Текст книги "Я - Шарлотта Симмонс"

Автор книги: Том Вулф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 78 страниц)

Ботаник несколько раз перевел взгляд с Вэнса на Хойта и обратно и наконец сказал:

– Ну вот, а я Эдам. Вообще-то я не хотел… гм… ну, это… вообще… – Не найдя подходящего слова для выражения, чего именно он не хотел, мудак-«ботаник» улыбнулся и потупил взгляд.

– Так какого хрена ты нам это… вообще? – не слишком приветливо сказал Хойт.

– Что? – переспросил мудак.

Хойт снисходительно помахал рукой, словно говоря незнакомцу: «Ладно, не бери в голову».

Отстойно прикинутый мудак-«ботаник» оживился:

– Слушайте, парни, вы не возражаете, если я отниму у вас пару секунд?

Вэнс посмотрел на Хойта, а тот в свою очередь окинув незнакомца взглядом с ног до головы, тяжело вздохнул и сказал:

– Валяй.

– Спасибо, ребята, – забормотал «ботаник» и, почти вслепую нашарив за спиной стул за соседним столиком, пододвинул его и подсел к Вэнсу с Хойтом. Стул он при этом не придвинул вплотную и сел на самый краешек сиденья, положив руки на бедра и зажав кисти коленями. – Я работаю в «Дейли вэйв», – сказал он, зыркнув поочередно на Хойта и Вэнса. – И вот моему редактору кое-кто сообщил, что вы, парни, – с этими словами он улыбнулся так, словно разговор должен был вот-вот коснуться самой веселой и приятной для всех темы, – в общем, что вы полгода назад, за пару дней до церемонии вручения дипломов, так круто прикололись над губернатором Калифорнии, что поставили на уши не только его самого, но и всю его службу по связям с общественностью.

Глаза «ботаника» беспокойно забегали из стороны в сторону, но при этом он усиленно изображал на лице благодушную улыбку. Судя по всему, эту гримасу он пытался использовать, чтобы скрыть волнение и отвлечь внимание собеседников как от своего суетливо бегающего взгляда, так и от беспокойно дергающегося вверх-вниз адамова яблока.

Хойт заметил, что Вэнс смотрит на него с тревогой, и поспешил взять на себя роль главного переговорщика с явно пронырливым и, по всей видимости, не таким уж убогим «ботаником».

– Ну и кто тебе все это наплел?

– Ну, вообще-то, если честно, то рассказывали об этом, строго говоря, не мне, – ответил «ботаник». – Все разнюхал мой редактор. У него, понятно, связей побольше, чем у меня. Он прикинул, что к чему, и дал мне редакционное задание: выяснить, как все было на самом деле. Вот я и решил разыскать вас, чтобы… – Парень опять не нашел подходящего слова для того, чтобы закончить фразу, и ограничился тем, что выразительно пожал плечами и многозначительно поднял брови. Естественно, губы его при этом растянулись в невинной улыбке.

Хойт посмотрел на Вэнса.

– Слушай, ты въезжаешь, про что это он?

Вэнс отрицательно покачал головой – пожалуй, несколько излишне энергично, чтобы поверить в его искренность.

Хойт взглянул на «ботаника»:

– Губернатор Калифорнии… Слушай, а что там случилось с губернатором Калифорнии?

– Дело было как раз накануне вручения дипломов, – освежил его память «ботаник», – за день или два. Надо будет поднять подшивку газеты и уточнить, когда именно состоялся концерт «Сворма»… да, да, нужно будет проверить… Вот почему я и решил, – парень умоляюще вскинул брови, давая понять, что вся его жизнь зависит от того, согласятся ли они с ним сотрудничать, – расспросить вас обо всем напрямую. Нет, в общем-то то, что рассказали моему редактору – а ему не один человек об этом говорил; я хочу сказать, что, если бы эти сведения поступили из единственного источника, на них бы вообще не обратили внимания, – так вот, вроде бы это такая история, о которой все много слышали, но толком и наверняка никто ничего не знает… и я бы хотел…

– Короче, короче – что там случилось-то? – перебил «ботаника» Хойт. Он покрутил перед собой ладонью, словно подбадривая собеседника выложить все побыстрее.

