Текст книги "Пешки Сдвига"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 38 страниц)

Просвет и действительно обозначился, спустя пяток минут. Алмаз поддал прыти, "Горыныч" покатил со скоростью тридцать километров, и "чистюли" всё быстрее ссыпались с него, как блохи с Барбоски, проходящего процедуру выведения паразитов.

Спустя четверть часа, внедорожник выскочил на шоссе, соединяющее Нижний, и Чебоксары.

– Вот и всё, а мы боялись. – Алмаз воодушевлённо притоптал газку, и бронированный монстр, с задором начал поглощать расстояние, навёрстывая упущенное время. – В Новокузино катались. Там, вот радость-то – в июле, обнаружились "чистюли". Бля, я от всего пережитого, стихами заговорил. Что же будет, когда до места доберёмся? Не иначе – Александр Сергеевич снимет свой щегольской цилиндр, перед вашим покорным слугой...

– Если мы раньше перед Сдвигом штаны не снимем. – Изрекла Лихо. – А так, конечно – возможно всё. Абсолютно всё.

– И это мне говорит человек, который совсем недавно читал лекцию о вреде малодушия... – Алмаз удивлённо присвистнул. – С чего бы это?

– Алмазик! – Блондинка наставительно подняла вверх указательный палец. – Можно дать слабину, а можно, от нечего делать – просчитывать варианты: так, на всякий пожарный. Что и происходит в данный момент. Чуешь разницу?

– Чую.

– Ну, вот и чудненько. Чуй дальше, чтобы мне тебе элементарные вещи больше разъяснять не приходилось. Чтобы всегда, и везде – был здоровый, и всеобъемлющий "Чуй с тобой".

– Чуй с нами, чуй с ними, чуй лучше всех. – Книжник подхватил и развил заданную Лихом тему.

– Чего-то я расслабился, и забыл, с кем еду в одной машине. – Сокрушённо сказал Алмаз. – Сколько там счёт? Опять ты ведёшь?

– Умничка. – Лихо лукаво посмотрела на него. – Ты веди, веди бибику. Потом будешь грандиозные планы сокрушительной мести громоздить один на другой. Чтобы, в конце концов, понять: что беспочвенные надежды – это твой конёк. Чуешь?

Алмаз ничего не ответил, сделав вид, что вышесказанное относится к нему так же, как валяющаяся под ногами, раздавленная "чистюля" – к изготовлению классического китайского фарфора.

Чебоксары миновали, не заезжая, и направились в сторону Казани. Время было уже за полдень, "горьковка" больше не норовила выкинуть какую-нибудь каверзу, вроде той, из-за которой им пришлось пускаться в объезд, через Новокузино, обогатившее их познания, касающиеся очередных представителей вредоносной фауны Материка.

Чуть больше полутора сотен километров, разделяющих Чебоксары и Казань, "Горыныч" преодолел за неполных три часа. Недалеко от бывшей столицы Татарстана, перекусили в придорожной харчевне, расставшись с тремя обоймами от "Фаворита", и одной "УРкой". Поздний обед прошёл без эксцессов. Хозяин точки общепита, уважительно косясь на Шатуна, и покарябанную физиономию Книжника, сообразил неплохой достархан. Без разносолов, но с полным насыщением.

– До Набережных, почти три сотни ехать... – Алмаз выковырял из щербинки между зубами, мясное волоконце. – Может, здесь задержимся? А с рассветом покатим.

– Сейчас разберёмся. – Лихо потянулась, и взяла курс по направлению к владыке проезжающих мимо, опустевших желудков. – Скажите, любезный...

Через минуту она вернулась.

– Поехали. Шеф-повар уверяет, что до Набережных Челнов не дорога, а просто загляденье. Не хватает только красной ковровой дорожки поверх... Снимаемся с якоря, мальчики.

– Спрашивать, не надул ли он тебя – просто оскорбительно. – Алмаз поднялся из-за стола. – Хотя рожа у него продувная, м-да... Впрочем, согласно канонам, какая ещё "вывеска" может быть у придорожного кабатчика? Сходится по всем аспектам. Поехали.

Дозаправив "Горыныча", они двинулись дальше, не заезжая в Казань.

