Текст книги "Реальность сердца"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 49 страниц)

Разговор нужно было прекращать, немедленно, пока у господина герцога еще были силы; никто не брал с него обет молчания, но он и без того прекрасно понимал, что не имеет права ничего объяснять. Крупные, с голову младенца, хризантемы тыкались в колени, наивные и доверчивые, как щенята. Из одной выбралась, басовито гудя, полусонная пчела, покачалась на краю лепестка, потом неторопливо поднялась в воздух. Ханна молча ждала ответа. Ладонь легла поверх его руки; это отрезвило и пристыдило. Кажется, из них двоих юбку пристало носить герцогу Алларэ. Фиор поднялся, отступил на шаг – взметнулся мелкий песок дорожки, – резко поклонился.

– Я вынужден вас оставить. Простите.

Ханна долго сидела на скамейке, общипывая ближайший цветок, пока под ногами не набралась целая горка длинных белых лепестков. Матушки дома не было, она еще вчера вечером уехала куда-то, сказала, что в монастырь – но поскольку Кларисса отродясь не была набожна, надо понимать, отправилась по другим делам. Например, в гости к мэтру Тейну. Вернется – может быть, расскажет.

Вспомнив серенького, словно пылью присыпанного, тщедушного человечка, девушка невольно улыбнулась. Еще пару седмиц назад, когда Ханна опрометчиво сказала, что с «заветниками» может связаться только полный и законченный дурак, матушка в очередной раз указала ей на ошибку и привела в пример виданного однажды владельца трех лучших в Собране школ – секретарской, наемных телохранителей, и той, о которой не полагалось многое знать посторонним.

– А он-то тут при чем?

– В молодости он увлекся этой ересью, вполне искренне. Потом был арестован, прошел очищение и отказался от заблуждений. Однако, он никогда не считал, что это всего лишь, как ты сказала, дурь. «Заветники» довольно многое умеют… Что именно они умеют, Ханна предпочла не выяснять – вдруг стало страшновато. Вот прокрадется такой чудом уцелевший в Собре еретик в дом, и натворит чего-нибудь. Просто назло матушке и остальным. А господин герцог Алларэ? Им же нужны для обрядов не только простые люди, но и – особо – члены Золотой династии. Впрочем, регента Собраны надежно охраняют, так что тут можно не беспокоиться.

– Я их не раз видела, – Фелида тогда ненадолго отвлеклась от составления букета. – Не знаю насчет умений, но что-то жуткое в них точно есть.

– Твой родич с ними много якшался, да?

– Он и их обманул, – равнодушно улыбнулась скорийка. – Но владетель Эйк знает о «заветниках» больше. Он посвященный, адепт… как это? Постигающий истину. Это чуть ниже, чем тот, убитый.

– Ничего себе! Я думала, они все такие… нищие и фанатики.

– Эйк никогда не был таким. Аскезу соблюдают только пастыри истины, которым позволено проповедовать. А герцог Скоринг, – Фелида никогда не называла бывшего регента иначе, – был только ищущим истину, не очень высокий ранг.

– Ты много о них знаешь, – вздохнула Ханна.

– Не так уж много. Не знаю, что они действительно могут сделать, а чем только пугают.

– Ты сказала, Скоринг умеет заставлять.

– Это не от еретиков, это его собственное, – передернулась девушка. – Весь в отца, только хуже. С тем хоть понятно было, что ему надо. А с герцогом…

– Милая, расскажи подробнее, – попросила Кларисса. Выслушав довольно длинный, хоть скупой и сдержанный, рассказ Фелиды, Ханна всерьез и надолго задумалась о том, почему кого в столице не потряси, обязательно обнаружатся стилеты в рукавах и призраки прошлого, стоящие над душой. Герцог Гоэллон в одночасье лишился половины семьи, герцогу Алларэ досталось от мачехи и отца, Араону – от них же, да и бывшему регенту тоже не повезло. Покойный казначей, глава семьи, пытался подчинить себе всех – сына, младших братьев, двоюродную родню. Досталось и родителям Фелиды, но родному сыну и наследнику титула – больше всех. Покойный казначей Скоринг, пересидевший правление двух королей – Эниала и Ивеллиона – всю жизнь бредил будущим величием своего рода, хотя о каком еще величии можно было мечтать одному из длинного ряда герцогов Скорингов, правивших землями к востоку от Междуречья еще до короля Аллиона?!

