Текст книги "Пешки Сдвига"

Автор книги: Вадим Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 38 страниц)

– А в чём подвох? – Спросил до сих пор молчавший Шатун. – Я имею в виду название. Ежели Герман дважды насквозь проходил... Не стыкуется.

– Зато Знаток утверждал, что слышал очень много рассказов, что люди пропадали там бесследно. Причём некоторых из них он знал лично, и говорил, что мужики были тёртые. Но пропали. Именно там. И именно в свой первый заход на эту территорию. Зашли, и – не вышли.

– Что бы там я про Германа не считала, и не бурчала. – Задумчиво сказала Лихо. – Но вот в сочинении пошлых небылиц, и выдаче их за твердокаменную истину – он уличён никогда не был. Не то что, тот скользкий типчик – помнишь, Шатун? Как его? – Бонифаций, кажется. Вот тот мастак был сочинять. Пока на меня не нарвался. А вот сдох потом так! – причём, прошу заметить – без какого-либо моего личного вмешательства: что все его сказочки, на фоне этого, выглядели удручающе скучной реальностью. А раз Герман так говорил, то, скорее всего – так оно и было. Но, однако ж, шансы, я так полагаю – есть. Раз уж Знаток дважды сквозанул, и после этого не утратил способность к словесному недержанию... Должны быть шансы, как пить дать.

– А ты принимаешь во внимание, что с учётом новым обстоятельств, активность этих зон может возрасти если не многократно, то хотя бы на какую-то величину? – Книжник пытливо оглядел всех присутствующих. – А ведь, скорее всего – так оно и будет.

– И что теперь? – Алмаз нейтрально пожал плечами. – Придётся научиться перезаряжать вдвое быстрее, всего-то делов... Некоторым, правда, ещё и навык – попадать при стрельбе, куда надо, а не куда получается – неплохо было бы приобрести. Или мы предлагаешь дружно струхнуть, и отправиться восвояси? В Суровцы, с "пешеходами" хороводиться. Или всё-таки попробуем сделать что-то полезное?

– Попробуем. – Вздохнул Книжник. – Только я ведь не просто так сказал...

– Вот и умница. – Лихо ободряюще улыбнулась. – Только я очень надеюсь, что имеет место быть разумная опаска, а не прозаическая трусость. Ты не обижайся, я прекрасно знаю, что в груди Чебурашки всегда билось, и продолжает биться сердце Супермена. Но люди способны меняться, причём за очень короткий период времени. Под воздействием тех самых, подмеченных тобою же – новых обстоятельств. Лично я, могу быть уверена только в себе. Ну, и ещё, пожалуй – в этих двух обормотах. Я с ними, в таких передрягах душой черствела – тебе не пожелаю. Так что, ещё раз говорю – не обижайся. Ты, для нашего вояжа – человек довольно ценный, не скрою. Но если вдруг морально поплывёшь, в обмороки будешь брякаться, или ещё чего хуже – струсишь безоглядно: я с тобой нянькаться не буду. Брошу где-нибудь, и арриведерчи, мой романтичный друг.

– Не дождёшься! – Взвился Книжник, глаза за стёклами очков сверкали праведным гневом. – Да я...

– А в голосе у него – лязг броневой стали. – Перебила его блондинка. – А изо рта – пламя метров на пятнадцать, куда там аутентичному Горынычу... Да успокойся ты, никто тебя ни в чём не подозревает. Просто доводят до твоего сведения. Кстати, это касается и всех остальных. И меня в том числе. Обуза нам сейчас ни к чему. Вопрос считаю закрытым. Давай, охолони: и жужжи дальше. Там ещё одна неосвещённая территория осталась. Судя по названию, примерно догадываюсь, что это может быть. Как когда-то метко выразился классик – "Там, на неведомых дорожках – следы невиданных зверей". Кабы знать ему, в какое будущее он заглянул пытливым взором... Примерно в этом диапазоне. Хотя, могу и ошибаться. Обстоятельства, ёпт...

– "Чёртов заповедник". – Ледяным тоном отчеканил Книжник, который ещё не остыл после недавних комментариев Лиха. – Находится недалеко от...