– Расскажи про Казань, что ли... – Разомлевшая от сытного обеда, Лихо с максимальным комфортом устроилась на сиденьи, вытянув ноги. – Давай, Книжник. Что мы потеряли, что не увидим...

– До Сдвига, Казань была на шестом месте по количеству населения, в Российской Федерации. – Очкарик начал нехотя развлекать спутников. – Столица республики Татарстан. Бывшей.

Он замолчал, скучающе глядя в окно.

– Город был основан, не менее тысячи лет назад. Название города, по самой распространённой версии, пошло от древнебулгарского слова "казан", что в переводе на русский – означает "котёл". Из достопримечательностей, особо можно выделить мечеть Кул Шариф, площадь Тысячелетия...

Он широко зевнул, снял очки, потёр ладонями глаза.

– Я лучше посплю. – Книжник ещё раз зевнул, и откинулся на спинку сиденья. Через минуту он крепко спал. Лихо поглядела на него, и тоже зевнула, устраиваясь поудобнее. Шатун прислонил голову к стеклу, и закрыл глаза. Алмаз разочарованно поглядел на безмятежно кемарящих спутников, и полностью переключил внимание на дорогу.

Небо начало затягивать серебристыми, с чуть заметной голубизной, облаками. Алмаз, всё чаще поглядывал вверх, борясь с нарастающей тревогой. Серебристые кучевые – это, если не верный предвестник малиновых с прозеленью: то, во всяком случае – неопровержимый признак того, что вероятность появления последних, становится несколько более близкой.

– Ещё этого нам не хватало... – "Человек без промаха" погнал "Горыныча", выжимая из него десять десятых того, на что он был способен. – Вот веселуха будет, если накроет...

От малиновых с прозеленью облаков, имеющих препоганейшее свойство, сваливаться как первый снег на лысину, затягивая небосклон в считанные минуты: никто и никогда – не ждал умилительного в своём человеколюбии, времяпровождения. Всё обстояло как раз наоборот.

Природное явление, которое особо циничные юмористы, лирично именовали "малиновкой", по пагубности воздействия на человеческий организм: стояло примерно посередине – между Всплеском, и теми самыми "тёмными-тёмными ночами", вызывающими жутчайшую депрессию. Оно было довольно кратковременным, малиновая с прозеленью, завеса облаков, как правило – держалась не более полутора-двух часов. Но вот эффект...

Эффект тоже держался не более пары-тройки круговых путешествий минутной стрелки по циферблату. Описывая его вкратце, можно сказать только одно: человек, ощущающий его, испытывал на себе примерно такое же состояние, какое достигается только недельным турне, по мировым пыточным. Где он пребывал отнюдь не в качестве зеваки-экскурсанта...

Мозг человека оставался в полной неприкосновенности, в отличие от того же воздействия Всплеска.

Но лежать пластом, ощущая, как тебя с макушки – и, до кончиков ногтей на пальцах ног – корёжит от страдания, кажущегося вечным: вещь немногим лучшая. У некоторых, попросту не выдерживало сердце, кто-то сходил с ума. Всякое бывало...

На созданий Сдвига, колышущийся над головой, малиновый "кисель", оказывал диаметрально противоположное воздействие. Небывалый прилив агрессии, нечувствительность к боли, полная блокировка инстинкта самосохранения. Даже не блещущие отвагой кровохлёбы, в момент активности "малиновки", вели себя примерно так, как это произошло в Суровцах. В тот самый вечер, после которого поселок перестал существовать.

Но тогда, Алмаз точно помнил это: на небе не красовалось даже никакого намёка на малиновое, с прозеленью, сумасшествие. В какое безумие это может вылиться сейчас, когда "малиновка" будет помножена на происходящие изменения... Алмаз старался не думать.

Гарантированно спастись от двух, трёхчасовой боли, в отличие он Всплеска, можно было только одним способом. Затаившись где-нибудь поглубже, в помещении типа "бомбоубежище". Средством, в некоторой степени снижавшим нахлынувшие болевые ощущения, был банальный анальгин. Причём, как ни парадоксально это выглядело: с безнадёжно просроченным сроком годности. Который почти сразу же исчез из повседневного оборота. Купить его можно было только за совершенно хамскую цену, которую ломили желающие продать некоторые излишки обезболивающего. Положение несколько облегчал тот факт, что "малиновка" имела честь появляться на небосклоне не чаще пары раз в год, а порой и реже. Закономерность её визитов, никаким расчетам не поддавалась. Разве что, летом она появлялась несколько чаще, чем в остальные времена года.

