Текст книги "Пешки Сдвига"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

Спустя четверть минуты, вырубленный пленник лежал на заднем сиденье "Горыныча", пока что пребывая в счастливом неведении, относительно своего нового положения. Ещё через полминуты из-за угла показались тотчас прибавившие шагу Книжник с Алмазом, как только узрели Шатуна, отволакивающего второго потерпевшего в проход между домами.

– Уматываем! – Понимая экстренность ситуации, все сноровисто попрыгали в "Горыныча", и Лихо тронулась с места, держа курс на удаление от места происшествия.

– А это кто? – Книжник с удивлением покосился на их гостя, помимо своей воли свёдшего тесное знакомство с кулаком Шатуна. – Заложник, что ли?

– Почти. – Лихо гнала внедорожник дальше от центра, выбирая местечко побезлюдней. – Если бы Шатун его не уговорил составить нам компанию на некоторое время, то он бы нас всех через пару минут заложил, в лучшем виде. Так что ты, Книжник, можно сказать – в самое яблочко угодил, того не ведая... Да вот только нам свезло, а ему, как легко можно догадаться – нет.

– И что нам с ним делать теперь? – Очкарик никак не мог угомониться. – Допрашивать? Пытать будем? А можно я?

– Чего – пытать? – Вся троица синхронно хмыкнула, представив Книжника в роли начинающего злыдня, выполняющего допрос третьей степени. – А ты умеешь?

– Ну... – замялся Книжник. – Теоретически...

– Я подумаю... – Лихо кивнула, не дрогнув ни единым мускулом. – Если уж теоретически, то я обещаю подумать. Хорошо подумать. Расскажите лучше, что вы там увидели. О деталях я не беспокоюсь, ты Книжник, главное не присочини ничего. Теоретически.

Очкарик начал выкладывать всё, что он успел загрузить на свой "винчестер". Лихо внимательно слушала, не задавая вопросов. Книжник закончил повествование, и блондинка резко погрустнела, на долю мгновения уйдя в себя, отрешившись от этого мира.

– Допрыгался, старый хитрован... Доигрался в космополита. Дурень. Говорили ему – гнильё надо выпалывать. Не послушал, зря. Ох, зря... Растерял хватку, Лукавин. Как некстати-то это всё, вот сволочной поворот сюжета. Кто ж знал? Не завтра, ни на полусуток попозже... Ч-чёрт!

Она свернула во двор, выглядящий достаточно заброшенным и пустынным, как нельзя лучше подходящим для беседы по душам. Учитывая то, что один из участников предстоящего мероприятия постарается всячески саботировать готовящийся разговор. Оглянулась на всё ещё пребывающего в беспамятстве обладателя красной нашивки.

– Шатун, я тебя, конечно, уважаю, как человека, почти всегда знающего меру. Но очень сильно надеюсь, что сейчас не тот случай, когда чувство меры тебе по каким-то неведомым причинам отказало. Скажи, что мои сомнения беспочвенны.

– Да всё в ёлочку, Лихо. – Пробасил Шатун. – Вон, гляди, очухивается...

Пленный и в самом деле зашевелился, приходя в себя. Громила внимательно следил за ним, готовый вмешаться при острой необходимости. Не понадобилось.

– Ну, что? – Задумчиво протянула Лихо, разглядывая "заложника". – Настало время для задушевных бесед? Надеюсь, что мужчина не страдает косноязычием, и мы получим нужную информацию быстро, и в полном объёме... Приступим?

Пленник уже пришёл в себя, озираясь по сторонам, с особой опаской косясь на сидящего в полуметре от него Шатуна. Громила обаятельно улыбнулся ему, и хрустнул костяшками пальцев.

– Шатун, ты ещё ему щелбана дай, для полной кондиции. – Посоветовала Лихо. – Только не увлекайся. А не то получится, как тогда с Базилио. Был Базилио полноценным членом общества, да стал сущим дебилом. Как ещё выжил, сама до сих пор удивляюсь...

Громила с людоедской ухмылкой, поднял правую руку, примериваясь влепить чуть повыше переносицы. "Заложник" уже откровенно шарахнулся от него, вжимаясь спиной в сиденье.

– Остановите его!

