Текст книги "Пешки Сдвига"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 38 страниц)

– Я не про это...

– А про что тогда?

– Знаете, как трудно выживать в одиночку? – Семён в упор посмотрел на блондинку. – Когда Матвей Иосифович за Челнами смотрел, то житуха была более-менее сносной. Я у него вроде адъютанта был, знаю, что он себе куска в рот не положит, если кто-то с пустым животом рядом сидит. А как его не стало, почти сразу разброд начался. Каждый одеяло на себя тащит, все сразу самыми умными стали... Как-то получилось, что остался я сам с собой, да Ульянка сбоку. Четыре года перебивался кое-как, да всё хуже и хуже.

– Я сейчас разрыдаюсь. – Лихо ловко крутанула нож в ладони. – Коли уж такие откровения пошли, в самый раз начать затапливать всё горючими слезами. И человека с тяжёлой судьбой, то бишь тебя – отпускать восвояси. Подарив "Горыныча" со всеми потрохами.

– Мне от вас ничего не надо.

– Оно и заметно! – Блондинка согласно закивала головой. – А остановили вы нас, для того, чтобы вручить почётный знак "Миллионный гость города Набережные Челны". Я так растрогана...

– А когда Демон со своими, наезжать начал, я понял, что дальше всё – край. – На скулах Семёна вспухли желваки. – При Иосифовиче такую шпану гоняли пинками, особо не заморачиваясь. Надо было к кому-то на поклон идти. Только кому нужны двое нахлёбников? У Хана и так людей хватает, ему одним больше, одним меньше – роли не играет... А если бы ваша машина, с моей наводки, Хану отошла – нас бы приняли без разговоров. Я надеялся его уговорить, чтобы вас не трогал, только внедорожник взял...

– Милосердие так и брызжет... – Лихо спрятала "Потрошителя" обратно в ножны. – Я уже вся забрызганная стою, прямо не знаю, найдётся ли что-нибудь адекватное для утирания. Или не водится таких больших полотенец...

– Вы не понимаете. – Упрямо повторил Семён. Лихо видела, что его было не переубедить, он зациклился на том, что было для него дороже всего. На остатках своей семьи. В какой-то степени его можно было понять. Каждый сам за себя. Даже если люди, имуществом которых ты собирался выкупить дальнейшее благополучие для своей сестры: спасли её если не от смерти, то от насилия и издевательств – точно. Но в его глазах – Лихо со спутниками были людьми пришлыми, случайными. Которыми можно было пожертвовать. Тем более, что он, судя по всему – до последнего думал убедить раскосого, чтобы тот сохранил им жизни. Но получилось всё не так.

– Если б ты, сука, знал – поперёк чего, яйца сунул... – Лихо с некоторым сожалением посмотрела ему в глаза. – Мудак. Ох, мудак...

– Мне очень жаль.

– Жаль тебе, ага... Можно подумать, ты бы ночами не спал, скупую слезу роняя в горсть. Вспоминая нас, невинно убиённых. И кусок бы тебе в глотку не лез, и вообще – жизнь не в радость. Ты мне лучше скажи – когда ты нам дорогу подсказывал, это было сделано для того, чтобы мы подольше в городе попетляли?

– Нет. – Семён удивлённо посмотрел на блондинку. – На академика Королёва, и в самом деле дорога в хлам разбита. Я скорее подсказал для того, чтобы вы в городе не заплутали. Ищи вас потом... Я ведь знал, куда вы едете. И что догнать вас, Хану проблем не составит. С его-то автопарком... А зачем это вам?

– Да так... Тест на потерю ориентации в пространстве. Шатун!

Громила выжидательно уставился на Лихо, делая в воздухе жест, словно сворачивал шею невидимому курёнку. Блондинка отрицательно помотала головой. Семён покосился через плечо, пытаясь сохранять непроницаемое лицо. Но его левая щека снова дёрнулась, выдавая обуревающие его чувства. Лихо приблизилась к нему так, чтобы стоять лицом к лицу.

