Текст книги "Реальность сердца"

Автор книги: Татьяна Апраксина

Соавторы: Анна Оуэн
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 49 страниц)

– Ой…

– Элграс, сколько раз вам повторять, что помимо междометий существуют и другие части речи? Например, глаголы и местоимения. Скажите – «я скорблю и тревожусь».

– А надо тревожиться?

– Надо, принц, надо. И, если вы с первого раза не услышали – вероятно, вы стали сиротой.

– Можно я не буду в это верить? Я не хочу… – голос задрожал, сбившись на детский фальцет. – Отец…

– Придется, – отрезал Гоэллон.

– Зачем вы пугаете мальчика? – не выдержал монах.

– У меня таких слов нет, чтобы этого мальчика напугать! – рассмеялся герцог.

– А вот предупредить его, – да и вас, коли уж вы оказались с нами связанным, – я считаю необходимым. И, поскольку вы явно пришли в себя, расскажите мне, детально и подробно, историю вашего знакомства с госпожой Къела.

5. Собра – Оганда

– Поднимайтесь, молодой господин. Утро настало.

– Какое событие, а? – Какое это утро, только-только первые сумерки, и с какой стати Бернару взбрело в голову самолично… – Что, правда?!

– Правда. И не только утро, а еще многое. – То ли Кадоль вовсе не ложился, то ли его подняли еще раньше, и вовсе не с добрыми новостями.

– Что такое? Голова отчаянно болела; пожалуй, не стоило вчера пить до середины ночи и до весьма шаткого стояния на ногах. Свеча в руках капитана охраны казалась нестерпимо яркой, а невнятные стуки и шорохи этажом ниже били по ушам, словно кузнечный молот.

– Пейте, – Бернар вручил Саннио кружку; от нее слишком сильно пахло вином и травой.

– Опять пить?!

– От вас сегодня может понадобиться многое. Пейте и слушайте. Король погиб. Также погибли все члены королевского совета, бывшие в ложе. Все, молодой господин. Вам нужно объяснять, что это значит?

– А принц и господин комендант? – что было намешано в вино, определять не хотелось: мерзкий вкус, мерзкий запах, да еще и почти кипяток; но вот соображать чудовищная смесь очень даже помогала.

– Его высочество принц Араон и комендант Скоринг благополучно выбрались из той давки, в которой якобы погибли остальные.

– Вот это наглость!

– Это только начало. Господин Рене Алларэ взял штурмом крепость Шеннора и похитил герцога Алларэ.

– Значит, они смогли… – кружка полетела в стену, Саннио вскочил с постели.

– Они это сделали, а я в это время сидел и пил! По вашей мудрой подсказке!!!

Бернар, я больше никогда не буду слушать ваших советов! Мы могли сделать это еще невесть когда, еще весной, но вы… вы трус, и вы заставили меня!..

– Вы закончили? – невозмутимо поинтересовался Кадоль.

– Где сейчас герцог Алларэ?

– Пока точно неизвестно. Известно другое: алларские полки взяты под арест в своих казармах.

– Какими силами?

– Господин Скоринг еще позавчера привел четыре своих полка. А два часа назад начались аресты подозреваемых в убийстве короля. Подозреваемых – около двух тысяч…

– Как это мило! Мы тоже в списке?

– Два часа назад еще не были. Но в любой момент можем оказаться.

– Кажется, это называется «государственный переворот»?

– Нет, молодой господин. Это называется «праведный гнев молодого короля», – усмехнулся Бернар. – Столь же разумный и обоснованный, как ваш недавний монолог.

– Подите вы к воронам! – опять разозлился Саннио. – Мы могли все это предотвратить, если бы не ваши штучки! Туда не лезьте, сюда не вмешивайтесь – вот и дождались! Нравится вам?

– Как вы думаете, почему ваш дядя, вернувшись, не бросился брать приступом Шеннору? Почему не убил господина коменданта прямо во дворце?

– Понятия не имею!

– Оно и видно, – капитан охраны, вольготно устроившийся в кресле, кивнул.

– Молодой господин, вам понравился хлебный бунт? Красиво было? Хотите такого же по всей Собране?

– Издеваетесь?