– Что за хрень?! – Блондинка вдруг прикипела взглядом к ближнему зеркалу бокового вида. Бросила быстрый взгляд в другой, находящееся со стороны Алмаза. Выражение лица у неё менялось с безгранично удивлённого, на растерянно-ожесточённое. Через секунду растерянность полностью испарилась, и "Горыныч" рванул вперёд, насколько позволяло состояние трассы.

– Вот сука! – Лихо отчаянно, концентрированно выматерилась. – Сдаётся мне, что мы уже в "Чёртовом заповеднике". Или, как минимум, в одном из только что открывшихся филиалов. Держитесь, супермены! Можете молиться, если кто умеет, конечно...

Шатун недоумённо повертел головой, пытаясь определить, что вызвало у Лиха такую бурную реакцию. Должно было распоясаться нечто совсем уж паскудное: от привычных опасностей она бы не побежала так. Во всяком случае – не с таким выражение лица.

Книжник тоже завертелся на сиденье, крутя головой, ему было не в пример легче, учитывая его габариты, и габариты Шатуна. Взглянул назад, и глаза у него начали становиться шальные, полубезумные. Каким-то невероятным усилием он подавил в себе расцветающие эмоции, взгляд снова стал почти нормальным. И застыл, глядя назад, лишь однажды коротко всхлипнув – как-то особенно, с пронзительной ноткой обречённости.

...Слева от "Горыныча", метрах в пятнадцати, возникнув будто из воздуха, промелькнуло что-то непонятное: расплывчатое, смазанное, гибкое. Падая сверху вниз, не очень быстро, но и не зависая в воздухе для всеобщего, и вдумчивого разглядывания. Шатун, Книжник и Алмаз вылупились во все глаза, раскрыв рты, как детсадовец, впервые увидевший какающего слона.

"Бах!" – раздался звук, очень схожий со тем, который получается, если со всего размаху ударить кулаком, по надутому бумажному пакету. Земля, в том месте, где с ней соприкоснулось это нечто, провалилась длинным углублением, канавкой, рассечением. Шириной в добрый дециметр.

Лихо, демонстрирующая чудеса экстремального вождения, мёртвой хваткой вцепилась в руль внедорожника, и гнала, гнала – больше не оглядываясь.

"Бах! Бах! Бах!" – Раздалось сразу три "хлопка", и землю разрубило слева и справа, чуть ближе к "Горынычу". Третий удар пришёлся сзади, разминувшись с внедорожником всего-то на метр-полтора. Книжник снова всхлипнул, лицо было неживым, застывшим в ожидании самого страшного.

Лихо, с бешеными глазами, смотрела только вперёд, трасса в этом месте была идеально прямой, и оставалось только уповать на везение. Останавливаться она и не думала, да и инстинкт самосохранения посылал в воспалённый неожиданно навалившимся страхом мозг, только один сигнал. "Вперёд!". Блондинка не обращала внимания на прокушенную нижнюю губу, и сочащуюся по подбородку струйку крови. Она ощущала себя крохотным и беззащитным существом, которое загоняют с трёх сторон, оставляя только одну лазейку – впереди. Неизвестно, что ждало там – тупик, верная смерть, или спасение. Но выбора не было. С боков, и сзади, земля и асфальт всё чаще брызгали комьями, постепенно сжимая тиски. Как будто их преследовал неизвестно откуда взявшийся титанический осьминог, наотмашь лупцующий своими щупальцами, стремясь дотянуться до убегающей от него бронированной коробки на колёсах.

Конечно, вряд ли это действительно был осьминог, откуда ему взяться здесь, на трассе, соединяющей Москву с Владимиром?! Но падающие с жуткой, увеличивающейся интенсивностью непонятные, смазанные хлысты, наводили именно на ассоциацию с щупальцами.

– Сука... – Лихо виртуозно гнала бронированного монстра в неизвестность, туда, где покуда ещё маячила надежда. – Да откуда же ты свалилась, мразь...

