Текст книги "Я - Шарлотта Симмонс"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 78 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Дело житейское

На следующий вечер, около одиннадцати, Шарлотта стояла у окна своей комнаты в пижаме и халате. Она решила сделать небольшой перерыв, чтобы слегка отдохнуть от истории Средневековья, зачет по которой ей предстояло сдавать завтра утром. Со двора до нее доносились голоса: как всегда, кто-то болтал, кто-то смеялся, а кто-то визжал. В таком звуковом сопровождении не было ничего необычного; смех и веселые возгласы постоянно раздавались на Малой площади студенческого городка, на которую смотрели окна комнаты Шарлотты и Беверли и через которую то и дело проходили компании, отправляющиеся гулять или возвращающиеся обратно. Шарлотта непроизвольно высунулась в окно и вгляделась в темноту. Незадолго до этого прошел дождь, и теперь в воздухе пахло влажной землей и озоном. Интересно, те, кому так весело, – это девочки и мальчики или девочки с мальчиками? Рассмотреть беззаботную компанию мешали фонари, горевшие по периметру площади: их свет, дававший возможность хорошо ориентироваться внизу, слепил ей глаза и не давал возможности разглядеть, что происходит под окном.

Теперь веселые крики переместились в сторону большой, похожей на туннель арки, ведущей с площади на улицу. Нет, наверняка это девочки с мальчиками. Кроме того, ясно было, что они уходят – уходят погулять, отдохнуть и повеселиться, а сейчас, между прочим, уже одиннадцать вечера, и сегодня самый обыкновенный четверг. Что же такое девушке нужно иметь, задумалась Шарлотта, чтобы вести такую вот веселую и беззаботную жизнь, в которой так много друзей и знакомых? Чего ей не хватает – легкости, кокетства, игривости, шарма? Шарлотта вдруг вспомнила того высоченного светловолосого парня, который подошел к ней после лекции по французской литературе. С тех пор она уже выяснила, что это местная знаменитость – один из ведущих игроков университетской баскетбольной команды. Она как сейчас видела перед собой его большие сильные руки с выпирающими жилами. Он был так уверен в себе и явно хотел, чтобы Шарлотта с ним куда-нибудь пошла… или скажем просто: хотел, чтобы она пошла с ним… а еще короче, хотел ее. А тот парень, который подошел к Шарлотте вчера вечером в библиотеке и сначала показался ей грубым и враждебно настроенным – она ведь его абсолютно не испугалась. Что-то в нем было такое, что она не только выдержала первый «наезд», но и почувствовала: им можно крутить как хочешь, он только рад будет сдаться на милость победителя.

Голоса веселой компании давно стихли, а Шарлотта все стояла у окна, пытаясь представить себе тот мир, в котором жили эти люди, ее соученики: мир беззаботного веселья, где у всех всегда хорошее настроение и где девушки легко и беззаботно общаются с парнями. Здесь, в Дьюпонте, этот мир оказался столь же далек от нее, как и там, дома. Шарлотте вдруг стало до боли в сердце жалко саму себя. При мысли о доме она даже вздрогнула… У нее теперь не осталось ничего, даже той маленькой крепости, которую она привычно называла своим домом… Разве можно назвать домом ту комнатушку, где сам воздух, казалось, был пропитан презрением, которое изливала эта длинная, тощая, костлявая, снобистски настроенная гротонская девица на свою соседку – зажатую, закомплексованную деревенскую девчонку, явно по ошибке, по «приколу» судьбы попавшую в волшебную страну Дьюпонта из глухого места, отделенного от мира хребтом Голубых гор… Да что же это за дом такой, где уединения нельзя найти нигде – даже в душе и в туалете положено знакомиться и общаться… Хочешь помыться – изволь поддержать «светскую беседу» с бандой прыщавых юнцов, считающих себя неотразимыми, а свой жлобский похабный юмор – верхом остроумия. Чего стоят одни только дежурные шутки, раз за разом повторяющиеся в этой совмещенной умывальной – все эти утрированные имитации самых омерзительных звуков и запахов, издаваемых человеческим организмом! А ее однокурсники так весело хохочут над плюхающимися в унитаз какашками, весело болтают с теми, кто оказался в соседней кабинке, будь то душ или туалет. «Совмещенность» этого места для парней и девушек приводила лишь к тому, что и те, и другие забывали о последних приличиях и превращались в бесстыжих, похотливых животных, способных лишь на чисто физиологические действия: освобождение мочевого пузыря и кишечника и, разумеется, совокупление. Мозговая же деятельность их сводилась исключительно к сопровождающему все это визгу и хихиканью.

