Текст книги "Пешки Сдвига"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 38 страниц)

– Да никто не против. – Сказал Книжник. – Просто не верится, что всё будет так просто. Каламбур вышел, однако. А на самом деле, поживём – увидим.

Он был, в довольно благодушном настроении, поводом для чего, служило то, что его целых два раза пускали за руль "Горыныча", в совокупности позволив проехать примерно одну шестую из пройденного за последние четыре дня, расстояния. А чего бы, и не пустить? Дорога если не скатертью, то уж точно – не помесью стиральной доски с буреломом: нечисти никакой днём с огнём не докличешься... Пару раз пришлось пускаться в объезд, потеряв в общей сложности примерно десять часов: но никаких препятствий, им так и не встретилось.

– Устами будущего министра образования – глаголет истина... – Лихо усмехнулась уголком рта. – И, если меня не подводит память, то где-то здесь должна начинаться территория, имеющая суровое, и многозначительное название "Зайти – не выйти". Так ведь, Книжник?

– Ага. Начинается.

– Вот и поглядим-посмотрим, как у нас обстоят дела с приключениями на все части тела. Если пройдём без сучка и задоринки: или хотя бы намёков на эти существительные – то это будет ещё одним довеском в копилку версии стеклореза...

Время тащилось медленнее медленного, внедорожник катил, переваливаясь с боку на бок, как самый натуральный дракон: попавший на самое начало конкурса красоты, и теперь клянущий себя за невоздержанность, по причине которой летательные способности оказались временно утраченными.

Проехали Кошево, и через некоторое время, заброшенная лента Транссиба, идущая параллельно дороге, убежала вправо, пропав из вида.

– Ещё километров двести с ма-а-аленьким гаком, и Кемерово примет четырёх усталых путников, обеспечив им, кров и пищу. – Алмаз мощно зевнул, и потянулся. – Вот только при таких заоблачных скоростях... Короче, все поняли, что я имею в виду.

– Так выйди, подтолкни... – Сказал Шатун. – Глядишь, ускорение получим, и через часок-другой, Кемерово узрит наши счастливые лица. Не появилось желания?

Алмаз ничего не ответил, притворившись, что засыпает скоропалительно и неотвратимо. Громила скорчил ехидную мину, и уставился в окно.

– Книжник, расскажи анекдот, что ли... – Без особой настойчивости попросила Лихо. – А то засну сейчас, как этот говорун на соседнем сиденье. А женщина, засыпающая за рулём – это пострашнее глупостей Алмаза, которые он имеет обыкновение – озвучивать, пытаясь заставить меня трепетать перед его интеллектом...

Алмаз пробурчал что-то невнятное, по-видимому, и в самом деле засыпая. Книжник закатил глаза кверху, но явно не для того, чтобы вспомнить хоть какой-нибудь анекдот. А скорее всего – выбирая, какой из них посмешнее. Потом нерешительно кашлянул, и предложил:

– А хочешь... я тебе стихи почитаю? Нормальные стихи.

– Сам музу насиловал? – Заинтересовалась блондинка. – Или списал у кого-нибудь, в небезуспешной попытке выдать за свои вирши? Колись, очкастый.

– Ну, списал...

– Ай, правду сказал! – Лихо звонко щёлкнула пальцами. – Ладно, давай, охмуряй слабую женщину... Давно мне стихов в нежное ушко не нашёптывали с придыханием. А если быть, совсем педантичными, то не водилось у меня в жизни, таких моментов. Про "давно" – я так, без всяких на то оснований, сказала. Покажите мне женщину, которой весьма за тридцать, и она не сочиняет невинные сказочки про некую реальность, в которой ей хоть иногда хотелось бы пожить. С галантными ухажёрами, орхидеями, которые очаровательно смотрятся на шёлковом постельном белье в лучах восходящего солнца. И шедеврами мировой поэзии, посвящёнными ей одной – неповторимой и божественной... Читай давай. Пока я сама тебе на уши не присела.

Книжник откашлялся, и начал читать.

Мы напишем эту пьесу,

где драконы и принцессы.

ренегаты, пилигримы,

колдуны...

стали звон, гербы и латы,

и патетика баллады,

и король -

не возвратившийся с войны...

