Текст книги "Реальность сердца"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 49 страниц)

– Оганда и Тамер, острова Хокны и Дикие земли – у нас не хватит ни сил, ни средств, ни времени, – разрубая ладонью воздух, говорил герцог Гоэллон. – На доставку любого груза требуется пять, шесть девятин, путешествие по сопряженным мирам связано со многими опасностями. Все это лежит за гранью возможного, и скажите же мне – ради чего потворствовать этому безумию?!

– Но чем вам помешал сам проход? – Фиор украдкой растирал висок и морщился, словно у него болела голова. – Господин герцог, что-то, а это чрезмерно!

Простите, кого вы хотели таким образом припереть к стенке? Меня? Реми? Для чего?

– Нам не нужно то, что может прийти с той стороны. Ни оружие, которое может дать необыкновенный перевес, ни прочие чудесные изобретения. Нам не нужна и сама надежда на помощь извне.

– Особо уместно это будет звучать, если у Скоринга получится его низвержение богов! – вспыхнул Реми.

– Никаких «если» мы себе позволить не можем.

– Теперь не можем, – кивнул Реми.

– И раньше не могли. Только вам было бы труднее это понять. Фиор, вы спрашивали, кого я хотел припереть к стенке и для чего? Извольте, любуйтесь. Другу моему Реми мало того, что он уже увидел, ему недостаточно оказалось девятин на поводке у герцога Скоринга, и что за руки держат этот поводок, он так и не понял!

– Это подло, Руи! – зеленоглазый алларец вздрогнул, словно получил пощечину.

– Господин герцог, среди нас всех Реми единственный, кто никогда не собирался идти навстречу герцогу Скорингу! – Фиор поднялся, опустив ладони на стол. – Видят боги, мне это не раз казалось неразумным упрямством, но то, что вы говорите…

– Я что-то говорил о хождении навстречу? Да если бы хоть кто-то из вас и впрямь решился на подобное, это было бы большим сюрпризом для Скоринга! Он решил вас всех, словно простенькую задачу на сложение и вычитание, решил еще до взрыва, готов поклясться. И вы ни на шаг не отступили от его замысла, и даже после его отбытия играли предписанные роли! Прошло три седмицы – и хоть один попытался понять, для чего все это было? Зачем вам отдали все – и страну, и венец, и тетрадь?! Я принял то единственное решение, которое мог принять в сложившихся обстоятельствах, и не отступлю от него.

– Отступать уже некуда, – вздохнул Фиор. – Чего вы хотите теперь?

– Только одного, – глаза герцога Гоэллона налились грозовой теменью. – Не мешайте мне. Занимайтесь столь важными насущными делами, изучайте планы и следуйте им, наводите порядок в Собране и не мешайте.

– Как скажешь, – отвернулся Реми. – Будь так любезен, верни Элграса в столицу, а дальше – попутного ветра твоим парусам…

– Завтра же утром я поеду к архиепископу. Фиор, распорядитесь обо всем необходимом. Альдинг, Алессандр, извольте следовать за мной. Для чего, по мнению барона Литто, Саннио нужно было выслушать всю эту перебранку, он так и не понял, а спрашивать не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Интересно было послушать госпожу Эйма, и многое стало понятно – но опять все то же. Герцог Скоринг, боги и чудеса. Чудеса, боги и герцог Скоринг, которому они мешают – невесть зачем, невесть почему… герцог Скоринг, видимо, не настолько дурной человек, как казалось раньше – на его счету только два деяния, которые ему нельзя простить ни при каких обстоятельствах, да и те в рамках личной вражды с Реми. Только где тот герцог Скоринг, со всеми его достоинствами и недостатками, и не поздно ли уже их обсуждать? Гораздо важнее, для чего ему понадобилось потрясать основы мира. Дядя же явно знает; знает – и скрывает от всех… «Надоело, – подумал Саннио, отправившийся спать сразу после разговора с Клариссой. – Надоели загадки без разгадок, секреты и тайны, и неожиданные поступки, и подлые выходки тех, кому доверяешь…» Утро не оказалось мудреней вечера. Ни вчерашние злость и досада, ни отвращение к проклятым загадкам и скрытным родственникам никуда не делись. Узнав от Ванно, что герцог зовет племянника к себе, молодой человек скрипнул зубами, старательно оделся и отправился в кабинет. Жаль, что не удалось позавтракать, и жаль, что вообще зачем-то понадобился герцогу и родственнику… Герцог, судя по всему, и не ложился, и костюм не менял со вчерашнего вечера. Более того, если вчера в дом явился серый призрак, то ныне у окна сидела черная тень. Занималась сия тень престранным делом: в одной руке держала свечу, а на ладонь другой капала жидким воском, стекавшим из углубления вокруг фитиля. Саннио передернулся.