– Запомни, падаль. – Слова выпадали вязкими, обжигающими сгустками, от которых Семёну хотелось держаться подальше. – Я тебя в живых оставляю не потому, что у меня неуместное сострадание хлопьями из одного места падает. А потому, что, на твоё везение – у тебя есть сестра. Которая, без тебя, наверняка пропадёт. Только поэтому, тебе сегодня выпал счастливый билет. Несмотря на тот громадный косяк, который ты сподобился упороть. Если бы ей было, хотя бы восемнадцать, я бы тебя с чистейшей совестью, лично, из, вот этого "Феникса" – свинцовым горохом нашпиговала. И плевать, что на горох по форме и не похоже... А так – отделаешься строгим порицанием. И смотри у меня, гнида, чтобы навсегда запомнил, как тебе повезло. Шатун!

Громила дозировано тюкнул его по темечку кулачищем, не стремясь выбить дух полностью. А только вырубить, примерно на полчасика. Семён кулём опустился на асфальт.

– В "Форд" его закинь, и двери закрой. – Распорядилась Лихо. – А то приблудится какая-нибудь свистопляска, и получится у меня вместо гуманистического акта – сплошная похабщина... Конечно, когда Хан в себя придёт: Семёну тоже не поздоровится. Но, это он пускай сам суетится. Не маленький.

Шатун выполнил поручение, почти бережно закинув пребывающего в беспамятстве Семёна, в кабину "Вертека". Захлопнул все двери.

– Время собирать бонусы! – Лихо открыла багажный отсек "Горыныча", начав вытаскивать оттуда пустые канистры. – Не настолько же мы добрые, чтобы ещё и горючку им оставить. Книжник, стволы собери. А то я ума не приложу – нахрен мертвякам стволы? А уж этому, со старательно переломанными конечностями, и подавно.

– Логично. – Проворчал Алмаз, вытаскивая две канистры, и направляясь к "Мохаве". – Смотреть, как человек, неспособный даже своё очко, после сортира, бумажкой обиходить – за ствол цепляется... Сердце кровью обольётся. Лучше уж не соблазнять.

Через двадцать минут весь дизель был слит, оружие собрано, душевное равновесие восстановлено. "Горыныч" тронулся в дальнейший путь.

– Хан как чувствовал, что нам горючка нужна. – Алмаз принялся чистить "Калаш". – Заправился почти по самые горловины. И чего он, Лихо, в тебе нашёл с первого взгляда? Дерзкая, нечесаная, синяк ещё не прошёл. Странные вкусы у этих косоглазых...

– А я знаю? – Блондинка подняла вверх левую бровь. – Получается – опять маху дала. Надо было про это в первую очередь узнавать. А, я то, дурочка – про всякую ересь выпытывала...

– Одно слово – блондинка. – Алмаз вздохнул с крайне утомлённым видом. – Никакой практической пользы от этой жизни. Одни эмоции...

– Что-то вроде, мальчики. Что-то вроде, и где-то около...

– Что, и даже словесной пикировки не будет? – "Огорчился" Алмаз. – Прямо так, без боя сдаёшься?

– Запиши пол-очка на свой счёт, и не отвлекайся. – Сказала Лихо. – Неохота мне с тобой лясы точить, на предмет того, кто языком с одного взмаха делянку вырубит... Тайм-аут, Алмазик.

– Ну, как знаешь.

"Горыныч" проехал поворот на Верхний Текермен. Алмаз продолжал чистить автомат, вполголоса напевая какую-то шансонщину, в которой присутствовали крестовая дорога, падлы вертухаи, старушка-мама, и потерянная за рваный рупь, десятилетка. Остальные молчали.

– А это что за митинг единства, и согласия? – Лихо вгляделась вперёд, туда, где серую полосу шоссе, полностью перекрывала какое-то неподвижное скопление невысоких фигур. – Не догоняю я что-то, что бы это значило...

– Гейши. – Шатун уверенно кивнул, когда "Горыныч" приблизился ещё на сотню метров. – Одни гейши. Сплошняком. Что делать будем?

Внедорожник остановился метрах в семидесяти, от плотно стоящих друг к другу тушек ящерообразных монстров, загораживающих всю дорогу, и выпирающих на обочину – ещё метра на три-три с половиной. Больше нигде их не было видно, они были только здесь, перегородив дорогу, безмолвные, обездвиженные, непонятные...

– Есть желающие выйти, и попросить освободить дорогу? – Книжник нервно хохотнул, осматривая собравшийся перед машиной паноптикум. – Вежливо, по-хорошему...