где разлука вместе с ложью,

как шагреневая кожа,

к эпилогу исчезает -

без следа.

но оставит боль утраты,

и лакеям, и солдатам,

и чуть-чуть -

великосветским господам...

где донос, стилеты, яды,

чернокнижные обряды.

и балы, и монологи -

о Любви...

перепутья тьмы и света,

талисманы, амулеты.

и сдержавшаяся клятва -

на крови...

где молитва, честь и вера,

реверансы и манеры.

парадоксы и дилеммы,

и весна.

искупленье, доблесть, слава,

на простое Счастье право.

только жаль,

что эта пьеса -

не о нас...

– А ещё что-нибудь знаешь? – Спросила блондинка, помолчав с минуту. – Читай...

Книжник чуть помедлил, и продолжил.

...вы слишком хороши для этих снов,

где плачут свечи с запахом лаванды,

где с виконтессами – патриции и гранды,

на аметистовой террасе пьют вино...

и в дилижансе – с тройкою гнедых,

где ждёт поклонник в звании корнета,

знаток интриг, дуэлей и сонетов,

вас увлекут на Беспечальные пруды...

а здесь уклад – лиричен, мил и стар:

встречают лебеди, фламинго и павлины,

и фрейлин ветреность нужна гардемарину,

с паяцем в шахматы играет бакалавр...

и тут алхимик с трубадуром воспоют,

коварный нрав субретки быстроглазой,

разбив на эфемерные алмазы,

ладонями – фонтанную струю...

ваш визави – галантен и кудряв,

вновь угощает монпансье и каламбуром,

шутливо выбранив адептов Эпикура,

забеспокоится – когда же там заря?...

а вы отыщете – пока ещё вакантный,

плющом закутанный беседочный причал,

и сокровенность, с придыханием шепча,

лицом уткнётесь прямо в аксельбанты...

а я опять побуду с тишиной,

и вами – так счастливо спящей, вкупе.

но ревновать, я точно знаю – глупо,

вы слишком хороши для этих снов...

– Считай, что я растаяла, окончательно и бесповоротно... – На долю секунды лицо Лихо стало каким-то беззащитно-трогательным, мечтательным. – Но вместе с этим, прошу учесть, что предыдущее высказывание не подразумевает выдачи никаких авансов, до безобразия утрамбованных любовно-лирической составляющей. За стихи – моё сказочное спасибо. Как-нибудь ещё раз прочтёшь, не всё же время предаваться грубой прозе жизни, без малейших её прикрас...

– Аист летит. – Вдруг сказал Книжник, пропустив мимо ушей последние слова блондинки. – Аист, настоящий... Откуда? Они до Сдвига, насколько я знаю – в Тихолесье водились, но я их там ни разу не встречал. А чтобы здесь, на Западно-Сибирской равнине... Как он выжил вообще?

Большая птица, изредка взмахивая чёрно-белыми крыльями, величественно парила метрах в ста над землёй: отлично видимая на фоне ослепительно-бирюзового, с примесью легчайшей, почти незаметной оранжевости, безоблачного неба.

– Картинка из прошлого... – Книжник заворожено смотрел вверх, задрав голову. – Как в Новгороде...

– Был бы нелишним помнить, чем закончилась вся эта идиллическая размазня в Нижнем... – Шатун, насколько позволяли его габариты, придвинулся к Книжнику, и тоже смотрел в окно. – А то сейчас как начнёт понужать, да со всем размахом... Будет тебе романтика.

– Слышь, ты – вещий ворон... – Лихо скептически покосилась через плечо. – Завязывай со своими "кар-кар". Дай человеку душой расслабиться.

– Четыре дня уже расслабляемся. – Громила отодвинулся на своё место. – Мало, что ли?

Ему ничего не ответили. Аист грациозно парил над грешной землицей, смотрясь при этом почти чужеродным существом, которое оказалось здесь по какому-то недосмотру высших сил, надзирающих за этим искалеченным миром. Потом он взмахнул крыльями, и направился в противоположную от движения "Горыныча", сторону. Книжник долго провожал его взглядом, пока тот не превратился в еле видную точку.

– Если бы я был суеверным и впечатлительным организмом, то я бы решил, что небеса подали нам, какой-то тайный знак. – Шатун принялся выполнять упражнения на гибкость запястий. – Только знать бы ещё – какой? Может, книголюб расшифрует?