– Переоденьтесь в дорожное платье, соберите багаж, – приказал герцог. – Мы едем сперва во дворец, затем в Тиаринскую обитель. Вернемся не раньше завтрашнего вечера. Нашим спутникам – карету, я поеду верхом, вы – как хотите.

– Что за спутники? Монахи? – наследник вспомнил слова архиепископа Жерара.

– Да, мы заберем их с патриархова подворья по дороге.

– У вас будут для меня другие распоряжения? – очень, очень хотелось подойти, вырвать дурацкую свечу и воткнуть ее на положенное место, в шандал, но недоставало смелости; на вопрос, чем герцог Гоэллон занимался всю ночь, ее тоже не хватило. Смелости – или желания? «Я не вхожу в охраняемое вами стадо, и это не подлежит обсуждению»? Вот и славно, достойный повод не делать ничего.

– Никаких. Вы чего-то ждете?

– Нет, господин герцог. Только отчего-то стыдно, противно и вспоминается полученная еще по весне оплеуха: «К тому же я за вас испугался…»

– Дядя… – пять шагов вперед, забрать эту клятую свечу, затушить и бросить под ноги, поймать ледяные, как сосульки, ладони… и понять, что даже малейшего сопротивления не было! – Что? Вы? Делаете?

– В общем-то, пытался прийти в себя перед дорогой, – со вздохом поднял на него глаза герцог. – А вы, наказание этакое, мне помешали.

– Зачем – так?

– Есть такое пренеприятнейшее таинство – прозрачная исповедь, – задумчиво ответил дядя. – Надеюсь, вам никогда не придется к нему прибегать. После нее знаешь все собственные помыслы, до последней случайной мысли. Но стоит эта ясность весьма дорого.

– Собственные? – Саннио опешил. Если бы другого, особенно, врага – а свои зачем?

– Вам еще, должно быть, не приходилось сомневаться в себе самом, сомневаться до той степени, что требует услышать от других – нет, ты понимаешь, что и зачем хочешь сделать, и в этом нет зла…

– Вы даже не ложились! – услышанное было слишком уж непонятно, и что с этим делать, наследник не знал. Услышал, запомнил – но верных слов в ответ подобрать не смог, да и не было у него таких слов, чтобы ответить герцогу Гоэллону.

– Я обещал Реми выехать сегодня, и обещание это сдержу. Не беспокойтесь, драгоценнейший мой, сил у меня хватит, – дядя деликатно высвободил руки. – Идите, собирайтесь. Дорога до Тиаринской обители Саннио уже была знакома до скуки, мелкий дождик зарядил с самого утра – и спасибо, что не ливень, так что он предпочел составить компанию монахам. Герцог Гоэллон с упорством безумца гарцевал верхом, порой скидывая капюшон и подставляя лицо под водную пыль. Племянник к нему не приставал, смутно предполагая, что капли дождя несколько лучше, чем горячий воск, а любимый родственник, может быть, понимает, что делает. По крайней мере, хотелось на это надеяться. Волновал молодого человека вопрос, бывший поважнее, чем сиюминутная причуда, которая могла привести разве что к простуде: дядя замыслил нечто, глубоко непонятное, рискованное и странное. И он, и герцог Скоринг замахнулись на то, чего до сих пор не касались помыслы смертных… конечно, если не считать «заветников», но вот тут-то и была одна маленькая удивительная для него деталь. Если верить архиепископу Жерару, то бывший регент хотел лишь власти, и чтобы эту власть получить, готов был связаться с кем угодно – с еретиками, подлецами, убийцами; глава Ордена сурово отчитал тех, кто подумал иначе и объявил это делом человеческим, запретил вмешиваться в высшие сферы… и ошибся. Ошибся сам и заставил ошибиться всех остальных. Власть регенту нужна была лишь на время, и на время очень краткое – добившись некой цели, Скоринг с легкостью передал бразды правления и законному наследнику, и тем, кто стремился вернуть его на престол.