Фелида не сказала об этом прямо, может быть, она и сама не понимала, но из ее слов госпожа Эйма сделала вывод, что покойный герцог Скоринг, казначей, член королевского совета устроил заговор прямо под боком у короля Ивеллиона. Втянул он в это всех, кого смог – и членов рода, начиная с сына, и многих других. Уж не за это ли он поплатился, закончив жизнь в «давке» на площади, которая была самой обычной резней, устроенной гвардейцами, подчинявшимися его сыну?

– При нем никогда нельзя было ни шуметь, ни шутить, ни смеяться. Только сидеть, сложа руки, – Фелида застыла, опустив переплетенные пальцы на колени и неестественно выпрямив спину. – Веселиться вульгарно, плакать недостойно, даже краснеть, когда отчитывает – и то неприлично!

– Он, может, хотел, чтобы все умерли?

– Он хотел, чтобы мы так жили! – скорийка поднялась со стула, золотисто-рыжие «королевские» астры посыпались с колен. Девушка успела поймать только последний цветок. – Простите, я вас покину.

Фелида сделала реверанс и быстро вышла; слышно было, что ушла в свою комнату, плотно притворив дверь. Кларисса, сидевшая в кресле-качалке у окна, отложила на столик старый пергаментный свиток, досадливо вздохнула.

– Удивительно, сколько зла может причинить один человек, имеющий власть над близкими. Я нередко благодарила Сотворивших за то, что не знаю своей семьи. Моя жизнь не была легкой, но куда проще понять чужого, который мучает тебя, чем близкого родича.

– Я вообще не понимаю, – призналась Ханна. – Отец никогда ничего подобного не делал. Ему бы и в голову не пришло запрещать мне… смеяться!

– Наверное, не хотел, чтобы ты выросла такой же, как Фелида, – то ли в шутку, то ли всерьез ответила Кларисса. Сейчас Ханна вспоминала этот разговор, сидя в садике и глядя в сторону калитки, за которую вышел герцог Алларэ. Наверное, отвергнутой девице надлежало оскорбиться, обидеться, и уж точно – поплакать, но бывшей старшей фрейлине такое и в голову не пришло. Синеглазый королевский сын, кажется, головой ударился и уж точно – помрачился разумом. Нужно было понять, в чем дело, какие-такие ужасные опасности он нес в себе и что вдруг его заставило явиться спозаранку в дом госпожи Эйма и вывалить на Ханну подобный несуразный бред. Для начала стоило посоветоваться с Фелидой.

– Не знаю, в чем тут может быть дело, – пожала плечами подруга. – Герцог Алларэ мне всегда казался очень благоразумным и рассудительным господином.

Значит, со времени поездки в Тиаринскую обитель он узнал нечто важное. А если ты не преувеличиваешь, и он действительно был слегка не в себе, то узнал совсем недавно. Вчера или утром.

– Что же это такое? Фелида лежала на постели, положив небольшой томик стихов перед собой на подушку. Подобной манерой она обзавелась только пару дней назад, до этого предпочитала чинно сидеть в креслах или на стульях, да и вообще держалась так, словно за ней постоянно наблюдали три строгие воспитательницы. Растрепанная пушистая коса, слегка сползшая с плеча косынка – да, пребывание в гостях у семейства Эйма определенно шло подружке на пользу.

– Чем дружба отличается от брака? Да не хихикай, я всерьез спрашиваю! – чуть нахмурилась рыжая. – Одно, по его мнению, ничем не грозит, а другое опасно.

– Детьми?

