Текст книги "Я - Шарлотта Симмонс"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 78 страниц)

Наконец все четверо вышли из номера и спустились в банкетный зал.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
«Ну… за нас!»

Ужин был организован в специально предназначенном для таких мероприятий секторе внутреннего двора. Шарлотта и Хойт, держась за руки, спустились туда по выложенной керамической плиткой лестнице, которая широкими пролетами вела с их этажа прямо в «райские кущи», выращенные в кадках. Туфли Мими совершенно не были приспособлены для ходьбы по лестнице. Правда, у Шарлотты возникли подозрения, что дело не только в туфлях, но и в том, что прежде ничего подобного она не носила. Каждый шаг стоил огромного напряжения икроножных мышц… но во всем этом тоже было нечто страшно сексуальное. Еще наверху, идя по коридору к лестнице, она успела окинуть взглядом свои ноги в огромном зеркале возле лифта. Ну и ноги!.. Казались ли они длиннее оттого, что их подпирали снизу высокие каблуки… или оттого, что сверху их так сильно оголял подол красного платья… в общем, Шарлотта и без того знала, что ноги у нее длинные и стройные, однако… нынешнее ощущение ей было в диковинку. Она подумала о том, какой вид откроется мужчинам, когда они станут спускаться по лестнице.

Сквозь листву многочисленных деревьев зимнего сада девушка увидела приглушенный, неяркий и необычайно романтичный свет свечей, расставленных в подсвечниках на столиках, покрытых белоснежными скатертями. Расскажи сейчас кто-нибудь Шарлотте, что на самом деле приглушенный сумеречный свет был создан электриком, поставившим на нужное деление реостат, даже это не испортило бы ее возвышенного настроения. Да какая, в конце концов, разница, естественные это сумерки или искусственные? Куда важнее, что она спускается в эту окутанную таинственным полумраком романтическую декорацию по терракотовой лестнице рука об руку с самым крутым парнем во всем Дьюпонте, который, между прочим, то и дело сжимает ее руку, явно желая хотя бы таким образом выразить свои чувства Шарлотте было страшно интересно, видит ее кто-нибудь в эти мгновения или нет, – и она надеялась, что Крисси видит. Впрочем, Шарлотта поняла, что даже Крисси уже не вызывает у нее прежнего раздражения и отрицательных эмоций. В конце концов, ведь и Крисси была пусть не самой лучшей, но неотъемлемой частью этого волшебного момента.

Сектор двора, выделенный для Сейнт-Рея, был отделен своего рода живой изгородью. Те самые показавшиеся Шарлотте поначалу смешными керамические кадки позволяли переставлять деревья с места на место, меняя тем самым планировку зимнего сада Вход в сектор для студентов был обозначен выкрашенными белой краской стойками высотой футов в пятнадцать, воткнутыми в землю у корней крайних от прохода кустов. На одной из этих стоек, как на флагштоке, висел сиренево-золотой флаг университета со знаменитым гербом: стилизованным изображением стоящей на задних лапах пумы. Пума, впрочем, почти потерялась в складках ткани, потому что в закрытом помещении атриума не было ни ветра, ни достаточной силы сквозняков, которые могли бы расправить безжизненно повисший вдоль древка флаг. Но торжественность момента от этого ничуть не пострадала. На ветру или в штиль – флаг Дьюпонта узнавался безошибочно! На другую стойку был водружен флаг студенческого братства святого Раймонда он представлял собой густо-фиолетовое поле с мелкими звездочками цвета кукурузных зерен и большим пурпурно-алым крестом Раймонда Каждому вступающему в братство Сейнт-Рей объясняли значение всех цветов на флаге (правда, если говорить честно, больше недели это у них в памяти не задерживалось): алый символизировал кровь Христа и святого мученика Раймонда. Пурпурный обозначал особое место, которое занял святой Раймонд в царстве Иисуса – Царя нашего небесного. Петля, пересекавшая все четыре луча креста, была символом железного кольца, продетого сквозь губы святого, чтобы навек оборвать его проповеди, благодаря которым в христианство стали обращаться даже римские солдаты и стражники, под охраной которых он находился в темнице. Сейчас флаг братства висел на мачте так же безжизненно, как и знамя университета, но даже нерасправленный, он не мог не привлекать внимания: слишком уж ярким и необычным было сочетание лилового, алого и пурпурного.

