355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Татьяна Апраксина » Реальность сердца » Текст книги (страница 29)
Реальность сердца
  • Текст добавлен: 9 октября 2016, 01:13

Текст книги "Реальность сердца"


Автор книги: Татьяна Апраксина


Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 49 страниц)

– Дело отнюдь не в нашей последней встрече, – качнул головой Скоринг. Волосы были заплетены в косу и убраны под воротник; на нем был дорожный костюм, и только кожаные туфли ему не соответствовали. – Дело в том, что вам вообще нечего здесь делать. Опешив, Рене оглянулся на Эйка, но тот сидел за столом и подчеркнуто любовался вином в бокале.

– Насколько я знаю, ваш герцог велел вам отправляться в Алларэ, так почему же вы здесь?

– Потому что у меня нет желания повиноваться этому герцогу!

– И вы пришли ко мне, чтобы я сделал герцогом вас, верно, Рене? Алларец молчал, насупившись. Руку ему пришлось положить на украшенную позолоченными розочками спинку стула: уж больно кружилась голова; но все, что говорил Скоринг, возвышаясь над гостем, он прекрасно различал. И слова, и тон, и презрительный взгляд ярких птичьих глаз.

– Я в некотором затруднении, господин Алларэ. С одной стороны, я знаю, что у вас красавица жена, любящая вас до безумия, и трое детей. Поэтому мне следовало бы доставить вас к вашему герцогу целым и невредимым. С другой стороны – я осведомлен о том, насколько снисходительны в роду Алларэ к своим родичам, даже к таким ничтожествам и предателям, как вы…

– Замолчите, мерзавец! – перчатки Рене отдал слуге внизу вместе со шляпой и шпагой, но пригодился и бокал: остаток темного вина выплеснулся на грудь герцога Скоринга. – Вы ответите мне за это… Сейчас же!

– Нет, господин Алларэ, – улыбнулся регент. – На этот раз я не буду с вами драться. На этот раз я просто вас убью. Рене приготовился драться, но Скоринг не сделал и полушага навстречу. Он только неспешно поднял правую руку, ту, в которой держал рукоять хлыста. Черная палка остановилась в локте от груди Рене, тот попытался схватить ее – сам не зная зачем, может быть, хотел вырвать и хорошенько отходить деревяшкой наглеца… …но с косо срезанного торца с громким треском сорвалась синяя молния, ударила Рене в грудь. Судорога сотрясла тело, стиснула горло, мешая вздохнуть, и осталась лишь одна, последняя мысль, короткая, тающая во тьме, словно смертоносная молния: бедная Кари не дождется мужа… Потом в сердце вонзился невидимый острый шип, и все для Рене Алларэ кончилось.

– Зачем я только взял его в дом? – в пятнадцатый раз спросил Саннио, на этот раз у Фиора. Остальных он уже успел замучить этим дурацким вопросом, но ни Никола с Ванно, ни даже Магда не сумели дать молодому господину дельного ответа, гвардейцы же только пожимали плечами, явно не понимая, чего от них хочет наследник. Они обыскивали дом, окрестные улицы, деловито переговаривались и обходили стороной потрясенного юношу.

– Алессандр! – Фиор поймал его ладони, прижал к горячей кружке с чаем и держал, пока юноша не попытался их выдернуть; кажется, обжегся, хоть и несильно.

– Зачем вы это?! – опешил Саннио. Подобной выходки от герцога Алларэ он не ожидал.

– Чтобы вы начали меня слушать! Я уже третий раз пытаюсь ответить на ваш вопрос!

– Правда? Простите…

– Алессандр, перестаньте казнить себя. Вы взяли в дом работника, честно ему платили, кормили и были добрым хозяином, так?

– Да я про него забыл вообще… – признался Саннио. В последние седмицы ему было никак не до Грио. Домоуправитель не жаловался на нежданное пополнение в доме, так что юноша и не вспоминал про соприютника.

– Неважно. Вы ничем его не обидели. Не знаю, что затеял этот парень. В его комнате нашли кошелек с деньгами.

– Да?

– Да, Никола вам говорил, вы что, прослушали? – удивился Фиор. – Сто монет, должно быть, задаток. Все это странно, но в чем тут ваша вина? Это вы его заставили связаться невесть с кем?

– Нет, разумеется.