– Ну… в общем, люди говорят… ну, те студенты, про которых я вам уже сказал, – а они все наши студенты… то есть я сам с ними не разговаривал и не знаю, точно ли все они студенты, но мой редактор так мне сказал, – а он, кстати, сам ничего не выискивал специально, да и никто не выискивал… в общем, эти ребята сами к нам пришли и… – На этом «ботаник» споткнулся и замолчал. Некоторое время он пытался собрать в голове разбегавшиеся обрывки фраз, которые накануне, мысленно репетируя эту встречу, произносил про себя с необычайной легкостью. – Так вот, эти ребята рассказали нам, что все случилось после концерта группы «Сворм» в Оперном театре. Дело шло к полуночи, и вы вдвоем решили вернуться в кампус через Рощу, и там вы и увидели губернатора и девчонку, которая делала ему минет… – В этом месте парень сделал паузу и выжидательно посмотрел на Хойта и Вэнса. – Все правильно?

– Bay! Ну ты, блин, горазд байки травить, – сказал Хойт, умело напуская на лицо скептическое выражение в сопровождении иронической улыбки первого типа. – И что дальше было?

– Ну… дальше, судя по тому, что нам рассказали… хотя я не склонен считать ни один источник нашей газеты единственно заслуживающим доверия… я, в общем-то, потому к вам и пришел, чтобы выяснить, как все было… – он опять сделал паузу, чтобы улыбнуться самой теплой и, как ему казалось, внушающей наибольшее доверие улыбкой, – …так вот, судя по тому, что нам рассказали, губернатора там, в Роще, прикрывали два телохранителя. Нет, вы сами понимаете, эти ребята не держали свечку над своим боссом и не подсматривали, чем он там под кустом занимается, но зато они заметили двух студентов, решивших не делать крюк по дорожке, а пройти к своему общежитию напрямую, и они решили преградить путь этим парням, но они, то есть вы, ребята, налетели на них и отправили обоих в нокаут.

– Двоих, значит, – вырвалось у Вэнса, – уже двоих, и оказывается, это мы на них налетели…

«Вэнс, – подумал Хойт, – ну како-о-о-о-о-о-ой же ты все-таки тормоз».

– Вот почему я и решил спросить вас лично, – пояснил на всякий случай мудак-«ботаник». – Или дело было не так? Вы же понимаете… мне же интересно… то есть я хотел бы выяснить… как это было на самом деле.

Мудак – не мудак, но этот «ботаник» явно понял, что пришел к Хойту с Вэнсом не напрасно. По крайней мере, след оказался не ложным. Теперь главное было не упустить добычу.

– Вэнс, – обратился к другу Хойт, вновь изобразив на лице ироническую улыбку первого типа, – я всегда знал, что ты парень неслабый, но неужели ты дошел до того, чтобы расшвыривать губернаторских телохранителей? Да ты, оказывается, опасный ублюдок. – Затем он обернулся к «ботанику», решив уточнить: – Значит, по-твоему, это и называется приколоться?

– Ну, не знаю, – замешкался тот, – может быть, «прикол» не самое точное слово, которым нужно описывать происшествие в Роще в тот вечер. Но прикольной эту ситуацию можно назвать, если посмотреть на нее под другим углом. Ну, сами посудите: вы же не собирались ни ввязываться в драку, ни искать неприятностей на свою задницу, да и на чужую тоже, шли себе и шли домой после концерта, а тут – хоть стой, хоть падай – губернатор Калифорнии собственной персоной, у которого милейшим образом берет в рот какая-то девица. Редактор уже даже название предложил для большой статьи: «Ночь трахающихся черепов». Так что прикол – это, скорее, жанр газетной публикации. Ну согласитесь: если описать все это в таком тоне, то получится очень прикольно. Если, конечно, так оно все и было. Ну так колитесь, ребята: правильно я все изложил?

Хойт почти физически чувствовал, как взгляд Вэнса буравит ему голову… Что ж, оставалось вести бой в одиночку. На помощь не слишком сообразительного союзника рассчитывать не приходится.

– Вот что я тебе скажу, – обратился Хойт к «ботанику». – Позвони-ка ты лучше самому губернатору – из какого, говоришь, он штата? Из Калифорнии? Спроси у него, что он об этом скажет.