– Только после тебя. – Алмаз не отрывал глаз от открывающейся впереди картины. – Да сколько же их тут? Сотен пять, не меньше... Дрочить мою аномалию!

– Они, что – закаменели? – Шатун старательно пытался найти хоть один признак жизнедеятельности гейш. Но они стояли каменными истуканчиками, не шевелясь, подняв вытянутые головы чуть вверх. Совершенно не реагируя на "Горыныча", урчащего мотором менее чем в сотне метров от них. То ли пребывая в каком-то гипнотическом трансе, то ли ещё по какой-то, схожей причине...

– Что делать будем? – Повторил громила. – Объехать не получится. Сковырнётся наш "Горыныч", как два пальца... Разве что – напрямую. А если они очнутся?

– Книжник! – Лихо оторвалась от созерцания пребывающих в идеальной неподвижности существ. – Добудь-ка штучки три "эфок". Устроим заезд со спецэффектами.

Очкарик обрадовано полез в рюкзак.

– Что, товарищ тяжеловес? – Блондинка повернулась к Шатуну. – Норматив по метанию бризантных приспособлений, выполнить готовы?

– Да хоть до края Материка... – Громила принял от Книжника три мелкорубчатых металлических овала, окрашенных в маскировочный колер. – Подача будет произведена в лучших традициях, не сомневайтесь...

Лихо сдала задним ходом, увеличив разрыв между ними, и гейшами – примерно до ста пятидесяти метров. "Горыныч" взревел мотором, готовый рвануться вперёд. Ящероподобные продолжали стоять, как будто были массово поражены вирусом полной и законченной неподвижности.

– Не застрять бы... – Шатун с некоторым усилием протиснулся в верхний люк. – Я, конечно мальчонка верткий, но поймать ртом с пару дюжин осколков – поищите другого ловкача... Входит, и выходит. Ебулдыцкий шапокляк. Лихо, я начинаю...

Три рубчатых сгустка верной смертушки, лишённые предохранительной чеки, поочерёдно, с интервалом с полсекунды: полетели в самую гущу никак не реагирующих созданий. Скопление гейш, было где-то метров шесть в ширину, и "эфки" легли как по линеечке – где-то метра в полтора друг от друга. Шатун, резко выдохнув, нырнул обратно в кабину, закрывая люк.

Лихо ударила по газам, внедорожник прыгнул вперёд, туда, где вот-вот должно было рвануть до полного недержания. И мочи, и души в теле...

Гейш разметало в радиусе нескольких метров, образовав проезд, достаточный для комфортного передвижения "Горыныча", усеяв кровавыми ошмётками всё вокруг. Тушки ящероподобных поглотили разлетающиеся по сторонам осколки, и до внедорожника не долетело практически ничего. Пара кусочков "эфки" вскользь царапнула бронированную "шкуру" "Горыныча", не причинив никакого весомого вреда.

Оставшиеся в целости гейши продолжали стоять на том же месте, на котором их, в первый раз увидел экипаж внедорожника. Это было невероятно, непостижимо, но снаружи не долетало, ни единого звука боли, учитывая то, что красочно расписанные новой экологией Материка твари, были очень восприимчивы к этим неприятным ощущениям. Порою, отступая при одном-единственном пойманном своей шкурой, ударе...

Колёса "Горыныча", с хрустом вмяли в асфальт первые, разорванные ударной волной тушки. Лихо смотрела только вперёд, но периферийное зрение цепляло окаменело замершие фигуры гейш, с оторванными конечностями, рваными ранами – из которых вытекала тёмно-розовая жидкость. Они по-прежнему не сдвинулись, ни на миллиметр, словно их держала невидимая сила, бывшая сильнее самого мощного явления в этом мире. Тяги к жизни.

Книжник непроизвольно посмотрел себе на грудь: "хамелеон", просто обязанный захлёбываться радужным переливом, был безжизненным, серым. И у него, и у сидящего рядом Шатуна. Как будто вокруг "Горыныча" не было ни малейшего признака присутствия аномального, чужеродного. Бред, чушь, нелепица...