Алмаз потрогал лежащую в кармане куртки, упаковку анальгина. Глыба, способами, в которых в отличие от пряника – преобладал внушительный кнутище, применяемый к особо потерявшим чувство меры, продавцам столь нужного препарата: обеспечил Суровцы некоторым количеством таблеток. Дефицит – дефицитом, но на дефицит совести – бывший глава Суровцев всегда реагировал однозначно, и очень чувствительно для виновника этой реакции.

В случае своевременного приёма, турне по пыточным, заменялось неудачным посещением стоматологического кабинета. Усугублённым парой боксёрских раундов на профессиональном ринге, в которых ты исполнял роль мальчика для битья. Это тоже было малоприятно, но выбирать не приходилось. Всё-таки, меньшее из тех самых двух зол.

Время шло, но серебристые кучевые, не торопились становиться малиновыми. Шатун с Книжником беззастенчиво дрыхли, и только Лихо иногда открывала один глаз, чтобы убедиться в стабильности обстановки. Алмаз немного приободрился – шансы на то, что корчиться на сиденьи, переживая далеко не самые лучшие часы в своей жизни, не придётся – преобладали.

– Долго ещё? – Зевнув, Лихо окончательно открыла глаза. – А "малиновка", как я понимаю, откладывается на неопределённое время...

– Через Каму только что перебрался. – Алмаз ещё раз посмотрел на небо, убеждаясь, что угроза, судя по всему – миновала уже окончательно. – Километров поменьше сотни, но поболе пятидесяти ещё колесить. Дорога – блеск. После такой дороги, ехать дальше не сколько страшно, сколько уныло. Ведь, скорее всего, больше не будет такой невероятной роскоши...

– А что поделать? – Лихо смотрела на исчезающую под колёсами "Горыныча", серую ленту федеральной трассы. – И если учесть, что после Челнов, места пойдут почти сплошь отравленные духом самой разнузданной анархии... Действительно, уныло. Мы сейчас, если можно так сказать, к последнему оплоту демократии движемся, на всех парах. Алмаз, как ты относишься к либеральной общественности? Надо полагать – с трепетом, и обожанием...

– С полным безразличием. – Сказал Алмаз. – Как я должен относиться к шушере, с надрывом призывающей взасос лобызаться с мутантами? И признавать за ними равные права, вкупе с прочей тряхомудией... Я, конечно всяких, на головушку скорбных повидал: но эта разновидность – самая шизофреническая. Избранные новой реальностью, бля... Чего-то я не видел ни одного из них, пляшущих на "родимом пятне", вприсядку, с дюжиной-другой порченных. Так сказать, для наглядного примера братского единения...

– Кому охота быть в лапшу порванным. – Согласно кивнула блондинка. – Помню, оказия случилась, в Суровцы припёрлись двое. "Стражи Равновесия", бля... Ты тогда с Шатуном в Замурино отлучался как раз, точно помню. А эти просветители, сразу к Глыбе нагрянули. Умнее ничего придумать не могли, идиоты...

– А ты, про это не рассказывала... – С интересом глянул на неё Алмаз. – Чего так?

– Да потом, может помнишь – к вечеру "вихревские" шалопаи, вздумали Андреичу ультиматум выкатить со всем старанием. Тоже идиоты. Ну, как то само собой, переросло в затяжной огневой контакт, и прочие трудности жизни... Некогда было байки травить. А после, как-то подзабылось.

– "Вихревских" помню. – "Стеклорез" вписался в поворот, возле которого был покоцаный временем и невзгодами, указатель направо, с почти незаметной в сумерках, надписью "Казыли". – Примитивно ребята шалили, никакой изобретательности... И кончили так же.