– Очень жаль, конечно, этого Вальяна, но вы, Алессандр, ни в чем не виноваты. Бернар говорит, у него была невеста. Возьмите ее в дом, если хотите отплатить парню добром за верность. Хотя это не верность, это невесть что.

– Да, конечно…

– Лучше задумайтесь о другом. Двор усыпан дохлыми воронами. Один из убитых – бруленский владетель Гус Дердекен, он в розыске, второй – по всем приметам похож на того самого лжеепископа, который служил Скорингу. Винсент Эйк его очень детально описал. Что эти двое хотели сделать? Почему драку никто не услышал, во дворе было полно людей? Саннио сел и плеснул в кружку сливок до краев, потом отхлебнул – гадость получилась просто изумительная, его едва не стошнило. Он с отвращением отставил кружку и уставился на Фиора. Тот сидел в соседнем кресле, вытянув ноги, и нервно наматывал на пальцы прядь волос на виске. Широкие темно-золотые брови были сдвинуты в суровую прямую черту.

– Опять «заветники»? – вздохнул Алессандр. – Мать и Воин, ну они же везде, решительно везде! Куда ни плюнь, в очередного еретика угодишь…

– Во двор плевать не советую, – улыбнулся Алларэ. – Там не еретики, а верные слуги и наши доблестные гвардейцы. Которых вдруг посетили глухота. Мне это напоминает историю, рассказанную Рене. Зимой из замка Лиго сбежал адепт «заветников», по приметам – все тот же. Весь замок заснул до утра, никто ничего не услышал. Люди, лошади, собаки…

– Добегался, значит, – со злым торжеством оскалился Саннио. – Грио только жалко, мы с ним из одного приюта были.

– Пожалуй, можно предположить, чего хотели эти двое. Похитить либо вас, либо меня.

– Для ритуала? Королевская кровь?

– Да, конечно.

– Пожалуй, можно послать два трупа в подарок герцогу-регенту, – подумав, сказал Саннио. – Ему будет приятно, я думаю.

– Вы предполагаете, что это его рук дело?

– Нет, я думаю, они действительно рассорились.

– Тогда достаточно написать господину Эйку, пусть приедет и посмотрит.

– Верно, – Алессандру эта мысль очень понравилась. – Подарок к празднику.

– Хорошо, что Элграс в Тиаринской обители…

– Действительно. Фиор, у вас совершенно чудесный брат, – Саннио улыбнулся. – Такой… славный. У нас будет король, которому не стыдно служить.

– Я же говорил, – лицо герцога Алларэ осветилось, на миг став и правильным, и красивым. – Он – настоящий король. Архиепископ Жерар позволил братьям побеседовать лишь полчаса, а потом велел Элграсу отправляться на занятия, с которых его вызвали. После этого незваным гостям было весьма невежливо предложено убираться восвояси. Герцог Алларэ пытался воззвать к здравому смыслу его высокопреосвященства, но глава ордена был непреклонен: «Герцогу Гоэллону я принца отдам, вы же можете осаждать обитель, если пожелаете».

Никакие доводы вроде «Элграсу место во дворце, а к перевороту уже все готово» на Жерара не действовали. Он указал на дверь длинным пальцем, а когда Фиор попытался возражать, пообещал, что позовет пару дюжих монахов, и господа Алларэ и Гоэллон слетят с лестницы. Выйдя за ворота, и слушая, как за спиной скрежещет блок подъемного моста, Фиор оглянулся через плечо и высказался об упрямстве своего дядюшки. Саннио изумленно поднял брови, потом похлопал глазами и выдавил: «Я думал, вы никогда не бранитесь!».

– Это второй раз в моей жизни, – герцог Алларэ покраснел, как барышня, застигнутая в одной нижней рубашке.

– Когда же был первый?

– Когда Элграс рассказывал мне, почему сбежал из дворца.