Реми и Фиору Алларэ – да и вообще «малому королевскому совету». Позаботился он и о будущем – оставил тетрадь, где четко, словно для малых детей были прописаны планы указов. Даже подлинный венец велел передать лично в руки архиепископу, показав тем самым, что отлично знал, где «укрывают» принца Элграса. Хотел бы Саннио видеть лицо Жерара в тот момент… Еще он приволок какие-то загадочные средства против болезней и вещи для моряков. Чтобы, когда навигаторы останутся бессильны, не прервалась торговля. Значит, ему нужно это будущее, о котором он тщательно позаботился. О будущем. Будущем, которого, будь скориец подлинным «заветником», у мира быть не могло: те призывают в мир Противостоящего, цель которого – уничтожение всего сущего. Из чего явственно следует, что либо Противостоящий за несколько тысяч лет перевоспитался и больше такового не хочет (что похоже на анекдот), либо Церковь изначально ошибалась на его счет (что чуть больше похоже на правду), а загадочный вечный враг человечества всего-то хочет устроить переворот на Престоле Небесном. И многострадальные «заветники» ему нужны ровно так же, как герцогу Скорингу: Жан-болван, подай стакан, нарежь лимон, убирайся вон… Тут Саннио хихикнул; монахи не обратили внимания. Оба брата, один в алом, другой в сером, выглядели ничуть не лучше герцога Гоэллона. Они тихо дремали, накрывшись пледами, даже смех их не разбудил. Надо понимать, пресловутое таинство «прозрачной исповеди» было не из приятных, и всем троим участникам пришлось невесело. Ну и для чего этот небесный переворот?! Чем скорийца не устраивают Мать и Воин, добрые милосердные боги? Настолько не устраивают, что он готов устроить кучу разных бед… Легко понять, чем герцога Скоринга не устраивал король Ивеллион II. Тут все ясно; и спасибо ему большое. Безумец на троне – погибель для страны; пока дядя рассуждал об опоре и посохе, скориец сделал то единственное, что нужно было сделать. Но боги?

Дядю в данном случае понять куда проще. Все девять великих чудес нужны людям, без них будет очень плохо. Представить себе, что не знаешь, который час, не знаешь, где юг, а где север, и источника воды отыскать не можешь; ой, а если люди заговорят на разных языках, как до чуда святой Этель Эллонской?.. а потом начнут болеть тремя смертными хворями?.. Карета подпрыгнула на какой-то кочке, отогнав кошмарное зрелище; Саннио отдернул занавеску и взглянул в окно. Так и есть, съехали с тракта, значит, до обители осталось не более получаса. Герцог Скоринг, отказавшийся выполнять приказ короля и убивать трех северян, почему-то готов это сделать. Как там сказал Альдинг? «Мне хотелось бы знать о причинах, которые заставляют его желать низвержения богов, зная о цене, ибо мне представляется, что он не из тех, кто будет платить ее в угоду своей прихоти или тщеславию…»