– Проняло мужчину. – Прокомментировала Лихо, с непонятной гримасой наблюдая за метаниями пленника. – Тормозни, Шатун. Судя по искренности выражаемых эмоций, клиент с чистой совестью готов идти на вербальный контакт. Так ведь?

Пленник кивнул.

– А ведь ты, плесень, даже и не спросишь – что нам надо? – Блондинка посмотрела ему прямо в глаза. – Плюсуем сюда твою реакцию, которую я, к моему превеликому облегчению – засекла там, откуда мы тебя увезли. И наклёвывается у нас вывод простой, и недвусмысленный. Ты меня помнишь. Так ведь? Ну, польсти тетёньке, кивни старательно.

Тот снова кивнул, ещё раз огляделся. Пока ещё не затравленно, но уже без чёткой надежды на какой-либо либеральный исход встречи. Лихо удовлетворённо кивнула.

– Помнишь, сучара. Ещё бы – такие оплеухи из памяти не скоро стираются. Тем более, что прошло всего-то месяцев пять. Ах, как я тебе тогда звезданула... Приятно вспомнить.

Пленника слегка перекосило, но он тут же справился с эмоциями, потух лицом. В отличие от Лихо, те самые воспоминания, на которые она в данный момент упирала: не приносили ему никакого душевного равновесия.

– Значитца, так... – Тон Лихо стал насквозь скучным, и в то же время – до предела деловым, возражать которому было себе дороже. – Я сейчас начну внедряться в дебри сложных жизненных взаимоотношений ваших политических мэтров, а ты будешь меня контролировать, и подправлять, если где какая неточность проскользнёт. Усёк, выкидыш? Только учти, я любую лажу – просекаю без вариантов. Где сфальшивишь – там я отмашечку дам, и Шатун тебя подкорректирует, чтобы ты не заблуждался по поводу того, что ты тут самый хитрозадый. Сразу прими к сведению, что за хорошее поведение сможешь у меня амнистию получить. День у нас – и так не задался, с вашей же подачи: так что в твоих интересах сотрудничать пламенно, и чутко. И не злить никого из присутствующих. А то, честно говоря, я девушка вполне мирная, да и эти двое – тоже не любят с утречка кожу сдирать с первого попавшегося. А вот этот сударик – сущий инквизитор, ему только дай взять кого-нибудь за прямую кишку, да пассатижами, да сделать широкий жест...

Она кивнула в сторону Книжника, моментально принявшего самый кровожадный вид, разве что, не клацая от нетерпения зубом. Изображая, что ему жутко невтерпёж, и чем скорее ему отдадут на растерзание этого бедолагу, тем лучше. Пленник отшатнулся подальше от очкарика, поближе к Шатуну.

– Я же говорила. – Сделав вид, будто узрела нечто привычное до безобразия, сказала Лихо. – А у него, ко всему прочему, ещё и обострение бывает после таких ночей, как прошедшая. Так что смотри мне – испражняйся дочиста, насухую. Тебе прощение, ещё – ой, как! – заслужить надо. С Лукавиным всё – амба? Списали?

Она посмотрела на покрывшегося крупными горошинами пота, "заложника", часто закивавшего головой. Повела подбородком, подталкивая к диалогу.

– И Газурова тоже. – Пленник торопливо сглотнул, вне всякого сомнения, засевший от свалившихся на него впечатлений – комок в горле. – И Туршина, и Биркулаева. И Ружанского. Всех кончили.

– Я в полном умилении от того, как мы слились в едином порыве, устанавливая истину... – Сказала Лихо, но в глазах у неё колыхалось подобие непонятной печали. – И ведь не соврал, ни полсловечка, вижу без увеличительного стекла. Продолжай в том же духе. А запевалой в вашем весёлом кружке путчистов, как я понимаю – Муринов? Волевой мужчина с большими амбициями. Которому поперёк организма все царящие вольности, и ненужные, как ему мнится – отпущения грехов. Не тотальные, но всё же... Диктатуры ему подавай. Во главе с собой, обожаемым. Ну?!

– Он самый. – "Заложник" нервно дёрнул кадыком. – Всё верно.

– Да, вот такая я умная, и вдобавок красивая. Жалко, что это делу уже не поможет. Не по-мо-жет...