– М-да, – вздохнул Саннио. В столицу они вернулись ближе к вечеру: на этот раз ни у кого не возникло желания пытать счастья на постоялых дворах. Алессандр предложил Фиору заночевать у него, герцог не стал отказываться: по дороге они почти не разговаривали, мешал встречный ветер, а обсудить хотелось многое; но до того оба отправились по спальням, чтобы отдохнуть, договорившись встретиться за ужином. Не успели они прикоснуться к столовым приборам, как во дворе раздались дикие вопли. Басовито орала Магда, визгливо – младшая повариха, гвардейцы тоже вопили, созывая своих. Не сговариваясь, сотрапезники ринулись вниз по лестнице и побежали на источник самого громкого шума. Саннио по дороге споткнулся и упал. Когда он обнаружил, на чем поскользнулся – на дохлой вороне, ему стало не по себе. Воронами, как оказалось, был усыпан весь двор; потом собрали полтора десятка. Они опоздали – у калитки заднего двора лежали три бездыханных тела. Двое чужих; в третьем, залитом кровью, когда его перевернули на спину, Саннио признал Грио Вальяна, бывшего вышибалу из веселого дома. На глаза навернулись слезы, и он ушел в дом, Фиор – за ним. Потом в столовую то и дело кто-то заходил, но юноша не слушал, что они говорят; точнее, слушал, даже что-то отвечал, но не слышал и не понимал смысла. Теперь он, кажется, пришел в себя – спасибо герцогу Алларэ.

– Вам нужно поесть, – решительно сказал гость. – Все остыло, я распоряжусь приготовить заново.

– Не хочу…

– Тем не менее, нужно. Чай вы, я вижу, испортили, а пить нужно. Иначе к утру вам будет нехорошо.

– Откуда вы знаете? Фиор только улыбнулся, но не стал отвечать; Саннио вспомнил, что их обоих роднит и связывает. Эта самая золотая королевская кровь, от которой одни неприятности. То можешь до совершеннолетия не дожить, то всякий еретик тебя похитить норовит – вот же подарочек, Сотворившие, за что? И еще всевозможные неприятности, о которых наследник рода Гоэллонов слышал лишь обрывками – неподобающие хорошо воспитанному юноше чувства, которые слишком сложно сдерживать, перемены настроения и прочее, что Саннио ставили в вину все восемнадцать лет его жизни, называя его капризным, слабохарактерным и несдержанным. Вот уж велика ты, доброта богов, ко всем, да не к нам… Дурацкое несвоевременное и недостойное желание уткнуться носом в чье-нибудь плечо, – лучше всего, конечно, в дядюшкино, но коли его нет, то Фиор тоже сгодится, – тоже, вероятно, стоило списать на причуды крови и терпеливо дожидаться совершеннолетия, когда все пройдет. Будет господин Алессандр Гоэллон таким же спокойным, сдержанным и вообще воплощением всех достоинств благородного человека, как дядя, как Фиор. Через три года – всего-то; только вот разреветься хотелось сейчас.

«Мы носим свое горе, тревоги и боль в себе», – сказал господин герцог Алларэ, тогда еще королевский бастард Фиор Ларэ. Потом он стал герцогом – неожиданно для себя, но не воспротивился, не возроптал, а покорился воле Реми; расправил плечи и взвалил на себя бремя власти. Хотел бы Саннио быть таким, как он – только вот не получалось, хоть убей!

– Сядьте! – тяжелые ладони вдавили его в кресло. – Вы хотите упасть и разбить голову? Очень своевременно!

– Простите…

– Милость Матери, сила Воина… Алессандр, пейте! – Чашка с холодной водой оказалась у его губ. – Мелкими глотками, не залпом.

– Я… йя н-не хот-т-т… Фиор забрал пустую кружку, потом отвесил юноше хлесткую оплеуху, еще одну. Саннио вжался в спинку кресла, прижал ладони к щекам, не зная, что делать – то ли драться, то ли звать на помощь слуг, потом до него дошло. Слова больше не застревали между зубов, и губы не дрожали.

– Благодарю.

– Не стоит благодарности, и простите меня за пощечины. Это действенно, хотя и очень невежливо. Алессандр, если у вас кружится голова, нужно сидеть, а не идти невесть куда. Вы, кажется, прошли обучение лекаря, Андреас говорил, что вы очень много знаете… – Фиор вздохнул. – Вы не пробовали применять изученное к себе? Герцог Гоэллон, кажется, рассказывал вам о некоторых наших особенностях?

– Немного…

– До совершеннолетия, до праздничной службы, после сильных потрясений вы можете чувствовать себя дурно. Не нужно этого стыдиться, не нужно с этим бороться. Это не слабость. Так прорастает сила. Пройдет три года, и все будет совсем наоборот – вашей выносливости будут завидовать.

– У вас так же было?

– Да, ничуть не лучше. А уж что мне пришлось выслушать от сверстников… – рассмеялся Фиор. – Думаю, и вам довелось. Вас девчонкой дразнили?

– А то!