Эти два полотнища, висевшие на чуть заметно склоненных друг к другу флагштоках, образовывали своего рода арку – пусть и не триумфальную, но все же достаточно эффектную и настраивающую на торжественный лад, сооруженную специально, чтобы польстить самолюбию элиты дьюпонтских молодых людей и их блистательных спутниц. Едва Хойт с Шарлоттой, по-прежнему держась за руки, миновали этот заветный рубеж, как сотня… да нет, казалось, целая тысяча пар глаз обернулась к ним. Большая часть гостей уже собралась в зале, и, судя по их виду, почти все они так же основательно «размялись» во время подготовки к приему. Привычный гул множества голосов собравшихся на светское мероприятие людей уже то и дело прерывался чьим-нибудь истерическим хохотом и громогласными вскриками. Где-то в глубине, едва ли не в самой «чаще леса», раздался дикий рев, который, по всей видимости, должен был подчеркнуть силу и мужественность обладателя столь выдающегося голосового аппарата:

– Ты к кому яйца подкатываешь? Ни хрена тебе сегодня не обломится! Завяжи свой хрен в узел, чтобы даже встать, на хрен, не пытался!

Пребывавшая на вершине блаженства Шарлотта даже почти не заметила, что сливки студенческого общества продолжают изъясняться на «хренопиджине». Все ее внимание было поглощено тем, как смотрят гости на нее – Шарлотту Симмонс – и ее спутника, крутейшего красавца Хойта Торпа Среди тех, кто разглядывал ее, она заметила и Харрисона из команды по лакроссу, и Бу, и Хеди, и – да, вот они! – Вэнса с Крисси. Крисси, одетая в черное платье с очень глубоким декольте, явно была ошарашена и не могла отвести глаз от Шарлотты Симмонс – от ее ног, ставших еще более стройными и длинными, когда их водрузили на четырехдюймовые шпильки, от ее талии, такой тонкой, что верхняя часть торса расходилась в форме буквы V: это придавало дополнительный объем ее бюсту, делая ложбинку между грудей гораздо более впечатляющей, чем она была на самом деле.

К ним подошел Харрисон, стреляя глазами, горящими не то от восторга, не то от выпитого. Шрамы, оставшиеся после той самой драки, вовсе не портили его, а, напротив, делали лицо более мужественным и даже взрослым. Вообще он выглядел отлично: смокинг, хоть и взятый напрокат, сидел на нем как влитой. В какой-то мере подкачала разве что «бабочка», тоже наверняка взятая напрокат и явно маловатая для его длинной и мощной шеи. Он расставил руки и заорал дурным голосом:

– Эй, Хойт! Здорово, чувак! – Затем, окинув взглядом Шарлотту с головы до ног, добавил: – Где это ты прятал нашу Шарлотту?

Ну вот, теперь и Харрисон сподобился назвать ее по имени – в первый раз!

– Прятал подальше от вас, козлов похотливых, чтобы вы не начали тут жалом водить, – в принятой в великосветском студенческом кругу манере отвечал Хойт.

– Ну-ну… – Харрисон несколько оторопел, но не отрывал оценивающе-восторженного взгляда от Шарлотты. – Что ж, добро пожаловать на прием в честь братства имени святого Раймонда. Могу я предложить тебе что-нибудь выпить? Хотя погоди, я вроде припоминаю, что ты не пьешь?

– Из каждого правила бывают исключения. Сегодня Шарлотта его сделала для нас, – ответил за нее Хойт. – Всего на один вечер. В честь святого Раймонда.

– Лестно, лестно, – сказал Харрисон. – Впечатляет. Итак, что ты будешь?

Шарлотта не знала, что ответить. С одной стороны, она чувствовала что пора остановиться: в голове уже началось то, что эта компания называет «жужжанием». И на самом деле – что-то там шумело, гудело, в общем, жужжало. Но ведь этим все и ограничивалось – больше никаких признаков опьянения. «В конце концов, если уж им так хочется, чтобы я пила то же самое, что и они, – ладно».