Альдинг – умница; вот только пока его не припрешь к стенке, потребовав ответа на вопрос, он так и будет сидеть, прикусив язык. Будто именно его воспитывали в школе мэтра Тейна; мэтр годился бы таким учеником, он был бы назван лучшим по праву, а не сиюминутного одобрения ради, как год назад пошутили над Саннио. Герцог Скоринг знает, зачем – но где тот герцог, ищи ветра в поле. Герцог Гоэллон знает, зачем – но его, кажется, можно пытать, а он не скажет. Ни Саннио не скажет, ни Фиору, ни Реми, с которым публично рассорился самым глупым образом. Не лучше, чем племянник с Сореном, но тогда нашелся Андреас, а тут кто бы нашелся… Ну и что с обоими ретивыми молчунами делать? И – кому делать? Карета остановилась, гвардеец распахнул дверь – пожалуйте выходить, думать после будете. Тройной придворный поклон, почтительно склоненная голова. Саннио, повторяя движения дяди и Фиора, второй раз в жизни смотрел на принца… теперь уже короля Элграса. Тот ничуть не изменился. Все тот же большеглазый мальчишка с выражением лица задорного уличного драчуна, все та же серая ряса послушника, а венец… венец под копной светло-золотых – изрядно растрепанных, надо сказать – волос почти и не виден. Надежда и опора Собраны при виде гостей слезла со спинки скамейки, провела руками по волосам, – лучше не стало, – потом равнодушно приняла поклоны и сама шагнула вперед. К герцогу Алларэ.

– Ты такой церемонный нынче, братец, – ехидно заявил четырнадцатилетний король. – Прямо не обнимешь. Запретить, что ли, эти воротники? Воротники запретить, поклоны отменить…

– И ввести в придворный церемониал что-нибудь навроде обмена тычками в бок? – улыбнулся Фиор. – Вы войдете в историю как король-драчун.

– Не худшая слава, – хихикнул Элграс, потом перевел глаза на Саннио.

– Вас я помню, вы приезжали вместе с братом.

– Вы правы, ваше величество, – коротко поклонился младший Гоэллон; король громко хмыкнул и протянул руку. Пожатие оказалось долгим и крепким; мелких вредностей Саннио знал ничуть не меньше, чем король – выучили старшие ребята в секретарской школе, а потому Элграс получил немало удовольствия и одобрительно кивнул под конец. Что ж, желание короля – закон для добрых подданных.

Потом юный король перевел взгляд на герцога Гоэллона, стоявшего неподвижно, и чуть раскосые рысьи глаза потемнели.

– Вы дурно выглядите, господин герцог. Угрызения совести замучили?

– Простите, ваше величество?.. – еще один растерянный образовался; дяде подобное состояние шло не больше, чем Реми.

Король внимательно оглядел крытый внутренний двор обители. Монахи отправились к архиепископу подтверждать, что все условия соблюдены, гвардейцы большей частью остались снаружи, а трое, которых пропустили в обитель, держались поодаль, у стены внутреннего двора. Убедившись, что посторонние услышать его не могут – разумная предусмотрительность, подметил Саннио, – он отступил на полшага и пристально уставился на герцога Гоэллона.

– Я внимательно выслушал рассказ Араона. У меня есть и к вам, и к господину Алларэ много неприятных вопросов. Надеюсь, вы понимаете, почему я хочу видеть регентом моего брата. – Оказывается, мальчишка-король умел говорить по-взрослому, тяжело и прямо.

– Благодарю, ваше величество, – глубоко поклонился дядя. – Если я не нужен вам в качестве регента, вы не станете удерживать меня в столице? Я хотел просить у вас позволения покинуть двор на пару девятин…

– Я даю вам свое позволение, – кивнул Элграс. – Не пора ли ехать?

– Пора, ваше величество, – ответил Фиор. – Прошу вас проследовать в карету.

– Я поеду вместе с братом. «И куда же вы собрались, дражайший дядя?!» – едва не завопил Саннио.

Господина и герцога очень, очень хотелось огреть чем-нибудь тяжелым, хоть шпагой в ножнах. По голове и сзади. Вопреки обычаю и чести, зато на пользу дела. Судя по короткому взгляду, который бросил на герцога Гоэллона Фиор, такое желание посетило не только наследника.

3. Мера – Собра

– С дороги, сударь!