"Бах! Бах!" – Новые удары легли практически вплотную к "Горынычу", не достав до внедорожника буквально с полметра. Сквозь зубы взвыл Алмаз, с побелевшим, и стиснутым смесью ярости и отчаяния лицом, сжимая свой верный «дыродел». Царящая за окнами машины вакханалия, была чем-то новым, неизведанным, и судя по всему – очень опасным. Он понимал, что Лихо выбрала наилучший из всех возможных вариантов, но душа протестовала против того, что нельзя выйти из машины, и влепить веером от пуза, три десятка «маслят». Без промаха, конечно же... Приходилось терпеть, и стискивая зубы, следить, как фортуна раз за разом выбрасывает на их поле, пока что выигрышные комбинации. Он чётко понимал, что будет, если она хоть на долю секунды зажмурит глаза, дрогнет кистью, и один из этих «хлыстов» с размаху опустится на «Горыныча». Их удары оставляли в земле, и в асфальте – ямы, глубиной не менее метра.

С боков, правда, пока что за пределами шоссе – совсем уж зарябило в глазах, от замельтешивших ударов. Комья земли, обломки ветвей, и стволов деревьев, попадающих под эту шальную, убойную феерию, взлетали вверх постоянно, неистово, страшно... Стрелка на спидометре "Горыныча" уже упёрлась в сто тридцать, но неизвестная напасть не отставала, держась рядом, как приклеенная.

Лихо впилась глазами в ленту шоссе, боясь отвести взгляд, дрогнуть душой окончательно. Дорога в этом месте была почти гладкой: небольшие трещины – не в счёт, и внедорожник мчался по прямой.

– Давай, давай, давай... – Шатун повторял это слово, как заведённый, и, похоже – не слышал сам себя. – Давай, давай...

Книжник впился взглядом в левое окно, и неотрывно смотрел, как корёжится земля, перепахиваемая какой-то неизведанной жутью. И боялся отвести взгляд, потому что казалось, что от этого зависит – будут ли они ехать дальше, или их незамедлительно накроет. И смотрел, смотрел...

"Бах! Бах! Бах!" – Спереди, примерно в пятидесяти метрах от "Горыныча", лента трассы разлетелась кусками асфальта, просевшего сразу в трёх местах. Лихо, не переменившись в лице, направила машину прямо туда, где Горьковское шоссе украсилось тремя новыми шрамами. Промежуток между провалами в асфальте составлял где-то метров десять. "Горыныч", не сбавляя скорости, влетел на первое "рассечение". Ширина в десять сантиметров, не была серьезной преградой для машины, созданной, чтобы преодолевать дорожные пакости и поглобальнее. Внедорожник тряхнуло, смачно заматерился Шатун, въехавший макушкой в потолок кабины. Книжника, по-прежнему пребывающего в оцепенении, бросило к левой дверце, но он успел выставить вперёд руку, и не пострадал. Зато красочно высказался по поводу того, что он думает обо всей этой сучьей передряге.

– Если выживем, я у тебя пару платных уроков возьму. – Ухитрилась пошутить Лихо, когда третий провал был преодолён. – Хотя, чувствую, что сама пару оригинальных словечек придумаю, если эта говённая выбивалка нервов не закончится сию секунду.

Алмаз всё же не выдержал, и, просунув дуло "Калаша" в окно, высадил всё обойму в пространство, ставшее уже полностью непередаваемо размытым, бьющим по ушам несмолкаемым баханьем. Эффекта не было никакого, да и – собственно, никто особо не надеялся на спасение, полученное с помощью одного-единственного автоматного рожка. Уж очень нематериальными выглядели эти «хлысты», полосующие воздух со всех сторон.

Ещё два "рассечения" легли впереди "Горыныча", крест накрест, каким-то чудом не коснувшись капота. Внедорожник снова тряхнуло, и опять рыкнул Шатун, не уберёгшийся второй раз, как ни старался.

– Ещё с пяток таких подскоков, и будет у нас дополнительный люк. – Лихо бросила это на автопилоте, глаза у неё по-прежнему были упёрто-бешеные, шальные. Она не собиралась сдаваться, мать вашу, не собиралась! Пока колёса вертятся, пока во что-то верится...

– Дай гранату! – Алмаз не собирался бросать экспериментов, надеясь хоть как-то уязвить творящийся за окнами "Горыныча" беспредел. – Не подыхать же, как тараканам под шлёпанцем...

– Типун тебе... – Бросила Лихо, чуть не сорвавшись на крик. – И в носоглотку, и в пупок, и в анус. Не паникуй, пока едем. В конце концов – великорусский "авось", ещё никто не отменял. Авось не сдохнем!