– Может, апельсиновый сок с водкой?

– Отлично, один апельсиновый сок с водкой. – Харрисон лучезарно улыбнулся Шарлотте и развернулся, собираясь идти за напитком.

– Эй, тигр, – окликнул его Хойт, – а как насчет меня?

– Я здесь обслуживаю только дам, приятель, – сказал Харрисон с улыбкой и вызывающе насмешливым тоном.

– Да ты просто мудак и скотина неблагодарная, – озвучил свое мнение Хойт. – Никакой благодарности к тому, кто привел сюда… – Он сделал жест в сторону Шарлотты.

– А, ну если так, тогда конечно, – пробубнил Харрисон. – В таком разе – что на хрен пить будешь?

– То же, что и Шарлотта. С водкой. Надеюсь, ты въезжаешь, что значит – «с водкой»?

Хотя девушка почти совсем уже растаяла от восторга, но все-таки еще не до конца утратила способность критически анализировать ситуацию. По крайней мере, так ей казалось. Шарлотта, конечно, прекрасно понимала, что не стоит принимать слишком всерьез все комплименты. Послушать – так она и самая красивая, и умная, и вообще… но… но ведь они действительно заинтересовались! Им действительно хочется обратить на себя ее внимание! По крайней мере, теперь никто на этом празднике жизни не посмеет вести себя так, словно ее тут нет вовсе. Конечно, Хойт и раньше оказывал ей кое-какие знаки внимания, но делал это как будто по обязанности – словно опускал четвертаки в автомат на парковке. И вдруг – такая разительная перемена… И конечно, она не могла не заметить, какими взглядами окидывали ее и Харрисон, и Бу, и Хеди, и Вэнс, и их…

Ага, Вэнс и Крисси! Нужно срочно или заговорить с Хойтом и Харрисоном, или засмеяться, в общем, сделать что-нибудь, чтобы показать Крисси, как шикарно она тут проводит время. И Шарлотта действительно засмеялась, но вложила в свой смех столько внутренней энергии, что результат оказался обратный: вместо смеха получился широкий зевок. Хойт и Харрисон уставились на нее.

– Ой, извините, – сказала девушка, стараясь сохранить улыбку на лице. – Просто задумалась кое о чем.

Хойт покачал головой:

– Ну-у… и о ч-ч-ч-чем же это ты так задумалась?

Шарлотте наконец удалось рассмеяться, и она даже отодвинулась от Хойта, оттолкнувшись от его плеча кончиками пальцев – ни дать ни взять восторженная барышня, которую очередная реплика обратившегося к ней кавалера привела в неописуемый восторг. Мысленно она видела перед собой Крисси, которая, наблюдая за всем происходящим, думает: «Вау! А я-то считала ее безнадежно невзрачной маленькой мышкой… а эти двое вон как вокруг нее увиваются…»

Харрисон пулей слетал за двумя стаканами апельсинового сока с водкой – впрочем, по бледному цвету напитка было ясно, что правильнее было бы сказать наоборот. Практически чистая водка по-прежнему казалась Шарлотте омерзительной на вкус. Она отдавала каким-то химикатом, но поскольку непреодолимого рвотного рефлекса не вызывала, Шарлотта готова была пить ее, чтобы оставаться на единой волне веселья с окружающими.

Как же все это было кру-у-уто: стоять здесь, в зимнем саду посреди этого воздушного атриума, между деревьев в кадках, в приглушенном свете, создаваемом мановением руки электрика и рассеиваемом огоньками свечей на столах, и чтобы тебя обслуживали официанты, одетые как карибские полковники… А вокруг были сейнт-реевцы, эти еще не сформировавшиеся Прометеи, втиснувшиеся в смокинги, улюлюкающие и горланящие на весь зал ругательства и вульгарные песенки… но Прометей ведь не был вульгарен? Значит, они не Прометеи, а… кто? Вакхи… где же она видела эту репродукцию? В какойто книге… да-да, «Вакх» Микеланджело, с округлым животиком, явно вмещающим немалое количество вина… Голова почему-то кружится… ну и что, в конце концов, на ясности мыслей и координации движений это не сказывается. Вот только как же можно думать о чем-то другом… когда рядом…