– Да звонил уже, – деловито ответил «ботаник».

Вэнс, естественно, не мог сдержать изумления:

– Звонил губернатору?! И что он тебе сказал?

– Ну, положим, с ним лично меня так и не соединили, – сообщил «ботаник», – пришлось говорить с кем-то… вроде пресс-атташе. Он, то есть она, эта тетка, которая отвечает за связь с прессой, сказала – вы только представьте себе, – что комментариев по этому поводу не будет. Прямо так и сказала: «Без комментариев». Уж поверьте мне как журналисту, сказать: «Без комментариев» – это вовсе не то же самое, что сказать: «Ничего такого вовсе не было».

Беспокойство явно грызло Вэнса изнутри, и он, утратив осторожность, проявил нездоровый интерес:

– Значит, теперь губернатор в курсе, что ты собираешься написать об этой истории?

– Ну… в общем-то да, – пораскинув мозгами, признал «ботаник». – Я им об этом сказал.

«Вэнс, ты все-таки ужа-а-а-а-а-асный тормоз».

Затем Хойт обратился к мудаку-«ботанику»:

– А что за девчонка замешана в этой истории? Кто же такая, как ты говоришь, делала минет губернатору Калифорнии?

– Как ее зовут, я не знаю, – признался «ботаник», – но один из наших источников… в общем, я, кажется, раскопал, как зовут ее нынешнего бойфренда.

– И как же? – словно невзначай поинтересовался Хойт.

– Что-то вроде Кроуфорд. Вы, кстати, не знаете, кто бы это мог быть?

«Кроудон Маклеод, – подумал Хойт. – Как же, знаем мы его. Вот только, оказывается, плохи наши дела. Какой, спрашивается, хрен продажный мог расколоться и выдать этой своре журналюг, мудаков и „ботаников“ информацию про Кроудона и Сайри?»

– Кроуфорд?.. Не знаю никакого Кроуфорда, – словно покопавшись в памяти, сказал он.

– Эй, погоди-ка минутку, – вдруг влез в разговор Вэнс. – Что-то я не врубаюсь. Вот ты пришел сюда… а откуда ты узнал, кто мы такие? Ну, в смысле, откуда ты узнал, где нас искать?

«Эх, Вэнс, Вэнс, старина Вэнс…»

– Ну, я… я позвонил в Сейнт-Рей и попросил администратора соединить меня с кем-нибудь из вас, – объяснил «ботаник». – И мне и сказали, что, скорее всего, вас в это время можно найти здесь.

– А откуда ты узнал, как мы выглядим?

– Да поспрашивал кое-кого. – Он мотнул головой в сторону входа в кафетерий. – Вот меня на вас и навели. Похоже, ребята, недостатком популярности вы не страдаете! Вас, наверно, каждая собака в университете знает!

На лице «ботаника» расплылась широкая улыбка Широкая, подобострастная, льстящая самолюбию собеседника улыбка чуть-чуть не пробила брешь в обороне, выстроенной Хойтом. Его начали одолевать сомнения. С одной стороны, уже давно было пора дать понять этому «ботанику», что он-то как раз – настоящий мудак, но не на мудаков нарвался… и здесь ему ни хрена не обломится. А с другой стороны, в конце концов, так ли уж плохо… когда тебя все знают, тобой восторгаются, тебе завидуют? Неужели так уж страшно… стать еще немного более известным? «Чем мы тут занимаемся? Да смотрим, как делают минет какому-то мудаку с обезьяньей рожей, – вот чем занимаемся!» Что такого плохого в том, чтобы эта бессмертная фраза оказалась увековечена в печатном виде?

– Я никогда не читал «Дейли вэйв», – сказал Хойт «ботанику». – Вэнс, а ты часом «Дейли вэйв» не почитываешь? – Этот вопрос он сопроводил саркастической улыбкой третьего типа.

– Я? Да ты что! – отмахнулся его товарищ. Впрочем, его «ты что» прозвучало, пожалуй, немного слишком эмоционально. Можно было подумать, что Вэнс не то на кого-то за что-то злится, не то чересчур взволнован. – А ты, значит, пишешь для нашей школьной газетки? – поинтересовался он у «ботаника».