– Может быть. Не знаю… Тебе нужно поговорить с тем, кто знает его лучше. «С кем? – задумалась Ханна. – С герцогом Гоэллоном? Я его не знаю, да и он меня не знает. С его племянником? Милый юноша не кажется таким уж всеведущим. Реми Алларэ? Может, матушка права, и он не такой уж пустослов, но после давешнего разговора не хочется. Араон? Может быть, он хоть чем-то поможет…» Для бывшей старшей фрейлины не составило особенного труда попасть во дворец на аудиенцию к его высочеству принцу Араону. Более того, ее любезнейшим образом проводили прямо по знакомому пути – и обе провожавшие тоже были знакомы, недавние подруги по несчастью, как-то удержавшиеся на своих должностях и после смены правящей особы. Хуже того, и покои принца оказались все теми же, что раньше занимал Араон. Конечно, здесь поработали мастера, превратив багряно-золотое жутковатое убранство во вполне радующее глаз серо-голубое, светлое и уютное; но воспоминания о пережитом страхе, оказывается, Ханну еще не вполне покинули.

Помнилась зловещая тишина в коридоре и далекий рев толпы за окнами, паника, злая Фелида и ее мрачные пророчества, скулящий зареванный король-«порося»… Понижение в ранге оказало на Араона благотворное влияние еще во времена пребывания в Тиаринской обители, теперь же на него вообще было приятно смотреть. Молодой принц приятной наружности, пусть еще нескладный, но для его неполных шестнадцати – вполне обычное дело. Араон был рад видеть Ханну, об этом сообщили еще фрейлины; он, конечно, не ожидал визита, но девушке показалось, что юноша не просто рад встрече с девушкой, которая участвовала в его спасении. Что-то вертелось у него на кончике языка, но пока еще не соскальзывало: говорили о погоде, столичных новостях и прочей ерунде.

– Ваше высочество, я хотела поговорить с вами о вашем брате, – набралась смелости Ханна.

– Неужели? Дайте-ка, я угадаю. О старшем? – Принц оправил белый кружевной воротник. Странная улыбка: губы двигаются, а глаза застыли. – Вы посланы мне свыше, я хотел встретить того, с кем смогу поговорить о нем же. Или ту.

– Вас-то что заставляет?

– Вчера при мне состоялся весьма интересный разговор. А немногим позже, и уже без меня – другой. В первый раз говорил Фиор. Во второй, надо понимать, говорили с ним. То, с каким лицом он вернулся…

– Откуда и с кем он там говорил оба раза? – вот же еще один любитель загадок…

– Первый раз – со мной и Элграсом. Второй – с герцогом Гоэллоном, может быть, и с его племянником.

– Будет ли дерзостью с моей стороны спросить, о чем вы разговаривали?

– Будет, конечно, – вздохнул Араон, поднялся из кресла и пересел на подоконник, махнул рукой. – Идите сюда, госпожа Эйма.

– Раньше вы меня звали Ханной.

– Раньше я вообще не мог запомнить, как вас зовут… но тогда уж и вы не называйте меня высочеством, тем более, что принц я только по титулу, а не по крови.

– Хорошо, – северянка подошла поближе к сидевшему на подоконнике, недоумевая, что ж собеседнику не понравилось в кресле.

– Ханна, я помню, что вы очень смелая. Но то, что я хочу сказать… Поклянитесь, что не запаникуете и не побежите рассказывать об этом всем подряд!

– Если ваше это враждебно Собране и ее королю…

– Зачем же так? Оно, скорее уж, враждебно всему обитаемому миру, но никак не королю, – вспыхнул Араон. – Иначе я не стал бы просить вас о молчании.

– Тогда я вас слушаю. Страшно будет?

– Довольно быстро перестанет. Так бояться долго нельзя… Принц слегка ошибся: так, как стоило бояться услышанного, бояться попросту было невозможно. Ни долго, ни коротко. Может быть, разгневаться на подлого богохульника, осмелившегося замышлять против Сотворивших – но не бояться. Страх – что-то такое, что можно уместить у себя в голове, а рассказанное Араоном не умещалось. Герцоги Скоринги, конечно, редкостные затейники, но казначей всего-то хотел свергнуть данного Сотворившими короля, опору мира, а вот бывший регент решил свергнуть самих богов. Веселый такой человек, а, главное, скромный какой…

– А… а рот у него на этот пирожок откроется?.. – изумленно спросила Ханна.