– Что вы себе позволяете?! Два болвана-мерца, кажется, хотели неприятностей. Хотели сильно и со всем пылом, на который способны двадцатилетние дураки, скучающие в отцовских владениях, не знающие, к чему себя приложить. Эмиль вздохнул. Тратить время на бессмысленных юнцов – еще чего не хватало! Но парочка не собиралась уступать дорогу, надежно загородив путь к конюшне. Алларец без особого интереса оглядел обоих. Первый – высокий, слишком уж нескладный. Велика фигура, да дура. Белый кружевной воротник размером с добрый поднос торчит вокруг шеи, черный кафтан с красной оторочкой явно сшит в столице. Щекастый мальчик недавно вернулся из Собры. Наверняка провел там весну – и ровным счетом ничего не понял. Второй – до плеча первому, одет куда скромнее, но ладный и подтянутый. Светлокожий, в черной рубахе с распахнутым воротом, на шее поблескивает серебряная цепь. Еще беднее своего мордатого приятеля, но щеголеват, умеет себя выгодно подать. Интересно, кто же здесь заводила? Такие вот аккуратные мальчики иногда бывают куда более честолюбивы и опасны, чем их друзья-верзилы…

– Извинитесь, господин! Пустая стычка, никому не нужная – разве что кому-то из двоих скучающих отпрысков небогатых мерских семей, жаждущих славы и подвигов, но почему-то не отправившихся в святой поход. Отцы запретили? Денег на сбор отряда не хватило? Разочарованная молодежь, ищущая способа почувствовать себя чем-то значительным, важным и не менее достойным, чем ровесники, отправившиеся искоренять ересь. Вот она, новая погибель Собраны. Обратная сторона медали с надписью «За победу над еретиками!»

– За что же мне извиняться? – терпеливо полюбопытствовал Эмиль Далорн у невысокого. – За то, что ваш товарищ наступил мне на ногу, не извинился, да еще и мешает пройти?

– Вы невежливы, – процедил юнец. – Как все алларцы.

– Пожалуйтесь на меня герцогу Алларэ, – еще терпеливее предложил Эмиль.

– Еще чего не хватало! – прорезался верзила. – Мы накажем вас сами.

– Господа, вы помните, что сказал король Лаэрт о стычках и поединках?

– О, да, он обеспечил всем трусам достойную возможность уклоняться от вызовов!

– Довольно, – махнул рукой Далорн. – Беритесь за оружие, оба, и покончим с этим. Первым за рапиру схватился долговязый; к этому моменту алларец уже отлично представлял, кто здесь подстрекатель, а кто щит. Юный мордатый владетель вскрикнул и открыл рот, разворачиваясь к амбару: рапира, выбитая из руки единственным ударом по клинку, улетела в ночную тьму. Достаточно далеко, чтобы наполовину остудить пыл молодого мерца. Боль и онемение в правой руке довершили дело.

– Ваша очередь, – бросил Эмиль невысокому, но тот опустил острие своей рапиры к земле.

– Позвольте принести вам извинения от моего имени и имени моего друга, – коротко поклонился юноша… и ударил, по-подлому, исподтишка.

Эмиль ждал чего-то подобного: уж больно легко «сдался» зачинщик всей глупой и ненужной стычки. Поклон с оружием в правой руке, когда острие направлено вверх? Кого можно обмануть подобным – против всех правил этикета – поклоном и каким же дураком надо быть…

Уход в сторону – пропустить клинок мимо – перехватить запястье руки, держащей рапиру, рвануть вверх с одновременным заходом за спину противнику. Наглый юнец прокрутился в руках Эмиля, словно керторская девчонка в танце. Его рапира оказалась в руке Далорна. Шлепок пониже спины – плоскостью клинка, а потом выбросить рапиру подальше. Просто, очень просто. Сумел бы любой хорошо обученный алларский мальчишка. Вот только что таит за собой эта простота?

– Чем же я вам так не угодил? – поинтересовался Эмиль у долговязого, пока второй ошалело тряс головой и с тоской пялился в ночную тьму. – На самом деле? Дылда, растиравший запястье, не понял вопроса. Не притворился, а именно что не понял. Совсем. У него не было никакой причины вступать с проезжим алларцем в ссору. У него не было никакой цели – никто не посылал эту парочку в трактир на границе Керторы и Меры. Все случилось само по себе. Оба даже не были пьяны. Понимали ли они, что делают? Чем рисковали? Законы беспощадны: за дуэль или случайную стычку казнят; но чаще отправляют гребцом на галеры. «И не только зачинщика, но и всех участников, даже секундантов!» – в следующее мгновение напомнил себе Эмиль. Всех. Единственное исключение – жертва нападения в случайной стычке, но и то без клятвы на священной книге не оправдаешься, а лгать, положив руку на Книгу Сотворивших, будет только законченный идиот.