– Ну да, типа того…

– Слушай, всегда хотел узнать: как вы поступаете, когда выходите на потрясающе интересную тему, статья могла бы получиться просто охренительной, но при этом – ни одного гребаного факта, ни одного свидетеля у вас нет, – что тогда?

Ботаник явно не ожидал, что разговор перейдет на повышенные тона, и у него от волнения, а может быть, и от страха, начали дрожать губы. Похоже было, что ему больше не удастся справиться со своенравными лицевыми мышцами и растянуть физиономию в улыбке.

Вновь оробев, «ботаник» осторожно сказал:

– Ну, нам остается только надеяться… на то, что факты мы все-таки добудем. Понимаете, – в его глазах снова появилась невысказанная мольба, – я ведь потому к вам и сунулся! Мне нужно было поговорить лично с участниками событий. В статье, где затрагиваются острые темы либо приводятся… гм… не самые типичные факты, все должно быть выверено до мелочей. Главное – точка зрения самих участников. Впрочем, комментарии других свидетелей тоже нельзя оставлять без внимания. Я, кстати, очень надеюсь, что нам и в этом случае удастся разыскать других свидетелей.

– Каких еще других свидетелей? – спросил Вэнс. Увы, все еще встревоженным тоном.

– Как – каких? Там же, парни, помимо вас, губернатора и девушки, были еще и другие люди.

– Да я тебя и спрашиваю – какие люди-то? – не унимался Вэнс.

– Телохранители, – ответил «ботаник».

– Телохранители? Выходит, там были телохранители?

– А что, разве нет?

– Телохранители… их там, значит, уже целая толпа вырисовывается? – уточнил Вэнс.

– Не будете же вы отрицать, что там были также и телохранители губернатора? – задал профессиональный журналистский вопрос «ботаник», а затем обратился к Хойту, чуть не впившись в него взглядом: – Вы можете это подтвердить или опровергнуть?

Хойт не верил ни своим ушам, ни глазам. Надо же – этот мелкий урод сумел, на свою беду, снова снять с предохранителя защитный механизм, выстроенный в голове Хойта, и обострить его инстинкт самосохранения. Вэнс, похоже, окончательно впал в тихую истерику и теперь мог сморозить какую-нибудь откровенную глупость.

– Можете ли вы это подтвердить или опровергнуть? – повторил вслед за «ботаником» Хойт, словно пробуя на вкус роскошно звучащее выражение, взятое не то из учебника для журналистов, не то из полицейского протокола. – Подтвердить или опровергнуть?.. Подтвердить или опровергнуть что? Тот факт, что я сижу на собственной заднице? – Он покачал головой и сжал губы, словно произнося про себя: «Вот… с-с-сука».

Ботаник с мольбой в голосе забормотал:

– Ребята, я просто не могу об этом не спросить. И потом, решать ведь не мне, а вам. Нет, редактор-то с этой историей как-нибудь да разберется! Статья рано или поздно выйдет. Лично мне, да и моему боссу, тоже, хотелось бы, чтобы в университетской газете была в первую очередь изложена ваша версия случившегося. Но на «нет» и суда нет. Придется воспользоваться тем, что расскажут другие.

– А что тебе расскажут? – вновь напустился на «ботаника» Вэнс. – Я, например, все никак догнать не могу, что за хрень ты нам втираешь.

Эти слова вновь были произнесены слишком эмоционально – не так, как мог бы говорить человек, действительно ни в чем не участвовавший.

Хойт поспешил перехватить инициативу.

– Видишь тех двух ребят? – спросил Хойт, показывая пальцем на двух студентов, толстых, как откормленные на убой поросята, сидевших через три столика от них и с редким энтузиазмом набивавших животы. – Иди спроси у них. Может, они в курсе. Поинтересуйся.

Взгляд мудака-«ботаника» вновь беспокойно заметался от Хойта к Вэнсу и обратно. Воцарилась тишина. Оба приятеля смотрели на позволившего себе проявить излишнюю настырность журналиста с наглым выражением на физиономиях, словно задавая ему вопрос: «Ну, и что ты теперь будешь делать?»

«Ботаник» же встал со стула и начал прощаться.