– Именно. Страна трещит по швам, но еще едина, вы же предлагаете разрубить ее мечом.

– Рене Алларэ не побоялся!

– Весьма похвально…

– Послушать вас, так все, что надо делать – прятаться дома под кроватью! На кой нужно такое единство, где арестовывают невиновных, казнят верных и мстят детям?! Все, хватит диспутов. Найдите герцога Алларэ, где угодно, как угодно, и передайте ему, что мы – с ним. Сообщите всем вассалам герцога Гоэллона, которые сейчас в столице и предместьях, что мы… мы…

– Поднимаем восстание против будущего короля? – приподнял бровь Кадоль. – Я вас верно понял?

– Не вполне. Подробнее я смогу объяснить после разговора с герцогом Алларэ. Я хочу с ним встретиться. Сегодня. Чем раньше, тем лучше.

– Слушаюсь, молодой господин! – у капитана охраны был вид человека, которому заехали кулаком в нос, и очень хочется дать обидчику сдачи, но нет возможности.

– Это все?

– Нет. Передайте мой приказ эллонским полкам не покидать казарм и не исполнять распоряжения коменданта Собры. Вот теперь – все. Через полчаса Бернар вошел в столовую, где наследник уныло завтракал, через силу заставляя себя сжевать и выпить все, что было подано. Капитан охраны нес свеженаписанный приказ и дорожную чернильницу. Саннио внимательно прочитал все от начала до конца, согласно кивнул, обнаружив, что его короткая фраза превратилась в разумное, подробное и ясное распоряжение и аккуратно вывел свою подпись на чуть хрустящей бледно-серой ткани. Постучался и просунул голову в дверной проем лейтенант-гвардеец, из тех, что с отъезда дяди охраняли дом. Бернар отдал ему только что подписанный документ и кивком отправил восвояси.

– Вы нашли герцога Алларэ?

– Я не ворона, облететь столицу не могу. К тому же, найти его я смогу только если это входит в его планы.

– Ну… да, вы правы. Бернар, я хотел извиниться перед вами. За крик и оскорбления. Прошу меня простить.

– Принимаю ваши извинения, – церемонно кивнул Кадоль. – Ваши распоряжения уже выполняются. Однако ж, мне неясно, о чем я должен сообщать эллонским владетелям.

– Предупредите их о возможном аресте. О том, что… – вот и пригодились зимние уроки, на которых герцог Гоэллон требовал от всех назубок знать все действующие в стране законы, указы и эдикты, а также все противоречия между ними и уловки, которые можно было использовать. – О том, что все они обязаны не подчиняться аресту, а обращаться к действующему герцогу Эллоны за правосудием и защитой. А в его отсутствие – к наследнику. Ко мне, то есть. И эти… приставы или кого там отправит комендант – тоже обращаться ко мне. С уликами и обвинениями, и с требованием о выдаче преступника, подписанным верховным судьей. Как положено. И если что-то действительно случится, пусть действуют по уложению короля Лаэрта. То есть, в сопровождении приставов прямиком ко мне. Разумеется, с отрядами охраны, – подмигнул Саннио. – И – чтоб ни один закон не был нарушен, чтоб все тихо и благообразно, как на молебне!

– Звучит разумно, – проронил капитан охраны, с непроницаемым лицом выслушавший весь монолог. – Только уложение короля Лаэрта исключает из правосудия сюзерена подозреваемых в измене, мятеже, убийстве, насилии и незаконном поединке. Угадайте, какое обвинение будет предъявлено? По нему за последнюю девятину господин Скоринг арестовал уже сотни две…

– Значит… пусть просто не дают себя арестовать. И собираются с отрядами… подскажите, где это будет выглядеть уместно и не слишком уж угрожающе?

– Триста с лишним человек с личными отрядами? Нигде, молодой господин.

– Значит, пусть выглядит как угодно! Выберите место и сообщите о нем всем. Чем быстрее, тем лучше. Что нового слышно?

– Во дворце проснулись. Объявлен пятидневный траур. Коронация назначена на праздничный день. Завтра принц созывает внеочередную Ассамблею для выбора королевского совета.

– Завтра? Но большинство же не успеет приехать!