Внедорожник преодолел расчищенное взрывами пространство, за считанные секунды, оставив на дороге две раздавленные, тёмно-розовые колеи, с мозаикой из давленой плоти. Короткий хруст ломающихся под широкими колёсами скелетов гейш, остался в ушах у четвёрки даже тогда, когда "Горыныч" выскочил за пределы препятствия. Лихо точно видела, что существа были живые. По влажному блеску глаз, по лёгкой подвижности брюшка, выпирающего, и втягивающегося назад при дыхании. Но они стояли, глядя в никуда, сквозь бронированного монстра, проезжающего мимо них... Это не могло быть засадой, или даже живым заслоном: у данного случая, просто не было нормального, логичного объяснения, какой-либо частички разумного. Это был жутчайший, запредельный сюрреализм, ставший действительностью.

– Твою в гроб на колёсиках, и с места без пробуксовки... – Алмаз, стискивающий рукоятку "Глока" чуть вспотевшей рукой, пошевелил пересохшими губами. – Не хотел бы я, чтобы меня так же...

Они уже удалились от странного препятствия метров на триста, и "Горыныч" давно перестал оставлять на серой полосе трассы – тёмно-розовый, влажный след протекторов: а уцелевшие гейши, всё так же стояли, то ли не желая, то ли не имея сил стронуться с места. Спустя полминуты, они целиком исчезли из вида.

– Кто скажет, что это было? – Книжник отвернулся от заднего окна, к которому прилип, до последнего ожидая увидеть, как прореженное тремя взрывами и громадиной "Горыныча" – скопление ящероподобных, всё же стронется с места. Не дождался.

– Если уж ты расписался в полном информационном бессилии... – Лихо тряхнула головой, явно прогоняя сидящее в мозгу наваждение, наверняка не имеющего ничего общего, с белоснежным и шёлковым. – То нам вообще, только остаётся гадать. На той гуще, по которой "Горыныч" недавно колёсами чавкал... Что было – не знаю. Но ощущения – непередаваемые...

– Пробирает, бля... – Шатун согласно выпятил нижнюю челюсть. – Я как-то привык с этими попрыгуньями в подвижном режиме общаться. А тут... Прямо, как что-то постыдное сделал. Не по совести. Понимаю, что дурость это всё: но всё равно, кажется, что схимичил, сжульничал...

– Так вышел бы, порезвился... – Алмаз улыбнулся, но улыбка была натянутой, глупой. – Не видел к этому препятствий. На гранатах бы сэкономили...

– А вдруг бы они встрепенулись? – Громила легонько вздрогнул. – И это была бы, очень красивая, и очень безмозглая кончина. Причём – скоропалительная.

– Да уж. – Книжник живо представил себе картину эпического побоища. – Зато как...

"Плескалка" на передней панели, зашлась в какой-то, беспримерно хаотичной "светомузыке", мгновенно переключая все мысли и устремления – к одному ориентиру. Всплеск!

– Не суетимся мальчики! – Лихо плавно притормозила, и без малейшей суетливости полезла в карман, где лежало всё необходимое. – Окуляры – на бельма, затычки – в локаторы. Желающие могут высунуть задницу в окно – для наглядной демонстрации того, что последние из суровцевских этого дерьма уже наелись. И не жаждут повторения. Пусть Всплеск обломается...

Спустя шестьдесят секунд, комплект "противовсплесковой" защиты, красовался на всех. "Горыныч" покатил дальше. "Плескалка" продолжала надрываться, сигнализируя о скором приходе Всплеска. С момента, когда она начнёт светиться ровным, немигающим, ярко-лазурным светом – можно было начинать отсчёт очередной попытки младшего брата Сдвига: прожарить мозги всем, кто не успел обезопаситься. Когда она полностью погаснет, визит Всплеска можно считать завершённым.

При хорошем раскладе, можно даже было надеяться на то, что "Горыныч" успеет вывезти четвёрку за границы действия Всплеска, до его наступления. Но обольщаться не стоило.

"Плескалка" вдруг замерла, налившись неестественно ярким, слепящим светом. Привычный лазурный, медленно начал сменяться зеленоватым. Что-то было не так, привычная схема взаимоотношений человека, и насквозь губительной аномалии – ломалась на глазах, перестраиваясь в новый порядок. Порядок, способный убивать, без оглядки на прошлые правила игры.