– Что ж, ребята, спасибо, что нашли время поговорить со мной… Да, кстати… ют… – Изогнувшись, он вылез из лямок рюкзака, висевшего у него за спиной, порылся в нем и выложил на стол визитную карточку с телефонами «Дейли вэйв» и шариковую ручку. – Если захотите со мной связаться, вот телефон нашей редакции, а номер мобильного я вам сейчас запишу. – И, нацарапав на карточке номер, он протянул ее Хойту. – Спасибо еще раз, – повторил он.

Хойт, ничего не говоря, взял карточку за уголок двумя пальцами – не то равнодушно, не то даже с некоторой брезгливостью. При этом он на прощанье одарил мудака-«ботаника» иронической улыбкой первого типа в облегченной версии, давая понять, что разговор окончен. «Ботаник» все понял правильно и без лишних слов направился к выходу из зала. Рюкзак у него был фирменного сиреневого цвета с желтой буквой «D» на клапане. Только последние провинциалы и люди без малейшего вкуса – среди них мудаки-«ботаники» – могли ходить по Дьюпонту с рюкзаками или в одежде с университетской эмблемой. Таким образом они подчеркивали, что сам факт пребывания и обучения в Дьюпонте значил для них очень много. Впрочем, всем было известно, что для любого нормального дьюпонтского студента этот факт действительно значит очень много, и отрицание этого, равно как и подчеркивание, были лишь двумя сторонами культивируемого из поколения в поколение дьюпонтского снобизма.

Вэнс тяжело, как гипертоник, вздохнул и с укоризной посмотрел на друга.

– Господи, Хойт, сколько раз я тебя просил – кончай ты уже трепаться об этом случае. Нам теперь еще не хватало, чтобы нас обосрали в этой подметной газетенке «Дейли вэйв»…

Хойт перебил товарища:

– Да ладно, расслабься. Ты лучше скажи, что нам с тобой будет, даже если статью напечатают?

– Как это «что будет»? Нас с тобой выдрючат и высушат. Ты смотри, как дело оборачивается: этот придурок уже вешает на нас двух изуродованных охранников. Охренеть! Можно подумать, мы первые начали. Уже два телохранителя! Нет, этот козел даже не понимает, какую лапшу он пытается навесить людям на уши. Я уж порадовался было, что все с рук сошло, так нет же: разнюхали, блин, папарацци хреновы. И почему именно нас угораздило попереться через Рощу и вляпаться в эту идиотскую историю? Жили бы себе спокойно и не знали, что эта прошмандовка Сайри, мать ее, Стифбейн решила отсосать у губернатора Калифорнии.

– Ус-по-кой-ся, Вэнси. Уймись. Уймись, говорю! Ничего страшного не произошло. Ну, упала эта горилла неудачно, и что? Ты же помнишь: этот парень даже сознания не потерял.

– Да, конечно, но теперь-то хрен что докажешь! Я уверен, этот придурок из газеты все переврет, на хрен, и сделает статью так, как ему покажется интереснее. Того и гляди еще напишет все со слов телохранителя! Представь только, какой шум тогда поднимется! Тот ведь тоже не захочет, чтобы его в газете опускали. Какой он, на хрен, телохранитель, если со студентами справиться не может! И зачем вообще ты ввязался в разговор с этим придурком? Надо было просто все отрицать, как я. Я уж и подмигивал тебе, и намекал… а тебе дай только языком почесать. А этот кучерявый со скальпом на пробор кого хочешь на что угодно разведет. Вот и договорились. Он, между прочим, все правильно понял и теперь точно знает, что без нас там не обошлось.

Хойт едва удержался от смеха:

– Я? Ты хочешь сказать, это я нас подставил? Ну, ты даешь! Вспомни-ка: этот пингвин говорит: «Два телохранителя», а ты: «Какие еще два? Не было там двух! Я только одного видел!»

– Я такого не говорил!

– Но считай, все равно что сказал, – рявкнул Хойт.

Несколько секунд Вэнс молча смотрел на приятеля и наконец произнес:

– Знаешь, что я думаю? Есть у меня такое подозрение, что ты, извращенец, просто хочешь, чтобы кто-нибудь что-нибудь про это написал. Что, скажешь, я не прав?

Хойт изумленно развел руками:

– Ну ни хрена себе! А кто этого парня отослал? Кто вообще порекомендовал ему поцеловать нас в задницы?