– Так вот. – Лихо убрала свалившийся со лба локон. – А эти "уравновешенные", как раз, намедни, заодно с Германом притрухали. Знаток ещё высказывался потом, что он их предупреждал к Андреичу не соваться с таким духовным багажом. Да не послушались. Фиг ли, гуманисты.

– Ну, и? – Алмаз широко улыбался, в предвкушении. – Глыба, я так полагаю – растолковал простым армейским языком. Про любовь, про гармонию. В его понимании, естественно...

– Так оно и было. – Лихо открутила пробку с бутылки, и сделала глоток воды. – Уф... Андреич, ненавязчиво вертя у них под носом, одолженным у меня "Потрошителем", и с добавлением сугубо деловых оборотов речи, которые по совместительству, как ни странно, сплошь и рядом оказывались нецензурными: довёл до их сознания, что их идеи являются насквозь растлевающими, далёкими от истинных человеческих нужд, и недееспособными.

– Дошло?

– А то! Когда это у Андреича не получалось кого-нибудь вразумить? Писались, и какались, причём второе было нисколько не гуще первого. Заикались, и бледнели. Потом, под личным присмотром Глыбы, провели тщательную уборку территории возле "конторы", и были отпущены восвояси. С пространным разъяснением того факта, что уборка была деянием несравненно более благим, чем все их либеральные ценности...

– Усвоили урок-то? – Алмаз ржал так, что на глазах выступили слёзы.

– Не знаю. Но Суровцы покидали чуть ли галопом, причём в хвост, и в гриву – неуравновешенным...

От смеха Алмаза, проснулись Книжник с Шатуном, и история был повторена "на бис". Для Шатуна.

Книжник, который присутствовал при озвученном эпизоде из жизни Суровцев, добавил в повествование, несколько сочных деталей, вызвавших повторных хохот "стеклореза".

– Узок их круг, и страшно далеки они от народа. – Процитировал Книжник чьё-то высказывание. – Но убрались чисто, тут не придерёшься. Интеллигенция.

Плотина, по которой проходили железнодорожный, и автомобильный пути – в отличие от трассы, соединяющей Казань и Набережные Челны: была в аварийном состоянии. Алмаз притормозил, с сомнением вглядываясь вперёд.

– Не скажу, что полный аттракцион "Старая рухлядь", но нервишки щекочет одним только видом... – Он вздохнул, напряжённо прощупывая взглядом будущий маршрут, частично скрытый в сумерках. – И качественно щекочет, скажу я вам...

– Предложения? – Лихо тоже приникла к стеклу, оценивая степень обветшалости пути. – Нет? У меня, как ни странно – тоже. Или ехать, или идти пешочком.

– Давайте, я проеду. – Книжник с некоторой долей мечтательности посмотрел вперёд. – С разгона. Вжжик! – и на другом берегу. А вы налегке перейдёте.

– Летят кровохлёбы – салют дуралею. Бегут свистопляски – салют дуралею. – Блондинка, прищурившись, посмотрела на очкарика. – Примерно так. Понятно выражаюсь?

– Не пустите за руль... – Книжник понурился. – Так бы сразу и сказали.

– Вот так сразу – и говорю. – Лихо посмотрела на Алмаза. – Ну, пан или пропал? С разгона, конечно же – не резон: а вот потихоньку можно рискнуть. Подкалымишь на шампанское?

Алмаз кивнул, не раздумывая. Шатун выгрузил из "Горыныча", на самый мизер полегчавшие рюкзаки, и оттащил их в сторону. Книжник с Лихо выпрыгнули из машины, оставив Алмаза в одиночестве.

Внедорожник заурчал мотором, и тихонько тронулся с места. Самый опасный участок дороги, длиною метров в сорок, был ровно посередине: часть плотины пошла частыми трещинами, немного прогнувшись вниз, и влево. "Горыныч" приближался.

Передние колёса въехали на повреждённый отрезок пути. Алмаз, превратившийся в один большой нерв, почти так же – как при стрельбе в экстренных ситуациях: чувствовал каждый миллиметр дорожного покрытия, таящий в себе угрозу обрушения.

"Горыныч" проехал три метра, пять – полностью въехав на просевший участок, двинулся дальше. Десять метров, двадцать... Двадцать пять.