Лихо вдруг выгнулась почти дугой, вцепившись руками в руль, закричала. "Горыныч" вильнул к обочине, чуть не съехав кювет. Алмаз среагировал молниеносно: метнулся к "баранке", выкручивая её в обратную сторону. Внедорожник вильнул, вернувшись обратно на шоссе. Лихо трясло, как в припадке, Книжник с Шатуном таращились на неё сквозь стёкла солнцезащитных очков, не понимая абсолютно ничего из происходящего.

Следующим закричал громила, от боли вжавшийся в сиденье, задевший Книжника плечом, отчего тот влип в дверцу машины, охнув скорее от неожиданности, чем от болевых ощущений.

– Во-о-о-от тва-а-а-рь! – Утробным голосом прорычала блондинка, на короткое время вернувшаяся в чувство. – А-а-а-а-а!!!

Было видно, что ей очень больно, и она держится на самом пределе своих возможностей, чтобы снова не окунуться в изматывающий поток страдания. "Горыныч" мчался вперёд, Лихо смотрела через лобовое стекло, сжимая зубы так, что крошилась эмаль. Мутное марево боли застилало глаза, хотелось закрыть их, сжаться в комочек, упасть на пол внедорожника, и во весь голос выть, выть, выть...

Книжник отлип от дверцы, и застыл, боясь пошевелиться – Шатуна корёжило не на шутку. Он сжал громадные кулаки так, что из-под ногтей выступила кровь. Очкарик поймал его взгляд, когда он открыл глаза, словно пережидая очередной накат: и обрадовался. Глаза были, конечно же – шальными, опалёнными страданием – но живыми, чувствующими. Нисколько не похожими на те, неживые бельма «стиляг». Что-то было не так. Если бы Всплеск добрался, то они все уже превратились бы в пучок водорослей, в безмозглый кусок живого мяса, в нежить... Спустя мгновение, Книжника тоже накрыло волной беспощадного мучения.

В нервные окончания словно ткнулось по раскалённой игле, начавшей скручиваться, наматывая нерв на себя. Как будто в вышине колыхался малиновый "кисель", способный вызывать подобные ощущения. Но по небу плыли самые безобидные, из всех возможных облаков – желтовато-серые. И это было страшнее всего – потому что прежние знания, которые накапливались годами, прежде чем оформились во что-то безошибочное, и унёсшие немало человеческих жизней: мгновенно стали бессильными. Бессмысленными увертками, финтами из прошлого, отказывающимися работать.

Книжник не помнил, сколько прошло времени. Они изредка выныривал из жгучего водоворота, корёжащего тело, и каждый раз на глаза попадалась только "плескалка", по-прежнему излучающая ровный, негаснущий свет. Зелёный, фиолетовый, бежевый, вишнёвый...

Он не помнил, что, и – как он кричал от боли, лишь каким-то незамутнённым уголком сознания отмечая то, что ещё способен осознавать реальность: что он ещё не превратился в частичку того, к чему всегда испытывал отвращение, непримиримость. Всеобъемлющую и рассудочную ненависть.

Иногда, разрозненными фрагментами, сознание всё же схватывало лица спутников. Шатуна с Алмазом, не произносящих ни звука – кромсало изнутри, так же, как и его самого. И, каким-то неосознанным чувством, Книжник понимал, что они не кричат только потому, что нашли в себе силы терпеть. Он пытался подняться над болью, но ничего не выходило: с каждым новым приступом его опрокидывало обратно в ад. И с каждой секундой, таяла надежда на провал в спасительное беспамятство. Боль держала его на грани, словно испытывая, насколько его ещё хватит, насколько долго она сможет управлять этой марионеткой...

Лихо по-прежнему управляла "Горынычем", с белым, как "родимое пятно" Сдвига: на котором контрастно выделялись солнцезащитные очки – закаменевшим лицом. Машина, летела по шоссе, не останавливаясь. В закрытых окнах, и верхнем люке, не было ни крохотнейшей щели. Их закрыли сразу же, как представилась такая возможность, но легче стало ненамного, на одну десятую – если, конечно же, боль можно измерять десятыми, сотыми, и остальными математическими величинами. Боль разливалась внутри, вгрызаясь в каждую частичку тела, но блондинка, как загипнотизированная, смотрела вперёд, сконцентрировавшись только на одном – на поиске убежища. Желательно таком, в котором мог бы поместиться и "Горыныч". Других вариантов спасения, она не видела. Если не поможет и это...