Обвиняющим взглядом он пригвоздил друга к стулу, но… м-м-м… как бы это выразиться… на самом деле старина Вэнс был не так уж и не прав…

– Дай-ка я посмотрю, что там у этого мудака на карточке написано, – сказал Вэнс.

Протягивая карточку, Хойт сам бросил на нее быстрый, но цепкий взгляд. Эдам Геллин.

– Никогда про такого не слышал, – обронил Вэнс, возвращая карточку Хойту.

Тот пожал плечами, всем своим видом изображая равнодушие. На самом же деле он вовсе не остался равнодушен. По крайней мере, выбрасывать из головы имя этого пронырливого мерзавца, этого мудака-«ботаника» Эдама Геллина он не собирался.

Твою мать! Ну почему все в мире так хреново устроено? Ну с какой такой матери он должен помнить о каких-то идиотских баллах и оценках? Он ведь и без диплома мог бы прославиться, стать живой легендой, дайте только время. Но вот времени-то у него как раз и не было. До июня оставались считанные месяцы.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Слово на букву У

Не родился еще поэт, который смог бы достойно описать самое болезненное, самое душераздирающее чувство из всех, какие только может испытать человек, эту неизбывную, незаживающую рану: унижение мужчины. Ну да, древние барды, менестрели и сказители наплели нам кучу историй об одержимых навязчивой идеей мести униженных кем-то мужчинах… но ведь это совсем другое дело. Не месть, а даже желание отомстить уже облегчает страдания униженного. В конце концов произнесенное вслух или про себя магическое заклинание «я отомщу» успокаивает боль, возвращает униженному частицу поруганной мужественности, дает ему внутреннее право называть самого себя мужчиной. Но само это чувство – унижение, испытываемое мужчиной – не передать словами. Никто, ни один человек не сможет описать его, воплотить в слове и образе. Мужчина, который с легкостью и даже с охотой признается в любом своем грехе, в самых вроде бы постыдных деяниях, не произнесет ни слова о пережитых им унижениях, тех самых, которые, по выражению Оруэлла, «составляют семьдесят пять процентов жизни». Он этого не сделает потому, что признаться в унижении означает признать себя сдавшимся без боя, признать, что тебя заставили сделать или не сделать то, что было тебе не по нраву, скрутили, согнули, вытерли о тебя ноги, а ты не принял пусть неравный, но честный и достойный бой, а сдался на милость победителя, забыв о чести. Признаться в этом означает признаться в своей гендерной несостоятельности, а это для мужчины страшнее смерти – по крайней мере, честной, достойной смерти. Так было всегда, так происходит сейчас и, по всей видимости, так будет продолжаться в будущем. Даже в наши дни, в двадцать первом веке, мужчины разрываются между желанием решить проблемы с помощью кулаков и приобретенным в ходе развития цивилизации страхом перед дракой, маскируемым под нежелание марать руки. И все это происходит, когда любому здравомыслящему человеку ясно: в нынешнюю эпоху самые крупные победы в жизни одерживаются не в войнах, не закованными в латы рыцарями на поле брани, но ведущими сидячий образ жизни мужчинами в костюмах из тонкой шерсти, рассчитанных на помещения с центральным отоплением, напичканные электроникой кабинеты в небоскребах из стекла и бетона. Так вот, даже в наши дни человек не может освободиться от бросающего в дрожь страха перед признанием собственного поражения. Порой достаточно одного слова, случайно всплывшего в памяти образа, запаха, появления на жизненном горизонте чьего-то лица – и мужчина оказывается заживо погребен под обрушившимся на него чувством собственного унижения. Он вновь и вновь переживает это когда-то испытанное ощущение, вновь сгорает от стыда и рвет на себе волосы за то, что не вступил в бой с превосходящим по силе противником, а остался лежать и терпеть – терпеть унижение, а значит, позволил лишить себя, пусть и фигурально, мужского достоинства.