– Фиор считает, что откроется. Герцог Гоэллон тоже так считает. О чем рассказал герцог Гоэллон, я не знаю, а сегодня он уехал из столицы. Братья молчат, и вид у обоих – краше в гроб кладут…

– То есть, это еще было не все? – Ханна рассмеялась, через мгновение к ней присоединился и Араон. Вытерев с глаз подступившие слезы, она продолжила: – Ну да, разумеется, не все. Ваш брат ко мне с утра пожаловал, и, знаете, говорил не о свержении богов, а о том, что из него никак не следует…

– О чем же? Девушка вздохнула, посмотрел мимо плеча принца в окно, на колышущиеся кроны деревьев, на крыши особняков. Как бы объяснить это юноше, который еще, кажется, ни в кого не влюблялся, да и интереса к прелестям фрейлин не выражал? Впрочем, откровенность Араона требовала ответной – а уж поймет или нет…

– Теперь и я ничего не понимаю, – потер лоб принц. – Ясно только, что конец света отменяется и гибель мира нам не грозит.

– Из чего это ясно?!

– Из вашего рассказа. Подумайте, Ханна – если, скажем, через девятину, да пусть через год, начнется все это – зачем предлагать дружбу вместо любви? Почему не спасение в том, другом мире, не свадьбу послезавтра… да вообще – дружба дело долгое. Понимаете?

– Понимаю… – медленно проговорила северянка. – Вы правы. Значит, вместо конца света для всех что-то такое будет с вашим братом?

– Такое, отчего ему нельзя жениться? Все можно, только жениться нельзя. Потому что это сделает вас несчастной. Именно вас.

– И превращался по ночам рыцарь Байарэ в лютое чудовище, усмирить которое не могла сотня его верных вассалов, – вспомнила старую-старую легенду Ханна.

– Ночами он ни во что такое не превращается, – покачал головой Араон. – Это вполне известно.

– Араон, как вы думаете, если его спросить?.. Или его величество?

– Вы уже спросили, – пожал плечами принц. – Я могу попробовать, конечно, но что-то мне подсказывает, что и мне не ответят. Это некая тайна…

– Для членов королевской династии? – осенило Ханну. – Только для них?

– Вы правы.

– Раньше ее знал только герцог Гоэллон…

– А сегодня он уехал.

– Предчувствовал, наверное, что к нему возникнут вопросы?

– Предполагал! Даже предвидел. Он же предсказатель! – улыбнулся принц.

– Но остался племянник. Или он тоже уехал?

– Кажется, нет, хотя он-то просить позволения у короля не обязан.

– Кстати, герцог Гоэллон не женат…

– И что из этого следует? – задумчиво протянул Араон. – Что-то должно следовать…

– Я знаю, что из этого следует, и оно важнее, чем возможность женитьбы герцога Алларэ, – прошептала Ханна. – Они все решили, что герцог Гоэллон сделает что-то такое, что никакой большой беды не случится.

– Что он может сделать? Найти герцога Скоринга и убить его?

– Вероятно…

– И мы никогда не узнаем, зачем все это понадобилось герцогу Скорингу! – раздосадованно бросил Араон, отвернулся к стеклу. – Я хотел бы знать, зачем, за что… Будь он простой «заветник», все было бы не так!

– Фелида Скоринг говорила, что он обманул еретиков, но что он сам не особо важная птица среди них. Вот владетель Эйк лучше знает, в чем дело.

– Владетель Эйк сидит в Шенноре и молчит, как немой. К тому же нас к нему не пустят.

– Вы не можете уговорить брата?

– Он захочет знать, для чего, а узнав – откажет.

– Араон, вы уверены?

– Уверен. Если хотите – попробую. Нас-то в Шеннору за это не посадят. Просто больше глаз не спустят, пока все не кончится.

– Обратиться к Реми Алларэ? – поморщилась Ханна.

– И кто же будет обращаться? Вы или я?

– Ну, вообще-то он королевский советник, а его не посвятили в эту тайну…

– Он не только советник, он глава королевской тайной службы. Ему будет любопытно.

– Расследовать дело ближайших родичей и своего герцога? – Ханна еще раз состроила гримасу.