– Зато угадайте, кого уже приехало в избытке?

– Слушайте, Бернар… а кто вообще будет на заседании Ассамблеи?

– Ну, давайте посчитаем вместе, только, с вашего позволения, я присоединюсь к завтраку, – Кадоль уселся за стол, неторопливо заправил за воротник салфетку и взялся за прибор. – Итак, представителей Къелы, Сауры и Литы не будет, ибо над их землями назначена королевская опека. От них будут наместники, с голосами по числу владений и голосами Старших Родов. То же от Меры, то же и от Агайрэ, ибо родственник жены покойного графа так и не утвержден в качестве преемника титула. Сеорийцы. Будут бруленцы, но их мало и они, скорее всего, поддержат Скоринга.

Хорошо, что барона здесь нет, если он все-таки жив. Керторцы, этих тоже немного, и барона не будет, только его племянник, значит, с неполными голосами. Скорийцы, разумеется. Эллонцы, и, между прочим, вы. Алларцы, те, кто не арестован, без герцога Алларэ, ибо он под следствием – значит, во главе с Рене, но у него только один голос. Представители цехов и прочая, этих вообще десяток и голос у них один на цех или гильдию. Вот и все. Расклад весьма неприятный, верно?

– У нас осталось только четыре Старших Рода? Я имею в виду, в полных правах?

– Я бы сказал – три, – Кадоль обладал потрясающей выдержкой, по крайней мере – необычайно здоровым аппетитом. Все печальные рассуждения не мешали ему расправляться с завтраком. – Все, что слышно из Брулена, весьма противоречиво и недостоверно, но я ставлю годовое жалованье на то, что барона уж девятину как схоронили. Его не видели с того самого дня, как господин Далорн изволил там немножко нашуметь.

– Нашуметь? – улыбнулся Саннио. – Совсем чуть-чуть, как Рене Алларэ в Шенноре?

– Малость погромче. Отряд Шарля Готье из Брулена не вернулся. Последнее отправленное эллонцем сообщение было написано на трех листах весьма хорошей огандской бумаги, изобиловало деталями и подробностями розысков, но суть его можно было свести к трем словам «пожар в публичном доме». Отправлено оно было в начале третьей седмицы девятины Святого Себеаса, через два дня после того, как владетель Готье добрался до замка Бру. К тому времени Керо Къела уже и след простыл. По баронству ходили жуткие слухи о нападении на замок баронов Брулен и кортеж принца Элграса; о том, что барон тяжело ранен и едва ли не при смерти; о том, что барон убил свою мать, и о том, что все это – злостная клевета и происки алларского разбойника и государственного преступника Далорна; о том, что в дело вмешалась Церковь; о том, что принц похищен – причем среди похитителей назывались и неведомые еретики-заветники, и страшный разбойник Далорн, и даже некие церковники; говорили и о том, что принц благополучно вернулся в столицу, но инкогнито… Брулен ходил ходуном. Городские власти получали противоречивые приказы, не ясно было, чья ныне власть, и кто остался верным короне и Старшему Роду Бруленов, а также не противоречит ли одно другому, ибо подчинение преступнику есть преступление. В замок Бру не пускали ни приставов, ни дознавателей, ссылаясь на приказ барона. Приставы искали разом и девицу Къела, и разбойника, и свидетелей того, что во всем виноват господин барон, ибо некий подросток, сбежавший из замка Бру в ночь нападения, уверял, что барон Элибо Брулен и есть главный преступник. Половина бруленских владетелей и Лига свободных моряков в полном составе восстали против барона, другая половина приняла его сторону. До штурма замка и настоящей междоусобицы дело пока что не дошло, но уже появились первые жертвы стычек. Пересказав в письме все, что успел услышать, понять и обнаружить, Шарль Готье, по доброй традиции всех, отправленных в Брулен, бесследно пропал, и более посланий от него не поступало уже вторую седмицу. Вместо него в столицу приползли слухи, еще более путаные и противоречивые, чем те, что собрал в Брулене владетель Готье. Сообщая то одну, то другую сплетню, тщательно отделенную от шелухи и преувеличений, – например, от рассказов о чудесном явлении пятерых монахов-гигантов с огненными мечами, – Бернар постоянно прибавлял: все это является несомненным доказательством того, что в Брулене побывал господин Далорн. Дескать, птиц узнают по полету, а людей – по последствиям поступков.