Буквально в шаге от нее стоял Хойт, разговаривая о чем-то с Вэнсом, а за ними – Крисси. Шарлотта громко рассмеялась. Крисси разговаривала с Николь, и обе украдкой бросали на нее взгляды: Николь в своем платье-трубе на мальчиковой фигуре и Крисси, выкатившая на всеобщее обозрение почти весь объем своего «буфета». Шарлотта больше не имела ничего против этих девушек – но что ей они и их косые взгляды? Харрисон не смотрел на них так, как на нее. В нее он просто впивался глазами, облизывал взглядом с головы до ног! Нет, он, конечно, и раньше посматривал на Шарлотту, но чтобы так, как… сегодня!

Хойт обернулся к ней, и – Господи! – от его улыбки по всему телу девушки пробежала волна тепла, словно миллионы тонких иголочек укололи под кожей ее нервные окончания…

– Позвольте ваш бокал? – Один из карибских полковников был тут как тут, выразительно поглядывая на пустой стакан в руке Шарлотты.

– О… спасибо!

Поставив бокал на поднос, официант спросил:

– Желаете еще?..

Ещ-ще. Как смешно он произносит это слово, будто специально растягивая звук «щ», чтобы дать гостю время подумать, нужно ли ему это «ещ-ще».

– Э-э…

– Да, желает. – Хойт, обняв ее за талию, притянул ближе к себе.

– Что именно? – спросил официант Шарлотту.

Шарлотта взглянула на Хойта, чье лицо было так близко к ней…

О Боже, как он смотрит, она просто тает от этого взгляда! Хойт снова повернулся к официанту и сказал:

– С… водкой.

Шарлотте ничего не оставалось, как засмеяться:

– Ох уж это твое… с водкой.

Хойт крепче прижал ее к себе, и она засмеялась громче. Ей так хотелось убедиться, что Крисси и Николь видят, как Шарлотта замечательно проводит время, видят, как очарованы ею эти замечательные парни, как уверена она в себе и знает, что им с ней весело и интересно. «Вот так, – думала она, – утритесь! Думали, я буду здесь чувствовать себя инородным телом, а я быстрее вас вписалась в самую гущу событий».

Шарлотта украдкой, словно невзначай, оглядела зал. Что-то Джулиана вблизи Николь не наблюдается. Ага, вон он… вон там… далековато забрался, а главное – в глубоком тылу у Николь: этот маневр парень предпринял, чтобы поворковать вот с той девушкой! Правда, она совсем не блондинка, и волосы у нее всего только до плеч, но очень густые, рот великоват будет, но губы та-а-а-акие сексуальные, а еще улыбка, озорно прищуренные глаза, а густо накрашенные ресницы делают взгляд та-а-а-аким многообещающим. А Джулиан наклонился к ней, их лица всего в футе друг от друга, он улыбается так проникновенно и чу-у-увственно и прямо погружается в нее взглядом. Девушка одета в некий намек на черное платье, из которого рвется ее более чем соблазнительная грудь, и Шарлотте показалось, что Джулиан уже дошел до такой кондиции, что в любой момент может схватить эту брюнетку… чуть пониже спины, прижать к себе и поцеловать, а потом повалить и овладеть ею прямо здесь, как тот парень в рекламном ролике… Шарлотта почему-то не смогла вспомнить, что именно он рекламировал. Впрочем, сейчас это было неважно. На какое-то мгновение ей страшно захотелось, чтобы Николь обернулась и увидела, чтб происходит у нее за спиной, но буквально в следующую секунду она мысленно одернула себя и упрекнула в мстительности и жестокости. Никакой девушке не пожелаешь увидеть такое, даже Николь…

…Зато Крисси, которая изводила ее гораздо больше, чем Николь, – Крисси вовсе не собиралась выпускать из поля зрения Вэнса, по всей видимости доставшегося ей нелегко. И то верно, есть за что побороться. Вэнс – он ведь такой красивый. Он Шарлотте сразу понравился, с первого дня, как только она увидела его вьющиеся светлые волосы. Вэнс выглядел как настоящий британский аристократ – по крайней мере, насколько она представляла, как должны выглядеть британские аристократы. Так что в планы Крисси определенно не входило упускать такого парня. Она зорко следила за Вэнсон, заняв для этого самую выгодную позицию: буквально в полушаге позади него.