– Хоть бы брата, сына или своего любовника, – удивленно тряхнул головой Араон. – Это его долг. Только едва ли в благодарность он позволит нам побеседовать с Эйком или тем более поделится итогами расследования…

– Герцог Гоэллон его друг.

– Герцог Гоэллон просил его не мешать, к тому же – они поссорились.

– Араон, вы любую выдумку засушите на корню! – Ханна сердито стукнула кулаком по раме.

– Брат Жан был бы рад это слышать, – неожиданно усмехнулся зловредный мальчишка. – Он тратит много сил на то, чтобы научить меня думать, что получится из поступка и почему.

– Брат Жан? Тот монах из Тиаринской обители?

– Да, мой исповедник и наставник.

– Он из ордена Блюдущих Чистоту. Он спасал его величество от скорийских еретиков. Араон, давайте поговорим с ним!

– О чем? – принц все же спрыгнул с подоконника, хоть и застыл, едва поставив ноги на пол.

– Обо всем, что творится!

Девица Эйма, надо понимать, к роду человеческому принадлежала лишь наполовину, на вторую же половину происходила прямиком от ледяных дев-воительниц, что охраняли Северный предел мира от не в меру любопытных смертных. Это брат Жан подметил еще в прошлую встречу, но тогда на къельской красотке был костюм для верховой езды, где разрезанная до середины бедра узкая юбка открывала стройные ноги в облегающих панталонах, теперь же дочь наместника была одета более подобающим для дворца образом. Пышное придворное платье нисколько не мешало ей двигаться и сохранять порывистую свободу движений, каким-то чудом совмещавшуюся с пропорциями статуи. «Бывают такие девицы, что равно хороши в любом наряде, – подумал монах, любуясь гостьей. – Дело, впрочем, не в наряде, а в умном и добром выражении лица, такое и из дурнушки красавицу сделает…» Араон, сопровождавший девицу Эйма, с большим трудом прикидывался спокойным. Юноше явно хотелось куда-то бежать, прямо сейчас. Брат Жан понадеялся, что не прочь от него.

– Чем обязан вашему визиту?

– Брат Жан! Поклянитесь, что о том, что услышите от нас, не расскажете никому… – выпалил принц.

– … и что бы ни стали делать на основании услышанного, обо всем поведаете нам, – добавила северянка.

– И что же вы натворили? – подавив вздох, полюбопытствовал монах. Он осторожно прикрыл тяжелую книгу, которую читал с самого утра, щелкнул золотой застежкой.

– Поклянитесь!

– Клянусь, – брат Жан прекрасно понял, что иначе ничего не услышит. Интересно только, что за страшную тайну ему собираются поведать бывший король и его бывшая старшая фрейлина. Через час ему уже хотелось не то отломать застежку, которую невольно терзали беспокойные пальцы, не то поддаться греху гнева и книгой кого-нибудь побить. Не девицу с принцем, разумеется, и не короля – исключительно по малолетству венценосной особы. Но господина регента – уж точно. И себя, за то, что неосмотрительно дал клятву, а теперь хочешь, не хочешь, а соблюдать ее придется. Лгать, а тем более нарушать клятвы для члена Ордена Блюдущих Чистоту гибели подобно и даже думать о том не хочется. Влюбленная девица и заботливый брат сидели напротив, чинные и притихшие, юноша сложил руки на коленях и взирал на своего наставника так, словно тот мог сотворить чудо и все им объяснить. Увы, брат Жан не мог. Он сам ничего не понимал, куда уж тут другим рассказывать.

– Обо всем этом должен узнать архиепископ Жерар, – сказал монах наконец. – Чем скорее, тем лучше.

– Он уже знает, – покачал головой Араон. – Он еще давно все знал, и ничего не сделал. Хотя сказал, что сам всем займется.

– Не думаю, что его высокопреосвященство поделился с вами планами, так что, вероятно, вы заблуждаетесь.

– Мы сами хотим понять! – упрямо вздернула голову девица Эйма.