В этом поединке владетель Далорн не был жертвой подлого внезапного нападения: сам предложил взяться за оружие. Ну да, лишь для того, чтобы проучить двух одуревших юнцов, не причинив им никакого вреда, кроме обиды; в этом он мог поклясться. В намерениях. Но кто мог пообещать, что этим все и закончится? Не каждый урок проходит без последствий, иногда ученик ранит учителя или, еще хуже, учитель ученика… Парочка молчала; оба словно сошли с картинки к сказке о двух дурачках-работниках, которые вздумали воровать хозяйское вино, набирая его полные щеки. Просто два глупых сопляка или все-таки ловушка? Был только один надежный способ проверить это. Эмиль убрал оружие в ножны, развернулся и пошел мимо нападавших к двери конюшни. Он ждал и прислушивался, готовый в любой момент отпрыгнуть в сторону и развернуться. Но юноши не шелохнулись, а когда он закончил седлать коня, их во дворе уже не было. Это еще ничего не значило – могли подстерегать на выезде с постоялого двора, на выезде из деревни; но дорога оказалась чиста. Далорн тщательно прислушивался еще несколько часов. Никто его не преследовал. Дурацкая ссора, дурацкие сопляки – почему, зачем? По ночам Мерский тракт обычно бывал пуст. Эмилю больше нравилось днем отдыхать, а с первыми вечерними сумерками отправляться в путь, ехать до рассвета, наслаждаясь тишиной, покоем и прохладой. На приграничный постоялый двор он заехал совершенно случайно: обнаружил, что выезжая вечером, забыл наполнить флягу вином, решил исправить это досадное упущение, заодно собрался пообедать… Пообедал, надо сказать, вполне пристойно – но вот все последующее навело на мысли, что куда приятнее отдыхать в поле, прикрывшись плащом, благо, погода стояла сухая и теплая, чем на очередном постоялом дворе, рискуя налететь на следующих скучающих придурков благородного сословия. К пятому дню дороги Эмилю казалось, что он рассорился со всем миром. Трактирщики смотрели на него, как на опасного разбойника, попутчики старались держаться подальше, лошади испуганно ржали, когда алларец заводил в конюшню своего жеребца, собаки выли и норовили укусить… теперь вот еще и юные дуэлянты! Простая, безопасная дорога из Керторы в Собру – делов-то, езжай себе по Мерскому тракту, – превращалась в пренеприятное путешествие со многими мелкими неприятностями. Словно песок в сапоге – не мешает, как камушек, не колет, как гвоздь, но натирает и раздражает. Взгляд дочки трактирщика, вой пса, конское ржание, остывшее жаркое… С того самого дня, как он, не дождавшись рассвета, выехал из родового замка баронов Керторов. Уже светало. Эмиль съехал с дороги, повел головой, отыскивая ближайший источник воды и направил коня к нему. Спешился, позволил коню напиться из небольшого чистого озерца, потом набросил поводья на ветку росшего на самом краю озерца раскидистого дерева. Улегся с другой стороны от кряжистого ствола, запрокинул руки за голову и уставился на пышную крону. Южные породы деревьев он знал не очень хорошо, и что за престарелый гигант дал ему прибежище, угадать не мог. То ли дуб, то ли вороны его разберут, что такое. Жесткая зеленая листва с причудливо изрезанными кончиками, жилки, поочередно отходящие по сторонам от основной. Лист шуршал под пальцами, словно древний пергамент, слишком сухой и хрупкий – но был прочным; надорванный край пах остро и терпко, заставляя вспомнить о свежей стружке во дворе у бондаря. Наверное, дуб, решил Эмиль наконец. Дубу (или другому дереву) было абсолютно все равно, верно ли разлегшийся в его корнях проезжий странник определил породу дерева. Он шелестел под восточным ветром, крона неспешно колыхалась – едва-едва, как борода почтенного патриарха, а до торопливого смертного исполину не было никакого дела. Как и смертному до исполина. Одним из основных недостатков жизни в Керторе было то, что новости туда доходили очень медленно. Где-то на границе между Мерой и Сеорией самые свежие и важные известия превращались в ленивых мохнатых гусениц, которые не бежали, не шагали и даже не тащились – ползли, постоянно останавливаясь то закусить зеленым листом, то угрызть сочную травинку. До замка баронов Керторов они добирались в лучшем случае через три седмицы после события. Уже в дороге, на первом же постоялом дворе, Эмиль Далорн услышал о перевороте в столице, о свержении короля Араона, его отречении, коронации юного принца Элграса и бегстве бывшего регента. Купец, возвращавшийся в Кертору с товаром, не больно интересовался, кто именно из благородных господ занял какой пост, но главное Эмиль узнал: герцога Гоэллона в столице нет. Где его искать, чтобы предупредить? Эмилю порой казалось, что он свалял большого дурака. Неведомая, непонятная блажь, заставившая его посреди ночи допытываться у любимой супруги о ее тайнах, а потом, в тот же час, бросаться на север, в столицу, теперь казалась ему непостижимой. На грани сна и бодрствования, когда он, усталый и счастливый, дремал рядом с Керо, ему вдруг показалось невероятно важным – выспросить, узнать, понять… Выспросил. Узнал. Понял. Тогда, за несколько часов до рассвета, все казалось простым, ясным и… страшным. Слишком страшным. Эмиль не боялся ни короля, ни разбойника, ни еретика, ни монаха; никого и ничего, если это касалось людей. С такой тонкой материей, как проклятья и предсказания, он был знаком куда хуже. Неуловимое нечто, которое не зарубишь и не проткнешь, не победишь хитрой ответной игрой, а оно все равно вкрадывается в твою жизнь, даже если не знаешь об этом. Не суеверие, которое действует только на впечатлительных трусов. Проклятие. Загадочная, но сущая и действенная пакость… Не менее настоящая и могущая быть, чем зеленые жесткие листья, песок и трава под рукой, ветер в кроне, тихое дыхание коня, отдыхающего после дороги, журчание ключа, питавшего маленькое озеро с высокими сухими берегами. Оно напоминало заполненный водой след гигантского копыта – может быть, здесь когда-то промчались легендарные Всадники Бури. Всадники те если и существовали на самом деле, а не в выдумках алларских жителей, давно остались в прошлом. Сказители всегда говорили, что последнего Всадника Бури видали две, три тысячи лет назад – при Сотворении мира, не иначе… врали, конечно. На три тысячи лет в памяти людей может удержаться только то, что написано пером, да так, что и не вырубишь топором: в Книге Сотворивших. О короле Аллионе всем известно, о святых тоже. О Всадниках, драконах, морских змеях, северных ледяных демонах – только некоторым, а чаще всего бабушкам, у которых два десятка внуков и правнуков, и все просят сказку поинтереснее.