Тут из-за плеча Шарлотты вынырнул карибский полковник с бокалом. Шарлотта сделала глоток. Ну какая же гадость! Такая гадость, что ее даже разобрал смех.

– Хойт! – воскликнула она со слезами от смеха на глазах и сунула бокал прямо ему под нос. – Что ты сказал ему принести? Это же та-а-а-ак крепко! По-моему, сюда если и добавили чего-то оранжевого… то это был не апельсин… может, в баре апельсиновый сок кончился… и они выжали мне в бокал канарейку!

Шарлотте почему-то показалось, что если она вспомнит этот дурацкий бородатый анекдот именно сейчас, то он произведет такое же впечатление, как исключительно остроумный, родившийся у всех на глазах экспромт… Она смеялась, смеялась и смеялась… и вдруг обратила внимание, что делает это как-то… наигранно, что ли. Точь-в-точь как другие девушки, которых она до этой поры осуждала. Впрочем, вряд ли кто-нибудь в этом бардаке и шуме стал бы обращать внимание на то, что одна ужасно симпатичная девушка выражает свои эмоции – в какой-то мере, не более того, – излишне бурно.

Шум в зале тем временем действительно становился все сильнее, даже пьяные выкрики парней не звучали сами по себе, а создавали второй, более мощный шумовой фон поверх гула просто радостных голосов. Шарлотта посмотрела на Хойта, обнимавшего ее за талию, чтобы обратить его внимание на то, какой невообразимый гам стоит вокруг. А то вдруг он этого не заметил. Выяснилось, что Хойту действительно не было никакого дела до общего шума, поскольку он по-прежнему улыбался ей и смотрел на нее… да-да в самом деле… влюбленным взглядом. Шарлотта улыбнулась в ответ и даже позволила себе одну маленькую вольность. Повернув голову, она поглядела через его правое плечо. Она хотела увидеть Крисси и Николь – смотрят ли они и умирают ли от зависти. Впрочем, первым делом ее взгляд уперся в одетого в элегантный смокинг Хеди, который, стоя буквально в шести футах позади, запрокинул голову, воздел руки к небу и, словно вознося благодарность небесам, орал: «О, йес-с-с-с! Йеху-у-у-у-у-у!» Шарлотта поняла, что он изображает вопль популярного мультперсонажа – Гомера из семейки Симпсонов, который тот издавал всякий раз, открывая банку пива и запрокидывая голову, чтобы сделать первый глоток. Только теперь она обратила внимание, что в одной из воздетых к небу рук Хеди действительно зажата банка с пивом. Но Хойт по-прежнему не желал замечать ничего происходящего вокруг. Он смотрел только на Шарлотту, и его глаза излучали… излучали… Неужели она рискнет произнести – хотя бы про себя – слово «любовь»?

К сожалению, две сестрички-«доярки» вовсе не думали переживать по поводу ее успеха: они болтали с Бу и его девушкой и смеялись… явно замечательно проводя время.

Теперь в их сторону направлялся Джулиан, а вместе с ним – та самая заарканенная им брюнетка. Минуточку, минуточку… если глаза не обманывали Шарлотту… то левая рука Джулиана была прижата к его левому бедру, а правая рука брюнетки точно так же прижата к ее правому бедру. И вот эти два бедра вплотную соприкасались друг с другом, а между бедрами, как в бутерброде, были зажаты две руки, и что делали эти две руки с переплетенными пальцами – долго гадать было не нужно. И что, они думают – никто вокруг ничего не видит? Вот умо-о-о-о-ра! Шарлотта посмотрела на Хойта, чтобы сказать ему – вот уж он бы посмеялся, – но в этот момент Хойта отвлек Вэнс. Ага-а… Джулиан заметил Николь, до которой оставалось всего футов десять-двенадцать, и его лицо тотчас же обрело отрешенное, строгое и даже виноватое выражение, и он выплел пальцы из руки брюнетки и даже – молодец, соображает – отодвинулся от нее примерно на фут, как самый невинный мальчик на свете, только слегка чем-то опечаленный, и… Шарлотта никогда в жизни не видела ничего смешнее… Джулиан сунулся к Хойту с каким-то невнятным вопросом, а брюнетка предусмотрительно следовала за ним, как приклеенная, на расстоянии полушага, не менее убедительно изображая на лице невозмутимое и даже чуть обиженное выражение. «Кто, я?» – читалось в ее чистых и искренних глазах.