Время как будто притормозило, только не замерло, а потекло вязко, нехотя. Казалось, что мир бесповоротно и навсегда съехал с катушек, и пространство замкнулось вокруг, став нескончаемо неживым, расплывчатым. И виднеющийся впереди кусок шоссе, оставшийся нетронутым этой смазанностью – тоже становится неописуемо тесным, таким узким, что проехать по нему не способен даже велосипед, не говоря уже об изделии российского оборонного комплекса. Лихо потеряла счёт минутам, она знала только, что именно в этот момент, когда она продолжает ощущать себя, чувствуя намертво сжатые на руле пальцы – она ещё живёт. Борется.

Порой казалось, что "хлысты-щупальца" неминуемо падают на "Горыныча", и сейчас бронированная сталь прогнётся, как гофрированный картон под ударом кувалды. Но секунды, ставшие чем-то другим, но не временем – убегали прочь, и всё оставалось так же, без изменений...

А потом всё кончилось. Как-то сразу, торопливо, без последующих попыток возобновления. Пропало, исчезло, расчистилось...

С животной радостью заорал Алмаз, так и не получивший требуемую гранату, тихонько взвизгивал Книжник, по лицу которого катились слёзы: слёзы осознания, что они вырвались. Без истерики, без неустойчивых эмоций. Шатун со всей дури влепил кулачищем по спинке сиденья, губы его распирала торжествующая улыбка.

– Не ломай совместное имущество, детина... – Лихо остановилась прямо посреди дороги, спустя минуту после того, как всё успокоилось. – Я бы сама от радости чего-нибудь раскурочила, да только нет ничего подходящего. Ах, сука – вырвались же! Вырвались! А-а-а-а-а-а-а!!!

Её в натуральном смысле слова трясло, но взгляд был адекватным, ликующим. Успокоившись, она стёрла кровь с подбородка, и несколько раз глубоко вдохнула, и выдохнула.

Алмаз, Книжник и Шатун тоже орали от переизбытка чувств. Вырвались!

– Хотела бы я знать, что это было. – Блондинка как-то неуверенно коснулась ладонями "баранки", словно проверяя, что всё это есть воочию. А не грезится, во время взлёта на облака, после того, как одно из "щупалец", всё же приголубило "Горыныча", с самыми печальными последствиями для всех находящихся внутри.

– Да понятно, что... – Оттаявший лицом Алмаз чуточку нервно усмехнулся. – Возобновление пройденного, только в улучшенной и дополненной вариации. Танцульки Сдвига. Как вспомню, аж копчик вибрирует. Призрак поднимателя целины. Всё перепахано, в хвост, и в гриву... Как мы выскользнули – до сих пор не верится... Вырвались, в Бога, в душу, в мать!

"Горыныч" тронулся с места, набирая скорость. Возникшая в кабине всеобщая нервозность, понемногу улеглась, только Книжник порой оглядывался назад, словно ожидал, что кусок неожиданно вывалившейся им на голову преисподней, снова начнёт свою игру в догонялки.

– Да не мозоль ты стекло глазами, трещина появится. – Лихо поморщилась от боли в прокушенной губе. – До чего ж я красивая стала... Синяк в пол-морды, губа расхристана. В кого же я превращусь, если до финиша дорулим со всем старанием? Подумать страшно. Так, глядишь, и Книжник меня разлюбит. Эх, пертурбации...

Во взгляде Книжника ясно читалось, что он никогда, и никого из присутствующих тут – не разлюбит, ни при каких обстоятельствах. А особенно Лихо.

– Да вижу, вижу. – Не удержавшись, фыркнула блондинка. – Любовь до гроба, а что касается дураков – не уверена. А вот, кажись, и Владимир на горизонте замаячил...

Через четверть часа внедорожник въехал в город.

– Лепота... – Лихо с любопытством оглядывалась вокруг. – Была. Один Сдвиг напакостил столько, что никакие монголы не сдюжили бы. Никакого уважения к историческому наследию. Притащить бы сюда этих, из параллельного мира, и заставить отрабатывать всё. В двойном размере. Жаль, что нет такой возможности, да и вряд ли будет... А они бы у меня попрыгали, с хорошенько нагретым, и во всю длину засунутым в интимное место "Потрошителем". Скоты. Всю жизнь мечтала на Успенский собор посмотреть, и вот на тебе...