Отвернувшись от окна, Шарлотта сделала шаг в глубь комнаты и тотчас же, сама того не желая, оказалась в курсе веселой, шумной – и пьяной? – вечерней, плавно переходящей в ночную, студенческой жизни, протекающей в коридоре и холле. Хаотичное броуновское движение по этажу к ночи не только не стихало, а наоборот, становилось еще интенсивнее, чем в другое время суток. Где-то неподалеку, видимо, в одной из соседних комнат, кто-то включил на полную громкость музыку – если, конечно, можно так назвать незамысловатые повторяющиеся аккорды и дробь ударника… Ну ладно, пусть все эти люди, чья жизнь полностью подчиняется физиологическим порывам, живут согласно животным ритмам своих организмов. Ее же, Шарлотту Симмонс, всегда отличали сила воли, самодисциплина, умение сосредотачиваться и планировать свое время. Она, Шарлотта Симмонс, всегда умела заставить себя учиться, когда все остальные отдыхают и веселятся. Вот завтра утром у нее зачет по истории Средних веков, поэтому она не пойдет никуда развлекаться (впрочем, никто ее никуда и не звал), а вернется за письменный стол и просидит еще хотя бы полчаса над не слишком увлекательной, но зато полезной и познавательной книгой: «Последнее рабство: представители европейской расы в рабстве и крепостной зависимости у народов Северной Европы в эпоху раннего Средневековья».

Да нет, не такая уж она и скучная, эта книга… довольно занятно описано, как валлийцев продавали на дублинском невольничьем рынке, и это было в порядке вещей: даже само староанглийское слово «уэлси», обозначающее раба, происходило от названия валлийцев, точно так же, как слово германского происхождения «слэйв» произошло от названий славянских племен, представителей которых германцы брали в плен и продавали в рабство или же оставляли у себя в качестве подневольной рабочей силы… Как же надоели Шарлотте эти умные, полезные, но ужасно унылые книги… вроде этого тома, лежащего сейчас перед ней на письменном столе: дешевая, бликующая в свете настольной лампы бумага – бесплатное университетское издание труда одного из профессоров, преподающих в Дьюпонте… Они, эти книги, в какой-то мере ответственны за ее одиночество… Это благодаря им, пыталась убедить себя Шарлотта, она оказалась одна, без друзей и практически без знакомых там, где, казалось бы, одинокой быть невозможно…. Но, с другой стороны, разве не эти книги выгодно отличают ее от других девушек с первого, да пожалуй, и с других курсов? Взять, например, того высоченного светловолосого парня с семинара по французской литературе, или вчерашнего ее знакомого из библиотеки, который, похоже, не только не расстроился, но даже обрадовался, когда девушка дала отпор его явно наигранной и неестественной наглости… Эти двое – они же что-то в ней заметили… чем-то Шарлотта их привлекла, понравилась… Впрочем, что себя попусту обманывать? Две абсолютно случайные короткие встречи, за которыми не последовало и наверняка не последует никакого продолжения… Подумаешь, два мимолетных знакомства в жизни девушки, которой так тяжело, так до боли одиноко!

– Да ты что?.. Серьезно?.. Я?.. Ну уж нет, этого он от меня не дождется… – послышался за дверью знакомый голос. Беверли.