Они были всего в трех шагах, и Шарлотта неожиданно для самой себя, повинуясь какому-то внезапному импульсу, шмыгнула наперез Джулиану и словно со стороны услышала собственный голос:

– Эй, Джулиан, старый плейбой, ты куда подевался-то?

Ну что за чертовщина – опять это деревенское «то»! А впрочем, какая разница, кому какое дело до того, как она говорит? Мы в частных школах не учились. Продолжая без удержу хихикать, Шарлотта позволила себе легко прикоснуться – нет, нет, не погладить, а именно прикоснуться к руке Джулиана Его реакция оказалась более чем занятной. Во-первых, Джулиан подкорректировал невинное выражение на своем лице, добавив к нему толику удивления: «Кто – я? Ты это о чем?», а во-вторых, Шарлотта почувствовала какое-то почти неуловимое движение под своей рукой. Что бы это могло быть? – задумалась она, и вдруг ее осенило: ну ничего себе! Оказывается, даже сквозь плотную ткань смокинга и рубашку она ощутила, как непроизвольно напрягся трицепс Джулиана. Восторгу Шарлотты не было предела. Она все смеялась и смеялась. Убрав руку с плеча девушка наставительно покачала перед его носом указательным пальцем и сказала:

– Джулиан, ты такой прока-а-а-азник!

Он продолжал смотреть на нее, довольно убедительно изображая, что никак не возьмет в толк, к чему она клонит, и это смешило Шарлотту еще больше. Ее привела в восторг мысль о том, что Джулиан, должно быть, теряется в догадках по поводу причин столь неожиданного наезда Точно, точно, «наезд» – это же одно из его любимых словечек. Вечно он собирается на кого-нибудь наехать. Вот пускай теперь терпит, когда наезжают на него. Оказывается, это ужасно смешное слово – «наезд». И как она раньше не замечала? А вдвойне смешнее, когда наезжаешь по делу. «Та-а-а-акой прока-а-а-а-азник!» Шарлотта рассмеялась так громко, что у нее даже перехватило дыхание, и ей пришлось нагнуться и упереть руки в колени.

– Эй, ты там как – жива? – спросил Хойт, подойдя и наклонившись к ней.

– Ой, не могу-у-у, – проговорила Шарлотта, поборов смех и отдышавшись. – Нет, ты представляешь себе – Джулиан-то, оказывается, та-а-а-акой прока-а-а-а-азник!

Само слово «проказник» повергло ее в новый пароксизм хохота.

– Ну, это уж тебе виднее, дорогая, – сказал Хойт и, приобняв Шарлотту, прижал ее к своему боку.

К этому моменту она уже поняла: эта новая Шарлотта Симмонс, оказывается, пользуется большим успехом.

Наконец наступило время торжественного ужина. Соизволив внять мольбам целой толпы измученных ожиданием карибских полковников, разгоряченные и шумные гости стали постепенно перемещаться в находившуюся под главным вестибюлем гостиницы часть зала.