Белокаменный собор был почти разрушен. И лишь часть уцелевшей апсиды, с непонятно как держащейся на ней куском крыши с позолоченным куполом, изрядно потускневшим от новых погодных условий, гордо возвышалась над грудами битого камня. Креста на куполе не было, торчал лишь куцый обломок, самую чуточку торчащий над маковкой купола. Вся эта конструкция, со стороны выглядевшая, как корявая буква "г", с нашлёпкой купола на конце горизонтальной палочки, навевала непонятную тоску.

– Не удивлюсь, если он скоро рухнет окончательно... – Алмаз обозрел вопиющее нарушение законов физики, которое являло собой представшее их взглядам зрелище. – Если уж "иголка" навернулась, да ещё так нестандартно... Этому недоразумению, сам Сдвиг велел.

"Горыныч" медленно проехал мимо, на него лениво, но с понятным любопытством, зыркало коренное население города, входящего в Золотое Кольцо России. Понятное дело – этот почётный статус никто не отменял, просто с наступлением Сдвига, экскурсионный маршрут перестал существовать по вполне житейским причинам. По факту чего, никто особенно не убивался, проблем хватало и без этого.

– Лихо, тормозни, что ли... – Шатун легонько похлопал по спинке сиденья водителя. – Отлить треба. Да и ноги бы размять не помешало. Задница уже ноет от одного положения.

Лихо сдала влево, и остановилась на перекрёстке. Слева и справа находились подходящие для нужд Шатуна, развалины домов.

– Мальчики налево. А можно и направо. – Блондинка первая вылезла из кабины, и с хрустом потянулась. – Давайте, я после вас сбегаю. Если, конечно, что-нибудь в мочевом пузыре ещё булькает, после последнего заезда. Наверное, всё по ноге стекло. И что характерно – мне за это нисколько не стыдно. Лучше быть живой и обоссавшейся, чем сухой, и – уже почти остывшей. Или у кого-то есть противоположное мнение?

Противоположных мнений, как и следовало ожидать – не нашлось. Шатун галопом двинулся налево, на ходу расстёгивая штаны. Наверное, было совсем невтерпёж. Книжник последовал за ним, стараясь не отставать. Мало ли что: не в Суровцах находимся.

Алмаз остался с блондинкой, стоически пересиливая усиливающееся давление на мочевой пузырь.

– Шёл бы, чего терпеть? – Сказала Лихо. – Места относительно цивилизованные, а уж если суждено преставиться от того, что именно сейчас остатки собора рухнут, и мне прилетит маковкой прямо промеж прекрасных глазок... Ничего не поделаешь, такая судьбина.

Алмаз помотал головой, и уставился на что-то, находящееся за спиной блондинки. Лихо обернулась.

К ним, походочкой от бедра, отточено виляя задом, подходила рыжая мадемуазель лет двадцати пяти, одетая в лучших традициях женщины легковесного рода занятий.

Лихо спокойно ждала, цепко сторожа каждое движение подходящей особы. Расслабляться не стоило: места были хоть и цивилизованные, но не настолько, чтобы здесь все подряд были проникнуты пылкой любовью к ближнему. Не пытаясь обидеть его с помощью любой хреновины, по капризу конструктора снабжённой спусковым крючком, и механизмом посыла патрона в ствол. После Сдвига, внесшего свой вклад не только в географию, экологию, и прочие жизненно важные параметры – но и в умы человечества, и до наступивших перемен не подверженным альтруизму: цивилизованными, можно было смело считать те места, где тебя не норовили продырявить на виду у всех. И только.

Мадемуазель подошла, и остановилась в паре метров от Лиха, демонстративно держа руки на виду. Что нисколько не успокоило блондинку. Не факт, что у неё под юбчонкой не припасёно какое-нибудь малогабаритное паскудство, способное шарахнуть по стоящему напротив него организму, нисколько не человеколюбивее, чем собратья, имеющие калибр поувесистее.