Лихо задумчиво побарабанила пальцами по обивке сиденья.

– А Муринов не боится, что ему, после доброкачественного жертвенного танца, вместо кресла диктатора, достанется в сраку что-нибудь эдакое, никаким местом в неё не лезущее: однако ж – бесцеремонно загнанное до упора? Я так понимаю, что без Кривенкина там не обошлось... Хотя это уже лирика. Нам от этого – однотемпературно...

– Не знаю, нас в такие детали не посвящали. – Пленник усердно помотал головой. – Моё дело было – обеспечить огневое прикрытие в обозначенном секторе. Больше ничего. Отбой дали – значит всё прошло идеально. Остальное меня не интересует.

– И опять не врёшь... – Вздохнула Лихо. – Что ж мне с тобой, делать-то теперь? И вроде хулить тебя не за что. И Книжника расстраивать не охота. Дилемма, чтоб её...

На лице пленника отражались нешуточные внутренние терзания. Сказать, что он бросал на Лихо умоляющие взгляды – значит максимально преуменьшить накал страстей.

– И что это я такая добрая? – Блондинка снова вздохнула. – Придётся Книжнику сегодня без практики остаться. Стерпишь, Книжник?

Судя по взгляду последнего, он был несколько разочарован. Но исключительно тем, что театр масок на сегодня закрыл гастроли. Но виду не подал.

– Ладно. – Благосклонно кивнула Лихо. – Книжник, можешь ему... Да не щитовидную железу до колена растянуть: что ты прямо, как не знаю кто... Двинь по витрине, оставь сувенир на память. Тем более, что заслужил он его, одним только участием во всей этой сучьей канители. Пусть считает, что легко отделался. Тем паче, что так оно и есть...

Очкарик старательно прицелился, и неумело двинул "заложника" в нос. Толку оказалось ровно столько же, сколько бывает кошачьих слёз, на открытии рыболовного сезона. Пленник даже не охнул.

– Что-то ты сегодня не в ударе. – Деланно выпучила глаза Лихо. – Может, Шатуну передоверить столько деликатное дело? Обычно нам всем за тобой ловить нечего, а тут такой конфуз. Книжник, Книжник... Теряешь хватку.

Очкарик обиженно посмотрел на неё, но ничего не ответил.

– Ладно, разговор по душам можно считать состоявшимся безо всяких эксцессов. – Блондинка повернула ключ в замке зажигания. – Шатун, выпроводи клиента из салона, и повежливее.

Она незаметно от пленника, подмигнула громиле, и тот сгрёб незадачливого собеседника Лихо за шиворот, потащил наружу. Тот вяло трепыхался, не веря в своё счастье. Шатун выволок его из кабины, и без фанатизма, только выполняя приказ Лиха, тюкнул кулачищем по темечку. "Заложник" закатил глазки, и мягко осел на землю, во второй раз, за сегодняшнее утро, выпав из реального мира. Шатун залез обратно в "Горыныча", и Лихо неспешно повела машину прочь.

– Я так понимаю, что мы с четверть часа назад, стали свидетелями переворота... – Подытожил Алмаз, связав воедино уведенное на Тверской, и диалог Лиха с пленным. – В результате которого, наша заначка на помощь со стороны, была самым хамским образом изничтожена человеком по фамилии Муринов. С чьей-то там ещё подмогой, но это действительно, как меланхолично заметила наша боевая подруга – лирика чистой воды. Точно?

– Точно, Алмазик... – Лихо ехала километров сорок, не привлекая ничьего внимания. – Самый настоящий переворот, он же – путч, оно же – свержение действующей власти. Хотя, если вдуматься – путч получается какой-то половинчатый, скорее даже не путч – а финт ушами. Надо признаться – чудесный такой финт, воздушные волны от которого наломают немало дров. Точнее – не наломают, если мы спустим деактиватор в ближайший унитаз, и пойдём пропивать "Горыныча", забив на всё и вся. Пока побочные эффекты, с которыми не смогли сладить академические, или какие там – умы, из параллельного мира – не постучатся в дверь кабака с коллективной повесткой на Страшный Суд.

– Не имею такого желания. – Металлическим голосом отчеканил Книжник, гордо вздёрнув подбородок. – Абсолютно.