Дверь распахнулась, и соседка действительно показалась на пороге. Она, как всегда, прижимала телефон плечом к уху и смотрела куда-то вдаль, в несуществующую, только ей видимую точку. Следом за Беверли в комнату вошла другая девушка – очередная дьюпонтская блондинка. В ее вполне стандартной внешности Шарлотта заметила только одну примечательную деталь: совершенно квадратную челюсть. Даже не взглянув на соседку, Беверли дежурно улыбнулась и рассеянно махнула ей рукой. Это мимическое упражнение и этот жест должны были засвидетельствовать тот факт, что присутствие соседки в комнате ею замечено. На миг оторвавшись от телефона, Беверли лишь кивнула головой сначала в сторону окна, а затем в сторону блондинки. Ее губы чуть шевельнулись: «Шарлотта… Эрика». После этого Беверли швырнула свои кожу и кости на кровать и снова погрузилась в общение с маленькой черной говорящей коробочкой.

– Привет, – сказала Шарлотта, обращаясь к Эрике. Она вспомнила, что в день приезда в университет мистер и миссис Эймори упоминали о какой-то Эрике – девушке, учившейся в Гротоне на класс старше Беверли.

– Ага, привет, – бесцветным голосом ответила девушка и удостоила ее широкой, но ничего не выражающей улыбки. Буквально за долю секунды Эрика окинула Шарлотту оценивающим взглядом с головы до ног клетчатый халат, пижама, тапочки… тапочки, пижама и халат. Закончив осмотр, она повернулась к Беверли и напрочь забыла о существовании Шарлотты.

Беверли тем временем продолжала говорить по телефону:

– Нет, ну ты представляешь, сижу я за столиком в «Ай-Эм» с Харрисоном и тем вторым парнем, ну, он из команды по лакроссу, и с нами еще одна девочка была, Эллен, а на мне, прикинь, джинсы «Дизель» – ну те, помнишь, которые совсем низко на бедрах сидят? И вот посмотрела я вниз – вроде уронила что-то, и представляешь, что я вижу: жир, просто складки жира! Как где? Да на животе у меня! Ну да, а видела бы ты мою задницу – можно подумать, я родила неделю назад! А вокруг талии как будто змея обвилась, просто кошмар какой-то – а ведь это ты вечно провоцируешь меня, только и бубнишь: «Да брось ты! Все ерунда! От кусочка шоколадного торта еще никто не умирал!» Да я готова была со стыда провалиться, когда увидела эту жирную складку… и свою задницу, которая прямо по стулу расползлась!

При этих словах Эрика фыркнула:

– Беверли, да побойся ты Бога, в тот день, когда твоя задница расползется по стулу…

Беверли сказала в телефон:

– Это Эрика. Она думает, я шучу… Что? Да что я тебе, врать буду? Что? А он? Да ты просто хочешь сменить тему, ну и черт с тобой. Так вот, разве я тебе еще не говорила – этот придурок пытается приманивать девчонок своей якобы крутой спортивной машиной! Пускай сам на своей табуретке гоняется. Мне-то что с ним делать в этом спорт-купе: мало того, что там даже заднего сиденья нет, так и между передними рычаг ручной коробки передач торчит… как сама знаешь что… И что я забыла в этом комоде на колесах?

Блондинка с квадратной челюстью хихикнула, вздохнула, закрыла лицо руками в приступе притворной стыдливости, пробормотала: «Ну, ты даешь» – и стала строить подруге рожи.

– Хорошо, что в этом «Ай-Эм» хотя бы темно было, – сказала Беверли. – А если бы ребята увидели эту складку у меня на животе и на боках?.. А-а-а! Ты всегда так говоришь. Я бы вздохнула спокойно, будь я действительно тощей как жердь, как ты выражаешься.

Подруга Эрика продолжала смеяться – теперь уже в полный голос. При этом она так ни разу и не посмотрела на Шарлотту, чтобы разделить с ней веселье или хотя бы поинтересоваться ее реакцией на слова Беверли. Ни разу.

– Да, конечно, уж туда-то я обязательно приду! – продолжала Беверли. – Но с одним условием: ты дашь мне надеть свою блузку. Как какую?.. Ну, ту, которая мне в последний раз так понравилась. С глубоким вырезом спереди. Дашь поносить? Правильная блузочка, в ней у меня даже грудь появляется.