– Это я уже заметил. Мне же хотелось бы понять, почему вы решили, что имеете на это право. Парочка замялась, переглянулась. Оба почти одновременно покраснели и одинаковыми упрямыми глазами уставились на брата Жана. «Не отступятся, – понял он. – Кол на голове теши, не отступятся…». Сидевшие напротив влюбленные и ретивые воплощали в себе ту тревогу, что с раннего утра терзала и самого монаха. Встретившись еще до полудня с господином регентом, брат Жан сперва порадовался произошедшей с тем перемене – старший сын короля словно очнулся от затяжного кошмарного сна, а потом, проходя уже рядом, вздрогнул. Если кошмар и кончился, то не самым лучшим образом. Примерно как разбудить спящего, приложив к чувствительному месту раскаленное лезвие. Проснется, конечно – вот только боль ожога еще долго будет мучить. Элграс уже куда лучше умел прятать свои чувства – доказательство того, что его обучение подходило к полному завершению, – но списать все на вчерашнюю поездку в ночи и недостаток сна тоже не удалось. Тогда, за завтраком, исповедник короля, еще не слишком насторожился – мальчишки четырнадцати лет от роду, хоть в коронах, хоть без оных, остаются мальчишками с настроением, переменчивым, как весенняя погода; а уж дети золотой крови – вдвойне и втройне. Связи между престранным ощущением, исходившим от господина регента и мрачной задумчивостью короля брат Жан тогда тоже не уловил; а стоило бы… Теперь причины были отчасти ясны, только вот хитрая пара любопытных накрепко связала брату Жану и руки, и язык. Можно, конечно, долго допытываться до короля, но если дело касается действительно важной тайны, тот не скажет ни слова. Элграс был разговорчивым, но вот пустомелей – никогда. Увы, то же можно было сказать и о господине регенте. Отчасти – ясны, а в основном – нет. Причина тревоги, впрочем, состояла в ином – и за это монах себя пристыдил: стоило обратить внимание на короля и его регента. Хотя бы потому, что если два важнейших в государстве человека вдруг и одновременно набираются мрачности, следует ждать неприятностей значительного размера. Дело все же было не в том, а в странном беспокойстве, казавшемся совершенно беспричинным. То ли неведомый сквозняк по душе гулял, то ли осеннее настроение впервые в жизни подступило по-настоящему, звало в дорогу. Вдруг подумалось, что он еще никогда в жизни не отправлялся в паломничество к Нерукотворному Храму. Досадное упущение…

– Брат Жан… – позвала девушка, и монах понял, что задумался прямо посреди разговора; а упрямые гости ждали продолжения.

– Не знаю, какой помощи вы от меня ждете. О планах герцога Скоринга я отчасти был осведомлен. Для меня, конечно, удивительно, что, имея не одну возможность заполучить для своих целей кого-то из королевской династии, он не сделал этого…

– Фиора хотели похитить, – напомнил Араон.

– Я не вполне осведомлен насчет обстоятельств, но мне кажется, что вашим старшим братом этот список не ограничивается, а у коменданта столицы и доверенного лица покойного короля было много возможностей. Наследник герцога Гоэллона не был арестован, на него не покушались, а нападение на принца Элграса состоялось в Брулене…

– И что из того? – склонила голову набок девица Эйма.

– Для меня удивительно, что герцог Скоринг якобы по-прежнему следует своему замыслу. Точнее, что герцог Гоэллон вполне в этом уверен. Не думаю, что он заблуждается. Тогда получается, что он знает нечто, неведомое нам. То, что позволяет ему быть уверенным.

– Знает, и считает, что справится с этим, – добавил Араон. – Мы ведь верно рассудили?

– Мне кажется, что вполне верно. Беспокойство его величества и господина регента имеет некую иную причину. Об этой причине вы тоже рассудили вполне разумно. Однако, как странно… иметь столько возможностей для достижения цели – и ни одной не воспользоваться, – вздохнул брат Жан. – Досадно будет, если и эту тайну герцог Скоринг унесет с собой в могилу.

– И эту, и все прочие, – кивнул принц. – Но дело-то не в нем…

– Может быть, не в нем, но если герцог Гоэллон по своему обыкновению отправился один… – еще один вздох, а не стоило бы позволять себе этого при юных заговорщиках, они и так взволнованы. – В поединке двоих, какими бы достоинствами не обладал один из них, всегда есть место случайности. Ставить судьбу всего сущего на кон, надеясь только на свои силы…

– Как это только на свои? – хлопнула прекрасными серыми глазами девица Эйма.