– Сам расшифровывай! – Неожиданно резко огрызнулся очкарик, как-то вызывающе сверкнув взором за стёклами своих окуляров. – Лишь бы пёрнуть чего, не подумавши...

Громила озадаченно похлопал глазами, и отвернулся к своему окну, логично рассудив, что дальнейший разговор, ни к какому умиротворяющему результату, скорее всего – не приведёт. Алмаз уже дрых напропалую, нисколько не притворяясь, временами негромко всхрапывая. Лихо тоже промолчала, оставив каждого наедине со своими эмоциями.

Спустя километра три, дорога улучшилась, превратившись из жутко разбитой колеи, в колею – находящуюся в относительной целостности. Блондинка прибавила ходу, и внедорожник забултыхался в условиях повышенной проходимости, со скоростью примерно в сорок километров. Въехал на горку...

– А это что за типажи топают? – Лихо подалась вперёд, всматриваясь в две фигуры, размеренным шагом двигающиеся посередине дороги, метрах в трёхстах от "Горыныча". – Хватить дрыхнуть, стеклорез. Эй, кому сказано...

Алмаз ещё только открывал сонные глаза, а его рука уже рефлекторно сцапала "дыродел", какой-то областью подсознания, ориентируясь на интонации блондинки. Открыл глаза.

– Блин, я-то думал, тут что-то термоядерное стряслось... – Он слегка разочарованно посмотрел на Лихо. – Ты теперь будешь каждый булыжник с обочины, за пять вёрст объезжать?

– Ты, родной – где? В Суровцах, накануне дня рождения Андреича: или в "Зайти – не выйти"? Ничего не запамятовал? Ась? – не слышу разборчивого, и исчёрпывающего ответа...

– Да ладно тебе! От вида двух, совершенно нормального вида туристов аврал врубать... мать, ты не погорячилась? У них ни АГС-30 подмышкой, ни "Катюши", из штанов не торчит с самым вызывающим видом... Можно, конечно, их шлёпнуть – ради твоего душевного равновесия: но мне, всё же кажется, что это будет в некотором виде – перебором. Дуй мимо – и всего-то проблем!

– Вот если бы у них в нагрудном кармане, система залпового огня обреталась: я бы вела себя гораздо спокойнее... – Блондинка краем глаза следила за приближающейся парочкой. – А людишки, шастающие по мутной территории, да с голыми ручонками. Это наводит на нехорошие подозрения. Или я неправа? Мальчики, каждый в свою сторону глазками повнимательнее стрижём, мало ли что... В режиме максимальной бдительности.

Алмаз ничего не ответил, сменив позу на более собранную, держа "Калаш" под рукой. Готовый в любой момент начать показывать эксклюзивный класс стрельбы, по движущимся мишеням. Книжник с Шатуном тоже подобрались, наблюдая каждый за своей стороной движения.

Идущие по дороге, до которых долетел звук работающего движка, обернулись. Переглянулись.

Один из них, невысокий пузанчик лет сорока двух-сорока пяти, в камуфляжных штанах, и спортивной куртке – замахал руками. Явно изъявляя этим нехитрым жестом, желание видеть остановившийся рядом с ним внедорожник. Лихо, сжав руль слегка побелевшими пальцами, гнала прямо на них, не думая тормозить. Ей никогда не доводилось давить беззащитных людей... впрочем, и других тоже: но неуместное проявление человеколюбивой слюнявости сейчас было совсем не к месту.

Громадина "Горыныча", мерно урча мотором, и немного подпрыгивая на неровностях дороги, была нацелена прямо на людей, которые стояли у него на пути. Лихо не преминула бы воспользоваться возможностью свернуть, и объехать встречных: но дорога по обе стороны колеи, представляла собой какое-то лихое сочетание смеси кусков асфальта, сорняков, и земли. В принципе, внедорожник мог бы преодолеть и эту преграду, но блондинка считала несколько унизительным тушеваться, и сворачивать в сторону. Что такое для почти шеститонного, бронированного зверя – заслон в виде двух человеческих организмов? Не смешите мои седые лапти...