– Нам ничего не надо. – Лихо не собиралась выкаблучиваться реверансами, но и хвататься за "Потрошителя" тоже не спешила. – Можешь идти.

Рыжая не тронулась с места, улыбаясь как можно естественней. А может быть, это и была её естественная улыбка, но Лихо не собиралась выяснять это в полной мере. Тем более, что Шатун с Книжником уже возвращались, полностью одухотворённые. Как мало человеку надо для счастья. Сбежать от неизвестного катаклизма, и избавиться от давления внизу живота.

Показав Шатуну глазами – "Присматривай...", блондинка с изнывающим от простейшего желания Алмазом, отправились по жизненной надобности. Надобность была справлена как можно быстрее, а когда Лихо вернулась к "Горынычу", то застала нелицеприятную картину. Рыжая кокетливо взирала на Книжника, и улыбалась Шатуну, определённо подразмякшим душевной конституцией, от обрушившегося на них если не девятого, то, как минимум шестого с половиной вала женского очарования.

Книжник уже сыпал какими-то философскими цитатами, выгибая грудь колесом, и вообще – стараясь выглядеть бывалым мачо-сердцеедом. По сравнению с которым, Джакомо Казанова – сущий бездарь, дилетант, и махровое недоразумение, каким-то нелепым образом завоевавшее себе место в любовных анналах. Шатун, в общем-то, не выглядел размякшим полностью, но некая подвижность души всё-таки имела место.

– Поехали. – Лихо взялась за ручку дверцы, намереваясь не ввязываться в беседу. – Времени нет.

– Подожди! – Книжник разлетелся к ней, при этом успев ободряюще и залихватски подмигнуть рыжей. – Давай, подвезём человека. Нам всё равно по пути, жалко, что ли...

Лихо чуточку подумала, и повернулась к веснушчатой очаровашке, прямо таки с ангельским терпением ожидающей, что ей скажут.

– Тебе куда?

– В Нижний. – Рыжая сверкнула отличными зубками. – Подбросьте, я с ребятами вроде бы договорилась, отработаю без проблем. И с тобой тоже можно будет как-нибудь столковаться.

– А что там, в Нижнем? Дела? Дети брошены? Мать-старушка?

– Ну, допустим – мать-старушка. – Терпеливо сказала рыжая. – Какая тебе разница?

– У одного встаёт, а у другого – несуразица. – Пояснила блондинка. – Точно мать-старушка?

– Да точно! – Рыжая скорчила печальную гримаску. – Позавчера клиенты в Нижнем наваристые подвалили, грех было соскакивать. Только вот с собой увезли, и получилась у меня небольшая нестыковочка – обратно добираться самой выпало. Помоги, а? Чего вам стоит-то? На таком звере мигом домчите, меня сюда и то скромнее транспортировали.

Книжник, ободряюще улыбавшийся рыжей, бросил взгляд на Лихо, и помрачнел. Сапфировые глазища блондинки заволакивала сероватая дымка. Оглянулся на продолжающую улыбаться жрицу любви, и без слов полез в "Горыныча". Та недоумённо посмотрела на вдруг так неожиданно исчезнувшего знакомого, только что распускавшего перед ней павлиний хвост. Что-то изменилось, и она не могла понять – что?

– Не поняла? – С нехорошей ухмылочкой спросила Лихо. – А вот Книжник всё правильно прочухал. Звездишь ты, труженица промежности. От "а" до "я". Так что я повторяю, для особо непонятливых – нам ничего не надо. Можешь идти. Привет матери-старушке.

Вернулся Алмаз, и без слов полез на своё место. Начал забираться и Шатун, прекрасно знавший, что в данной ситуации обойдутся без него.

Рыжая смотрела, не отводя глаз; на кукольном личике проступила обида. Если бы Лихо стопроцентно не знала, что всё сказанное собеседницей ложь, то она бы наверняка поверила увиденным эмоциям. Настолько правдиво они выглядели. Но никогда не подводивший блондинку дар – распознавать ложь, трезвонил во всю ивановскую. Рыжая врала, причём напропалую.