Шарлотта испытывала настоящий ужас, причем по нескольким причинам. Во-первых, ее шокировала манера Беверли говорить. Она уже привыкла, что та выражает свое неодобрение такими выражениями, как «блин», а то и «твою мать», но еще ни разу не слышала такого циничного монолога в духе… в духе Реджины Кокс, если не хуже. Бесстыдство и вульгарность Беверли просто поражали ее. Еще больше Шарлотту поражало то, что других людей это совершенно не шокирует. Вот Эрика, например, не то что не шокирована, а наоборот, в восторге от Беверли и восхищается ее чувством юмора Ну, а то, что ни одна из девушек не удосужилась хоть раз посмотреть в сторону Шарлотты и обратить внимание на то, что она тоже присутствует при этом вульгарном перформансе с мобильным телефоном – это еще хуже. Получается, что в возникшей неловкой ситуации виноваты не те, кто так похабно себя ведет, а она. Выходит, само ее нахождение в этой комнате стало для Беверли и ее подружек раздражающим фактором. Неужели Шарлотта мешает им уже одним тем, что просто стоит сейчас у окна и слушает разговор двух демонстративно не замечающих ее девушек?

Беверли и Эрика не то не заметили, не то сделали вид, будто не заметили, что она вернулась к письменному столу и села заниматься. Шарлотта действительно уткнулась в учебник по истории Средних веков, но толком погрузиться в чтение ей не удалось. Она усердно водила глазами по строчкам, но никак не могла отвлечься от мыслей о двух девушках, которые болтали, хихикали и смеялись в голос в трех футах за ее спиной.

Беверли наконец захлопнула крышку своего сотового телефона и во всеуслышание объявила:

– Мне нечего надеть.

Краем глаза Шарлотта видела, что Беверли стоит, уперев руки в бока, и мрачно смотрит на себя в зеркало. Затем она подошла к комоду, открыла верхний ящик и резко, с грохотом задвинула его обратно.

– Ну, нечего… просто нечего надеть!

– Ой, Бев, я сейчас заплачу, – поддразнила ее Эрика.

Беверли со вздохами и стонами принялась обследовать другие ящики комода, а затем и платяной шкаф. Эрика явно от души веселилась, наблюдая за нею.

– Ну что ж, остается утешать себя тем, что это еще не конец света, – мрачно подытожила Беверли.

– Да что ты, Бев, это как раз и есть самый настоящий конец света.

Девушки снова защебетали, и как Шарлотта ни старалась отключиться и сосредоточиться на учебнике, ей это не удалось. Сама того не желая, она прослушала лекцию, прочитанную Эрикой своей младшей подруге-первокурснице.

– Нет, Бев, это вовсе не прикол третьей степени, это только вторая степень того же прикола, а то и… погоди, дай подумать… нет, точно: его скорее можно даже отнести к приколам первой степени. Не могу поверить, что ты окончила Гротон и не прослушала там курс по приколам. Давай я тебе все объясню по порядку: иронический прикол первой степени – это когда я смотрю на тебя и говорю: «Ой, какая у тебя замечательная блузочка вишневого цвета Вишневый – это же хит сезона». Что мы здесь имеем? Самую обыкновенную, очевидную иронию, преднамеренно заложенную в высказывание. Согласна?

– Тебе что, действительно не нравится эта рубашка? – спросила Беверли.

– Слушай, Бев, ты охренела или просто дура набитая? Я тебе пример привожу. Я стараюсь просветить подругу, а ты все на свой счет принимаешь. Надо же, какие мы нежные и ранимые. Ну вот… слушай дальше. Иронический прикол второй степени – это, в общем-то, то же самое. То есть ты говоришь практически те же слова, только еще более сюсюкающим голосом, а главное – абсолютно искренне. «Вау, Беверли! Как мне нравится этот цвет! Ви-ишня! Кру-уто! И как ты с ним угадала! Кто бы мог подумать, что он окажется писком моды в этом сезоне». К тому моменту, как ты доходишь до слов «в этом сезоне», в твоем голосе накапливается столько сиропа и – ты не поверишь – искренности, что до той, кому ты делаешь комплимент, начинает наконец доходить: все это прикол, и на самом деле ее просто-напросто обосрали – только в завуалированной форме. Ведь на самом-то деле ты хотела сказать, что тебе ни хрена не нравится этот цвет, что блузка эта – вовсе не модная шмотка, а рваный мешок с помойки, и в нынешнем сезоне она на хрен никому не нужна. Основное отличие прикола второй степени от первой вот в чем: его смысл доходит до жертвы не сразу, а значит, эффективность резко повышается. Бьет, надо сказать, наповал. Сообразила?