– И меня. Принцессой, представляете ли…

– Не верю, – тряхнул головой Саннио и тут же пожалел об этом: в ушах зашумело. – Вас?

– Меня. Элграсу тоже досталось от епископа Лонгина. Ничего, от этого не умирают, Алессандр. Потерпите еще немного.

– Ладно, – согласился терпеть юноша; слушая Фиора, он вообще был согласен на все, что угодно – терпеть, ждать, сидеть в кресле. У герцога Алларэ была совершенно замечательная манера говорить: мягко, вежливо, но настойчиво.

– После ужина вы отправитесь спать.

– Хорошо…

Увы, надеждам на свидание с подушкой и пледом не суждено было сбыться. Саннио и герцог едва успели съесть вновь поданный горячий ужин и распить бутылку «Горного сокровища», беседуя о всяких пустяках – породах лошадей и характере вороного Крокуса, неожиданном похолодании и щегольстве господина Кертора, как в столовую влетел взмыленный Тьерри, за которым неслись сразу Никола и Ванно, убеждая его остановиться, но алларца их увещевания не волновали.

– Господин герцог! – с порога отрапортовал он. – Простите, что… Но… Фиор неспешно поставил бокал на стол, провел рукой по волосам, потом расправил воротник и только после этого повернулся к троице, топтавшейся у дверей.

– Пожар? Потоп? Взрыв во дворце? – тихо, с нажимом, спросил он.

– Нет, хуже!

– Да неужели? Доложите четко и внятно!

– Господин Рене Алларэ… он убит!

– Подробнее, – потребовал герцог. Саннио с завистью наблюдал, как при звуках властного спокойного голоса лицо Тьерри покидает безумное выражение. Вот бы так научиться…

– Слуги привезли его тело. Из особняка герцога Скоринга. С ними письмо, лично для вас.

– Подайте, – протянул руку Фиор.

– Оно осталось в доме… – усатый алларец шмыгнул носом.

– Очень жаль, – вздохнул герцог Алларэ. – Вам стоило бы предположить, что я захочу его прочитать. Что ж, я еду. Сконфуженный Тьерри пригладил усы, оправил мундир и выпрямился. Никола и Ванно мрачно таращились на него, на лицах было написано «А мы тебе говорили, а ты не слушал!».

Поездка по ночному городу прогнала головокружение, но лучше от того не стало. Фиор, бросивший Саннио «На вашем месте я бы остался дома, вы же не святой воскреситель…» был прав; но последовать совету было попросту невозможно. Такое происшествие! И как только это могло случиться? Рене ведь уехал еще в ночь передачи Фиору титула герцога Алларэ. Каким ветром его занесло в дом герцога Скоринга и что там произошло?!

– Письмо, – потребовал герцог, едва войдя в дом. Сорен подал ему запечатанный синий футляр. Фиор не стал срывать печати, попросту переломил деревянный цилиндр пополам и вытащил лист… вероятно, это можно было назвать бумагой. Только она была настолько тонкой, что казалась невесомой и полупрозрачной. Половину листа занимали крупным простым почерком написанные строки. Королевский первенец двумя пальцами, брезгливо и осторожно, взял письмо за край, прочитал, потом прикрыл глаза и протянул лист стоявшему рядом Реми. Третьим послание получил в руки Саннио. «Господин герцог Алларэ! Ваш родич и вассал по своей воле явился в мой дом, предлагая мне предательство в обмен на ваш титул. Увы, я не имел желания принять его предложение. В ходе беседы он оскорбил меня и поплатился за это. Отправляю вам тело родича, дабы вы могли достойно похоронить его. Если вы сочтете это досадное событие основанием для мести, я буду огорчен, но пойму ваши чувства. Урриан, милостью Сотворивших герцог Скорийский и регент Собраны.»

– Я хочу увидеть тело, – сказал Фиор.

Саннио, хоть его никто не звал, пошел вслед за герцогом и Реми, впрочем, туда же отправились Сорен и Андреас. Рене положили на стол в спальне второго этажа. вокруг стояли Бернар Кадоль, Гильом Аэллас и мэтр Беранже – судя по халату, накинутому на спальную рубаху, лекаря только что подняли с постели.

– Я не знаю, что могло стать причиной смерти, – признался лекарь в ответ на молчаливый вопрос герцога Алларэ. – Вот, видите…

– Алессандр, могу ли я просить вас?..