– Ну, я уже высказывалась по поводу несомненного успеха нашей миссии, когда рядом такие титаны духа... – Лихо держала путь в сторону "Трёх Вокзалов". – Могу заверить, что мои моральные принципы остались без перекосов. А, что касается путча – выглядит это примерно так. Кривенкин – формальный глава сего населённого пункта, Муринов – тёмная лошадка, которую, сдаётся, мне – хитрый жук Кривенкин, так же втёмную и разыграл. А пятёрка государственных мужей, с фамилиями Лукавин, Газуров, Туршин, Биркулаев и Ружанский, ныне, как я уже точно убеждена – ставшие для нас вечной памятью: ближайшее окружение Кривенкина. И, с некоторых пор – тайная оппозиция.

– Я всегда подозревал тебя в предрасположенности к антигосударственному образу мыслей... – Иронично сказал Алмаз. – Теперь у меня есть неопровержимые доказательства. Общение с оппозицией, надо же...

– Смейся, смейся... Короче – Кривенкин, ручками Муринова убирает "могучую кучку", которая, кстати – сама собиралась забацать нечто приближённое к этому. В самом ближайшем будущем. Но, как уже всем ясно – не успели. Не знаю, что там наобещал Кривенкин Муринову: то ли добровольное освобождение трона, в связи с накопленной усталостью, и осознанием того, что у него, наконец появился достойный преемник. То ли, ещё что...

– А что, Муринову было не с руки подсуетиться самому, безо всякого благословления Кривенкина? – Подключился к разговору Шатун. – Чих-пых, и – в дамки...

– Вот тут уже на сцену выходят моральные аспекты, и прочая лабуда. – Лихо невесело поморщилась. – Не знаю, что там у Муринова с психикой, но хочется ему на трон взойти законно. Не сорвиголовой, у которого вдруг оказалось под рукой достаточно ресурсов, чтобы узурпировать власть – а именно законно. Полностью, без всяческих условностей и шероховатостей. Такой вот у человека бзик. Хотя, какие, к чёртовой матери, сейчас законы! А Кривенкин, вроде бы как согласился уступить – пардон! – передать на законных основаниях местечко, но в обмен на некоторую услугу со стороны будущего претендента на трон. В итоге мы имеем. Отсутствие оппозиции – раз. Преогромную вероятность того, что Муринов вместо желанного скипетра с державой – получит девять грамм в лобную кость – два. И, спасителя златоглавой от посягателя на устоявшийся образ жизни, Муринова: мудрого государственного мужа Кривенкина – три. А Муринов – вот злодей! – лишил жизни выдающихся людей современности, сослуживших пытающейся выжить в непростых реалиях, столице – неоценимую службу.

– А если Муринов всё же займёт место на троне? – Спросил Книжник. – А вдруг?

– Вообще-то, он производил впечатление не самого придурковатого индивидуума. – Задумчиво поддержал его Алмаз. – Отнюдь...

– Кривенкин, если верить Лукавину – тоже не из собачьего дерьма в песочнице слеплен. Если дело дошло до той точки, свидетелями которой мы сегодня стали – значит, он держит руку на пульсе. Девяносто девять процентов, что так оно и есть. Сволочь, конечно, первостатейная – но мозги выдающиеся, кто бы спорил. Такие мозги, что даже вся потенция в них ушла. Видела я его разок, так он на меня – ноль эмоций, хотя мужик ещё в самом расцвете сил; ещё даже полтинника не стукнуло... А это уже показатель, мальчики. Можете мне поверить.

– А всё же, если предположить другое развитие событий? – Упорствовал Книжник.

– Честно?

– А как же ещё?

– А если честно. – Сказала Лихо. – То мне целиком и полностью наплевать. Потому что, ни с Муриновым, ни с Кривенкиным я не стану иметь дело. Лукавин сотоварищи – тоже были далеко не бессеребренники и альтруисты, но они в большинстве своём – хоть делали что-то для всех, а не давились в одно жало. И надо сказать – немало делали. Так уж получилось, что эта паскуда Кривенкин, оказался на самом верху, и с ним приходилось считаться. Долиберальничались. Давно надо было эту гниль выполоть, пока у Муринова крылышки не окрепли. Так что нет у нас теперь никакой помощи. Придётся самим, граждане, всё самим...