Когда до "Горыныча" оставалось с десяток метров, и находящиеся у него на пути люди отчётливо осознали, что никто из сидящих в машине не рассматривает их – как потенциальных попутчиков, они отпрыгнули вправо, покидая колею, спасаясь от угрозы быть сбитыми. Внедорожник промчался мимо, Лихо увидела, как губы пузана экспрессивно шевелятся – он явно не читал вслед проскочившему мимо транспорту, стишата: тематикой которых, было пожелание счастливой дороги. Второй экземпляр, вынужденный убраться с пути машины, мужичок с донельзя незапоминающейся, тусклой внешностью, в которой проглядывали среднеазиатские черты – ограничился коротким жестом, хлопнув себя ладонь по локтевому сгибу. Блондинка самую малость озадаченно моргнула, в последний момент заметив одну, непонятную деталь. Кожа у обоих несостоявшихся автостопщиков, была цвета самых безобидных облаков – желтовато-серой. Серого было больше, но и желтизна тоже присутствовала.

– Да пошёл ты... – Чуточку обиженно, озвучил увиденное в зеркале заднего вида, Алмаз. – Лучше бы радовался, что живёхонек остался. Что за люди? – всегда чем-то недовольны...

Книжник без особого энтузиазма поддакнул, остальные не выразили по этому поводу, никаких душевных волнений. А даже если бы и сбили... Кто будет волноваться по этому поводу? И не надо трагически заламывать руки, и стенать цитатой из Цицерона – " О времена, о нравы!". Такая жизнь, такие обстоятельства... Отпрыгнули же, в конце концов.

– Видели? – Спросила Лихо. – Какие-то они, не такие... А вроде не косоглазые. Хан, и то – более пристойно выглядел, а эти двое – как облако в штанах. Странно...

– Больные наверное... – Предположил Алмаз. – Новый вид мутации. Если есть "пешеходы", которых нельзя завались с одного выстрела, то почему бы не появиться желтокожим гомо сапиенсам?

С ним никто не взялся спорить, предположение было не столь уж дурацким. Шатун пожал плечами. Лихо вообще не отреагировала, а Книжник покачал головой, давая понять, что в его феноменальной памяти не нашлось ни одного завалявшегося килобита информации по всплывшему вопросу.

Обиженная в лучших чувствах парочка скрылась из виду, исчезнув за очередным поворотом. Спустя полкилометра, дорога сильно сужалась, густой кустарник прилегал практически вплотную к трассе, почти задевая ветками бока "Горыныча". Можно сказать, что здесь была даже не дорога, а тропка. Но – с явными следами жизнедеятельности.

– А кустики-то непростые... – Вдруг сказал Книжник. – Герман рассказывал, что в этих краях они называются "Убей бессонницу". Замачиваешь лист в стакане кипятка, и пьёшь. Вырубает на полсуток. Правда, потом побочные эффекты появляются, вроде стрельбы в ушах, или пальцы судорогой сводит. Хорошо хоть – ненадолго.

Листья кустарника были большими, округлой формы, и с необычными, как будто разлохмаченными краями. Шатун высунул руку в окно, и ловко сорвал один из них.

– Интересная флора. – Алмаз полуобернулся, и поглядел на добычу громилы. – Только, на хрена он тебе? Тебя и так порой не добудиться...

Кусты по бокам внедорожника, и впереди, на расстоянии метров тридцати, вдруг заколыхались, задвигались. Лихо бросила жёсткий взгляд влево-вправо, но кроме беспорядочного колыхания кустарника, ничего не было заметно. Спустя мгновение – раздался тихий звук, как будто кто-то протяжно вдохнул и выдохнул. "Горыныч" оказался в плотном облаке зеленоватого тумана, возникшего как бы из ниоткуда. Зеленоватые клочья проникли в кабину, и Лихо поняла, что глаза наливаются свинцом: и её неудержимо, неестественно клонит в сон. Внедорожник вильнул, начиная катиться прямиком в заросли кустарника, и блондинка успела придавить тормоз, прежде чем свалиться в беспамятстве...