Заброшенная заправка возникла справа, ещё чуть дальше находился добротный кирпичный ангар, изрядно обросший мхом, на крыше которого росло несколько молодых деревцев. Железные ворота, качественно тронутые ржавчиной, но не дошедшие ещё до состояния полного убожества: были нараспашку, словно приглашая заехать внутрь.

Лихо направила внедорожник внутрь, сметая бампером какие-то обветшавшие стеллажи, ящики, покрышки. Ангар был глухим, без окон. Когда-то он освещался с помощью висящих под потолком ламп, но теперь, по прошествии такого количества лет, о подобном роскошестве – можно было только мечтать. Блондинка нажала на тормоз, "Горыныч" застыл в полуметре от задней стенки ангара, подняв густое облако пыли.

Лихо вышла, точнее – выпала из кабины, непослушными руками распахнув дверцу. Под рёбра ткнулись какие-то обломки: наверное, даже очень больно. Но блондинка была в таком состоянии, что если бы ей сейчас стали загонять иголки под ногти, или дробить кости кувалдой: сильно хуже – она бы себя не почувствовала.

Из задней двери выкарабкался Шатун, по лицу которого стекали крупные капли пота. Громилу шатало, он сделал два шажка на подгибающихся ногах, и упал навзничь, не попытавшись даже смягчить падение. Но почти тут же стал подниматься, двигаясь к воротам, которые требовалось закрыть. Закрыть любой ценой.

Створки начали сближаться с невероятным визгом, заржавевшие петли упорно отказывались капитулировать, поворачиваться. Шатун налёг всем весом, переступая ватными ногами, толкая проклятую створку вперёд, к спасению. Полметра, метр, ещё немного...

Доведя процесс до логического завершения, он глухо зарычал: и, шатаясь – присоединился к Лиху, которая почти безжизненно повисла на своей части ворот, пачкая камуфляж ржавчиной. Не желающие сгибаться пальцы, оплели приваренную к створке скобу, и громила откинулся назад, всем весом, закрывая ворота полностью.

И сразу же наступило облегчение, как будто запертые ворота отсекли их от мира, в котором не имелось ничего, кроме кромешного, исступленного страдания. На самом деле – так оно и было...

Их обоих вырвало прямо около закрытых ворот, желудок выворачивало наизнанку, опустошая до сухости, до полного вакуума. Боль не исчезла сразу, и совсем: она ещё цеплялась за бренные тела, но потихоньку слабела, таяла. Лихо с Шатуном поднялись на ноги, с какой-то бешеной, взрывной радостью понимая, что снова обвели костлявую вокруг пальца.

– Чтобы я ещё раз, куда-нибудь, с вами поехал... – Алмаз, закончивший блевать прямо в открытую дверь машины, подал голос. – Я чувствую себя так, как будто меня целый месяц насиловали во все отверстия, попутно наделав с десяток новых. И граждан со слабой потенцией – там не было. Сплошь и рядом – одни половые гиганты... Ебулдыцкий шапокляк!

– Книжник! – Позвала Лихо, не обращая внимания на жалобы Алмаза. – Живой?

– Лучше б меня сожрали, и высрали в Новокузино... – Книжник трясущимися руками, поправил сползшие на кончик носа, очки. – Что-то дохрена экстрима, для одного-то денёчка. Ой, бля...

Он зашёлся в непрерывном, жестком, сухом кашле, держась обеими руками за горло. "Плескалка" на передней панели – продолжала монотонно менять цвета, и не было даже мизерного намёка на то, что свечение скоро погаснет.

Осторожно ступая в груде давленого и битого хлама, Лихо добралась до кабины, залезла внутрь, не снимая очков. Организм понемногу отходил от полученной, мягко говоря – "встряски".