– Слушай, а ты на самом деле мне только пример привела? Можешь дать честное слово, что это не был прикол второй или какой-нибудь там еще степени? – решила уточнить Беверли.

– Могу дать честное слово, что ты меня просто затрахала. Не хочешь – могу ничего не объяснять. Если в каждой фразе будешь видеть желание тебя «опустить», так и останешься на всю жизнь неграмотной: я имею в виду, что суть иронического прикола третьей степени так и не поймешь.

Пауза.

– Ну ладно, слушай. В приколе третьей степени главное в том, чтобы оттянуть решающий момент, когда жертва поймет свою «опущенность», как можно дальше. Уж жалить так жалить, пусть покорчится. Хочешь пример? Пожалуйста. Давай рассмотрим еще раз ту же самую ситуацию. Наша девчонка собирается выйти проветриться и надевает вот эту самую блузку вишневого цвета. Она думает, эта шмотка поможет ей выглядеть сексуальной, привлекательной и завести всех мужиков, какие только попадут в поле зрения. Ты начинаешь с того, что поддакиваешь и даже делаешь комплимент ее выбору. Тут главное – не переборщить, а то подруга твоя что-нибудь заподозрит. Ну вот: похвалишь блузочку и переходи к главному. Говоришь ей, например, так: «Вау, Бев! Ну и рубашка у тебя! Где ты такую оторвала? Просто шикарная вещь, а главное – такая универсальная одежка для разных случаев жизни: можешь пойти в ней на собеседование по поводу трудоустройства а можешь – на общественные работы». – Эрика пришла в восторг от собственной шутки и, довольная собой, расхохоталась.

Беверли на это ответила:

– Ха-ха-ха! Очень смешно. Я только хочу уточнить: а это случайно не прикол четвертой степени? Ты не надумала меня таким образом обосрать?

Услышав знакомое слово, Эрика рассмеялась еще громче.

– Нет, Бев, ты меня все-таки доконаешь. Я тебя обожаю. У всех моих подруг имеются симптомы паранойи – в разной степени, но такой клинически запущенный случай только у тебя.

– Не буду я надевать эту рубашку, – заявила вдруг Беверли.

– Если ты ее не наденешь, я тогда… Слушай, Бев, хватит валять дурака. Рубашка просто шикарная, и ты прекрасно об этом знаешь. Перестань искать подвох там, где его нет.

К этому времени Шарлотта успела не на шутку разозлиться. Вот ведь жлобье! Надо же так целенаправленно культивировать в себе снобизм и хамство! Эта Эрика с квадратной челюстью удостоила ее ровным счетом одного слова. Формально придраться не к чему – войдя в комнату, она поздоровалась с соседкой своей подруги. Другое дело, что после этого обе вели себя так, будто кроме них в комнате никого не было. Словно Шарлотта вдруг испарилась или надела шапку-невидимку. Почему так получилось – Шарлотта прекрасно понимала. Беверли заранее рассказала подруге, что соседка у нее – пустое место, говорить с ней не о чем, да и незачем. Вот и получи, деревенская девочка, свой обязательный минимум: «привет» через губу и ничего не значащую фальшивую улыбку. Интересно, а сами-то они кем себя считают? Впрочем, Шарлотта представляла, кем именно мнят себя эти девицы: у нее уже была возможность убедиться в этом – не зря же Беверли в первый день знакомства не раз и не два упомянула, что окончила «среднюю школу в Гротоне, штат Массачусетс». Гротон – это название не только городка, но и самой школы. Вот только, как потом выяснилось, эта школа несколько отличалась, например, от той, аттестат которой получила Шарлотта. Оказывается, Гротон – это настолько крутая и престижная частная школа, что к ее названию не требовалось никаких поясняющих слов. Гротон – он Гротон и есть. Произносишь это слово, и всем все становится ясно. И еще: в эту школу не ходят и не ездят; в ней живут. Живут постоянно, уезжая домой только на выходные и на каникулы.