– Что такое "охренеть", и как с этим уживаться... – Вздохнул Алмаз. – А с этим гавриком, который был так мил в приватной беседе, я так врубаюсь – ты уже где-то сталкивалась? И чует моё сердце – не при самых позитивных обстоятельствах.

– Да уж, звезданула я ему тогда знатно. – Улыбнулась Лихо, прибавляя скорости. – Мы, тогда как раз с Андреичем, у Лукавина гостили. По делам, естественно. А Муринов, со своими гаврошами припёрся – деловые контакты налаживать, свою политическую платформу в полном великолепии предъявить. Слово за слово, возник политический конфликт. Деловое общение застопорилось наглухо, началась ни фига не творческая дискуссия, по поводу кардинальных перемен в обществе. По итогам которой, пришлось господина кандидата в диктаторы, совокупными усилиями, выкидывать вверх тормашками на Тверскую. Мне вот этот кадр и попался.

– Судя по его лицу, это короткое знакомство очень сильно запало ему в душу. – Коротко хохотнул Шатун. – Сильнее некуда.

– А господин Муринов, я так понимаю, вряд ли бы нашёл в себе силы, чтобы простить такой пассаж... – Хмыкнул Алмаз. – И если бы Шатун, любезно не пригласил того индивидуума на диалог, то сейчас бы за нами по всей первопрестольной гонялись ухари потенциального диктатора. Даже не за то, что битая морда – это очень обидно. А за то, что мы с некоторой долей вероятности могли оказаться людьми из команды Лукавина. Вследствие чего – представляем собой опасность, грозя сорвать, вроде бы успешно воплощённый в жизнь план.

– А где уверенность, что находящиеся в подчинении у Муринова люди, после возможного его устранения, будут служить Кривенкину, а не снесут ему голову, поставив во главе кого-нибудь из своих? – Книжник удивлённо поглядел на Лихо. – Ведь прав тот, кто в конечном итоге остался в живых. Не так ли?

– Ага. – Лихо кивнула, нисколько не ёрничая. – Только ты, как человек, прочитавший книг больше, чем мы втроём настругали кровохлёбов, и подобной гадости: должен знать, что ситуацию под контроль могут взять только личности. А вот с личностями, в данном раскладе – как раз проблема. Нема, как сказала крайне известное историческое лицо – матёрых человечищ, или как там правильно... Если не будет вожака – то останется только стадо, которое потеряет чёткий ориентир. Неважно – будет это грабёж соседних угодий, или же – форсированное строительство нового социального строя. А личностей этих осталось ровным счётом – две. Кривенкин и Муринов. Слабо утешает только одно. Возможно, после последних перемен – Кривенкин слегка задумается, и начнёт делать что-то для социума, а не только для себя. Остальные детали происходящего уже известны.

– А почему тогда Лукавин с остальными не ударили первыми? – Не унимался Книжник. – Хуже бы не было, наверняка.

– Не было бы. – Согласилась Лихо. – Только вот есть одна заковырина, сыгравшая глобальную роль в этой истории. Лукавин со своими реформаторами – люди, как бы помягче сказать: не совсем соответствующие этим ролям. Умные – да. Можно даже сказать – что нетрусливые. Но тут всё-таки требуется наличие некоторых качеств, которых у них никогда не наблюдалось. Они бы смогли выпихнуть Кривенкина на покой, возможно, даже вечный. Но для этого им нужно было дойти до какого-то предела, до точки невозврата. Но им попросту не дали времени. Муринов тогда пытался намекать на помощь, но при условии, что наверху будет красоваться его историческая личность. Не договорились, конечно же... Если бы договорились, не пришлось бы нам сегодня делать то, что сейчас делаем. Но – уж как сложилось...

– А, нас из города-то выпустят? – Поинтересовался Шатун. – Коль пошла такая чехарда... Остановят где-нибудь на окраине, и шарахнут из чего-нибудь тяжеловесного, чего даже "Горыныч" не переварит. Не опасаешься?