– Неужели Сотворившие не придут на помощь?

– Помыслы Сотворивших смертным неведомы, – напомнил прописную истину брат Жан. – Не подобает говорить «боги должны помочь». После этого воцарилась унылая тишина. Гости тихонько ерзали в своих креслах, переглядывались, потом принимались то смотреть в окошко, то разглядывать собеседника – недолго, смущенно и с явным разочарованием. Двое, должно быть, надеялись, что многомудрый брат-расследователь взмахнет рукой, и все тайны раскроются. Удивительно, что за время ежедневного общения во дворце король и старшая фрейлина остались друг для друга чужими, а уже после отречения Араона сдружились едва ли не за пару встреч. Должно быть, спасение из осажденного дворца заставило их по-новому взглянуть друг на друга. Статная северянка и походивший на ее младшего брата юноша уже действовали вместе, как старые приятели. Это было и забавно, и полезно для Араона, который многие годы нуждался в таком общении. Как и Элграс, конечно. Осуждать старшего – нехорошее и недоброе дело, но епископ – теперь уже патриарх – Лонгин отвратно годился на роль воспитателя принцев. Разумный глава Церкви – деятельный, полный сил и рвения в своем служении; но не духовный наставник для двух подростков. Даже если король Ивеллион яро противился общению сыновей с ровесниками, его следовало переубедить, а мальчикам, согласно старому обычаю, проводить не менее трети года в замках глав Старших Родов. Многих бед можно было бы избежать, будь у принцев иной опыт, нежели пребывание лишь во дворце и только в обществе людей старшего поколения. Золотой футляр годится для писем, а не для подростков…

Юный король, впрочем, нуждался и в ином. Недаром еще со времен короля Аллиона детей золотой крови поручали заботам наставников из ордена Блюдущих Чистоту: те помогали с самых юных лет полностью развить таланты различения лжи и правды, научиться заглядывать в души подданных, а заодно и учили, как справиться со своей излишней чувствительностью. То, что оба юноши рассказывали о своем обучении, звучало весьма прискорбно.

– Ну все-таки… что они такое узнали? Почему теперь брату нельзя жениться? – терпение у Араона кончилось. Он пяткой колотил по ножке кресла, и, кажется, сам этого не замечал.

– А королю можно? – спросила девица Эйма. – Ох, а если ему нельзя… это же…

– Пресечение Золотой династии? Династии, ведущей свой род от Сотворивших? Госпожа Эйма, это не слишком?

– А в чем между ними разница?

– Подождите. Не торопитесь… – что-то вполне очевидное, лежащее на поверхности – и брат Жан никак не мог схватить мысль за скользкий змеиный хвост.

– С некоторого времени супругам королей и их родичей никак не позавидуешь. Королева-мать Ванхильд ушла в монастырь, вы знаете, в чем причина. Королева Астрид умерла не своей смертью. Мать герцога Гоэллона, говорят, умерла от горя, лишившись двоих детей в одночасье… Мать господина регента… Тут трудно о чем-то говорить, конечно.

– И невеста моего отца… – еле выдавил из себя Араон. – Я не хотел – ее… Монах смотрел не на Араона, он-то гадкую грязную историю уже знал в деталях, знал и что отравителя посетило запоздалое, но вполне искренне раскаяние. Смотрел он на Ханну Эйма, но та никак не отреагировала. Значит, была обо всем осведомлена заранее. Сам принц рассказал, или кто-то другой? Неважно, впрочем, это сейчас неважно.

– Проклятие? – округлила глаза девушка.

– На королевской династии?! – умей брат Жан делать такие два четких круга – на зависть ювелирам – непременно последовал бы ее примеру. – Этого просто не может быть!

– А сумасшедшие короли – целых два, и один принц, могут быть? – спросил Араон.

– Король, прогневивший Сотворивших… – начал заученное еще давным-давно; историю короля Эреона помнили все.