– Да, господин герцог. Молодой человек подошел к столу, посмотрел на застывшее тело. Лицо казалось спокойным, только немного печальным. Закрытые глаза, уже расчесанные кем-то волосы. Рубаху с покойного сняли. По неожиданно белой, слишком уж даже для светлокожего Рене коже на груди ветвилась раскидистое синее дерево. Татуировка? Нет, откуда, да и когда – Саннио ведь недавно видел его, не было никакой татуировки. Алессандр осторожно провел пальцами по синим угловатым линиям, потом вспомнил, на что это походило – весной дядя показал ему и ученикам тело человека, убитого молнией во время первой грозы. Но ведь герцог Скоринг написал, что он убил Рене?..

– Я тоже не знаю, что это такое. Молния… и этот лист. Я догадываюсь, откуда бумага. Может быть, и оружие оттуда же?

– Не просветите ли меня, ваша милость? – мэтр Беранже ревниво поджал губы.

– Не просветит, – холодно сказал Фиор. – Мэтр, Андреас, Сорен – пока что попрошу вас выйти. Взъерошенный Кесслер бросил на своего кумира вопросительный взгляд, но Реми только дернул щекой, и бруленца сдуло прочь. Андреас и его наставник вышли тихо, без лишних вопросов.

– Что вы будете делать, господин герцог? – спросил Реми; Саннио удивился – почему не обычное «Фьоре», потом понял, что сейчас подобная фамильярность была бы неуместна: Реми обращался не к старому знакомцу и младшему родичу, а к главе Старшего Рода.

– Подготовьте тело к похоронам, Гильом, – ответил герцог. – Напишите госпоже Алларэ… впрочем, нет, я напишу сам. Надеюсь, тех, кто привез тело, отпустили?

– Нет, они в подвале, – ответил Бертран.

– Велите их отпустить, они ни в чем не виноваты.

– Обычай… – тихо проронил Реми.

– Обычай может отправиться к воронам.

Саннио очень хотелось поинтересоваться, о чем идет речь, но он боялся открыть рот. Не время и не место для любопытства; потом кто-нибудь из алларцев объяснит, что за обычай и при чем тут слуги Скоринга, доставившие труп. Перед глазами мелькали цветные пятна; он тихо подошел поближе к Кадолю и оперся ему на плечо.

Капитан охраны бросил на молодого господина беглый взгляд и крепко взял того под руку.

– У нас в доме тоже кое-что случилось, – шепотом сказал Саннио. – Вам лучше туда отправиться. Это по вашей части.

– Слушаюсь, – кивнул Бернар. – Вы поедете со мной?

– Нет. Не хочу свалиться по дороге. Бернар еще раз кивнул, одобряя подобное благоразумие, потом пододвинул поближе к молодому господину табурет.

– За это я не буду мстить Скорингу, – четко сказал Фиор. – Господин Алларэ, передайте мой запрет остальным. Реми не сказал ни слова, но хлопок двери показался оглушительным.

8. Беспечальность – Собра

Я начинаю игру, на этот раз начинаю на деле, а не на словах. Но перед этим – прогулка по коридорам памяти. В забытые всеми, кроме нашего бесприютного племени, времена мир был един, и не казался мириадами мыльных пузырей, пеной на водах вечности, где за радужными стенками прячутся живые сердца. Потом кто-то положил предел бесконечности и назвал ограниченное владение своей вотчиной, и родились новые слова – «мое» и «чужое», «запретное» и «доступное». Бескрайняя беспредельность обернулась сотнями, тысячами клеток, разделенных стенками, и не стало свободы – нам же, мне и подобным мне, опоздавшим взбить простор вседоступности мешалкой границ, не осталось места. Когда я пришел со случайным попутчиком в этот триединый мир, он казался надежно защищенным. Двое, что заняли его, крепко держали в руках бразды правления. Чудеса и явления, постоянное присутствие и вмешательство в судьбы живущих, потоки силы, изливавшиеся на самых верных – смертные о них постоянно помнили, ощущали присутствие высших, и, сами того не зная, питали своей верой и надеждой богов. Неприступным, надежно занятым казался триединый мир, но я любопытен и терпелив, я искал лазейку, крошечную щель в броне, сочленение в доспехе, чтобы вонзить в него свой клинок. Первый просвет оставили сами чужаки, пытавшиеся укрепить свою власть при помощи пугала, образа вечного врага, стремящегося уничтожить все сущее. Долгие годы по счету мира он был лишь вымыслом, страшной сказкой – но двое хлопотливых опекунов и сами не знали, насколько правы, ибо я пришел не один, а следом за истинным создателем трехгранного мира. Он же, названный не творцом, но вечным оппонентом, противником, Противостоящим, и впрямь желает лишь разрушить.

