Текст книги "Охота на сурков"
Автор книги: Ульрих Бехер
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 48 страниц)
7
Я сидел через улицу наискосок от главного почтамта, на открытой веранде «Штефании»; только что я запил пассугерской минеральной водой две с половиной таблетки эфедрина фирмы «Мерк». (Фармакологическая фирма, выпускающая эти горькие, по помогающие дышать пилюли, принадлежит, наверно, потомку Иоганна Генриха Мерка, близкого друга Гёте.)
Эфедрин действовал в Энгадине иначе, нежели внизу, в Домлешге. Все мои чувства обострились. Ничего не расплывалось. Казалось, тебе дали бинокль и ты наводил его до тех пор, пока изображение не стало слишком резким.
Дыхание пришло в норму, жжение в глазах немного отпустило. Я отказался от мысли проконсультироваться с курортным врачом доктором Тардюзером.
Итак. Двое Белобрысых снова в игре. Партия заканчивается.
Мостни, стало быть, ненемой и не дебил. Он фанатик, примитивный субъект, если судить по его речи (речь его я слышал впервые). Но все же не дебил.
И вот я сижу на открытой веранде «Штефании»; сегодня самый длинный день в году, близится вечер, но еще совсем белый день, свет какой-то рассеянный. Я снова учусь дышать и мысленно восстанавливаю в памяти феномен двойной тени.
Светильник с двумя лампочками отбрасывает тени от винной бутылки: одна из теней – темная, другая – светлей.
Крайнер ни в коем случае не был опекуном Мостни. Возможно, именно последнийвозглавлял подразделение в составе двух человек. Фауш рассказала мне о самоубийстве Бальца Цбраджена – подражании самоубийству Ленца! Тоже двойная тень! Роковая «парность», удвоение одного и того же события… после этого мне следовало оставить свой «вальтер» в Понтрезине. (А разве гибель Максима Гропшейда в Дахау не «удвоилась» после гибели Гюль-Бабы? И снова «парность»: утонул де Колана – утонул Цуан; погиб в огне Тифенбруккер – умер от разрыва сердца Куят.)
У плетеного кресла «Штефании» был один плюс – когда я сидел в нем, «вальтер» слегка давил мне в бок (в последнее время я часто ощущал его давление).
Все относительно. Быстро изменился угол зрения. Окружающие предметы изменились, как говорится, в мгновение ока. Существуют ли театры мирных действий?
Да?
Существуют ли театры мирных действий? (Риторический вопрос.)
О театрах военных действий я кое-что знаю. Укрепленный треугольник: главный почтамт – «Штефания» – Cook’s Travelling Office [372]372
Агентство путешествий Кука (англ.).
[Закрыть], территория между ними, как видно, может стать театром военных действий. Невзирая на то что полицейский капрал Дефила регулирует на этой территории уличное движение.
Заметил ли меня Мостни, когда я звонил в соседней кабине на главном почтамте? Заметил ли он меня все же?
И посвятил ли в свои наблюдения Паретта-Пикколи, по прозвищу Фашист? Или может, тот отдал напрокат свой немецкий тяжелый мотоцикл с коляской, отдал на всю ночь, не зная, зачем?
Пошлет ли Мостни Крайнера для того, чтобы тот загнал меня в какое-нибудь определенное место?
Что мне делать? Прикрыть лицо газетой или светло-голубым шарфом Полы, превратившись в карикатуру на Шерлока Холмса? Нет, я сложил шарф, спрятал его в карман.
А что, если Крайнер и впрямь вышел из дома Туснельды – вражеской штаб-квартиры, находящейся совсем близко отсюда, и отправился на поиски?.. Тогда этот театрик мирных действий в один миг превратится в потенциальный театрик военных действий. Или соответственно в ничейную землю. Но только для нас – для него и для меня. Все относительно…
Появился Пьяцагалли-младший – Фаустино, сын владельца отеля для спортсменов и просто отдыхающих, который находился через дорогу. Решил «прогулять» свой новый легкий костюм пастельных тонов, наверняка «сооруженный» дорогим миланским портным. Небрежным жестом я снял свои дешевые темные очки. Я считаюсь человеком с моноклем, а не очкариком, смотрю вдаль через монокль. Очкарик Фаустино взглянул на меня, нет, скорее уставился на меня. Без сомнения, узнал, но отвернулся, даже не поклонившись.