– Ничего подобного я за ним не заметил, – удивился как-то раз Саннио.

– Это говорит лишь о вашей наблюдательности, – пожал плечами Бернар. – У господина Далорна – большой опыт в подобных делах. Сейчас капитан охраны отпустил очередную шпильку в адрес невесть чем не угодившего ему алларца, но Саннио уже не стал реагировать: пусть его. Хватает куда более важных дел, и о таких мелочах думать попросту некогда. Пока наследник и капитан охраны обсуждали происходящее, небо окончательно просветлело. Ванно потушил свечи, распахнул окно и задернул занавеси. Легкая полупрозрачная ткань праздно колыхалась под теплым ветерком. Саннио с завистью косился на летнюю занавесь: виси себе, бултыхайся туда-сюда, и не надо ни думать, ни волноваться, ни гадать, как лучше всего поступить. Молодой человек повернулся к окну и прислушался. Тишина за окном стояла удивительная для столицы – словно ночью в храме. Немного тянуло гарью, но лишь чуть-чуть, должно быть, сильных пожаров не случилось, впрочем, Бернар рассказал бы о них, и о беспорядках, если бы они начались вновь. Саннио бросил короткий взгляд на капитана охраны, допивавшего очередную чашку чаю. Доверенное лицо герцога Гоэллона исключительно разочаровало наследника. Спору нет, Бернар был очень полезным помощником. Он умел собирать новости, командовать людьми, выполнять самые сложные поручения и подсказывать дельные решения, но господин Гоэллон сегодня уяснил главное: Кадоль должен его слушаться, а не наоборот. Ему нужно приказывать и выслушивать его соображения, как лучше выполнить приказ, но – капитан охраны не вождь и никогда им не будет. Он слишком осторожен, слишком нерешителен и предпочитает выжидать. Дядя всегда поступал иначе, да и герцог Алларэ… Саннио вспомнил дни хлебного бунта и тихо вздохнул. Кто-то должен принимать на себя ответственность и действовать, иначе плохо будет всем…

– Молодой господин, к вам господин Кесслер с письмом лично в руки! – прервал печальные размышления Никола. – Прикажете пустить?

– Разумеется! – подпрыгнул на стуле Саннио. – Немедленно! Подайте вина.

– Я даже могу предположить, от кого это письмо… – улыбнулся Бернар. Вошедший в столовую друг показался наследнику удивительно повзрослевшим, кажется, даже подросшим на ладонь, опустошенным и усталым. На нем был бело-серый мундир офицера городской стражи, и в нем Сорен выглядел подтянутым и строгим. Осунувшееся загорелое лицо, заледеневшие глаза… Кесслер протянул руку Саннио, потом – капитану охрану; на улыбку он не ответил.

– Вы поступили на службу в эллонский полк городской стражи? – с деланным интересом вопросил Бернар. – Не припоминаю, чтоб подписывал подобный приказ.

– Вы простите мне этот маскарад. Это в ваших же интересах, – уверенно сказал бруленец и достал из-за пазухи свернутый трубочкой и смятый лист бумаги. – Алессандр, это тебе. Подписи нет, но я думаю, ты поверишь, что письмо не поддельное.

– Почему нет подписи? – удивился Саннио.

– Герцог Алларэ пока что лишен возможности подписывать документы. Господин Гоэллон насторожился, но прежде чем задавать вопросы, нужно было прочитать письмо. Четкие, но слишком крупные и по-простому выписанные буквы, должно быть, писал кто-то из слуг; бумага – с ажурной виньеткой в виде цветов шиповника и мака, на таких пишут записки любовницам… «Сокровище мое! Меня переполняет желание повидаться с вами, причем незамедлительно. Если вы разделяете его, то податель сего письма проводит вас. Искренне ваш, в расчете на взаимность, Р.А.» Саннио зачитал послание вслух, улыбнулся и кивнул. Письмо, написанное герцогом Алларэ, в подписях и личных печатях не нуждалось, достаточно было и стиля, позволявшего услышать голос.