Лихо не стала брать её на приём, и проводить экстренное потрошение, старательно лупя смазливой мордашкой о капот "Горыныча". Ни к чему. Узнавать, почему рыжая врёт – не было никакой надобности. Потому что, Лихо не сделает ошибку, взяв её в собой. А за этим враньём может стоять что угодно, и вряд ли совсем незамысловатое – судя по степени актёрского мастерства рыжей, наверняка задурившей голову не одному клиенту.

Внедорожник заурчал мотором, и скоро стоящая на тротуаре фигурка в мини-юбке, исчезла из вида.

– Я за нею рыскал и бродил, колесо моё – у ног её вертелось. Я её, ей Богу – не любил, но хотелось мне, как мне её хотелось... – Задумчиво пропела блондинка, держа путь на окраину Владимира. – Так ведь, Книжник? Хороша уличная красотка? Да не жмись ты, вижу, что понравилась. Если бы её ещё мама с папой, научили правду говорить незнакомым людям, цены бы ей не было...

Очкарик молчал, понуро глядя на проносящиеся за окном окраины Владимира.

– Это правильно, что ты всё осознал, и как я понимаю – всецело раскаялся. – Констатировала Лихо. – Да я бы её подвезла, мне не жалко... Только вот есть у меня такой пунктик, ты его должен помнить. Не перевариваю, когда мне горбатого по бороде лепят. Непринуждённо так, без комплексов. А глазки такие красивые, такие невинные, такие честные. Так бы и поверила... Да только – не могу.

– Замануха? – Предположил Алмаз. – Или что?

– Возможно... – Пожала плечами Лихо. – Не было у меня ни времени, ни желания, прощупывать её досконально. Посадишь вот такую красотулю себе за спину, а потом – не жди меня мама, хорошего сына... А машинка у нас большая, хорошая. В машинке много чего интересного найдётся. Почему бы не попробовать сменить хозяев у этой бибики? Вот так, Книжник, и никак иначе. Вам, судари мои – повезло, у вас есть я. Пусть не такая красивая, как оставшаяся на обочине лялька: зато тонко улавливающая грань, за которую лучше не стоит даже плевать. Не говоря уж о том, чтобы высовывать за неё буйную головушку.

Шатун вздохнул, и красноречиво развёл ручищами.

– Исчёрпывающе, и очень проникновенно. – Лихо вырулила на нужную дорогу. – Не знаю, что там действительно была на уме у этой представительницы древнейшей профессии, но сдаётся мне, что ничего позитивного. Книжник, ты как считаешь? Может быть, вернёмся, и проверим – кто из нас прав? Ты, или я? Возвращаемся?

– Не надо. – Тускло сказал Книжник. – Я же чётко видел, как у тебя глаза застилало. Чего уж теперь... В конце концов – она не первая, и не последняя.

– Вот именно так! Причём, во всех смыслах. Растёшь, книгочей. Глядишь, до Омска, или чутка подальше доедем – и будешь ты наполнен простыми житейскими истинами, по самую макушку.

А они жизнь облегчают не по детски, точно тебе говорю...

– Да ладно... – Вяло огрызнулся очкарик. – Кто-то обещал, что больше подкалывать не будет.

– А я и не подкалываю. – Серьёзно сказала блондинка. – Кто тебя ещё жизни научит, если уж у тебя от всей родни – только мы трое и остались? В Суровцах, ты нам вроде шестого пальца на ноге был – есть и ладно. Не мешает, и пусть будет. А теперь, когда всё с ног сбито, и непонятно в какую Камасутру поставлено – придётся нам твоим воспитанием вплотную заняться. Или, как я уже говорила – за борт, и плыви куда заблагорассудится. Тормознуть, на предмет стартовой прямой свободного плавания?

– Обойдусь. – Хмуро бросил очкарик. – А то, сдаётся мне, что не потяну я в одиночку всю эту одиссею со спасением мира.

– Вот и договорились...

В Нижний Новгород въехали уже под вечер, двести с гаком километров от Владимира – проехали если не с черепашьей скоростью, то и не со сверхзвуковой – тоже.

– Знать бы, где здесь бренные тела, с грешными насквозь душами, на постой принимают... – Лихо медленно ехала по Московскому шоссе, оглядывая город. – А здесь как будто Сдвиг и не прислонялся. Кучеряво живут, блин...