– Вот чего не боюсь – так этого. Собственно, сегодняшняя делёжка власти – это верхушечные игрища. Не будут они объявлять сегодня чрезвычайного положения, чтоб мне так жить. Если Муринов действительно пошерудит у Кривенкина в нежном месте куском арматурины – тогда, скорее всего, с завтрашнего дня начнётся усиление, переформирование, и прочие забавы путчистов. Пока он думает, или хотя бы предполагает, что Кривенкин поступит с ним по-джентльменски – он будет играть по правилам, без лишних усугублений. Если же Кривенкин до конца разыграет свою партию – то ничего не будет вообще. Поправьте меня, если я где-то нафантазировала.

– Да нет, ничего невероятного... – Признался Алмаз, и Книжник с Шатуном молча кивнули, соглашаясь с выводом. – Разве что стоит допустить дохленькую вероятность того, что что-то пойдёт не так, и начнётся кавардак с повсеместным применением огнестрельного...

– Вероятность всегда есть. Вот если она вдруг выпрыгнет, как бесёнок из коробочки, тогда и приспосабливаться будем. Я хоть девушка и не совсем бесталанная, но всё предусмотреть не могу. Поживём – увидим. В конце концов, вокруг ведь никто не торопится по нам ахнуть, хотя бы из рогатки. Или выкинуть ещё какую нездоровую ахинею. Так ведь?

Ей никто не ответил. Блондинка не стала переспрашивать, прекрасно понимая, что услышана, и понята в полном объеме. "Горыныч" мчал через утреннюю столицу.

– Короче, господа подельнички. – Лихо выгнала заползшее в салон внедорожника молчание. – План у нас такой. Запастись жратвой, и горючкой в путь-дороженьку, и дёргать дальше. Притворяясь туристами, или кем ещё там: Книжник, придумай – ты у нас самый информационно подкованный...

Сама знаю, что туристов здесь уже двадцать пять годочков, как не водится, можете не ржать во весь голос. Можем, кстати, задвигать, что у нас с Книжником медовый месяц. А Алмаз, с Шатуном – свидетели. Ну, вот так вот получилось, что не свидетель, и свидетельница: что поделаешь... Допустим, потому – что мама Алмаза ждала девочку, а родился вот такой ворошиловский стрелок, помноженный на что-то невероятное. Если смотреть на проблему с этой точки зрения – вроде бы как и всё на своих местах. Относительно, конечно же...

– Тьфу на тебя! – Беззлобно сказал Алмаз, глядя на гогочущего Шатуна. – Мне вот страшно интересно, кто бы из тебя получился, не произойди в нашей реальности такого бардака, как Сдвиг. Небось, учительницей младших классов была бы. Или этой, как её – в самолётах обслуживают... Книжник, напомни.

– Стюардессой.

– Во-во – стерводессой. – Просиял Алмаз. – Словечко, каюсь – только что сам сочинил, но ведь твою подлинную сущность, иногда всё же проглядывающую сквозь маску пай-девочки – отражает полностью. Поправьте меня, если я где-то присочинил.

– Один-один. – Заметила блондинка, под дружный хохот троицы. – Матч будет продолжен, при наступлении первой же подходящей ситуации. Алмаз, ты же знаешь – я никогда не проигрываю. Так, что – ты сильно рискуешь. Одумайся, о – безумец, и я пощажу тебя, оставив твоё чувство юмора не посрамлённым. Так как?

– Всё-таки я рискну. Должно же хоть когда-то повезти!

– Дуракам, бывает, везёт...

– Два-один, пожалуй. – Хмыкнул Алмаз. – Следующий ход – мой. Буду бить ласково, но по самым болевым точкам.

– Договорились.

Столичная жизнь шла своим чередом. Площадь трёх вокзалов, в просторечии – "Трёшка": к которой подкатил "Горыныч", уже врубила активную жизнедеятельность на максимальные обороты. Являя собой причудливую помесь делового центра, и глобальной барахолки. На которой, любой платежеспособный обитатель этой планеты, мог найти практически всё. Поезда здесь не ходили уже, понятно с каких времен, а после того, как от Лужников осталась только воронка геометрически правильной формы с оплавленными краями, и глубиной примерно в шесть-семь метров: вся торговая братия, по мере восстановления хоть какого-то подобия денежно-товарных отношений, облюбовала именно площадь трёх вокзалов.