Здесь для участников приема было накрыто шесть больших круглых столов, персон на десять каждый. Один стол стоял в центре зала, а остальные пять более или менее правильным кольцом выстроились вокруг него. Судя по производимому шуму, можно было ожидать, что в вечеринке участвует не шестьдесят человек, а как минимум вдвое больше. Пока они находились в открытом дворике, их гомон растворялся в пустом пространстве высотой в тридцать этажей. Здесь же над ними навис потолок, и хотя высота его была не меньше двенадцати футов, шум тут поднялся просто невообразимый. Блистательные сейнт-реевцы как раз дошли до такой степени опьянения – и возбуждения, – когда любая шутка кажется гораздо смешней, если ее прокричать как можно громче. Да что там шутка – любая фраза, любое самое идиотское замечание, если проорать его в полный голос, становится просто перлом остроумия. Помимо крика в арсенале пьяных юмористов имелось еще и пение – естественно, тоже в полный голос. Особым успехом пользовались самые похабные и сальные шутки, которые удавалось пропеть фальцетом на манер альпийского йодля. Все эти крики, вопли и завывания отражались от потолка и обрушивались на собравшихся с удвоенной силой. И все же, несмотря на весь шум, гам и сумасшествие, как же хорошо они выглядели, особенно парни – смокинги, белые сорочки, просто сама элегантность. Даже Ай-Пи смотрелся вполне солидно, а кроме того, он же был не один. Его повсюду сопровождала девушка. У нее были красивые темные волосы, а лица ее Шарлотта со своего места рассмотреть не могла. Благодаря черному смокингу нижняя часть его туловища уже не выглядела столь необъятной, и поэтому он держался куда увереннее, чем обычно. Ай-Пи постоянно оказывал знаки внимания своей девушке: что он говорил, не было слышно, но о многом вполне можно было догадаться по мимике и в первую очередь – по тому, как забавно змеились его густые темные брови, сходящиеся на переносице. Шарлотта даже прониклась к Ай-Пи каким-то сентиментальным сочувствием. Он достаточно натерпелся от своих «братцев», достававших его при каждом удобном случае, и поэтому так приятно было видеть выражение неподдельного счастья на его круглой физиономии, когда он смотрел на свою миловидную спутницу. Шарлотта, не будучи завистливой по натуре, искренне радовалась за парня.

Стоило мужской части общества рассесться по своим местам и приняться за лобстеров и другие закуски, как уровень шума в зале заметно стих. По крайней мере, Хойт, сидевший рядом с Шарлоттой, сумел докричаться до всех соседей по столу и представить им свою спутницу. Соответственно, и ей были представлены новые знакомые. Краем глаза она заметила Ай-Пи, севшего через один стул от Хойта. Она была разочарована, не обнаружив за столом больше ни единой знакомой души, – жаль, очень жаль, ведь сегодня Шарлотта чувствовала себя частью общества, как еще никогда в жизни. Впрочем, присмотревшись, она узнала еще пару парней: иногда она встречалась с ними на входе в Сейнт-Рей, но в библиотеке они обычно не бывали, предпочитая проводить время в одном из холлов за какими-нибудь дурацкими играми с военными названиями, вроде «Казарма» или «Операция „Бейрут“», главной целью которых, по-видимому, было разнообразить неимоверное количество потребляемого игроками пива. Один из этих «малознакомых» сидел прямо справа от нее: это был долговязый парень со светлыми волосами, похожими на соломенную крышу; ничего, вполне симпатичный, только очень уж своеобразный, этакий рубаха-парень, любитель выпить и поорать на пьяную голову дурацкие песни. Шарлотта даже вспомнила его голос – он едва ли не громче всех завывал и матерился, когда кто-нибудь из соперников обходил его в очередной «интеллектуальной» пивной игре, например, в забрасывании шарика от пинг-понга в кружку с пивом. Как его зовут, Шарлотта не то не расслышала, не то не запомнила.

Последними Хойт представил друг другу Шарлотту и девушку Ай-Пи, севшую рядом с ним по другую сторону:

– Шарлотта – это Глория.