– Просыпаемся, просыпаемся... – Голос, вторгающийся в начинающее всплывать из вязкого омута сна, сознание – был сюсюкающим, приторным. Как будто кто-то, преисполненный ангельского добродушия и терпения, разговаривал с капризным и избалованным ребёнком. Книжник нехотя разлепил тяжеленные веки, нечётким взглядом пытаясь разглядеть обладателя слащавого тенора. Такими голосами, по мнению очкарика, могли обладать только две категории людей. Или сказочные доктора, вроде Айболита: или люди, психически неуравновешенные, склонные к неоправданной, неконтролируемой жестокости. Которую они проявляют, при каждом подходящем случае.

Температура в помещении, или где там он находился? – была не то, что бы совсем низкой, но было ощутимо прохладно. Книжник, попытался поёжиться, и до него, как-то замедленно, начало доходить, что он пребывает в какой-то неправильной позе.

– Вот-вот, просыпаемся... – Голос продолжал разливать карамель и патоку целыми цистернами. – Давай, прелесть моя, глазки открываем. Какая красивая, мягонькая... Вкусняшка моя.

Очкарик окончательно открыл глаза. Очки немного кривовато сидели на переносице, левое стекло было чуть ниже, а правое, соответственно – чуть выше. Но особых затруднений это не вызывало.

Книжник начал оглядываться, пытаясь разобраться в возникшей ситуации. Конечно, слово "оглядываться", на данном этапе существования – было неподходящим: голову было не повернуть, она оказалась прочно зафиксированной в чём-то, вроде железных зажимов, удерживающих её чуть повыше висков. Пришлось скашивать глаза, насколько это было возможно.

Голос, источающий нескончаемые запасы мёда, доносился слева. Книжник перевёл взгляд туда, одновременно пробуя пошевелить руками и ногами. Не получилось. Зато обнаружилось, что левая рука привязана к какой-то толстой перекладине, перпендикулярно телу. Судя по всему – правая находилась в точно такой же позиции. Ноги были связаны вместе. Туго, основательно. Рот был накрепко заткнут чем-то, вроде куска жёсткой материи. Что за ахинея? Где он находится?

Книжник скосил глаза до упора, всё же умудрившись на несколько миллиметров повернуть и голову, до тех пор, пока железо не начало врезаться в кожу довольно болезненно.

Там стоял человек, нетерпеливо переминающийся с ноги на ногу, одетый в живописные, линялые до невозможности лохмотья. Человек до крайности походил на хорька, страдающего довольно сильной степенью истощения. Он нервно дёргался-переминался-приплясывал на одном месте, стоя перед – до сих пор спящей Лихо. Она была привязана к грубо, но качественно сделанному железному кресту, безвольно уронив голову на грудь, и белокурые локоны закрывали ей лицо.

Иногда человек, как будто нерешительно протягивал к ней руку, и трогал её. За плечо, за грудь, за бедра, за живот. И в этих жестах, не было ни тени плотского влечения: а имелось что-то другое, пока что непонятное Книжнику. После прикосновения, он торопливо отдёргивал руку, словно совершил какой-то то неблагопристойный поступок, и продолжал смотреть на блондинку, не отводя глаз. Потом всё повторялось.

В носу защекотало, и очкарик чихнул, не сумев сдержаться. Человек дёрнулся, вжимая голову в плечи, как будто ожидал, что его сейчас вытянут вдоль спины, чем-то вроде плётки. Потом повернулся в сторону, откуда раздался звук, и встретился взглядом с Книжником.

– Есть, есть... – Широко улыбнулся он, показав пеньки давно сгнивших зубов, и почему-то на цыпочках – подскочил к очкарику. – Проснулся, да-да. Очень худой, но тоже вкусняшка...

Он снова вытянул вперёд руку, начав ощупывать Книжника, гораздо более деловито и без излишней стеснительности. При этом облизываясь, и причмокивая. Кожа у него была какой-то неправильной, то ли грязной, то ли... Спустя мгновение, очкарик понял, что это не грязь. Кожа была точна такая же, как и людей, повстречавшихся им на дороге. Желтовато-серого цвета.

– Пошёл на хер! – Озверело замычал Книжник сквозь кляп, которому эти манипуляции стали поперёк горла в первое же мгновение. Он, конечно же понимал, что его мычание будет насквозь неразборчивым, но терпеливо сносить это чёртово лапанье, от какого-то, определённо невменяемого урода – не было никаких сил. – Брысь, паскуда!