– Власть может меняться хоть дюжину раз на неделе. – Лихо окинула взглядом великанскую "толкучку". – Но она обязана соблюдать одно-единственное условие. Никогда не покушаться на "Трёшку". Иначе она обречена на поражение. И это так же верно, как то, что Книжник сейчас самозабвенно созерцает мою задницу. Хочешь, я тебе с "Трёшки" какую-нибудь сговорчивую мамзель притараканю? За твою "Гюрзу", она из тебя настоящего самца изваяет, с душой и страстью. Без всяких комплексов. А то ведь, небось, только в теории силён. А, Книжник?

Пунцовый очкарик сделал вид, что неотрывно, и восторженно любуется до сих пор идущими часами на главном фасаде Казанского вокзала.

– Ну, не хочешь – как хочешь. – Лихо вышла из кабины внедорожника. – Слёзно уламывать не стану, это дело сугубо добровольное: и каждый сам за себя решает, когда ему, и – с кем ему... В общем, так, други мои. Расклад такой же, как, и на Тверской. Только теперь мы с Шатуном по торговым рядам прогуляемся, а Алмаз с книгочеем – стоят на страже личного имущества. "Трёшка" всё-таки: не консерватория. Колёса у "Горыныча" уведут за полминуты, только отвернись. Законы толкучки, ничего не попишешь. Классика жанра, в конце концов... Пошли, Шатун.

Они направились к ближайшему, самодельному торговому павильону средних размеров, украшенному довольно бездарно выполненной вывеской. Уведомлявшей любого, владеющего грамотой, что данное заведение называется неприхотливо, и без претензии на оригинальность – "У Севы Есть Всё". Именно так – с большой буквы. Дверь, как и полагается – была нараспашку, призывая заходить, и безраздельно окунаться в пучину приобретательства. Лихо зашла внутрь. Шатун остался на улице, краем глаза наблюдая сквозь мутноватое стекло за процессом общения блондинки, и хозяина торговой точки.

– Чего изволите? – Обретающийся внутри организм лет шестидесяти, с бородой старика Хоттабыча, и юркими глазками проныры, моментально сбросил с себя налёт сонливости. – Запчасти, шмотки, ещё кое-то по мелочи...

– Горючка, жратва, и карта автомобильных дорог страны. – Перечислила Лихо. – Нам идти дальше, или же вывеска у входа некоторым образом отображает реальное положение вещей? А, Сева?

Торговец погрустнел.

– Консервов маленько наскребу. А так, вообще-то...

– Понятно. – Констатировала блондинка. – Налицо все устаревшие финты для заманивания доверчивых покупателей. Советую добавить на вывеске слово "почти". "У Севы Есть Почти Всё".

Всегда будет наличествовать отмазка, на тот эпизод, когда вдруг клиент попадётся крайне щепетильный, в плане соблюдения обнародованных обязательств. Всегда можно будет развести ручками, и с видом безграничного сожаления сообщить – что, оригинал мумии Рамзеса, или там -

философский камень: были проданы буквально пять минут назад. А потом уже предлагать консервы, и прочие залежалости.

Обладатель джинновой растительности на физиономии, внимал с видом вселенского раскаяния, но в глазах стояло непрошибаемое выражение – "Не учите меня торговать!". Лихо пожала плечами, и развернулась, собираясь уходить.

– Как выйдете, сверните направо. – В спину ей сообщил Сева, на лице которого незамедлительно начала появляться утраченная ранее сонливость. – Метров двести пройдёте, до оранжевого павильона с таким ба-альшим ржавым пятном возле входной двери. Там ещё раз направо. Уткнётесь в двухэтажный серый ангар, без названия. Спросите Ашота. Там всё будет. Только скажите, что вы от Севы.

– Гран мерси. – Лихо покинула павильон. – Гребём к Ашоту. Надеюсь, что тот минимум, который необходим нам для выживания, у него имеется. Иначе разочаруюсь в "Трёшке", к бениной маме...

Они двинулись в заданном направлении, и через пять минут уже стояли возле того самого ангара. Цветом точь-в-точь, напоминающего находящегося в состоянии покоя "хамелеона".