Эта самая Глория повернула голову к Шарлотте и… Бог ты мой! Да это же она, та самая девушка, которую с такой трогательной страстью держал за руку Джулиан. Глория как будто бы не узнала Шарлотту, зато у Шарлотты всегда была прекрасная память на лица. Она приветливо посмотрела на нее, втайне пытаясь найти в ее внешности хоть какой-нибудь изъян, какое-нибудь указание на скрытую порочность. Шарлотта старалась – но, увы, оставалось смириться с фактами: никаких изъянов в девушке не было. Да, рот, может быть, немного широковат – но зато как изящно изогнута верхняя губа, ни дать ни взять натянутый лук, только стрел не хватает, а нижняя губа полная. У Глории было лицо того типа «темной леди», женщины-вамп, которое словно нашептывало окружающим мужчинам обещание какой-то особой, запретной любви. Глаза ее были чересчур густо накрашены, так что казались двумя черными кратерами со сверкающими белками на дне. С точки зрения Шарлотты, такое количество косметики было явно чрезмерным и свидетельствовало об отсутствии вкуса, но факт оставался фактом: мужчин такие загадочные, порочные глаза и многообещающие взгляды просто сводят с ума, и отрицать этого нельзя. Картину дополняли пышные, шелковистые, блестящие черные волосы и маленькое черное платье – впрочем, сказать о нем «маленькое» значило не сказать ничего. По верхнему краю оно явно не дотягивало пару дюймов до минимально приличного уровня, и когда девушка наклонялась, то, что выглядывало из-под клочка черной ткани, заметно превышало по площади и объему то, что оставалось скрытым.

У двух сидевших за столом игроков в «Бейрут» и прочие пивные игры в такие моменты просто слюнки текли, а глаза буквально вылезали из орбит, как у персонажей из мультфильмов.

Со стороны центрального столика, перекрывая шум голосов, вдруг раздался негромкий, но безошибочно узнаваемый звон. Двое парней и их девушки, рискуя разбить дорогую посуду, лупили серебряными ножами по круглым пузатым винным бокалам. Бокалы были пока что пусты, и звук действительно получился звонкий. Не желая отставать от зачинщиков, эту свежую инициативу подхватили и остальные гости мужского пола, даже Хойт и, уж конечно, Ай-Пи.

Грохот поднялся такой, что у Шарлотты чуть не лопнули барабанные перепонки. Естественно, этот хрустально-серебряный звон сопровождался бурей свиста, смеха и аплодисментов. Чем-то все это напоминало массовую истерику на площадке молодняка какого-нибудь огромного обезьянника. Юные приматы явно хотели заявить о себе как о вышедших из детского возраста самцах, готовых бросить вызов не только старым вожакам, но и кому угодно – хоть всему миру. У Шарлотты возникло ощущение, что на нее обрушивается звон не пары десятков винных бокалов, а целой батареи ксилофонов, на которых играли обитатели сумасшедшего дома.

Несколько десятков луженых глоток сначала вразнобой, а затем, по мере настройки, и в унисон стали выкрикивать какую-то короткую речевку. В общем гвалте Шарлотта даже не сразу разобрала, что именно они орут:

– Секси-прекси!

– Секси-прекси!

– Секси-прекси!

– Секси-прекси!

И вот, когда беспорядочный гвалт перешел наконец в ритмичное скандирование, из-за центрального столика, отодвинув стул, встал элегантный – на самом деле безупречно элегантный – молодой человек. Даже со стороны было видно, что идеально сидящий смокинг, хрустящая белая рубашка с манишкой и воротничком с высокими острыми уголками и «бабочка» не взяты напрокат и даже не куплены, а сшиты на заказ. Зал встретил его громом аплодисментов – такой овации Шарлотта еще никогда не слышала… хотя нет, пожалуй, один раз было – тогда, в прошлой жизни, весной, когда на выпускной церемонии в школе торжественную речь произносила Шарлотта Симмонс… Вот только там, в Спарте, аплодисменты не сопровождались смехом, визгом и свистом в два пальца Этот пронзительный свист, донесшийся одновременно с нескольких сторон, напомнил Шарлотте тот звук, с каким новогодние петарды уносятся в уже уставшее от бесконечных хлопков и взрывов небо.

Разумеется, это был Вэнс. Выглядел он как настоящий аристократ, патриций, собравший в своем доме лучших друзей. Высокий, стройный, как античная колонна с прямой спиной и гордо поднятой головой. Его светлые волосы не торчали во все стороны, как обычно, а были зачесаны назад и уложены. В них даже был сделан пробор; впрочем, волосы его были до того густые, что пробор выглядел узкой тропинкой, бегущей по дну глубокого каньона. Чем-то Вэнс напомнил Шарлотте Фрэнсиса Скотта Фитцджеральда, портрет которого был помещен на обороте изданного в мягкой обложке романа «По эту сторону рая».