– Разумеется, разделяю. Мы уже начали вас искать…

– Тогда едем, – Кесслер залпом выпил поданный бокал вина и взялся за шляпу. – Возьми с собой человек пять на всякий случай.

– Бернар, распорядитесь. Сорен, подожди, мне нужно переодеться… Пойдем со мной, расскажешь, как вам удалось… – Саннио за руку потащил приятеля с собой наверх; тот не отказывался, но выглядел раздосадованным, и, кажется, вовсе не был рад встрече. – Да что с тобой такое?

– Прости… я не спал больше суток, – Кесслер очень знакомым жестом потер пальцами виски. – И мне было велено торопиться.

– Если я не переоденусь так же, как ты и прочие, ничего хорошего не выйдет, – объяснил Саннио, отдавая распоряжения Ванно. – Что с герцогом? Кесслер вместо ответа повернулся к зеркалу и принялся оправлять и без того безупречно сидевший мундир, потом принялся за кокарду на шляпе, а закончил изучением форменных перчаток на предмет случайных пятен. Хозяин все с большим удивлением следил за этим представлением, и, наконец, не выдержал.

– Сорен, я понимаю, что ты устал, но я спросил…

– Приедешь – увидишь. Я не уполномочен об этом докладывать кому бы то ни было.

– Какие у тебя интересные манеры…

– Можешь поблагодарить за них господина Рене.

– Почему ты называешь его, как слуга? – изумился Саннио.

– Потому что он обращается со мной, как со слугой. – Выражение лица и тон голоса бруленца навели господина наследника на мысль, что тому нужно было подать не вина, а настойку пустырника: от подобного замогильного спокойствия до самых отъявленных глупостей обычно – всего полшага.

– Но зато тебе удалось…

– Зато мне удалось.

– Сорен, да что с тобой?

– Пожалуйста… – Впервые на лице приятеля появилось что-то, отдаленно похожее на прежнее шалое и упрямое выражение. – Пожалуйста, оставь меня в покое! Я потом с тобой поговорю. Все расскажу. О том, о чем имею право рассказывать. Потом… Едем, прошу тебя.

Рене Алларэ мерил шагами широкую гостиную залу в доме владетеля Леруа. Доходил до остывшего камина, пытался заставить себя рассмотреть коллекцию оружия, потом обходил залу по периметру, слепым взглядом провожая щиты и гербовые знаки, которыми были украшены все четыре стены, и вновь возвращался к камину. На рассвете он попросил мэтра Беранже дать ему что-нибудь, что позволило бы обойтись без сна еще как минимум день. Лекарь просьбу выполнил, но это оказалось некстати. Часом позже Рене уяснил, что может убираться на все четыре стороны, к воронам, селедкам и крабам морским – он здесь больше не нужен. В отличие от бруленского мальчишки. В отличие от неведомого наследника герцога Гоэллона, о котором Рене почти ничего не слышал; нашелся некий племянник-сирота и оказался наследником, чудеса в кадушке, извольте радоваться. Племянник был на год младше Кесслера, следовательно, еще больший шалопай и бесполезный балбес – и вот, эти двое Реми нужны, а брат и наследник – нет; Рене мог лечь спать, уехать в Алларэ, отправиться в Собру или повеситься в дверном проеме, это никого не взволновало бы, и герцога Алларэ – в последнюю очередь. Дома ждали дети, ждала Кари, им нужен был муж и отец, а родовые владения нуждались в управлении, которым пять лет бессменно занимался Рене; здесь же его никто не ждал и никому он нужен не был. Это выяснилось довольно быстро. Пока он рассказывал Реми обо всех событиях с момента его ареста и вплоть до дня освобождения, герцог внимательно слушал, переспрашивал и кивал, по-видимости, совершенно не обращая внимания на возню лекаря. Кесслер сидел в изголовье кровати, тихий, словно кошка, и, слава Сотворившим, молчал; но одного его присутствия было достаточно, чтобы Рене чувствовал себя неуютно. Не на своем месте.

Когда Рене от описания событий и отчета о своих действиях перешел к пересказу своих планов, брат и герцог удивленно приподнял бровь и передернул плечами.