Почему он меня умышленно не заметил? Так сказать, «отбрил»? Не потому ли, что был фельдфебелем в том горнострелковом полку, где служили братья Цбраджен? Не стоит лезть в чужие секреты, объяснять поведение незнакомых людей… Может быть, он просто самую малость обиделся из-за того, что я, постоянный клиент Пьяцагалли, расположился на веранде конкурирующего заведения.
Перед агентством путешествий Кука Фаустино встретил молодого паренька с лицом неестественно розовым и блестящим. Пареньку наверняка не исполнилось еще восемнадцати, и на нем был новый костюм, но уж никак не от миланского портного. Черный костюм. Крестьянский праздничный наряд, хотя сегодня не воскресенье. Может, он надел траур? Может, он сын Царли Цуана?
В свое время я видел достаточно парней, которые впадали в шоковое состояние из-за смертей вокруг, но этот паренек сохранял самообладание, вел себя подобающим образом. Несколько минут он внушал что-то Пьяцагалли, безразлично и в то же время убежденно. На секунду их головы сдвинулись. Фаустино не смотрел на меня, но паренек вдруг взглянул в мою сторону. На расстоянии тридцати шагов его лицо походило на сервилат.
Я взял у портье кафе «Штефания» расписание поездов. Если следующий поезд на Бернину отходит в этот час, я, возможно, еще успею перехватить Ксану до того, как ей попадут в руки швейцарские вечерние газеты. А если есть ночной поезд Понтрезина – Кур, то я мгновенно сложу все чемоданы, в том числе и Ксанины, и мы уедем отсюда, уедем-уедем-уедем.
С расписанием в руках я вернулся к своему круглому столику у балюстрады – соседний столик оказался уже занятым. За ним сидел знакомый Пьяцагалли-младшего.
– Знаете ли вы, что такое вендетта?
В ту секунду, когда парень неловко и как будто случайно заговорил со мной, я еще был твердо убежден, что он не стакнулся с Двумя Белобрысыми, хотя его обожженное лицо напомнило мне лицо Мостни. (Впрочем, в той ситуации, в какой я находился, принципиально неверно было бы иметь твердую убежденность в чем-то.) Рядом с пивной бутылкой «Альпетта» лежала мелочь – паренек приготовил ее, чтобы расплатиться. Лицо паренька было обезображено горным солнцем – сильнейший ожог. Вчера днем, буквально налетев на дрыхнувшего в лесу Менчаса Георга Мостни, я заметил, что его обожженная солнцем кожа светилась и была ярко-красная, ожог этого паренька, моего соседа, выглядел иначе, худое лицо даже с близкого расстояния походило на сервилат, с которого кое-где содрали кусочки кожи и который был густо намазан светло-желтой дижонской горчицей.
Особенно густой слой мази лежал на губах парня; разговаривая со мной, он, видимо, старался как можно меньше шевелить губами. Итак, странно шепелявя, но в то же время с подчеркнуто угрожающими нотками в голосе, он повторил: знаю ли я, что такое вендетта?
– Она ведь существует не только на Корсике.
Его зовут Андри Цбраджен. Он брат Ленца и Бальца, самый младший брат, единственный оставшийся в живых сын вдовы Цбраджен-Трачин из Целерины. Сегодня утром он спустился «с горы», где несколько дней назад получил этот потаскушечий ожог, и сразу узнал, что произошло в потаскушечьей «Мельнице на Инне и город Милан» (от слова «потаскуха» он образовал имя прилагательное). И что разыгралось через час в ванной его матери. Да, он слышал достаточно, в этом я могу не сомневаться. Правда, меня нельзя считать непосредственным виновником самоубийства Бальца. Но если бы Ленц не покончил с собой в праздничную ночь, тогда бы и Бальц не отстрелил себе «кумпол» (голову). Конечно, он слышал об этой грешнице, об этой потаскухе Верене Туммермут. Ленцу не надо было с ней хороводиться. Но что возьмешь с бабья (женского пола). Камнем преткновения, да, да, камнем преткновения оказался я, поэтому он меня застрелит.
Не иначе.
В ближайшую ночь.
Честное слово.
Избежать этого мне не удастся, нет, не удастся.
Он застрелит меня из того самого потаскушечьего карабина, из какого стреляли его братья, отправляясь на тот свет. А застрелив меня, прямым ходом помчится к священнику и исповедуется ему. Со стороны отца они – уроженцы Ури, католики, – вот почему он побежит к священнику, который отказывается проводить в последний путь самоубийц Ленца и Бальца Цбрадженов.