Город и в самом деле, выглядел почти полностью сохранившимся, нетронутым. Населения, как водится – поубавилось, подсократилось. Раза, эдак, в четыре. Но здания, дороги, городская фауна – не несли на себе, во всяком случае – бросающейся в глаза, печати катаклизма. Как будто здесь, в день Сдвига, по каким-то скрытым причинам, образовалась неприкосновенная зона, оазис, райское местечко. По сравнению с тем, что творилось по всему остальному миру. Как водится, время, спустя тридцать пять годочков, всё-таки внесло свои коррективы: кое-что обветшало, что-то покосилось. Мусора, опять же, стало не в пример больше, и в тех местах, где его быть, собственно, не должно. Но всё равно – Нижний выглядел сущей землей обетованной, по сравнению даже с той же златоглавой, не особенно жалующейся на невыносимые условия существования.

– Да спроси ты у кого-нибудь, где здесь ночлежка какая имеется. – Шатун мощно зевнув, посмотрел в окно, за которым виднелась почему-то не заросшая бурьяном, железнодорожная ветка, с несколькими ответвлениями. – А то опять придётся, как в первопрестольной, у "Горыныча" в брюхе храпака давить. Стемнеет же скоро, хрен чего найдём...

– Без тебя бы, я конечно не догадалась. – Лихо прижала машину к обочине. – Сейчас спрошу. А всё равно – любопытно мне, чего это их так разлюбезно стороночкой обошло? Ни даже скверика, или там – перекрёстка не раскурочило. Подозрительно всё это. А может быть, я просто завидую? Что скажете, душа, совесть, и разум "Горыныча"?

– А ты тогда кто? – С интересом поинтересовался Алмаз. – Полный набор отрицательных качеств?

– Тренируйся, тренируйся... – Лихо открыла дверцу, собираясь выйти из машины. – Насколько я помню, наш поединок продолжается, и победитель ещё не определён. Я – не то, что ты сказал. Я – это шестое чувство. Которое бережёт всё вышеперечисленное. Ферштейн, стеклорез?

Алмаз ничего не ответил. Лихо выбралась из салона. Мимо внедорожника, с некоторой опаской косясь на внушительную махину, двигался мужичок средних лет, кативший перед собой тележку с кучей разномастного барахла.

– Прошу прощения... – Лихо посмотрела на него, с ходу задействовав верхний порог своего обаяния. – Не подскажете, где тут у вас есть, ну – гостиница, что ли? Постоялый двор? Короче – приткнуться нам надо, на ночку. Хотя бы с минимальным комфортом. И чтобы вода была. Без воды не пойдёт.

Мужичок смотрел на неё, уже капельку поумерив боязнь. Почесал в затылке, старательно пытаясь вспомнить что-нибудь соответствующее заданным параметрам. Надул щёки, закатил глаза. Лихо ждала, обаятельной улыбкой стимулируя память владельца тележки. Тот, судя по его виду, очень сильно пытался вспомнить. Потому что, он легко допускал возможность того, что после публичного обнаружения чёрных дыр в памяти, следующим средством стимуляции легко может стать не приятный, хоть и несколько подпорченный "чи-из" интересующейся блондинки. А что-то вроде торчащего у неё за поясом "Фаворита". Может быть, он ошибается. А может быть – всё обстоит именно так. Кто знает? Лучше вспомнить.

– Это вам за Канавинский мост надо. – Сообщил он, спустя минуту. – Там вроде бы чего-то ещё фурычет, мне Фёдорыч на прошлой неделе рассказывал. "Штурвал", вроде бы называется... Или "Мачта"? Короче, точно что-то судоходное – вот! Вам, значит – до упора, и потом направо. Там мост и обозначится. Переедете через Оку, а там вам подскажут. Народ у нас отзывчивый.

Он ещё раз покосился на "Горыныча", а точнее – на маячившую за окном физиономию Шатуна, даже в спокойном состоянии выглядящую не самым умиротворяющим образом. Громила отвернулся, должно быть – понимая, что своим видом не вызывает у прохожего желания задерживаться подольше, несмотря на все усилия Лиха. Но та уже узнала всё, что ей было нужно.

– До упора, и – направо? – Ещё раз уточнила она, не снимая улыбку с лица. – И через мост...