– Сорен, помогите-ка мне сесть. Рене, любезнейший, и скольким же моим вассалам вы поведали этот изысканный план?

– Всем, кому мог полностью доверять, – наследник уже чувствовал подвох, но еще не понимал, в чем именно он состоит.

– Ну, сколько же их, сколько? – с живейшим интересом продолжал Реми; саркастическая усмешка не предвещала ничего хорошего.

– Около полусотни…

– Бедный, бедный Рене! Я вам очень сочувствую. Теперь вам придется донести до полусотни владетелей, что вы весьма погорячились, решая за меня, что я буду делать.

– Вы не собираетесь мстить за сестру? За себя? Вы все это простите? – опешил Рене.

– Того, кто виновен в смерти Мио, я уничтожу. Медленно и мучительно. Того, кому обязан этим, – кивок в сторону склонившегося лекаря, – тоже. Я не святой, но сотворю чудо, и этот человек умрет дважды. Но кому еще я должен мстить? Стране? Будущему королю Элграсу? За что, Рене? Откуда в вашей голове завелась мысль, что я позволю рвать страну на части?!

– Господин герцог, в вашем состоянии я не стал бы кричать, – поднял голову мэтр Беранже.

– Зато на моем месте… – Реми закашлялся.

– Я же говорил, – вздохнул лекарь. – Юноша, подайте герцогу питье. Рене стоял, едва понимая, на каком он свете и что теперь делать. Подобной отповеди он не ожидал, и даже в дурном сне ему привидеться не могло, что брат не только откажется от всего сделанного Рене, но еще и выскажет это подобным образом и при трех посторонних.

– И, мстительный мой братец, – напившись, продолжил Реми, – не хотите ли и себя занести в список моих врагов?

– За что?!

– За вашу болтливость. За поручение, которое вы дали господину Ларэ, дурак… или назвать вас предателем?

– Вы же сами писали мне…

– Я писал вам о том, что, возможно, сделаю. Вы же отправили Ларэ сообщить об этом королю. Он и сообщил – он на редкость… исполнительное создание! Кстати, где сейчас этот цветок энорский?

– Должен был находиться во дворце.

– Будем уповать на лучшее и искать его среди уцелевших. Ну так что, любезнейший мой Рене, вы дурак или предатель?

– Герцог, я…

– Герцог здесь – я, – оскалился Реми. – Вам же я задал вопрос. Ну?

– Дурак, – тихо выдохнул Рене. – Я прошу прощения за дерзость и самовольные действия, господин герцог.

– Считайте, что первую свою вину вы искупили. Вторую – посмотрим. Я вас более не задерживаю, Рене. Сорен, проводите господина Алларэ и распорядитесь… Господин Алларэ не стал дожидаться, пока мальчишка, клубочком свернувшийся рядом с Реми, сообразит, что ему приказали сделать. Он развернулся и вылетел вон, не обращая внимания на бросившихся к нему с вопросами владетелей, быстрым шагом вышел во двор. Темнота, липкая и вязкая, словно желе из морских водорослей, воздух прохладный, но душный, словно им уже дышали тридцать раз, голоса за спиной… Благодарность герцога и брата оказалась удивительно своеобразной. Рене споткнулся о какую-то бадью, с размаху пнул ее. Проклятая деревяшка оказалась во много раз тяжелее, чем он предполагал. В ступне, защищенной лишь тонким сапогом, что-то хрустнуло. Боль была бело-алой и пятнистой…

Теперь он все еще хромал, и опираться на пальцы левой ноги было неприятно, но это волновало Рене в последнюю очередь. Голова шла кругом – от обиды, от удивления, от собственной беспомощности и ненужности. В помощники Реми выбрал старшего из братьев Аэлласов, Гильома, ну и, разумеется, бруленца. Эти двое, вместе с помощником лекаря, ни на шаг не отходили от Реми, а про Рене все забыли. Оставалось только догадываться, что сказал им герцог. В доме кишели люди, постоянно кто-то уезжал и возвращался с вестями из столицы, и, чтобы быть в курсе дел, Алларэ устроился в кабинете перед спальней, в которой лежал Реми. Спрашивая входящих о новостях, он чувствовал себя дураком; и вдвойне дураком чувствовал, когда спрашивал выходящих о том, какие распоряжения они получили. Делать вид, что так и должно, требовало больших усилий; но и это оказалось бесполезным: на очередной вопрос Гильом, сновавший туда-сюда, ответил: «Господин герцог не велел мне сообщать вам».

Кесслер не был так упрям, и на вопрос «куда и с каким поручением отправил его герцог», коротко доложил; без малого девятина воспитания пошла ему на пользу. Это стало последней каплей в чаше терпения, и Рене удалился в залу. Если герцог соизволит его позвать – так тому и быть, если же нет – ну что ж, брат сделал свое дело, брат может убираться восвояси. Семья Алларэ многочисленна, наследника выбрать будет не так уж и сложно… Лелея свою обиду, Рене все же вошел к герцогу вместе с Сореном и вторым юношей. Он уселся в кресло в дальнем углу и притворился тихой неприметной тенью от комода. Двое мальчишек явились как раз во время ссоры герцога с мэтром Беранже. Сцена была изумительная, и в другое время Алларэ веселился бы до упаду, вставляя реплики: старый лекарь оказался не менее упрям, чем Реми.

– Чего вы хотите?! – бушевал Беранже. – Завтра выступать перед Ассамблеей? У вас лихорадка и бред! И ваши желания тому лучшее доказательство! Вы останетесь здесь и будете лежать в постели еще седмицу!

– Это вы мне указываете?

– Вы обратились ко мне, и поэтому я вам указываю! Я – член цеха медиков и аптекарей, и я отвечаю за ваше здоровье…

– Допустим, это не я к вам обратился…

– Вы, находясь в здравом уме, приняли мои услуги!

– Так я все-таки в здравом уме? – улыбался Реми.

– В данный момент – нет!

– Значит, и репутация ваша не пострадает. Так и сообщите в цех – пациент, будучи буен и безумен, на свой страх и риск…

– Я вам не позволю!

– Как же вы мне помешаете?

– Уж я найду способы… Рене разглядывал второго юношу, пожаловавшего в дом и с интересом внимавшего перепалке. Мундир сидит кое-как, но на поясе – отличная шпага старой эллонской работы. Средний рост, то же хрупкое сложение, что и у Кесслера, темные, почти черные волосы, правильное лицо, почти девичье. Глаза забавные – переменчивые, цвета морской воды, и выражение в них странное, тревожащее. Общего у Руи Гоэллона и его племянника было ничтожно мало: разве что цепкий взгляд, словно ощупывавший все в спальне – людей, обстановку. Тонко вырезанные ноздри трепетали, как у гончей. Парень казался бы таким же не заслуживающим внимания сопляком, как его бруленский приятель, если бы не эти глаза – непроницаемая гладь моря, в которой отражалось окружающее. Слишком четко отражалось, без наивной восторженности и глупости Кесслера.

– Господин герцог! – открыл рот младший Гоэллон. Голос у него был звонкий и чистый. – Вы поступаете весьма опрометчиво, споря с почтенным мэтром!

– Крыса аптекарская вы, сокровище! – поднял на него взгляд Реми; тон неприятно резанул по ушам своей интимностью. – Беранже, к вам явилось подкрепление. Я сдаюсь.

– У вас есть час, чтобы закончить свои дела, – поднялся со стула торжествующий лекарь. – После этого вы будете спать. Юноша, не советую вам пренебрегать этим распоряжением. Состояние господина герцога вовсе не столь благополучно, как он желает всех убедить.

– Я заметил.

– Надеюсь, что наблюдательность вас не покинет.

Выпустив последнюю отравленную стрелу, почтенный мэтр удалился. Остался тихий мальчишка-ученик, еще более неприметный и похожий на предмет обстановки, чем приютившийся в углу Рене. Он посмотрел на брата, больше похожего на собственный призрак. Остриженный накоротко, словно больной гнилой горячкой, без привычной всем роскошной золотой гривы, он был мало похож на себя. Настои и отвары не больно-то помогли Реми. Жар, застарелая лихорадка, искалеченные руки, истощение – не то, что проходит за неполные сутки. Держался герцог только на непоколебимой воле, и, как ни старался скрыть это, – не получалось. Выдавали его и блеск глаз, и затрудненное дыхание, и постоянная жажда.