Гигантский пульмановский автобус какой-то бирмингамской фирмы остановился перед агентством путешествий Кука, из него с трудом вылезли десятка два с лишним пожилых англичанок; головы – и не только головы – большинства дам были покрыты газовыми шарфами с непомерно длинной бахромой – шарфами а ля знаменитый шарф Айседоры Дункан. Андри исчез, смешавшись с толпой дам в газовых шарфах.
Я отказался от мысли проконсультироваться с полицейским комиссаром Мавенем, с которым договорился недавно о modus vivendi. Если я сообщу кантональной полиции, какой modus moriendi[ 373]373
Образ жизни… – образ (способ) смерти (лат.).
[Закрыть]мне угрожает, они допросят Андри Цбраджена и тот от всего отречется.
Тут вдруг показалась машина тен Бройки. Он был в единственном числе.
Машина – «крейслер» с открытым верхом – поднималась по шоссе от водолечебницы; спереди, рядом с водителем, красовались три клюшки для гольфа в чехлах.
(Ну и хвастун!)
Стало быть, Йооп вернулся из Генуи, где «сбагрил» кому-то пароход и, поскольку Пола с Бонжуром упорхнули в «австро-даймлере», поехал в «крейслере» сыграть в гольф (он предпочитал играть в гольф на площадке слева от города, в то время, как мистер шотландец, наверно, играл на площадке под горою). Я вскочил и, стоя у балюстрады, даже с некоторым ожесточением замахал ему рукой.
Что я хотел спросить? Должен был спросить? Вопрос о том, послал ли тен Бройка ко мне проводника Клалюну, отошел на задний план. Куда больше интересовало меня теперь, прочел ли тен Бройка парижское издание «Нью-Йорк геральд трибюн» и стало ли этоуже притчей во языцех.
Господин за рулем узрел мою персону. Его лицо под бежевым шлемом для игры в гольф, походившее на морду борзой, исказилось; длинный, заостренный нос внезапно побелел. Я поймал на себе его косой взгляд, в этом взгляде не было ни грана вялости, он выражал такую сконцентрированную ненависть, что моя рука застыла в воздухе.
Этот человек не мог, просто-таки не мог, послать ко мне проводника в знак примирения. Однако я не понимал, что привело тен Бройку в такую ярость. Почти символическая оплеуха, которую я, поддавшись порыву, отвесил ему вчера, не могла, по-моему, вызвать такой взгляд, косой взгляд, преисполненный бешенства.
В Санкт-Морице был своего рода «час пик»: курортники ждали начала лета, которое условно наступит между восемнадцатью и девятнадцатью часами.
Тен Бройка включил указатель поворота направо, вероятно, он намеревался проехать домой через «мост вздохов» мимо гостиницы, по дороге, ведущей к вокзалу. Но тут он вдруг переменил решение и повернул налево – таким образом, его «крейслер» выскочил из колонны машин, медленно двигавшейся к «мосту вздохов». В результате начался концерт автомобильных клаксонов. Не глядя на поднятую руку в белой перчатке с крагами, руку капрала полиции Дефилы, которая преграждала ему путь, тен Бройка помчался по той улице, по какой задумал ехать. На румяном лице Дефилы появилось строго начальственное выражение, он поднес к губам полицейский свисток.
Вот-вот должен был раздаться пронзительный свист.
Но вместо этого свисток Дефилы коротко пискнул. Можно было подумать, что полицейский сказал себе: голландец крез из «Акла-Сильвы» – хороший знакомый нашего шефа Мавеня; уж лучше я закрою глаза, пусть нарушает правила уличного движения.
Почти исключалось, что тен Бройка намеревался сыграть в этот час еще одну партию в гольф на площадке под горой. Как видно, непредвиденная встреча со мной заставила его совершенно внезапно изменить маршрут. Словно он, как говорили верующие во времена оны, увидел нечистую силу. Нечистую силу Треблу.
Три клюшки для гольфа в чехлах располагались следующим образом: две клюшки были прислонены к спинке сиденья; поверх них лежал третий чехол, повернутый так, что клюшка смотрела вниз. Словом, этот чехол лежал в машине наподобие шляпы. Кто же так кладет клюшки? Эфедрин настолько подбодрил меня, что из моего горла вырвался короткий смешок.