Несмотря на то, что он не рассчитывал на положительный результат своих усилий, человек отскочил, как кот от колбасы, который только что заслышал шаги идущего на кухню хозяина. Для закрепления успеха, очкарик попытался плюнуть в него, на мгновение забыв, что во рту – находится кляп. Ничего не получилось, естественно...

Слева глухо застонала просыпающаяся Лихо, и человек шустро вернулся к ней, снова начав переминаться с ноги на ногу, будто снедаемый каким-то внутренним нетерпением.

Книжник ошалело огляделся вокруг. Он, и как минимум – Лихо, находились в просторном – где-то в сто квадратных метров, помещении: с облезлыми стенами, и низким потолком. Шатуна и Алмаза, видно не было, но очкарик не мог поручиться за то, что их здесь нет вообще. Если бы были глаза на затылке, тогда можно было бы делать какие-то выводы. Так ведь нету же глаз...

– Вкусняшка моя... – Снова завёл свою пластинку обладатель колоритных лохмотьев. – Я тебя...

Что он имел в виду, Книжник узнать не успел. Где-то сзади, протяжно взвыли несмазанные петли, и послышался звук шагов. К ним приближались несколько человек, судя по частоте шагов – как минимум трое. Очкарик сжался от предчувствия серьезных неприятностей.

– Пошёл на хер! – Предыдущее мычание Книжника воплотилось в чьём-то полновесном рыке у него за спиной, выданном нетерпеливым басом. – Какого ляда, ты здесь торчишь?! А, Скелет?

Тощий задёргался, заметался, на его лице появилась гримаса полновесного, не наигранного испуга.

– Опять жрать хочет, сука... – Второй голос был глуховатым, и звучал он – с нотками издевательской весёлости, которая не понравилась Книжнику гораздо больше лапанья гнилозубого. – Оставим Скелету – скелет? И немного мясца на косточках.

– Опять шутишь, Фюрер... – Третий голос напоминал визжание циркулярной пилы, вгрызающейся в дерево. – Какие могут быть скелеты? Хватит убогого дразнить.

– Ну да, ну да... – Издевательская веселость в голосе Фюрера достигла апогея. – Какие могут быть скелеты, когда будет наличествовать тривиальная расчленёнка. Ручки – отдельно, бедрышки – отдельно. Мозги, да ещё и женские – деликатес, м-м-м-аа... Давно я не пробовал женского тела. Во всех смыслах, что характерно. А ты, Вертел?

– Какая разница? – Обладатель баса был уже за спиной Книжника. – Сегодня вспомним полузабытый вкус. А блондинка-то – похоже, натуральная... Деликатес.

От всего услышанного, на голове у Книжника зашевелились волосы. Даже не потому, что прозвучавшие вещи были жуткими сами по себе. А потому, что обсуждались они всерьез, буднично. Без малейшего намёка на шутку.

– Вот с блондиночки и начнём. – Резюмировал Фюрер. – Потом здоровячка освежуем, ишь – какой мясистый... А этих двоих – на потом, молодой вообще – чуть поупитаннее Скелета, не знаю, стоит ли заморачиваться с готовкой?

– Жрать захочешь – заморочишься. – Человек, говорящий с интонациями циркулярки прошёл мимо Книжника, и развернулся к нему лицом. Очкарик без промедления узнал его. Это был тот самый пузан, которого Лихо – в бледном виде прокатила бы на решётке "Горыныча", если бы у того не хватило ловкости, или времени – отпрыгнуть в сторону. Через секунду, к нему присоединились и его спутники, которых оказалось не двое, а трое. Второй был спутником пузана, "тусклым" – как окрестил его про себя Книжник. Третий был прихрамывающим на правую ногу, бритым налысо крепышом, правое веко которого, дёргалось с одинаковыми временными интервалами. Четвёртый был высоченным типом с глуповатым взглядом, чем-то напоминающим очкарику "гуттаперчевого мальчика" – такой же подвижный, и передвигающийся с какой-то необычной пластикой. И у всех, был один и тот же – цвет кожи. Желтовато-серый.