– Не хочется делать хорошую мину при плохом настроении. – Лихо включила фары внедорожника, осветившие дальнюю стену ангара. – Но, что-то не вижу я среди окружающих меня лиц, ни одного кандидата в "пешеходы"... Обновлённый Всплеск – это несказанно удручает, но, тем не менее – мы всё ещё живы. Вот только очков снимать, и от ваты избавляться – никому не советую. Сдаётся мне, что нас не окончательно не угробило только потому, что старые методы безопасности всё ещё на что-то годятся. Хотя, мало никому не показалось...

Ей приходилось говорить громко, задраенные ватой уши не располагали светской беседе вполголоса.

– Положите "плескалку" на крышу, что ли! – Вдруг рявкнул Шатун. – Тошнит уже!

Та, и действительно разошлась не на шутку, полыхая так, что пробивало сквозь очки. Цвета всё так же менялись, не останавливаясь, и не было ни единого намёка на то, что всё это скоро закончится...

Алмаз взял капсулу из плексигласа, и, высунувшись из кабины, положил её на крышу "Горыныча", обеспечив разноцветное освещение помещения, в которое их загнала острая нужда, в виде Всплеска. Который был уже не тем Всплеском, знакомым им всем, как собственная пятка.

– Жрать хочу. – Коротко сказал Шатун, и полез назад, доставая один из пакетов с сухим пайком. – Как никогда. Да открывайся ты, давай...

Он рванул упаковку сухпая, свинтил пробку у бутылки с водой, и начал есть. Жадно, быстро, как будто провёл вынужденную недельную голодовку. Прикончил один пакет, и полез за вторым.

– Мне тоже достань. – Алмаз вдруг ощутил бурление в желудке, бывшее предвестником тут же подступившего голода. – Кровохлёба живьём готов оприходовать...

Через минуту, все четверо ели с какой-то осатанелостью, набивая животы до упора, жадно отпивая из пластиковых бутылок, большими глотками.

– Ни хрена себе – побочные эффекты... – Книжник вытер рот от прилипших крошек галет: и допил остатки воды в бутылке. – А если бы у нас запасов не оказалось?

– Покрышек кругом много. – Лихо сыто икнула, выбросила опустошённую бутылку куда-то в сторону. – Жевали бы себе потихоньку.

Шатун съел два с половиной пакета, часть отдав Лиху и Алмазу, не отказавшихся от добавки. Книжнику хватило одного.

– Какие прогнозы, искатели приключений? – Блондинка отодвинула сиденье, как можно дальше, потянулась, устраиваясь поудобнее. – Когда дальше – через час, через три?

– А хрен его знает... – Мрачно посопел Шатун, глядя на разноцветные всполохи, прыгающие по ангару. – Наверное, через три. Дня...

Он оказался почти прав. "Плескалка" угомонилась на исходе третьего дня, медленно затухнув на крыше, откуда её никто и не подумал возвращать обратно в кабину.

– Гостиница "У Горыныча". – Пошутила Лихо, направляющаяся к воротам ангара. – Ваша жопа, никогда не простит вашей голове...

Створка ворот завизжала, приоткрываясь. Блондинка высунула голову на воздух, готовясь получить очередную болезненную взбучку. Сзади стоял Шатун, готовый, в случае чего, снова начать закрывать ворота. Но Всплеск кончился.

– Поехали, обормоты...

Внедорожник вырулил из спасшего их убежища, и взял прежний курс, на Уфу. Три дня, проведённые в бесперебойно освещаемом "плескалкой" ангаре, была наполнены бездельем. Спали, вяло разговаривали, ели. Подмели почти весь запас сухого пайка, осталось только четыре упаковки, и две бутылки воды. То ли от нервов, то ли это и в самом деле, был побочный эффект нового Всплеска: но есть хотелось просто беспрецедентно. Жевать, запивать водой: снова жевать. Книжник ничего не говорил, но поглядывал на валяющиеся возле "Горыныча", древние покрышки, с какой-то опаской. Если бы на третий день, жор не прошёл, пришлось браться бы и за них тоже.

– Жаль, Германа с нами нет... – Сказал Книжник. – Тот бы, наверняка решил проблему. У него всегда получалось. Это ж надо – столько пройти, такого повидать: и встретить эту суку, с заточкой в рукаве. Герман, Герман...