И он тоже?
Неужели и тен Бройка преследовал меня?
Итак, он уже четвертый, кто пожелал принять участие в этой травле… Совершенно неожиданное появление Андри Цбраджена, несомненно, смутило бы меня и даже напугало бы, если бы мое чувство страха не было притуплено таблетками эфедрина фирмы «Мерк». И разве это не походило на фарс, где все непрерывно угрожали одному? Мне казалось почти неприличным признаться в том, что житье под различного рода дамокловыми мечами начало занимать меня (если не сказать, привлекать). Какой из мечей упадет первым, какой из господ выстрелит первым?
Вчера ночью в отсутствие хозяина дома я попросил впустить меня в «Акла-Сильву» и провел в каминной наедине с мадам более часа; патефон играл до половины второго ночи, сперва из дома неслась приглушенная музыка «Веселой вдовы», потом нахально громко зазвучал вальс «Венская кровь», его звуки оглашали весь Стадзерский лес… Как тут не подумать об оргии вдвоем? Но Бонжур навряд ли успел сообщить об этом хозяину с глазу на глаз, правда, тен Бройка мог позвонить сегодня утром из Италии (Пола легла поздно и еще спала), и Бонжур не преминул, наверно, доложить ему о моем длительном полуночном визите.
Йооп, хоть и с постной миной, неоднократно бахвалился тем, что подвалы его дома превращены в арсенал, что там у него винтовка и винчестер grand-speed[ 374]374
Скорострельный (англ.).
[Закрыть]. Я вспомнил также, как после той злосчастной вечеринки на роскошной венской вилле он выстрелил в молодого скульптора Хаберцеттля; вспомнил о его патологической страсти собственника, о его ревности ко всем, кто мог бы посягнуть на «Спаги» или на Полу. Да, вполне вероятно, что он совершит второе покушение. Проезжая перед «Штефанией», он был бессилен: клюшку для гольфа, которая лежала сверху, не схватишь вместо винтовки, из нее не прицелишься. Но раз я нежданно-негаданно появился в поле его зрения, он, наверно, задумал подстеречь меня на дороге домой. Мысль о том, что мне придется вести неравную дуэль с тен Бройкой, что мой хрупкий «вальтер» должен будет противостоять его двустволке, поначалу вызвала у меня второй короткий смешок. Но потом мне стало не до смеха.
Тот факт, что грузовик «яшер», над которым брезент был сегодня натянут не очень туго, остановился позади бирмингамского автобуса и из кабины выполз хозяин «Чезетта-Гришуны» в Сильсе, Мен Клавадечер, я прокомментировал так: Мен приехал сюда не для того, чтобы познакомиться с расписанием поездов.
Прошло всего пять дней с тех пор, как адвокат вместе со свитой (а не со сворой) своих спаниелей, так сказать, почил вечным сном; прошло три дня с тех пор, как я, идя по его следу, отправился один в Сильс и нашел в уборной «Чезетты» странную надпись, последний привет от адвоката – нацарапанные рукой пьяницы слова аббата Галиани, – после чего начал подсматривать за хозяином, поросшим шерстью, как сурок, обнаружив попутно, что и хозяин подсматривает за мной. Эти три дня тянулись, как три месяца.
Я быстро водворил на место новые темные очки, которые сдвинул на лоб, углубившись в железнодорожное расписание. Зачем, собственно? Для того чтобы избежать опасности быть узнанным Меном Клавадечером? Наверно, было бы куда интереснее узнать, не принадлежал ли и он к числу «парикмахеров», которые стремились меня «побрить», или, скорее, «отбрить», и «убрать».
Мен узнал меня, несмотря на темные очки. Не стал «отбривать», не стал притворяться, что не видит.
Через прорезь в брезентовом верхе он вытащил три корзины и переложил их на тележку, которую увез гостиничный слуга в зеленом фартуке. После этого господин Клавадечер прямым ходом направился ко мне; на нем была фетровая шляпа с прожилками, светло-серая непромокаемая куртка, черные плисовые штаны до колен, шнурованные башмаки с гамашами. Все то время, что он шел в этом несколько смелом альпинистском наряде от своего грузовика до моего плетеного кресла, казалось, будто он совершал траверз через ледник, натягивая веревку, воображаемую веревку; водители, которые ехали по этой улице с двусторонним движением, притормозили – их внимание явно привлек столь живописный абориген. Через стекла моих очков цвета оникса я видел красную радужную оболочку его глаз, глаз альбиноса, она искрилась, как рубин; презрев условности, Мен с поразительной легкостью перемахнул через балюстраду веранды и поверх деревянных перил протянул мне свою лапу, поросшую оранжевой шерстью.