Хранившие память о нем, тщетно взывавшие к нему в надежде на ответ, оказались услышаны, и в мои ладони полились первые капли силы. Многое мне приходилось возвращать, а порой и сторицей, щедро расходуя запасы из своих кладовых, но каждое совершенное мной – от имени Противостоящего чуда – оборачивалось новой верой и новой силой. Я давал силу в рост, и она возвращалась ко мне с процентами. Но этого было недостаточно, и я искал другие лазейки; искал – и не находил, искал – и нашел… Еще раз мои противники сами дали мне в руки оружие: кропотливым трудом взлелеянная ими династия смертных несла в своих жилах истинное сокровище, чистое золото, каждая капля которого стоила дороже десятков и сотен жизней прочих обитателей мира, даже дороже потомков первого племени, что сотворил неразумный брат мой Фреорн.

Увы, и этого было мало – что толку, если сфера силы наполнится наполовину, но следом за жертвой на нас обратится взгляд чужаков, что так надежно охраняют стены захваченного ими замка? Приходилось ждать и копить, медлить с последней жертвой. Удар же я смог нанести сам, силой своего разума, ибо пока чужаки почивали, убаюканные покоем и гармонией своего владения, я искал и размышлял.

Законы, созданные захватчиками, я замкнул в кольцо и принудил змею жрать свой хвост. Не понадобилось много труда, достаточно было лишь слегка коснуться цветной паутины нитей, на миг сбить иглу судьбы с заданного направления. Мои инструменты… Я хорошо помню их, каждого и каждую. Громогласный глупец, чей разум был похож на стрелу в руках слепого лучника: порой он попадал в цель, но чаще промахивался; стрелок же не ведал об этом, ибо его восхваляли за искусство, и ему казалось, что он всегда разит наповал. Его не понадобилось и принуждать к чему-то; все, что он сделал – сделал сам. Юноша, слишком трусливый и слабый, чтобы действовать по своей воле; я только подсказал ему, что на свете есть кто-то, еще слабее его. Юная девушка, глупая и напуганная до полусмерти, а потому подвластная моей воле, бледный трепещущий мотылек, пустая однодневка – довольно было и тени прикосновения, чтобы ее губы произнесли слова, заставившие змею вонзить ядовитые зубы в собственный хвост… Слова, которые никогда не должны были прозвучать в этом мире, но обещание было дано, и не могло остаться неисполненным. Боги Триады сами связали себя обетом и положили его, как закон, в основание мира. Проклятие прозвучало, проклятие должно исполниться, закон непреложен и не может быть нарушен – иначе прервется связь времени и пространства, оборвутся связи между пришельцами и захваченным. Другой же положенный ими в основу всего закон пришел в непреодолимое противоречие с первым. Золотая династия – опора среднего полумира, залог его бытия. Любые боги не всесильны, не всеведущи и не всемогущи, даже если и заставляют смертных верить в это. Они не могут присутствовать везде и сразу, проницать мысли каждого смертного. Им нужны опоры. Алтари и храмы, места силы и праздники, ритуалы и моления – сигналы, поступающие по нервам к той трепещущей сути, которая и есть божество, ибо все мы, и я, и брат мой, и чужаки, есть лишь мысль, сконцентрированная в единой пульсирующей точке-сознании. Нам нужны рецепторы, получая сигналы от которых, мы можем судить о том, что творится вовне. Мы прорастаем в свои миры, чтобы чувствовать их. Моими глазами служат неразумные птицы, пусть и глупые, однодневки, но многочисленные и вездесущие. Я могу заглянуть в любое лицо, прислушаться к любой беседе – и остаться незамеченным, ибо нити, тянущиеся от животного разума ко мне, эфемерны, едва различимы и не привлекают внимания. Главной опорой пришельцев были смертные, потомки созданного ими получеловека-полубога. Их глазами они видели, их ушами слышали; без смертного, связанного с богами теснее, чем эмбрион с матерью, прервалось бы взаимодействие чужаков и трехмирья. Глухими, слепыми, лишенными осязания стали бы они – пусть не до конца, ведь остались бы храмы и служители в них, статуи и фрески, реликвии и праздничные моления, но эту полусгнившую пуповину легко было бы оборвать. Хватило бы и одного удара. Я же сделал так, что закон нашел на закон. Проклятие, которое не могло остаться без ответа – я тщательно вложил его в губы девочки-пустышки, девочки-приманки, моей марионетки, подбирая слово к слову – вцепилось в династию-опору. Теперь оставалось лишь ждать, терпеливо наблюдая – но мне в затылок дышит нетерпеливый брат мой, глупец, ключ и символ, которым я прикрываюсь, чтобы черпать силу. Он не хочет ждать, он требует действия, и я больше не могу принуждать его к бездействию. Но и действовать я ему не позволю. Вышитый мною узор сложился из многих нитей. Есть двое, служащих мне, верных и преданных; обоих я вскормил своей силой с младенчества, чей путь я сплетал долгие – по их счету – годы, помогая им стать сильнее; порой через боль, но я вел обоих по лестнице к небу, медленно, но верно. Был рядом, хранил и защищал, подсказывал и помогал. Не меньше, чем меня, тревожит их то, во что боги-наседки превратили их дом. Они видели другие полумиры и понимают, что творится в их собственном доме. Мы нуждаемся друг в друге. Те, которых я вел, не выявляя себя, мои слепые ученики – и я, поводырь и наставник. Теперь же настала пора открыться. Они готовы действовать рука об руку со мной, ибо оба изнывают под бременем неразумной, уродующей, калечащей опеки. Их полумир, срединный и столповой, от которого зависят двое сопряженных, рвется на части, разрываясь от множества противоречий, ограничений и запретов, которые задуманы были благом, но стали – ядом, узами, кандалами. Чудовищная мешанина анахронизмов, несвоевременных друг другу, негармоничных открытий, лакун в одних знаниях и прогресса в других… Те, кому есть с чем сравнивать, не могут не ужасаться тому, во что якобы благие боги превратили их обиталище.