Левое переднее колесо начало проваливаться вниз! Алмаз среагировал миллисекундой раньше, словно уловив, когда произойдёт неизбежное. "Горыныч" дёрнулся вперёд, мелкое крошево полетело из-под колёс, свет фар плясал на маячащей впереди, ровной поверхности. Книжник что-то закричал, но крика было не слышно, в ушах Алмаза стоял только шум работающего на полных оборотах двигателя.

Пять метров, восемь, пятнадцать! Внедорожник выскочил на более надёжную часть плотины, и покатил в конец.

– Ебулдыцкий шапокляк! – Облегчённо выдохнула Лихо. – Когда у дракона есть опытный наездник, это всё-таки много значит. Пошли, ротозеи. Путешествие продолжается.

Лихо с Книжником, на двоих уцапали рюкзак полегче, и потащили его к машине. Шатун навьючил на себя остальное.

Алмаз сидел в кабине, с непонятной улыбочкой глядя перед собой.

– Надеюсь, рассудком здесь никто не повредился, и Боливар поскачет дальше, унося на себе четырёх отважных воинов. Волею судьбы ввергнутых в самое опасное приключение, которое только можно себе вообразить. – Лихо оценивающе посмотрела на Алмаза.

– Да всё нормуль. – Тот как-то невесело ухмыльнулся. – Просто, было бы глупо шарахнуться вниз. Ой, как глупо. Пусть и не в одном шаге от финала, но всё же...

– Так я и говорю, что у нас на всех – один ангел-хранитель... – Прогудел Шатун, загружая рюкзаки обратно в машину. – Или всех сразу схлопнет, или никого.

– Сдаётся мне, что ты прав. – Алмаз стал прежним, собранным. – Поехали, что ли... Спать хочу. Это вы выдрыхались без малейшего зазрения совести. Лихо, подмени.

Блондинка села за руль, и "Горыныч" направился к въезду в город.

– Кто бы нас встретил, да с распростёртыми объятиями. – Лихо рулила по улочке, пытаясь высмотреть хоть кого-то, способного подсказать вариант ночлега. Окраина города выглядела пустынной, заброшенной давно и прочно.

– Да что же это такое... Ни единой живой души. – Блондинка свернула направо, на широкую улицу, явно ведущую в центр. – Хоть бы кто-нибудь...

Человек выскочил из темноты, на дорогу метрах пятидесяти от "Горыныча", на бегу заслоняясь рукой от света фар, как будто от чего-то опасного, злого: и бросился прочь, в темноту. Вслед ему, из этой же самой темноты, с той стороны, откуда он появился, вылетела то ли палка, то ли арматурина. Угодившая прямиком по ногам. Человек, мотаясь, как тряпичная кукла, кубарем покатился по асфальту, нещадно ударяясь всеми конечностями. Догнавшая его штуковина металлически звякнула, приземлившись на дорогу: точно – кусок арматурины... Следом за ним, из темноты выскочили ещё трое, а несколько секунд спустя – ещё четверо. Пострадавший принялся подниматься, держась за правый локоть, который пострадал больше всего. Но подскочившая троица окружила встающую с асфальта фигуру, и нога одного из них, смачно, с какой-то даже нетерпеливостью – въехала человеку по рёбрам.

– Торможу. – Лихо бросила отчаянный взгляд на сидящего рядом с ней Алмаза, и остановила "Горыныча" метрах в двадцати от сгрудившихся вокруг лежащего человека, силуэтов.

Несколько человек обернулись на звук остановившегося внедорожника, загораживаясь ладонями от бьющего в глаза, света фар.

– Чё, сука, отбегалась?! – Тот, который ударил человека по рёбрам, упёрся ему подошвой ботинка в лицо, и придавил к асфальту. – Знаешь, сколько тебе теперь, за всю семейку – раком стоять придётся? Где твой брательник, паскуда?!

– Эй! – Лихо сделала несколько шагов вперёд, готовая выхватить "Феникса" из кобуры. – Сбавь обороты, ты, резкий! Да-да, я тебе говорю.