– Он бы справился. – Без всякой иронии согласилась Лихо. – Ломоть покрышки бы себе в ноздрю запихивал, или ржавчины с ворот наелся, прежде чем свой шнобель – на воздух высунуть для эксперимента: но как избавиться от того геморроя, которым нас в лохмотья растаскивало – придумал бы. Тут ты прав.

Очкарик ничего не ответил. "Горыныч" мчал вперёд, и все со скрытой опаской косились на лежащую, на прежнем месте "плескалку". Как будто, всё должно было начаться снова.

Но ничего не происходило.

– Я почему-то, всегда думал, что в Уфе живут уфологи. – Надоевшего томиться бессмысленным, и не сулящим ничего приятного – воспоминанием, Книжника, потянуло на общение. – Потом Герман рассказал, что никаких уфологов там сроду не водилось, а сплошь и рядом – были уфимцы.

– А кто такие уфологи? – Лениво спросил Алмаз, сменивший Лихо за рулём. – Если отталкиваться от названия – зверь почище камнереза. Просвети, всё равно заняться нечем...

– Да были такие персонажи... – Книжник воодушевлённо подобрался, готовый излить на головы слушателей информационную прорву. – Занимались НЛО, и всем, что с этим связано.

– НЛО, это – "Нашу Лихо Обманули"? – Хохотнул Алмаз. – Или что-то другое, менее невероятное?

– Ну, как сказать... – Замялся очкарик. – Вообще-то, это расшифровывается, как "неопознанный летающий объект". И никак иначе.

– Понятно. – Теперь оживился Шатун. – Если вдруг Лихо попробовать обмануть, полетишь измордованный до полной неопознаваемости. Ногами вперёд, и так – низенько-низенько... Быстро-быстро.

– ""НЛО" летали низко, очень часто, и очень энергично. Должно быть, скоро Всплеск... – Подумала Лихо" – Заржал Алмаз. – Это, конечно, совсем не в тему разговора, но как-то навеяло.

– Рискованно шутите, сударь. – Сказала Лихо. – Я, девушка подкованная, понимаю, что Всплеск -дважды по одному, и тому же месту – звездануть не должен. Во всяком случае – так было раньше. Очень хочется надеяться, что хотя бы часть былых повадок Всплеска останется в прежних рамках.

Но ведь – кто его знает, как оно обстоит на самом деле...

– А вы заметили, что "хамелеоны" никак не отреагировали? – Спросил Книжник. – Тогда, когда мы с гейшами на дороге встретились. Прямо не "хамелеоны", а чёрт знает что...

– Заметили. – Алмаз прекратил ухмыляться, каким-то своим приятным мыслям. – Чего тут не заметить... Ничего оптимистичного в этом открытии, собственно я – не нашёл. Не знаю, как вы – но догадываюсь, что аналогично.

– Да... – Шатун задумчиво постучал кулаком о раскрытую ладонь. – С такими открытиями, прямо не знаешь – чего больше бояться. То ли того, что он полыхает вовсю. То ли – что он зачах, и не фурычет. А в это время – подбирается к тебе что-то такое, непонятное...

– Я думаю, что это зависит от новых факторов. – Лихо хрустнула суставами пальцев. – Возможно, "хамелеоны" просто не могут улавливать все эти, дополнительно свалившиеся на нас веселухи. Полностью согласна с Шатуном: и вынуждена с грустью признать, что хлопот у нас прибавилось. Причём, как я пессимистично полагаю – самых разнообразных, и – далеко не из разряда "Ребята, давайте жить дружно!".

Все замолчали, как будто сделанный блондинкой вывод, начисто лишил желания продолжать разговор, о чём бы ни было. Шатун угрюмо сопел, глядя в пол. Лихо разминала кисти рук.

– Так что там с уфологами? – Спустя минуту, тоном, в котором не было ни малейшего интереса, спросил Алмаз. – Где они живут-то, если не в Уфе? Расскажи, раз уж начал...

– А чего рассказывать? – Вяло ответил Книжник. – Уфологи есть везде...

– Понятно...

И тишина снова вторглась внутрь "Горыныча", на этот раз уже надолго. Глухая, безрадостная.

– Слышите? – С момента последнего сказанного слова, пролетело не меньше двух с половиной – трёх часов. Лихо ёрзнула на сиденье, прислушиваясь к чему-то далёкому, происходящему впереди.