Как-то уж так получилось, что Беверли Эймори из Гротона не «жила в одной комнате» с Шарлоттой Симмонс из Аллегани-Хай и даже не «делила с ней комнату», а просто мирилась с существованием соседки. Нет, внешне она вела себя вполне корректно. Обычно Беверли даже была по-своему любезной. Но эта корректность и любезность не столько сближали двух девушек, сколько, наоборот, устанавливали дистанцию между ними. И дистанция эта была весьма значительна. Беверли разговаривала с Шарлоттой только на самые нейтральные темы: например – во сколько обходятся звонки по мобильнику. Впрочем, точные цифры ее и здесь не слишком интересовали – телефонные счета Беверли явно оплачивала не она сама. Шарлотта же вовсе не горела желанием униженно просить или каким-либо образом подталкивать Беверли к тому, чтобы перевести их отношения на приятельский или вообще хотя бы сколько-нибудь более близкий уровень. Ну что ж, выпало ей кантоваться этот год в Дьюпонте в одной комнате с богатой и жлобской девицей – переживет. И не такое переживала. В конце концов, она неплохо жила в Спарте в состоянии полного внутреннего одиночества, обойдется без подруг и в Дьюпонте. В глубине души Шарлотта была уверена, что у нее есть свои блестящие достоинства, которые пока что находятся в тени. Придет время – и она еще развернется во всей красе. Вот тогда и Беверли, и все ее снобские подружки будут кусать локти и проклинать себя, что не подружились с Шарлоттой Симмонс – да-да, с той самой Шарлоттой Симмонс, с которой они вместе учились; не подружились, когда у них была для этого возможность. И вот когда этот день настанет, она с презрением отвергнет все их льстивые похвалы и попытки набиться ей в подруги.

Шарлотта сидела над своей историей позднего рабства в эпоху раннего Средневековья и потихоньку внутренне закипала. Тем временем Беверли, несколько раз быстро переодевшись, остановила наконец выбор на какой-то из своих бесчисленных тряпок. До Шарлотты то и дело доносились ее разочарованные вздохи, стоны и возгласы вроде: «Вот блин!» Между тем в комнате заметно посветлело. Шарлотта даже не стала оглядываться, но догадалась, что, по всей видимости, Беверли включила подсветку вокруг своего зеркала. В воздухе растекся запах ее духов.

И вдруг Шарлотта не столько догадалась, сколько почувствовала, что соседка подошла к ней вплотную и теперь стоит прямо у нее за спиной.

– Ну пока, Шарлотта.

Девушка оглянулась и посмотрела на Беверли. Даже пребывая не в самом благостном настроении, она вынуждена была признать, что Беверли удалось прямо-таки совершить чудо со своим лицом. Фиолетово-пурпурные тени, карандаш, тушь и Бог знает что еще превратили ее глаза в два огромных драгоценных камня. При этом легкую сеточку морщинок на нижних веках она сумела полностью скрыть. Губы Беверли не изменили естественного цвета, зато завораживающе блестели. В общем, выглядела соседка куда более сексуально, чем обычно. В ее облике ясно проявилось что-то дразнящее, провоцирующее. Как именно ей удалось этого добиться – Шарлотта понятия не имела, но результат был налицо. В прямом и переносном смысле слова. Вслед за Беверли с Шарлоттой попрощалась и Эрика, удостоившая соседку своей подруги покровительственного взгляда. Примерно так же она, наверное, посмотрела бы на какого-нибудь бедного сиротку перед тем, как раз и навсегда выбросить из головы этот образ, вносящий дискомфорт в ее жизнь.

– Счастливо, желаю хорошо повеселиться, – сказала Шарлотта. «Счастли-и-иво». Она произнесла это без тени улыбки и без всякого выражения. Однако совсем нейтральным ее лицо не осталось. Наверняка даже зацикленные только на себе девчонки почувствовали некоторую недоброжелательность, скрытую за внешней корректностью фразы. Шарлотта вполне отдавала себе отчет, что небольшое усилие воли помогло бы ей сыграть роль глупенькой пай-девочки более убедительно – чтобы у подружек и мысли не появилось, будто она может быть чем-то недовольна. Но сегодня ей почему-то не хотелось напрягаться ради того, чтобы в очередной раз поупражняться в двуличии.