Они и ужасаются, вспоминая увиденное и видя, в чем обречены существовать. Они чувствуют, что еще немного – и лопнет перетянутая струна, ибо над любым законом божеств мыльных пузырей есть один-единственный, непреложный и подлинный: логика развития бытия. Тот, кто встает у нее на пути, либо губит себя, либо губит мир. Хлопотливые же боги, наседки и негодные родители, давным-давно построили плотину на пути мысли смертных, и продолжают укреплять ее, не замечая, как тухнет вода по обе стороны преграды, как полноводная река становится вереницей смрадных болот и бесплодных солончаков… Пока еще не поздно это выправить, пока еще не поздно. Я призову своих учеников, и вместе мы довершим начатое мной. Во имя жизни, во имя свободы и пути вверх. Есть и другие, подвластные моей воле, действующие мне во благо, пусть и не знающие о том. Их вполне довольно, чтобы я не сомневался в победе. Три ключа к ней в моих руках: почти полная сфера силы, проклятие, уже почти что исполненное, и возможность одним, последним приношением заполнить сферу до краев. Хороший игрок никогда не надеется только на один вариант, мои же три ключа даруют мне бесчисленное множество способов выиграть. И выиграть – в одиночку, швырнув моего незадачливого брата-разрушителя навстречу чужакам-наседкам, чтобы не те, ни другой не посмели коснуться трехмирья, которое я назову своим домом. Фигуры расставлены. Пора начинать партию. Мой ход…

– Какая охота?! – взвизгнул король Араон и с головой спрятался под белый плед; не уместилась только пятка. – Меня сегодня свергнут!!! Охота! На меня будут охотиться!!! Ханна вздохнула, потом взглянула на Фелиду Скоринг. Та слегка улыбалась. И впрямь – ничего, кроме улыбки, картина и не стоила. Вопли из-под пледа, и все «Меня убьют! Меня свергнут!» – уже битый час подряд. Расскажи кому, ведь не поверят. Мышиный Король, говорят, к старости прятался за портьерами и тоже трясся мелкой дрожью, требуя позвать герцога Ролана, а в остальных, даже в свою гвардию, швырялся чем попало и требовал не приближаться. Если посмотреть на Араона, так, может, он и не сын своего отца, но внук своего деда уж точно!