Начал – и замолчал на середине. Герцог Гоэллон, коротко пошутивший о том, что храмы его не принимают; не пошутивший, впрочем. Неплохое доказательство правоты девицы Эйма.

– Все это началось с короля Эниала. Безумные короли – горе для супруг?

– Ролан Победоносный вовсе не был безумцем, – напомнил монах. – Да и герцога Гоэллона подобное едва ли касается.

– Но двое детей герцога Ролана погибли, – напомнила Ханна.

– Хотел бы я знать, куда отправился нынешний герцог! – вздохнул принц.

– На Церковные земли, – сказала девица Эйма; и только когда последний слог затих, брат Жан понял, что сказали они это – хором. Араон удивленно вскочил, переводя взгляд с одного на другую, потом торжествующе взмахнул рукой.

– Это же откровение свыше! Вы одновременно сказали одно и то же!

– Не спешите, – качнул головой брат Жан, и пригляделся повнимательнее к опешившей девушке. Жаль, что юная влюбленная ни за что не согласится уйти в монахини к Милосердным сестрам; той силы, что позволяла исцелять молитвой и наложением рук в ней было вдоволь, орден принял бы ее с распростертыми объятиями… Не слишком удивительно для северянки – на тех землях многие обладают подобными дарами, чаще, чем на юге и в центральных землях, за исключением Эллоны. Не стоит путать такое вот, случайное, пробуждение способности, дарованной от рождения, с откровением свыше. А вот прислушаться к словам девицы Эйма, да еще совпавшими с собственными – отчего ж и нет? Следом за ощущением правоты и правильности пришла тревога. «Храним забытое!»

– девиз рода Гоэллонов, и они впрямь знают столько, столько не во всяком монастыре. Не раз случалось так, что за списками старых книг приходилось обращаться к герцогам Эллонским. Они никогда не отказывали, конечно. Только порой казалось, что библиотека в замке Грив собиралась еще со времен, предшествовавших восхождению на престол короля Аллиона.

Среди того, что стоило не хранить, а забыть, было древнее еретическое поверье о том, что принесший себя в добровольную жертву Сотворившим может требовать исполнения любого желания. Чушь, глупость – и, хуже того, богохульство! – но иногда поверье всплывало, то на севере, то на юге, а куда чаще – в Тамере, только там увлекавшиеся чернокнижием дворяне забывали «себя» и в «добровольную», отчего-то считая, что и сгодится и жизнь раба. В Тамере уличенных в кровавых жертвоприношениях казнили, как еретиков, наравне с «заветниками»; только каждая казнь закрепляла в памяти остальных проклятую богохульную гадость, при одной мысли о которой разумный верующий должен был бы преисполниться отвращения. Впрочем, отчаяние заставляет людей опускаться в любую грязь, нарушать закон и обычай, пренебрегать голосом разума.

Узнать, что твой предок прогневил Сотворивших… Прогневил настолько, что уже трех из Золотой династии поразило безумие… и не поразит ли оно младшее поколение? Юношу Алессандра – и, о чем думать еще страшнее – короля Собраны? Их потомков? И так – год за годом, поколение за поколением, если кто-то не осмелится принести себя в жертву, умоляя о прощении… Это ли не повод для крайнего, предельного отчаяния? Эллонских герцогов нельзя заподозрить в следовании древним ересям, но они разбираются в них не хуже расследователей из Ордена Блюдущих Чистоту. Разбираясь, можно перепутать надежду, пусть и призрачную, с настоящим заблуждением. Ни кровавая жертва, ни молитва, прошептанная умирающим, не принесут плода, как не приносили его нигде и никогда; на чем только держится это проклятое поверье? Может быть, его подкрепляют отголоски слухов о ритуалах «заветников», но те-то взывают к Противостоящему, вот кто никогда не откажется от крови, а тем более – от отданной добровольно. Хорошо еще, что без ритуала призыва Противостоящего кровь не поспособствует его приходу в мир; нет, но думать, что герцог Гоэллон последует примеру «заветников» и обратится к врагу рода человеческого – это уже нелепость, да и не может Искуситель избавить от гнева Сотворивших…