Когда парочка направилась к дверям, Шарлотта успела заметить, как Эрика наклонилась к уху Беверли, и ее квадратная челюсть беззвучно зашевелилась. Наверняка прошептала: «Что это на нее нашло? Или она у тебя всегда такая?»

Как только они ушли, Шарлотта встала из-за стола и направилась было к окну, чтобы послушать, как подружки будут смеяться над ней уже там, во дворе. Но на полпути остановилась. Зачем причинять себе лишнюю боль? Это попросту унизительно. Развернувшись, она подошла к зеркалу Беверли, вокруг которого все еще горели лампы. Интересно, куда они направились в такое время? И с кем собираются встречаться? Наверняка с ребятами… И о чем же собирается говорить Беверли с парнями? Неужели она будет обсуждать с ними свою задницу? А что, с нее станется. Этой, пожалуй, все едино, о чем говорить – что с подругами, что с ухажерами. Шарлотту аж передернуло. Вот уж действительно ирония судьбы: надо же было ей родиться такой умной, блестяще окончить школу в затерянном в горах глухом городишке, поступить без экзаменов в Дьюпонтский университет и в итоге оказаться затерянной в толпе абсолютно безмозглых, дешевых копий Реджины Кокс и Чаннинга Ривза. Вот спрашивается, чего собирается добиться Беверли, напяливая ярко-вишневую шелковую блузку, расстегнутую до самого некуда?

Наклонившись к зеркалу поближе, Шарлотта стала внимательно разглядывать свое лицо в свете маленьких ярких лампочек. Затем она задумчиво перешла к платяному шкафу Беверли и, открыв дверцу, посмотрелась в высокое, в полный рост зеркало. В том, что она умнее Беверли, у Шарлотты сомнений не было. А сейчас, присмотревшись к себе повнимательнее, она пришла к выводу, что, пожалуй, и внешне симпатичнее. От Беверли словно исходило какое-то излучение… Было в ней что-то порочное… нездоровое… что-то грязное.

Шарлотта вернулась к письменному столу и снова засела за историю средних веков. Выбор перед ней стоял такой: либо заняться учебой, либо попытаться слиться с толпой инфантильной американской золотой молодежи, стремящейся подтвердить свою взрослость, главным образом, благодаря количеству сексуальных приключений и нецензурных выражений. Что ж, это никуда не убежит. Матерящиеся сальные псевдо-мачо поджидают ее повсюду – в холле общежития, на каждом углу по всему кампусу и… к сожалению, в туалетной комнате в конце коридора тоже.

Шарлотта никак не могла понять, что происходит. Она только что уснула, и вдруг ее сон вспорол луч света, проникший в комнату из-за приоткрытой двери. Кто-то упорно тряс ее за плечо, тряс и тряс…

– Шарлотта! Шарлотта! Шарлотта! – настойчивый и требовательный шепот.

Шарлотта повернула голову и приподнялась на локте. В прорвавшемся из коридора луче света она увидела знакомый тощий и костлявый силуэт, склонившийся над ней.

– Шарлотта! Просыпайся! Да проснись же! Слушай, выручи меня, пожалуйста! – Приглушенный голос звучал почему-то с непривычными до сих пор доверительными и даже просительными интонациями. Беверли.

Теперь Шарлотта уже сидела на постели. Она промычала что-то нечленораздельное, выжидая, пока глаза привыкнут к свету.

– А сколько времени?

В ответ – все тот же низкий вкрадчивый голос, а тон такой, будто они с Беверли лучшие подруги.

– Два или полтретьего, я точно не знаю. В общем, еще не поздно. Слушай, выручи меня, мне правда очень, очень нужно. – Алкогольный «выхлоп».

– Я спать хочу, – сказала Шарлотта. – Я уже сплю. – Она произнесла это недовольным тоном, но поняла, что фраза прозвучала как туманное объяснение очевидного факта.