Продолжая прижимать человека к асфальту, "резкий" повернулся на голос, тоже заслонившись ладонью от света. Лихо быстро обежала взглядом всю семерку, выглядывая оружие, или хотя бы признаки его наличия. Ничего такого не наблюдалось. Также не наблюдалось присутствия мутантов, семёрка была полностью нормальной, что немного облегчало задачу.

– Ногу убери, я сказала. – Блондинка сделала ещё пару шагов, остановившись метрах в десяти от этой шайки-лейки. – Быстро убрал! Если ещё не догадываешься, то пуля в колене – это очень, и очень негативное явление. И я его тебе могу обеспечить, играючи, и без всякого слюнтяйства, вроде угрызения совести. Ну?

Тот убрал ногу, с расчетливой медлительностью, призванной продемонстрировать блондинке некое пренебрежение ко всему вышесказанному. И вышел вперёд, оказавшись на метр-полтора, впереди всей стаи. В том, что это была стая, Лихо уже не сомневалась. Микроскопическая бандочка, состоящая из переростков, лет под двадцать. Самому старшему, стоящему в нескольких метрах от Лиха, было лет двадцать пять, и, судя по всему, он был вожаком. Лидером.

– Ты кто такая? – Он сплюнул на асфальт, и растёр плевок ботинком. Медленно, с оттяжечкой. Лихо мысленно усмехнулась. Сие телодвижение выглядело завуалированным оскорблением, показывающим, что он сделал бы с блондинкой, если бы она была одна, и без оружия.

– Слышал поговорку – "Излишнее любопытство, приводит к жидкому стулу"? – Лихо посмотрела ему за спину. Человек, лежащий на асфальте, немного приподнялся, и смотрел в их сторону. Блондинка рассмотрела почти детские черты лица, русые волосы, чуть вздёрнутый нос. Девочка, лет тринадцати. Конечно, может быть Лихо встряла не в своё дело, но ситуация, когда семеро – далеко не дистрофического облика жлобов, гонятся за ребенком, и бьют его ногами: приводила её, самое малое – в холодную, пока ещё сдерживаемую ярость.

– Это наши дела. – Вожак стаи, в которой не водилось даже паршивенького обреза из берданки колхозного сторожа, с вызовом, к которому всё же примешивалась некоторая доля опаски, изобразил ртом что-то наподобие оскала. Испугал, бля...

– Нам её родственник задолжал. – Лидер, у которого были глубоко запавшие глаза, крючковатый нос, и оттопыренные уши, сделал замысловатую фигуру на пальцах: должно быть, показывая всю тяжесть, и серьезность долга. – А мы долги не прощаем.

– Придётся простить. – Лихо выразительно пошевелила пальцами. Никаких сложносочинённых фигур она делать не собиралась, но даже легчайшее шевеление кистью, производимое возле кобуры с пистолетом – вещь несказанно более выразительная, чем остальные взбалтывания воздуха.

– Чё, а без ствола – кишка прохудилась? – Гонора у вожака было определённо больше, чем боязни. – Давай, шмаляй. Ты думаешь, что я при виде пушки, добычу удобрения в штаны налажу?

– И откуда же ты, такой смелый... – Лихо извлекла пистолет, не торопясь направлять его на гипотетическую мишень. – Только вот, кому от этого легче?

– Погоди.. – Шатун оказался рядом с ней, и сделал успокаивающий жест. – Ребятки, а как насчёт пари? Насквозь приземлённого, и выгодного.

– Ну? – Лопоухий вожак перевёл взгляд на него, глаза на пару секунд приобрели форму, весьма близкую к квадрату. – Чё предлагаешь? Только не говори, что один на один биться. Это ещё смешнее, чем эта белобрысая с пукалкой...

– Зачем один на один... – Громила почти застенчиво пожал плечами. – Все на одного. На меня.

– И что? – Главарь произвёл в уме быстрые мыслительные комбинации. – А если мы тебя отбуцкаем?

Конфеток дадите? Или на машинке покатаете?

– Если вы хотя бы собьёте меня с ног... – Шатун с милейшей улыбкой смотрел на лидера этой шпаны. – То девочка остаётся у вас. Плюс вот она. – Он кивнул на Лихо. – Отдаст лично тебе своё оружие. Со всеми патронами. А то, как-то несолидно без стволов...