– Bum di, sen al vo que?
Начало фразы я расшифровал по аналогии с латынью (bonus dies), как «добрый день», вторая половина, очевидно, означала «как дела?», я ответил на авось:
– Così così. Come stà?[ 375]375
Понемногу. Как дела у вас? (итал.)
[Закрыть]
– Così così. Stia bene, Barone! Arrivederci. Au revoir, monsieur [376]376
Так себе. Всего хорошего, барон! До свидания (итал.).До свидания (франц.).
[Закрыть]. До скорого.
Он ловко спрыгнул с балюстрады, задержал на полсекунды мою руку в своей лапище, словно собрался перетащить меня через перила, и хрипло, но сердечно рассмеялся. Над чем?
Эти три строчки значились на многочисленных картонных табличках, украшавших обшитые красным деревом стены длинного, как кишка, кафе «Д’Альбана»; хозяин кафе Кадуф, он же chef de cuisine[ 378]378
Шеф-повар (франц.),
[Закрыть], славился своими гризонскими франкошвейцарскими фирменными блюдами. На окнах в кишке висели занавески в красно-белую клеточку, какие висят обычно во французских тавернах; все окна, за исключением одного, выходили на середину площади, где стоял постовой (в сложившейся ситуации было неплохо иметь по соседству полицейского).
У единственного окна, выходившего на Шульхаусплац, расположился королевский жокей в отставке; мы сели друг против друга, и Фиц для удобства подложил под себя огромную кипу газет, которая сделала бы честь любой читальне. Потом он обвязал вокруг шеи клетчатую салфетку (да, сзади она была завязана узлом и при его росте казалась слюнявчиком) и снял парусиновую кепочку с длинным козырьком; впервые я увидел, что он совершенно лыс. Нас обслуживала склонная к шуткам кельнерша, девица с плохим цветом лица, как ни странно, похожая на Ксану, вернее, на окарикатуренную Ксану; сегодня вечером она, правда, была менее расположена к шуткам и меньше похожа на Ксану; Фиц заказал quenelles de brochet и белый фендан старого урожая; я последовал его примеру, сознавая, что наношу непоправимый удар моей наличности: после этой трапезы у меня останется всего несколько франков. Фиц сухо заметил, что ужасающее двойное самоубийство Цбрадженов-boys[ 379]379
Парней (англ.).
[Закрыть]его лично совершенно не удивляет, такие истории случаются здесь сплошь и рядом. Неужели я не помню происшествие со знаменитым русским танцовщиком Вацлавом Нижинским, который вскоре после войны тридцати лет от роду сошел с ума во время гала-представления в отеле Бадрутта?
– …Вы только представьте себе, во время своего знаменитого сольного номера, не помню уж какого, быть может этого паршивого «Умирающего лебедя», он вдруг спятил и его утащили со сцены в смирительной рубашке; imagine[ 380]380
Вообразите (англ.).
[Закрыть], умирающий лебедь в смирительной рубашке. Да, Цбраджены-boys, Ленц и Бальц, тоже спятили, God Almighty[ 381]381
Всемогущий бог (англ.).
[Закрыть]пусть сжалится над их грешными душами. У господина Кадуфа подают совсем неплохие фрикадельки из щуки. Не правда ли?
– Да. Между прочим, я не предполагал, что существует еще третий брат. Андри.
– Poor youngster! [382]382
Несчастный мальчишка! (англ.)
[Закрыть]– Продолжая жевать, он сказал: – Не удивлюсь, если сегодня ночью он застрелит себя из того же самого ихнего ружья. – Пожевал еще немного и добавил: – Или сотворит что-нибудь в этом роде.
– Что именно?
– You see [383]383
Понимаете ли (англ.).
[Закрыть], эта история совершенно вывела его из равновесия. Может быть, он взбесился и собирается свернуть шею не себе, а кому-нибудь другому.
– Например?
– Например, своей мамаше. Почему вы улыбаетесь, мистер?
– Разве я улыбаюсь?
– А может, вам просто попал в рот слишком горячий кусочек щуки. Вонючки, черт бы подрал эти паршивые электрические жаровни для подогревания блюд… не подумайте только, что в мое время в Букингемском дворце было такое дерьмо. No, sir.