– Да я все понимаю, ты уж извини, но выручи меня, это только сегодня, ну пожалуйста, Шарлотта. – Беверли принялась зачем-то массировать ее плечо, которое только что трясла. – Честно, только один раз, – сказала она. – Обещаю, что больше не буду тебя просить, честно, обещаю. – Судя по голосу, ей действительно что-то было нужно позарез, причем срочно.

Шарлотта никак не могла взять в толк, чего от нее хотят; все так же опираясь на локоть, она мутным голосом спросила:

– Только один раз… ты о чем?

В ответ все тот же приглушенный, но требовательный голос:

– Понимаешь, тут этот парень… ну, Харрисон… Ну пожалуйста, если ты меня подставишь, мне конец. Знаешь, как он мне нравится. Я хочу его с того самого дня, как мы сюда приехали… Шарлотта, ты хоть понимаешь, о чем я говорю?

Беверли опустилась на колени возле кровати, так что теперь ее голова была почти вровень с головой Шарлотты. Алкогольные пары окутали обеих плотным облаком. Глаза у Беверли были огромные… и прямо-таки горели в темноте, словно внутрь черепа были насыпаны уголья. Шарлотта даже отвернулась.

– Ну Шарлотта!

Та снова посмотрела на свою соседку. От света, который бил из коридора ей прямо в глаза, у нее кружилась голова. Он струился прямо из-за спины Беверли и играл сверкающими искрами на плечах ее шелковой блузки. Блузка была застегнута всего на одну или две нижние пуговицы.

– Я хочу привести его сюда. Мне очень нужно. Пожалуйста, пожалуйста, ты должна мне помочь! Переночуй где-нибудь в другом месте. Только один раз, честное слово! Я тебе обещаю, больше никогда просить не буду. Шарлотта! – Беверли закрыла глаза, запрокинула голову, изогнув шею, и прижала мелко дрожащие кулаки к щекам. Судя по всему, она считала, что так ее просьба будет звучать наиболее убедительно, и даже такое жестокое существо, как Шарлотта, не сможет ей отказать.

Сбитая с толку Шарлотта воскликнула:

– Да ты что, у меня же завтра зачет!

– Слушай, ты можешь переночевать в соседней комнате, у Джоанны и Хиллари! У них и запасной матрас есть.

– Как это? Я их почти не знаю!

– Зато я их знаю. Они всё поймут. Так все делают.

– У меня завтра зачет! Мне выспаться надо!

Беверли склонила голову набок и шумно выдохнула. Судя по выражению ее лица, у нее просто в голове не укладывалось, что на свете бывают такие бесчувственные, жестокие люди, не умеющие сосуществовать с другими и игнорирующие их потребности. Подумаешь, попросили тебя переночевать в другой комнате – дело-то житейское. Беверли явно приходилось сдерживаться, чтобы не высказать все, что она думает по этому поводу. Старательно сохраняя просительные интонации в голосе, она заглянула в глаза Шарлотте и сказала:

– Шарлотта, ну послушай меня. Ты прекрасно выспишься. Тебе нужно только перейти в соседнюю комнату и лечь на запасной матрас. Это займет три секунды. Ты и проснуться-то не успеешь. Пожалуйста. Ну как мне тебя еще упрашивать? В конце концов, дело-то ерундовое. Ты просто назло мне упрямишься. А мне комната сегодня ну позарез нужна. Ну же, Шарлотта! Сделай для меня такую малость. Вот если бы ты меня попросила, я бы для тебя сделала.

Шарлотта чувствовала, что силы оставляют ее, а решимость куда-то уходит, уступая место чувству неловкости. Беверли, конечно, была пьяна, но ей каким-то образом удалось так представить ситуацию и так сформулировать свой вопрос, что отказ выставил бы Шарлотту законченной эгоисткой, не желающей соблюдать элементарные нормы этикета, принятые в студенческом общежитии. Впрочем, при желании можно было бы представить дело и так, что Шарлотта оказалась бы не просто серостью и невежей, но упрямой и зловредной нарушительницей всех неписаных правил для девушек-студенток, вынужденных делить помещение с кем-либо еще и не имеющих возможности вести личную жизнь тогда и так, как им того хочется.