Проклятия же, увы, не бабушкины сказки и не древние Всадники Бури, которые то ли были, то ли нет, и в любом случае ныне от этого никому ни жарко, ни холодно. Проклятия существуют и действуют. Керо – дурочка; не следовало, конечно, с ней обходиться так грубо, и нужно написать письмо с ближайшего постоялого двора. Извиниться. Попросить прощения, что уж там. Супруга наверняка перепугалась втрое сильнее, чем показала – значит, до полусмерти точно. И все-таки – дурочка; еще точнее – дура. «Он сильнее любых проклятий! Он королевский предсказатель!» – такое нарочно не выдумаешь, ни всерьез, ни в шутку, ни для жогларской пьесы. Только нечаянно в голове юной девицы, запуганной этим дурацким проклятием с десяти лет, может выродиться такое вот бредовое, глупое объяснение. Эмилю доводилось порой разговаривать с пережившими кораблекрушение, ураган, смерч; люди вытворяли чудовищные дурости, а потом объясняли их еще более чудовищно звучавшими вещами. Зрелый мужчина, спасшийся в бурю с торгового корабля и арестованный по свидетельствам других выживших за то, что отобрал пустой бочонок – единственную возможность спастись, удержавшись на волнах – у своего малолетнего сына, объяснял это тем, что ребенку негоже пить вино, вот он и забрал бочонок. Забрал и вышвырнул за борт. Он не врал, так все и было. Полубезумный папаша рыдал, бился головой об пол и утверждал, что хотел как лучше. Алларец ему верил: и впрямь хотел как лучше. Вот только «лучше» было такое, что лучше бы он вообще ничего не хотел. Может, мальчишка и спасся бы. Вот и Керо – как тот незадачливый отец-благодетель. Совершила невесть что по безумной причине, и немедленно забыла. Не сбылось же сразу; значит, и не сбудется никогда.