Одна створка широких ворот была лишь немного приоткрыта, и несколько несуетливых, но шустрых личностей выносили какие-то картонные коробки, загружая их, в припаркованный рядом с ангаром -не первой молодости минивэн. Лихо неторопливо прошла внутрь. Шатун держался сзади – безымянный ангар выглядел солидно, и расслабляться не следовало. "Трёшка" всё-таки...

– Тебе кого, да? – Возникший на пути Лихо персонаж, был самую малость старше её, и таращился на блондинку чёрными, навыкате глазами. – Жэнские трусы не продаём, видишь, да? И "Тампакс" тоже нэт. Ничего нэт. Пэрэучёт, да...

– Мне бы, с Ашотом парой слов переброситься. – Лихо могла слёту срифмовать, куда представитель южных народов мог бы засунуть себе отсутствующий в продаже "Тампакс": но сдержалась. – Мы от Севы. Товар нужен.

– Какой Сэва? Нэ знаю никакого Сэву! – Он потянулся к плечу Лиха, намереваясь развернуть её лицом к выходу, и начать выталкивать из помещения. – Иди отсюда!

Блондинка поймала жилистое запястье в захват, когда оно почти коснулось её плеча, и сделала короткий поворот, приплюсовав к этому – лёгкий наклон туловищем. Абрек взвыл, подламываясь в коленях, и шлёпаясь на бетонный пол. Лихо держала его, не собираясь отпускать, но и не усиливая нажим. Черноглазый работник безымянного ангара стоял на карачках, неконтролируемо выдавая такие перлы нецензурной словесности, что Лиху захотелось довести приём до логического завершения. Но тогда бы это закончилось двойным переломом.

– Рот закрой. – Лихо всё же слегка усилила нажим, перекрывая поток брани, и внимательно наблюдая за тем, как к ним уже спешат четверо, правда, безо всякого оружия. При наличии тут Шатуна, эта четвёрка никак не выглядела приличным сопротивлением. Блондинка ждала.

– Ай, тихо, тихо! – Пузатый, чёрный, как грач, ростом чуть пониже Шатуна – персонаж выкатился откуда-то сбоку, успокаивающе размахивая руками. – Зачем кричим, зачем беспорядок делаем?

Четвёрка сразу сбавила темп, остановившись метрах в трёх от выразительно улыбающегося громилы, даже не думающего тянуться за тесаками. Судя по их лицам, появление толстяка их скорее обрадовало, чем огорчило.

– Что случилось, дорогая? – Толстяк встревожено посмотрел на спокойно стоящую Лихо. – Зачем Арут на коленях стоит? Перед такой красивой женщиной не устоял, да?

– Трусы мне продавать не хочет. – Блондинка задумчиво смерила взглядом вновь прибывшего. – А как прожить простой русской бабе, без нижнего белья, в суровом, перманентно меняющемся мире? И с Ашотом тоже знакомить не хочет. И вообще – ведёт себя очень невежливо. Очень.

– Я Ашот. – С достоинством ткнул себя пальцем в грудь толстяк. – Что хочешь, говори.

– Нас сюда отправил Сева. – Для полного понимания, Лихо свободной рукой изобразила бороду до пояса. – Сказал, что у тебя есть то, что нам надо.

– А вы не от Занозы? – Ашот произнёс это будничным тоном, но Лихо уловила в его голосе, скрытое напряжение. – Нет?

– Мы – сами по себе. Нам нужна горючка, еда, и карта автомобильных дорог страны. – Терпеливо разъяснила блондинка. – Платить будем "стволами". Рабочими, боекомплекты прилагаются. Договоримся? Или есть какие-то сложности?

– Какие сложности?! – Расцвёл Ашот, и нетерпеливо замахал руками на застывшую в ожидании какого либо поворота ситуации, четвёрку. – Идите, работайте! Дорогая, красивая – Арута отпусти, пожалуйста. Он больше так себя вести не будет, я слово даю. Слово Ашота Татуляна. Я ему сам потом расскажу, как себя с людьми вести надо. Он здесь недавно, ещё не освоился как следует. Отпусти, очень прошу.

Лихо ослабила захват, и черноглазый поднялся с колен, потирая пострадавшую руку.