Он налил немного фендана в тонкую и узкую, как пробирка, рюмку.
– Да, да, эта ужасная… дурацкая сила.
– От кого они ее получили? – осведомился я.
– От кого?.. От человека, который жил там, напротив. От адвоката Гав-Гав.
Дом де Коланы с заколоченными ставнями показался мне ничуть не изменившимся (в последние годы жизни адвоката ставни на фасаде также были постоянно закрыты). В этот предвечерний час, в heure blue или heure blue-gris[ 384]384
Голубовато-серый час (франц.).
[Закрыть], при этом освещении я подумал, что не знаю второго такого красивого дома во всем Энгадине, а уж Санкт-Мориц, во всяком случае, не мог похвастаться подобными зданиями. Правда, на северной стороне Шульхаусплац было похожее, хотя и гораздо более невзрачное, строение (до этой поры я его как-то не замечал), строение с воротами, напоминавшими амбарные ворота, которые выглядели анахронизмом на фоне почти городского пейзажа.
– Вчера, – продолжал Фиц, – мы снова увидели его в «Мельнице на Инне». Remember?[ 385]385
Помните? (англ.)
[Закрыть]
– Кого?
– Молодого де Колану. Разве вы не помните? Я имею в виду всего лишь картину,настенную фреску мсье Паже. На ней изображено, как молодой Гауденц де Колана на своих санях входит в вираж на Креста-Ран. Я ведь вам показывал. Как раз незадолго до this horrible thing with Lenz happened[ 386]386
…того, как с Ленцем случилось это ужасное несчастье (англ.).
[Закрыть].
– Вот оно что, – сказал я.
– Yes, sir. Это самый убийственно-крутой вираж на всей той обледенелой трассе. Убийственный вираж. Но Гауденц преодолевал его тогда играючи. Он блестяще правил санями. Yes, sir. А через двадцать пять лет, превратившись в ужасного, вечно пьяного старикашку, он все равно водил машину tops. Первоклассно. Без сомнения, он мог бы участвовать в авторалли на Grand Prix de Monaco[ 387]387
Монакский «Большой при:)» (франц.).
[Закрыть]. Поэтому, в сущности, нельзя понять, – Фиц положил себе в ротик кусок фрикадельки, – нельзя понять, почему его «фиат» занесло в Кампферское озеро. Если спросят мое мнение, то…
– Если спросят ваше мнение, то?..
– …Я скажу, что здесь дело было нечисто.
Он произнес это не тоном провидца, а тоном человека, констатирующего факт.
А я тем временем то глядел на дом де Коланы, который в эти самые длинные в году сумерки казался чудо-домом Энгадина, домом из сказки, то переводил взгляд на противоположный угол Шульхаусплац, на невзрачное строение с «ископаемыми» амбарными воротами. Ворота теперь стояли открытыми, и из них пробивался тусклый луч. Рядом маячил человек в колпаке с кисточкой и с фонарем в руке, свет которого почти сливался со светом уходящего дня; человек следил за узкими улочками, отходившими от площади. И вдруг начал подавать сигналы, размахивая фонарем, при этом он все время оглядывался. Куда он глядел? На кафе «Д’Альбана» или на полицейский пост?
Из узкого проулка очень медленно с потушенными фарами, тихонько урча, выехал крытый брезентом грузовик, а потом задним ходом прошел через амбарные ворота; я узнал водителя по шляпе; мощными движениями рук он крутил баранку мощной машины – это был Мен. И в ту же секунду луч фонаря упал на лицо человека у ворот, который «дирижировал машиной», я увидел горбатый орлиный нос, свисавшую изо рта трубку. И этого человека я тоже знал.
– Скажите, пожалуйста, мистер Фицэллан, знакомы ли вы с тем типом, что стоит сейчас на другой стороне площади. Он проводник, right [388]388
Верно? (англ.).
[Закрыть]?
Фиц погасил настольную лампочку, теперь ему легче было разглядеть, что творится на сумеречной улице; потом он собрался было влезть на стол, но удовольствовался тем, что вытянул шейку, будто птица, на удивление сильно вывернул голову и бросил взгляд сквозь занавеску.
– The truck-driver?[ 389]389
Водитель грузовика? (англ.)
[Закрыть]Нет, он не проводник, это некий Мен Клавадечер, хозяин трактира в Сильс-Марии.