Правда, в отличие от короля Эниала, король Араон требовал немедленно привести к нему другого герцога, Скоринга; пока того искали, он согласился только на присутствие двух фрейлин – Ханны и Фелиды. Девицы и сами не поняли, за что им оказана такая несвоевременная честь, но гвардейцев король выгнал, а фрейлин заставил сидеть в своей спальне. Дверь, по его приказанию, подперли изнутри тяжелым креслом, девушки едва не надорвались, выполняя королевскую волю – но визги после этого стали чуть потише. Ханна задумчиво посмотрела на тяжелую фарфоровую вазу со сценами охоты, стоявшую посреди стола. Дать бы Араону по голове с размаху, чтоб замолчал…

– Где регент! Где этот подлец! – завело свою песню невеличественное королевское величество, потом из-под пледа показался один глаз и кончик носа. – Где твой брат, дура?!

– Ваше величество, – присела в реверансе Фелида, – за ним уже послали. Послать-то послали, только вот господина герцога-регента почему-то не было. Близился полдень, время заседания королевского совета, обычно Скоринг появлялся еще за час или два, а тут – не было его.

– Возможно, он разбирается с беспорядками, – осторожно заметила Ханна; на «дуру» фрейлины не обратили внимания, уже привыкли к манерам Араона.

– Беспорядками??? Это бунт!!! – возопил негодный мальчишка, от негодования даже скинув с головы толстый саурский плед. – Это переворот! Это ужас!

– Успокойтесь, ваше величество, – медовым голоском прощебетала Фелида. – Вы пугаете нас, мы ведь надеемся на вашу защиту… При виде широко распахнутых карих глаз девицы Скоринг, трепещущих ресниц и полуоткрытых пухлых губ любой калека почувствовал бы себя если не королем Аллионом, так хотя бы сказочным рыцарем, победителем драконов и спасителем юных герцогинь – но не Араон. Вместо ответа величество спряталось под подушку. Фелида прикусила губу, безмолвно хихикая.

– А где герцог-то? – одними губами спросила Ханна.

Фрейлина Скоринг только пожала плечами. Глаза на миг стали злыми: два кусочка янтаря, твердые и безжизненные, на милом личике с нежным румянцем. За окном опять заорали и девица Эйма обрадовалась, что Араон спрятал голову под подушку и не слышит голосов: когда в спальню его величества долетали крики осаждавших дворец, король вопил вдесятеро громче. Задернутые портьеры из тяжелого бархата приглушали звук, но не до конца. Третий час орали одно и то же: Араон самозванец, регент – еретик, пусть убираются и освободят трон для Элграса. Фелида, которая, не выходя из дворца, ухитрялась знать все на свете, рассказала старшей фрейлине, в чем дело: нашлись бумаги, убедительно доказывавшие, что король Араон III все-таки подкидыш, а не сын короля Ивеллиона. Попутно всплыли и прочие страсти-ужасти: что королева-мать Ванхильд велела отравить королеву Астрид, что какая-то фрейлина пыталась продать тайну происхождения старшему принцу тамерскому послу… Все это горожан не очень волновало; вот происхождение короля и шашни герцога Скоринга с еретиками заставили их толпой окружить дворец и поднять внушительный шум. Вдруг, словно по мановению руки Воина, жители Собры вспомнили все, что творилось со дня казни Алви Къела – и речь герцога Алларэ на Ассамблее, и содержание исповеди, и коронацию, и обрушение собора. Как будто с глаз их сорвали шоры, и они вдруг увидели некую истину – и ладно бы открылось действительно что-то неожиданное, а то всего лишь старые записи королевской тайной службы. Всего-то один кусочек мозаики, но тут волшебным образом картинка и сложилась… Может быть, важную роль сыграли в этом недавние беспорядки. Зачинщиков было всего десятка полтора, но орали они громко – и все на площадях, да поблизости от храмов. Каждый вопил о том, что герцог Скоринг втянул его в ересь, принудил участвовать в богохульных обрядах, кто-то рассказывал об убийствах детей, другой – об тайных оргиях, для которых похищали юных девушек. Немедленно нашлись матери похищенных младенцев и невинных дев, обвинявшие кающихся во всех грехах, и шумиха усилилась десятикратно. Комендант Собры за сутки навел в городе тишину и порядок, но горожане рассказы и исповеди запомнили. Теперь – записи тайной службы. Вот, дескать, королева-мать знала, что Араон – подкидыш, и хотела защитить принца Элграса, а то королева Астрид хотела его убить.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю