Текст книги "Реальность сердца"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 49 страниц)

– Темно ночью в Агайрэ… – вместо приветствия произнес Эмиль.

– …и жарко летом в Керторе, – откликнулся полковник. – Вас давно разыскивают новые верные слуги его величества. Я не из них, потому готов вас выслушать. Пароль, кстати, отменен три седмицы назад.

– Благодарю, – кивнул Эмиль. – Учту. Как я уже объяснил капитану Братиану…

– Он мне рассказал. Теперь я хочу получить ответ на два вопроса: насколько это серьезно и при чем тут еретики?

– Серьезнее и быть не может, – ответил Далорн.

– Господин полковник, мне будет затруднительно объяснить все обстоятельства дела, но я говорю вам, что его высочество ни при каких условиях не должен оказаться в руках тех людей… – вступил монах.

– Воля матери нашей Церкви? – не без иронии поинтересовался полковник.

– Если угодно, так. – Брат Жан шутить не собирался.

– Они настаивают, а также говорят, что мы могли быть введены в заблуждение беглыми преступниками, которые угрожают особе принца, – вернулся капитан Братиану.

– Беглые преступники – это мы с госпожой Къела, – объяснил Эмиль.

– Все это клевета и ложные измышления! – изрек брат-расследователь. – Орден Блюдущих Чистоту берет этих людей под свою защиту!

– Сейчас мы проверим, кто прав. Капитан, повторите им еще раз, что мы не нуждаемся в сопровождении и утром прибудем в замок своими силами!

– Вы намереваетесь… – вытаращился брат Жан.

– Ни в коем случае, – успокоил его полковник. – Смерти баронессы уже достаточно, чтобы мы вернулись, а, учитывая сопутствующие обстоятельства – вернулись незамедлительно. Но мы проверим, насколько благонамеренны эти господа. Вы же, – кивнул он брату Жану и стоявшим внизу Керо с пожилым монахом, – пройдите на второй этаж.

– Я останусь, – покачал головой Эмиль. – А вот мои спутники… Керо, братья – вы слышали? Быстро, быстро!

– Не слишком-то вы любезны и с монахами, и с дамой, – удивленно приподнял брови полковник, когда троица поднялась по крыльцу и скрылась за дверью.

– Они меня поймут. Простите, я не помню вашего имени…

– Полковник королевской гвардии Георге Добре к вашим… Господа по ту сторону ворот оказались совершенно неблагонамеренны, но весьма решительны. Получив отказ капитана, они немедленно перешли к действиям. Вопль из-за ворот, свист стрелы, удар о тяжелые доски, ограждавшие постоялый двор…

– Вот они, гхм, и определились, – флегматично сказал Добре, после чего оттолкнул Эмиля в угол, бросив «Вы – защищаете своих подопечных!», перемахнул через перила и принялся весьма темпераментно командовать гвардейцами.

Далорн оглядел двор. Не меньше десятка человек уже стояли там, еще столько же выбежали наружу. Пожалуй, полковник Добре был прав: свое дело Эмиль сделал, предупредил гвардию, охранявшую принца, а теперь настало время позаботиться о тех, кого он впутал в эту гнусную историю. Или – они его впутали, кто теперь разберет? Кто-то кого-то определенно во что-то впутал, а теперь королевский постоялый двор может стать могилой для всех, и впутанных, и впутывавших…

– Стоять! – рык гвардейцев…

– Это наш спутник! – брат Жан.

– Пропустите его! – звонкий голос подростка… – Я приказываю! Его высочество принц Элграс выглядывал из-за плеча гвардейца, загородившего собой дверной проем и глубоко негодовал на то, что его приказов никто не слушает. Керо прижалась к двум монахам, стоявшим в тесном коридоре. Пятеро гвардейцев с легким недоумением взирали на весь этот переполох. Трое уже обнажили оружие, видимо, собираясь пресечь его самым простым образом.

– Я знаю этого господина! Пропустите его!

– Ваше высочество, вы…

– Именем Церкви…

– Я приказываю!

– Не двигайтесь!

– Эмиль!

– Все! – рявкнул Эмиль, поднимая руки и отступая к двери. – Довольно! Я стою на месте! Полковник Добре велел мне подняться сюда! Сколько у вас всего людей?

– Три десятка, – ответил гвардеец в мундире капитана. – Считая местную охрану…

– Селедкин хвост! Почему так мало?! Там снаружи добрая сотня… здесь есть другой выход?

– Да.

– Проверьте! Через десяток минут нам придется уходить отсюда.

– Здесь командует полковник Добре! – оскалился капитан.

– Он скомандует то же, обещаю! Эти люди пришли за принцем.

– За мной?! – опять высунулся мальчишка.

Снаружи с громким треском рухнули ворота. Потянуло гарью. Шум сделался опасно близким и сильным. Кажется, кто-то выламывал дверь на первом этаже…

– Всегда знал, что подохну в каком-нибудь кабаке, – расхохотался Эмиль, выхватывая саблю из ножен и захлопывая дверь. Судя по топоту, вверх по лестнице бежало слишком много незваных гостей. Пятеро, может, шестеро. Рядом с Далорном встал капитан, за ними – брат Вильгельм, где-то разжившийся гвардейской шпагой. Алларец глянул на них через плечо и решил, что компания героических смертников ему нравится. Вот только принца и Керо из нее определено следовало вычесть.

3. Собра – окрестности Собры – Беспечальность

«Интересно, – подумал Саннио, – а что сделает Кадоль, когда мы все его окончательно доконаем? Убьет кого-нибудь или плюнет и уедет в Оганду, станет там учителем фехтования? Он уже грозился…». На сей раз ни Саннио, ни кто-либо из его приятелей ни в чем виноват не был, но это не утешало. Негодование Бернара наследник считал совершенно справедливым и полностью оправданным. Стоило ему в очередной раз взглянуть на мятый лоскут с наспех, неровно выведенными крупными буквами, как ему и самому хотелось кого-нибудь убить. Плохая ткань, плохие зеленоватые чернила. Записка была накарябана – другого слова у почтительного племянника не находилось, – в какой-то придорожной харчевне, и принес ее мальчишка-посыльный из предместья утром на второй день после того, как герцог Гоэллон убыл во дворец к королю. За полтора дня и Саннио, и Бернар успели почти сойти с ума от беспокойства. Герцог не вернулся ни вечером, ни ночью. Тогда еще капитан охраны предполагал, что господину потребовалось нанести визиты. Наступило утро, потом время обеда, потом вечер – а «визиты» все не заканчивались. Кадоль навел справки, но никого за это время не арестовывали и в Шеннору не заключали; судя по всему, герцог Гоэллон преспокойно вышел из дворца часа через три после того, как вошел, сел на своего вороного Клематиса… и испарился. Должно быть, его вдохновил подвиг Бориана Саура, который точно так же испарился по дороге в Скору. Известно стало, что герцог после аудиенции имел короткую беседу с господином комендантом столицы; в общем, известно было все, что он делал, вплоть до выхода из дворца, а вот где-то на ступенях путь его обрывался. Саннио не спал две ночи, выслушивая отчеты Бернара. Утром в дом явился босой чумазый мальчишка, который принес в корзинке записку, спрятанную под десятком яиц и пестрыми тряпками. Деревенская конспирация умилила, но и насторожила. Пока посланец, попавший под крыло Магды, завтракал на кухне, Бернар и Саннио по очереди прочли записку, потом посмотрели друг на друга и прочли ее еще раз. «Саннио, Бернар! Крайне важные обстоятельства вынуждают меня немедленно отбыть на запад. Все прежние распоряжения остаются в силе. Действуйте по обстоятельствам. Будьте благоразумны. Это приказ. Р.Э.Г.»

– А как же это… парад? – ляпнул Саннио первое, что пришло на ум.

– Парад? – сдавленным голосом переспросил Бернар. – Да крысы б жрали тот парад, было б что праздновать! На своей земле половину армии потеряли, пар-рад…

– Бориан, Керо и герцог Алларэ, – сказал юноша.

– Мне очень хочется отправить в Скору все полки, – Бернар поскреб гладко выбритую щеку. – Жаль, нельзя.

– Почему это – в Скору?! – изумился Саннио.

– Там пропал Саура. Там бруленскому барону прописали траву. Оттуда вдруг взялся господин комендант, разговора с которым хватило, чтобы господин герцог вдруг сорвался невесть куда…

– Может быть, он в Брулен поехал? Там принц, там Керо… – Юноша почувствовал, что краснеет. Мог ли дядя помчаться в замок Бру выручать свою воспитанницу… и не только воспитанницу? Он уже потерял одну важную для него женщину, а теперь и вторая вляпалась невесть во что. Но – Реми, двоюродный брат и друг! Герцог, кажется, собирался что-то предпринять по этому поводу. Собирался – или Саннио только показалось? Они не успели по-настоящему побеседовать обо всех весенних событиях. Разговор только начался, и дядя тут же уехал во дворец, а потом – неизвестно куда.

– Уехал один! Не сообщив, куда! И с самого начала года такая… – Бернар грубо выбранился, потом добавил: – Простите, молодой господин.

– Я ругаться не умею, так что выругайтесь за меня, – грустно улыбнулся Саннио. – Полностью разделяю ваши чувства. За окном раздалось наглое карканье. Вздрогнув, Саннио обернулся. На ветке каштана, что рос во дворе, сидела жирная ворона. Совсем близко, в локте от оконного проема. Птица качалась на тонкой ветке, с интересом заглядывала в комнату Кадоля и вообще вела себя несколько противоестественно. Капитан охраны схватил со стола полосатый голыш и швырнул в ворону. Попал в крыло. Подшибленная ворона спикировала вниз, потом вынырнула, с трудом перемахнула забор и с возмущенным воплем, припадая на одно крыло, полетела через Фонтанную площадь, жалуясь всем встречным на негостеприимное обращение в доме герцога Гоэллона.

– Расплодились… – буркнул Кадоль.

– Что нам делать? – спросил наследник. – Опять сидеть и ждать?

– Почему он даже отряд с собой не взял? – капитан охраны думал и говорил о своем. – Так рисковать…

– Ну, осенью мы вдвоем ездили на север.

– Это было осенью. И это был север. Ничего страшнее покойного виконта там не водилось.

– Там и «заветники» были. Мы нашли место…

– «Заветники» – не разбойники, на проезжих не нападают, – отмахнулся Бернар.

– И экипажи не утаскивают.

– Видели бы вы то место… – Саннио передернулся, вспоминая собак и требовательный, неумолчный зов, ослабевший лишь после пощечины, на которую не поскупился дядя. – Там и утаскивать никого никуда не надо – сразу можно умереть.

– Я однажды видел. Второй раз – избавь Воин. Но вряд ли отъезд герцога имеет отношение к «заветникам». Это дело Церкви и ордена Блюдущих Чистоту.

– По-моему, нехорошо вот так уезжать, ничего не объяснив…

– По-моему – тоже, молодой господин. Саннио едва не уронил челюсть. Кадоль, который согласился с жалобой на герцога Гоэллона – нечто новенькое. Надо понимать, терпение капитана охраны было окончательно исчерпано. Тут, действительно, кто угодно с ума сойдет или озвереет: приехать, в тот же день уехать, ничего не сообщить, не взять с собой и десяток гвардейцев… Если бы наследник вытворил что-то подобное, герцог Гоэллон прибил бы его, потом оживил и еще раз прибил; а самому, значит, можно?.. Что ж, пусть дядя впредь не требует от племянника и наследника благоразумия. Ежели он изволит подавать наследнику подобный пример, то Саннио этот пример брать будет! Только тогда Бернар, наверное, возьмется за шпагу. Или все-таки уедет в Оганду на радость местным фехтовальщикам.

– Нужно отправить вслед отряд. Бернар, пусть выезжают немедленно.

– Мы уже отправили людей и в Скору, и в Брулен. Кабы господин комендант к нам тоже кого-нибудь не отправил… – покачал головой капитан. – Это серьезное нарушение обычая и правил вежества!

– А закон это нарушает?

– Нет, если это будет меньше полусотни человек.

– Значит, сорок девять, – решительно сказал Саннио. – Все, не спорьте, а делайте, что сказано. Пусть расспрашивают, разведывают и догоняют. Наследник герцога Гоэллона еще помнил поездку на север, скорость, с которой они мчались в Убли, и в глубине души сомневался, что у гвардейцев что-нибудь выйдет – но попытка не пытка, как сказал палач, промахнувшийся во время казни.

– И в какую же сторону отправлять людей? Ни из одних ворот господин герцог якобы не выезжал.

– Ну не в сторону Керторы же!

– Западный и Северо-западный тракты начинаются от разных ворот.

– Бернар, а девяносто восемь человек мы ведь можем отправить? – вкрадчиво спросил юноша. – Помнится мне, в эллонских полках людей куда больше… ну так не издевайтесь, отправьте два отряда. По одному на каждый тракт.

– Вы, молодой господин, такой же сумасброд, как и ваш дядя!

– Семейное, – ухмыльнулся молодой господин.

– Придется писать господину коменданту, – напомнил Бернар.

– Напишите, что в Эллоне случилось наводнение.

– Вы и пишите.

– Я подпишу. Капитан охраны придушенно вздохнул и взглядом пригвоздил Саннио к резной деревянной панели за его спиной. Юноша не сомневался, что Кадоль послушается. Он и сам был рад, что молодой господин принял подобное решение. В его полномочия такие действия не входили: если герцог отправился куда-то по своей надобности и не взял охрану, значит, так тому и быть. Но наследник с неограниченными полномочиями имел некоторые права – например, распоряжаться эллонскими полками, расквартированными в столице, согласно своему разумению. Теперь Саннио радовался, что глупая устарелая система еще никем не отменена. Нужно было пользоваться моментом и поступать к своей выгоде.

Если бы не давешний разговор о необходимости соблюдать верность королю, юноша поступил бы несколько иначе: взял штурмом Шеннору, освободил Реми, а потом с эллонскими и алларскими полками отправился на север – в Эллону и Алларэ. Вернуть из Керторы Альдинга – пусть отправляется в свою Литу, назначить опеку над Сауром, пока не найдется Бориан, и Къелой, пока девица Керо не найдет себе супруга по вкусу и не родит сына – а его величество король Ивеллион II пусть хоть лопнет от злости! И чем быстрее лопнет, тем лучше. Когда на престоле окажется его сын, а при нем – здравомыслящий регент, можно будет обсудить условия объединения.

Одна беда: прежде чем вытворять нечто подобное, нужно было бы убить дядю Руи; в этом Саннио не сомневался ни мгновения.

Если с герцогом случится хоть что-то – об этом сильно пожалеют все, начиная с короля. Приводить на свою землю тамерскую армию, как поступил Алви Къела, – подло и гадко, но можно обойтись и без этого. Достаточно сил трех земель севера, Эллоны и Алларэ…

– Если хоть что-то… – вслух сказал Саннио, так и стоявший перед широким дубовым столом в комнате Бернара.

– Не каркайте, молодой господин, вы не ворона, – слишком грубо и сурово оборвал его капитан.

– От Сорена писем не было? – зачем-то спросил юноша, хотя знал, что любое письмо немедленно было бы доставлено ему в кабинет.

– Еще рано, он едва должен был добраться. В Брулене мало хороших наездников. Если только господин Алларэ не выехал в столицу…

– А он мог?

– Я не представляю, какие распоряжения отдал ему его герцог.

– Почему к Реми… к герцогу Алларэ не пускают посетителей? А если он на самом деле…

– Вы что сегодня, взялись всех заживо хоронить?! – окончательно рассердился Бернар. – Молодой господин, мне нужно заняться отправкой отрядов. Капитан охраны вполне недвусмысленно кивнул на дверь своей комнаты, и Саннио вышел вон. Никого он хоронить не собирался, напротив, надеялся, что со всеми все будет хорошо, но тревога требовала выхода. Стоило приставать к Бернару с вопросами хотя бы для того, чтобы тот сердито рявкнул в ответ. Саннио с трудом дождался момента, когда капитан написал письмо коменданту, небрежно подмахнул его и отправился гулять. В это время суток летняя жара достигала пика, но правила приличия не позволяли появляться на улице без жилета поверх рубашки, так что юноша отчаянно завидовал мастеровым, которые могли вовсе снять рубахи или закатать рукава. Давним королевским эдиктом жителям столицы запрещалось расхаживать по улицам с голым торсом, но городская стража сама изнывала от жары даже в полотняных летних мундирах, а потому смотрела на нарушителей сквозь пальцы. Саннио же не мог позволить себе подобной роскоши: не из-за эдикта, а дабы не уронить репутацию. К тому же, ехать на великолепном коне в роскошной сбруе, со шпагой на поясе и без рубахи – лучший способ угодить в объятия приставов и монастырь Милосердных Сестер в качестве умалишенного. Людей на улицах было мало. Работники еще не закончили трудиться, чиновники уже разошлись по домам, а уличные торговцы обедали в ожидании первой вечерней прохлады: все равно из всех товаров успехом пользовались лишь прохладительные напитки, которые разносчики таскали в корзинах со льдом. Разумный человек повременил бы с прогулкой до первых сумерек, но Саннио дома не сиделось. Пусть было жарко, пусть глаза слепил пронзительный небесный свет, так что и шляпа не помогала, а по вискам стекали струйки пота, – все лучше, чем маяться, мерить шагами кабинет, пререкаться с Бернаром и ждать невесть чего: вестей из Скоры и Брулена, столичных новостей, очередных неприятностей и гадостей…

Оказалось, что жара не отпугнула еще двоих юных безумцев. Неразлучная парочка сеорийцев – Деор и Серст – тоже прогуливались верхом по круглой площади. Этим жара была нипочем: они выросли в столице и привыкли к ее климату.

– Добрый день, господин Гроза Поэтов! – приподнял шляпу курносый Деор. – Многих ли рифмоплетов вы нанизали на острие своего беспощадного языка?

– Добрый день, господин Деор. В последнее время мне было не до того, но я начну с вас. Выбранная вами метафора оставляет желать забвения. Острие языка, помилуйте… – Ровесники, конечно, были пустозвонами, но зато с ними можно было забыть обо всем, кроме острословия. – Не можете ли вы продемонстрировать мне язык, обладающий острием?

– Увы, господин Убийца Образов! Я не прихватил с собой зеркала, – развел руками Деор. – Иначе вы могли бы им воспользоваться. Правда, вам пришлось бы весьма неприличным образом высунуть язык и уподобиться собаке, страдающей от жары…

– Это было бы ужасно, господин Деор. Скажите-ка, что нового в столице, помимо жары, заставляющей страдать собак?

– Мы у вас хотели узнать, – оживился флегматичный полноватый Серст. – Нам интересно, куда делся ваш многоуважаемый дядюшка, и кто же теперь будет триумфатором?

– Генерал Агро, я полагаю.

– Кто это?

– Кто-то из Меры. По крайней мере, именно он командует возвращающейся армией.

– Я думал, что знаю всех генералов, – удивился Серст.

– Ну, надо понимать, он начал северную войну полковником, – предположил Деор.

– Вероятно, так, – Саннио очень надеялся, что ему удалось проехать и мимо благоуханного розового куста, и мимо первого вопроса толстяка без последствий.

– Так куда же подевался ваш дядя герцог? – Деор, хоть и был пустомелей, забывчивостью не страдал.

– Срочно уехал по делам.

– Должны быть какие-то воистину срочные дела, чтобы оставить такую победу на какого-то Агро, – Деор присвистнул, как мальчишка-разносчик. Саннио издал звук, который можно было истолковать как угодно: хоть согласие, хоть протест. Объяснять что-либо сеорийским шалопаям было нелепо и бессмысленно, отказываться же от разговора – привлекать к этому вопросу лишнее внимание. Видимо, сегодня ему не судьба была избавиться от разговоров на эту злополучную тему. Он вежливо распрощался со знакомыми и поехал от площади прочь в сторону Сойи. На мосту он бросил монетку стражнику и поехал в сторону крепости Шеннора, понимая, что делает огромную глупость. Бернар сказал, что за ним не следят, но он мог и ошибиться: или «шаркун» был достаточно опытен, чтобы не попадаться на глаза, или следили не везде, а, скажем, только на левом берегу. Тем не менее, мрачная серая громада крепости неумолимо влекла к себе. Одно из самых высоких зданий в Левобережье, замок Шеннора, был еще и едва ли не самым древним в столице. Когда-то здесь она являлась королевской резиденцией, но уже тысячу лет назад крепость служила приютом не королям, а тем, кто осмеливался восставать против королей. Темно-серый камень; огромные блоки плотно пригнаны друг к другу. Вокруг – крепостная стена, а за ней ров. Узкие ворота с древней конструкции подъемным мостом охраняли шестеро стражников с алебардами, в угловых башенках Саннио разглядел арбалетчиков. Это сюда Сорен собирался проникнуть в одиночку? Безумие…

Сколько человек понадобится, чтобы взять замок штурмом? Саннио не представлял себе – полсотни, сотня, полтысячи? И ведь сначала нужно что-то сделать с верными королю сеорийскими полками, они же не будут сидеть и смотреть, как место заключения преступников против короны становится добычей предприимчивых освободителей. До ближайшей улицы – едва ли не полмили, все подъезды к площади, на которой стоит Шеннора, отлично простреливаются со стороны замка. Внутри наверняка не меньше полусотни арбалетчиков, они будут отстреливаться через бойницы в башенках и поверху крепостной стены. Сколько погибнет при штурме? Говорили, что внутри крепость, в которую заключали только благородных людей, вовсе не так страшна, как снаружи. Там был внутренний двор с садом, комнаты – просторные, сухие и чистые; заключенные могли брать с собой слуг, книги, свой гардероб и даже домашних любимцев. В Шенноре было написано несколько популярных трактатов по фехтованию, авторам которых даже позволяли упражняться. Посмотрев в очередной раз на замок, Саннио усомнился в рассказах. От мрачной глыбы камня веяло льдом, тоской и безнадежностью. В этом месте не могло быть уютно, и никакие слуги, повара и комнатные собачки не могли это изменить. Чей-то жгучий недобрый взгляд уперся в спину Саннио, прилип к точке между лопаток. Ощущение было отвратительное: словно прямо на хребте в одночасье вскочил большой гнойный прыщ. Юноша оглянулся, пытаясь высмотреть в толпе недоброжелателя, но никого не заметил. Народа у Шенноры было мало. Те немногие, кто шел мимо крепости по своим делам, не разглядывали друг друга. Немолодой даме в темном платье и белом покрывале на голове, выходившей из кареты у ворот, тоже не было никакого дела до одинокого всадника. Противное жжение между лопаток же никак не проходило. «Домой, сокровище, езжайте домой, – словно наяву услышал Саннио. – Верхом…». Голос и взгляд принадлежали разным людям; наследник рода Гоэллонов знал это точно.

– Господин управляющий! Господин управляющий! Слуга немилосердно тряс Фиора Ларэ за плечо и светил в лицо. Время, по ощущению управляющего, было на редкость неподходящее: только-только начинался рассвет. Два сладких часа утреннего сна отправились в воронье гнездо. Что вообще могло случиться? Прошлый раз подобным образом управляющего разбудили, когда явился Элграс. Теперь – опять брат? Сбежал из своей ссылки? Или еще что-то?

– Пожар? – спросил Фиор, прикрывая глаза ладонью. – Король? Принц?

– Неизвестный господин настоятельно требует встречи с вами.

Ларэ подумал, что сходит с ума. Какой еще неизвестный господин? Кто такой мог явиться на рассвете в Энор, да еще и заставить слуг доложить о себе? Он сел на постели, отмахнулся от слуги, который так и норовил посветить управляющему в глаза, запустил руки в волосы.

– Как выглядит этот господин?

– Как разбойник с большой дороги, простите, господин управляющий…

– Так чего ради вы впускаете в дом разбойников?!

– Он ожидает вас у ворот.

– Ну, а помимо разбойничьего вида? – Ларэ поднялся с постели и принялся собираться. Если «разбойник» разбудил его без повода, придется арестовать его и сдать столичным приставам. Дабы неповадно было являться в такое время без предупреждения.

– Лет побольше тридцати, конь – отменный агайрец, костюм – серый…

– У коня?!

– У гостя, господин управляющий!

– Что же, он не представился? – Приметы Фиору ничего не сказали. Господ на хороших агайрских конях в Собране хватает, а серое в дороге носит каждый третий.

– Отказался, господин управляющий! Надевать парадный костюм ради невежливого и незваного гостя не было ни малейшего желания. Ларэ накинул поверх рубахи жилет и пальцами поправил волосы. Он взял с собой двух охранников с факелами – на всякий случай; мало ли, что за сомнительный тип пожаловал, если уж Эрин обозвал его разбойником с большой дороги. Разбойники, конечно, на мерцах не ездят, но – мало ли, мало ли… На фоне алой рассветной стены человек и конь казались выкованными из черного металла или выписанными через трафарет: черное на красном. Слившиеся в одну фигуры, неподвижные и безмолвные. Фиор, досадуя на свою близорукость, подошел поближе.

Профиль человека, убравшего волосы под темно-серую шелковую косынку, а поверх нее накинувшего простой плащ с глубоким капюшоном оказалось Фиору удивительно знаком. Герцог Гоэллон стоял, положив руку на холку коня; заслышав приближение Ларэ оглянулся и жестом попросил отослать охранников.

– Откуда вы здесь? – опешил Ларэ. – Вы же должны быть на севере?

– Я предпочел бы быть на севере, – невесело улыбнулся Гоэллон. – Знаете, Ларэ, все так забавно – воюя на севере, я мечтал оказаться дома, но не успел я вернуться, как уже хочу обратно. Там все как-то проще и спокойнее… Впрочем, я разбудил вас вовсе не для подобных признаний.

– Может быть, вы пройдете в дом? Напоите коня, позавтракаете?

– Не могу позволить себе этой роскоши.

– Что случилось? Вместо ответа герцог полез в кошель на поясе и достал оттуда небольшой, в половину ладони, предмет, протянул его Фиору. Тот с недоумением уставился на ярко-белый квадрат из непонятного материала. Ширина и длина – примерно в палец, толщина в фалангу пальца. Фиор повертел шелковистую на ощупь штуковину, и обнаружил, что это – миниатюрное подобие книги, вот только бумага – невозможно, невероятно тонкая и гладкая, по краю скрепленная непонятным образом. Если это вообще была бумага: она больше походила на засушенные лепестки вишни или жасмина. Листы словно держались сами собой, но позволяли, проведя ногтем по краю, раскрыть крошечную книжицу наподобие веера, только пластины-листы шли не параллельно друг другу, а одна следом за другой.

– Что это, герцог?! – странная, непостижимая вещь жгла пальцы, словно раскаленная. – Откуда это? Герцог забрал у Фиора странную книжицу, отделил один листок и потянул. Тот с едва слышным треском отделился от края – не оборвался, а именно отделился от более темной полосы, которая шла вдоль одной из граней. Листок этот Гоэллон протянул Фиору, саму же штуковину убрал обратно в кошель.

– Вы никогда не видели записок на подобной бумаге?

– Это все-таки бумага?

– Да, это бумага. Правда, делают ее весьма и весьма далеко. Настолько далеко, что когда эту книгу для записей выронил один из посетителей королевского дворца, я был крайне удивлен…

– Где?

– Фиор, вы добрый омнианец, и сейчас не лучший повод обращать вас в ноэллианство. Скажем так, в нашем мире ее не делают.

– Легко поверить, – кивнул Ларэ. – И кто выронил эту… вещь?

– Позвольте, я отвечу на этот вопрос чуть позже? Сначала мне хотелось бы задать вам несколько своих. Вы были свидетелем некоторых событий во дворце и вокруг. Вы не желаете мне рассказать что-нибудь? Может быть, вас что-то насторожило? Удивило?

– Меня многое удивило, – признался Фиор. – Очень многое. Герцог отошел от лошади, скинул плащ и расстелил его на траве у ворот, сел и кивнул управляющему на свободную половину. Ларэ сел, скрестив ноги, провел руками по волосам и уставился вдаль, туда, где между колоннами деревьев, росших вдоль аллеи, виднелось рассветное небо, светлеющее с каждой минутой. Ему было что рассказать герцогу Гоэллону, и, пожалуй, тот был единственным человеком, с которым Фиор мог поделиться всем, что его пугало и удивляло. Но с чего начать?..

– То, что меня удивило – все это было в прошлую девятину. Сюда редко доходят новости. Последнее, что я видел – арест герцога Алларэ, там же я услышал, что и герцогиня арестована. В тот день принца Элграса отправили в Брулен…

– Господин Ларэ, об этом я знаю. Об этом и еще о многих новостях, которые до вас, видимо, не дошли. Я спрашиваю о другом. Вы ведь понимаете, что с прошлого лета все в Собране идет кувырком? Или вам кажется, что все в порядке? – герцог, сидевший рядом, повернул к Фиору усталое, встревоженное лицо.

– Нет, мне не кажется! То, что рассказал мне Элграс, пока был здесь – это попросту безобразно! – управляющий почувствовал, что веревочка, удерживавшая горловину мешка с его возмущением, недоумением и гневом, таки ж лопнула. – Мальчика, кажется, решили сжить со свету. Насколько я понимаю, принц Араон пошел тем же путем, что покойный принц Элор! Епископ Лонгин и мой отец, кажется, с ним совершенно согласны. То, в каком состоянии Элграс приехал сюда – это невозможно! И, герцог, простите, но вы все это время были рядом, и ничего не сделали! Вы не препятствовали ни епископу, ни старшему принцу…

– Вы неправы, Фиор, – устало выдохнул Гоэллон. – То, что мог – я делал. Скажите, Элграс ничего конкретного не говорил о том, что нашло на его брата?

– Нет, он не понимал причин такой перемены. Элграс не самый милый мальчик, но он всегда относился к брату с любовью. Он не злопамятен и все трения не считал значительными. Но с начала зимы брат к нему переменился. Он не только озлобился и принялся вполне намеренно интриговать. Араон стал действовать так, будто ему подсказывал некто весьма опытный. Он постоянно выставлял Элграса перед отцом в дурном свете, и епископ Лонгин ему в этом способствовал.

– Да, я заметил эту перемену, но ошибочно считал, что это следствие общения с покойным графом Агайроном. – Покойным? Фиор сглотнул. Кажется, он слишком многого не знал… – Тот признался однажды, какие ценные советы давал племяннику… очень раскаивался, надо сказать, и просил прощения. Значит, с зимы… еще что-нибудь?

– Элграс говорил о том, что брат с кем-то встречается ночами в саду. Редко. Раз в девятину. Он не уверен, но он слышал, как Араон куда-то тайно уходил и возвращался.

– Так-так-так… еще что-то?

– Пожалуй, все. Еще – я не понимаю, что происходит с моим отцом! Он…

– Понимаете, Ларэ, понимаете. Просто признаться себе не хотите. Ваш отец сходит с ума. Как его старший брат, как его отец… и как старший принц.

– Вы…

– Я, Фиор, я. Когда-то я помог Ивеллиону избавиться от брата. Принц Элор был безумен уже к тридцати годам, и ясно было, что подобный король – погибель для Собраны. Ивеллион продержался еще пятнадцать лет… Ладно. Что еще вы можете сказать?

– Арест герцога и герцогини Алларэ – это тоже списать на безумие?

– Только арест? – что-то в тоне герцога заставило Фиора вздрогнуть и вплотную повернуться к собеседнику, так, что лица разделяло не больше пяди.

– Простите, я вас не понял…

– Мио Алларэ умерла в Шенноре в пятый день четвертой седмицы Святой Иоланды, – герцог ронял слова, как льдинки в ручей.

– Мать Оамна… Фиор отвернулся, глядя через левое плечо на раскидистый вяз, росший в начале аллеи. Прижатая к сердцу правая рука онемела, и слова заупокойной молитвы не шли на ум. Мио, золотая девочка Мио…

– Про гибель Анны Агайрон вы тоже не знаете?

– Как?!

– Мио и Реми обвинили в отравлении Анны. Она действительно скончалась, выпив отравленного вина. Это произошло во дворце. На следующий день был арестован Реми. При вас же! Ларэ, проклятье, вы живете в тридцати милях от Собры, а кажется, что в къельском лесу… Фиор почти не слышал, что ему говорит герцог. Мио умерла? Анна умерла?! С ветки вяза сорвался лист, зеленый, молодой и крепкий. Оторвался от ветви, полетел по ветру вдаль по аллее. Черный на розовеющем утренней зарей небе, одинокий, слишком рано лишившийся связи с питающим его деревом. Он кружился в воздухе, беспомощный и бессильный – и теперь оставалось только упасть на землю и истлеть прежде времени, задолго до наступления осени. Истлеть, пока собратья ловят небесный свет и наливаются зрелой силой…