Он, похоже, нашёл болевую точку вожака, в глазах которого, при очередном упоминании огнестрельных причиндалов, проскочила какая-то болезненная искра.

– А если нет?

– Отдаёте нам девочку.

– Голыми руками? – Лопоухий кивнул на тесаки Шатуна. – Или ты с этими телорезами собираешься выступать?

– Я – с голыми руками. – Шатун, с самым миротворческим видом, поднял вверх внушительные ладони. – А вам разрешаю. Палки там, арматурина вон: или ещё какого мусора насобирайте...

Вожак оглянулся на свою стаю, глядя даже не вопросительно, а повелевающее. Остальная шестёрка замялась, с какой-то зачарованной боязнью глядя на освещённый фарами, массивный силуэт Шатуна. Главарь сделал несколько шагов назад, вернувшись к своим, и негромко сказал несколько фраз, пару раз ткнув в направлении Лиха, точнее – её "Феникса".

– Только не до смерти. – Он снова подошёл на прежнее место, словно выдерживая какую-то дистанцию. – По первому требованию, драка останавливается.

– Конечно. – Громила благодушно кивнул. – Зачем нам лишнее членовредительство? Я, вообще – человек уравновешенный, против насилия. Обстоятельства, бывает, вынуждают...

Он отстегнул ножны с тесаками, передав их неотвязно маячащему около него, Книжнику. Алмаз остался возле "Горыныча", прощупывая взглядом окрестности.

Книжник принял ножны с таким видом, с каким, наверное, какой-нибудь мечтающий о жарких сражениях, обозный поварёнок, принял бы меч от бога войны.

– Молчун, за сучкой посмотри. – Распорядился лопоухий вожак, и самый невыразительный по телосложению член стаи, с нескрываемо обрадованным видом рванулся в сторону, поднимая девочку за руку. – Пошли, пока пушка не проржавела, или эти не передумали...

У троих из шестёрки при себе оказались ножи, один вооружился арматуриной, ещё один – извлёк телескопическую дубинку, с шипастым шариком на конце. Лидер, с ленцой, надел на обе руки по кастету: как успела заметить Лихо – жуткому самопалу, но способному натворить дел, особенно в хватких ручонках. Если верить выражению на лице вожака, именно к таковым он и относил свои конечности. Очень может быть...

– Готовь "пиф-паф", белобрысая... – Кастетовладелец посмотрел на блондинку, и ощерился – думая, что выглядит как минимум барсом: или хотя бы – доберманом. По мнению же Лихо, по сравнению с Шатуном, он не тянул даже на страдающую истощением дворнягу, у которой давно уже выпали все зубы. Лихо не стала корчить рожи в ответ. В принципе, решение, предложенное Шатуном, было самым – так сказать, бескровным. В переносном смысле, конечно же...

Если бы лопоухий главарь не принял выставленное Шатуном условие, пришлось бы загрязнять воздух пороховыми газами, нарушать вечернюю тишину... А так, вроде бы джентльменское соглашение, никаких претензий к проигравшей стороне быть не должно. Само собой, Лихо, как здравомыслящий человек, не стала обольщаться насчёт моральных принципов стаи. Такие чаще всего, вгоняют нож в спину, чем признают поражение. Но если хочется Шатуну размяться, пускай разминается... Физкультура ещё никому, и никогда не вредила. И, к тому же – не худосочных активистов кружка изобразительных искусств собрался потрепать, отнюдь...

Шатун вышел немного вперёд, и свора взяла его в кольцо, держась от громилы подальше. Никому не хотелось лезть первым, как ни зыркал вожак, подталкивая кого-нибудь к началу активных действий. Шатун стоял, опустив руки, на его лице не отражалось ровным счётом ничего. Застывшая маска полного отчуждения.

Лидер стаи, наконец-то бросился первым, в очередной раз в истории человечества приходя к выводу, что нет ничего лучше личного примера. Прямой удар кулаком, нацеленный точно в солнечное сплетение, рассёк воздух. В свете фар, тускло блеснул металл кастета, метнувшегося к цели. Если бы главарь попал, то даже Шатуна не хватило бы надолго, после такого-то удара.