– Да, я знаю.
– Почему же вы спрашиваете?
– Я имел в виду не водителя грузовика, а человека с фонарем.
– Эго… это некий Каспер Клалюна.
– Проводник в горах? Да?
– Этим он занимался когда-а-тодавно. Если не ошибаюсь, у него уже лет семь назад отняли разрешение водить туристов в горы.
– Да… почему же?
Фиц снова повернул свою миниатюрную головку.
Перед амбарными воротами, за которыми только что скрылся радиатор грузовика, вдруг оказалось нечто вроде темного роя огромных навозных мух. Там толпились человек десять, кое на ком красовались черные колпаки с кисточками, и все они были одеты в серое, под цвет сумерек, или в черное, под цвет ночи.
– С этой gang я не хочу иметь ничего общего, решительно ничего общего, – пробормотал карлик, демонстративно зажег настольную лампочку и выпил глоток фендана.
– Вы сказали «gang»? Это значит «шайка»?
– О таких вещах можно говорить только шепотом. Вас, мистер, пригнала к нам в горы ваша вонючая сенная лихорадка… рр… извините меня, пожалуйста, за грубость, но я учился говорить не в Сент-Джеймсе[ 390]390
Дворец в Лондоне. (англ.).
[Закрыть]. Ну а когда вы подлечитесь, вы опять отсюда уедете.
– I hope so[ 391]391
Надеюсь, что так (англ.).
[Закрыть].
– В наших местах вы – аутсайдер, несмотря на то, что были шапочно знакомы с доком Гав-Гав. Поэтому я могу открыть вам один секрет: Каспер Клалюна и все остальные типы на той стороне площади – сообщники Мена Клавадечера.
– Сообщники? Стало быть, вы считаете Мена преступником?
– Mena criminal! [392]392
Мен– преступник! (англ.)
[Закрыть]– Из глотки Фица вырвался короткий сухой смешок. – Maybe all menare criminals, if you let them [393]393
Может быть, все людипреступники, дай им только волю (англ.).
[Закрыть]. – Он еще и острит. – Слышали вы когда-нибудь about organized smugglers and poachers??
– Вы хотите сказать, что Клавадечер и Клалюна – главари банды контрабандистов и браконьеров?
– No, sir. У них бывает только один главарь. В прошлом веке его звали Джан Марчет Колани. Колан-и, King of the Bernina“. Сегодня его преемника зовут – если хотите знать моемнение – Мен Клава… – он не стал произносить окончание фамилии Мена «дечер», вдруг недоверчиво прищурился и ска-вал: – Надеюсь, вы просто любопытный курортник, и ничего больше.
– И ничего больше.
– Не какой-то там репортеришка, newspaper-man [394]394
Газетчик (англ.).
[Закрыть]не путешествующий писатель или что-то в этом роде, столь же кошмарное.
– Упаси бог.
– Right-ho[ 395]395
Очень хорошо (англ.).
[Закрыть], тогда слушайте, господин любопытный. Через полчаса, а может быть, только около полуночи Мен и его шайка, наверно, отправятся в путь. Даже при закрытой границе существуют самые разные возможности перехода. Не исключено, что они поедут через Понтрезину.
– Через Понтрезину?
– Да, и через Бернинский перевал.
– Знаю такой.
– Right-ho, несомненно, вы хорошо ориентируетесь, но навряд ли вы знаете Валь-Фонтану, где шайка сможет пересечь пограничный ледник и спуститься через итальянский Валле-Кампо-Моро в Кьезу. Во всяком случае, они спрячут грузовик в копну сена или куда-нибудь еще, после чего выгрузят или, наоборот, загрузят контрабандный товар и двинутся дальше. Не исключено, однако, что они поедут через Малойю, а потом начнут крадучись пробираться вдоль ледника через Валь-Муретто в Кьяреджо. По этой дороге они могут попасть и в Кьезу. И все, понимаете ли, будет происходить в окрестностях Монте-Дисграция.
– Горы Несчастий?
– Ее вы наверняка знаете.
– Конечно, – солгал я.
– Ну вот. При всех случаях жизни им надо попасть в Кьезу, но перевалочные пункты находятся дальше и ниже, в Бергамо. Например, Бербенно. Там они, очевидно, заночуют, отдохнут от тяжелой дороги, на следующий день опять переберутся через горы, а на рассвете соединят не приятное с полезным, а полезное с полезным, побраконьерствуют, если только пограничники не спугнут их.