К счастью, по дороге к недавно открывшемуся фитнес-центру «Фаркхар» у Эдама Геллина не всплыло в памяти ничего из того, что могло хоть как-то быть связано с той ситуацией. Ему было просто не до копания в собственных воспоминаниях и эмоциях. Он Шел себе через Главный двор под закатным солнцем и наслаждался жизнью. Бабье лето заканчивалось, дни становились все короче и прохладнее. Эдам оделся – по его представлениям – в соответствии с погодой: натянул стеганую, похожую на одеяние патагонских индейцев темно-зеленую куртку из тех, что доходят до середины бедра, а на талии стягиваются шнурком или резинкой – для пущего тепла и комфорта. В Главном дворе было тихо и почти безлюдно. Какое-то движение наблюдалось только под аркой у входа в библиотеку. В лучах заходящего солнца университет особенно напоминал готический замок. Крыши и башенки зданий четко вырисовывались на окрашенном в пурпурные и розовые тона вечернем небе. Главный двор показался Эдаму не площадкой между учебными корпусами, а замковой площадью, стиснутой со всех сторон высокими стенами и башнями. Высоченные, казавшиеся серыми и в то же время подсвеченные золотом вязы, раскрашенные закатными лучами камни, из которых были сложены стены, сверкающие окна – все это превращало Дьюпонт в эффектную стилизацию под саму суть готического стиля. Эдаму никогда еще не доводилось видеть Дьюпонт при таком освещении. Он был просто поражен величием этого могучего фортификационного сооружения. Строгий, грозный и неприступный, Дьюпонт напоминал крепость или, быть может, древний монастырь – хранилище знаний… Да, все могло меняться в этом мире с течением времени, но Дьюпонт оставался непоколебим…

В общем, Эдам Геллин испытывал такой прилив оптимизма, какой присущ всякому молодому человеку, впервые решившему привести в порядок свое тело и набраться физической силы путем «качания железа».

Заниматься он начал недавно и в качестве основного средства приведения себя в форму выбрал тренажерный зал с оборудованием от фирмы «Сайбекс» в фитнес-центре «Фаркхар». Нет, разумеется, Эдам отдавал себе отчет, что ему никогда не сравниться по мышечной массе с верзилами вроде Кёртиса Джонса и Джоджо и что он не сможет одолеть их в драке или в поединке в спортзале. Все, что ему требовалось от этих занятий, – привести себя в такую форму, когда любому, кто на тебя наезжает, можно одними глазами сказать: «Даже не думай. Даже не пытайся сунуться ко мне. Слишком дорого тебе это обойдется. Побереги силенки для чего-нибудь другого, это я тебе говорю, Эдам Геллин! Со мной такие наезды не проходят».

По дороге к спортзалу ему еще предстояло пройти мимо фонтана Сейнт-Кристофер со скульптурой одноименного святого. Мысленно Эдам в это время был где-то далеко. Его память перебирала те новые слова и термины, которые он уже успел усвоить за время занятий на тренажерах: грудина, дельта, трапеция, боковуха, бипс, трипе, косуха и названия других столь же важных для мужчины фрагментов тела. Неожиданно его взгляд задержался на силуэте святого Христофора, он же Сейнт-Кристофер. Изображенный скульптором в граните, в наброшенной на плечо тоге, святой переносил младенца Иисуса через бурный поток, искусственно создаваемый тем самым фонтаном. Статую изваял в конце девятнадцатого века французский скульптор Жюль Далу. Сейчас, подсвеченная заходящим солнцем, она смотрелась весьма эффектно. Эдам уже со знанием дела присмотрелся к замершему посреди шумящей воды великану и оценил, насколько хорошо проработана рельефная мускулатура святого. Чего стоят грудные мышцы, которыми Далу снабдил Христофора! А дельтовидные! Вот это культурист! Миновав фонтан, Эдам непроизвольно согнул левую руку и поднял ее на уровень плеча. Правой рукой он нащупал дельтовидную мышцу и прикинул свои шансы. Что ж, пока не Бог весть что, но там посмотрим…