– Присаживайтесь, сокровище. Сорен, подайте мне эту мерзость, что в кружке – у вас хорошо получается. Этот лекарь, которому надо податься в стражники, в общем, прав. Мне действительно нужен отдых, но я предположил, что вы… м-м… натворите дел. Верно, Алессандр? – подмигнул Реми.

– Это зависит от вас, господин герцог, – неожиданно разумным тоном ответил Гоэллон. Рене удивился: похоже, в паре приятелей этот был более толковым. – Я отдал только два распоряжения, в остальном я хотел бы действовать, согласуясь с вами.

– Какие именно?

– Эллонские полки не будут подчиняться коменданту. Эллонские владетели не позволят себя арестовать. Вместе с личными отрядами они соберутся в определенном месте.

– Это Бернар вам подсказал?

– Нет, господин герцог. Так решил я сам.

– Умнеете на глазах, Алессандр. Вы уже слышали о завтрашней Ассамблее?

– Да, разумеется.

– До заседания мы не будем предпринимать никаких решительных действий. Я буду выступать и требовать отстранения господина Скоринга от должности. Проведения настоящего расследования… расследований. Всех происшествий, начиная с хлебного бунта. Надеюсь на вашу поддержку.

– Эллона поддержит вас в любом решении, – каждая реплика заставляла Рене удивляться все сильнее и сильнее. Кажется, герцог Гоэллон выбрал весьма подходящего наследника, даже если тот ему вовсе и не родственник; будь он хоть сиротой из подворотни, юноша для своих восемнадцати весьма смышлен. Поддержка Эллоны дорогого стоит. В отсутствие герцога все могло бы пойти непредсказуемым путем, но Алессандру, кажется, можно доверять, можно на него и рассчитывать. Рене уже жалел, что не встретился с ним раньше.

– Вы уже поняли, что никаких выходов из состава страны ждать не стоит?

– Да, господин герцог. Вы будете требовать правосудия и наказания виновных, а не расторжения договора.

– Верно, – одобрительно кивнул Реми и прикрыл глаза, должно быть, у него кружилась голова. – Рене, учитесь, этот молодой человек на семь лет вас младше, но соображает куда лучше. Нелепо было рассчитывать на то, что от внимания герцога ускользнет хоть что-то – пусть он и держался в сознании то ли за счет питья, которым каждый час пичкал его лекарь, то ли вообще каким-то чудом. Рене замер, ожидая очередного пинка; оставалось только радоваться, что Реми не может до него дотянуться или воспользоваться кинжалом…

– До того, как я услышал, что вы будете делать, я собирался поступить иначе, – спокойно признался Гоэллон и этим окончательно понравился Рене – понравился, но и изумил до глубины души. Честность – не то качество, что ожидаешь от наследника Старшего Рода. – Отложиться от Собраны, войти в союз с севером… и Алларэ.

– Вот Руи был бы счастлив, – Реми усмехнулся и тут же закашлялся. – Что-то неладно в нашей стране, если у нас – такие наследники… Или с нами, сокровище? Откуда вы такие взялись?

– Я был на севере. Я всю зиму провел с Литто, Саура и Къела. Я был вашим порученцем во время хлебного бунта. Это проясняет для вас вопрос? – Кажется, Реми наступил мальчишке на мозоль: голос звенел, но не срывался, и слова звучали четко и хлестко.

– М-мм… Рене, а вы что скажете?

– Мио Алларэ – моя сестра. Вы – мой брат и господин. Моя жена – из Къелы. Моя бабка – Литто… – подражать восемнадцатилетнему мальчишке было нелепо, но уж как сказалось… – Арестованы по ложному обвинению девятнадцать наших вассалов. С осени я занимаюсь тем, что устраиваю беженцев и выслушиваю их рассказы!

– А мне, – тихим нехорошим голосом сказал, дослушав, Реми, – переломали руки. По приказу человека, называвшего себя доверенным лицом короля. Вы, оба… вы не понимаете разницы между страной и парой негодяев, втершихся в доверие к безумному королю?!