– Они охотятся на серн? Сейчас, когда охота запрещена?
– No. Marmots. Munggs, as they call them here[ 396]396
Нет. На сурков, на «munggs» – как их тут называют (англ.).
[Закрыть].
– На сурков? На зверюшек, которых из чистого идиотизма почти полностью истребили, хотя мясо у них, по-моему, несъедобное, а мех не имеет никакой ценности? Да зачем, черт подери, этой шайке охотиться на сурков?
– Не волнуйтесь, мистер. – Фиц принялся за порцию merinque glacée [397]397
Мороженое с меренгами (франц.).
[Закрыть], величиной примерно с его голову. – Those fucking quacks in the Canton of Appenzell…[ 398]398
Эти паршивые шарлатаны, аппенцелльцы (англ.),
[Закрыть]
– He понимаю.
– Эти вонючие аппенцелльские знахари растирают своих пациентов жиром сурков. Disgusting, isn’t it?[ 399]399
Гнусно, верно? (англ.)
[Закрыть]
– Какая гадость. Этого я не знал.
– Отлично, оказывается, чего-то вы все же не знали. – Фиц опять издал сухой, насмешливо-примирительный смешок, словно хотел поставить меня на место, но передумал. Сумеречные фигуры на другой стороне площади мгновенно исчезли, словно рой мух; казалось, их всосали в себя апокрифические, выглядевшие в Санкт-Морице совершенно неестественно амбарные ворота. Теперь перед этими уже закрытыми воротами маячил один только экс-проводник Клалюна, но уже без фонаря; пожалуй, он напоминал индейца-часового из вестерна «Би-Пикчерс».
Ясно одно, сегодня днем Клалюну послал ко мне не Йооп, а Мостни. Если бы я не накачался эфедрином, у меня после этого умозаключения наверняка запульсировала бы кровь во лбу на месте старой раны. (Но этого не случилось.)
– Да, трагедия братьев, – сказал я так, будто обращался к серо-голубым сумеркам.
– Ужасную историю с братьями Цбраджен мы, по-моему, достаточно обсудили. – На остром кончике носа Фица повис белоснежный кусочек меренги.
– В данную минуту я говорю не о техбратьях, а о Marmot-hunting[ 400]400
Охота на сурков (англ.).
[Закрыть], – сказал я, по-прежнему глядя в серо-голубые сумерки. – Я имею в виду охоту на сурков, на которую в давно прошедшие времена отправились господин Кадуф-Боннар с Меном Клавой, как вы его называете, и брат Мена… не помню имя…
– Пейдар. Да, это уже другая история, старая история, о которой мне в самом деле не хотелось бы распространяться. Но как вы,собственно говоря, до нее докопались? Пациент, который всего-навсего лечится здесь от сенной лихорадки, вдруг стал эдаким знатоком самых запутанных inside-stories[ 401]401
Здешние (внутренние) секреты (англ.).
[Закрыть].
– Эту историю мне рассказал доктор де Колана.
– Святая скумбрия, святая корова. Святой Патрик. Святые херувимы и серафимы, – сказал Фиц со стоическим выражением лица и приложил к носу салфетку, – Док Гав-Гав. Со всех сторон он на тебя наступает. Недаром я всегда говорю: усопшие бродят среди нас.
– В данном случае это не подтверждается. Роковую историю о Пейдаре он рассказал мне за несколько дней до-о своей кончины.
– I see[ 402]402
Понимаю (англ.).
[Закрыть].
– Сидя в «Чезетта-Гришуне».
– I see. Надеюсь, во время этого разговора вас не подслушивал Мен Клава.
Несмотря на то что я наглотался эфедрина, у меня невольно вырвалось замечание:
– Контрабандистов я не могу считать стопроцентными преступниками!
– Зато вы ненавидите охотников на сурков.
– Правильно. А теперь разрешите задать вам один вопрос, мистер Фицэллан, ммм, как по-вашему, способен ли этот Мен Клава – имя его звучит совсем как имя американского гангстера – совершить серь-ез-ное преступление?
Мой собеседник поковырял вилкой в меренгах.
– Тогда ответьте, господин чудак, и на мой вопрос: почему вас так заинтересовала эта старая, чисто местная история? Почему?
– Мм… Меня, как юриста по образованию, привлекают редкие уголовно-правовые казусы.