С собой они прикатили что-то вроде гибрида сервировочного столика на колёсиках, и медицинской тележки. С любовно разложенными на нём инструментами, преимущественно имеющими острую режущую кромку. Вроде больших и средних ножей. Присутствовала пара топориков, и ещё какая-то мелочёвка, которую Книжник не успел рассмотреть, как следует. Всё было чистеньким и ухоженным: но незамедлительно наводило на самые мерзопакостные думы.

Скелет стоял на месте, не пытаясь что-либо сделать, и "гуттаперчевый мальчик" с ходу залепил ему затрещину. Так, что того смахнуло с места, и он полетел кубарем, чувствительно приложившись головой об пол.

– Ну что же ты так... – Бритый налысо крепыш, оказался Фюрером. Хотя Книжник не углядел в нём ни малейшего сходства с автором "Майн Кампф". – Вертел, Вертел... Скелет, конечно же – человечишка никудышный, и безмозглый: но за то, что он, скорее всего – полапал эту кралю на предмет мясистости – такой плюхи будет многовато. И, к тому же – он мой родной брат. Но я бы с удовольствием затолкал его обратно туда, откуда он взялся. На хрена мне такие братья?

Вся компания зашлась в коротком хохоте. Скелет поднимался с пола, левая бровь, и нос – были разбиты, но казалось, что тощий не ощущает боли.

– Вали отсюда! – Распорядился Фюрер. – Скоро обедать будем. Ну?!

Губы тощего расплылись в плотоядной, и счастливой улыбке, и он бросился прочь из помещения, скособочившись на левый бок. Вертел проводил его пронзительным свистом, сунув два пальца в рот.

– Убогий... – Неприязненно вздохнул Фюрер. – Брательничек.

– Смотри-ка, проснулся... – Пузан подошёл к Книжнику, и потыкал его кулаком в рёбра. – Доходяга. Что же тебя не кормили-то совсем? Такая шикарная тачка, и такие несоответствующие ей личности... Не все, конечно же. Но вот ты – точно.

– Самсон, ты зачем им рты позатыкал? – Вертел ткнул пальцем в разных направлениях, из чего очкарик сделал вывод, что Шатун с Алмазом тоже находятся в этом помещении. – Ты же знаешь, я люблю, когда эмоции бьют через край. Особенно когда грозить начинают... Так забавно получается. Ты ему разделочным ножичком под кадык целишься: а он тебя стращать продолжает, наивный. Я до сих пор жду, что кто-нибудь с того света приковыляет, глаз мне вокруг талии обмотать. Не идёт никто, вот досада: а сколько обещали, это ж просто рехнуться можно.

– Захочешь, вынешь кляпы. – Пузан-Самсон поморщился, отмахнувшись от высоченного Вертела. – Не надо докапываться до пустяков. Ты любишь, я не люблю. Вон, на того здоровенного – сколько верёвок извели... Такой битюг, надо думать – нас всех одной левой деформировать может, дай только возможность.

– Обломается... Что, дурашка? – Фюрер протянул руку, и похлопал Книжника по щеке. – До сих пор не врубился, к кому в гости попал? В подробности вдаваться не буду, скажу только одно. К очень, и очень голодным людям. Мы бы вас уже оприходовали, чик! – и готово! Мы добрые, только кушать хотим. Ну, ты-то ещё поживёшь чуточку, не переживай...

Он подошёл к просыпающейся Лихо, и за ним переместилась остальная троица.

– Фюрер, дай я её оприходую! – Вертел нетерпеливо осклабился, и зашевелил пальцами. – Немного гормонов вкуса не испортят. Такой экземплярчик, грех на мой вертел не насадить...

– Да погоди ты, маньяк. – Крепыш с циничной гримаской оглянулся на него. – Я бы и сам не против баллоны слить. Получишь своё, не переживай... Дай, я женщиной духовно пообщаюсь, перед тем, как насиловать. Может статься, ей не так обидно будет...

Кодла снова заржала. Фюрер неспешно помял грудь блондинки, погладил по бёдрам. Снова вернулся к груди. Лихо издала мычание, в котором не было ни тени удовольствия. Новый взрыв хохота.

– Что, лапочка? – Крепыш усилил мануальный контакт. – Тоже не прочухала, откуда что взялось? А хочешь – скажу? Должна же ты отойти в мир иной – с удовлетворением. Любопытства, и не только... Ну-ка, ну-ка, а что это у тебя там во внутреннем прощупывается? Складной вибратор, что ли?