Громила, вроде бы неуклюже посторонился, и лопоухий пролетел мимо, получив от Шатуна почти дружеский шлепок пониже спины. Не сколько для ускорения, сколько для разжигания спортивного азарта. Ещё одна попытка. Ещё...

Шатун каждый раз уходил от почти верного контакта с холодно поблёскивающим металлом, зажатым в руках вожака стаи. Не делая попыток ударить самому.

Лидер, в очередной раз показавший громиле свою незащищённую спину, махнул остальным, приказывая нападать всем сразу, со всех сторон. Физиономия у него была разозлённая, он думал только об одном: как бы достать этого, постоянно ускользающего из-под удара, чужака. Он, похоже, не понимал, что с ним даже не забавляются, пытаясь унизить его в глазах остальной своры: а дают понять, что ещё есть возможность уйти целыми. Или его гордыня была выше этого.

Шестёрка напала слаженно, виден был некоторый опыт: хотя в этот раз явно наличествовала некая нервозность: Шатун был противником незаурядным. Деваться от летящих со всех сторон ударов, с понятия обычного человека – было некуда. Но только не Шатуну.

Он только что был на одном месте – и, вдруг его там не оказалось. Его противники налетели друг на друга, с растерянностью ощущая, что их собственные тела не слушаются хозяев. Круг распался, а Шатун оказался на том же месте, где и был до коллективного нападения. Нападающие, застыв в некотором ступоре, ощупывали себя, пытаясь найти следы повреждений. Ножи, дубинка, арматурина, кастеты – должны были оставить хоть какие-то царапины, ссадины... Но ничего этого не было. А вот почему это случилось – знал только человек-гора, невозмутимо возвышающийся в центре круга.

– Ребятки, наглядная демонстрация закончена. – Кротко заметил Шатун, по-прежнему не пытающийся занять хоть какое-то подобие боевой стойки. – Дальше продвигаться не советую.

Главарь, в глазах которого уже не было ничего, кроме желания превратить громилу в гигантскую, кровоточащую отбивную, снова бросился вперёд – взревев нечто, совсем уж нечленораздельное. Пятёрка бросилась за ним. Не то, не успев сообразить, кто до сих пор был настоящей причиной их невредимости. Не то – рефлекторно последовав за вожаком. Как это бывало раньше, когда им везло. Полоса везения кончилась там, куда могли достать руки и ноги Шатуна.

Шестёрку разметало в стороны, создавалось полное впечатление, что они с разбегу налетели на смерч, ураган, торнадо... Звякнули, попадав на асфальт, причиндалы, с помощью которых, свора собиралась выиграть пари, предложенное громилой. Четверо, без всяких затей, улетели в темноту, откуда чуть погодя, послышались невнятные причитания по поводу резкого ухудшения самочувствия. Вожак, и бывший обладатель телескопической дубинки, остались лежать в пятне света, пребывая без сознания.

– Учишь вас, учишь... – С капелькой сожаления пробормотал Шатун, собирая с асфальта ножи, и всё остальное: конечно же – изобретённое человечеством в самых гуманных целях. – Душу вкладываешь. А отдачи – никакой...

Седьмой член стаи, с тотальным неверием в глазах, наблюдал громилой. Нож, который он держал возле груди девочки, во взгляде которой бурлили примерно схожие эмоции – мелко подрагивал. Шатун закончил со сбором металлолома, и подошёл к ним.

– Есть желание присоединиться к ним? – Он кивнул в темноту, откуда стонали всё тише. – Или как?

Последний участник бандочки, растерянно опустил нож, потом поднял его повыше, к горлу девочки.

– Не балуй... – Предупредил его громила. – А то покритикую так, что будешь завидовать остальным. Отпускай. Я честно выиграл, если ты ещё не понял...

Тот медлил, и Шатун сделал короткое движение: неуловимое взгляду, конечно же... Лезвие ножа оказалось зажатым между его большим и указательным пальцем правой руки. Он легонько шевельнул пальцами, и нож сломался пополам, половинка звякнула где-то под ногами последнего из семёрки.

– Говённая сталь. – Громила проговорил это уже в спину убегающему представителю мелкого криминалитета. – Мне было бы стыдно, с такой рухлядью – на людей бросаться...