтуитивного осознания того, что ещё совсем недавнюю, если не вольготную, то – вполне сносную житуху, какое-то аномальное мурло, с ухмылочкой упаковало в тусклую обёртку небытия, небрежно перевязав траурной ленточкой. И, чтобы добраться до этого мурла, надо вывернуться вон из кожи, научиться ходить по воде, подружиться с "кляксой". Одним словом – сделать невозможное.

"Подружимся, вывернемся, научим "свистопляску" любить изящную словесность, сморкаться в кружевные платочки, и ходить по струночке..." – Алмаз оскалил зубы в короткой, мрачноватой усмешке, продолжая прислушиваться, оглядываться. Выживать.

Рядом с ним, произведя шума не больше, чем это могла сделать пушинка, опустившаяся на ладонь: с подоконника спрыгнул Шатун. Конечно, после шума полностью вынесенной рамы, можно было бы не слишком осторожничать. Но Шатун, не был бы Шатуном, если бы обрушился с подоконника чуть громче, чем моргают хомяки. Мясницкие тесаки, любимые игрушки гиганта, находились в боевой готовности. Для раунда игры в "ножички", смельчаки найдутся?

Спустя несколько секунд, в оконном проёме показался Книжник, демонстрирующий если не высшую степень неуклюжести, то никак не ниже средней. Неловко залез, замешкался, выбирая, куда прыгнуть, прыгнул. Приземлился, чуть не подвернув ногу, и если бы не Шатун, коротким движением восстановивший его равновесие, наверняка заработал бы как минимум вывих лодыжки.

Последней квалифицированно спрыгнула Лихо, потянула из ножен своего любимого "потрошителя". Быстрый обмен взглядами, экономные жесты Лиха, понятливые кивки остальных. Через мгновение четвёрка двинулась в сторону "конторы".

В паре-тройке мест, без всякой системы, виднелись клубы дыма, различных степеней густоты и чадности. Горели, скорее всего, как прикинул Алмаз по местоположению пожаров – жилые помещения: и возможно – здание бывшей школы, в которой находился склад жизненно необходимых припасов. Еды, одежды, предметов первой необходимости.

Дом Культуры показался сразу, как только они вышли из-за угла трёхэтажки, снаружи выглядевшей так, как будто над ней надругался урбанист-извращенец, из племени колоссов. До штаб-квартиры Андреича оставалось метров пятьдесят, когда им навстречу вырулили сразу два "пешехода", выглядящих зашибающими свою скудную копеечку, статистами низкобюджетной страшилки. Если бы не одно "но".

Именно эти двое присутствовали вчера в почётной троице, выдворявшей Лихо из недр ДК. Они могли остывать где-нибудь на изношенном асфальте Суровцев, не сумев отбить неожиданно свирепой атаки кровохлёбов. Или выжить. Но никак не двигаться навстречу группе, с неестественной пластикой нежити, выставив напоказ перепачканные явно чужой кровью лица, и камуфляжные куртки.

У всего этого мог быть только один, полностью исчёрпывающий, и разом снимающий все неясности ответ. Других вариантов попросту не предусматривалось. Во всяком случае, людьми, три с половиной десятка лет проживших бок о бок с многочисленными "прелестями" и "примочками" Сдвига.

Всплеск. Ночью был Всплеск. О котором – не знала ни одна живая душа. И подавляющая часть мужского населения Суровцев, показывающая озверевшим кровохлёбам, что в теремочке живёт не мышка-норушка, а вполне злобная особь, способная навешать по сусалам без всяких слюнявых проволочек; оказалась на чистом воздухе. Прямо под ударом Всплеска. Как караси, брошенные на раскалённую сковородку с высокими краями. Бесповоротно обречённые.

Сзади, с неимоверно тоскливой яростью, сквозь зубы взвыла Лихо, быстрее всех сообразившая, какую жуткую пьесу для сегодняшнего утра, поставила прошедшая ночь. Следом за ней, с разной степенью интенсивности, но крайне прочувствованно отреагировали остальные. Суровцев, тех самых Суровцев, которые ещё вчера были для них домом, сегодня уже не существовало. И если бы не этот: получается, так кстати заваливший их дом, оградивший от Всплеска... Они бы сейчас находились по ту сторону баррикады, мелкими разменными монетками Сдвига. Живой мертвечиной.

Нет конечно, в висках горячо пульсировали отголоски надежды, но каждый уже сделал для себя полностью соответствующие наиболее реальному положению дел, прогнозы. Суровцы следовало покинуть, и как можно быстрее. Пока орда мертвяков не загнала их в угол, и попросту не задавила массой, несмотря на некоторые нестандартные способности четвёрки.

"Стиляги" вдруг преобразились, как будто их спустил с невидимого поводка кто-то властный и жестокий. Изломанность, корявость пластики вдруг поубавилась, уступив место если не реактивным, то довольно шустрым, и целенаправленным телодвижениям. Снулые, мёртвые глаза, быстро заволакивало багровой пеленой непреходящего голода. Процесс слияния миров продолжал выкидывать всё новые фортели, нисколько не ублажающие взор.

Алмаз несуетливо повёл плечами, подготавливая "Калаш" к непродолжительной работёнке, но Шатун сделал лаконичный жест тесаком. "Побереги патроны. Сработаю по-тихому".

"Стиляги" слаженно бросились в их сторону, вытягивая синюшные кисти, в засохших красных потёках. Шатун уверенно шагнул вперёд, и через полторы секунды глаз Алмаза сумел уловить только нечёткое и убойнейшее мельтешение тесаков. Ушей достигло чмоканье, молниеносно рассекаемой плоти. Шатун вертелся рядом с ними огромной смазанной полутенью, наводя жути. Казалось, что "пешеходы" каким-то непонятным образом разваливаются на части, судорожно шевелящиеся в полутора десятках шагов от замерших в ожидании людей.