В раздевалке Эдам переоделся в футболку, которая явно была ему велика, в длинные и широкие шорты и направился в зал. Мощные светильники, чистота, бежевый деревянный пол с черной каймой по периметру – все это придавало залу вид военного плаца, где для парада выстроились стройными рядами тренажеры разных типов и видов. Рамы сайбексовских машин были покрашены белой краской, противовесы и рычаги были черные, перекладины, грифы и рукоятки – из нержавеющей стали, и все это великолепие многократно отражалось в зеркальных стенах, создавая впечатление, что этому царству машин, дарующих силу и здоровье, нет конца. В первый день, едва заглянув в тренажерный зал, Эдам просто онемел от изумления. Единственное, чему он мог порадоваться, – так это своей предусмотрительности. Не зря он выбрал в качестве костюма для тренировок свободную футболку с рукавами до локтей! Слишком уж комично выглядели здесь некоторые – как бы это помягче выразиться? – недостатки его фигуры. Плечи, грудная клетка, нижняя часть туловища, бедра – по сравнению с теми, кого увидел в зале Эдам, он был, откровенно говоря, попросту уродом. И ведь все эти кони-тяжеловозы даже не спортсмены! Настоящие спортсмены, те, кто играет за университет в футбол или баскетбол, ни в каком «Фаркхаре» даже не показываются. У них есть свои залы для тренировок и для занятий на тренажерах. А мускулистые парни, собравшиеся здесь, были, с точки зрения Эдама, просто жертвами моды на новый фасон мужского тела – спортивный и накачанный, похожий на первобытного охотника или античного спортсмена. Вот эти-то могучие бычки и жеребцы и собрались в тренажерном зале покачать железо! Вроде бы обычные парни, но какие же у них здоровенные ручищи, широченные плечи, накачанные шеи, необъятные грудные клетки! Конечно, им только и носить майки и короткие шорты – этим ребятам есть что показать окружающим. Интересно, что они собираются делать со всей этой мышечной массой?.. Да ровным счетом ничего. Они не собираются становиться спортсменами или с кем-то драться, зарабатывая себе на жизнь кулачными боями. Это просто мода – то есть мускулы уподобляются вещам, которые покупают в магазинах и надевают на тело. Главное, чтобы шмотки, а наравне с ними фигура и открытые части тела, были такие, какие принято носить в нынешнем сезоне, а не какой-нибудь прошлогодний отстой. Модны накачанные мускулы, рабочие брюки, джинсы новых моделей, розовые школьного вида рубашки на пуговицах, шорты цвета зеленого лайма, солнечные очки «Оукли», черные резиновые сапожки «Л. Л. Бин» с кожаными голенищами… и много еще чего. В общем, мода! Тем не менее впервые за долгие годы Эдам решил не отставать от нее.

Вы только посмотрите на этих хреновых козлов, которые любуются своими отражениями в зеркальных стенах… Практически вся поверхность стен покрыта зеркалами. Официально это объяснялось тем, что тренирующийся должен иметь возможность проверить, правильно ли он делает упражнения. Чушь это все собачья… На самом деле зеркала здесь понатыканы лишь для того, чтобы можно было полюбоваться своим таким крутым, таким продвинутым, таким модным телом! Стоит качку оторваться от снаряда или тренажера, как его взгляд непроизвольно устремляется к зеркалу: срочно посмотреть на себя и порадоваться тому, какой он крутой и модный парень. Эдам следил взглядом за окружающими, мысленно презирая всех вместе и каждого в отдельности. Нет, вы только посмотрите на них: они не могут дождаться даже окончания упражнения и пялятся в зеркало уже в момент очередного подхода к снаряду… Взять, например, вон того: он будто случайно вытянул руку вдоль тела, а на самом деле любуется, как выпирает из-под футболки его трицепс… А тот… лениво потягивается, вроде бы без всякой задней мысли… и при этом напрягает спинные мышцы и старается выставить их в наиболее эффектном ракурсе – хорошо накачанные мышечные пучки напоминают огромного ската, причем вовсе не расплющенного… Так, а чем занят вон тот? Ну конечно, он будто просто потирает руки, соединив ладони именно на уровне пояса… на самом деле сжимая их, чтобы продемонстрировать самому себе, как увеличиваются в объеме напрягшиеся пластины грудных мышц… Ну и дела! Вот ведь кони! Здесь таких качков, готовых заниматься с утра до вечера, называли дизелями. Раза два в минуту – хоть часы проверяй – кто-нибудь из этих страдающих нарциссизмом извращенцев вытягивал и напрягал руку, чтобы полюбоваться в одном из бесчисленных зеркал отражением своего бесподобного трицепса. Да, мышцы – самый модный прикид в нынешнем сезоне.