Он полез во внутренний карман блондинки, и вытащил оттуда деактиватор. Озадаченно повертел его перед глазами, пытаясь понять, что это такое. Недоумённо поиграл бровями, и сунул его в карман широких штанов.

Книжник следил за всем этим, краем глаза, бесполезно пытаясь освободиться. На него никто не обращал внимания: для стоящих напротив Лихо людей, весь этот процесс был насквозь привычным, устоявшимся, приевшимся...

– А скажу я тебе, что есть у "Убей бессонницу" одно, недавно раскрытое свойство. Если рядом с ним, разбрызгать обычный солевой раствор, в самых смешных дозах: получится вот такой туманчик, в который вы и влетели... – Фюрер продолжил свою беседу тоном опытного наставника, объясняющего элементарные вещи. – Вот, Самсон случайно открыл. На радость нам всем. И соответственно – на огорчение всем остальным.

Он покровительственно похлопал пузана по плечу, и тот подбоченился, придав себе горделивый вид.

Всё бы это выглядело довольно комично, если конечно, кошмары могут быть комичными. А это был самый настоящий кошмар, разве что пока – без всех сопутствующих атрибутов, вроде обещанной расчленёнки.

– Что сучка, далеко не уехала? – Самсон харкнул ей под ноги. – Я тебе лично глотку перехвачу, когда время придёт. Тварь белобрысая.

Он замолчал, повинуясь жесту крепыша, который если и не был здесь самым главным, то, несомненно – имел некий авторитет.

– А как вспомню... – Фюрер ностальгически закатил глаза к потолку. – Раньше чего только не было, в поисках пропитания. Стрельба, засады, прочие несуразности... А сейчас пара человек в кустиках, с нехитрым инвентарём – и полный ажур. Никаких тебе накладок и непредвиденных обстоятельств, вроде ручного гранатомёта, у ветхих с виду проезжающих... Помнишь, Вертел, два года назад, мужичка на "Патриоте"? Вот канитель была, вспоминать тошно. С виду, козявкой перекрестишь – он и зачахнет окончательно и бесповоротно, а сколько крови свернул, уй бли-ин...

Долговязый Вертел мрачно покивал. Неизвестный Книжнику мужичок, похоже преизрядно потрепал ряды кодлы, потому что рожа у Вертела преисполнилась самой, что ни на есть – вселенской тоски, густо замешанной на неподдельной злобе.

– А уж какое пошлое название придумали-то! – Веко крепыша задёргалось вдвое чаще. – "Зайти – не выйти". Это у кого же, хотелось бы знать – такая убогая фантазия? У нас все заходят, и выходят тоже. Выход, правда, на редкость однообразный, но это тут уж без права выбора. Как мать-природа распорядилась, так тому и быть.

Четвёрка снова зашлась в приступе хохота, на этот раз – довольно продолжительном.

– Да не дёргайся ты! – Отсмеявшись, Фюрер подошёл к Лихо вплотную. – Басмач у нас мастер узлы вязать, у него ещё никто не выскальзывал. А вот расслабиться – советую. Удовольствие получать всё же придётся... Мы, ребята незамысловатые, хотя и людоеды. Человечинку уважаем. Едим, жрём, наворачиваем за обе щёки, трескаем, хомячим. Одним словом – потребляем в своё удовольствие. Хотя мы много чего кушаем, но вот предпочтение отдаётся тому мясцу, которое умеет складывать два и два, и обычно норовит доказать нам – что от него, у нас непременно случится несварение желудка. Чего – как-то не случалось: вот такое расхождение теории и практики... Но и с женщинами во всех смыслах общаться не брезгуем, мужское начало требует.

Он начал расстёгивать на блондинке штаны, насвистываю какую-то мелодию, и с ублюдочной насмешечкой, глядя ей прямо в лицо.

– Басмач – полезный член общества. – Дополнительно сообщил он, стягивая штаны вниз, и развязывая одну верёвку. – Привязывает каждую ногу – по отдельности. Удобно. Одну отвязал, и пользуйся без проблем. Вот сейчас ты и поймёшь все превосходства этого метода. Ах, как я тебя трахать буду, ты даже не представляешь... Сука, мразь!