Шаги, голоса. Алларец встрепенулся, сел. Рапира лежала рядом, он опустил руку на эфес. Загадал для забавы, удастся ли спокойно разминуться с неведомыми прохожими. Если удастся, значит, все хорошо – а неприятности ему только почудились; если вспомнить глаза Керо, если предположить, что с тех пор более приятного выражения на лице Эмиля не появилось, то несложно объяснить все досадные случайности по дороге. Если же не удастся… если у случайного владетеля, купца или козопаса немедленно обнаружатся претензии к Эмилю Далорну, то здесь уже дело не в выражении лица.

– Кто здесь? – прозвучал молодой голос, то ли девичий, то ли мальчишеский – не разберешь. Любимый вопрос алларца – ну и что на него можно ответить? Представиться по полной форме, отшутиться «Кого желаете?», промолчать?

– Это наше дерево! – заявило Далорну прелестное дитя лет семи от роду. Кудрявый мальчишка с неплохой деревянной шпагой возмущенно таращился на захватчика. Над ним возвышался… возвышалась? – высокая стройная фигурка. В мужском платье, но по виду скорее уж переодетая девица, не такая редкость ни в Керторе, ни в Мере; или все-таки юноша? Уж больно хорошенький, да и волосы ниже лопаток – светло-каштановые, роскошные… …и – шпага в простых деревянных ножнах с бронзовыми накладками; судя по донельзя знакомой Эмилю форме эфеса – «семь колец» – работы мастерской Андреа Изале, этих шпаг во всем обитаемом мире осталось наперечет, не больше двух десятков. Семейство Изале утратило секреты предка и ныне делает только вино – хорошее, но на любителя. От силы пятнадцатилетняя детка в компании младшего брата и со шпагой мастерской Изале?! Кого боги хотят доконать, тому помогают спятить…

– Чем обязан вашему визиту? – спросил Эмиль.

– Мы здесь всегда гуляем! – заявил малыш.

– Кто вы? – безо всякой любезности спросил юноша с каштановыми волосами и яркими зелеными глазами.

– Эмиль владетель Далорн из Алларэ. А вы? Вместо подобающего ответа подросток прищурился и опустил ладонь на эфес. Мелькнуло кольцо наследника, где половина герба графов Мерресов – красный кулак на черном поле – сочеталась с языками пламени, гербом вассалов. Все-таки мальчишка, и, по гербу судя, из довольно-таки вспыльчивого семейства.

– Вы знаете, что вы на нашей земле, господин Далорн?

– Неужели отсюда до тракта больше мили? – усмехнулся Эмиль. – Сдается мне, я на королевской земле… Старший из двух мерских обалдуев задумчиво замолчал. Младший уже забыл про свой пыл и с интересом подбирался к рапире Эмиля, лежавшей поблизости. Брат явно был настроен не так мирно, а уж о гостеприимстве речи точно не шло. Значит, не почудилось. Значит, не в выражении лица дело…

– Что вы здесь делаете?

– Отдыхаю, молодой человек. У вас будет еще много вопросов? Вы меня разбудили…

– Регина, ну не надо ссориться! – пробухтел мальчишка, уже оценивший все преимущества мирного взаимодействия с чужаком, у которого тоже есть шпага, да еще и конь, привязанный поблизости…